Текст книги "Алые погоны (повесть в 3 частях)"
Автор книги: Борис Изюмский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 37 (всего у книги 38 страниц)
ГЛАВА XVII
1
Был на исходе уже третий месяц пребывания курсантов в лагерях. По всем расчетам скоро предстояли заключительные учения. О дне выхода никто из курсантов, конечно, не знал, но почти каждый чувствовал, что это должно произойти, если не завтра, то в крайнем случае, послезавтра.
Об этом догадывались по той сосредоточенности, с которой шоферы осматривали и ремонтировали машины, по тому, что каптенармус запасся подменными сапогами, а около походной кухни хлопотал сам начальник продовольственно-фуражного снабжения, грузный подполковник Галкин.
И каждый курсант, сам для себя, устраивал еще какой-то внутренний смотр: готов ли к этому решающему ученью, к испытанию выносливости, силы воли?
По роте дневалил Снопков, когда на рассвете в телефонной трубке раздался отрывистый, резкий, как оклик, сигнал: «Ураган!» В трубке что-то заклокотало, и тот же приказывающий голос повторил: «Ураган!»
Снопков быстро положил трубку, зычным голос разрубил тишину:
– Рота, подъем! Тревога!
Лагерь мгновенно наполнился шумом.
Геннадий, лихорадочно схватив гимнастерку, стал продевать ноги в рукава, но, спохватившись, устыдился и заставил себя действовать спокойнее. Вскоре он уже мчался, на ходу удобнее прилаживая противогаз.
На поляне сердито ворчали моторы автомашин. Раздавалась команда:
– Рота, в линию взводных колонн по четыре – становись!
Ковалев – он был теперь помощником командира взвода – еще раз проверил: все ли его подразделение на месте, все ли в порядке?
Начальник училища в окружении большой группы офицеров-«посредников» стоял несколько поодаль, под деревом, и казался сейчас курсантам особенно строгим.
К взводу Ковалева подошел майор Демин.
– Ну как? – в голосе майора слышались подбадривающие нотки, и курсанты почувствовали себя увереннее, но ответить не успели, потому что пронесся шепот:
– Генерал… Равняйсь… Генерал.
Начальник училища проверял готовность рот к выходу.
Все вокруг было деловым, полным значительности: и выдача боеприпасов, и краткие приказы, – все создавало приподнятое настроение, какую-то боевую настороженность, хотелось, чтобы задачи были потруднее, препятствия – опаснее.
– По машинам!
Усилился шум моторов, сняли тенты зенитчики, застыли у орудий наводчики.
Машины колонной двинулись мимо спящего селения. Небо стало светло-серым, бледнела в предутренней мгле луна.
Неугомонный Снопков и здесь, в машине, развлекал всех:
– Идет наш Геша по Фонтанке. А впереди него – старушка, корзину тащит, едва передвигается. Геша догнал ее и так умилительно советует: «Бабушка, смени руку, устанешь»…
Смеются все, смеется и Пашков, беззлобно говорит:
– Ну, это ты врешь! В невоспитанности меня обвинить нельзя.
Через минуту Павлик поучает Копанева:
– В походе важно не отрываться от кухни!
– И не болтать, – язвит Садовский.
– Верно! – как ни в чем не бывало подтверждает Снопков. – Пять! Садитесь!
Машины набирают все большую скорость, хлещет в лицо ветер. И хотя разговорами, шутками курсанты стараются заглушить беспокойное ожидание предстоящего «боя», напряжение растет.
Володя, сидя крайним у кабины, заставляет себя не волноваться. Подчиняясь воле, мысли его потекли словно наперекор этой бешеной гонке, неторопливо, спокойно. Вот уже почти два года они в пехотном училище. Большой ли это срок? Большой, когда начинаешь думать, как давно не был в Суворовском, сколько здесь земли окопной вырыто, мишеней пробито… Сколько было подъемов по тревоге, ночных походов, переправ и бросков… Но когда вспоминаешь, что через месяц выпускные экзамены и на плечи лягут золотые погоны, даже не верится, что это свершится. Неужто второй год на исходе? Недавно, находясь в карауле, он вспомнил, что ему как раз в этот день исполнилось двадцать лет. А когда сменился, об этом же напомнила и весточка из дома от матери.
Двадцать лет! Это уже не мало. И как сложится жизнь дальше? В мире неспокойно. Хищные самолеты бомбят Северную Корею, греческие узники томятся на острове Макронисосе, борется за независимость народ Вьетнама. Всюду зловещие отсветы пожарищ. И от него, Ковалева, завтрашнего офицера самой могучей армии мира, будет теперь в немалой мере зависеть покой родной страны…
Машины вылетели на грунтовую дорогу. Справа и слева замелькали рощицы, погруженные в предутренний сон.
– К бою! – раздалась команда.
Затрубил рожок. Одна за другой взлетели ракеты – в сторону рощи справа: вот, значит, где засел противник.
Мгновенно машины опустели. Только у одной задержался старшина Булатов и сердито отчитывал Садовского – тот пытался оставить в кузове свой вещевой мешок и противогаз. И недаром отчитывал старшина: худо пришлось бы Олегу, если бы ему удалось оставить противогаз.
Разведка, обеспечивая сближение с «противником» на открытой местности, незаметно подползла к его обороне и расставила по всему фронту дымовые шашки. Густые клубы дыма поднялись от земли. Забегали связные. Командиры батальонов прильнули к радиостанциям, отдавая приказы.
Через боевые порядки наступающих прошли их танки; за танками автоматчики. Стена дыма осталась позади; но вот на один из танков «противник» бросил дымовую гранату. Грузно колыхнувшись, машина остановилась. Ослепленные танкисты выскочили, ругаясь:
– Черти! Покалечим же в дыму!
Пашков, взмокший под тяжестью минометного вьюка, с азартом кричал: «Вперед!» – и по его воинственно-торжествующему лицу обильно текли темные струи пота, перемешанного с копотью.
«Противник» отступал, огрызаясь, то и дело переходя в контратаки.
У Садовского и его пулеметного расчета кончились патроны. Подоспевший «посредник» – широколицый, скуластый майор Лискун – объявил, что пулемет вышел из строя.
– Гранаты к бою! – закричал Олег.
– Отставить, – строго сказал Лискун, – вы неумело расходовали боеприпасы.
– За мной! – находясь в том состоянии, когда человек не может понимать, что ему говорят, снова крикнул Олег, и со штыком наперевес побежал вперед.
Майор Лискун усмехнулся и, сожалея, сказал стоящему рядом Демину:
– А пулемет все же из строя вышел.
– Но атака не захлебнулась, – заметил Демин.
Снова на машины… И опять, спешившись, вдогонку «противнику». Его преследовали километров десять, пока не наткнулись на искусно замаскированные спотыкачи и проволочное заграждение. Мгновение колебания – и Копанев бросает на спотыкачи свою шинель; еще десятки шинелей летят вслед – роты врываются во «вражеские» траншеи.
Зеленая ракета оповещает об окончании ученья.
…Вот только теперь, в строю, слушая разбор ученья начальником училища, Володя почувствовал и страшную усталость, и удесятерившуюся тяжесть снаряжения.
Багровел закат. Стайка чечеток в пунцовых шапочках атаковала ольху и, разом сверкнув волной грудок, улетела прочь.
– Копанев-то, а? Догадался шинель бросить! Настоящий парень! – шепчет Олег стоящему рядом Владимиру.
– Серяк, керзач, – напоминает Ковалев.
– Ну, брось, – смущенно бормочет Олег.
Он чувствует неловкость: оказаться таким несправедливым к Копаневу! Правда, тот оскорбил его своей фразой о чести, но теперь-то, наверно, Копанев и сам иного мнения о нем, а парень Анатолий – настоящий…
– …Обе стороны действовали отлично, – доносится до Ковалева голос генерала, – но наступающие проявили больше инициативы и напористости…
Володя посмотрел на загорелые, сосредоточенные лица товарищей. Они все были дороги ему, их навсегда соединяла крепкая армейская дружба.
Генерал стал пожимать руки офицерам, курсантам, отличившимся в «бою». И когда кричали «ура», в нем была и радость успешного завершения похода, и гордость за себя, за товарищей, и предчувствие отдыха.
– В колонну по три становись!
– Запевала, гвардейскую походную! – крикнул майор Демин своей роте.
Садовский затянул было, но, не имея голоса, осекся.
– Опыта нет, – вздохнул он.
Посыпались шутки:
– У тебя же природный бас, а ты взял контрабасом…
– Важен дебют.
– Песню, – настаивал Демин.
Тогда запел баском Павлик Снопков, а все подхватили припев:
Идут гвардейские дивизии.
Идут в поход гвардейцы-молодцы!
Ты, родимый край.
Нас не забывай!
А ну, ребята,
Песню запевай!
Отбивая шаг, они шли широкой проселочной дорогой навстречу синеющему вдали городу.
2
После трехмесячного пребывания в лагерях Ленинград показался Семену и Владимиру еще милее и дороже прежнего.
– Сема, смотри трамвайную линию сняли, троллейбус пошел, – радуясь своему открытию, сказал Володя.
– А сквер новый ты заметил?
– Еще бы! Сема! Вот и не страшны как будто выпускные экзамены, а все же екает сердце. Ну мало ли в жизни случайностей бывает? А вдруг на стрельбах провалюсь.
– Да-а… – протянул Семен, видно, разделяя опасения друга.
– Садовский говорит: «В лепешку разобьюсь, а сдам по-первому разряду».
– А что ты думаешь – и сдаст! Ты видел, какой он изобрел подлокотник для стрельбы из станкового пулемета?
– Очень удобный… А я вчера решил просмотреть статьи об опыте Отечественной войны, и, ты знаешь, что обнаружил? Ну что? Никогда не догадаешься!
Ковалев выжидающе посмотрел на Семена, но тот и не пытался догадываться – мало ли что?
– Статью генерала Агашева и, знаешь, о чем? Атака корпусом без артиллерийской подготовки! А? Корпусом!
– Да, но в условиях огромной насыщенности нашей армии артиллерией? – с сомнением в голосе произнес Гербов.
– Вот тебе и «в условиях»! Он провел эту операцию в сорок четвертом году. Понимаешь, фашисты привыкли к тому, что атаки начинаются только после артподготовки. Это стало в некотором роде штампом… Генерал решил нарушить его. Выдвинул свой план. Ставка поддержала. И вот началась подготовка операции: запаслись маскхалатами, просмотрели коридоры в проволочных заграждениях, рокировали на ходу корпус… Тут расчет на неожиданность, необычность! И что ты думаешь? Операция была осуществлена блестяще! Ведь важно исходить всегда из сложившейся обстановки и возможностей.
– Покажешь статью?
– Конечно, как только придем в училище.
Они сели на скамейку в сквере. Не торопясь, постукивая палкой, мимо прошел старик в черном длинном пальто и черной шляпе, молодая мать пронесла девочку в красном капоре, прошел, держа под руку высокую блондинку, морской офицер.
– Меня вызвал генерал, – сказал Гербов. – Спрашивает: «Не хотите ли по окончании нашего училища стать воспитателем в одном из суворовских?»
– И что же ты?
– Заманчиво, но для воспитателя нужен жизненный опыт. Послужу сначала в линейной части, поработаю с людьми, пригляжусь к ним…
– Эх, вот бы попал в наше Суворовское! Офицеры помогли б!
– Нет, рано! Я поеду на Запад.
– Вот наши пути и расходятся, – огорченно сказал Володя, – я буду проситься на Дальний Восток. Приеду в какой-нибудь самый, самый дальний гарнизон…
– Тебя, поэт, как всегда, заносит, – улыбнулся Гербов.
– Почему же? Кому-то надо служить и в этих гарнизонах.
Они помолчали.
– Да, Сема, давайте все вместе пошлем телеграмму полковнику Зорину, поздравим с получением ордена Ленина.
– Непременно!
– От Сергея Павловича еще письмо пришло.
– Это он к началу наших экзаменов усиливает поддержку, – проницательно заметил Семен. – Жаль, не смогу заехать в училище…
– Почему? А я обязательно загляну.
– Дело одно важное есть, – неопределенно ответил Семен и, густо покраснев, вдруг объявил: – Женюсь…
– Ты? Не может быть! Ты?
Володя лишился речи, остолбенел от этой поразительной новости, от неожиданности. В его голове никак не укладывалось, не могло уместиться, что женоненавистник и скромник Семка вдруг станет женатым человеком, супругом! А может быть, так и бывает: тихоня, тихоня и – вдруг!
– Ты шутишь? – наконец вымолвил Владимир, продолжая во все глаза глядеть на друга, словно видел его впервые.
– Ну, чего ты уставился? – немного сердясь и чувствуя неловкость, нахмурился Семен.
– Тамара?
– Конечно…
Володе нравилась спокойная, властная Тамара Громова, нравилась ее величественная красота, достоинство, с которым она умела себя держать, но он никогда не предполагал, что отношения Тамары и Семена сложатся таким образом, хотя Сема не однажды рассказывал ему о своих встречах с ней.
– Она очень хорошая девушка, очень! Но, Сема, ты не поторопился?
– Чувство не терпит, – с глубокой убежденностью воскликнул Гербов и, достав платок, стал для чего-то вытирать лицо. – И что изменится, если мы твердо решили? Она закончит институт… Сейчас ее родители здесь, а вообще живут на Дону. Ты знаешь, как дорого для меня все то, чего я лишен был с детства, – семья, родные люди…
Он умолк, потом продолжал:
– Мы с Тамарой однолетки, но она кажется мне старше. Она такая сердечная. Что-то есть в ней даже материнское… Я не могу тебе объяснить.
– Ты прости, Сема, мои глупые разговоры. Я желаю тебе самого большого счастья… А мы с Галей не говорили об этом. Время многое проверит… Хотя проверять-то и нечего, мы очень верим друг в друга.
3
Чем меньше предметов оставалось сдать на экзаменах, тем беспокойнее становилось на душе у Владимира: а вдруг, а вдруг как раз на предпоследнем, на последнем и произойдет что-то непредвиденное? Он умышленно обходил мысль о той минуте, когда на плечи лягут золотые погоны, отгонял это видение, как преждевременное, нескромное: «Рано об этом думать, сначала сдай как следует экзамены». Но какой-то голос нашептывал: «Сколько лет шел ты к цели и теперь скоро будешь равноправным членом офицерской семьи. Скоро!»
И вот уже сдан последний экзамен «на две звездочки», как шутливо говорили курсанты, а беспокойство не улеглось. Когда же привезут приказ военного министра? За приказом уехал начальник строевого отдела. Человек до того времени малозаметный, он неожиданно стал фигурой первостепенной важности. Только и было разговоров:
– Майор Федорчук не приехал?
– Что-то долго нет нашего майора Федорчука!
– Как-то там наш майор Федорчук?
Геннадий, опережая события, надел хромовые сапоги и офицерский китель с курсантскими погонами. Степенно расхаживая по двору, мурлыкал:
Ходит чайка по песку,
Моряку сулит тоску…
– Из какой оперы? – не выдержав, спрашивает его Снопков.
– Приметы моряков… – небрежно поясняет Пашков.
– Изучаешь?
– Пора, – снисходительно отвечает Геннадий.
Он шел в морскую пехоту и уже предвкушал, как будет выглядеть в морской форме. Отец ничего не имеет против такого выбора, и это тоже было приятно. «Ай да Геша, – сам себя мысленно хвалил он. – Сколько километров исхожено, картошки перечищено, полов надраено! А все же выдержал! Ничего, ничего, мы еще покажем!»
Павлик, раздобыв ремень с новехонькой, поскрипивающей портупеей, вечером в спальне рассказывал, захлебываясь:
– Комендантский патруль в городе уже понимает, кто мы! Если что немного и допустишь, – смешение формы или что, – не забирают, как раньше!
Все знали: он фантазирует, но слушали с удовольствием.
А у Садовского все эти дни не сходила с лица блаженная улыбка: он действительно сдал по первому разряду. Олег словно охмелел и по пятам ходил за Владимиром.
Встретив Копанева, восторженно, пятерней ударил его по спине:
– Молодец, Толька!
Копанев удивился, Олег никогда не называл его по имени.
– Молодец, что сдал по первому разряду!
Копанев даже обиделся немного: «Одному тебе, что ли, сдавать по первому?» – едва не вырвалось у него, но он понял, что это у Садовского от избытка чувств, и добродушно усмехнулся:
– Тянемся!
Копанев сел на скамейку у ограды, а возбужденный Садовский, увидя издали Ковалева, поспешил к нему «Жаль расставаться, хорошие ребята, – думал Копанев, глядя на Садовского, о чем-то оживленно рассказывающего Ковалеву. – Как порой меняются наши планы. Когда он оставлял завод, то успокаивал себя: ну что ж, пойду в офицерское, раз надо… Но все равно, при первой же возможности возвращусь к станку. А теперь… дорого воинское звание, с таким трудом приобретенное, и хочется поскорее получить назначение, испытать свои силы…»
Он снова поглядел на Садовского, самолюбиво подумал: «Кто знает, может быть, и не хуже „старослужащих“ справлюсь… А если обстановка позволит когда-нибудь возвратиться к токарному делу, возвращусь, но уже офицером запаса!»
На небольшом заасфальтированном дворе незнакомый лейтенант, то и дело подпрыгивая и семеня, чтобы идти в ногу со взводом, командовал:
– Левое плечо вперед… шагом марш!
«Чудак, нельзя же в движении подавать такую команду», – удивился Копанев.
Утром Снопков принес радостную весть:
– Майор Федорчук приехал!
– Да ну?
– Собственными глазами видел!
– Пошли, посмотрим…
Они, словно бы случайно, стали собираться около дверей строевого отдела. Каждому хотелось убедиться в том, что Федорчук действительно приехал. Наконец, майор, понимая состояние курсантов, вышел и объявил:
– Завтра выпуск.
4
И вот застыли ряды выпускников. Они в кителях, синих брюках, но на плечах еще курсантские погоны.
Пронесли перед строем боевое знамя училища. Как-то по-новому поздоровался генерал, чувствовалось, что он тоже радостно взволнован и даже не старается скрыть это.
Громко и медленно генерал начал читать приказ министра: «Присвоить воинское звание „лейтенант“…»
Владимир ждал со все нарастающим нетерпением, ему казалось, что генерал не назовет его фамилии, что ее забыли упомянуть в приказе. «Ковалеву Владимиру», – услышал он наконец и только теперь поверил, что стал офицером. Начальник училища протянул ему золотые погоны.
Выпускникам разрешили переодеться. В спальне начались рукопожатия и поздравления. Качали Копанева, Садовского. Снопкова. Павлик притворно противился: «Недостоин», но его подбросили, и уже в воздухе он, лихо прокричав: «Э-ха-ха!», – приподнял над головой фуражку.
Геннадий подошел к Булатову. На Булатове офицерские погоны, он весел, и его острые глаза глядят даже добро.
– Товарищ бывший старшина! – говорит Пашков. – Прости меня, дуралея, за стычки, что бывали у нас. – И просто добавляет: – Разреши, Ваня, пожелать тебе счастливого продолжения службы!
– И тебе… Не поминай, лихом, если что не так… Жаль, что мы едем в разные части.
Садовский в это время спрашивал у Володи:
– Ты ж смотри… Будешь мне писать? Будешь?
Увидав майора Демина, Олег бросился к нему, но остановился навытяжку, не решаясь протянуть руку:
– Спасибо, товарищ майор… за все!
Сменив кители на мундиры и прикрепив к ним золотые погоны, выпускники возвращаются на плац. Казалось бы, что произошло? Но перед генералом теперь выстроился батальон офицеров – юных, здоровых, крепких, готовых, если понадобится, своротить горы.
Владимир стоял между Гербовым и Снопковым, и ощущение, что они рядом, делало все происходящее еще значительнее.
На мгновение ему представился завтрашний день: самостоятельность, отпуск, приезд офицером в Суворовское, домой к маме… И потом служба… Хотелось сделать что-то важное, огромное, чтобы сразу показать всю силу своей преданности и любви к Родине. Былые честолюбивые мечтания, которыми когда-то делился он с Семеном, сейчас казались детскими, смешными. «Разве дело в том, чтобы стать обязательно генералом или маршалом? Важно верой и правдой служить народу – и тогда придет к тебе уважение окружающих. Да какого бы звания, каких бы успехов ты ни достиг, разве вправе кичиться этим? Ты служишь народу, и ему обязан всем».
– Товарищи офицеры! – произнес начальник училища, и при этом обращении в глазах юношей разгорелась такая радость, что генерал подумал: «Право, стоило отдавать им все лучшее, что есть в нас. Право, стоило!»
5
Молодые офицеры вышли из ворот училища.
Непривычным еще было, что солдаты, сержанты то и дело отдавали им честь, что не надо было думать об увольнительной, о возвращении в училище к какому-то определенному часу. Сколько великолепных преимуществ у них появилось теперь! Даже волосы можно было отпустить, а не стричь «под коробок» – на высоту спичечной коробки, как того прежде требовал неумолимый старшина.
– Братцы! – восхищенно воскликнул Павлик. – Отныне мы малокалиберные подполковники! Геша, лапочка, чувствуешь? Осознаешь?
В этот момент Геннадий оконфузился. Приняв железнодорожника за флотского офицера, Пашков откозырял ему, и железнодорожник удивленно, но с достоинством выпрямившись, поднес согнутую ладонь к козырьку.
– Вместе составы водили? Или из уважения к транспорту? – с наигранным сочувствием спросил Павлик у Пашкова.
– Для практики! – огрызнулся Геша.
– А-а-а, – понимающе кивнул Павлик, – у вас острый глаз, потому что вы диспетчер…
Всей компанией пошли выбирать Пашкову кожаные перчатки и модную фуражку – обязательно с коротким козырьком. Генерал пренебрежительно называл такие козырьки «жоржиками», а курсанты широкие козырьки величали «аэродромами» и старательно избегали их.
Затем Геннадий купил цветы и, неопределенно сказав: «Я тут к знакомым…» (Павлик уточнил: «к знакомой»), – завернул за угол.
Снопков, завистливо вздохнув, произнес мечтательно, ни к кому не обращаясь:
– А что за девушка, о братии! Сущий ангел во платии!
Увидев на витрине новый учебник по топографии, Павлик затащил всех в магазин.
– Советую купить, без этой книги офицер не может считаться полноценной фигурой, – с серьезной миной заявил он, сам купил учебник и подбил на это всех остальных.
Они снова пошли, радуясь тому, что можно бродить вот так по городу, ощущая себя какими-то совсем новыми, самостоятельными.
– Товарищи офицеры, – сказал Семен, – обратите внимание: Олег уже нашил на рукав «курицу»!
Так назвали они эмблему, изображающую парашют с крыльями.
– Авансирует!
– Нет, почему же, – не обижаясь, возразил Садовский. – Я буду десантником… Между прочим, сегодня исполнилось ровно двадцать лет, как первые советские парашютисты спрыгнули с самолета.
– Лейтенант Гербов, почему вы не распороли складку шинели на спине? – с напускной строгостью спросил Снопков.
– Модник!
– Не успел, – смутился Семен.
– Ты с пассовыми ремнями разобрался? – озабоченно спросил его Анатолий Копанев. – Как прикреплять шашку?
Для них все было интересно, ново и необычно.
