Текст книги "Неожиданность (СИ)"

Автор книги: Борис Попов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 57 (всего у книги 78 страниц)

– А что это переднему такие усищи пририсовали? – поинтересовался я. – Врагов что ли стращать?

– Монета ходит в обращении уже больше четырех веков, и как в ту пору выглядел император Констант Второй, никто уже не помнит, – то ли были такие поразительные усы, то ли нет. Но у его сына – Константина Четвертого, который изображен за левым плечом императора, явно была выраженная лопоухость, которую прятать не стали. Значит стремились добиться сходства изображения и властителя. Так что враги от вида усов просто трепетали!

Сейчас эти солиды чеканит императорский монетный двор в Константинополе. Он же следит, что бы не было лишних примесей и за весом монеты. Всякие плохонькие, но очень похожие монетки, вроде ареуса, сразу же изымаются. Солиды не выпуклые, чеканятся легко.

– Давай-ка посчитаем, сколько у тебя должно получиться золотых монет, – опять взял быка за рога я.

– Да я потом все посчитаю!

– А я сейчас.

– Самолично? Ты же боярин, зачем тебе отягощать свой светлый ум цифирью?

– Боярин не боярин, а денежки счет любят!

Соломон начал мне рассказывать о трудностях производства монеты и неизбежных потерях металла во время этого процесса.

– Давай все-таки посчитаем, как будем делить наши солиды, – перебил я чеканщика фальшивой монеты.

Такая формулировка улучшила настроение дяди Соломона, каждый из нас взял по писалу и куску бересты, стали считать. Письменными принадлежностями мастерская была оборудована на славу.

Посидели, посчитали. Получилось около девятисот солидов.

– А теперь послушай меня, как будут делиться готовые золотые, – начал говорить дядя Соломон.

– Говори! – напрягся я.

Ох обует богоизбранный, разует и разденет…

– Мне Наина с Ваней рассказали о вашем походе. Знаю, что золото не на пропой пойдет, не на загул с девчонками. Знаю, что ты не прибыль для себя идешь добывать, а от себя, от своей семьи деньги, и немалые деньги, оторвал. Вы все, вся ваша ватага, идете спасать мир, Землю, свои и наши семьи.

И мы, евреи, на этом наживаться не будем. Солиды из антековского золота получишь без всяких вычетов – поработаем в кои-то веки даром, не обломимся. Да еще и от себя добавим.

Люди нашей общины собрались вчера вечером, раввин тоже присутствовал, и решили дать денег, кто сколько сможет. Нас двадцать три семьи, по одному неровному взносу с каждой – есть евреи богатые, есть зажиточные, а есть и просто бедные. Я понимаю, выражение бедный еврей звучит смешно для русского человека, но такова горькая правда жизни.

Даже у богатых деньги сейчас вложены в дело, год был особо тяжелым, поэтому не взыщи – что собрали, то и собрали, большого мешка золота не получилось.

Соломон протянул мне кожаный увесистый мешочек. Ого-го! Да тут примерно с полкило!

– Спасибо и на этом! – обрадованно поблагодарил я.

– Немного, но если сравнивать с тем, сколько дали русские князья, бояре в высоких горлатных шапках, ваши богатейшие купцы, хозяева судов, лавок, теремов, мешков серебра, золота, кип драгоценных мехов, думаю мы дали совсем неплохо.

Да уж. Наши не дали ничего. Реально вырвал коней у новгородского князя Мстислава боярин Богуслав, так он белый волхв, и сам с нами идет.

Да и я колотился за княжескую жизнь как мог, работал днями и ночами, иначе и доблестному бывшему воеводе ничего бы не обломилось.

– Есть у нас один очень нищий Аарон, от него никаких денег и не ждали. Его последнее время наши женщины кормят из жалости. Так он снял с шеи дрожащими руками, одна из которых парализована, малюсенький холщовый мешочек, вынул из него золотой арабский динар и сказал:

Это все, что я скопил себе на похороны. Вы отдали от себя сто шестнадцать золотых, а этот динар будет сто семнадцатым, удачным. А если я умру, не скопив других денег, закопайте меня просто так.

Меня очень растрогала эта история, но из любопытства я все-таки спросил:

– А чем славится число сто семнадцать? Что в нем особо хорошего или плохого?

Соломон аж заохал от моего дремучего невежества, но потом вспомнив, что я ни с какого бока не иудей, объяснил.

– У нас, у евреев, нет плохих чисел, – есть хорошие и очень хорошие. Сто семнадцать для нас – это количество строф в Песне песней, которую принято читать в Песах.

Да, чтобы это понять, надо быть евреем как минимум в третьем поколении!

Видя выражение моего лица, ювелир дополнил свое объяснение:

– Сто семнадцать – ровно столько раз упоминается в Торе исход иудеев из Египта. Тора – это пятикнижие, дарованное Всевышним евреям и всему миру, божественное откровение и наследие.

Ну вот эта нумерология была русскому человеку попонятнее.

– Песнь песней царя Соломона входит и в ваш Ветхий Завет, который ты, видимо, плохо изучал.

– Да я его вовсе не изучал! И не читал даже. Что я тебе, поп что ли!

– Там повествуется о том, – продолжил лучший златокузнец Руси иудейской национальности, не обращая внимания на мои дерзостно-невежественные речи, – как царь Соломон полюбил крестьянскую девушку Суламиту, а ее сердце было уже отдано молодому пастуху.

Хотелось добавить в его стиле: это входит и в ваш русский фильм «Свинарка и пастух», который вы тщательно и много раз изучали в счастливом советском детстве при просмотре неведомого нам сейчас телевизора.

– Нисан – это царский месяц, глава всех месяцев года. По григорианскому календарю, которым ты так любишь пользоваться (Ванька с Наиной, предатели, стуканули!) это март – начало апреля. 14 нисана и у вас, и у нас Пасха.

Конечно, тут же вспомнились бессмертные строки Михаила Афанасьевича Булгакова из лучшего романа всех времен и народов «Мастер и Маргарита»:

«В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана…», которые я давно знаю наизусть. А вот с Ветхим Заветом как-то не сложилось…

Вернемся к золотым солидам.

– А ничего, что деньги такие стародавние? Брать-то будут?

– С руками оторвут! Верная монета, испытанная и проверенная. С такой жулики не ходят! Мы ей наших купцов обеспечиваем, нареканий не было и нет.

– Когда будет готова?

– Послезавтра самое раннее. Чем еще могу помочь?

– Трудности у вашей племянницы Наины с бывшим мужем.

– Какие?

– Развод он ей не дает.

– Почему?

– Пострадает его деловая репутация. Ему наплевать на счастье бывшей жены, лишь бы денежка в кошеле бренчала.

– Вот подлец! А мне он все это врет совершенно по– другому!

– О! Так ты его знаешь!

– Трудно мне его не знать…, какой-никакой, а все-таки старший сын. И подлец. С разводом, это срочно?

– Крайний срок завтра утром, а по-хорошему оформить бы сегодня.

– Ну тогда пошли к этому позорищу нашей нации!

Махом дошли до терема Абрама, беспрепятственно прошли в дом. Караульные лбы (кстати, однозначно русские морды!) с отцом хозяина, сопровождающего богато одетого барина-боярина, связываться не решились. Вдруг хозяину-ростовщику очередную дойную корову за кредитом ведут, а ты, глупая рожа помешал.

Абрам валялся на широченной кровати с какой-то медноволосой девицей. Он был в шелковом роскошном халате, расписанном вышитыми цветами, она в грязноватой длинной сорочке.

– Здравствуй, сын! Ядвига, пошла отсюда! Вечно эта тварь тут ошивается!

– Отец, ну мы тихо отдыхаем, – начал объясняться холеный тридцатилетний гад, усаживаясь, – вина выпили по чуть-чуть, Ядвига, слышала, чего отец сказал?

– А куда я пойду?

– А куда хочешь, дорогуша! Хоть на Кудыкину гору! Сказано – пошла вон, а то сейчас плетью треххвосткой выгоню! А на дворе еще мужики напинают! – уже рычал Абрам. – Вот, папа, видишь, как я с чужими женщинами обхожусь, как по жене сильно тоскую! – по-соловьиному взялся заливать он отцу.

Совершенно деловым голосом по ходу спросил у меня:

– А вы, любезный, зачем пожаловали? Не денежек в долг взять? Сразу предупреждаю, процентик тяжеловат будет! – и ростовщик с нетерпением начал ожидать от меня желанного ответа, вроде: наплевать мне на твои процентики! Я княжий человек-боярин-купец Иванов-Петров-Сидоров! Побольше денег в долг сегодня, сейчас, без промедления давай!

А дождался горьких слов от отца:

– Все я вижу, ты – позор нашего народа! Из-за таких, как ты и твой дядя Моисей, нас сорок лет назад вышибли с Германии! Поработаете еще также, и отсюда выкинут! Надо поскорее все продавать и перебираться в тихий город, где вас нету!

Уеду с одним Исааком, он через пару-тройку лет тоже неплохим златокузнецом станет. Хватит с тобой в одном городе позориться. Евреев громить будут, не станут разбираться, хорош ты был или плох, пользу ты приносил людям, или обирал народ бессовестно. Бей жидов, спасай Русь-матушку! А мы с Исааком тут ни причем, за ваши грехи не ответчики!

– Да езжай, папенька, чего уж там. Здесь, в Киеве, народ со звериным оскалом, палец в рот не клади, за медный грош зарежут! Потому и охрану такую многолюдную держу, а то ограбят и убьют.

Тут Абрам зевнул.

– Мне только долю от щедрот ваших побольше оставьте. Исаак молод, все профукает, а я уже не мальчик, и при хорошем деле.

– Я тебе оставлю, – как-то нехорошо усмехаясь, сказал Соломон, – я тебе много оставлю. Вот этого! – и сунул старшему сыну фигу под нос.

– Вы, папа, как разгорячитесь, всегда убить готовы. А как болели в прошлом году, кто вас с Исааком кормил? А кто вам сиделок нанял? А кто еду каждый день носил? Кто обмывал вас, лежачего, теплой водичкой? Добренький Исаак или плохой старший сын? А когда княжьи люди хотели с вас за дорогое ожерелье, которое вы от общей слабости сделать не смогли, шкуру содрать, какой негодяй, не вставая, двое суток работал?

Соломон кинулся обнимать сына.

– Прости, сынок, горячусь от дури старческой! Бесит меня, что нету наследника достойного в моем роду!

Что Исайка – звук пустой! Вся искра моего таланта в тебя ушла! Ты еще молодой, а кое-что уже лучше меня делаешь. Прямо еще бы чуть-чуть подучится – и готов мастер – золотые руки! А ты что? Наживаешь бессовестным образом деньги, да со шлюхами валяешься!

– Деньги всегда нужны. Тут на этой земле каждый третий год голодный. Брошенные неудобья кругом, за землей ухаживать не умеют, только пьянствовать да драться горазды.

А у кого мне учиться? Другие ювелиры против нас слабы – вот сидят на поделках, знай свою зернь лепят! К вам как не зайдешь, все с фальшивой монетой возитесь – сбила она вас с пути истинного! Ладно, ладно, папенька, не плачьте, все будет хорошо, – уговаривал он отца, поглаживая его по спине.

– А ты надо думать боярин Владимир Мишинич?

Я кивнул.

– Забегал тут мальчик твой, Ваня кажется?

Я опять кивнул.

– Куда он лезет? Сожрет его Найка, как щука пескарика. Высушит и выкинет! Ну охота ее, так бы пожил, чего женится-то? Она до этих постельных дел рьяная, отказу не будет.

Тобой пугал. Ты, дескать, страшный волхв, взглядом можешь убить. Это правда?

Я снова кивнул.

– Страшно, конечно. Только мне надо понять, тебе то зачем в их мелкие дела влезать? Рассказывай быстренько, да и начинай стращать, а то скучно как то, давно никого не боялся.

И я стал рассказывать. Как к Земле летит убийственный метеорит, как все кругом погибнет, как останется только куча обломков, вращающихся вокруг Солнца. Как поджидает нас слишком сильный черный волхв, и какие у нас незначительные шансы прорваться к морю. Какие ватагу ждут трудности при попытке пообщаться с дельфинами, как замысловато будет изъять математика, астронома, поэта с враждебной территории чужой страны.

– Вот черт, а я вчера подумал – это так, пустая болтовня каких-то жуликов! Всего десять монет и выдал! Подожди меня тут.

И Абрам убежал. Соломон развел руками.

– Абраша такой увлекающийся мальчик! Сейчас принесет еще денег и будет с тобой умирать проситься! Очень прошу, не бери! Оставь мне утеху моей старости!

Прибежала назад утеха старости.

Абрам сунул мне здоровенный кошель.

– Здесь еще сто пятьдесят.

– В долг?

– Ты из меня дурака-то жадного не делай. Возьми лучше с собой!

– Ты волхв?

– Я? Конечно нет.

– На коне горазд скакать?

– Опыта нету!

– На саблях ловок биться?

– Да пока не пробовал…

– Извини, взять с собой не могу. Понятно почему?

– Ясней некуда – обуза лишняя…, – договорил Абрам упавшим голосом.

– Ты вот лучше скажи: а кто матери Наины и вашей дочке денег на жизнь дает? Не кудесница же из чужих краев пересылает?

– Да где ей, – она голимое перекати-поле.

– Откуда же деньги на жизнь появляются? На приличную одежду, вкусную еду? Кто расщедривается?

– Один жадный ростовщик, больше чего-то и некому.

У меня перехватило дыхание. Пожалуй, высказывания Наины о бывшем муже были несколько предвзяты и не обоснованы…

– Абрам! У меня к тебе просьба!

– Говори атаман, отказа не будет.

– Ты понимаешь каковы у нас шансы на успех? Ты их как оцениваешь?

– Как плевые. Дело ваше, скорее всего, гиблое. Успех вырвать будет очень тяжело.

– И рвешься идти? – поразился я.

– А куда деваться? Иначе все погибнут: и отец, и дочка, и брат. Какой смысл здесь-то отсиживаться, на прощанье гефилте фиш кушать?

А у меня есть заветная мечта – вырвать назад свою землю, свой Израиль! Если камень удастся отвести, пусть не я, а мои внуки, правнуки, пра-пра-правнуки, получат шанс вернуть землю предков!

Эсфирь внешне приятная, неглупая, я в нее верю – она нарожает деток, и немало. Исаак растет парнем видным, а племянники – это тоже наша кровь. Скажи, папа!

– Конечно, сынок!

– А мое дело на всех заработать.

– Вот и старайся, – подытожил я. – Кроме нас, идут еще одиннадцать ватаг. Кто-нибудь да прорвется. А ты пока ощущение вины сними с Наининой шеи, мне нужно, чтобы она в полной силе была, и Ваня перестал дергаться.

Мне каждый реальный боец важен. Заверь их, что ни Эсфирь, ни Магдалена нуждаться не будут, пока ребята не вернутся, ну а если сгинем, то тем более.

– Это я бы и без твоих просьб сделал!

– А надо, чтобы Наина в этом уверена была. И дай ты ей, Бога ради, развод!

– Сегодня же получит.

– Тогда все. Не поминайте лихом!

На этом и расстались. Не пришлось тебе, Абрам, в этот раз сражаться, пусть с черным волхвом за ваш народ женщина повоюет. В 21 веке ваши женщины в Израиле являются военнообязанными.

А я шел и думал про солиды. Удобное в финансовом плане время – средние века. Четыреста лет ходит монета по миру, и только крепнет. А у нас, что в 20 веке, что в 21, инфляция постоянно съедает деньги, да еще все опасаются очередной денежной реформы, после которой останешься, как обычно, с охапкой пустых бумажек.

И не от кого научиться мне чему-нибудь хорошему, разумному, доброму, вечному. И с протоиереем Николаем поговорить недосуг, все охота орать:

– Магией изведу! Взвод ушкуйников пришлю! – а дело-то касается всего лишь церковных таинств и изготовления металлических кругляшков.

Поговорю, обязательно поговорю со святым отцом, припаду к Божественной мудрости Всевышнего. Помечтав о чистоте души, я случайно оборотился вполоборота назад и краем глаза поймал очень быстрое движение. Когда обернулся полностью, глядеть на столичной улице было уже не на что – пара галдящих между собой баб, раскачивающийся после выпитого ремесленник, стучащая по деревянной мостовой телега, сгорбленный возница, правящий буланой лошадкой, были тут явно ни при чем.

Значит охота с сильного волхва Богуслава переориентирована на меня – руководителя похода. Василиса снова в бою!

Глава 16

Как же можно защитить мою единственную и неповторимую жизнь, славную дольче вита? Обычные охранные методы ведьма обойдет легко, с Оксаной, обещавшей прикрытие, я повздорил, на расстояние, нужное мне для воздействия магией антеков, Василиса не подсовывается, а нам в Киеве отираться самое меньшее до послезавтра. Да, задачка…

Ну да ладно, пора переезжать на постой к Павлину, а там, объединенными усилиями волхвов двух самых крупных городов Древней Руси, что-нибудь и придумаем. Приняв верное (как я себе думаю) решение, бодро зашагал к постоялому двору.

У конюшни Олег втолковывал унылому местному конюху что-то сугубо лошадиное.

– Скребницей надо чистить, скребницей! Не надо шоркать лошадь мокрой тряпкой!

Увидев меня, волкодлак оставил бедолагу-коневода в покое.

– Хозяин, тебя Таня хотела видеть, сказать чего-то хочет.

– Мы сегодня переезжаем к Павлину – помнишь, у которого сеновал особо уютный?

– Такое не забудешь!

– Вот и ладненько. Коней здесь оставим, там конюшня маловата. Вдобавок в нее уже поляк двоих лошадей поставил. Ты с нами поедешь, или тут, на постоялом дворе, возле лошадок, завтрашний день доживать будешь?

– А Матвей тоже переедет?

– Конечно.

– И я в комнате один останусь?

– Разумеется.

– Очень хочется одному пожить!

Позиция любителя житья одному была совершенна ясна – в гостях у Татьяны, и ее мать, и Максим мешаются под ногами целый день. А тут, только вдвоем, целые сутки!

– Таня в обеденном зале?

– Где ж ей еще быть.

– Ладно, занимайся дальше.

Заниматься, правда, было уже не с кем – конюх, воспользовался тем, что Олег отвлекся, и улизнул.

В харчевне было немноголюдно – обеденное время уже закончилось, а до ужина было еще далеко. Танюша сидела за привычным столиком, лицом к залу, слева к ней присуседилась Оксана.

Возле стола бесновался и орал зычным голосом красномордый мужик.

– Как это ты уйдешь? Мне заменить тебя некем! Хоть сам вставай на это дело!

– Вот и вставай, – негромко ответила Ксюша, – хорош каждый день пивом наливаться.

– Денег не выдам, пока сильного человека на свое место не приведешь!

– Как думаешь, что лучше сделать: ухо ему оторвать или все столы здесь порушить? А может и то, и другое вместе? – поинтересовалась богатырша у подруги.

– Я в княжий суд обращусь…, – неуверенно пискнул хозяин.

– Не забудь для верности оторванное ухо с собой прихватить да ножку от этого столика, он, вроде, поновее других будет, – дала добрый совет «ночная бабочка».

Краснолицый стал вообще какого-то сизомалинового цвета, и торопливо начал отсчитывать рубли. Татьяну он, видать, в деле видел, а вера в княжеское правосудие хромала на обе ноги.

– Сегодня хоть досиди! – взвизгнул хозяин.

– Сегодня досижу обязательно, а на завтра ищи человека, – степенно сообщила вышибала.

Дождавшись окончания выдачи зарплаты работнице при увольнении, и торопливого ухода работодателя, я подсел к женщинам.

– Здорово, сударыни! Как жизнь молодая? Тань, ты о чем хотела потолковать? Мне мои уши не лишние, в поход тебя по любому возьму.

Девушки улыбнулись.

– Донял этот козел, – охарактеризовала Татьяна хозяина постоялого двора, – каждую копейку на расчете норовит зажилить, а работы на сто рублей взыскать! Поговорить хотела не я, а бабушка Пелагея.

Вот оно что! Большая старшая ведьм Киева сегодня в теле внучки гляделась естественно – ее не перекособочивало и не сутулило.

– Ты уж меня извини, – начал я, – но Оксану я с собой взять никак не могу, – очень уж с ней неудобно и тяжело.

– Спору нет, – согласилась старушка-молодушка, – но даже не это главное. Очень уж слаба на передок, повернутая на этом занятии. Причем мужик нужен каждый день новый.

– А мне говорила, что это она прикидывается для клиента такой озабоченной, а на деле устала от всей этой музыки.

– Брешет на каждом шагу! Была бы поприличней, неужели нищенствовать бы стала? Ложиться за полтинник под каждую мразь?

У нее способностей хватает влюбить в себя любого мужика, грести рубли лопатой. Не осилила сама, я бы помогла, любой оберег могу перебороть. Но мужчина даст денег, даже если и не женится, ласки будет требовать, любви. Ну а уж если охомутает, претензий будет – всех святых выноси.

Ей совсем другого надо – ежедневно шлюшничать. Пытается мать хоть слово сказать против – Ксюшка ее зверски лупит.

В походе Оксанка своими ежедневными поисками очередного желающего доймет невиданно, особенно в безлюдных местах. Мало того, что будет кидаться на каждого встречного-поперечного, к вам ко всем еще будет приставать. Ее брать с собой нельзя – все дело опакостит. Поэтому я пойду без нее.

– В ком-то другом?

– Именно. Войти я могу в любую девушку или женщину, согласие только ее нужно.

– Кто же на это согласится? Чужой человек внутри тебя, – ни спрятаться, ни одному побыть. Я бы не согласился.

– Ты – это ты. Ты мужчина, и этим все сказано. Женщина, она мыслит по-другому. Для нее главное не в своей скорлупке укрыться, а чтобы дети и муж были живы и счастливы. Конечно, если она тебе не верит, ни за что в себя не пустит – вдруг гадость какую-нибудь сделаешь, а на нее свалишь, или вовсе в ее мозгах приживешься.

– И кто же тебе, ведьме, может так довериться?

– Кроме Танюши и некому – она меня с детства знает.

Я перевел взгляд на богатырку.

– Тань, у тебя же любовь новая, зачем тебе в мозгах чужой человек?

– Она клятву дала, что когда мы с Олежкой ЭТИМ будем заняты, уходить станет! Вдобавок, это только на время похода.

Я вздохнул.

– Дело твое. Я бы не пустил.

– Ты забываешь, – вмешалась Пелагея, – что ни один черный волхв ведьму убить не посмеет, Танюша по любому жива останется. А у нее ведь сын, его она любит больше всех на свете.

– Невзор тебя рассмотрит в Татьяне?

– Рассмотрит, куда он денется. В нем силы больше, чем во всех вас вместе взятых. Это и его жизни касается, поэтому кудесник не налетит на вас ураганом, а сначала присмотрится – что за люди идут в твоей ватаге, какой силы и способностей.

– Тогда да, резон подселить тебя к Тане имеется.

– И вашему отряду лишний богатырь не в убыток. Мало ли как судьба завернет.

– Да у нас уже есть один…

– А будет два. Запас спину не трет. Деньги подойдут к концу – я придумаю чего-нибудь. Надобно бабе получку положить какую-нибудь, ей сына кормить – не по родне же его отдавать.

– Ладно, – окончательно решил я, – богатырка с нами идет, ты при ней. Сколько тебе здесь платили? – спросил я у золотой работницы, любимицы оборотня.

– Семь рублей этот гаденыш давал, на пристани в два раза больше получала.

– Больше десяти дать не могу, уж не взыщи. Выдадим тебе тридцать рублей, делись там с матерью как хочешь, и уйдем – дольше трех месяцев вся эта катавасия не продлится.

– Неужели так долго камень лететь будет? – спросила ведьма.

– Нет конечно. Но ведь надо еще будет назад дойти, если повезет, и не пришибут где-нибудь по дороге.

– Ты может быть поесть хочешь? – забеспокоилась обо мне богатырка, – сегодня гусей поджарили неплохо.

Золотая баба! Я ведь не Олег, а и за мной следит, чтобы голодным не остался.

– Я из гостей иду, наелся до отвала. Мы сегодня переезжаем в тот дом, где нас вчера Павлин-мавлин привечал.

– Само сорвалось, прости, – извинилась Татьяна.

– Больше так не зови, Павлин обижается. Олег тут остается, один в своей комнате, к лошадям поближе.

Глаза женщины подернулись поволокой в предчувствии массы новых неизведанных чудес при будущем общении с любимым.

– Трудности у нас с Богуславом из-за ведьмы Василисы – шныряет возле нас, явно убить хочет. Пелагея, помоги нам поймать ее.

Женщина подумала.

– Переезжать всей кучей будете?

– Разумеется.

– На толпу она не полезет, попытается вас с Богуславом по отдельности словить. Друг без друга сегодня никуда не выходите, при надобности посылайте младших. Василиса меня в обличье Оксаны прекрасно знает, близко не подсунется. А вот то, что я в Тане, для нее будет как гром среди ясного неба. Она увидит другую ведьму, но слишком поздно. Сегодня Танюша в вышибалах досиживает, а завтра и займемся.

– Хорошо. Только давай, чтобы и я в вас не путался, опознавательный знак какой-нибудь введем.

– Синяя ленточка на голове подойдет? Есть лента – перед тобой ведьма, нету – это Татьяна.

На том и порешили. На прощанье я спросил:

– Не знаешь кому в Киеве краденное барахло можно кучей сбыть?

– Вчера добыл?

– Ну да, у бандитов.

– Есть такой душевный человечек, скупщик краденого. Завтра сведу тебя с ним. Заодно и Василису половим. Много денег перекупщик не даст, но и обманывать не станет, побоится.

– То, что надо! До завтра?

– До завтра.

Пора начинать переезд. Матвей деловито и не задавая лишних вопросов сразу взялся складывать вещи, Богуслав уже был готов.

Зашел к протоиерею. Тот как раз рассказывал какое-то нравоучение Емеле. Я заинтересовался, присел тоже послушать.

– Пей воду из твоего водоема и текущую из твоего колодезя. Пусть они будут принадлежать тебе одному, а не чужим с тобою. Источник твой да будет благословен; и утешайся женою юности твоей, любезною ланью и прекрасною серною, любовью ее услаждайся постоянно. И для чего тебе, сын мой, увлекаться постороннею и обнимать груди чужой?

– А откуда это взято, святой отец? – поинтересовался я.

– Из Ветхого Завета, сын мой, поучения Экклезиаста.

Цитаты из Экклезиаста в моих веках встречались часто, но кто он и чем известен я никогда не знал. Мои попытки вникнуть в Ветхий Завет быстро закончились полным крахом из-за многочисленности героев и событий. Вызнаем у протоиерея.

– А кем он был, отче? Чем известен?

– Никем не был и ничем не известен.

Вот те раз!

– А как это?

– Экклезиаст – это в переводе с греческого наставник, учитель, проповедник. Богословы склоняются к мысли, что от имени Экклезиаста в Библии проповедует сам царь Соломон.

Вот оно как!

– А ты перестань по проституткам бегать, да последние деньги на них тратить. Удовольствуйся своим, и из чужого колодца не пей. На потеху с публичной женщиной денег взаймы не дам! Тут возле своего нужно держаться.

– А у меня нету пока своего! Ни лани, ни серны… Я любой был бы рад, – заныл богатырь.

Ишь какой страдалец по женской ласке оказался!

– Ты же вчера с рублем отсюда ушел, – вмешался я, – и сегодня на ночь должно бы хватить.

– Да Оксана такие изыски показывала, что все деньги у нее и остались…

– Тебе что, больше деньги тратить не на что?

– А на что мне их тратить? Кормить кормят, переночевать есть где. А вдруг убьют завтра с вами за компанию, никаких денег и не понадобится.

– Не ходи с нами, останься в Киеве – целее будешь, – предложил я.

– С голоду тут подыхать? В деревню я вернуться не могу – сгорело все, а городских умений у меня нету никаких, работы не сыщешь. Да и жить тут негде, а скоро зима. Без вашего похода проруха мне полная. И маменьки со мной нет – она ловкая и рукастая, вдвоем бы прожили и в Киеве, а один я тут пропаду.

Парня было жалко, вдруг погибнет ни за грош? Молодой совсем, жизни еще не видел. В голову пришла неожиданная идея.

– А ты матушку свою поискать не хочешь?

– До Константинополя далековато будет…

– Вас же грабили и жгли за два-три дня до нашего прихода?

– Ну да.

– Оказывается здесь, в Киеве, тоже теперь есть невольничий рынок, и князь работорговле потворствует.

– Наш князь? Не может быть! Они тоже наши, русские люди!

– Еще как может. Скажут, что она либо денег должна, либо из крепостных.

– А она…

– А что она скажет, на это всем наплевать. Похитители продают, перекупщики дальше погонят – всем лишь бы выгоду поиметь. Думаю, невольников сразу в Византию не гонят: их кормить надо, часть заболеет, часть перемрет по дороге – сплошной убыток. Наверняка их тут какое-то количество пытаются сбыть, самое меньшее с неделю ими торговать будут.

– Так маму угнать еще не успели?

– Скорее всего.

– Господи! А денег совсем нету! Выкупить не на что!

– Я тебе денег дам, не печалься. Лишь бы нам ее найти.

– Хоть бы, хоть бы найти!

Паренек вскочил, начал метаться по комнате.

– Хозяин, я даром с вами куда хошь пойду, только выкупи маму!

– Завтра, все завтра. А сейчас собирайтесь – переезжаем.

– Куда?

– Туда, где тебе вчера изыски начали показывать.

Организовав народ, пошел складываться и сам.

– А зачем нам переезжать? – поинтересовался Богуслав, – послезавтра уж уходим.

– С волхвами местными надо еще потолковать. Разобраться хочу, почему черные так про прилет камня толкуют, а они эдак. Не люблю непонятного в важных делах – полная ясность должна быть. Да и с Василисой, если вдруг поймаем, непонятно, что делать.

– Внушим чтоб Невзора убила!

Я покачал головой.

– Не получится.

– Почему это?

– Нельзя человеку внушить, чтобы он или она сделали что-нибудь противоречащее главному в душе.

– А что в этом такого, чтобы черного кудесника убить? Эта ведьма убивать не боится – вон как ловко меня кинжалом в сердце ткнула.

– И мне также легко воткнет. А Невзора не тронет.

– Почему?

– На черных волхвах и на ведьмах лежит страшное заклятие – убьют если друг друга, и сами тут же погибнут, и весь род убийцы перемрет.

– Вот оно что… Тогда отведем в сторонку, и как овцу зарежем!

– Давай лучше сегодня с Захарием посоветуемся – может чего дельное присоветует.

– Может быть…

У Павлина нас встретили как родных. Емельян привычно отправился на сеновал, остальных разместили в доме – Матвея подселили к Венцеславу, а нам с Богуславом выделили отдельную комнату. Протоиерей пристроился по соседству с двумя пожилыми иногородними волхвами. Обосновавшись, мы отправились на кухню – решать непонятные, но животрепещущие дела с Захарием и Павлином.

– А что за гости у тебя? – спросил я хозяина дома.

– С Углича и Вышгорода сегодня подошли, принесли денег в помощь нам. Ватаги они отрядить не могут – не из кого, сами пойти не могут, так хоть чем-то помочь. Ладно. Вы поговорить о чем-то хотите?

– Именно.

Мы расселись вокруг стола.

– Я хотел спросить, почему такая разница в мнениях о том, что будет после падения камня на Землю? И там волхвы, и тут волхвы, неважно черные или белые, а такие разные мнения об исходе катастрофы.

– Они не берут в расчет того, что камень необычный. Небесный булыжник всегда или каменный, или металлический, убыток только от веса и размера, а этот совсем другой. От обычного камня разрушения только от удара, а этот взрыв даст страшной силы, разрушит саму Землю – ответил Павлин.

– Из чего же он слеплен? – недоумевал я, усиленно вспоминая все о небесных телах и думая, что метеоритной взрывчатки аж до 21 века не замечено.

– Это странное вещество. У нас оно может существовать, только не прикасаясь ни к чему. Если до чего-то дотронется, сразу взрыв. И остановить ее столкновением с другим камнем на расстоянии лучше и не пробовать – все перекосит и перевернет в Солнечной системе, ничто живое не уцелеет. Вот это и будет Армагеддон. А ударит в Землю, ее разорвет на части. Вот этим камень и опасен, а не размером и весом. Отвести его нужно в сторону. И не просто отвести, а чтобы улетел далеко за пределы солнечной силы, перестал возле наших планет вертеться.

– Кто же может знать, куда его нужно направить? Не дельфины же?

– Дельфины для усиления общей мощи нужны, вас дойдет мало – несколько человек, волхвов всего трое, не густо для такого дела. А у морских обитателей с такими способностями каждый второй, созовут своих, враз соберутся в большую стаю.

Куда отшвырнуть камень, может сказать только Омар Хайям – он и видит не хуже самых сильных из нас, и звездочет, каких поискать, и математик известный. Других таких в мире нету. Как волхв он, конечно, слабенький, но это неважно, главное – ума палата. Да сам араб с дельфинами нипочем не столкуется, нужна ваша помощь.