Текст книги "Неожиданность (СИ)"

Автор книги: Борис Попов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 50 (всего у книги 78 страниц)

Глава 10

Страшный аппетит прошиб нас, лишенцев по крови, через полчаса. Костный мозг у обоих работал от души, и настойчиво требовал еды. Богуслава, как более потерпевшего, прошибло раньше и сильней.

– Пошли сожрем чего-нибудь? Расстегая какого, или пирожка, а запьем все отваром из ягод или трав?

Я был еще не очень голоден, и ответствовал довольно-таки вяловато.

– Может не будем портить аппетит перед ужином? Осталось-то всего три часа.

И тут меня тоже накрыло! Уже натягивая сапоги, я бойко тараторил:

– Побежали скорей! Где тут этого ужина дождешься! Да вставай же, старый лапоть!

Слава, тоже очень быстро натягивая обувку, отбрехивался.

– Можно подумать, что ты лапоть молодой!

И мы рванули в обеденную залу. Залетели, крича в две голодные глотки:

– Половой! Половой!

Неторопливо приближающемуся работнику по доставке разных вкусностей с кухни, добавил оборотов выкрик Богуслава:

– Полтинник сверху!

На махом подскочившего, излили каскад наших желаний.

– Расстегаи! Пироги! Взвар! Копченое сало! Грудинки!

– А не желаете, – робко начал трактирный работник, – все желаем! Тащи скорей!

Половой убежал. Скатерть вызывала во мне глупые мысли, – а может она из чего съедобного замастрячена, и ею до путной еды можно поразмяться? Слава тоже как-то по-особенному хищно озирался.

Половой не заставил себя долго ждать и быстро завалил столик едой. Господи, как ослепительно пахнет! Мы жрали, ели, потом спокойно кушали. Уф!

Разговаривая о том, о сем и подъедая сладкие крендельки с маком, мы обратили внимание на наших товарищей, сидящих за соседним столиком с двумя очень колоритными девицами. Наши были представлены протоиереем Николаем с его верным попутчиком Емельяном.

Дело житейское, зашли пополдничать намолившись вволю, а вот девахи были довольно-таки необычны. Одна была широченная и толстенная, но лицо довольно-таки приятное. На такую бабищу мужики клюют только после третьего стакана водки, когда уже любой одушевленный, а бывает и неодушевленный предмет, кажется реальным эротическим объектом. Причем женщины и девушки кустодиевского типа, этакие полненькие симпатяшечки, в 11 веке были нарасхват.

Моя совершенно не худенькая Забава шла из-за этого, как говорили в брежневскую пору за третий сорт и только в сельской местности. Мужики за глаза говорили о ней: эх, сальца бы ей с пудик добавить! Поперла бы девка! – имея, видимо в виду, что вот тогда-то они бы на ней отличились. Но этой девушке, похоже, к варианту моей супруги добавили еще пуда три. И в плечах, и в бедрах она была вдвое шире меня. Впрочем, талии не было совсем, и поэтому делить, где уже, где шире, было просто неуместно. Столичная тумбочка была ровной. Ее сарафанчик с короткими рукавами открывал виды на две очень полные руки, равные по толщине моим бедрам.

Тем разительней был контраст с подругой. Та была просто невероятно худа, с ввалившимися щеками, руками и ногами, напоминающие щепки. Почему-то сохранилась талия, перехваченная симпатичным, но слишком ярким красным поясом. Прямо анорексичка какая-то! Но вопреки этому диагнозу, сушеная воблочка кушала активно и весело, цвет кожи просто кричал о редкостном здоровье. Худой нос был изрядных размеров, и торчал вперед, как форштевень корабля.

Святой отец что-то им рассказывал, размахивая руками от вдохновения. Мы с Богуславом прислушались. В зальчике, кроме нас и группы при протоиерее, был только какой-то бритый и длинноволосый иностранец. Он, не торопясь, что-то хлебал из тарелки.

Обед давно прошел, до ужина было еще прилично времени, поэтому народу пока и не было. Только постукивание деревянной ложки да голос священника нарушали тишину. Слух волхва обычно превосходит способности обычного человека, поэтому слушать клирика, не приближаясь к говорящему, для нас труда не составило.

– Твое имя – Оксана, это в православии Ксения, значит и крестить тебя должны были под этим именем.

– Кто знает, как маманька крестила, – равнодушно ответила худышка, продолжая что-то нажевывать, – а я малая была, не помню этих дел.

– А эта святая родилась давным-давно в знатной и богатой римской семье.

– Сразу повезло! – оценила деваха.

– А как подросла, дала обет безбрачия.

– Да может особо и желающих-то не было. Хотя на богачку всегда кто-нибудь польстится…

На саму Ксюшку в Киеве спрос, видимо, был невелик. Чужую историю всегда как-то на себя примериваешь. Судя по ее высказываниям, местная Оксана изначально была и не богата, и происхождением не блистала, да и заманивающей внешностью Господь не одарил – куда ни кинь, всюду клин.

– Чтобы не терпеть постороннего вмешательства в свою жизнь, покинула с двумя служанками родительский дом.

– А эти-то куда поперлись? – удивилась слушательница, – хотя если она им денег изрядно отсыпала, можно и побродить по свету…

Видя, что девица холодна к его растолкованию жития святой, протоиерей решил свернуть эту тему.

– Ну, как время будет, расскажу эту историю полностью.

Молодуха неожиданно воспротивилась:

– Хоть как-то, святой отец, закончи!

– Последние годы жизни, святая соблюдала очень строгий пост, и ничего, кроме кусочка хлеба, смоченного ее слезами, за день не ела.

– Ишь как отличилась! Может нормально поесть не на что было? Или она ночью на харчи налегала?

– Служанки часто предлагали хозяйке мясо, рыбу, овощи, зелень, она ото всего отказывалась и скоро умерла!

– Надо же, как себя заморила! – всплеснула руками Оксана. – И денежка-то была, видать в наличии, бабы эти даром возле нее крутиться бы не стали.

– Была канонизирована!

– А как без этого, – зевнула девушка, – это само собой.

Николай, обозлившись на дуру, и чтобы не взбеситься окончательно, сменил тему без всяких велеречивых объяснений.

– А ты знаешь, как твое имя с греческого языка переводится?

– Откуда мне знать, я вовсе неграмотная…

– Ксения, это значит гостеприимная!

– А вот это точно! Вот уважил, так уважил! Я всех на ночку принимаю, отказу никому нету! Полтинник – и гуляй в моем доме всю ночь, делай что хошь, только меня не бей. Маманьке по зубам отвесить, если назойливо бормотать чего будет, это всегда пожалуйста, взыску за это не будет; меня в постель за ночь сколько хочешь раз таскай, только не бей! Тебе, отче, за еду щедро купленную, большое спасибо. Если хочешь, давай пройдем в твой номер, обслужу, как умею, ни в чем отказу не будет.

Протоиерей аж перекрестился, и от услуг дешевой проститутки отказался.

– Может я за него сойду? – решил сорвать впервые в жизни кусочек счастья Емеля. – Я везде могу, и тута, и у тебя. А хочешь, в конюшню пойдем.

– Молоко еще у тебя на губах не обсохло, мальчишечка, чтобы с тобой просто так ходить. А ты сегодня копейки на меня не потратил, да и кошеля у тебя никакого нету. Плати полтину серебром, хоть на помойку с тобой пойду, и не такие виды видывала, куда меня только не водили! А нет денег, не взыщи. Подбери сопли, да иди зарабатывай.

– Я работаю!

– И много получаешь, толстогубый?

– Рубль в месяц! – гордо заявил богатырь, думая, что это солидный доход, видимо, при этом ориентируясь на деревенские заработки односельчан, и тамошний уровень жизни.

– Не густо, – оценила его вознаграждение столичная жрица любви, – еще за постой платить надо, и жрешь ты, лоб этакий здоровенный, поди немало.

– За все хозяин платит! Вон он сидит, боярин Владимир Мишинич, со своим другом, боярином Богуславом. А я чистый рубль получаю, куда хочу, туда и трачу!

– Получал уже деньгу-то? На две ночи сможешь у меня остановиться.

– Да нет еще!

– Чего тогда с тобой, зеленым толковать-то? Денег нет, в постели еще не ловок, какой с тебя прок может быть? Так, возня одна.

– Я сильный очень во всем!

– Эх, мальчишечка, в этом деле не сила важна, а опыт и умение, этакая особенная ловкость. В глазах твоих бояр она видна – горит этаким огонечком, а у тебя нету, щенок ты еще. Тебя еще учить да учить, намаешься с таким неловким юношей. И это тоже денег стоит. А с боярами я бы охотно и даром пошла, лучше с двоими сразу, уважили бы девушку от души. Да знатные ко мне не ходят, посимпатичнее меня девушек ищут, обычно из своих же, крепостных. Там ему, крепостнику, любую девку оприходовать можно, бесплатно и сколько хочешь раз. А родители, братья, муж, если есть, при боярине не только что возразить, дышать-то боятся! Только чего-нибудь против боярина заикнешься, враз дружинники зверствовать начнут, всей деревне мало не покажется.

– А у нас дома никаких бояр и не было…

– Так ты еще и деревенщина! Тебя еще тяжелее, а значит и дороже учить придется. вы же кроме того, как своих девок кулаком между лопаток бить, да за толстые задницы их сквозь сарафаны щипать, ничего сроду и не умели! Ни ласки какой, ни поцелуя от вас и не дождешься! Ваше главное умение и доблесть, – девку на сеновал силком затащить, да там измять всю! А до главного доходить боитесь – родители и свои, и девушки, шкуру спустят – без женитьбы никак нельзя! Больше от вас девушки ничего не видят. Ни гребешка, ни бус, ни интересной беседы, ни ласкового слова от вас никогда не дождешься. И любовь в ваших женитьбах неважна, главное, это какое приданое за суженой дадут. Дадут коровенку аль лошадку, можно жениться. Козу какую-нибудь паршивую начнут всучивать, или вовсе парой подушек решат отделаться, иди-ка ты милая отсюда, не больно тебя и хотелось! А я тут шаловливые ручонки в одиночку, без всяких баб разомну, я парень сильный… Так?

– Да так…

– То-то! А у меня, по дешевке, чо хошь, то и получишь. И на всю ночь. За деньги отказу не будет. Решишь появиться, харчи с собой бери – мне вас всех кормить нечем. Да еще маманьке кусок надо кинуть – какая никакая, а все-таки мать, кормить надо. Найти меня легко, обратись вон к Таньке, она своего пацаненка с тобой пошлет, он мою избу покажет.

Она кивнула на товарку, в продолжение всего разговора глядевшую в пол.

– Слышь, Таньк, покажет Максик дорогу ко мне?

– Покажет, покажет, куда он денется, – мрачным голосом ответствовала мощная подруга.

– А ты чего унылая такая? Все за своего бывшего горюешь?

– Все харчевни поблизости вчера обегала, нету этого аспида нигде! Прячется от меня, паскуда кривоносая! Поймаю, излуплю, как гада! Я в него всю душу вложила, кормила и водкой пять дней потчевала, а он взял и шмыгнул! Зараза противная! Раз даже дорогого южного вина взяла, он, вишь, от водки, дармоед этакий, устал! Ничего эти мужики не ценят. Сегодня будет какой пьяный выламываться, я его башкой об все косяки обстучу, не буду больше с ними цацкаться!

– Наплюй, все они такие. Я за жизнь приличного мужика и не встречала.

Интересно, а чего эта жрица любви от жизни ожидала? Очереди из принцев на белых конях к ее избушке, где она передком торгует и мать тиранит?

– Не пойму я что-то, – решил вклиниться в разговор протоиерей, – зачем вам девушки с пьяными связываться? Пьет да пьет, кому он больно мешает-то?

– Я богатырша, святой отец, вышибалой тут служу. Сидит тихий, пусть даже и пьяный, никто его тревожить не будет. А вот если какой пьяненький наглец берется тут грубить, или столы с лавками крушить, – выкидываю из корчмы без всяких сожалений. Могу еще и оплеуху дать или леща отвесить.

– А если пьяные кучей накинутся, тебя в отместку бить? Человек пять?

– Я их пересчитывать не люблю. Сколько есть, всех отоварю, приласкаю, как родных. Зарекутся сюда лишний раз шляться, как без зубов останутся.

– А если они вооружены будут?

– У меня этого их хлама полный ящик, наотнималась вволю. Вон возле стены здоровенный такой сундук стоит. Чего там только нет! И мечи, и сабли, и шестоперы, и кистени, булавы и палицы. Всяких ножей да кинжалов просто без счета. Обычно приходят, выкупают, а тут чего-то и ходить за своим барахлом не хотят, не помнят, что ли?

– Они боятся, что обозлишься, как в тот раз, – вмешалась худоба.

– Когда это?

– Да ден десять назад, когда они тебя ватагой пришли пугать. Посадник еще после них приходил, говорил, если тот, щекастый, помрет, придется за него виру платить.

– Не ходит больше, видать, выжил щекастый. Надо мне какую-нибудь булаву себе под руку отковать. Как взялись грубить, давать им дуракам ее подержать. Не очень тяжелую, с тебя весом. Пусть понимают, с кем связываются. У меня их в сундуке две или три, не помню, но уж больно легкие, прямо хоть Максимке отдать поиграть.

Зато тут платят хорошо, и кормят вволю, грех жаловаться. Да нормально мне и на пристани работалось. Перекидала быстренько мешки и ящики, сиди отдыхай. Деньги за троих мужиков получала.

– Как же это ты так ловко пристроилась? Услуги еще какие прямо на пристани оказывала?

– Не, это для тебя, мужика где угодно уважить. Ты в этом сильна, а я в другом. Мне платили за троих, работала я за пятерых-шестерых, пьяная или с похмелья на работу никогда не приду. Всегда при нужде в ночь выйду. Обедаю по десять минут в день, и стараюсь такое время прихватить, когда я свободна. Если срочно просят чего-то погрузить-разгрузить, могу и голодная походить, не издохну. Никогда передыхов во время работы не делала. Взялся за гуж, не говори, что не дюж. Никогда не прогуливала и не опаздывала. Врать, как мужик, что у меня кто-то в семье заболел, или бабушка померла, ни за что не буду – против души это мне. И платили гораздо больше чем здесь, и с пьяными вожжаться не надо было, – мечта, а не работа!

– А чего ж ушла с такого золотого места?

– От Славутича в осень какая-то нехорошая сырость в этом году пошла, коленки стало и по вечерам, и к перемене погоды ломить. Побоялась вовсе обездвижить, как дедушка Протасий, вот и ушла.

– Ты ж молодая еще совсем!

– Его тоже не старого сковало. Лежал после на печи, как Илья Муромец, пятнадцать лет, пока не помер. Ни встать, ни походить не мог, сидел – и то с трудом. А у меня сын – малолетний оболтус на шее. Его кормить, поить, одевать, обувать нужно. А я стану не работница, кому он кроме меня нужен будет?

– У тебя же мать его любит.

– И что? Это она сейчас старушонка бойкая, а возраст-то уж не малый, я ребенок поздний была, последыш. Мама сейчас на боку дыру вертит, возле этого бандита малолетнего крутится: Максюша, Максюня поет, не знает, чего ему в жадное хайло засунуть – не дай бог, любимый внучок изголодается, а он уж скоро толще меня станет. Если бабушка заболеет, или помрет часом, чего он с неходячей матерью делать будет? Нам помочь некому. Брат мой родной, Евстафий, уж семь лет, как умер. Вдова его, нас знать не хочет, других родственников нету. Вот я и ушла с хорошей службы в эту дыру.

Хозяин прежний чуть не плакал, – приходи, говорит назад, как полегчает, тебя на работу всегда возьму и платить пуще прежнего стану. А тут корчмарь с вышибалами умаялся – бегут и бегут, сколько не плати. Место нехорошее, порт рядом и район бандитский. Все норовят к вечеру тут объявиться, опороться водки и напроказить тоже здесь.

Ну, я никакой работы не боюсь. За два месяца, что служу, у нас зримо лучше стало, приличные люди начали приходить и потише прежних сидеть. Хозяин не нарадуется – и спокойней теперь, и выручки увеличились. Мне, конечно, здесь очень нудно, но уж зиму и раннюю весну тут, в тепле и сухости пересижу. А дальше видно будет.

– А знаешь, как имя твое с греческого переводится? – опять завел излюбленную тему преподобный.

– Говори, – усмехнулась вышибала.

– Татиана – это устроительница, победительница.

– Хм, в этом что-то есть, – заметила богатырша.

– Да вылитая ты! – заверила носатая. – Везде свои порядки наводишь.

А протоиерей уже вовсю излагал историю гонений на святую Татиану.

– Пытались нечестивые заставить поклоняться ее своему каменному идолу – Аполлону, несуществующему богу, но произнесла благочестивая будущая святая искреннюю молитву господу нашему Иисусу Христу, и землетрясение разрушило часть этого языческого капища, а каменные обломки перебили много народу.

– А чем же народ-то провинился, – опять полились сомнительные в религиозном отношении комментарии ночной бабочки, – они, может, тоже на божье чудо, да будущую святую зашли взглянуть? Или просто так, по пути с рынка завернули?

– Дьявол, обитавший в идоле, – раздраженно и громче прежнего продолжил проповедник, – с громким криком и рыданием бежал от того места…

– Так это может Аполлон испугался землетрясения и рванул оттуда?

Такой гадкой паствы протоиерей не встречал никогда. Уже как-то растерянно он добавил:

– … причем все слышали вопль его и видели тень, пронесшуюся по воздуху, а было там множество людей…

– А ты говоришь его нету! А римляне эти наглые, – земля ходуном ходит, камни им на башку валятся, уж Аполлоны побежали, а они все стоят и пялятся! Мы бы все вперед этой тени унеслись!

Святой отец вскочил, плюнул, и убежал. Вслед ему слышалось:

– Что рванул, отче? Нас не трясет!

Потом дикарка Ксюха, как-то удивленно озираясь, завершила идеологический разгром православного миссионера:

– Ишь, как его на свою же историю разобрало! А с виду такой солидный и степенный дядечка…

И никого убивать и съедать не понадобилось! Все-таки здесь Святая Русь, а не какие-нибудь дикие острова!

Ворвался с улицы толстый и на удивление грязный отрок. Сразу взялся голосить:

– Мамка! Меня Сося обидел! Он меня толстым бараном обозвал! Здрасте, теть Оксана!

– Ты Сосю-то не пришиб? – с интересом спросила Татьяна.

– Да он знаешь юркий какой! От удара увернулся, потом прямо через руки прошел и убежал! Гонял его, гонял, догнать просто невозможно. Братья его далеко стояли, их я гонять не стал.

– Ну и бог с ними. Ты не голодный?

– Бабка кормит целый день, я аж устал жевать!

– Ну так не ешь.

– А мне охота!

Ребенок обратил внимание на новое действующее лицо в спектакле по имени «Полдник в харчевне».

– А ты кто такой? Ты здоровенный, а моя мама сильнее! Ты мой новый папа?

От такой детской ласки Емеля растерялся. Он тут мостится в постель к одной, а ему пытаются подсунуть другую, покрупнее, да еще с таким здоровенным довеском!

Я бы тоже был озадачен каким-нибудь похожим ребячьим предложением, типа, – ты поживи с моей мамой, хоть она и сильнее. Конечно, было бы ловко завести от жены-богатырки любовницу-богатыршу, и вдвоем они нарожали бы мне дочерей-паляниц удалых. Вошли бы и дочки в силу, началась дележка меня и имущества, вот тут бы я, как сыр в масле катался – от оплеухи до оплеухи!

То одна к решению животрепещущих проблем богатырскую руку в сердцах приложит, склоняя глуповатого и доброго меня на свою сторону, то другая, а сторон-то, как и положено в географии – четыре! Вот бы и зажил, как кум королю, а судьба у кумовьев царствующих особ обычно ох и нелегкая…

Глава 11

Только мы собрались с боярином, который за день все-таки изрядно устал, пойти опять полежать, – на этот раз до ужина, как вечер перестал быть томным.

На этот раз в дверь влетел Олег, и вид он имел какой-то предосудительный, можно даже сказать, – самый жалкий. Он был голый до пояса и разутый. Под левым глазом лиловел синяк, а по всему телу были видны многочисленные ссадины и другие следы физического насилия.

– Побили! Ограбили! – зашумел потерпевший.

Дальше он торопливо изложил историю своего грехопадения. Олег очень желал провести свой досуг в женском обществе, состоящем из безотказных «ночных бабочек» – очень хотелось получить за гроши ласку продажных представительниц слабого пола. Вначале не очень везло – шлюхи, видимо, попрятались до позднего вечера, но вдруг к оборотню подошел раскосый мужик и предложил отвести сластолюбца в надежное место, где самые красивые девушки Киева исполнят самые оригинальные его желания и реализуют разнузданные и необычные фантазии клиента за ломаный грош. А выбор девиц мужчину просто поразит: любой возраст, рост, вес тела, цвет волос были в наличии. Завершен был процесс заманивания классической фразой:

– Всю жизнь, уважаемый, их вспоминать будешь, а меня благодарить!

Растренированный долгими годами семейной жизни, Олег подвоха не почувствовал и безропотно зашел в какую-то зачуханную калитку вслед за своим визави.

Тут период ожидания счастья вдруг неожиданно закончился. В пару к косому откуда-то выскочил кривой, в левом глазу любителя клубнички вспыхнул фонтан искр, и он потерял сознание.

Очнулся волкодлак ограбленным и избитым через несколько часов в какой-то сточной канаве. Где он бродил в самом начале, где его били, где канава – ничего не помнил. Травма черепа с ушибом головного мозга память не улучшают. Вдобавок, абсолютно чужой город ориентации на местности не благоприятствует. Олег пока до корчмы добрался, дорогу спрашивал семь раз. Пройти с Марфой по следу было маловероятно. Так я это конюху и объяснил.

– Можем искать хоть три дня, все равно ничего не сыщем. Следа нет, брать Марфе нечего.

– У тебя же способности!

– И у меня, и у Богуслава. У тебя при себе какая-нибудь значимая вещица была?

– Это как? – опешил оборотень.

– Шкатулка, медальон, кинжал старинный, кольцо, цепочка, крест на груди… – терпеливо объяснял я охотнику до баб требуемое.

– Не только при себе, по жизни ничего такого отродясь не было! Есть дешевенький крестик на толстой нитке, так на него и не польстились.

Я глянул – небольшой железный крест на груди был в наличии. Кафтана, рубахи, пояса, шапки, сапожек, которых в пределах Киева тысячи, не было – ибо украдены. Я вздохнул.

– Ничего мы из твоего барахла отыскать не сможем, уж не взыщи. Похитители неизвестны никому, поэтому…

– Известны, еще как известны. Это Митька Косой, да Сенька Кривой, – знакомо запротестовало глуховатое меццо-сопрано. – Они так и грабят прилично одетых прохожих. Я их пьяные беседы раза три слыхала. С неделю назад они тут все впятером сидели, взялись буйствовать. За это их и вышибла. Перед уходом обещали вернуться и меня зарезать.

Татьяна уже успела подойти к нашему столику, чтобы поглядеть и послушать передачу 11 века «Следствие ведут боярки».

– Не боишься?

– Ты как сюда входил, наверное, еле-еле через толпу протолкался?

– Да нет, пусто было.

– А если судить по пьяным обещаниям обиженных мною посетителей, человек двадцать убийц уже должны бы подойти. Жду с нетерпением!

– И где этих грабителей теперь искать, никто, конечно не знает? – вздохнул я.

– Чего ж никто? – спросила свежеподошедшее дитя порока, любезная Оксана, – водили они меня как-то к себе, отдыхали неутомимо, по очереди. Это изба Косого, место их сходок. Если оплатите, можно и посетить.

– Сколько?

– Рублик. И я им на глаза попадаться не хочу. А домик покажу, чего ж не показать-то.

– Сходите – дам.

– Ох, не верю я тебе! Все вы, мужчины, над честной девушкой поизгаляться горазды, обманщик на обманщике. – Она попыталась надуть тонюсенькие губки. – Давай вперед хоть полтинник, тогда пойду.

Я отсыпал честной девушке полтаху и велел немножко подождать с выходом до комплектования группы захвата.

– Ушей тут лишних много, – оглядевшись, сообщил после познавательной беседы Богуслав, – пошли к нам в комнату.

Действительно, число слушателей неустанно прибывало, и за столиками сидело уже человек пять. Поэтому споров не было, и мы безропотно пошли. Танюша коллектив не оставила, и отправилась вместе с нами. Половому она буркнула:

– Карп, пока все трезвые, я отойду.

– Нельзя же!

– Мне можно.

– Хорошо, хорошо…

Наглядевшись за последнее время схваток с участием чемпионки Киева по боям без правил, половой явно трусил.

У нас расселись на моей кушетке кто куда. Слава на своей развалился в одиночку – очень устал. Коллектив был настроен оптимистически, в победе никто не сомневался.

Танюха потрясала в воздухе здоровенной кулачиной.

– Я их уже один раз лупила! Разом больше, разом меньше, какая разница!

Олег занимал выверенную правовую позицию.

– Их надо за грабеж посаднику сдать. Им мало не покажется.

Зашедший к нам после прогулки Матвей, махом вникнув в ситуацию, предлагал отработанный долгими годами ушкуйный вариант:

– Порубить гаденышей в капусту, и дело с концом!

Хотелось послушать бывшего главу новгородского Тайного приказа боярина Богуслава.

– Скажи, Слав, свое веское слово – ты все-таки поопытней.

Поглаживая бородищу, бывший правоохранитель начал разбирать народные решения.

– Побить, это неплохо, но они сегодня отлежатся, а завтра опять пойдут по улицам лопухов грабить. С посадником свяжемся, на месяц тут зависнем, такие дела в столице быстро не решаются. Убить недолго, и для сердца радостно, но тут ведь не булгарский берег, и не половецкая степь, за каждого убитого четырнадцать гривен по «Русской Правде» положено платить. Тут и подьячие лапы протянут, тоже подсунутся с нас шкуру драть. В общем пуд серебра отдай и не греши! Дальше нищими пойдем, придется самим на дорогах разбойничать, купчишек грабить. Или с протянутой рукой идти по Руси побираться.

«Русская Правда» шла еще от Ярослава Мудрого, лет восемьдесят уже действовала. Это был сборник правоохранительных актов древнерусского государства, объединивший в себе уголовный кодекс, правоохранительные положения, торговое право и еще много всего полезного. В Киеве за ее исполнением явно следили неукоснительно – столица это вам не какое-нибудь меленькое второстепенное княжество, которое под самодуром-князьком живет. Это там можно дела решать по княжескому велению, частенько дурному хотению. Столица на всю Русь пыталась распространить единый закон и порядок. В Киеве от исполнения «Русской Правды» не увернешься. Даже откупаться очень дорого встанет, обдерут приказные как липку.

А гривна – это двести грамм чистого серебра. Порубаем пятерых грабителей – отстегивай пояса с монетой, гони четырнадцать килограммов драгоценного металла. Сколько тут всякие дьяки да писцы сдерут, боярину, поди, видней. Может и парой кило не отделаешься. Вот тебе и пуд серебра в его расчетах. Сумма для нас просто убийственная!

– А если поубивать и вместе с избой сжечь? Раз – и концы в воду! – предложил возжаждавший крови ушкуйник.

– А девиц с Емелькой по ходу заодно прирезать, чтобы лишнего не болтали? А то, не ровен час, всех на дыбу потащат. Мы там, от заботы ката-палача, много интересного расскажем. Чего и не знали-то сроду, все вспомним.

– Ну хоть руки-то бандитам поломать можно? – не успокаивался Смелый.

– Можно. Только обойдется в те же четырнадцать гривен за каждого.

– А почему так?

– Что он будет делать без руки? Работать не способен, жрать будет нечего. Нищих и без него полно. Сломав злодею руку, ты его все равно что убил. Потому и вира такая высокая.

От безысходности ситуации мы помолчали.

– Выходит проще вашего побитого красавчика одеть, обуть и уезжать поскорее, чем с косыми да кривыми лишний раз связываться? – подытожила Оксана.

– Дешевле выйдет, – согласился боярин.

– Ты займи у кого-нибудь полтинничек, друг любезный, да ко мне на ночку. Уж там тебя не обидят, как на гадких улочках Подола!

Народная фантазия была исчерпана, и все стали глядеть на меня. Ну и чего уставились? Можно подумать, что я у вас самый умный! Мне просто легче было проблемы решать за счет знаний из будущего. А тут этакая забота, и знаний для ее решения ни в 20, ни в 21 веке нету.

Однако пора заканчивать этот балаган, и принимать обоснованное решение. Пусть оно будет не самым лучшим, но оно у нас будет. И, естественно, ответственность, как обычно, ляжет на меня. Ой боюсь, боюсь…

– Слушай, Богуслав, а ты хорошо «Русскую Правду» знаешь?

– Наизусть в свою пору учил, – я же по ней работал: и суды вел, и степень вины разным людям определял.

– А вот скажи мне: если побои зримого дефекта не оставили, в какую сумму это драчуну встает?

– А саблей или мечом не угрожали?

– И не думали!

– Рукояткой не били?

– Да и сабель то с собой не было.

– Нисколько это не будет стоить.

– А если сломаешь кому-нибудь палец?

– Это встанет в три гривны.

– То есть если мы сломаем пять пальцев, это будет пятнадцать гривен. И если мы разбойников изобьем, а потом сломаем им по одному указательному пальцу, это нам встанет в ту же пятнашку?

– Да, конечно.

– А если есть зримые следы ушибов на лице?

– Одна гривна.

– А если глаз повредят?

– Это дорого: двадцать гривен князю, а десять – пострадавшему. Да у Олега, глаза-то, вроде, целы?

– А кто про это знает? Пожалуется, что глаз болит невыносимо, и видеть стал хуже, и все дела!

Олег, было, зароптал:

– Да я нормально вижу!

– Мало того, что ты влез в поганую историю, лишился всей одежды, так ты еще и в убыток нас ввести хочешь? Будешь говорить, что велено, а то я тебе сам второй глаз выбью!

Олег потупился, дальше стоял молча, и с разными благоглупостями больше не лез.

– Желательно туда пойти Олегу, Оксане, Татьяне, и еще кому-нибудь из бойцов.

Я поглядел на Емелю и спросил:

– Пойдешь с нами?

– Да я не знаю…, они ж, наверное, вооружены? А я-то безоружным к ним приду, боязно что-то…

– Заплачу! За каждого побитого разбойника рубль даю.

Пока он межевался, Ксюшка оживилась необычайно.

– Милый! У тебя деньги появятся! И не на одну, а аж на две ночи! Да я за две ночи такое тебе покажу, чего ты от других девиц ни в жизнь не дождешься! На всю жизнь впечатлений будет! В общем, денег не пожалеешь.

После такой блистательной речи колебания покинули богатыря.

– Иду! Обязательно иду!

Сладким пряником поманили очень умело – сразу видно: работала профессионалка.

– Матвей, ты уж извини, нет у меня желания втягивать тебя в это дело.

– Что ж так? Совсем из доверия вышел?

– Я опасаюсь, что ты в горячках и наплевав на убытки убьешь кого-нибудь из грабителей.

– Правильно опасаешься. Нету у меня навыка пятерых врагов сразу в плен брать. Такого как я, лучше сегодня в резерве придержать.

– И меня придется оставить, – обрисовала свою позицию Татьяна. – Мне за обеденным залом нужно следить, я сегодня на работе. Смогу пойти только после работы.

Этот вариант меня не устраивал. При таком раскладе охотники на любителей падших женщин уже разбегутся кто куда, и в результате нам останется один косой Митька, наверняка без денег и без добычи. А идти без такого опытного бойца, как вышибала, тоже неохота.

– Матвей, выполнишь мою личную просьбу?

– Всегда!

– Пригляди за порядком в харчевне.

– Сделаю.

– Хлипковат у вас паренек-то, – не одобрила мой выбор Татьяна, – а тут такие рожи иной раз гуляют, что ахнешь.

– Он атаман ушкуйников!

– Здесь не Новгород, у нас в Киеве и не таких бивали! Район беспокойный, клиент наглый, тут только богатырем надо уродиться, чтобы меня подменить.

Мы с Матвеем усмехнулись самонадеянности бабищи.

– Тань, а попробуй его сама побить.

– Это можно, – поднялась с топчана богатырка. – За оружие только чур не хвататься, – пришибу.

– Матвей, дай пару не калечащих и не очень болезненных оплеух, потом сыграй в «захват пленного». Обязательно предупреди о начале – чтоб не было бабских стонов, – не ждала, была не готова. И вообще, давай поласковей, понежней, с хрупкой девушкой дело имеешь!