Текст книги "Неожиданность (СИ)"

Автор книги: Борис Попов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 63 (всего у книги 78 страниц)

Человеческой едой епископ нам набьет седельные сумки доверху, даст еще трех коней-тяжеловозов – везти ячмень, овес, дрожжи, отруби ржаные – корм для лошадей. Дальше места идут пустынные, никто там не селится из-за кочевников, не сеет и не жнет, провизию в тех местах не купишь.

Ефрем, он тамошними краями интересовался, византийскую карту имеет – книжник ведь известный! – протоиерей, шурша, взялся разворачивать на столе здоровенную трубку. – Пергамент старинный, лет сто ему самое малое – еще печенежские становища на нем указаны. Вот нам дал попользоваться, – и наш не менее ученый книжник начал прижимать углы какими-то невзрачными камнями. – Уж лет пятьдесят тому, как печенегов половцы извели и прогнали неведомо куда, а места тамошние не переменились. Ко всему этому есть и описание, что там и где, – махнул опытный читатель древних манускриптов другой пожелтевшей от времени трубой.

– Ну-ка, ну-ка, – сразу заинтересовался я. – И что там где?

Надо сказать, что в мутных волнах Интернета по этому поводу разобрать что-то было нелегко. Задаешь, положим, конкретный вопрос, типа, путь от сих до сих, что там за места? Какая растительность, где вода, где еда? Обязательно укажешь, что данные нужны про 11 век.

Получишь сведений море! Совсем не о том, о чем нужно… Черноморские пансионаты, расход бензина, вооружение воина 14 века и тому подобное. Глядишь, вдруг Москва из какой-нибудь дыры полезла. Да нету в 11 веке еще такого города! Неизвестно даже, родился ли Юрий Долгорукий, ее основатель! Который, кстати, сын Владимира Мономаха и внук нашего боярина Богуслава. По датам все рукописи врут по-разному, и разброс немалый.

Где-то, может быть, есть и то, что надо, но где, и как это получить – загадка без разгадок. А тут само в руки прет! Сто лет в наших делах разброс плевый – коли тогда там один ковыль шелестел, вряд ли и сейчас на этой местности папайя с маракуйей бодро колосятся!

Втроем мы взялись разбираться в древней карте. Периодически Николай вычитывал нам, боярам, обоим не особенно ловким в чтении по-гречески, интересные места из второй рукописи, относящиеся к делу.

Напрямик, действительно, было короче. Еды нам с собой выдадут вволю. Но там была необъятная безводная степь без единой речушки. Колодцы, если они там и существовали, надо было или знать, или уметь искать. На край воду можно было бы и купить, но от порогов до Крыма, где этой водой торгуют прямо на входе в перешеек, было 350 верст. Людям сунул по паре фляг в руки, они и перетерпят, а вот интенсивно работающим лошадям вода ведь ведрами требуется. Бренчать по степи целым обозом с водой, – где же выигрыш во времени? В общем, думать надо.

– Кстати, – спросил я у Николая, – когда ты к епископу ходил, наша охрана при тебе была?

– Оба за мной приглядывали, и туда, и обратно. Прокричали тоже все, что было тобой велено. Правда я ведьмы не приметил. У Матвея спроси, может он чего увидел.

– А когда заканчивается сегодняшняя обедня? – поинтересовался слабосведущий в церковных делах я.

– В давние времена эта литургия заканчивалась с первыми лучами солнца, но у епископа Ефрема все по-византийски, по-новому. Заканчивается она здесь в обед, не позднее полдня, то есть в 12 часов дня, – растолковал мне священнослужитель. – Лучше нам выйти отсюда всем вместе, я в этих делах не ошибаюсь.

Я посмотрел на часы – доходило десять утра. Поспеем. Затем пошли завтракать, на этот раз долго наслаждаясь изобилием пищи. Потом протоиерей отправился вздремнуть после завтрака, а мы с Богуславом присели в боярской опочивальне, и теперь он изложил истинную беседу с Мономахом только для меня.

– Володя вытурил всех из тронной залы, дескать боярин Богуслав тайные сведения принес и нам соглядатаи не нужны. Наедине обнял меня и спросил не случилось ли чего, раз я так быстро назад воротился – он моего приезда раньше следующей осени и не ждал. Случилось, говорю сынок, еще как случилось! Матушка твоя объявилась! Вова не поверил. Да я сам, говорит, ее лежащую в гробу мертвую целовал! Пришлось ему всю историю с походом, антеками и Францией рассказывать. Спрашивает меня: может это морок какой? Дал ему золотой солид из антековского металла изготовленный пощупать. И это, интересуюсь у него, тоже морок?

Владимир тут же позвал златокузнеца, которого при себе держит. Тот монету в руках повертел, понюхал, на зуб попробовал, и сказал, что более чистого золота в своей жизни не видал. А мастер наших с тобой лет, отнюдь не молод.

Володя истории моей поверил, стал сам рваться с дружиной во Францию идти, матушку выручать. Еле-еле его остановил. Навалятся там на тебя кучей, говорю, воинства иноземные, убьют единственного сыночка нашего! Останется нам одно – обоим в петлю с Анастасией лезть…

Тогда он стал кричать, что мы должны пожениться и при нем проживать. Объяснил сыночку, что мы то не против, но все дело эта срамная паскуда из Нездиничей клинит. Он вскипел, в монастырь бабу эту надо сдать, кричит, заставить постриг принять, покаяться тварь должна!

А я опять ему мягонько толкую, мол ни тебе, ни мне, ни братьям твоим сводным лишняя огласка и черная тень на род наш ни к чему. А вот если такое решение епископ, муж многоученый примет, с нас, вроде, и взятки гладки.

На том и договорились. На прощанье Владимир мне сообщил, что он и сам в этом деле поучаствует, и из родов Остафьевых, Завидичей и Михалчичей достойные бояре подойдут. Если такое боярского собрание сочтет решение митрополита Переславского обоснованным, весь пустобрех Нездиничей никакой силы иметь не будет, а митрополит Киевский обжалование может и не принять. Решили встретиться с Володей уже у епископа.

Тут и я решил вставить свое словечко о будущем семьи Вельяминовых при участии Мономаха, и изложил Богуславу мою идею об управлении княжеским приказчиком-тиуном поместьем в случае неблагоприятного церковного решения его дела.

Тут Слава усомнился.

– Осмелится ли князь на этакое невиданное вмешательство в боярские права?

– По сравнению с самоубийственным походом во Францию, это выглядит как безобиднейшая детская игра в лапту! Что плохого в том, чтобы по просьбе своего пожилого боярина, вынужденного уехать по княжеским делам и который не доверяет изменнице и воровке жене, приставить к управлению его имуществом своих людей?

– Нездиничи знаешь какой хай подымут!

– А ты знаешь, чего они этим шумом добьются?

– Чего же?

– Того, что их дочек-боярышень замуж перестанут брать. Приданое маленькое – род бедный, девки вороватые и слабы на передок! Только отъедешь куда-то по делу, враз жена какого-нибудь тиуна-конюха-сторожа в свою постель затащит!

Богуслав задумался, потом захохотал.

– Дело толкуешь! Если бы в ту пору, когда я к Капке свататься пошел, такая слава за Нездиничами тянулась, поглядел бы в ее глаза с поволокой, оценил руки лебединой красоты, которыми тогда прельстился и подумал: а глазенки то у боярышни распутные, да и ручонки, похоже, вороватые, и, схватив шапку в охапку, убег бы куда подальше!

Глава 4

Тут к нам подошел Матвей с докладом о своей охранно-пропагандисткой деятельности. Вначале их истории со священником совпадали. Ходить ходили, кричать кричали, явной слежки не было. Но потом начались разночтения…

– Поглядывал я во все стороны постоянно, – черт их этих ведьм знает, откуда у них принято к святым людям подкрадываться. До Епископского Двора дошли без приключений. Там Николай с часок пробыл, мы с Ваней на улице близенько вертелись.

На этом Дворе и Епископский Дворец, и Михайловский Собор, и церковь Святого Андрея, и малые какие-то храмы – все одним взглядом не охватишь. А так мы за Епископскими Воротами и улицей рядом в основном приглядывали.

С утра по церковным делам там немало народа бегает, но в основном мужики, женщины там в редкость, за все время шмыгнули только две монахини, да три бабы с кошелками туда-сюда пробежали.

Вот там то я к одной подруге и пригляделся. Невысокая дебелая бабенка, в кике какой-то дурацкой – уж очень сильно рогатой, и сером платье. В руках ободранную торбочку вертит, чего-то на плечах у нее эта дрянь не увиселась, внутрь, во Двор, не идет. Рожа невыразительная, румян и белил не видать, брови не насурьмлены. Неказистая кругом! Делает вид, что вроде по делу пришла, а сама даже и близко к воротам не подсовывается, от попов шарахается – как заметит сутану черную, аж на другую сторону улицы переходит.

Тут то я и смекнул, что это все та же Василиса на себя морок накинула, и протоиерея с какой-то новой подлостью поджидает. Но все-таки провериться решил, – вдруг это у меня ушкуйная недоверчивость играет, вроде как я на чужой земле нахожусь, и тетка лазутчик вражеский? А на самом деле она проповедника какого речистого поджидает, чтоб вызнать глупость какую-нибудь бабскую несусветную. И пока я на эту славную прихожанку глазею, Василиса уж с другого боку к протоиерею подкатится?

Поэтому как святой отец вышел, отошли мы немного от ворот, глянул – а тут по ходу еще церквушка стоит, тут же спросил попа: отче, а вот тот храм каменный или нет? Николай оживился, начал мне про какие-то нефы расписывать, Ванька с ним спорить ввязался – что прочнее, кирпич или плинфа, а я их под этот шумок вокруг церкви-то и обвел.

Смотрю, а бабешка за нами мало того, что как пришитая держится, так она как-то уже и поджиматься ближе начала. Да и в торбе рукой чего там усиленно шурует, к недобрым действиям изготавливается. Вязать мне ее не велено, а попа надо защищать.

Приотстал я от наших на пару шагов, чтобы никого не задеть, выхватил кинжал, начал играть с ним (ушкуйные игры с холодным оружием отпугнули даже и нас с Богуславом – обнаженный клинок перепархивал из руки в руку, вертясь при этом как лопасти вентилятора при быстром режиме и мы отсели от бойца подальше) и голосить на всю улицу, как я протоиерея замечательно караулю – с места, если что, как пардус охотничий на три сажени прыгну, любого подсунувшегося вражину заколю, будь то даже старик или женщина, никого жалеть не стану! На лишнее разбирательство время тратить не буду! Убью и все дела!

Ваня с протоиереем на меня обернулись разок, да пуще прежнего обжиг и закалку обсуждать взялись, а вот у толстухи то рожу перекосило, и она потихоньку от нас приотстала и шмыгнула в какой-то проулок. Сразу все стало ясно – это Василиса подкрадывалась!

– А чего это за кика рогатая? – забеспокоился я, усмотрев в необычном головном уборе возможный подход резервов к ведьме от дьявольских сил.

– Да замужние бабы носят! Девкам нельзя. А как первого нарожают, так кика у них рогатая делается. Иной раз такие рога навертят, что аж башку к земле пригибает! От этого у нас и говорят – кичится, мол, баба – знать голову с тяжелой кикой вверх задирает.

А этой бабище рогатой с ее-то задницей и титищами, уж не первого, а пятого пора бы нарожать! А многие женки как иной раз привяжутся к какой-нибудь дряни, потом не отучишь. У нас даже поют в деревнях:

Замечательны рога

Я не скину никогда!

Буду есть одну мякину,

А рогов своих не кину!

Частушку Матвей не только спел приятным баритоном, а еще при этом и сплясал вприсядку. Этакий ушкуйник-песельник, который, поди, на вражеские осажденные города страх наводит песнями вроде:

Все чужие города,

Нас запомнят навсегда!

Замечательну дубину

Вам на головы закину!

И долго потом нерусские мамаши будут пугать там непослушных деток на ночь не екарными бабаями да люлюками неведомыми, а зловещим русским атаманом – не будешь спать – Матвея-ушкуйника позову, вот он тебе споет! – и в их народе приживется фраза, аналогичная нашей при показе всяческих разрушений: здесь, как Мамай прошел – инородцы будут говорить: здесь, как Матвей пропел!

А в наше время рога чем-то постыдным для мужчин стали, не дай Бог рогоносцем оказаться! А для женщин в 11 веке – почетный знак, заместо материнского капитала пожалованный. Вона как!

И вообще не вижу связи между появлением загадочных костяных наростов на мужском черепе с усиленной эксплуатацией половых органов его жены сразу несколькими пользователями. Вот так-то!

И нечего мне врать про всяческих немецких вояк, которым жены перед дальними походами выдавали рогатые шлемы, ловких византийских императорах, французских ходоках-королях, припутывая сюда мифического древнего грека-вуайериста! Византийцы с французами известные аморалы, их похождения можно даже и не обсуждать, а вот остальные…

Грек вовсе женат не был, не вовремя просто подсунулся к обнаженной богине Артемиде, за это его и заоленили, наградив здоровенными рогами. При чем здесь супружеская измена?

А чтобы здравомыслящий и обстоятельный немец от молодой жены куда-то уперся, не заперев ее легкодоступное без мужа место на надежнейший немецкий замок, встроенный в суперкачественный и лучший в мире немецкий пояс верности, я просто не верю.

Придешь из длительного похода, а тут уже у супруги новые детки нарожались! Этот вылитый фон Генгебах, не пошедший в поход, этот копия фон Беннигсен, вернувшийся раньше всех из-за ранения, а девчушка косит точь-в-точь, как наш богобоязненный пастор Гот. О майн Готт!

А с пояском – кругом надежность! Все легкодоступные ранее места защищены замечательной сталью! Попилит-попилит какой-нибудь Мюллер-Мазох, да и плюнет, поняв всю безуспешность своих попыток дорваться до бесплатного. А сам фон Цеппелин, видя, что здесь он столкнулся с немецкой работой, лишь разведет руками – без ключа это не открывается!

Что-то меня какая-то дикая злоба берет при обдумывании этой сомнительной темы. Может тоже в походе начал какими-то нехорошими шишками обрастать?!

Уймись, уймись ревнивец-дурашка! Жена тебя любит, вдобавок она сейчас беременна…

Ничему это не мешает!!! Захочет – враз изловчится!

– Володь, ты чего это за голову взялся? И перекосило как-то всего? Тебе не плохо?

Я бросил ощупывать глупую головушку, на которой и положенных-то шишек никаких не сыщешь, и ответил:

– Мне хорошо. С побратимами, в чистоте и тишине, мне очень хорошо. Глупые мысли донимают, на Капитолину глядючи!

Побратимы захохотали.

– А ведь он взревновал!

– Я тоже, как про брошенную на лесопилке Елену вспоминаю, аж переворачивается во мне все! Столько там купчиков и приказчиков всяких смазливеньких за досками каждый день наезжает!

– А во Франции эти швали-шевалье такие обходительные да ловкие, аж дух перехватывает! И золота для заманивания честных девиц в свои сети не жалеют! По пятнадцать златников зараз с улыбкой отдают! Манилы иностранные! И такие молодые… Одно слово – сволочи!

Поняв, что не я один тут этой дурью маюсь, успокоился, и мы продолжили дальше.

Сообщили Матвею о предстоящем церковном разводе у Богуслава после обедни. Затем я спросил, встанет ли один мой побратим-ушкуйник в случае чего за моего другого побратима-боярина на Божьем Суде против бойца от бояр Нездиничей, и получил положительный ответ. Тут зашел Венцеслав и позвал нашего убийцу на задний двор потренироваться бою на саблях, и молодые, над чем-то хохоча, удалились.

– Знаешь, Володь, я вот вроде никогда труса не праздновал, но завидев такой порхающий кинжал возле собственного носа, тоже бы шмыгнул в ближайший проулок!

– Да и я бы не отстал, ох не отстал!

И два матерых храбреца развеселились не меньше молодежи.

– Слав, а чего ж твои дружинники своего бывшего ратника в Елисее не признали? Подошли бы по-свойски, так мол и так, браток, обнищали дескать совсем, подкинуть бы монеты надо.

– Так некому узнавать то! У Мономаха лучшая дружина на Руси, и сам он в полной силе. Очень хорош его нынешний воевода Ратибор, я сам его всему, что знаю, обучил. Захотел бы Владимир, князем Киевским сейчас сел, а не Переславским сидельцем! Да не захотел он, вишь, с родней воевать, терпеть не может бойни русских против русских.

А Мстислав парнишка молодой, воевода тоже хват вроде него, славными подвигами пока не отмечен, дружина неопытная, большой крови не повидавшая, в бою не слаженная, толпа, а не рать. Пока там все тихо, да вдруг какой супостат налетит, не угадаешь.

Поэтому я в Переславле самую молодь оставил, а всех ветеранов с собой в Новгород увел, чтобы и там надежный костяк был, который в бою не растеряется. Сейчас здесь самый опытный Лазарь, так и он через год или два после ранения Елисея пришел. Кстати, пора идти жалование раздавать, отощали семьи у народишка вконец.

– Дело нужное. Серебра наши у тиуна вчера целый мешок отбили, на всех хватит.

– Года на три, – уточнил боярин.

– А я пойду по терему пройдусь, посмотрю, как там дела. Не забудь деньги и девкам после беседы с епископом выдать, тем, что у нас взаперти сидят, и дружинникам, что их караулят.

– Ты девицам, вроде, еще монеты обещал?

– Если удачно выступят у епископа. А то эти дуры могут такую чушь понести, что аж ахнешь. Нечего их раньше времени баловать. А ратникам сейчас дай, честно мужики служат.

– Девахи ныть не будут?

– Вот сейчас к ним к первым и зайду.

И мы отправились заниматься кто чем.

У девчат было хорошо: обе были умыты, не накрашены и накормлены. А то заявятся к епископу размалеванные как мартышки, сразу все подумают: у развратной боярыни и девки такие же, ни в чем им верить нельзя – продажные твари! Увидев меня, скромнейшие и приличнейшие девицы оживились и загалдели.

– А долго еще тут торчать будем?

– А нельзя ли по-быстрому к себе сбегать? Взять бы кое-что надо!

– А можно…

Переслушивать этих дур и бесконечно объясняться с ними в мои планы не входило.

– Конечно все можно, девочки! Идите куда хотите, делайте, что пожелаете, обсудите все дела с подружками!

Такая свобода несколько смутила облагодетельствованных.

– А чего нельзя? – поинтересовалась более тертая Мария.

– Да пустяки! Нельзя будет после этого по десять рублей получить, начальницей стать и, скорее всего придется на Посад шлепать жить.

– За что же так?

– За дурость! Не хочу я вам одно и тоже по сто раз объяснять! Не можете просто дойти до епископа, сказать по несколько слов и грести подарки после этого лопатой, значит пошли отсюда вон! Нам такие идиотки не нужны! Мы таких на дух не переносим. Все.

Удивленным дружинникам я сказал:

– Пошли отсюда ребята. Нечего с ними время терять.

Враз поумневшие девицы бросились ко мне и загалдели пуще прежнего:

– Мы посидим!

– Мы пойдем!

– Мы все скажем!

– Не вздумайте врать и чужие басни пересказывать! За это вас Богуслав засечет! Вам деньги будут дадены не за то, чтобы вы вранье, угодное начальству пересказывали, а только за смелость – что против боярыни и ее прихлебательниц не устрашились пойти. И ни за что другое!

– Мы поняли!

– Мы все поняли!

Я вздохнул. Что сейчас, что через девятьсот лет хлыст и палка на Руси были и будут гораздо эффективнее пряника.

– Мужики, там воевода затеял раздачу жалованья дружине, вам как удобнее будет получить: самим сбегать или через Лазаря?

– Конечно! Самим! – гаркнули дружинники.

– Тогда немножко обождите, пока мешок из подвала притащат, раздадут тем, кто в очередь пораньше вас встал. Сбегайте по одному, девок без присмотра не оставляйте!

– Все как надо сделаем, боярин!

– За нас не волнуйся, не подведем!

Всегда больше любил работать с мужчинами! И это вовсе не из-за моего полового шовинизма. А вот в постель – только с противоположным полом! Вот такой уж я, не перенявший европейские веяния 21 века, отнюдь не участник гей-парадов.

Опять встревожились теремные работницы.

– А нам когда жалованье платить будут?

– Жить совсем не на что!

– Вам боярыня платит. Вот к ней и обращайтесь.

– Да она воровка на пару с тиуном!

– Епископу все как надо расскажете, сегодня же деньги получите, и немалые.

– Мы готовы!

– Прямо сейчас веди!

– А епископ, князь и бояре будут готовы вас выслушать только после обедни.

– Подождем!

– Сколько надо подождем!

– Вот и подождите. Скоро уж и пойдем, опаздывать нельзя. Дружинники идут с нами.

А я отправился бродить по терему дальше. У теремных девок стоял несусветный крик – видимо решали на чью сторону встать. Я решил в их запоздалые дрязги не вмешиваться. Все теперь зависит от решения епископа, эти бабские крики и споры ничего не решают. Скажет Слава, всех поразгоним – убытка большого не будет. Только бы удалось боярыню с рук сбыть!

Немного подальше наткнулся на давешнего старичка, которого, видно, боярыня выкинула из своей опочивальни перед уходом к родне. Дед сидел на полу и тихо плакал, уткнув седую головушку в коленки.

Я присел рядом.

– Горестно, деда?

– Еще как горестно, сынок! Пропадет мой Елисеюшка через гонор этой дуры! Я у отца его всю жизнь служил, и за Елисеем как могу уж пятьдесят лет приглядываю, только такой напасти с нами сроду не бывало!

– Да и не воровали, поди, так бессовестно? – предположил я.

– Так через эту Капку все! Елька как устраивался, знаешь какие мысли имел! Все хозяйство воеводе налажу, за сынами его пригляжу, – будет и от меня еще польза! А как завертелся с подстилкой этой, так и пошло все наперекосяк: Богуслав опять разживется, мы с Капочкой детей бросим, сами подальше убежим, да богато заживем!

А эту негодяйку я уж сегодня вволю наслушался: жить с кем хочу буду, мне муж не указ, все деньги у меня должны быть, детей пусть в дружине учат, большенькие уже. Тьфу!

Теперь вот вовсе пропал Елисей через жадность гадины этой. Привезли его сегодня поутру связанного в грязном мешке, сбросили на землю и велели ранее припрятанные деньги показывать. Елисей было вилять взялся: не знаю, не помню. Так один зверообразный с лысой башкой попинал его от души, а потом пригрозил: сейчас пытать тебя по-настоящему начнем, это я тебя так – балую. Очень быстро не только свое все отдашь, а вспомнишь, чего и двоюродный дедушка невесть где зарыл! Тебе что вначале отрезать – нос или уши? Тут уж я не стерпел: вынес лопату, да показал, где хозяин ворованное закопал, думал отстанут. Но не тут-то было! Быстро откопали эти бандиты краденое, но на этом не успокоились.

Опять засунули хозяина в мешок, закинули на коня поперек седла бедолагу моего и посулили смерть ему неминучую, если боярыня мужу развод сегодня не даст. Побег я к ней, а она, вишь, как себя показывает! – и дед снова зарыдал.

Потом вытер длинной седой бородой глаза и с надеждой спросил у меня:

– Может ты знаешь, где его прячут? Придумаем чего-нибудь…

– Ни сном, ни духом ничего не ведаю! – перекрестился я. – Но может не убьют? Попугают да отпустят?

– Твоими бы устами да мед пить, – понуро сказал дедок, – да уж больно звероподобны были похитители эти!

Посидели еще молча.

– Ты может голоден? – поинтересовался я у старика.

– Все равно есть не могу, об Елисее тоскую!

Я вздохнул.

– Тогда бывай. Может еще свидимся.

Старец не ответил, уткнув голову в коленки.

Я шел по коридору и думал, как все хорошо складывается в книжках 21 века у попаданцев. Хоп-хоп, здесь как надо вырулил, там ловко все уладил, прибил по ходу кого-нибудь особенно вредоносного, – и воссиял рассвет над миром! Все довольны, все смеются.

У меня же – одному поможешь, другого, может тоже неплохого, в дерьме по ходу утопишь. Конечно, Елисей не белый ангел, а за воеводу своего жизнь готов был отдать. Какие были бы у нас шансы в битве с черным волхвом без Богуслава? Да никаких!

А что такое украденные деньги в сравнении с гибелью всей Земли? Мелочь и пустяк, не стоящий внимания! Осталось одно с этим Елисеем – простить и отпустить! Отслужил уже пятнадцать лет назад, отработал как смог, искупил вину свою вперед. А мы тут его деда-пестуна топчем, да серебро краденое усиленно назад отнимаем. Ему бы за доблесть мраморный памятник при жизни воздвигнуть, а вместо этого по моей наводке бывшего командира сотни или насмерть забьют, или продадут в рабство. Да, дела делишки…

Посмотрел на часы: 11.10. До конца обедни еще пятьдесят минут.

Пора переодеваться и готовиться к выходу. Я не обладаю женскими талантами собираться на выход в течение часа, иной раз и двух – мне не нужно подкрашиваться, потом перекрашиваться, заниматься нелегким выбором нужных блузочки, юбочки, колготочек, босоножек, туфелек, платьица, бижутерии – а выбор у живущих со мной женщин почему-то всегда стремительно нарастал, и получая команду одеваться, не горячился, чтобы потом весь этот долгий срок не нудить из прихожки, как молодожен:

Ну сколько можно! Я давно одет! Мы опаздываем, поторопись!

– а спокойно занимался важнейшими мужскими делами: читал очень полезную книгу «Раскопки Хейаловавского кургана» – должен же я знать историю племени, вымершего в незапамятную эпоху, глядел по телевизору «Новости Поволжья» – выросло чего-нибудь на полях или как всегда, иногда дремал. Все это, конечно, в основном делалось лежа на уютном диванчике, чтобы качественнее разгорячиться перед рывком.

А когда влетала очередная суженая и принималась негодовать:

Я уже готова, а ты все голый лежишь!

– никогда не вступал с ней в ненужные прения, типа, прошло полтора часа, прикажешь мне их одетым сидеть? Или: чего это я голый? Я в уютных семейных трусах! – отнюдь нет.

Очень ласково произносил:

А что это волосы у тебя на левом височке как-то не так?

Эффект всегда был ошеломляющим! Женщину отбрасывало от меня к зеркалу и можно было спокойно собираться. Когда был полностью готов: одет, обут, местами расчесан, надо было подойти к торопливице, поцеловать, неважно куда – щечка, шейка, носик, ушко и сказать:

Да это там просто так свет падал! А сейчас вижу – все просто великолепно! Ничего больше не трогай, порушишь чего-нибудь!

Все! Можно выводить красавицу!

А тут идти, вроде, минут десять всего, одеться мне чуть дольше, чем просто подпоясаться, но я люблю появиться пораньше – торопиться, дергаться и опаздывать терпеть не могу! Еще здесь можно как-то подрасчитать, когда где будешь, а как свяжешься в 20–21 веках с общественным транспортом, опозданий не расхлебаешь!

Поэтому я всегда приходил или приезжал пораньше (в частых городских пробках и наличие своей машины не спасает от внеплановых задержек) и просто прохаживался (перезванивался по другим делам, искал что-нибудь в ноутбуке, ковырялся с машиной и т. д.) до нужного времени. Поэтому на все встречи приходил всегда минута в минуту.

Эту мою особенность все знали, и если меня не было целых пять минут (за последние тридцать лет такое случалось целых два раза!) оправдания с моей стороны не требовались – Владимира настиг какой-то катаклизм, и катастрофа разразилась очень внезапно!

Оделся по-боярски, только головной убор не осилил – нету навыка в жару в теплой шапке пыхтеть. Сразу видно – липовый я боярин! Настоящий на такие дела с непокрытой головой не пойдет.

А я считаю – каждому овощу свое время. Когда на улице + 25 градусов по Цельсию в тени, меня даже в легонькую панамку не нарядишь. Вот поздней осенью или зимой заору громче всех: куда мою любимую шапку подевали!

Зато подцепил к поясу богато украшенную саблю из дамасской стали в дорогих ножнах – знай наших!

Пока наряжался, Николай помалкивал, но видя, что уже все, решил подсказать неразумному боярину, как положено одеваться. Сам он на обычную свою сутану никаких праздничных риз не накинул, зато нахлобучил на голову фиолетовую камилавку.

– Сын мой, все бояре к епископу в горлатных шапках придут, один ты вроде белой вороны окажешься. Такая шапка признак знатности и благородства!

– А вот Христос, он благороден ли был духом, святой отец?

Протоиерей аж меня перекрестил.

– Что ты такое несешь, Владимир? Иисус наш светоч духа!

– А меховая шапка у него была? Где-нибудь наш Господь повелел своей пастве в жаркую погоду обязательно носить горлатку?

– Она же у тебя летняя!

– Все равно перепарюсь. Ты не крутись, как уж на сковороде, а ответствуй по Святому Писанию. Велел или не велел?

Священник открыл рот, затем закрыл. Минуты две подумал, а потом неуверенно произнес:

– Ты богохульствуешь…

– Отнюдь! Найди мне это место в Библии, где Христос повелел боярину прийти к епископу обязательно в головном уборе, и после этого накладывай на невежду любую епитимью! А я безропотно напялю на голову эту огненную печку и отправлюсь изнемогать к Ефрему.

– А вот насчет жен сказано…

– Ты меня хочешь оскорбить, поп? В чьих это женах ты меня мыслишь? В тех местах, откуда я пришел, за такие вещи бьют смертным боем! – ухватил я Колю за грудки.

Смирение во мне растаяло как снег по весне, ну просто куда-то испарилось! Всю жизнь я был неистовый мужлан и таким и подохну!

– Ох, извини, от жары ум за разум заходит…

– Вот я тебе сейчас эту камилавку для сугрева поглубже напялю, чтобы ослабевшие от перегрева мозги порасправились, – рычал я, обозленный впервые в жизни предъявленным мне обвинением в пассивном гомосексуализме, – и буду гнать твое святое протоиерейство до самого Епископского Дворца пинками, напоминая, что это женщина должна перед Богом и в церкви с покрытой головой стоять, а мужчина должен голову там же обнажать, показывая подчинение Христу.

– Мы не в церковь идем!

– Мы идем к одному из трех законных митрополитов Руси Великой. Могу я выказать ему уважение, как главе православной церкви в Переславле и кратчайшему пути для передачи моих речей Господу?

– Можешь, можешь, все можешь, только больше не буйствуй и меня отпусти! Пойду народ соберу.

Я отпустил священника, и он махом унесся, буркнув на прощание от порога, поправляя камилавку:

– На улицу выходи. Шапку в руки возьми, мало ли чего.

Чего-то я верно чересчур сегодня забуйствовал, отходя от неразумной злобы думал я, этак всех приличных людей можно от себя разогнать.

Останешься в итоге в уютной палате с древнерусскими психиатрами общаться. Интересно, а как их тут называют? Обычный врач тут лечец, а этот? Психец? А то и вовсе какой-нибудь похабно звучащий вариант?

В палату… ох в комнату! – зашел Богуслав, тоже где-то прошляпивший свою боярскую шапку. Неправильные мы с ним оба какие-то, из нас бояре, как с рвани со Змиева вала дружинники. Для полного эффекта на ноги еще опорки бы какие-нибудь нацепить или летние дырявые валенки.

– Ну что, пойдем?

– Пошли.

Пока брели, я попытался разузнать кое-что по интересующей меня теме.

– Слав, а чего у вас тут с буйными дураками делают?

– С обычными сумасшедшими, или у власти которые?

Я усмехнулся своеобразности подхода к классификации и ответил:

– Начни с обычных.

– Сажают на цепь и лупят вдвоем здоровенными палками, пока не уймется болезный и не поумнеет.

– И что, помогает? – удивился я.

– Еще как! Лекари аж сами удивляются. В полный ум сумасшедшие приходят, кое-кто даже умнее, чем до болезни делается!

Хм. А здесь психлечцы – молодцы! Гуманизма и толерантности может и маловато, но каков эффект! Дешево и сердито.

Наши уже все стояли у крыльца. Протоиерей Николай, Матвей в кольчуге и тоже опоясанный дамасской сталью, вострые умом Маша с Варей при двух дружинниках, – вроде все в наличии, никто нам для такого дела больше и не нужен.