Текст книги "Неожиданность (СИ)"

Автор книги: Борис Попов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 78 страниц)

Пора было вмешиваться. Я подмигнул Филарету и махнул головой в сторону. Или сами отойдем для церковной беседы, или этих наивняков куда отошли. Он тут же понял мою очень уместную в данный момент мысль.

– Вам, дети мои, надо помолиться святителю Спиридону и поставить к его иконе, во-о-он в том углу – тут святой отец показал в самый дальний уголок церкви – свечечку, а мы с Владимиром посоветуемся о вашем деле.

За то время, что жених с невестой бродили по храму, покупая свечку, и ища нужную икону, маленький мешочек исчез в безразмерной рясе без лишних претензий, и отец Филарет подозвал дьякона.

– Тащи Евпраксию сюда!

Когда молодые воротились, бойкая старушонка уже была в наличии. Я встал со стороны жениха, бабуся держалась возле невесты. Дальше обряд пошел без малейшего сучка и задоринки.

– Сегодня, дети мои, вам повезло: Бог послал помощь в вашем деле – набожную прихожанку, в благочестии которой я уверен! Евпраксия никогда не откажет вашей семье в добром совете и сегодня благосклонно согласилась участвовать в вашем бракосочетании в качестве свидетельницы. Сначала разводы.

И Филарет оповестил меня и беззубую бабусю, а также молодых, что с сегодняшнего дня Фрол признан церковью свободным, в связи с неверностью бывшей супруги, а Екатерина освободилась в связи с чересчур долгим исчезновением бывшего супруга. Раздал принесенные дьяконом пергаменты, и начал церемонию бракосочетания.

Все это длилось не менее часа.

Потом писец произвел нужную запись, где положено, и, ошалевшие от внезапно привалившего счастья, молодожены побрели из церкви. Я сунул бабусе и дьякону по рублю – никто не должен остаться обиженным, все меня перекрестили на радостях, и тоже вырвался на вольный воздух.

Катя опомнилась первой в новой семье.

– Эх, надо было всем денег дать! Я побегу вернусь!

– Не надо никуда возвращаться, – остановил я свежеиспеченную жену Фрола, – дьякон и Евпраксия уже получили по рублю. Пусть это будет скромным подарком на ваше бракосочетание от меня.

Объятия в этот раз прошли в четыре руки. От приглашения немедленно идти праздновать, пришлось отказаться – извините, очень спешу лечить князя. Договорились справить, когда освобожусь, и я убежал.

Богуслав уже ждал меня, нетерпеливо расхаживая по княжьему подворью.

– Скорей пошли в терем! Мстислав уж донял и меня, и княгиню! Вынь ему тебя, да положь! Князю, видишь ли ходить приспичило. Я уж от него на двор убежал. Христина не знаю, может крепится.

Все это он излагал мне, пока шли в княжескую опочивальню. Государя на момент нашего прихода терпели только слуги. Молодость наполняла надежду государства российского буйным цветом, хорошее самочувствие играло в крови, подстегивало неуемное желание двигаться, куда-то немедленно бежать. И-эх, где моя молодость души! Увидев нас, князь страшно обрадовался.

– Где вы оба бродите? Куда вас всех черт унес? Мне давно уж ходить пора, а я вынужден тут бревном лежать!

Боярские церберы слушали его красочный монолог без всякого проблеска сочувствия на каменных лицах – видимо, уж не в первый раз, видали виды. Они гораздо больше страшились гнева Богуслава, чем разглагольствований молодого правителя Новгорода.

Я присел возле Мстислава, начал изучать все по новой. Блеск! Ходить, конечно рановато, но постоять подольше, обязательно нужно попробовать прямо сейчас. Эх, знал бы ты, князь, сколько лежат и какую дрянь едят после больших полостных операций люди через тысячу лет! В лечении от волхва – большая сила!

Мстислав поднялся в этот раз гораздо легче, чем утром – моя помощь была минимальной. Головокружение не повторилось, и дружинники остались вообще не у дел. Простоял князь в этот раз почти пять минут. Сам тихонько присел, а потом прилег на постель. Я только, больше для проформы, чем для дела, попридержал его за руки. Все! Боевой задор выплеснулся на волю.

Далее государь лежал молча, с доброй улыбкой на лице, испытывая, видимо, чувство глубочайшего удовлетворения.

Боярин спросил минут через пять – не пора ли кормить Мстислава, получил мой утвердительный ответ. Тут же с кухни доставили еду, и князь самостоятельно поел. Его тарелку поставили на табуретку перед ним.

Я осмотрелся в комнате: судно легко достать, ковш тоже в нем, а вот кадушка не вылита. Не доглядел боярин– дворецкий! Погнал ее вылить сегодняшнего слугу.

Пока тот бегал, Богуслав бесился.

– Шкуру спущу с подлеца Тришки! Торился тут вчера, гаденыш, без дела, а такую ерундовину не сделал! И я, старый дурак, проморгал.

Потом он расписал вернувшемуся слуге все прелести его будущей жизни при повторении подвига Трифона, и мы ушли обедать.

В нашей комнате, куда я заглянул по ходу, еще было пусто. Забава с Наиной дома, наверняка вдвоем все уже пересчитали, уложили по мешочкам и теперь сидят, чешут языками.

Сели доедать оставшуюся белорыбицу – болезному ушел всего один кусочек, а рыбина была здорова. Мясо у нее было белое, нежное, жирное, а на вкус – просто объеденье! Словом, деликатес.

И везти издалека не приходится, в Волге 11 века, не замученной плотинами ГЭСов и не отравленной токсичными сливами заводов и фабрик, она кишмя-кишит. Вот и сейчас полутораметровая красавица весом в пуд с лишним растянулась на весь стол. Одно слово – белорыбица! Это вам не карась костлявый, этой здоровенной рыбины на всех хватит. Дожевывая особо лакомый кусище, боярин продолжил живописать общение с князем во время моей отлучки.

– Сказал ему, пока мол, особых денег нет, расплатимся четырьмя хорошими конями – благо лошадей у нас в конюшне много. Так он обжадничался весь, начал ныть, что дороговато, можно и одной какой-нибудь захудалой лошаденкой отделаться.

Пока он проглатывал остатки, у меня в голове вертелось, что коней придется покупать на базаре, что перед походом это будет довольно-таки убыточно, а потом, может быть, и учить лошадей ходить подолгу под седлом со всадником на спине, ибо что они делали раньше – неизвестно.

А торговец напоет тебе любые сладкие песни: под седлом ходить? Она под ним выросла! Пахать на ней? При нужде от Новгорода до Киева вспашет! Телеги с грузом возить? Умаешься грузить, а ей это только позабавиться, всю жизнь тяжеленные возы таскала, не подведет!

И лошадников среди нас ни одного нету, схватим самых захудалых кляч, которые падут, не дожив до путешествия. Зато на торге, после грамотной предпродажной подготовки, будут сиять так, что сомнений не будет – чудо-кони! Богатырские златогривые красавцы! Сивки-Бурки, вещие каурки по льготным ценам!

– Я эти жадные бредни долго терпеть не стал, – продолжил Богуслав уже свободным ртом, – и спросил молодого жадюгу: а во сколько он оценивает свою княжескую жизнь? Мстислав удивился, и горячо стал толковать, что его жизнь для жены, бояр, народа Новгорода просто бесценна. На это я ему сказал: а ты эту ценность бесценную только что оценил в захудалую лошаденку. А еще лучше лекарю на прощанье выдать по шее и пошел он вон! Правда, он с бояр за выход к ним домой на часок по шестьдесят рублей берет, а к тебе, даже если подыхать будешь, не придет никогда – ну и бог с ним, обойдемся. Володька-мерзавец еще любитель позорящие лучших государей мерзкие слухи распускать, и ничего ему сделать нельзя – вольный город. Перетерпим! Видел бы ты, как этого щенка от моих речей корежило! А то он уж больно любит хвалиться народной любовью. А тут дурная слава на века останется!

К сожалению, она и осталась, подумал я. Во всех летописях подданные жалуются, что всем хорош князь: справедлив, смел, умен, хорошо решает любые споры и судит людей, но взимаемые им поборы и подати уж очень высоки.

– Уткнулся Мстислав после моих злых слов носом в подушку и оттуда буркнул: делай, как знаешь. Отдай коней хороших – моего только не трогай, вместе с седлами, и еще чего-нибудь придумай, но дурной славы чтоб не было! – продолжил боярин-дворецкий, – в общем сейчас идем за боярином-конюшим, и безжалостно шерстим конюшню! А что-нибудь другое, это потом придумаем, время в запасе до вашего выхода в дальние края еще есть.

И мы, веселые и сытые, пошли в ближние края – на конюшню.

Красавцев-коней отбирал лично Богуслав – он и на должности конюшего не очень давно побывал, и дружину в походы на этих лошадях водил не раз, понимал в них хорошо.

Речи боярина, ответственного за конюшню, пресек сразу.

– Указывать будешь таким же молодым, как и ты, сокольничему и постельничему, а при мне лучше помолчи! Отпишу Мономаху, посмотрим, что с тобой дальше будет, как Мстислав из-за тебя с отцом спорить будет.

Авторитет дворецкого, видимо, при молодом княжеском дворе был очень высок. Ненужные споры немедленно прекратились, и три коня и одна кобылка были безропотно оседланы и выданы. Когда вышли из конюшни, Богуслав обосновал свой выбор.

– Жеребцы все трое хороши, жаловаться на них не будешь, но в дальнем походе Зарница выносливее всех, не гляди, что кобыла – вам в самый раз! Конечно, всадник должен быть полегче нас с тобой, мы на ней Христину из города в город возим. Найдется у тебя такой?

– Найдется! – ответил я, представляя меленькую против нас Наину.

– Вот под ним Зарница с утра до ночи будет скакать и не запалится.

– А княгиня?

– А княгине в Новгороде сидеть не пересидеть. Лошадок где будешь держать?

– Возле нового дома большую конюшню поставил, на всех места хватит.

– Подковали их дней пять назад – перед выходом для верности перекуете. И, желательно, через день гонять под всадником и без всадника через день. Чаще не надо – тебе для похода они свежие нужны. Перед выходом пусть дня три – четыре отдохнут.

– Может их под седоком ловчей будет постоянно в дороге держать?

– Долго идти будете. Она, коняшка, под седоком устает быстро, если по твоим часам прикинуть, каждый час останавливаться придется, отдыхать. Если дольше, Зарница-то не умается, а эти красавцы запалятся – лишишься коней из-за торопливости.

– А что же делать?

– Мы в длинных походах так делали: проехались минут тридцать-сорок, всадники спрыгнули и не очень быстро рядом с лошадями, держась за повод, побежали. Видишь, скакуны отдохнули, подал команду: по седлам, и дальше поскакали. Так можно при нужде и день, и ночь ехать. Лошади без всадника сутками не устают. Пока время есть, учи своих бойцов на седло и с седла легко прыгать, бежать подолгу, да и сам наловчись – вдвое быстрее дело-то пойдет. И еда вам нужна особая, охотиться да рыбу ловить будет некогда, а харчевен на каждом шагу там не будет – кормить больно-то некого. Все путешественники не торопятся – остановились, кулеш без мяса сварили, оно портится ж больно быстро, поели спокойно и всласть. Они знают: прибудут, откормятся, отдохнут. На волоках ладьи бурлаки оттащат, если по течению плывут, грести не надо, лежи, мечтай, не оголодаешь. Вы – совсем другое дело! То скачете, то бежите, то на речках броды ищете, а иногда придется и вплавь пуститься. И постоянно надо в силе быть, кто его знает, когда злой колдун навалится, не угадаешь. Вам пропитание другое нужно.

Мне в голову пришли воспоминания о пеммикане, поделился ими с собеседником. Мы уже вышли за ворота Детинца, сели на лошадей, и, по дороге к моему дому, разговаривали.

– В очень дальних краях есть воинственные народы, индейцы называются. Они, когда воюют, им охотиться некогда. Вот индейские воины с собой и берут смесь из сушеного мяса, жира, толченых ягод и соли. Очень долго такая еда не портится.

– А много их?

– Немерено.

– К нам не заявятся?

– Между нами океан, не переплывешь, тысячи верст расстояние. До большой войны между их племенами и европейцами несколько сотен лет. Русь эти дела никогда никаким боком не коснутся, не волнуйся.

Беседа опять вернулась к животрепещущей и, более насущной теме, дорожному провианту.

– У нас охотники делают похоже, когда надолго из дому уходят: смесь сала, толченых сухарей и соли, катают из этого шарики. Годами не портится. Даже если сало прогоркнет, вонюче, на вкус противно, но есть можно – ни шиша не отравишься. Как они это называют, не помню. Если заинтересуешься, подойдем вместе к старшему княжескому ловчему, он тебе все в подробностях растолкует: чего сколько брать, как и чем толочь и прочее – он в этих делах мастак.

Я представил лица своих соколиков, когда они понюхают выданные мной катышки с прогоркшим салом или, не дай бог, это куснут. Герои, конечно не отравятся, охотно в это верю, но то, что они мне после этого скажут, даже представить себе боюсь.

– Мы, наверное, лучше по-индейски…

– Как знаешь – тебе и решать, и идти, ты у ребят старший, голова дела.

– Да уж… А ничего, что мы князя одного оставили?

– Не помрет! Ты хорошо лечишь. Надо его за жадность проучить, чтоб неповадно было впредь так с нами себя вести. На всяких его подданных и что он с ними делать будет, мне наплевать – он государь, ему и ответ за это держать. А вот для тебя, который ему жизнь спас, лошадей жалеть, и меня, старого пса по ходу позорить: обещал тебе и обещание не сдержу, свое слово нарушу, за это в жизнь его не прощу. Если бы не клятва верности, которую я Владимиру Мономаху дал, а он ее на своего сына перевесил, сегодня же уехал бы. Так что пусть полежит в одиночестве, подумает. А у тебя есть кому ухаживать за лошадьми?

– Ну, я сам, Забава…

– У тебя дел выше крыши, а она беременна. Не вижу работника.

– Есть у меня неплохой мужик на примете, Олег зовут, половым в одном трактире служит. Может быть ко мне работать пойдет?

– А он с лошадями-то имел когда-нибудь дело? Или так, принеси-подай всю жизнь?

– Не спрашивал как-то.

– Вот и пошли его спросим.

– Прямо с конями?

– Именно так. Сразу и увидим, как хваленый Олег к лошадкам относится: если пугается их так, что боится к ним руку протянуть или просто сторонится, лучше не брать. А чтоб работу спокойную и хорошо оплачиваемую получить, народ наврет, что угодно.

– И то верно!

Повернули к корчме. Богуслав предпочел не посещать заведение.

– Волоки его сразу сюда, я лошадей на улице одних не брошу. Тут же уведут честнейшие новгородские люди!

Зашел в харчевню, присел в центре. Против прежних времен с поваром Федором было как-то пустовато. Олег подбежал сразу.

– О господи, наконец-то ты пришел! Я уж и ждать перестал. Мне Федька говорил, что ты обещался зайти.

– Обещал – пришел. Садись рядом, потолкуем.

– Да нельзя мне! Вон аспид-хозяин из угла следит, потом поедом есть будет, за весь день получки может лишить. А у меня жена, дети. Дела-то, видишь совсем плохи – народу с каждым днем все меньше ходит. Раньше они Федькины кушанья ели, из-за них и шли сюда, невзирая на нашу дороговизну. А чудак-корчмарь его выжил, и теперь этот паук во всем меня винит, а не свою дурость.

– Ладно постой, коли так надо. У меня разговор короткий будет. Ты с лошадями дело в этой жизни имел?

– Отец возчиком был, тяжеловоза держал. Я за конем убирал, поил его, кормил, а батя только и делал, что все дни пьянствовал и пытался извозом зарабатывать. Пил вечно в разных местах и с разными людьми. Последний год папочкиной жизни только и бегали с матерью по улицам и распивочным, искали его. Просто с рынка отца забирать было нельзя – отлупит обоих прямо при людях, силен был, как медведь. И вдруг исчезли и батя, и конь, и телега. Ходили к посаднику – бесполезно, идите сами куда хотите и ищите. Вот и весь разговор!

Самое забавное, подумалось мне, что и почти через тысячу лет практически то же самое. Олег продолжил свою грустную историю.

– А мне еще только пятнадцать лет, и кроме ухода за лошадьми, ничегошеньки я делать не умею. Потыкался по боярским дворам – никому конюхи не нужны. А у меня две сестры и три брата, все моложе меня. Хоть стой, хоть падай! Помыкался в этой жизни: и грузчиком был, и временным подсобником у разных мастеров, нигде пристроиться надолго не удалось. Наконец повезло: в одной корчме половой прямо на работе помер. Вот на его место и удалось устроиться. Год назад это заведение сгорело, а местный хозяин решил меня проверить, от него вечно все работники бегут.

– Побежишь ко мне?

– А кем, половым?

– Конюхом.

Олег аж сел от удивления.

– Ты лошадь завел?

– Шестерых. Четыре нас на улице ждут.

– Это ты одним пением такой табун добыл?

– И, кроме этого, лечил, делал кареты, строил лесопилки, только-только начал обжигать кирпич. Со дня на день возьмусь стены у церкви класть. И, сам понимаешь, с конями мне возиться некогда.

– Только ведь половому платят!

– И много?

– Раньше, вместе с чаевыми, аж по пять рублей в месяц выходило, а теперь, без Федьки, наверное, и трешки не заработаю.

– У меня будешь получать по десять.

– Это ты шутишь так? – поразился Олег.

– Вот в шутку за месяц вперед и получи.

Я вынул кошель, отсчитал десятку. Половой завороженно глядел на серебряные монеты, все не мог поверить своему счастью.

– Да я за такие деньжищи тебе руки каждый день целовать буду!

– Это незачем, терпеть этих лишних лизаний не могу. А вот если сможешь еще чем-нибудь помочь, расплачусь особо.

– Да я, да для тебя, чего хочешь!

– Ладно, давай увольняйся, и пошли.

– Сейчас уволюсь, – пообещал Олег с враз посуровевшим лицом. Он подошел к корчмарю и прошипел:

– А это тебе, за ласку, да за заботу!

И оплеухи посыпались на бывшего хозяина одна за одной, выданные с обеих рук. Головенка у сидящего моталась из стороны в стороны. Защищаться он и не пробовал, только тихонько ныл. Вот так приласкал от души! Посетители харчевни в недоумении зароптали, попробовали вмешаться.

– Эй, половой, ты чего мужика лупишь?

– Он, сволочь, замечательного повара выжил, на кушанья которого весь народ сюда и ходил! Привел какого-то своего дальнего родственника, который кислое от пресного не отличает и соль с перцем путает! Теперь здешнюю стряпню в рот не возьмешь, предлагать ее – только позориться. Сейчас меня выживает, всю плешь уже проел. Вот и прощаюсь с этой гнидой.

Посетители в стороне не остались – еще двое подошли и тоже наградили владельца такими же подарками, как и Олег.

– Мы тебе платить не будем, пусть тебе черт на том свете углями платит! – и весело подались из харчевни.

Что называется, отвели душеньку! Мы тоже удалились, выбросив эту харчевню с мерзким хозяином и его поганой родней из своей жизни.

Увидев, какие именно лошади у меня появились, друг опять чуть не сел, на этот раз просто на землю.

– Это же просто княжеские кони! – перехваченным от впечатлений голосом проговорил Олег.

– Совсем недавно такими и были – уточнил Богуслав, – с княжьей конюшни их сейчас ведем.

А бывший половой, уже налюбовавшись лошадями, теперь их гладил, говорил им ласковые слава. Они тоже привечали его, как вновь встреченного давнего друга, утраченного, а сейчас вновь обретенного хозяина – удовлетворенно фыркали, ласково и нежно ржали временами, клали ему головы на плечи, терлись об него боками. Обычно так ведет себя один-единственный, только твой конь или кобылка, а, чтобы четверо сразу, для меня это было просто откровением.

– Вот это истинный лошадник! – заметил боярин-дворецкий, – я бы такого сразу к себе конюхом взял. Тут и думать нечего – этого – бери!

– Уже взял, – ответил я.

После торжественной встречи нового конюха со своими питомцами, мы взгромоздились в седла на коней, лошадку решили пока не трудить, и не торопясь поехали к новому конскому дому. Зарницу Олег сам вел в поводу – доверить эту красавицу другим пока было выше его сил.

Не торопясь, прибыли ко мне на подворье.

Марфу я, от греха подальше, закрыл в будке и открыл пошире ворота для въезда гостей. Мои лошадки, бродящие, как обычно по двору, наш приезд встретили восторженно. Они без славного хозяина застоялись, заскучали. А тут – мало того, что владелец объявился, так с ним еще и новые люди, новые лошади!

Олег, увидев конских старожилов, сомлел окончательно.

– Господи! Лошади и тут не хуже! А какая здоровенная конюшня отгрохана!

Я, с видом матерого конезаводчика, поддержал свое новое реноме.

– Стараемся!

А новый конюх уже обнимал правой рукой ласковую Зорьку за шею, а левой поглаживал обычно неприступного Вихря и при этом произносил влюбленные слова:

– Милые мои коняшки! Свет моих очей! Дождался я лучшего дня в своей жизни! Все я вам дам, ни в чем отказа знать не будете!

– С этаким подходцем и бабы-то не откажут, – буркнул Богуслав. – Пошли в избу, пока он тут тешится.

Повел знатного гостя в дом. Наина была в кухне, спорила о чем-то с Федором.

– А я тебе говорю, заяц и верблюд не кошерны, их иудею есть нельзя!

– Ты же толковала про хищников!

– А у этих копыта неправильные!

– Окстись! Какие там у зайца копыта! Это ж не лось! У него – такие нежнейшие лапки! А сам он знаешь, как с хренком хорош? Так во рту и тает! Вот верблюда близко никогда не рассматривал, они у нас в редкость, и, конечно же, сроду их мяса не едал, – может верблюжатина какая и вонючая, или, прости господи, ядовитая, это не знаю, но за съедобность зайца ручаюсь!

Да, теперь колдунья будет перед обедом у повара интересоваться при виде мяса: это не зайчатина? Не верблюда ли ты сегодня ободрал? Этот интереснейший теологический спор был безжалостно пресечен боярином-дворецким.

– Чего разорались тут? Где хозяйка?

Федор, как обычно испугался за свое хлебное место, вытаращил зенки, как говорят в народе, и замер в нерешительности, а несгибаемая Наина резко поднялась с табуретки, встала навытяжку и четко доложила, что пообедавшая Забава недавно ушла на княжий двор.

Очень хотелось принять рапорт по-нашему, по-офицерски:

– Вольно, старшина-кудесница, вольно!

Оставив кулинаров дальше обсуждать кухни народов мира, прошлись по комнатам. В конечном итоге присели в гостевой и продолжили неспешную беседу. Богуслав улыбнулся.

– Хотел было спросить твоих кулинаров, можно ли набожному человеку моржатину вкушать, да думаю после этого и твой лупоглазый креститься начнет!

– А морж разве возле Новгорода водится? – поинтересовался я.

– Попозже промысловики с моря их бивни поволокут.

Вернулись к более актуальной теме.

– Мои новые лошади чудо, как хороши, – заметил я. – Какие-то они другие в сравнении с теми конями на которых мне удалось поездить в вашем времени. Очень высокие, легкие на ходу, с короткой гривой. Кожа такая нежная и, видимо, тонкая – аж сосуды видно, блеск какой-то особый от нее идет. Вся шерстка очень коротенькая. Но мне кажется, не вынослива, какая-то уж очень холеная. А нам скакать с передыхами только на ночь, много дней, поздней осенью. С подножным кормом, травой всякой, будет уже трудновато, все к той поре высохнет или поляжет, ячмень то ли продадут селяне, то ли нет, до воды, может будет подолгу далековато. Похоже, коняшки-то южане, хорошо ли ночные морозы перенесут? Выдержат ли они этакую дорогу?

– Помнишь, я тебе толковал про долгую езду на лошади?

– Конечно. Проехался, пробежался, глядишь и прибыли.

– Можешь забыть мои добрые советы.

– А что так? – удивился я.

– Думалось мне, что князь сам коней из тех, что для дружины назначены, для тебя выберет. Настроился тебе опыт дальних походов передать. А его, вишь, смутили мои речи о неминуемом позоре за жадность, и он доверил это дело боярину-дворецкому. А тут уж я не сплоховал, отобрал в поход одних ахалтекинцев! Эти лошади на весь мир славятся. Быстры, легко несут седока, очень выносливы и практически неутомимы. По три дня могут не пить, не есть и не спать. Их, особенно Зарницу, не умаешь. До Смоленска за несколько дней играючи дойдут. И продавать их я бы тебе не советовал: они тебя с народом и до моря легко и быстро донесут. А на ладьях, кто его знает, как еще сложится. А как из конюшни их вывел, по-прежнему настрою, по-стариковски и понес. Уж не взыщи!

– Ладно, пустое, потихоньку разберемся. Главное, что ты этих красавцев нам добыл, не придется на базаре перед уходом дохловатых лошаденок разбирать. От всех нас огромнейшее тебе спасибо! – поблагодарил я нового друга и помощника, неожиданно ради меня пошедшего наперекор интересам своего князя.

Усиленная память подала голос про Буцефала, любимого коня Александра Македонского, на котором было одержано немало блистательных побед. До 21 века считают, что он из этой славной породы. Эти лошади 5000 лет живут обособленно, с другими породами не скрещиваются. Очень выносливы в пустыне, поэтому неприхотливы в еде и воде. Но ведь разводят их, особенно в 11 веке отнюдь не на Руси, а в чужедальной Киргизии. Как же они оттуда могли в нашу страну попасть? Непонятно.

Спросил Богуслава.

– Отец Владимира Мономаха, князь Всеволод, в жены взял девушку из императорской семьи – Анастасию Мономах. Владимиру она стала матерью, а Мстиславу, – бабушкой. Вот в ее приданном эти лошадки табуном и пришли. Как в Новгород взялись переезжать, отец нашему князю несколько потомков этих славных коников и выдал. И ему тут двадцать лет еще куковать! А ты весь мир идешь спасать – кому они нужнее? Тебе, и только тебе! А он и так тут пересидит. Ему я любимого жеребца оставил. Да и вообще, лошадями боярин-конюший заведует – вот с него пусть и взыскивают, чего хотят.

– Да неудобно как-то…

– Неудобно спать на потолке! Одеяло всю ночь падает! Ты о деле думай, а не о мелких и жадных князьках, только благодаря тебе выживших в страшной передряге с медведем! Он за тебя всю свою жизнь молиться должен! А он? И-эх, позорище княжеское… Я бы тебе советовал больше к нему вовсе не ходить – обойдется как-нибудь этот вшивый охотничек, поболеет немножко подольше, не издохнет и без лечения. Кони уже получены, больше из него ничего не выдоишь. Сиди лучше дома, да неведомого пеммикана в дорогу наваривай!

Я немножко обдумал здравые речи Богуслава, потом ответил. – Ты кругом прав и решение твое – решение умнейшего человека. К сожалению, не для меня. Сколько считаю нужным лечить – столько и буду возле нашего охотника плясать. Думаю, как он сам до столовой дойдет, тут я и закончу лечение.

Боярин меня аж обнял.

– Первый раз за всю свою долгую жизнь такого человека вижу! Одна погань вокруг! На Руси, наверное, такие люди, как ты, только через тысячу лет и появятся.

– Со мной еще трое таких же пойдут, из этого времени. Никто им за этот поход полцарства или боярскую шапку не даст, золотом не осыплет. А идут. И я в них верю!

– Ну дай вам бог удачи в этом деле! – смахнул непрошенную слезу боярин.

Надо его как-то отвлечь от этой сомнительной темы, – подумалось мне. А то этак на пару с ним тут оба и зарыдаем! Решил вернуться к теме животных.

– А сейчас эта порода коней от киргизов идет. Очень уж далеко от Новгорода этот народ живет. В мое время они объявили этих коней и собак-алабаев национальным достоянием, и из своей страны вывозить запретили.

– Во как, – удивился Богуслав. – Ахалтекинцев-то я знаю хорошо, а псов таких ни разу не видал! Нету их у нас в городе.

– Есть, – заверил я, – если захочешь, тут же и увидишь. Вон она, алабаиха, в будке спрятана, Марфой звать.

– Откуда же ты ее привез? Издалека?

– Не доедешь! Аж с рынка Софийской стороны!

Немножко посмеялись над моею очередной глуповатой шуточкой, и отправились глядеть на редкую породу собак.

Марфа с большим облегчением покинула свой домик. Тут такие события на дворе творятся, а она вынуждена в будке с блохами торчать. Никакой общественной жизни нет! Взял строгий, но горячо любимый хозяин и отсек от лошадиного коллектива.

Ну подушила бы она между делом парочку чужих людей, и что? Их, ненужных, за забором хоть пруд пруди! Душить не передушить! А тут такое лошадиное стадо хозяин на двор пригнал, пасти пора. А вместо дела и веселого голоса крови, нате вам будочную подстилку в лапы!

Собака зарычала на Богуслава, но я ее за ошейник держал крепко.

– Олег, поди сюда!

Конюх огорченно бросил беседовать со своими новыми друзьями, которым он в настоящее время таскал воду из колодца. На грозную караульщицу он внимания не обратил, своих, неотложных, лошадиных дел было выше крыши! Только рассказывай о них работодателю, не теряй времени. И полилось!

– Ячменя у животных мало. Надо срочно покупать лошадкам отдельные кадушки, неудобно всем табуном из одной бадьи пить. Лопату для чистки навоза уже погнул кто-то, надо править.

Хотелось грозно вопрошать: кто посмел погнуть инвентарь конюшни? Сейчас буду казнить без разбору! И выслушивать жалкие оправдания кирпичников: мастер, эту лопату никто, кроме тебя, в руки и не брал…

Псина увлеченно рычала уже на двоих чужаков. Скорей, скорей подавай главную команду всей моей жизни, хозяин – фас, фас! Главное, – не упустить их за забор! Враз ведь исчезнут!

– Грозный зверь, – аж попятился назад Богуслав, – и не лает совсем!

– Подросток еще, – пояснил я. – Фу, Марфа, фу! Это друзья. Их трогать нельзя!

Разочарованная собачка понюхала обоих. Нельзя, так нельзя…, хозяину виднее… После ознакомления была отпущена на волю. Тут же понеслась к конскому стаду – эх, попасу!

– Не тронет?

– Нет конечно. Сам учил. И уж не ее первую из алабаев обучаю. Порода умнейшая, у них срывов не бывает.

Тут забеспокоился Олег, но отнюдь не за себя.

– А эта зверина лошадей не перекусает?

Кто о чем, а голый о бане, подумалось мне.

– Она с лошадями играет целый день, – пояснил я, – а гулять идем, весь табун караулит от волков, ибо из породы волкодавов. У нас их еще зовут среднеазиатскими овчарками.

– Сама-то не убежит от страха? – скептически спросил конюх. – У них отбирают собак на племя очень тщательно. Струсил, убьют суровые пастухи тут же. И так уже несколько тысяч лет. Поэтому трусов среди алабаев и не водится.

– А осилит она волка-то? Этот зверь любит собак зимой прямо от двора утаскивать, а в такую пору, как сейчас, в лесу сожрать.

– Один на один среднеазиат волка враз удушит, а вот если стаей кинутся, насмерть будет биться. Пока он героическую смерть принимает, лошади уже ускакать успеют. Поэтому хорошо бы, чтобы возле табуна вооруженный хозяин или конюх был. Ну и незачем шляться по лесу лишнего.

Теперь по конюшне: ты, Олег, беги, составь список всего необходимого. Наина тебе писало и бересту выдаст. Сядешь там, где она с Забавой церковными делами занималась. А мы с боярином попозже подойдем, посмотрим. Для тебя это пока дело новое, а мы, может чего и подскажем.

– А вот кадушки…, – было начал Акимович.

– Беги, беги. Скоро все решим.

Мы еще полюбовались животными и зашли в сарай кирпичников. Объяснил боярину, как идет обжиг кирпичей. Прихватив с собой Ивана, вернулись в приятный холодок двора. Небо было ясное, значительно потеплело. Видимо, наступило бабье лето.

– Вань, а у нас телега есть?

– Да вон на задах избы стоит.

– Завтра вместе с новым конюхом Олегом съездите на рынок, купите там все, что он скажет. Запрягайте лучше Зорьку, ей телеги таскать привычнее.

– А конюх-то точно завтра будет?