Текст книги "Алые погоны (повесть в 3 частях)"

Автор книги: Борис Изюмский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 38 страниц)

ГЛАВА XV

1

– Товарищ майор запаса, ваш сын, суворовец четвертой роты Атамеев Федор, прибыл на летние каникулы!

С такими словами предстал перед своим отцом Федя, поставив возле ног черный фибровый чемоданчик и ослепительно сверкая начищенными пуговицами гимнастерки.

«Эх, как жаль, что папа не может видеть ни лампас, ни алых погон, ни фуражки со звездочкой! А тетя Саша, хотя и ахает и вытирает глаза фартуком, хотя и хорошая, но женщина ж! Что она понимает? Строевого от интендантского не отличит… И сестренка Клаша, хотя и хлопает глазами, а что смыслит? Только во второй класс перешла».

Федя явился неожиданно, нарочно не предупредив о дне приезда, чтобы сделать сюрприз.

Отец обнял Федю, расцеловал, чуткими руками пробежал по костюму. И тетя Саша начала целовать – вот уж не любил женских нежностей! – а Клашу сам мимоходом чмокнул.

За столом расспросам не было конца.

– Как ваш майор Боканов поживает? А Семен Герасимович? – спрашивал отец.

– Майор у нас что надо! То есть, – смутился Федя, – замечательный… У курсантов в Ленинграде был. Они в этом году приехать к нам не могут, а вот как звание лейтенантов получат – приедут! Обязательно! А Семен Герасимович, знаешь, как со мной занимался? И занимался, и занимался, и занимался – пока мы не подогнали… У меня по арифметике четверка годовая! – не в силах скрыть гордости, воскликнул он. – Я и пятерки добьюсь!

(Ведь говорил Артем Авилкину: «Четверка для того, кто может иметь пять, – беспринципность».)

– Молодчина! – похвалил отец. – Друзья у тебя есть?

– А как же! Из второй роты Артем и Авилкин и в классе Петя Самарцев… Да и Скрипкин ничего человек – жить можно!

О Скрипкине сказал после небольшой запинки, вспомнив, что, когда лежал в санчасти – подвернул ногу, – Скрипкин с Авилкиным приходили его навещать и даже приносили книги.

Феде очень хотелось хотя бы здесь, дома, расстегнуть воротничок, но тетя Саша и сестренка так смотрели, что воинского вида нельзя было терять ни на минуту. Тем более, что майор Боканов перед их отъездом наказывал: «Где бы вы ни были, помните, что вы представители Советских Вооруженных Сил и нашего училища».

Еще бы не помнить! Зимой генерал получил письмо от пассажиров поезда № 42 вагон № 3. В этом вагоне проезжал суворовец Самсонов, и пассажиры писали: «Ваш суворовец показал себя выдержанным, культурным и вежливым. Глядя на него, мы сделали вывод, что в вашем училище воспитание ведется так, как того хочет советский народ».

Вот как все на учет берется! И Федя расправил складки гимнастерки вокруг ремня.

– Перед самыми каникулами, – небрежно сказал он, – майор Веденкин провел опрос по всей программе «на бреющем полете».

Помолчал и объявил:

– Ты знаешь, папа, я наконец почувствовал себя военным.

– Давно? – скрыв улыбку, поинтересовался отец.

– Примерно, после строевого смотра… Генерал нам благодарность объявил – заправочка и строй были, как у первой роты!

– А-а-а…

– А Скрипкин придумал, знаешь, как говорить? «Вас вызывает к себе командир роты на тридцатое февраля на двадцать восемь ноль-ноль».

– Это что же еще означает? – озадаченно спросил отец.

– Армейские шутки! – небрежно пояснил Федя.

– А кормят-то вас как? Кормят? – спросила Александра Семеновна, и на ее широком добром лице отразилось беспокойство. Она постаралась выставить на стол все самое лучшее: и свежие огурцы, и сливки, и домашнюю колбасу.

Федя хотел было перечислить блюда, какие бывают у них, но осекся. Однажды майор Веденкин предостерегал: «Если на улице какой-нибудь незнакомый остановит тебя и спросит: „А есть ли у вас в училище майор Боканов?“ или: „А кто у вас начальник училища?“, надо отвечать: „Не знаю“».

Решив, что вопрос тети как раз и толкает его на разглашение дел внутренних, чисто военных, Федя ответил:

– Хорошо кормят.

– Ну, а что, например, ты ел вчера на обед?

Лицо Феди стало серьезным.

– Забыл. Что-то вкусное…

После завтрака он ринулся обегать дом, знакомые закоулки во дворе. Возле колодца лежала коряга, которую прежде Федя не мог сдвинуть с места.

– А ну, попробуем! – сказал он, подбегая к коряге, и, натужившись, слегка приподнял ее. – Во! – с гордостью воскликнул он, разжимая руки, и коряга шлепнулась на землю.

В саду наливались соком плоды яблонь, гудели пчелы над расцветшей липой. Высокий жасмин стоял, как букет в вазе, белея чашечками, словно сделанными из воска. Появились белые прожилки на зеленых ягодах крыжовника. Ночью прошла гроза, и землю устилали лепестки роз. В дальнем углу сада Федя обнаружил «заячий холодок» – иглистый куст, похожий на крохотную иву, в бубенчиках. Федя присел перед ним на корточки. Майор на уроке ботаники говорил: «В поле под таким кустом любят отдыхать зайцы».

Федя поднялся и увидел на заборе соседнего двора двух старых друзей: Гришку Зворыкина и Тимоху Гаркушу. Он узнал их сразу, хотя у Гришки щека была залеплена пластырем, а у Тимохи губы так запеклись, что даже почернели.

Узнали и они друга, но будто онемели от изумления.

– Здорово, орлы! – бодро крикнул Федя, положив обе ладони на пряжку пояса.

Они молчали, не зная, как ему ответить. Разом, словно их кто стряхнул, свалились с забора и подошли к Феде. Он чувствовал себя неловко.

– Федька! – наконец выдавил Зворыкин.

– Как жизнь? – поддержал разговор Гаркуша.

– Порядочек! Откат нормальный! – вспоминая лексикон Каменюки, ответил Федя, но тут, видно, ему самому в тягость стала роль старослужащего, и он, скороговоркой сказав: «Ребята, я сейчас… Ждите у колодца!», умчался.

Дома он снял форму, аккуратно сложил ее.

– Теть Саш, подворотничок я сам потом пришью, ты не знаешь как… А теперь и побаловаться можно! – и, с наслаждением перевернувшись через голову, выскочил на крыльцо.

Друзья ждали у назначенного места. Ну вот, теперь все понятно! Перед ними был прежний Федька, и они, дав ему «тычка», навалились на него, завизжали, закричали… и пошла кутерьма!

Вволю навозившись, бросились на траву у забора, стали расспрашивать своего друга о новой его жизни. Федя охотно рассказывал, а потом объявил:

– У нас в сарае штаб сделаем, связь проведем. Там будут три кабинета. Ты, Гришка, будешь моим заместителем по строевой, а Тимоха – по политической… Айда, посмотрим!

Федька был и тем же простым, незадавакой, и каким-то другим, они это чувствовали, и им даже приятно было подчиняться ему, ждать от него новых интересных выдумок. Поэтому, беспрекословно приняв новые назначения, они отправились осматривать штаб.

В сарае Федя устроил им «проверочку».

– Вот ты, – обратился он к Тимохе, – входишь в ротную канцелярию, а там сидят: старшина Привалов, твой воспитатель майор Боканов, командир роты, тоже майор, и неизвестный подполковник. А тебе надо обратиться к старшине, как ты обратишься?

Лицо Тимохи вытянулось от напряженных поисков ответа, темная шапка волос, казалось, сдвинулась вперед.

– Я подожду, когда подполковник выйдет, – попытался он схитрить.

– Э-э-э, нет! – запротестовал Федя. – А ты, Гришка?

– Я скажу: товарищ подполковник, разрешите обратиться к товарищу старшине.

– Не точно. Надо сказать: «к старшине Привалову». Наш майор всем правилам учит: «Должна быть, – говорит, – культура поведения в общественных местах». В фойе театра что можно читать? – ошеломил он новым вопросом своих друзей и, не дождавшись ответа, сказал: – Только программку! А если в театре старушка одевается, помоги ей.

– А калоши… надо помогать? – спросил Тимоха.

Федя на секунду заколебался, но потом твердо ответил:

– Конечно! Она ж старушка, а майор говорит – старость надо уважать.

2

Федя проснулся рано, когда тетя Саша собиралась на базар, а папа еще не встал..

– Спи, спи, что ты ни свет, ни заря? – недовольно сказала Александра Семеновна.

Но он вскочил и в одних трусах выбежал на крыльцо.

Гнали коров на пастбище, тянулись машины из МТС. Вдали виднелись лиловые квадраты фацелии и серебристо-кудрявые ивы, склонившиеся над рекой. Сбегать искупаться? В это лето Артем научил Федю плавать. Феде вспомнилось, как Артем недавно говорил Скрипкину, когда тот получил тройку: «Ты что ж, суета-сует, не думаешь комсомольцем быть?» Федя улыбнулся: «Вот уж действительно „суета-сует“». А ему Артем советовал: «Основное, что? Держись завета из трех слов: „Живи по уставу!“» «Умеет же сказать человек! – с почтительной завистью подумал Атамеев и спохватился: – Как же с физзарядкой быть?» Он решил заменить ее пробежкой, а днем сделать с друзьями турник за сараем.

К большому удивлению соседей, Федя шесть раз обежал вокруг дома, затем обмылся у колодца холодной водой и возвратился в дом.

«Что бы сделать по хозяйству до прихода тети Саши?» – размышлял он, памятуя наказ Боканова помогать на каникулах родителям.

Разыскав на кухне тряпку, Федя с ожесточением начал мыть пол в столовой. За этим занятием его и застала сестренка Клаша.

– Ты, как женщина, – потерев заспанные глаза, протянула она удивленно.

Федя снисходительно улыбнулся.

– Нам старшина Привалов говорит: «Труд создал человека». Ясно?

Клаше это было не очень ясно, но она не посмела уточнять.

Закончив мытье пола, Федя сказал: «Порядочек!» – и решил немного отдохнуть.

Клаша умылась, и они, сев под окном на скамейку в черных кляксах от ягод шелковицы, грелись под лучами утреннего солнца.

Пахло недавно скошенным сеном. По дальней дороге бежали одна за другой грузовые машины. С грохотом провез бочку с водой дедушка Мелентий. Пролетел черный, с желтыми полосками шмель. На соседнем дворе, на крыше небольшой пристройки, вертелись голуби и оттуда доносилось их вкрадчивое воркование: «Ванг-ванг-рруку…»

«Где сейчас Самарцев?» – подумал Федя и даже взгрустнул немного, так ему захотелось увидеть друга.

– Ты знаешь, какой человек Петя? – спросил он сестру и, опершись ладонями о колени, широко расставил локти. – Ему преподаватель биологии майор Кубанцев дал задание: заметить, сколько раз за один час скворец приносит пищу птенцу. Самарцев в выходной день три часа просидел с блокнотом! Потом говорил: «Снайперы тоже так тихо сидят, что птицу не спугнут!». Майор рассказывал, что стриж за «рабочий день» тысячу верст пролетает. Ясно? Петя хочет сделать чучело птенчика – голова с разинутым клювом настоящая, а вместо туловища – пузырек – и посадить в гнездо, между живыми птенцами. Мать будет совать и этому весь день пищу, а к вечеру Петя подсчитает, сколько в пузырьке мошек да букашек… Видала, какая сообразительность?

Феде очень хотелось рассказать Клаше и об училищных делах, о строгих порядках, но долг требовал соблюдать военную тайну. Однако после некоторых колебаний он решил, что Клаше можно, потому что она все равно ничего не поймет, и начал рассказывать о том, как одного вице-сержанта генерал разжаловал за нетактичный ответ учителю, а Боканов лишил Самарцева увольнения в город, потому что Самарцев бурчал, когда старшина делал ему замечание.

Нет, с девчонкой обо всем этом неинтересно говорить!

– А ну, давай искать голенище! – поднимаясь, решительно приказал он Клаше, и сестренка покорно пошла за ним в кладовую.

Голенище понадобилось Феде, чтобы сшить планшетку. Вот только где достать целлулоид для вставки?

Когда Федя уезжал на каникулы, Боканов сказал отделению: «Возвратитесь – мы в лагерях проведем военную игру „Захват десанта“». Но ведь к этому надо летом подготовиться: раздобыть термос, у папы есть зеленый такой. Потом в записную книжку сделать выписки: как, например, только с помощью спичечной коробки измерить ширину реки… Дело-то серьезное! Вот штаб здесь будет свой. Можно ли на Гаркушу положиться? Да и Зворыкин сумеет ли разработать оперативный план? Уж больно недружны они. Заспорят, налетят друг на друга: «Я тебя как вдарю – по чертежам не соберут!» – говорит Зворыкин. «А ну, вдарь, вдарь! А я как дам – десять лет лечиться будешь!» – не уступает Гаркуша.

– Ну и народ!

Помощники явно нуждались в воспитании.

3

Через несколько дней Федя проштрафился: пошел на рыбную ловлю, увлекся и опоздал домой. Все сидели за столом и заканчивали обед.

Феде было очень неловко за свой поступок – не сдержал слова! Поставив удочки в угол, он вымыл руки и угрюмо сказал отцу:

– Ты меня накажи – в кино не пусти.

– А что ж ты думаешь, конечно, не пойдешь, – спокойно заверил отец, хотя Федя надеялся, что последует иной ответ.

– Ну как твоя подготовка к походу? – поинтересовался отец, когда Федя сел обедать.

– Кадры слабые, – нахмурился Федя, имея в виду Зворыкина и Гаркушу.

– Гм… – неопределенно произнес отец, а немного позже спросил: – Читал в газетах – молодежь мира в Будапеште собирается?

– Не читал…

– А напрасно!

– В училище у нас политинформации, – начал было Федя.

– Да успеет еще, – умоляюще сказала тетя Саша, – ты ешь, ешь!

– Через два года комсомольцем станешь, – напомнил отец, и Федя решил, что действительно газеты надо читать и на каникулах.

В это время в дверь постучал почтальон. Он передал письмо тете Саше, Федя успел заметить на конверте обратный адрес – Суворовское училище. «Странно. От кого бы это?»

Тетя Саша вскрыла конверт и пробежала письмо глазами.

– Это воспитатель о Феде пишет, – сказала она брату, – спрашивает, как он поживает, как отдыхает?

– Майор Боканов? – встрепенулся Федя. – Вспомнил!

– Ну как же не вспоминать? – промолвил отец. – Пойди-ка погуляй!

Когда Федя вышел, Александра Семеновна прочитала письмо вслух:

«Уважаемый Константин Семенович!

Очень прошу вас к концу каникул написать мне, как проводил Федя время, с кем дружил, помогал ли дома? Какие вы заметили в нем новые черты характера, появившиеся за этот год, и что, по вашему мнению, мы недоделали? Ваше письмо может оказать нам очень большую помощь в работе.

Крепко жму руку, поклон Александре Семеновне.

С. Боканов.»

– Надо будет подробно ответить, – решил Константин Семенович, – и об отрицательных сторонах тоже…

– Да какие же у него отрицательные стороны? – не согласилась Александра Семеновна. – Золотое ж дитя!

– Золотое-то золотое, а вот опоздал… Форму редко надевает. Чрезмерно доверчив, прямо сказать, болтлив… Мало читает, даже газеты.

– Да чего ж на ребенка напраслину возводить! – всплеснула руками сестра. – «Чрезмерно доверчив!» Да он мне не сказал даже, что у них на обед дают. А если потом обо всем рассказал, так дитя ж малое! И читать еще успеет, смотри, какой он худенький, пусть побегает, успеет начитаться! А напиши в училище – и на плохом счету станет, примутся за него…

– Вот и надо, чтобы все знали! – твердо сказал отец, – ближе их у нас нет…

ГЛАВА XVI

1

В лагере Суворовского училища было то оживление первого дня приезда, что наполняет этот день веселой суматохой и перекликом голосов: разбивали палатки, расчищали дорожки, тащили к реке резиновые лодки.

Зорин, стоя на веранде библиотеки, спрашивал у Боканова:

– Все ваши съехались?

– Все.

– Я вас вот о чем попрошу: перечитайте ответы родителей и обобщите. На что нам следует обратить внимание, как лучше использовать помощь родителей? У нас на той неделе будет партийное собрание, я доклад готовлю о стиле работы воспитателя. Ваше выступление может оказаться весьма полезным.

– Хорошо, продумаю…

Мимо прошел Федя Атамеев, браво отдал честь офицерам.

– Чувствуете? – весело спросил Зорин, когда Атамеев был уже далеко.

– Набирает высоту, – усмехнулся Боканов.

На четвертый день после приезда в лагеря роты вышли в поход.

Федю майор Боканов назначил командиром отделения разведки и дал ему склеенную в нескольких местах карту, у верхнего обреза которой написано было: «СЕКРЕТНО».

Оставив свое отделение в селе, Федя отправился в «командирскую разведку». Он считал, что никому не может поручить такое опасное и ответственное дело, как обнаружение штаба «противника».

Держа в руке самодельный планшет с картой, Федя шел проселочной дорогой, обросшей колючим чертополохом и лиловым татарником. Куры проворно купались в пыли. Лобастый теленок, взбрыкивая и вздернув хвост, промчался по тропинке в гору, мимо низкой каменной ограды с рябиной, чудом приютившейся на ней.

Разведчик миновал маслобойку, электростанцию, и, оставив по левую руку «отдельный двор», вышел к лесной опушке.

Вдали виднелись желтые скошенные поля. В синем небе заливались жаворонки. Низко над землей тяжело пролетела и скрылась сизоворонка с зеленоватой грудью. Торжественно гудели телеграфные провода.

Атамеев в нерешительности остановился у развилки дороги и вынул из планшета карту. Стянув к переносице ниточки бровей, он долго смотрел на карту. Развилки не было.

Федя немного постоял, раздумывая, и решил идти вправо.

Дорога привела его к поляне, густо обсаженной кустами.

В центре поляны, у пенька с глубоко воткнутым топором, сидел дед и неторопливо скручивал огромную «козью ножку». На коленях у него лежал красный кисет с длинной бечевкой.

«Надо получить сведения от населения», – мгновенно созрело решение у разведчика и, бодро поздоровавшись, Федя подсел к деду.

– Курим? – осведомился разведчик.

– Выходит, что так! – подтвердил озадаченный дед и коричневыми, прокопченными пальцами чиркнул зажигалку.

Было тихо. Только иногда в лесу звонко насвистывала синица, да над землей плыл ровный гул далекой молотилки.

Федя положил позади себя карту и терпеливо стал выжидать, пока дед раскурит свою «козью ножку», из которой повалил дым, как из самоварной трубы.

«Надо тоже закурить… для более близкого знакомства», – подумал Федя.

– Разрешите обратиться? – вежливо сказал он.

– Кто ж тебе мешает, обращайся, – польщенно откликнулся дед.

– Разрешите закурить?

Дед с удивлением посмотрел на худенького мальчика. У него были темные, очень серьезные глаза, плотно сжатые губы. Когда он снял фуражку, то на стриженой голове оказалось светлое пятнышко, словно выжженное солнцем.

Дед хотел было отчитать мальца за озорство, но, еще раз внимательно посмотрев на его неулыбчивое лицо, понял, что мальчик, видно, участвует в какой-то игре, вон и карта у него, а курить просит для большей важности. Хитро прищурив глаза, дед протянул кисет:

– Попробуйте, товарищ военный.

Федя несколько раз неудачно свертывал закрутку, обильно смачивал ее слюной, – бумага то там, то здесь расползалась, – наконец, с горем пополам, задымил.

Да, нелегко быть разведчиком! Самосад оказался такой дьявольской силы, так першил в горле, выдавливал такие слезы, что Федя, после двух затяжек, деликатно положил дымящуюся закрутку на пенек, возле топора.

– Хорош табачок? – полюбопытствовал дед, будто не заметил ни кашля, ни слез, текущих по лицу курильщика.

– Силен! – баском ответил Федя и, решив, что теперь пора приступить к сбору сведений, начал выспрашивать: куда ведет дорога за полянкой, где МТС и есть ли брод через речку?

Федя потянулся за картой, чтобы свериться с ней, но рука нащупала только траву. Разведчик быстро повернулся и вскочил, как ужаленный. Карты не было. Карта, на которой значилось «Секретно», исчезла! Что за наважденье? Он побледнел и в первое мгновенье не мог выговорить ни слова.

– Дедушка, – наконец, как мог спокойнее произнес Федя, но голос его жалобно дрогнул, – вы мою карту не видели?

– Я так подозреваю, – знающе посмотрел дед из-под дремучих бровей, – не прокурил ли ты ее? Лишним-то делом заниматься не положено…

Разведчик беспомощно огляделся по сторонам и вдруг заметил за кустами белую козу, мирно доедавшую его карту. В три прыжка он был возле нее, но поздно! В руках Феди оказался только клочок бумаги с надписью: «…кретно».

…Вечером на разборе ученья майор Боканов, осуждающе глядя на готового провалиться сквозь землю Атамеева, сказал:

– А у нашего командира разведки… коза карту съела. Счастье еще, что он хотя обрывок принес, а то можно было бы предположить, что карта попала в неприятельские руки.

После этого, в какой бы роте ни появился Федя, о нем говорили: «Это тот разведчик, у которого коза карту съела».

Но так продолжалось лишь два дня, а на третий Атамеев все же доказал, какой он в действительности разведчик.

2

Ночью он два часа пробирался сквозь камыши и на рассвете, усталый, в ссадинах, очутился у западной окраины села, где в доме с синими ставнями расположился командующий «неприятельскими войсками» полковник Штыров, недавно назначенный заместителем начальника училища по строевой части.

Первые лучи солнца окрасили небо в розоватый цвет. Стояла такая тишина, что Феде чудилось: он один во всем селе. Только временами лениво и громко перекликались птицы, их щебет казался гулким.

Разведчик перелез через высокий забор, прижимаясь к мокрой пахучей траве, миновал часового, подполз к открытому окну и приподнял голову.

Широкоплечий, по пояс обнаженный полковник Штыров стоял посреди комнаты и умывался. Его связной – суворовец из первой роты – лил ему на руки воду из кувшина. Полковник мылил бритую голову и громко отдувался, его загорелая спина, сильные руки играли мускулами.

Федя дрожащими пальцами стиснул еловую шишку (по условиям игры она заменяла гранату) и, прицелившись, ловко запустил ее в «неприятельского» командира. Шишка шлепнулась о мокрую спину, сам же разведчик в ожидании воображаемого взрыва плашмя упал на землю, – чтобы «осколки» не поранили его.

Но вместо взрыва из комнаты раздался голос возмущенного полковника:

– Кто там забавляется? – офицер решил, что кто-то непочтительно шутит с ним.

Федя снова приподнялся, изогнулся и метнул вторую «гранату». Она угодила в таз с водой.

– Да что это такое! – закричал Штыров и с полотенцем в руках выскочил на крыльцо, сопровождаемый связным. Капельки воды блестели на литой груди полковника.

– Я уничтожил штаб! Я уничтожил штаб! – торжествующе стал выкрикивать Федя и заплясал от радости дикий танец.

Только теперь Штыров понял, какую оплошность он допустил, забыв об этом условии игры.

Первым побуждением его было как-то выпутаться.

– Взять в плен! – указывая связному на Атамеева, грозно приказал он.

Высокий паренек набросился на Федю, тот барахтался, сопротивлялся, но силы были слишком неравны, и вот, со скрученными за спиной руками, он стоит перед полковником. Глаза Феди сверкают гневом, он задыхается от возмущения и оскорбления.

– Товарищ полковник… прямое попадание… и вы, и он… – с негодованием кивает головой Федя в сторону связного, и глаза его снова мечут молнии.

Полковник старается подыскать какое-то объяснение:

– Видишь ли, ты полз через минное поле и давно взорвался…

– Да нет же, нет! – страстно протестует Атамеев, – я легкий и не взорвался!

Федя смотрит на Штырова с такой верой в его справедливость, с такой убежденностью, что правда непременно восторжествует, что полковник чувствует себя на редкость неловко. Желание как-то выйти из неприятного положения борется в нем с сознанием правоты этого бесстрашного мальчишки, стоящего перед ним.

– Гм… гм… – произносит наконец полковниц Штыров и, обращаясь к связному, решительно приказывает: – Развяжите разведчика, он прав.

Начальник училища, узнав обо всем этом, приказал сфотографировать Атамеева у развернутого знамени училища. На обороте карточки он написал: «Смелость украшает человека», – и подписался: «Генерал Полуэктов».