Текст книги "Служитель египетских богов"

Автор книги: Челси Куинн Ярбро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 29 страниц)

ГЛАВА 4

– Это отцовский подарок, – ответила Рида Омат, прихорашиваясь. – Прелестная вещица, правда?

Мадлен протянула руку и дотронулась до маленькой птички, висевшей на шее у Риды. Сквозь колечко на ее спинке была продета золотая цепочка.

– Да, – задумчиво кивнула она. – Очень изящное украшение. Ваш отец, похоже, благоволит к вам.

Рида счастливо улыбнулась.

– Да, это так. Женам отец таких подарков не делает. У каждой есть свои украшения, но они не идут ни в какое сравнение с этим. – Она опустила голову, любуясь ибисом. – Мой отец большой человек.

– Многие так считают, – сказала Мадлен, понимая, что девушка услышит в ее словах одно лишь согласие, и перевела взгляд на небольшую коллекцию вееров, разложенную на столе специально для египтянки. – Жалко прятать такой знак внимания за раскрашенными куриными перьями. – Говоря это, она взяла в руки самый затейливый из вееров. – Взгляните сюда.

– Какой красивый! – воскликнула Рида, рассматривая миниатюрную сценку, изображенную на развороте. – В нем есть что-то персидское.

– Да, – согласилась Мадлен.

– Очень красивый, – повторила Рида, но потянулась к другому вееру, с шелковыми полями. – Обязательно попрошу отца купить мне такой же. – Она улыбнулась, изображая восторженность. – Неужели всем молодым европейкам положено их носить?

– Не всем конечно, – сказала Мадлен. – Только тем, что дебютируют в обществе. Слоновья кость очень хрупкая, поэтому не обмахивайтесь чересчур энергично, иначе веер сломается.

– Зачем он вообще тогда нужен, если им не обмахиваться? – Рида перевернула веер, внимательно изучая рисунок. – И все же… он симпатичный.

Мадлен внутренне усмехнулась.

– Перейдем к антиквариату. Вот этот веер принадлежал… одной их моих прабабок. – Она взяла со стола материнский веер и развернула его. – Пользоваться им молодой женщине уже не пристало, но он хорош как подарок хозяйке дома, особенно если та в летах и способна по достоинству его оценить.

– Разве девушкам подобает делать кому-то подарки? – спросила Рида, удивленно изогнув брови.

– Если хозяйке дома, то безусловно, – кивнула Мадлен. – Хорошим подарком явится и красивый шарф, только не кружевной. А вам я бы предложила захватить с собой для таких случаев кое-что из драгоценностей, не самых, конечно, изысканных и дорогих. Дарить такое у нас не очень-то принято, однако вы египтянка, поэтому на вашей стороне преимущество… – Она заметила, что Рида слегка изменилась в лице. – Что с вами, милая?

– Вы в самом деле думаете, что кто-либо из европеек согласится принять меня в своем доме? – В голосе девушки звучала такая печаль, что Мадлен не сразу нашлась с ответом.

– Возможно, кто-то и не согласится. Хотя бы потому, что не будет знать, как вас принять.

– И куда я денусь в Европе со своими подарками и с этим веером? – Рида пожала плечами. – А в Египте куда я пойду? Я не противлюсь отцовским желаниям, но и не знаю, что теперь со мной будет. Ни один египтянин на меня не посмотрит, да и какому европейцу захочется… – Она прижала руку к губам. – Простите. Я дала волю чувствам. Это просто ужасно. – Взгляд ее упал на живописно разбросанные по столу веера. – Я должна знать о них что-то еще?

– Мы уже все обсудили, – сказала Мадлен, поражаясь внезапной перемене в настроении девушки. – Вы знаете, как ими пользоваться, ну а искусству флирта не мне вас учить.

Рида побагровела.

– Почему вы так говорите? – возмущенно вскричала она.

Мадлен поразилась еще раз.

– Я так говорю, – пояснила она, стараясь держаться как можно спокойнее, – потому что вы очень хорошенькая молодая особа и уже бывали в обществе, хотя и не часто. А что тут еще, по-вашему, можно иметь в виду?

– Ничего, – вздохнула Рида, сцепив руки в замок. – Я, наверное, просто устала. Перенимать европейский стиль поведения так сложно. Да и зачем? Разве могу я надеяться выйти замуж за европейца? В Европе живут одни христиане, им нельзя иметь больше одной жены. Как это глупо! – Она резко отошла от стола, потом повернулась к Мадлен: – Как вы терпите этот обычай, и, главное, как это ваши мужчины смиряются с ним?

– У них есть любовницы, – сухо ответила Мадлен. – Тайные связи, конечно, подлежат осуждению, но большинство мужчин, если им по карману, содержат любовниц. И на это смотрят сквозь пальцы. – Она внимательно посмотрела в лицо девушки, стараясь понять, что творится в ее голове. – В некоторых кругах такое положение вещей считается почти узаконенным, и если у мужчины нет тайной подружки, на него начинают коситься.

– Мужчине нужно иметь много жен, чтобы те дарили ему сыновей, – сказала Рида. – Тот, кто думает по-другому, – глупец.

– В Европе признаются наследниками лишь сыновья, рожденные в браке. – Мадлен показала на поднос с угощением. – Хотите еще чего-нибудь, мадемуазель?

– Пожалуй нет, – ответила Рида. – Значит, одна жена и одна любовница, да?

– Да, с точки зрения общепринятых норм, – с легкой улыбкой заметила Мадлен. – Причем, пока отношения длятся, неписаный кодекс диктует мужчине содержать свою пассию. Она, в свою очередь, должна все это время сохранять ему верность. А вот детей, рожденных вне брака, принято обеспечивать до их совершеннолетия, хотя не все мужчины помнят о том. Содержанки могут меняться, но если единовременно их больше одной, это вредит репутации европейца: его записывают в гуляки. – Она прошлась по комнате и снова вернулась к столу. – Есть еще проститутки, но это другая стать. Респектабельный европейский мужчина обычно становится завсегдатаем какого-нибудь борделя. При этом он может либо спать там со всеми подряд, либо завести себе постоянную шлюху, но та уже любовницей не считается, ибо ей платят за каждое посещение. Разумеется, тут нет и речи ни о постоянной материальной поддержке, ни о признании возможных детей. Хотя, конечно, бордельные шлюхи почти не рожают. Держатели таких заведений им этого не позволяют. Есть еще уличные девки, самые вульгарные из продажных женщин, однако знатные господа не часто прибегают к их услугам – это считается неразумным.

На этот раз удивляться пришлось Риде.

– В Европе имеются заведения, где женщины отдаются мужчинам, которые не являются ни их покровителями, ни мужьями? – с возмущением спросила она. – Гораздо лучше ввести в обиход многоженство, тогда никому бы и в голову не пришло…

– Это вопрос вкуса, – возразила Мадлен. – Есть вещи, на какие большинство жен и любовниц… просто не согласятся. Кроме того, существуют бордели, где клиентам предлагаются мальчики.

Рида рассмеялась.

– Ну, это нормально. Какой мужчина откажется побаловаться с мальчишкой? Но зачем же за этим куда-то ходить? Гораздо проще договориться с кем-нибудь по соседству. – Египтянка взяла с подноса какую-то сласть. – Мальчики быстро растут. Детям и женам они не помеха. – Она показала на веера. – Не хочу больше тратить на это время. Лучше расскажите мне о борделях.

– Зачем? – спросила Мадлен, не вполне уверенная, что Ямут Омат одобрил бы такой поворот в беседе наставницы с его дочерью. – Вас не должны интересовать подобные вещи – они в высшей степени неприличны. Многие знатные дамы делают вид, что даже не подозревают об их существовании.

– Значит, бордели – тайные заведения? – спросила Рида. – И большинство европеек не знают о них?

– И да и нет. – Мадлен, нахмурилась, пытаясь сообразить, как побыстрее замять щекотливую тему, повернув при том дело так, чтобы девушка все поняла и не задавала больше вопросов. – Это просто не афишируется. Владельцы борделей стараются не привлекать внимания к своей деятельности, раздают взятки и все такое, однако дома, пользующиеся слишком дурной славой, время от времени все-таки закрывают. Клиентов французские власти не трогают, зато женщин сажают на корабли и отправляют подальше от Франции. Когда-то всех шлюх принято было ссылать в Новый Свет, но теперь с этим стало непросто, а общественность полагает, что Африка как место жительства для француженок не подходит.

– Какие странные обычаи, – произнесла Рида с сомнением, словно не веря в правдивость того, что ей говорят.

– Обычаи других народов часто кажутся нам любопытными, – сказала Мадлен, в душе веселясь. Она подошла к маленькому дивану, стоявшему возле окна, и села, разгладив юбки. – Сядьте ко мне, Рида.

– Еще один урок? – протянула девушка недовольно.

– Нет, если вы не желаете, – улыбнулась Мадлен, давая Риде понять, что та вольна в своем выборе. – Я просто хотела сказать, что вы должны научиться соблюдать свои интересы. Это ваше приобретение, думаю, обрадует вашего отца больше, чем все остальное. Европейские женщины обычно приспосабливаются к своим мужьям, а не сдаются на их милость.

– Какая разница? – спросила Рида, опускаясь в кресло и откидываясь на подушки.

– Разница пребольшая, но… ее трудно определить, – ответила Мадлен, усмехаясь. – Это своего рода игра. Если вы не хотите потворствовать мужу, то можете, например, надуться; правда, этого делать не стоит, если он чересчур разозлен. Если он раздражен, можно лестью и лаской развеять его настроение, ну а если супруг спросит у вас совета, то его следует дать, каким бы запутанным ни казался вопрос. Женщина, не умеющая четко и быстро выразить свое мнение, так же быстро теряет право его иметь. – Она поднесла руку ко лбу. – Все это очень сложно. Любые объяснения почти напрочь теряют смысл.

– Действительно, – сказала Рида. – Как угадать, о чем тебя спросят? – Она вскинула голову, копируя манеру наставницы. Та точно так же вздернула подбородок, когда к ней на одном из приемов подошел Бондиле. – Как француз ведет себя, когда хочет добиться женщины? Что будет делать мужчина, который захочет на мне жениться?

– В зависимости от обстоятельств, – сказала Мадлен, предвидевшая, что подобный вопрос когда-нибудь прозвучит. – По правилам, он должен сначала переговорить с вашим отцом, а уж потом открыть вам свои чувства. Хотя в наше время мало кто так поступает. – Она помолчала, колеблясь. – Любящий мужчина всегда внимателен и обходителен. Он дарит цветы и сопровождает избранницу своего сердца на светские рауты и приемы. Он приглашает невесту и ее родителей на свои домашние праздники, выказывая им всяческое почтение и держась столь же почтительно с предметом своей любви.

– В самом деле? – Рида сделала храбрую, но безуспешную попытку рассмеяться.

– Да, – кивнула Мадлен.

– Но, если двое любят друг друга, разве не могут их отношения развиваться как-то иначе? – звонким голосом спросила девушка.

Мадлен поняла, что ситуация осложняется. Европейский уклон в матримониальных настроениях Риды делался очевидным, а ей не хотелось его поощрять. Кто знает, что входит в планы господина Омата?

– Могут, но лишь в проявлении еще большей заботы о вас со стороны жениха. Никаких тайных свиданий, никаких попыток обольстить свою будущую супругу и склонить к преждевременному сожительству. – Она с усилием отогнала от себя воспоминания о группе парижских щеголей, пытавшихся в свое время обойтись с ней иначе. – Такое отношение, конечно, редкость, но и любовь встречается в жизни не часто.

– Но если мужчина только и делает, что дарит цветы, как узнать, что он за человек? – Египтянка пожала плечами. – Разве мужчина любящий какую-то женщину, не готов ради нее на все? А если его чувство нашло в ней ответ, разве она не предложит ему всю себя вместо пустого жеманства? Разве они не будут стремиться к слиянию в страстном порыве? Как можно узнать кавалера по сдержанности? Какой в этом смысл?

– В отношениях между полами вообще мало здравого смысла, – парировала Мадлен. – Мужчины заставляют женщин терзаться, те, в свою очередь, плетут вокруг них сети интриг. – Взгляд ее затуманился, потом вновь прояснился. – Будь мы во Франции, я показала бы это вам на примерах, но здесь европейцев мало, да и живут они иначе, чем дома, так что… – Она поднялась с дивана. – Ваш отец не одобрил бы наш разговор. Мы ведь беседуем о вещах, какие обычно в обществе не обсуждаются.

Рида томно развела руками, показывая, что ей все равно.

– Но ведь француженки знают об этих вещах? – уточнила она.

– Да, – сказала Мадлен, – однако не говорят друг с другом ни о борделях, ни о любовницах своих суженых, ни о прижитых ими бастардах. Любовь, кстати, тоже закрытая тема. Открытых тем для дам света немного. Наряды, слуги, успехи детей. – Она покачала головой и прибавила: – А также карьера мужей.

– Но у вас нет ни детей, ни мужа, – сказала Рида.

– Вы забыли упомянуть, что я занимаюсь раскопками, а это еще хуже. – Мадлен гордо вздернула подбородок. – Да, я богата, знатна, одинока, а потому пользуюсь чуть большей свободой, чем другие европейские дамы. Без моих средств и титула я бы ничего не добилась.

Рида выпрямилась, вновь копируя манеру наставницы.

– Вы часто сердитесь?

– Иногда, – спокойно сказала Мадлен. – Бывали времена, когда я теряла от ярости голову, теперь же чаще испытываю усталость, чем гнев.

– Тогда почему бы вам не выйти замуж и не завести детей? Вы красивая женщина, еще молодая, а ваше состояние должно привлечь к вам множество поклонников. Французы ведь неравнодушны к деньгам? – Последний вопрос звучал дерзко, но Мадлен предпочла пропустить это мимо ушей.

– Мужчины вообще неравнодушны к деньгам, – мягко сказала она, – и вам повезло, что богатство отца может компенсировать недостаток вашего образования.

– Разве это правильно? – спросила девушка, хмурясь.

– Так уж заведено, – сказала Мадлен и покачала головой. – Не стоит задумываться над этим. Все равно тут ничего не изменишь. Скоро вы сама все поймете. Без моей помощи. Хотя ваш отец за такую лекцию меня, безусловно, не поблагодарит. – Ей даже думать не хотелось, что скажет Ямут Омат, если Рида передаст ему хотя бы часть их разговора.

– Отец ничего не узнает, – сказала девушка, словно заглянув в ее мысли. – Я, следуя вашим советам, буду вести себя как европейка. Начну, например, дуться. Вот так. – Она выпятила нижнюю губу. – Видите?

– Думаете, ваш отец с этим смирится? – спросила Мадлен.

– Ему придется. Я ничего ему не скажу, даже если он поколотит меня. Теперь, правда, это происходит не часто, потому что гости наезжают в наш дом чуть ли не каждый день. Если я выйду встречать их с синяками, получится некрасиво. – Рида взяла с подноса последнее лакомство. – Он сам меня сюда посылает, чтобы я обучилась французским манерам. Вот я и учусь. Ему не в чем меня упрекнуть. – Она хотела вытереть рот рукой и облизать пальцы, но, вовремя спохватившись, взяла льняную салфетку и промокнула губы, прибавив: – Глупо тратить на это ткань. Я все правильно делаю?

– Почти, – кивнула Мадлен, забавляясь.

– Очень глупо, – повторила Рида, аккуратно складывая салфетку. – А теперь?

– Хуже некуда. – Мадлен улыбнулась. – Сложив использованную салфетку по заглаженным линиям, вы как бы предлагаете хозяевам пустить ее в дело еще раз, а это для них оскорбительно.

Рида рассмеялась.

– Европа – страна невообразимых нелепостей, теперь я в этом убеждена. – Она прищурилась и склонила голову набок. – Мне шьют прогулочную накидку. Кажется, она так называется?

– Если вы имеете в виду верхнее платье для выездов в открытой коляске, то, разумеется, да. У женских накидок две или три пелерины, у мужских их больше. Английские накидки самые сложные. Кстати, именно англичанки и ввели этот наряд в обиход. – Мадлен опять посмотрела в окно. – По здешней жаре такая одежда вроде и ни к чему, но ее нужно иметь в гардеробе.

– Я заказала накидку с тремя пелеринами, – похвасталась Рида, – и теперь ищу к ней подходящую шляпку. Но пока ничего не нашла.

– Удобные шляпки попадаются редко, – сказала Мадлен и нахмурила брови, ибо в дверях гостиной возник Реннет. – В чем дело? – недовольно спросила она. – Мы занимаемся. Разве это не ясно?

– Мадам, с вами хотел бы переговорить профессор Бондиле. Он утверждает, что дело срочное, иначе я не стал бы вас беспокоить. – Реннет поклонился – почтительно, но с долей чванливости.

– Месье Бондиле? – переспросила Рида изменившимся голосом. – А он знает, что я здесь?

– Я сообщил ему об этом, мадемуазель, – ответил Реннет и повернулся к хозяйке. – Профессор ждет в зеленой гостиной. Если хотите, я пошлю к нему брата Гюрзэна.

Мадлен покачала головой.

– Нет. Раз уж дело такое срочное, я поговорю с ним сама. – Она обратилась к Риде: – Надеюсь, вы извините меня?

– Разумеется, – Египтянка зарделась. – Я пока попрактикуюсь с салфетками.

– Отлично. – Мадлен кивнула своей ученице и пошла за Реннетом, мысленно браня его привычку передвигаться по дому с важностью рыночного менялы.

– Мадам, – произнес Бондиле, завидев хозяйку виллы. Он склонился к ее руке, потом заявил с изрядной дозой ехидства: – Благодарю за любезность. Я приехал без приглашения, и вы были вправе меня не принять.

– К делу, мэтр, – уронила Мадлен, стараясь держать себя в рамках.

– Мне нужна ваша помощь. К сожалению, работа всей экспедиции находится под угрозой, и потому ситуация диктует действовать быстро. Боюсь, Жан Марк вбил себе в голову, что должен незамедлительно вернуться во Францию. – Увидев удивление на лице собеседницы, профессор кивнул: – Да-да, тут есть чему удивляться. Я сам поражен. Не знаю, что нашло на этого малого. Только и делает, что твердит о своей идиотской невесте. Ей, мол, нужна поддержка, а ему – подходящая должность в Париже… и все такое. Ужасная неприятность, мадам. Я не могу добиться от него ни одного разумного слова.

– Надо полагать, – сказала Мадлен, жестом приглашая гостя присесть. – Чего же вы от меня хотите?

– Поговорите с ним! – выпалил Бондиле, не обратив внимания на приглашение. – Парень, похоже, влип. Это какая-то катастрофа! Он готов пожертвовать своим будущим ради чьих-то капризов, но дело знает прекрасно. Мы не можем его отпустить. – Профессор забегал по комнате, потом остановился возле кресла Мадлен. – Он к вам тянется. Как и любой мужчина, в жилах которого течет не вода, а кровь.

– Звучит диковато, – сказала Мадлен, подумав, что Бондиле, сам того не подозревая, угодил почти в точку. Правда, кто к кому тянется, это вопрос.

– Вы понимаете, что я имею в виду. Вы ведь из той категории женщин, к чьим словам мужчины невольно прислушиваются, подчиняясь скорее своим эмоциям, чем резонам рассудка. – Бондиле наклонился и с заговорщическим видом шепнул: – Я ничего не забыл, как, надеюсь, и вы.

– Я бы забыла, если бы не ваши напоминания, – резко парировала Мадлен. – Позвольте и мне вам напомнить, что вы говорили о Жане Марке.

Бондиле снисходительно потрепал ее по плечу и, отшагнув в сторону, заговорил, не давая ей шанса выразить возмущение:

– Я знаю, его мучит тревога в связи с тем, что его чаяния не сбылись и что желаемые богатство и слава маячат по-прежнему где-то вдали. Но что я могу с этим поделать? Я сам в положении едва ли лучшем, чем он. Многим университетам Европы наша работа вовсе не представляется важной. Бытует мнение, что вся необходимая человечеству информация о канувших в прошлое временах заключена в религиозных догматах, а все остальное – дело историков. Руины и есть руины. О чем они могут поведать? Такова квинтэссенция всех аргументов, направленных против нас. – Бондиле сунул руки в карманы. – Я не хочу терять Жана Марка, мадам, и очень рассчитываю на вас.

Мадлен покачала головой.

– Что я могу сделать, профессор? Пэй, вопреки всему вами сказанному, смотрит в рот вам, а не мне.

– Теперь уже нет! – вскричал Бондиле, впервые ожесточаясь. – Раньше так все и было, но в последнее время он то и дело ополчается на меня. Я-де не способствую триумфу производимых нами раскопок, ибо не возлагаю на его голову лавровые венки. В сложившейся ситуации любое мое слово он примет в штыки. А еще ему не нравится, как я обращаюсь с находками. Кое-какие мои действия, видите ли, возмущают его.

– Какие именно? – вкрадчиво поинтересовалась Мадлен, перед мысленным взором которой услужливо всплыл крошечный ибис.

Бондиле неопределенно махнул рукой.

– Это не уточняется. В ход идут лишь намеки. Возможно, вам удастся его расспросить. – Гость подошел к креслу хозяйки так близко, что та лишилась возможности встать. – Вы сами знаете, что нужно делать, мадам.

– Прошу вас, отойдите, – вежливо попросила Мадлен, но в ее голосе прозвучали грозные нотки.

– Я хочу, чтобы вы прониклись моей тревогой, – продолжал Бондиле, не двигаясь с места. – Мое беспокойство вовсе не вздор. – Он ущипнул ее за подбородок. – Уговорите Жана Марка остаться, или вас выдворят из Египта. Ясно ли я выражаюсь?

– Более чем, – уронила Мадлен. Внешне спокойно, хотя все в ней кипело.

– А после того как молодой идиот придет в норму, я хочу чтобы вы продемонстрировали силу своей убедительности и на мне. Договорились? – Он вновь ущипнул ее, глядя ей прямо в глаза.

– Я не собираюсь его соблазнять, – сказала Мадлен с отвращением. – И делаться вашей девкой я тоже не собираюсь.

– Не девкой, о нет, – насмешливо проговорил Бондиле. – Вы для того слишком возвышенная натура. Хотя по ночам таскаетесь к немцу. – Обвинение было брошено шепотом. – Только не отпирайтесь, мадам. Гибер все видел.

– Значит, он может видеть сквозь стены. – Мадлен встала с кресла. – У вас нет права устраивать за мной слежку. Я уже говорила о том. То, что вы вытворяете, оскорбительно.

– Но, видимо, необходимо, – хохотнул Бондиле. – Вы спите с немцем.

– Вы в этом уверены?

– Если этот немец мужчина, то да. – Наглец подбоченился. – А раз уж вы под него ложитесь, почему бы вам не отдаться и мне? – Он ухмыльнулся. – Или я сообщу судье Нумаиру об обнаруженной у вас кобре. Он заведет дело, докажет факт колдовства, и по законам этой страны вас закидают камнями.

Мадлен на мгновение обмерла, но тут же с собой справилась.

– Вы отдадите свою соотечественницу на растерзание мусульманам? – спросила, холодно улыбнувшись, она. – Как думаете, уважаемый мэтр, удастся ли вам после отмыться? – Брови ее сошлись к переносице. – Или вы меня уже предали и с помощью взяток лишь отсрочили казнь на то время, пока я подчиняюсь вашим желаниям?

В лице Бондиле что-то дрогнуло.

– Похоже, я угадала.

– Я вовсе не… – заикнулся профессор.

Но Мадлен жестом остановила его.

– Так довершите начатое. Вперед. Ибо я скорее предпочту умереть под градом камней, чем сделаться вашей подстилкой. – Она шагнула вперед, оттолкнув шантажиста плечом, но тот поймал ее за руку. – Немедленно отпустите.

– За вами должок, – прорычал Бондиле и с неожиданной силой облапил Мадлен, пытаясь сорвать с нее платье.

В ней вспыхнул гнев, и, на миг лишившись благоразумия, она отшвырнула насильника от себя, а затем наградила хлесткой пощечиной. Тот, не устояв на ногах, повалился в стоявшее за ним кресло.

– Еще одно посягательство – и я вас убью. Запомните это накрепко, мэтр.

Бондиле встал, прижимая руку к щеке, в глазах его прыгала злоба.

– Нет, это я вас убью, дорогая. Вы либо ляжете под меня, либо умрете, – прошипел он, направляясь к двери, и только тут заметил, что на него немигающим взглядом смотрит Рида Омат. Лицо ее было белым как маска.

* * *

Письмо Эрая Гюрзэна, посланное из Фив братии монастыря Святого Понтия Пилата в Эдфу.

«Моим досточтимым наставникам и возлюбленным братьям шлю свои приветствия и благословения!

Я рад, что вы, хвала Господу, пересмотрели наконец свое отношение к мадам де Монталье, убедившись, что та не оказывает на меня никаких тлетворных влияний. Это весьма кстати, особенно в настоящее время, когда над мадам сгущаются тучи, имя которым черная клевета. Нашлись люди, утверждающие, что она занимается черной магией, и ей теперь грозит мусульманский суд, где нет адвокатов, способных ее защитить.

В связи с вышесказанным моей подопечной, возможно, придется искать убежище подальше от Фив, когда обвинения в ее адрес станут звучать все громче, а взятки уже не смогут убедить судью Нумаира закрывать на это глаза. Если такое случится, я прошу вашего позволения привезти мадам в монастырь, где она поживет до тех пор, пока не сможет благополучно выбраться из Египта.

Каково бы ни было ваше решение, хочу сообщить, что я уже отправил письмо Сен-Жермену с описанием возникших проблем, правда проку от этого мало, ведь оно до него не скоро дойдет. Мадам и сама регулярно сносится с Сен-Жерменом, но, вероятно, в своих сообщениях сильно преуменьшает грозящую ей опасность, ибо занимается делом, в которое влюблена, и отстать от него, безусловно, не хочет. Исследование памятников старины целиком поглощает ее. Она самолично скопировала более трех сотен древнеегипетских текстов и сняла около сотни оттисков с тех надписей, что имеют рельеф, а количество страниц в ее монографии уже перевалило за тысячу. Нельзя, чтобы, такой труд пропал втуне, хотя сама она полагает, что лишь прикоснулась к тайнам Египта и что сменится не одно поколение изыскателей, прежде чем они будут изведаны до конца. Коллеги, правда, посмеиваются над ней, утверждая, что уже лет через двадцать все местные древности попадут в каталоги. Я тоже не совсем убежден в ее правоте, но склонен согласиться, что область предстоящих исследований гораздо шире, чем видится нам сейчас.

Призываю вас вспомнить о нашем долге перед Сен-Жерменом, прежде чем прийти к какому-то выводу, но если вам невыносима сама мысль о присутствии женщины в монастырской общине, сразу же мне о том сообщите, чтобы я мог попытаться найти другой способ оберечь мадам де Монталье. Слуги, живущие у нее в доме, не ударят пальцем о палец в защиту своей госпожи; более того, боюсь, они первые же ее и сдадут мусульманским властям, если найдут это разумным. А коллеги мадам занимают не то положение, чтобы оказать ей сколько-нибудь весомую помощь. Это относится ко всем европейцам, находящимся в Фивах, хотя у меня сложилось мнение, что французы склонны сочувствовать своей соотечественнице менее всех остальных.

Ужасно найти такое двуличие в тех, кого числил друзьями. Мадам, надо признаться, сошлась покороче с одним немецким целителем, но тот не может укрыть ее у себя. Не только в связи с тем, что не является авторитетным свидетелем для суда, но и потому, что об их связи стало кое-кому известно, а значит, беглянку начнут первым делом искать именно у него. Что же касается нескольких египтян, знакомых с моей подопечной, то никто из них также не осмелится поддержать европейку, да еще обвиняемую в колдовстве.

Молю Господа наполнить состраданием ваши сердца, а головы – вышней мудростью. Если вы, исполняя его наказ, привечаете путников, изможденных скитаниями по пустыне, то не должны закрыть двери обители и перед Мадлен де Монталье.

С верою в милосердие,

Эрай Гюрзэн, монах».