Текст книги "Служитель египетских богов"

Автор книги: Челси Куинн Ярбро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц)

ГЛАВА 3

Сути, старший землекоп экспедиции, сидел у подножья колонны и лениво жевал жареного цыпленка, приправленного лимоном и розмарином. Он почти покончил с едой и уже собирался вздремнуть, когда заметил четырех всадников-европейцев. Проклиная в душе всех неверных, рабочий встал на ноги и, отвесив неуклюжий поклон, пробормотал по-французски:

– Добро пожаловать на раскопки профессора Бондиле.

– Боже, какой жуткий выговор, – уронил один из подъехавших верховых. – Как только французы его разбирают?

– Думаю, им не часто доводится это делать, – ответил самый высокий из всадников. Он соскользнул с седла и, взяв под уздцы свою лошадь, обратился к Сути на сносной версии местного диалекта. – Мы хотим поговорить со здешним начальником.

– Над землекопами или над всеми? – уточнил Сути. – Есть разница.

– Несомненно, – сказал верзила-чужак, знаком предложив своим спутникам спешиться. – Нам нужен начальник над всеми.

Сути жестом показал направление.

– Вон там. Трое людей. Начальник тот, что снял сейчас шляпу. – Он вновь поклонился, но очень небрежно и привалился к колонне, ожидая, когда назойливые неверные от него отойдут.

– Да будет к тебе благосклонен Аллах. – Англичанин слегка покраснел и обратился к друзьям – Пошли представляться.

– Пусть Мастерз за нас это сделает, он хорошо знает французский, – проворчал очень полный молодой человек, которому едва ли перевалило за двадцать. Спрыгнув с седла, он похлопал лошадь по шее. – Хорошая девочка, если кто понимает, хотя я и не охотник до чалых.

– Троубридж, ну сколько можно о лошадях? – взмолился его сосед. – Вы хуже графа, у которого на уме одни скачки.

– Если вы, Халлидей, не наездник, а куль с мукой, то это все-таки не дает вам права затыкать рот тем, кто родился в седле. Боже, ну как можно не восхищаться таким прелестным созданием? – Троубридж вновь похлопал кобылу. – Не обращай на него внимания, девочка.

Халлидей кое-как сполз со своей понурой лошадки.

– Как болтать, так все мастера, а вот помощи тебе никто не окажет, – пробурчал он раздраженно.

Высокий англичанин недовольно поморщился.

– Эй вы, двое, перестаньте пикироваться, иначе мы тут же вернемся к себе.

– Чтобы опять выслушивать лекции зануды Уилкинсона о фресках, какие он откопал? – вскинулся Халлидей. – Нет уж, увольте. Лягушатники все-таки лучше. Они даже держат при экспедиции даму, что, если вдуматься, очень практично.

– Сделайте одолжение, Халлидей, помолчите! – произнес последний из верховых. Он не спеша покинул седло и подошел к высокому англичанину. – Так что мне, по-вашему, им сказать, Кастемир?

– Будь я проклят, Мастерз, если имею об этом понятие, – последовал быстрый ответ. – Скажите, что мы хотели бы ознакомиться с тем, чем они тут занимаются. А там поглядим.

Бондиле, уже заметивший визитеров, встал в позу командующего, готового бросить в бой армию. Кивком головы он повелел Жану Марку убраться подальше и дал знак Юрсену Гиберу держаться настороже.

– Добрый день. – Приветствие прозвучало резко, как выстрел, и англичане, опешив, остановились. Начало было не очень-то обещающим.

– Добрый день, – откликнулся на безупречном французском Мастерз. – Надеюсь, мы вам не помешали. Нам хотелось бы побеседовать с вами. – Он улыбнулся, изображая добросердечие. – Но, должен признаться, в нашей группе одни только новички.

– Тут все новички, – буркнул Бондиле неучтиво.

– Ну разумеется, – поспешил согласиться Мастерз, – однако вы здесь успели освоиться, а мы еще нет. Мы совершенно огорошены окружающим, а более опытные наши товарищи только и делают, что копируют какие-то древние надписи и рисунки. Это не совсем то, к чему мы стремились, если вы меня понимаете. – Он многозначительно усмехнулся. – Поскольку мы познакомились в доме у господина Омата, то нам подумалось, что вы не откажете нам в небольшой любезности, то есть поможете осмотреться и понять, что к чему.

– Вполне разумно, – заметил невпопад Кастемир.

– Нет, – уронил Бондиле, – я этого не сказал бы. У англичан свое дело, у французов – свое.

– Мы приехали к вам вовсе не как шпионы, если вас это беспокоит, – заявил с долей раздражения Мастерз.

Бондиле мотнул головой.

– Раз уж вы сами завели о том речь – да, мое мнение именно таково. Вы приехали, чтобы чем-нибудь тут поживиться. Среди конкурентов это обычная вещь.

Мастерз с трудом заставил себя рассмеяться.

– Чтобы шпионить, нужно хотя бы мало-мальски в чем-либо смыслить, мы же профаны во всем, что касается египетской старины.

– Почему я должен верить вам на слово? – сурово спросил Бондиле. – Нет лучшей маскировки, чем показное невежество. – Он уже повернулся, чтобы уйти, но англичанин заговорил другим тоном.

– Ладно, месье, скажу напрямую: наша экспедиция в нас не нуждается, мы для нее – бесполезный балласт. Наши познания о Египте не превосходят уровня расхожих о нем представлений, нас скорей привлекает экзотика, чем иероглифы и черепки. Мы уже повидали мир, объехав полсвета, но не пожелали задержаться в России, равно как и в Китае, ибо страны эти показались нам неуютными. Что касается Индии, то это отдельный вопрос. Все мы старшие отпрыски именитых семей, а потому нам не пристало толочься там, где снуют одни лишь искатели счастья. – Мастерз поймал одобрительный взгляд Кастемира и с еще большим жаром продолжил: – А Египет – другое дело. Это загадочная страна. Таинственная, ни на что не похожая. Но скажу еще раз: мы не ученые и не хотим вечно путаться под ногами у тех, кто приехал сюда не за впечатлениями, а за знаниями.

– А почему вы решили, что французы возьмутся вас развлекать? – возмущенно спросил Бондиле.

– Мы подумали, что, возможно, вы сами не прочь поразвлечься. Всем известно, что французы отнюдь не зануды, а сейчас как раз время отдыха. Мы надеялись, что общение с новыми лицами придется по вкусу и вам. – Последнее было сказано с подкупающей прямотой. – Разве вас иной раз не тянет поболтать с кем-либо еще, кроме своих коллег?

Бондиле то ли кашлянул, то ли хмыкнул.

– Что ж, в этом есть резон, – нехотя протянул он, оглядывая четырех молодых англичан с любопытством, сдобренным долей презрения.

– Мы же не в первый раз с вами видимся, – продолжал гнуть свое приободрившийся Мастерз, – и на приеме у господина Омата вы были более чем дружелюбны.

– Светские приемы располагают к общению, здесь же идет работа, – строго заметил профессор. – Ладно, если вы согласитесь держаться подальше от новых раскопов, то, возможно, кто-нибудь из моих сотоварищей возьмет на себя роль вашего гида и покажет некоторые диковинки, уже, правда, многократно описанные. – Это был компромисс и одновременно проверка. – Как вам такое?

– Отлично, – кивнул Мастерз и по-английски сообщил остальным: – Нам разрешают остаться.

– Хорошо, – выдохнул Троубридж. – А то пришлось бы тащиться к себе по жаре. Моей кобылке это бы не понравилось. – Он снял шляпу и принялся ею обмахиваться. – Не понимаю, как это аборигены живут в таком пекле.

– Они здесь родились, – проворчал Халлидей. – Посмотрите на них – и все тут же поймете.

Мастерз меж тем, перейдя на французский, вновь повернулся к хозяину положения.

– Я рад, что вы не гоните нас. Конечно, неприлично навязывать свое общество, тем более без предварительной договоренности, но, видите ли, этот Уилкинсон совсем перестал уделять нам внимание.

– Вы, значит, связаны с группой Уилкинсона? – опять настораживаясь, спросил Бондиле. – Это весьма одаренный ученый.

– Вполне возможно, – согласно кивнул Мастерз. – Но он – человек одержимый и по утрам забывает нам даже кивнуть. Отличный исследователь Уилкинсон, что говорить, но занят он только собой и работой. А мы ни копать не умеем, ни рисовать и потому умираем от скуки.

– Понимаю, – сочувственно покивал Бондиле. – Что ж, сейчас я кого-нибудь позову. В этой части храма имеются уголки, исполненные особой экзотики. – Но нет ничего, что бы сгодилось Уилкинсону, добавил он про себя.

– Даже если это не так, все равно мы будем вам благодарны, – заулыбался Мастерз, а Кастемир важно добавил на сносном французском: – Главное – это эффект новизны.

– Навеянный стариной? – хохотнул Бондиле и громко крикнул: – Де ла Нуа! У вас найдется какое-то время?

Ответ пришел из-за самой дальней колонны:

– Я хотел бы закончить эскизы. Покорнейше прошу подождать.

– Да, конечно, – прокричал Бондиле и принялся звать Жана Марка, но тут же осекся, ибо его осенила блестящая мысль. – Мадам де Монталье. Вот кто наверняка нам поможет. – А заодно прервет свою собственную работу, чтобы развлечь англичан. Профессор мысленно усмехнулся. – Гибер, сделайте одолжение, найдите мадам де Монталье. Она должна находиться где-то за колоннадой.

Юрсен Гибер отвесил поклон, пробормотал несколько слов и поспешил удалиться.

– Уверен, вы знаете, что в нашей группе имеется женщина, – продолжал Бондиле. – Способная в своем роде особа но, как многие представительницы ее пола, мыслит не очень ясно. Вбила себе в голову, что где-то поблизости обретается храм медицины, и вознамерилась его отыскать.

– Разве египтяне поклонялись Аполлону? – с удивлением спросил Кастемир.

– Нет абсолютно никаких причин думать так, но мадам де Монталье считает, что поклонялись – ему или какой-то его ипостаси. По ее убеждению, это было что-то вроде больницы, где недужные верующие надеялись найти исцеление и где их врачевали жрецы. Мадам заявляет, что у нее есть свидетельства, удостоверяющие ее правоту, но до сих пор мне их не представила, отделываясь туманными ссылками на россказни какого-то типа, якобы прожившего в Египте чуть ли не всю свою жизнь. Я не раз опрокидывал эти смехотворные доводы, но ее ничем не проймешь. Вы же знаете, таковы все женщины мира.

Хотя никто из четверки молодых англичан не обладал достаточным опытом общения с дамами, чтобы иметь право на какое-то о них мнение, тем не менее все единодушно кивнули, а Кастемир, покачав головой, заключил:

– Чудесные создания эти женщины, но не очень надежные.

Бондиле рассмеялся громче, чем требовалось.

– Именно это я и имею в виду. Тем не менее я уверен, что в ближайшие полчаса мадам де Монталье сумеет ответить на все ваши вопросы, если, конечно, они не потребуют от нее большого умственного напряжения.

Мастерз слегка поклонился и бросил взгляд на тех своих сотоварищей, что не владели французским.

– Нас будет сопровождать женщина, – сообщил он им на родном языке.

– Великолепно! – обрадовался Троубридж. – Эта француженка просто красотка. Я пытался подъехать к ней на приеме у господина Омата, но она в два счета отшила меня.

– И была права, – сказал Кастемир. – Нужно же ей заботиться о своей репутации.

– О чем тут заботиться? – спросил Халлидей. – Женщина много месяцев копошится в песке, окруженная группой французов. Я бы сказал, что она уже создала себе репутацию.

– Будьте благоразумны, – принялся урезонивать приятеля Троубридж. – Мы ведь не хотим, чтобы нам надавали пощечин.

Мастерз открыл было рот, но, завидев, что из-за колонны выходит француженка, тут же захлопнул его и отвесил приближающейся к нему даме столь церемонный поклон, словно они находились на каком-нибудь лондонском рауте, а не среди фиванских развалин.

– Добрый день, мадам.

– И вам, господа, – произнесла француженка, держась несколько настороженно, хотя и вполне дружелюбно. – Что-то стряслось? – обратилась она к Бондиле.

– Не совсем, – сказал тот, отводя ее в сторону. – Эти молодые люди интересуются нашей работой. Мне показалось, что вы будете рады ознакомить их с нашими достижениями. С прошлыми достижениями, а не с недавними – это мне хотелось бы особенно подчеркнуть.

– Но я сейчас занята с…

– Это не важно, – оборвал ее Бондиле. – Гостеприимство важнее. Или вы не согласны, мадам?

– Не согласна, но, видимо, это не имеет значения.

– Не имеет, – подтвердил Бондиле раздраженно. – Нельзя же несолоно хлебавши отправить обратно людей, что проделали такой долгий путь. Полагаю, вы понимаете, что я имею в виду?

– Да, конечно, – кивнула Мадлен, приседая как девочка перед строгим папашей. – Вы ведь знаете, как уважительно я отношусь ко всем вашим желаниям.

Она шагнула к присмиревшим британцам и заговорила уже по-английски – довольно правильно, но с сильным французским акцентом:

– Рада вновь с вами увидеться, господа. Прошу прощения, нас, вероятно, знакомили на приеме у господина Омата, но я по женской забывчивости не запомнила ваших имен. Меня зовут Мадлен де Монталье. – Она протянула руку, надеясь, что та не повиснет в воздухе.

Первым опомнился Мастерз и галантно поцеловал даме пальцы.

– Очень приятно, мадам де Монталье. Я достопочтенный Артур Хиллари Сент-Айвз Мастерз. – Он редко подчеркивал свою принадлежность к английской знати, но сейчас сделал это с истинным удовольствием. – А это Хорас Теодотус Пелем Кастемир.

Высокий англичанин чопорно поклонился.

– К вашим услугам, мадам.

– Вы очень любезны, господин Кастемир. – Мадлен посмотрела на Халлидея. – А вы, насколько я помню, барон?

– Вернее, баронет Халлидей, – ответил тот, впервые опешив. – Мне льстит, что вы запомнили это, мадам.

– Пустое, – сказала Мадлен и обернулась к тучному юноше, вперив в него вопросительный взгляд.

Тот, несмотря на свою полноту, с такой грациозной ловкостью склонился к ее руке, что в глазах остальных загорелась откровенная зависть.

– Позвольте представиться: Фердинанд Чарлз Монтроуз Алджернон Троубридж. Мой дядюшка – граф Винкастерский, а я – ваш покорный слуга.

– Очень мило, – одобрила его ловкость Мадлен, слегка приседая. Потом оглянулась через плечо: – Профессор, что вы прикажете показать нашим английским гостям?

– Проведите их по тем частям храма, что нами изучены. Расскажите, что знаете, и ответьте, как сможете, на вопросы. Если что-то пойдет не так, дайте мне знать. – С этими словами Бондиле повернулся и пошел прочь таким решительным шагом, словно за ним захлопнулась незримая дверь.

Мадлен скрыла раздражение за слабой улыбкой.

– Что ж, господа, – сказала она, – начнем с противоположного конца колоннады. – Легкая женская фигурка заскользила вдоль ряда огромных колонн, за ней гуськом двинулись англичане. – Эти опорные элементы древнеегипетской архитектуры отличаются от подобных столпов Рима и Греции компоновкой, диаметром и высотой. Но не только, ибо их капители украшены растительными орнаментами. Обычно это листья – то ли лотоса, то ли папируса. Какая версия правильная, никто не может сказать. Лично мне больше нравится второй вариант, потому что папирус играл важную роль в жизни этой страны. – Мадлен приостановилась у подножия одной из колонн и указала рукой на картуш размером в свой рост. – Здесь зашифровано имя одного из египетских фараонов. Мы полагаем, оно произносится, как Бэнрехотепхирмаахт.

– Откуда вы это знаете, ведь тут одни иероглифы? – с сомнением в голосе спросил Халлидей.

– Каждый символ соответствует слогу, а иногда – просто звуку. Этот знак в виде пера – буква «и» или «й». Если хотите, я могу подарить вам одну из работ Жана Франсуа Шампольона, и тогда вы сами во всем разберетесь. Метод, предложенный этим ученым, очень изящен… – Она вдруг поймала веселый взгляд Троубриджа и на секунду умолкла. – Или все это, любезные судари, вам ни к чему?

– Ваш рассказ напомнил мне дни, проведенные в Оксфорде, – ответил вежливо Троубридж. – Лично я из уроков и наставлений вынес одно: тягу ко всему занимательному. – Он толкнул локтем Мастерза. – Я правильно говорю или нет?

Тот пристыженно улыбнулся.

– Я с ним согласен, мадам.

Мадлен обвела молодых людей внимательным взглядом.

– В таком случае, что вас сюда привело? Мы все тут копаемся в древних руинах и мало чем отличаемся от английских коллег. – Ей вдруг захотелось уйти, и она уже стала подыскивать подходящую к ситуации фразу, но тут заговорил Кастемир.

– Вообще-то, мадам, мы надеялись, что сумеем у вас разжиться… какими-нибудь пустячками, сувенирчиками на память или чем-то таким. – Он деликатно откашлялся. – Вы меня понимаете?

– Более чем, – холодно уронила Мадлен. – Вы вознамерились обокрасть мертвых.

– Боже нас упаси от подобного ужаса, – запротестовал Троубридж. – Нет-нет, мадам. Мы совсем не хотим тревожить чей-либо прах. Мы готовы довольствоваться обломком какой-нибудь вазы или разбитым горшком, или каким-то незатейливым украшением.

– Вы вознамерились обокрасть мертвых, – повторила Мадлен.

Мастерз вновь попробовал улыбнуться.

– Но они умерли так давно, – сказал он. – Кто из них выступит с возражениями – спустя столько веков?

Мадлен потребовалось большое усилие, чтобы подавить в себе ярость.

– Ничем не могу вам помочь, господа.

– Но почему? – полутрагическим шепотом возопил Кастемир. – Мы ведь не претендуем на что-либо ценное. Да и потом, скажите по чести, разве каждый исследователь сдает все свои находки местным чиновникам или иному начальству? Вспомните итальянского изыскателя, нажившего состояние на торговле тем, что в Египте прилипло к его рукам.

– Отвратительный факт, – сказала Мадлен, загораясь холодным гневом.

– А почему вы считаете, что он не имел права на то, что сам где-то там откопал? – вскинулся вдруг Халлидей, отбрасывая все правила этикета. – Вы ведь знаете, дай египтянам волю – они тотчас бы продали все свое хваленое прошлое первому европейцу с тугим кошельком. – Он задрал голову, оглядывая колонну. – А эта махина уже красовалась бы в Риме, Лондоне или Париже.

– Это не делает воровство менее отвратительным. – Мадлен, сдвинув брови, поморщилась и подумала: нет, пора уходить.

– У нас есть разрешение местного судьи на вывоз небольшого количества древностей, – быстро проговорил Троубридж. – Можете с ним снестись, если желаете убедиться. Его имя Кариф Нумар… Или Нумир?

– Нумаир, – уточнила Мадлен. – Я его знаю.

– Вот и прекрасно. Разрешение касается лишь мелких вещиц, не востребованных наукой. Ученые ведь разбираются, какие находки им следует сохранить. Мы на них и не претендуем. Нам нужны пустячки, остающиеся после двойной или даже тройной сортировки. – Троубридж прижал ладонь к сердцу. – Мадам, мы совсем не контрабандисты. Мы действуем не тайком, а в открытую, и ничего дурного в наших умыслах нет.

Мадлен на секунду прикрыла глаза. Как вразумить этих юнцов, которыми правят невежество и наивность?

– Сколько с вас взял судья Нумаир? – спросила она.

Мастерз прокашлялся.

– Для таких, как мы, у него невысокая такса. Каждый из нас выложил по двенадцать гиней. Не то что, например, ваш начальник. Он уплатил не менее ста гиней и теперь может вывезти из Египта практически все, что захочет.

– Вот где настоящий грабеж, – пробурчал Халлидей.

– Кто уплатил сто гиней? Бондиле? – бесстрастно поинтересовалась Мадлен. – За что? За право проводить здесь раскопки?

Троубридж рассмеялся.

– Разумеется нет. За это уже заплатил университет. И тоже, кстати, судье Нумаиру.

– Этот чиновник благоволит к лягушатникам, – заявил Кастемир. – Простите, мадам, я не хотел оскорбить вас.

Мадлен отмахнулась.

– Позвольте мне все выяснить до конца, – ровно сказала она. – Вы, кажется, полагаете, что профессор Бондиле подкупил судью, чтобы иметь возможность распоряжаться древними ценностями по собственному усмотрению?

– Естественно, – подтвердил Халлидей. – Все так делают.

Мадлен пропустила его замечание мимо ушей.

– Какие у вас имеются доказательства?

– Откуда им взяться? – спросил Мастерз с цинизмом, никак не вяжущимся с юным обликом. – Такое обделывается негласно и быстро. Они ударили по рукам, вот и весь сказ.

– Вы просто напускаете тут туману, пытаясь соблюсти свою выгоду, – упавшим голосом сказала Мадлен, не сводя глаз с англичан.

– Мы все не прочь напустить немножко туману, – вкрадчиво произнес Троубридж. – Например, испрашивая у матушки незамужней особы позволения пригласить ее чадо на танец. Здесь тоже так.

– Нумаир сколотил кругленький капитал на подобных пассажах, – безапелляционно заявил Халлидей. – Мой дядюшка бывал в этих краях лет двадцать назад. Мздоимство местных чиновников превзошло все его ожидания. С тех пор ничего не переменилось, разве что в худшую сторону, ибо приток европейцев в Египет возрос.

– Я готова признать, что все вами сказанное справедливо, но лишь в отношении искателей приключений, – пробормотала Мадлен. – Однако ни один настоящий ученый не захочет скомпрометировать свое дело.

– Чем же? – вежливо осведомился Кастемир. – Подобная предприимчивость лишь означает, что ваш Бондиле сможет предъявить всему миру нечто более значимое, чем монографии, каким суждено пылиться в университетских библиотеках. Очень разумно с его стороны. Он нашел способ продолжить раскопки, что, несомненно, упрочит его репутацию. – Англичанин прислонился к колонне, перечеркнув своей долговязой фигурой картуш с именем фараона. – Не понимаю, что вас так потрясает, мадам?

– И как все это назвать? Практичностью? Прагматизмом? – с вызовом спросила Мадлен, но тут же махнула рукой. – Нет, господа, простите, я не хотела читать вам нотацию. – Она пошла было прочь, кусая губы и сожалея, что брат Гюрзэн отправлен в Каир, потом неожиданно для себя повернулась. – Позвольте сказать вам еще пару слов. Месье, вы сами себе хозяева и, безусловно, можете воспользоваться имеющимся у вас правом здесь что-то присвоить. Однако даже и не пытайтесь проделать это в моем присутствии, ибо я воспротивлюсь такому варварству, несмотря на благоволение к вам судьи Нумаира и содействие профессора Бондиле. – Ее фиалковые глаза ярко вспыхнули, затем потемнели. – Если я вас задела, извините меня. Как потомок очень древнего рода, я, возможно, более трепетно, чем вам хотелось бы, отношусь к старинным вещам.

– Я тоже принадлежу к древнему роду, – заметил Троубридж. – Мой дед любил повторять, что мы вторглись в Англию с Вильгельмом Завоевателем, хотя никаких доказательств тому нет. Кроме того, насколько я понимаю, это совсем не великий повод для гордости. Тем не менее, когда Стивен с Матильдой[6]6
  Речь идет о короле Стивене, внуке Вильгельма Завоевателя, и Матильде Плантагенет, дочери Генриха I, которые оспаривали друг у друга право на трон.


[Закрыть] устроили игру в догонялки, наш замок уже стоял. Думаю, мне бы не очень понравилось, если бы кто-то принялся что-либо отковыривать от нашего родового гнезда. – Он почтительно поклонился. – Улыбнитесь, мадам! Ваша улыбка просто очаровательна.

– Благодарю вас, мистер Троубридж, – сказала Мадлен, впервые задумавшись, правильным ли был ее выбор. Фердинанд Чарлз Монтроуз Алджернон Троубридж с его проницательным взглядом и свободной манерой держаться вдруг показался ей гораздо более привлекательным, чем Магнус Оберон Дедалус Херн, лорд Мейлльярд, с каким она время от времени позволяла себе путешествовать по царству ночных грез.

– Это мы должны быть вам благодарны, – возразил Троубридж, весело посверкивая глазами. – Мадам, вы пристыдили нас, и настолько, что наши руки не прикоснутся ни к одному древнему камешку. Я готов в том поручиться за каждого из нас четверых, но, разумеется, не отвечаю за действия профессора Бондиле.

– Да, конечно, – пробормотала Мадлен, несколько огорошенная таким поворотом событий. Краем глаза она вдруг увидела, что неподалеку отирается Сути. «Что, если этот малый знает английский?» – мелькнуло в ее мозгу.

Мастерз расхохотался, и громкое эхо зазвенело среди колонн.

– Весьма плодотворное завершение разговора. Теперь нам придется осторожничать даже на рынках, чтобы случайно не прикупить что-то крамольное и не сделать Троубриджа лгуном. – Глаза его обежали товарищей. – Тут становится жарко. Давайте отправимся туда, где прохладней. В любом случае нам пора восвояси. – Он поглядел на Мадлен и учтиво приподнял шляпу. – Я хочу пожелать вам успеха, мадам, хотя не питаю надежды, что другие любители сувениров согласятся с вами столь же легко. Ведь мы в сравнении с профессором Бондиле практически ничего не теряем. – С этими словами Мастерз повернулся и направился к лошадям, нисколько, казалось бы, не заботясь, следует за ним кто-нибудь или нет.

Троубридж, будучи замыкающим в маленькой колонне британцев, вежливо поклонился Мадлен.

– Не знаю, удастся ли вам повлиять на профессора Бондиле, но ради себя самой помните: враг он опасный. – Юноша заглянул ей в глаза. – Дайте мне знать, если ситуация обострится.

Глядя, как он ковыляет по вязкому песку, Мадлен ощутила прилив благодарности. Потом по спине ее пробежал холодок, странный в столь одуряющей духоте, плавящей, кажется, даже древние камни.

* * *

Письмо Ямута Омата, посланное из Сан-эль-Хагар в дельте реки Нил судье Карифу Нумаиру в Фивы.

«Да ниспошлет вам Аллах свою милость и да вознаградит вас здоровыми сыновьями, мудростью и прозорливостью, позволяющей понимать, что творится в сокровенных глубинах людских сердец.

Какое несчастье, что мне случилось уехать именно в то время, когда вам понадобилось обсудить со мной некоторые вас волнующие проблемы. Не могу выразить степень своего сожаления, скажу лишь: оно велико. Аллах ведает насколько, как прозревает и мою безмерную радость в связи с тем, что ко мне пожелал обратиться столь досточтимый и облеченный многими полномочиями человек. Этой чести я, конечно же, недостоин, однако счастье мое сравнимо лишь со счастьем отца, какому волей Аллаха судьба подарила прелестнейших сыновей-близнецов.

Нельзя и высказать, как я удивлен трениями, возникшими между вами и профессором Бондиле. Познакомив вас с ним, я полагал, что даю начало долгой добросердечной связи, но вы, утверждаете, будто, устраивая прием в вашу честь, этот именитый ученый глубоко оскорбил вас. Не пытаясь как-то загладить случившееся, я все же хочу высказать предположение, что он обидел вас ненароком и, скорее всего, даже не сознает, в какой мере преступил границы дозволенного, ведь в Европе появление женщины в мужском обществе не только не считается чем-то из ряда вон выходящим, но даже льстит всем собравшимся в той степени, в какой эта особа знатна. А мадам де Монталье принадлежит к очень знатному и старинному роду.

Я, как и вы, считаю абсолютно недопустимым обсуждать что-либо в присутствии женщин с неприкрытым лицом. Однако у европейцев много ошибочных и ужасных традиций, о чем мы с вами можем лишь сожалеть. Клянусь мечами моих предков, я сделаю все, чтобы объяснить профессору Бондиле, сколь тяжкое оскорбление он вам нанес, сам того не подозревая. А вас я прошу ради нашего общего блага позволить ему искупить свой проступок каким-либо приемлемым способом, чтобы дело, какое мы начали, не заглохло и принесло ожидаемые плоды. Вспомните, как несносны бывают в своем невежестве дети. Собственно, таково же и поведение профессора Бондиле: он ведь не ведает утешения, каким нас одаряет ислам и не знаком с неизбывной мудростью положений Корана.

Я же со своей стороны, находясь в городе, некогда известном нам как Танис, постараюсь разузнать, на каких условиях местные чиновники сотрудничают с европейцами, а затем буду рад сообщить все подробности вам. Этот город в чем-то подобен Фивам, европейцы кишат здесь, как саранча в поисках пищи. Не стоит думать, будто то, что они сожрут, окажется для них смертоносным, – такие мысли губительны и для нас. Лучше ободримся тем, что в нашей власти решать, чем им позволительно насыщаться.

Вы обладаете огромным опытом общения с иностранцами. Сам Аллах – хвала ему! – указует вам, как обращаться с ними, чтобы они никогда более не ощущали себя хозяевами нашей великой страны. Неверные принесли много бед последователям Пророка во времена наполеоновского нашествия, но теперь мы видим, что близится час отмщения, и мы ускорим его приход, используя то, что нам дают сами же европейцы. Мы сможем найти лучшее применение их золоту и оружию, чем они.

Эти люди легкоуправляемы и, можно даже сказать, простодушны, ибо их пращуры познали лишь часть истины, отвернувшись от мудрости Аллаха и открыв объятия Иисусу, предсказавшему приход Мухаммеда.

Ваша обеспокоенность деятельностью немецкого врача требует некоторого обсуждения. Я, признаться, не вижу тут повода для тревог. Раз он желает лечить наш народ, то пусть себе лечит. Если Аллах пожелает – да будут вечно звучать хвалебные слова в его честь! – этот неверный принесет только пользу нашим многострадальным соотечественникам, снедаемым мучительными недугами еще со времен фараонов. Я бы не стал без крайней необходимости в чем-либо его ограничивать – ведь можно предположить, что этот немец сейчас частично возвращает нам то, что другие неверные безжалостно у нас отобрали. Если вы с этим не согласны, решайте сами, как с ним поступить, покорно прошу лишь помнить о тех несчастных, что находятся на его попечении. Ведь мы не хотим, чтобы они лишились последней поддержки в своей немощи из-за пустяковой непроработки затронутого вами вопроса.

И наконец, последнее: я прошу вашего позволения поговорить с мадам де Монталье. Вам в этом случае вовсе не нужно будет испытывать неприятные ощущения, посылая за ней. Я лично явлюсь к ней с визитом, когда вернусь в Фивы, и дам ей ясно понять, почему она впредь не должна приближаться к вашей персоне с неприкрытым лицом. Возможно, не все тут пройдет гладко, ведь эта особа строптива и независима, что, как мне сказали, вовсе не характерно для большинства европейских женщин. Впрочем, у меня есть свои способы урезонить ее.

Могу ли я чем-то еще облегчить бремя ваших забот, досточтимый судья? Помните: я, как и всегда, готов сделать для вас все, что в моих силах, как верный слуга Аллаха – который превыше всего! – и сознающий свой долг сын Египта.

Да окружит вас Аллах своим вниманием и заботой, да пошлет он вам сто сыновей, и пусть каждая женщина в вашем доме понесет от вашего семени!

Ямут Омат».