Текст книги "Неожиданность (СИ)"

Автор книги: Борис Попов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 78 страниц)

Глава 9

Отдохнувши, молодые отправились на торг искать нужных мастеров, а я взялся запрягать лошадей. Приказчик в лавку на Софийской стороне, которая брала доски, напиленные Матвеем, нужен был позарез. Скорее всего, нужного человека ушкуйник среди своих и не знает, но подыскивать кандидатуру без ведома и совета компаньона – это не этично. Вдобавок и достойного человека возле меня нет.

Отсыпал с собой денег и поскакал на Вечерку на Вихре. Зорьку даже не надо было вести в поводу, Марфа пасла ее неустанно, убежать не даст.

К первому заскочил к бывшему мельнику Даниле. Теперь он, как мой компаньон, весело пилил доски с парой подсобников на подхвате. Время нищеты, как при хозяйствовании Акинфия, для его семьи кончилось.

Сегодня я привез ему и подручным неплохую сумму денег. Встретили меня, как родного – стали звать к столу, пытаться налить очередной настоечки. Его жена Анфиса была беременна, но пока еще деловита – срок был маленький.

Один из грузчиков, молодой, как Данила, уже перевез семью – строилась изба, девчонка на лужайке пасла пару блеющих коз, жена чего-то делала по хозяйству. Жизнь кипела. Вспомнилась песенка времен моей юности: Наш колхоз, наш колхоз, выполнил план по надою коз…

Утки, в созданном на мои деньги водохранилище, бодро крякали, на веревках сушилась многочисленная свежепойманная рыба и грибы нескольких видов, жужжали пчелы с пасеки, над коптильней висели окорока какого-то здоровенного копытного и колбасы. Эти голодать не будут. Река и лес прокормят всегда, как бы не шла торговля досками у Фрола.

Данила, временно бросив работу, объяснил, что они с мужиками добыли здоровенного лося и уже нагулявшего жирок кабанчика. Вот их и солят, и коптят на все три семьи. Копченой рыбы и уток уже запасено немало. Сетки на рыбу даже перестали ставить – при нужде женщины пользуются ловушками. Зайцев из силков вынимают тоже они. Подсобник постарше, убедившись в изобилии в еде нового места работы, перевезет семью с многочисленными детками со дня на день. Край, похожий на рай! Образовывалось небольшое сельцо.

Трудности были только с приказчиком боярина из рода Мишиничей. Земля под обеими лесопилками принадлежала им. Теперь они запрещали моим орлам ловить рыбу и требовали денег за пиление досок из их леса. Видимо, мысль овладеть богатым промыслом овладела основным хозяином – Твердохлебом Мишиничем. Это грозило сильно урезать наши доходы – этот хозяин, похоже, злее Акинфия, давшего деньги на первую лесопилку, будет. Я пообещал изучить, что можно сделать, чтобы избавиться от угрозы.

Мужики пошли пилить дальше, а я увлекся беседой с женским полом. Посоветовал, как солить и мариновать грибы.

Они стали жаловаться на отсутствие приличной зимней одежды – всю прошлую зиму проходили в драных кожухах и душегрейках. Хотелось бы пошить шубки. Заячьих шкурок было море, но все невыделанные, жесткие. Отдавать скорнякам – самих обдерут, как зайчих.

Тут у меня было большое белое пятно в знаниях о древней Руси.

– А какой мастер шьет шубы? – спросил я у женщин.

В голове вертелась только какая-то глупость из далекого будущего: элитный мастер-портной для пошива верхней женской одежды. Во как! Бабы не раздумывали:

– Скорняк и шьет.

Это упрощало дело.

– У меня есть знакомый кожемяка, ловок и по скорняжному делу – сообщил я дамам.

– Сколько будет брать за каждую шубенку? – вникали бабенки, желающие прибарахлиться.

– С вас – нисколько. Все расходы беру на себя.

Такие речи очень ободрили женскую часть коллектива. Они кинулись увязывать шкурки кипами и грузить их на безответную Зорьку. Вихрь, при попытке припрячь к делу и его, взбрыкивал копытами и злобно ржал. Было ясно – не угостит подковой в лоб, так порвет здоровенными зубищами. Желающих рискнуть не было. Бывший боевой княжеский конь, этакий русский Буцефал, никаких итогов неустанной борьбы с зайцами на своей мощной холке видеть не желал.

По ходу мне наложили изрядный мешок с копченой лосятиной, утками, салом и сунули пару бутылок с настойкой на лесных орехах и рябине. Гуляй – не хочу! Зорька только фыркала и озиралась – не волокут ли еще рьяные бабы здоровенный штабель досок, чтобы порожняком кобылку не гонять?

Провожали, как родного – денег выдал вволю, пошить шубенки пообещал. Женщины даже махали платочками…

С боярским засильем на Руси как-то надо было бороться. Рыбу не лови, в лесу не озоруй, лосей не пугай, досок не пили – диктатура знати процветала. Где же вы, хваленые новгородские свободы? В других княжествах так может и крепостных-то не дерут.

На Матвееву заимку прибыл очень вовремя – перед началом битвы наших с боярскими. Бывший ушкуйник, уже опоясанный саблей из дамасской стали, и вражеский тиун со здоровенным мечом на боку, бойко орали друг на друга. За моим орлом стояли два подсобника со здоровенными сучковатыми дубинами, представителя аристократии поддерживали трое дружинников с копьями. Боярские воины глядели как-то кисловато и вид имели бледноватый – драться с ушкуйником у них, видимо, большого желания не было.

Но допускать свары было нельзя. Первым я отвлек Смелого, как звали ушкуйники своего атамана. Схватил его за рукав и зашипел:

– Матвей, окстись! Не вовремя ты это затеял!

– Сейчас всех гнид порешу! – прорычал бывший главарь тридцати профессиональных убийц Древнего Новгорода – ни одного в живых не оставлю!

У дружинников морды стали удрученными пуще прежнего. Надежды на мирное урегулирование конфликта таяли на глазах.

– Матвей! Здесь не булгарский берег, и не половецкая степь! Их потом несколько сотен придет! Доверься мне!

Компаньон медленно остывал. Потом плюнул, резко повернулся, и ушел, печатая шаг, к пилораме. Подсобники тоже понесли дубины к реке. Боярские дружинники повеселели и порозовели. Гроза прошла стороной. Мир и покой снизошли на берег Вечерки. Смертоубийства не произошло.

Я вежливо поклонился тиуну.

– Ты и есть здесь настоящий хозяин? – спросил приказчик.

– Совладелец.

– Требования боярина Твердохлеба знаешь?

– На лесопилке выше по реке доложили.

– Ты и там в хозяевах?

Кивнул и предложил:

– Может в дом пройдем?

Внутри ехидно хихикнуло – который опять я и выстроил.

Тиун согласился на изменение места для беседы. Прихватили для смягчения переговоров и достижения приемлемого для обеих сторон консенсуса, мешок с провизией.

Перепуганная противостоянием мужа и боярских людей, Елена махом накрыла обеденный стол чистейшей скатертью, подала стаканчики, ложки, каждому по тарелке, блюда под разносолы, хлеб и квашеную капусту. Дополнили припасами из сидора.

Начали с рябиновки. Тиун, по имени Антип, усмехнувшись в густую с проседью бороду, тут же предложил провокационный тост:

– За боярина Твердохлеба!

При этом он внимательно изучал мою реакцию – подниму ненужный хай, как пильщик перед этим, нечего с этим быдлом выпивать и лясы точить – пустая трата времени. Я, отрезая изрядный шмат лосятины, в грязь лицом не ударил – положил еду себе на блюдо и тоже поднял стопку:

– За знатнейшего человека Новгорода Великого!

Первые сто грамм рябиновой настойки пролетели просто на ура. Зажевывая, он кислой капустой, я – мясом лося, завели неспешный разговор умудренных жизнью людей.

– Ты, хоть и молодой, а гораздо толковей того, что на улице.

– Жизненный опыт разный. Я молод только с виду, а на самом деле мне далеко за пятьдесят. Он повоевал пять лет, и все на этом. А у меня много лет лечебной работы, пение, скоморошничество, изготовление карет, постройка двух лесопилок, обжиг кирпича. Сейчас начал постройку церкви.

– Наш пострел везде поспел, – протянул Антип, думая о чем-то своем.

Вдруг он хлопнул себя ладонью по лбу и заорал:

– Это же ты про Божью Матерь пел и деньги на храм собирал! И кареты ты один на весь город делаешь! А я, Иван-простота, удумался – где тебя мог видеть раньше!

– И лечу ваших хозяев-бояр тоже я.

– А не ты ли берешься за безнадежных больных, от которых другие ведуны отказываются?

– И они почему-то выздоравливают!

Посмеялись, разливая ореховую, и переходя к копченой утке.

Потом Антип запечалился.

– Жену у меня какая-то хвороба точит. Травки всякие пили, умаялись молиться, а она на глазах чахнет. Зиму, наверное, не переживет. А ведь мы почти тридцать лет вместе! Пятерых детей вырастили, внуки уже пошли. На лекаря, вроде тебя, у нас денег не хватает. Знаем, сколько ты с бояр-то дерешь! Завелся в Новгороде дешевенький ведун – за пятерку лечит. Супруга уж два раза ходила – каждый раз незадача: вечно его дома нету, не принимает. А ей все хуже и хуже. Прямо не знаем, что и делать.

– Так когда ж ему, дешевке новгородской, дома торчать? То лечит, то кареты делает, то церкви строит, то на лесопилке с тиуном настойки пробует.

Закончив, залюбовался Антипом с округлившимся ртом. Потом он с трудом выдохнул:

– Так это тоже – ты?

– Как ни странно, тоже я – в каждой бочке затычка! Но церковных книг не пишу, и с неводом рыбу не ловлю. Так что свободные дырки в моем времени еще имеются. Когда заявлюсь полечить баб, заранее сказать не могу. И искать меня нелегко. Поэтому давай ты мне объяснишь, где вы живете, а я при случае заскочу.

– А сколько возьмешь?

– С кем выпивал, с того денег никогда не возьму – обычай нашей семьи.

Он все не мог поверить в свою удачу.

– Совсем даром?

– Совсем-совсем. На крови клясться не буду!

Наконец-то поверил. Вскочил, бросился обнимать. До силищи Фрола ему было далеко – стерпелось легко. Целоваться, слава богу, тиун не полез.

– Благодетель ты наш! Целитель народный!

Лихо загнул, от всей души… Пока он меня тискал, от скуки вспомнилось как-то прочитанный по ошибке кусочек «Слова о Данииле Заточнике» 13 века. Там писалось: Голос твой приятен и образ твой прекрасен; мед источают уста твои и послание твое, как рай с плодами!

Вдруг Антипа вновь охватили сомнения:

– А не передумаешь? Не забудешь?

Говоря по-русски – а не брешешь ли ты, друг любезный, как это делают очень многие, по пьяной-то лавочке? Сам в прежней жизни этих говорунов навидался выше крыши. Шутки пока были неуместны, человек всерьез волнуется.

– Закуска вкусная была – лось, утка? – поинтересовался я у собеседника.

Он опешил – не был как-то в такой ответственный момент готов к глупым вопросам.

– Вкусно, конечно, – ответил боярский слуга недоумевая.

– Это жена Данилы наложила. Уж как они не верили, что я специально для них за свой счет еще одну пилораму поставлю! А на вас с женой мне и тратиться не придется.

В живой пример он поверил больше, чем в пустые клятвы и обещания. Вдобавок, у ребят был незадолго передо мной – видел все вживую. И опять понеслось по накатанной дорожке.

– Отец родной! – и тому подобное. Естественно – объятия, объятия…

Остро захотелось выпить. Дождался свободы, брякнулся на табуретку, налил. Увлеченно крякнули. Заели.

Немножко затошнило. Ну вот и все. Приехали. Срабатывает защита организма, поставленная волхвом от алкоголя. Пьянка на сегодня закончена – дальше после каждой рюмки будет только рвать выпитым и съеденным. Вдобавок махом протрезвею.

Посидим, поговорим, как приличные люди в иностранном кинофильме – хватит позориться азиатским геном.

– Ты адрес-то говори.

– Боярин Твердохлеб целую улицу развел из своей родни – аж пятнадцать дворов. И я возле него домик поставил – всю свою жизнь роду Мишиничей служу. Любого в Софийской части города спроси, тебе покажут. Ты-то сам, с Торговой стороны, что ли?

– Только в это лето в Новгороде объявился. Недавно избу отстроил.

– А где таких красивых лошадей взял? Неужели на базаре такую пару ухватил?

– Князь Давыд подарил за заслуги.

– Вылечил, конечно, такую злую болезнь, что никто и не брался?

– Советы дал.

– И он, за одно это, таких замечательных коней дал?

– Так получилось.

Еще посидели, потолковали. При попытках налить мне спиртного, просто стал прикрывать стакан ладонью. После двух попыток Антип и себе наливать перестал. Мы трезвели на глазах. Наконец разговор вышел на интересующую меня тему.

– Тебе с боярами бороться бесполезно. Силища у них большая, и друг за друга горой стоят. Никакой князь, даже нынешний, против них не вытянет. Они своей общей мощью и дружину княжескую, как муху сомнут. И ладно бы дело было какое неясное, спорное, можно было бы Твердохлеба за усы попытаться подергать – выбить послабления от поборов или еще что-нибудь – дак нету ведь ничего. Эта земля у них с деда-прадеда во владении. Не оспоришь никак. Боярин тут и царь, и бог. Так что даже пытаться противоборствовать бесполезно. Ни единого шанса одолеть Мишиничей у вас нет. Еще подумаю в Новгороде, с умными людьми посоветуюсь. Кстати, а пятнышко на лбу у тебя давно?

– Сколько себя помню, – недоумевая от странного интереса собеседника, ответил я.

На коричневую родинку обратил внимание еще в раннем детстве, строя себе рожи перед зеркалом. Это, конечно, было не ярко-красное бинди индианок, но ерунда заметная, некий отличительный знак. Женщины любили погладить ее указательным пальчиком после интимной близости.

Посидели еще с полчаса и разошлись – Антип к дружинникам, а я подался потолковать к Матвею.

– Ну и что? – раздраженно спросил Смелый, отбросив очередную доску. – Дело тухлое?

Колесо скрипело, вода, падая на лопасти с высоты, тоже шумела, подсобники навострили уши. Все эти факторы не располагали к дружеской беседе.

– Пойдем-ка на воздух, – позвал я бывшего спецназовца Древней Руси.

Матвей буркнул подчиненным:

– Заметите тут опилки, – и мы отошли в сторонку от лишних ушей, подальше от лесопилки, поближе к коновязи.

– Что там эта смазка для клинка так долго толковала? – злобно спросил убийца, обучавшийся ремеслу, как японский ниндзя – с детства. Против него всякая боярская шелупень выстоит с мечами и копьями в ручонках, столько, сколько обычная овца против хорошего забойщика скота.

Его раздражение тоже было понятно – как приготовишься к драке, а она вдруг не состоится – подтрясывает потом целый день, по себе знаю.

– Дело, говорит, скорее всего решится не в нашу пользу – слишком большая сила за боярами. Решили посоветоваться с умными людьми, может какая лазейка и отыщется.

– А если нет? – угрюмо спросил Матвей.

– Если не мы верх одержим, и не столкуемся на сносных условиях с Мишиничами, все, что можно порушим и сожжем, на Вечерке ни одной лесопилки не оставим.

– Жалко Лену, место ей нравится, уже обживаться взялась, и мужиков – только-только дома строить начали. И что дальше делать будем? К какому промыслу меня дальше приспособишь?

Тут он окончательно обозлился:

– На ушкуе меня не забыли, уйду опять половцев бить!

Уйдешь, уйдешь, голубчик, только не туда, а к Черному морю. И биться будем насмерть с неведомым врагом. А он про нашу специальность и не спросит – ему все едино. Вслух сказал:

– С другими боярами договоримся, на другой речке. Все равно останемся единственными, кто продает дешевые доски в Новгороде. Елена и подсобники с тем же успехом обживутся и на новом месте.

– А если боярские прихвостни продолжат тут наше дело?

– Ты, понимаешь, пришел уже на готовую пилораму, это было легко. А начинать с ноля, по выжженной земле, ох как будет нелегко! Повозишься, повозишься, да и плюнешь – близок локоть, а не укусишь. Все это легко, когда точно знаешь, как оно должно работать. А это знают три человека на тысячу верст вокруг: ты, я и Данила.

– Ты же где-то это видел?

– Очень далеко отсюда.

– А если сами придумают?

– Замучаются.

Подумалось: а до появления португальских умельцев еще пятьсот лет. Твори, выдумывай, пробуй!

– И с продажей бояре обычно не связываются, не лезут на рынок. А у нас хорошая лавка-амбар на Софийской стороне. Вот только с приказчиком незадача вышла – обокрасть нас пытался.

– Поедем зарежем? Ты для меня лошадку-то подогнал?

Нет, ну это в конце концов надо пресекать и изменять такое отношение к делу. Ни одного свежего решения! Только убить да прибить у молодого на уме.

– Матвей, мы куда за приказчиком поедем? В половецкие земли?

У Смелого думалка работала очень хорошо – в атаманы одной лихостью не пробьешься, трусов на ушкуях не держат, изрядный ум нужен. Секунды две поработала недюжинная смекалка.

– Ну, извини. Пытаюсь выгрести, как привык. Этот вражина далеко убежал?

– С поличным взяли, деньги назад отобрали.

– В живых оставили?

Я покачал головой и поцокал языком: неистребимое ушкуйничество перло изо всех щелей. Но ответил:

– Виру платить было неохота.

– Это верно! – увлекся Матвей новым подходом к делу. – Мы люди небогатые, денежку беречь надо! Можно его просто в рабство продать! А может он еще кого успел обокрасть? Я бы эти денежки из него выбил! Хорошо бы хоть язык ему вырвать… И жаловаться не пойдет!

Тут он осекся, почувствовав на спине осуждающий взгляд неслышно подошедшей жены. Елена констатировала:

– И вот такой он всегда! Голимый убийца, клейма ставить негде… И что у нас еще плохого?

На пару изложили сегодняшнее положение дел.

– К папе надо обратиться. Он найдет хорошего и честного человека.

– Лучше Ермолая не сыщешь! – сказал, как отрезал атаман ушкуйников.

– Фу…, да он урод какой-то… – капризно протянула Леночка.

– Он не урод, а ушкуйник, покалеченный в бою! И мой побратим, между прочим!

Позиции обоих вызывали некоторые сомнения. Конечно, нельзя судить о человеке по внешнему виду. С лица – не воду пить. И, вместе с тем, не отпугнет ли особо страшная рожа покупателей?

Конечно же, по пустякам я с Матвеем спорить не буду, мне главное – в поход его организовать. Рублем больше, рублем меньше, на фоне грядущих катаклизмов после столкновения Земли с громадным метеоритом – значения не имело никакого.

Если не справимся, живыми все равно не вернемся, а деньги утратят свое значение. Можно и поглядеть на бывшего бойца просто из любопытства. Закинули мешок с остатками провианта на терпеливицу-лошадку.

– Побратима-то твоего, сумеем найти сегодня? – поинтересовался я у древнерусского маньяка.

– Да куда ж ему деться! – гаркнул боец, взгромождаясь на Вихря, в котором видел близкое по духу существо. Оба в своей жизни немало повоевали и хорошо чувствовали родство душ.

Ушкуйник похлопал коня по могучему боку, тот отозвался приветливым ржанием. Звучало, как диалог воинов:

– Может удастся врага какого поймать?!

– И копытом его по морде, по морде!

Я лучше себя чувствовал на приветливой, какой-то уютной Зорьке. Мы поскакали в сторону Новгорода, беседуя по пути.

– Ермолай в соседнем дворе рос, детство провели вместе. Все делали на пару: гоняли по улице, купались летом, катались на санках зимой, дрались с соседними ватагами ребятишек. У обоих отцы – ушкуйники, и мы для себя ничего иного и не мыслили. Потом пришли на один ушкуй. Вместе плавали, вместе воевали. В прошлом году плыли в низовьях Волги. Жара стояла несусветная! Пристали к берегу на ночевку. Никаких степняков и близко-то не было, часовые вокруг лагеря стоят. Решили искупаться, терпеть духоту сил больше не было – рубахи под кольчугами потом истекают. Сумерки уж были. Молодежь скинула кольчужный доспех, полезла в воду. Матерые бойцы предпочли остаться на берегу. Мне, как ни хотелось тоже раздеться и окунуться в Волгу, пришлось остаться с опытными мужиками – атаман как-никак. Кругом шумит дубрава, ветерок обдувает. И тут и началось! Есть такой лесной народ – мокша. Кинулись из леса с трех сторон, топорами замахали. Они на русичей вечно в обиде: грабят их постоянно, часто уводят в полон девок – приходиться им от княжеского разбоя глубже в чащу прятаться. Ну а уж когда перевес в силе чувствуют, бьются беспощадно. А из кустов их лучники-охотники стреляют без промаха. Стрелы так по доспеху и молотят. Тем, кто на берегу остался, только шеломы одеть, да саблю выхватить – секундное дело. А вот тем, кто в водичке полоскался, несладко пришлось. Целыми всего два человека из сорока остались – мы тремя ушкуями шли, треть окупнуться решила. Ермолаю стрелы левую руку и правую ногу пробили, лицо в двух местах порвали. Мы этих лесовиков махом зажучили, кого перебили, кого в плен взяли, остальных назад в чащобу загнали. Побратим за год выздоровел, но ходит, сильно хромает, левая рука ничего удержать не может, личность страшно перекошена. Елена всего раз его увидела, ей аж дурно стало. На работу нигде не берут – и неловок с одной-то действующей рукой, и жуток внешне. Отца два месяца назад убили булгары. Ермошка с матерью вдвоем остались. Едят то, что на огороде выросло. Я подкидываю, что могу, но последнее время все реже и реже: в свою семью и хозяйство приходится много вкладывать. Давай, Володь, возьмем парня – уж очень они с матушкой нуждаются.

В таких просьбах перед такими путешествиями, как то, что нас ждет в недалеком будущем, не отказывают. Впрочем, я бы, наверное, и так не отказал.

Заверив компаньона, что его увечный друг может приступать к работе хоть завтра, задумался. Что-то еще, несомненно важное, вылетело из головы. Отвлек от этих мыслей снова Матвей.

– А мы можем Ермолаю немного денег хоть на первое время выдать? И мне с Еленой что-то отсыпать…

Душа загоревала: экий я дурачина и простофиля! Большой, а без гармошки! Подлец Алексей работникам лесопилки не платил!

Жестко натянул поводья. Тпру! Зорька встала. Наверное, с неприятной мыслью – досок все-таки подтащат…

Смелый остановил Вихря, внимательным ястребиным взором оглядел окрестности – не видно ли где затаившихся врагов и прислушался: не хрустнет ли где веточка под чужой ногой подкрадывающегося охотника на чужого человека. Мне показалось, что он даже принюхался… Негромко спросил меня, готовый в любой момент ласточкой спрыгнуть с коня и завертеться убийственным колесом:

– Что? Где?

– Ты прости меня, – покаянным голосом начал я, – совсем эти боярские прихвостни мозг проели. Забыл деньги раздать. А опасности нет никакой, не напрягайся. Ваши рубли вороватый приказчик пытался утащить.

С этими словами вытащил кошель и начал отсчитывать монету.

– Эта гнида еще и возчикам, и лесорубам ничего не платил, – заметил компаньон, уже стоящий рядом, – им в первую очередь надо отдать. Мы-то, если серебра не хватит, рыбы наловим.

Я аж застонал. Да, в ушкуйных идеях относительно наказания для вороватого приказчика было много хорошего. Так и хотелось Алексею что-нибудь вырвать и куда-нибудь гаденыша продать. Да и мысли подсобников, об удалении уха с одновременным пристраиванием жулика на кол, уже не казались чрезмерно жестокими. Собаке – собачья смерть! И имеется в виду вовсе не лучший друг человека…

Считал, считал и считал. Когда в изрядно уменьшившейся мошне появилась приятная легкость, ссыпал деньги назад и сунул ее в руки компаньона целиком.

Он зароптал:

– Лишка даешь! По-справедливости надо делить!

– Ты знаешь сколько я зарабатываю? Есть еще одна пилорама, люди кареты для моих продаж делают, другие кирпич обжигают. Мне деньги за пение и рассказывание анекдотов, за лечение дают. А ты зарабатываешь в десять раз меньше. У меня Забава ни в чем отказа не знает, а у тебя Елена, поди, уж умаяла разговорами, чего она хочет купить. И ты еще мне указывать будешь, сколько основному работнику платить?

Аргумент с Ленусей сломил его сразу. больше ненужных споров не было. Немножко проехались молча.

– Кстати, доски на коляски я тоже твои беру.

– Общие.

– Скоро я уеду, будешь за порядком приглядывать, мою долю Забаве отвозить.

– Куда хочешь податься? – поинтересовался Матвей.

– Мир спасать.

Собеседник аж крякнул.

– Круто берешь! Может пусть так постоит?

– Громадный камень к Земле летит, много злых дел наделает. Слишком сильный удар нас ждет. Слышал про Апокалипсис?

– Попы говорили. Но может обойдется?

– Мне двое сказали. Волхв, который меня учит, и колдунья, что будущее предсказывает. Бабенка сама пришла. Они с кудесником даже не знакомы. А Наина еще рвется со мной идти. Она про поход ничего сказать не может, там все как темной пеленой укутано. Может, живыми и не вернемся.

– Тебя ж тронуть никто не может!

– Нас где-то там черный колдун ждет. Мою защиту он махом пробьет, под укрытием ведуньи немного дольше продержусь, да может Ванька еще поможет. Бог даст, осилим эту нечисть. Ну а если не вернусь, Забаву не бросай, попытайся наших женщин увести. Хотя шансов у вас спрятаться будет немного.

– Да мы в лес!

– Он весь огнем пылать будет.

– Пещеру большую знаю!

– Обвалится вам на голову. Уцелеет по всей Земле людей считанные единицы. Я решил, что лучше рискнуть, попытаться от врага отбиться, чем всех этих потрясений сидеть ждать и слушать успокаивающие речи от своей бабы. Иван – орел, ничего не боится, сам вызвался идти. Надо только ему хоть сабельку купить.

– Он что, еще и не боец?

– Зато отважный очень. А кто посмирней, пусть дома, при жене посидит.

Через мгновение Смелый, уже с земли, схватил меня за грудки, пригнул лицом к себе и зарычал:

– Ты меня трусом назвал?!

Фу ты, ну ты, лапти гнуты! Я в его годы к таким вещам поспокойнее относился. Просто если обвиняли в трусости, брали на понт, как говорили в мое время, смеялся в глаза и отвечал – проверьте. Желающих обычно не находилось.

Молодой что-то чрезмерно горячится на ровном месте. У русских князей почти у всех были различные прозвища. Мономах, Большое Гнездо, Невский. Часто по личным качествам: Вещий, Мудрый, Великий. Отважных называли Барс, Удалой, Удатый. А вот клички Смелый почему-то не припоминаю…

Да и за что ее могли дать не ведающие страха ушкуйники? Возможно, больше с ироническим подтекстом?

Однако Матвей меня тряс все сильнее. Пора было унимать сокола нашего – а то пришибет второпях, не успею мир спасти.

– Что ты, что ты – и в мыслях не имел. Я уж через месяц с ватагой к Русскому морю ухожу. Мне Забаву защищать надо, слишком ее люблю.

Новая мысль пронзила парня.

– А я Елену выходит меньше люблю?!

– Не мне судить. Но вот Иван за Наиной пошел, безумно любит, боится потерять. А ты в лесу, в пещере или еще где рассчитываешь отсидеться, Бог тебе судья.

Матвей меня бросил, отошел, сел, по сути – шлепнулся на обочину. Мало того, что унизили, так еще и доказали, что правы! Такого в его короткой жизнедеятельности еще не было. И любимейшая Леночка под угрозой! А он в чащобах, да в неведомых буераках отсиживаться будет!

Он вскочил. И зазвучал привычный командный голос:

– Я иду с вами. Это не обсуждается. За Ленку кого хошь зубами порву!

Вот это по-нашему, по-походному! Приятно слышать такие речи от бойца, который пойдет с тобой черте куда, и будет сражаться невесть с кем.

Остаток пути обсуждали, как и куда идем, что из оружия и съестных припасов возьмем с собой, чтобы не быть излишне отягощенными, будем ли брать в дорогу коней, какую шашку купим кирпичнику и много, много всего. Как это пели в моей прошлой жизни: И кое-что еще, и кое-что иное, о чем не говорят, чему не учат в школе…

Новгород Великий встретил перезвоном колоколов. Дело двигалось к вечерней службе. Божественные звуки, по данным 20 века убивающие многие инфекции, вплоть до чумы и сибирской язвы, плыли в воздухе. Не даром звонари никогда не болеют простудами. Во время больших эпидемий звонили без перерывов, и это помогало. Не даром это звучание зовут благовестом! Называют и говорящей иконой, и звучащим солнцем. И отступают и бронхиальная астма, и гипертоническая болезнь, повышается иммунитет. Тусклое бренчанье кирхи или заунывное пение буддийского монаха, русскому человеку это чудо православного храма не заменят.

Подъехали к дому будущего приказчика. Матвей соскочил с коня, рванулся в избу побратима. Небольшая собака гавкнула пару раз и утихла. Ушкуйника она знала с детства, за меня мой запах все объяснил – друг пришел не только к хозяину, а и к ней, дворняге. Она завиляла хвостом, и пока я заводил лошадей во двор, всячески проявляла свое расположение.

Бывшие воины, не торопясь, подошли ко мне. Да и как тут поторопишься: правая нога приволакивается, левая рука согнута в локте и малоподвижна. Зато правая рука жестикулировала за двоих. Речь, слава богу, не пострадала. А вот лицо оставляло желать лучшего: перекошенное, изборожденное шрамами. Лену можно было понять – Квазимодо на этом фоне казался бы красавчиком. Украшением для любой торговой точки, Ермолай, конечно не являлся.

Жалко парня было до ужаса – зримая вторая группа инвалидности в двадцать лет. Молодые тащатся на военные и различные боевые книжные истории. Смерти никто не боится! А людей без рук, без ног, слепых и прочее, прочее, хоть один из них рассматривал подолгу? Отводят глаза, скорее бегут мимо – нас это не коснется! Мы победим! В крайнем случае убьют.

И не знают, что на одного убитого приходится пятеро раненных… И-эх! Те, что долго в военных госпиталях лежат и выходят пожизненными инвалидами без всякой надежды на улучшение, изучили этот вопрос и ответ на него в мельчайших подробностях.

И жалеть паренька было нельзя – разнюнится и поковыляет на паперть милостыню просить. Хрен с ними со сверхдоходами, Матвеева побратима в беде не бросим.

Не люблю глазеть на увечных, как и многие другие люди. Ущербные это чувствуют, и начинают от испытываемого неудобства беситься: грубят, стараются оборвать общение. Мне сейчас это ни к чему.

Поздоровавшись, сразу, не отводя взгляда, начал расспрашивать.

– Грамотный?

– Конечно.

– Считаешь хорошо?

– Не жалуюсь.

– Опыт торговли есть?

– Никакого нет.

– Жрать дома нечего?

Ермолай опешил.

– А при чем тут…

– При том, что ты уже принят на работу, сейчас дела идешь принимать. Позови мать!

Спрашивать в этот раз он не решился.

– Мама, мама…

Немолодая женщина на голос ребенка вылетела на крылечко.

– Что Ермошенька? Не обижают?

Эх, мамы, мамы… Всю жизнь за нас боитесь – не обидел ли кто здоровенного деточку, от внешнего вида которого вечером прохожие прячутся, а наряд полиции старается объехать тихим проулком, чтобы ненароком не обозлить.

Я выстроил начальственную рожу. Матвей тут с детства ошивался, сопли утирал, не авторитет. А чужого всегда слушают с большим вниманием.

– Ваш сын с сегодняшнего дня работает в лавке-амбаре, торгует досками, которые пилит его друг – показал рукой. – Сейчас мы отправляемся на рынок, пусть оглядится, что к чему.

Она всплеснула руками.

– О господи! А мне и угостить-то вас нечем!

Да, компаньон был прав: нищета в самом расцвете, близка к апогею. Стащил с Зорьки мешок, еще изрядно набитый провизией.

– Матвей! Помоги в дом оттащить, хозяйка покажет куда. – И опять ей: – Они вернутся, голодные, как собаки. А оба завтра в силе нужны. Здесь еда кое-какая, покормите потом наших ребят.

Мать и пильщик подались с сидором в дом.

Заинтересованная забытыми запахами собака увлеченно скакала рядом. И тебя, помесь Дружка и Жульки, породы новгородская сторожевая, надеюсь хозяева не позабудут. Данилова пилорама одарила нас вволю. Ермолай было начал: