Текст книги "Неожиданность (СИ)"

Автор книги: Борис Попов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 78 страниц)

– А говорят, ты лучший из лучших! Лечишь безнадежных, тех, кому отказали другие лекари, детей. Приезжаешь единственный из всех на дом и деньги за это берешь небольшие. Всех вылечиваешь. Можешь день и ночь сидеть возле больной, не спать и не есть, и так три дня!

Да уж, Новгород город по моим понятиям небольшой, знати круг узкий, новость облетает город в считанные дни. Рассказам не было конца, пациентка оказалась слишком говорлива.

– А у меня, как и вчера, с сердцем неладно: то жжет, то печет, то крутит. Старуха с косой, видно, уже подошла. Другое ничего не болит, все отлично.

Болезнь была ясна – это ипохондрия, думал я. А вот, кстати и лазейка. Выключил у нее сознание. Боярыня уронила голову на грудь, вся обвисла. Да, надо было ее положить, вдруг бы упала и расшиблась, я бы себе не простил. Обмишурился, старый!

А кудесник-то я еще молодой. Открыл ее мозг. Оттянул защиту от чужого влияния. И начал вводить то, что теперь женщина будет считать непреложной истиной. Она сама это видела, и сама это испытала.

Вода мокрая, огонь обжигает. Я запихнул информацию к сведениям, которые абсолютны для любого человека.

Ведун лечил ее пять дней, дольше, чем любого другого. Ее болезнь была страшна. Всегда надо свои идеи перекладывать мыслями больного, типа как закладывать ребра жесткости. Лекарь убивался, как мог, не ел и не спал. Говорить об этом нельзя никому, даже самым близким. Это страшная тайна, и хранить ее надо всегда! И ведун сделал невозможное – вылечил навсегда! Спас жизнь!

По ходу убрал ей варикоз вен голеней, полученный от нагрузки при родах. Возвратил защиту мозгу. Ну, что же, пора включать дамочку.

Она пришла в себя. Стала глядеть на меня. Я устал зверски. Сидел в холодном поту. Боярыня погладила меня по плечу.

– Бедный, как ты трудился…, пять дней не спал, не ел, разве так можно?

Можно, еще как можно. Мне полежать бы. Сидя, меня качало. Да уж, досталось неопытному волхву, ничего не скажешь.

– Сейчас тебя уложат.

Хозяйка похлопала в ладоши. Тут же ворвались две крепкие тетки, видимо, дежурившие в коридоре.

– Может тебя вообще отнести? – так сейчас ратников позову.

– Дойду потихоньку.

– Глашка, Машка отведите потихоньку ведуна в комнату Ксюшки, там свежее постелено, разуйте и уложите на кровать. В дороге, не дай бог, уроните, отдеру обеих на конюшне, как сидоровых коз, месяц лежать будете. Дежурить возле двери, с другой стороны. Если похлопает, как я, забегайте и делайте все, что ведун скажет. Меня не ищите! Пока он тут, другого хозяина у вас нет! Мастер, готов? Пошли!

Четыре крепкие женские руки поставили меня на ноги, которыми мне осталось только передвигать. Боярыня шла сзади и следила за процессом. В комнате Аксиньи упал на топчан. Уф, еле дошел.

Кроссовки с меня тут же сняли. С ними, при всех переодеваниях, летом не расстанусь. Я их, собственно, за три дня перед перебросом и купил. Раздеваться отказался.

Хозяйка спросила, что я буду кушать? Попросил жареного сома. Подумалось: сейчас полежу с пол часика… и утонул в волнах ласковых сновидений. Там лес и дол видений полны… Проснулся через три часа, бодрым и отдохнувшим. А то иной раз встаешь, квашня квашней: руки и ноги еле двигаются, в глаза как будто песка метнул кто-то, головушка варить отказывается, дикое желание опять уснуть, совершенно неосуществимое, что тебе тут же доказывает организм.

Жрать хотелось страшно. Нужно сейчас поискать туалет, а потом боярыню. Выскочил из комнаты и оба-на, а я про них и забыл. Женщины стояли, как каменные идолы неведомых племен, исчезнувших в мрачной тьме очень давних веков.

– Ну что, девчата, заждались?.. – спросил я весело.

Девчата молча глядели чугунными рожами. Без прямых команд, здесь, видимо, тоже не обойдешься. Ткнул пальцем в ближайшую:

– Ты – показываешь мне туалет. А ты, – сказал второй, – ищешь боярыню, и спрашиваешь, когда и куда мне подойти на ужин.

– Но она не велела ее искать!

– Это ты не так поняла, чего она хочет, – пресек я ропот, пусть и временно, но подчиненного мне человека. – Она запретила уточнять мои приказы. Сейчас я вам хозяин, и я голоден! Пошла быстро!

Тетка замела юбками по коридору. Конечно, мини-юбку ей носить уже поздновато, но чуть-чуть укоротить платье бы не помешало. Другая уже вцепилась мне в левую руку. Мягко высвободился: обойдусь. Время слабости уже прошло. Показывай-ка дорогу. Она бойко засеменила в нужную сторону. Вышли из туалета, вернулись в выделенную мне комнату. Велел подать отвар мыльного корня, помыть руки. Махом притащила. Видать, попадать на конюшню, с ее карательными функциями, и превращаться там в сидорову козу, было неохота. Поданный взвар пенился не хуже Любиного – тоже умеют хорошо делать.

Пришла хозяйка: ужин готов, и мы погнали в столовую. Боярин уже сидел за столом и наливал себе водочки. Я тоже пододвинул свою чарочку, решив выпить после такой нагрузки, как сегодня. С работой ведуна – и не сравнишь!

Хозяин от удивления аж открыл рот.

– Лекари же не пьют!

– Мне можно. Я немножко другой, посильнее.

– Это точно, – крякнул он, и бросил быстрый взгляд на жену – видимо вспомнил предыдущие неудачные попытки.

Булькнул и мне. Ахнули и заели. И эх, хороша боярская жизнь! Можешь всю жизнь ничего не делать, и как сыр в масле кататься. Человеку, вроде меня, который на ровном месте затевает новое дело при уже имеющемся достатке, и поедет в глухую чащобу учиться, осталось только и позавидовать.

Очень хорош и крупен был сом. Катя подавала куски от экземпляра поменьше. А этот здоровяк лежал, аккуратно порезанный на большущие куски на серебряном блюде. К нему прилагалась здоровенная ложка из того же благородного металла. После переезда тоже обзаведусь серебряной посудой.

Блистал и повар. Его рябчики так и манили своими легчайшими изысканными привкусами. Незначительная горчинка придавала блюду

необычайную пикантность – все было объедение. А расстегаи и кулебяки – просто изумительны. Блины с черной икрой удачно дополняли стол. И все это, всего лишь дополнение к неимоверных размеров сому. Редко я так объедался!

Да уж, все изыски грядущего, все эти крабы и креветки, кажутся слабоваты против блюд из сома и рябчика. Да и красная икра, даже и в обнимку с черной, уступает свое коронное место вкуснейшей щучьей! Ели молча, лишь изредка набулькивая себе для аппетита горячительный напиток. Даже и боярыню привлекла эта немудреная задача, и испросив моего разрешения, она принялась наливать себе заморское винишко. Из-за стола еле встал.

Мы с боярином прошли в кабинет для разговора. Упали в редкие для Руси в ту пору кресла и вытянули ноги. Он начал:

– Получилось у тебя хорошо. Давно ее такой не видел – какая-то живость в бабе появилась. А то целыми днями и ноет, и ноет…, невозможно слушать ее жалобы. Аж недобрые уже мысли стали появляться: постричь ее в монастырь, отправить пожить к брату в Киев или к взрослым уже детям. А мы ведь много лет уже прожили вместе, семь пудов соли успели съесть на двоих. Женился по сильной любви, а сейчас чую – сердцем уже прирос! Расстроится она – и я мрачнее тучи. Плачет? На весь день из колеи выбит. У нее сердце каждый день прихватывает? И у меня щемит. Того и гляди, обоих на кладбище свезут и закопают. Хотел отвлечься – бабенку завел. И что за притча: с той лежу, а об этой думаю. Тут уж не до чужой ласки. А после тебя – по дому бегает, песенки поет, весела необычайно. Все, как в прежнюю пору! И надоело, видать, целыми днями валяться на кровати и ныть: сама с кухаркой за сомом побежала для тебя. Совсем переменилась с твоей легкой руки. А надолго нам это счастье?

Я улыбнулся – навсегда.

– Не ошибаешься?

– Если что, присылай людей за мной, махом подскочу. И деньги твои отдам, и жить у тебя буду, пока точно не вылечу.

– На деньги мне наплевать. Тревожит другое: почему эту паскудную болезнь другой ведун даже облегчить не смог, а ты вон как изловчился?

Задумался: открыться или нет? Неизвестно, как к этому относятся сейчас. Двадцать пять лет назад, когда заезжий князь исподтишка и по– подлому убил чародея ударом в спину, бояре были за власть. Поглядел на пожилого собеседника: а ведь он и в ту пору был уже далеко не мальчик, на чью сторону встал? Может, топор выборному правителю Новгорода точил?

Сейчас проверю, и, если что, от прямого ответа увернусь, совру, что в далеких краях учился по-другому, чем местные. Спросил: а вот тут у вас как-то давно случай был, кудесника убили, слыхал?

Он посуровел лицом.

– Я в этом даже поучаствовал вместе с моей дружиной…

Точил, ох точил!

– Мы встали на сторону народа. Ратники не отказывались, охотно пошли. Стоит народ и мы, а напротив князь с дружиной и бояре. И смяли бы мы их, очень много нас было. И тут эта княжеская подлость! Народ разошелся, и я плюнул, и своих увел. Мои бойцы горячились, кричали: да я, да мы, за правду встанем! Пришлось вразумить: против нас княжеское отборное войско и несколько боярских дружин. Перебьют и глазом не моргнут. Это не за родину кровь пролить. Родина вон по домам пошла, баб тискать, да щи с салом трескать, а мы за это умирать тут будем? В общем, я уезжаю, а вы бейтесь, сколько сумеете. Благодарный Новгород напишет на ваших могилах: здесь покоятся самые большие дураки, которых я знал за всю свою историю. Развернул коня и поехал к дому, а бойцы следом пошли. Вот и вся история.

Ай да боярин, ай да сукин сын! Выступил прямо как комиссар времен гражданской войны. Только те красноармейцев зажигали, а он погасил. А так один в один. Ну, такому можно все рассказать, не продаст.

Я поведал заключительную часть своей истории.

– Учусь у волхва. Уже научился кое-чему, чего другие лекари не умеют: лечить сглаз и болезни, как у твоей жены.

Боярин, поразмыслив, высказался.

– Кудесников я всю жизнь уважал. Лечат очень хорошо, жизнь и погоду предсказывают точно, в общем – много чего умеют. Религию их принять не смог, с рождения христианин. Думал, они только единоверцев лечат. А посещать их капища в жизни не поеду. И Анастасия из очень набожной семьи. Ты, может, причастил ее там по-вашему, кровью младенцев?

Подумалось: а потом эти выдумки плавно перешли на евреев. Волхвов извели, а враг-то церкви и государству нужен. И понеслось обхаивание иудеев. Украли чего? Жидомасоны. Революцию кто сделал? Вот он, я его за пейсы поймал! И так далее по нарастающей. Хочется гаркнуть: а мы-то куда, русские, глядели?

А евреи нация работящая, толковая, трезвая, очень знающая. Глупого у них один раз в жизни видел. Так помню всем коллективом этой белой вороне поражались.

Доняли они меня в прошлой жизни единственный раз. Работал в ту пору молодым врачом-интерном. Легла ко мне в палату старенькая иудейка. Успела сдать несколько анализов, бойко поругалась с палатной медсестрой и, пролежав ровно один вечер, выписалась.

Через пару дней приполз ветхий муж. Он весь, бедолага, трясся и больше всего я боялся, что он затеет свой уход из жизни сейчас. Поэтому посетитель бережно мной усаживался, и каждый раз неминуемая кончина отступала.

Он забрал выписку и, отдохнув на заботливо выданном стульчике, повздыхав над неудачной национальностью с виду приличного врача (вот Соломон Израилевич Саре бы точно помог, а у вас все не то…) ушел. Потом, через день, опять пришел.

Жена вспомнила, что еще сдавала кровь из вены, а результатов этого анализа в моих письменах не было. Просьба немедленно выдать! Я впал в задумчивость: что же еще она исхитрилась сдать за вечер? Наконец дошло – реакцию Вассермана на сифилис. Делается в отдельной лаборатории несколько дней. По срокам должна быть готова завтра.

Объявил об этом дедушке. Заверил, что венерических заболеваний у его жены нет и быть не может. Услышав близкую его национальному духу фамилию, он успокоился, и удалился. А процесс продолжал нарастать, как снежный ком. Хитрый анализ был утерян.

В медицине часто что-то теряется, особенно карточки пациентов в поликлинике, чему почти каждый был свидетелем. Еще через несколько дней мы с палатным врачом были призваны на разборку к заведующему отделением. Он обвел нас своими грозными очами и объяснил, что дела наши очень плохи. У евреев нашлись родственники и в горздраве, и в облздраве. Они уже вызвонили нужную лабораторию и узнали, что о сифилисе у бабушки Сары речь и не идет, спирохеты не выявлено. Но для спокойствия старичков велели выдать бумагу немедленно. Дед придет сегодня, после обеда, поев чего-нибудь кошерного и закусив это мацой.

Я робко предложил сбегать и получить требуемое. Заведующий объяснил, что просто так такие сведения, в письменном виде, мне никто не даст – медицинская тайна. Поэтому их не могут получить сразу и вышестоящие. Вот и нам положено отписать в лабораторию с указанием, для чего нам это нужно, за подписью главного врача на больничном бланке с печатью. А когда дадут ответ – неизвестно.

Но одно ясно точно: пока все это длится, заведующего наверняка снимут с должности, а с нами сделают что-нибудь нехорошее. Решать поэтому надо быстро.

И мы стали решать. Бумага настоящего анализа от другого пациента выглядела довольно-таки убого – серенькая и маленькая, явно низкого качества. Взяли здоровенный бланк с печатью больницы и написали все, как положено на белейшем и глянцевом листе: реакция Вассермана отрицательна, реакция Кана отрицательна и так далее. Поставили свои Ф.И.О. полностью. Каждый шлепнул свою врачебную печать. Получившийся документ впечатлял. Больше мне его в руки не давали, чтобы, не дай бог, молодой не порвал, не испачкал, не измял.

После обеда была выдача этой красоты родственнику пациентки. Тот, надев очечки, внимательно изучил наше изделие. Оно его порадовало. К Вассерману подошла кавалерия из-за бугра, в виде Кана. Успех был несомненен. Он бережно уложил трофей в папку и гордо удалился. А мы, все трое, вздохнули с большим облегчением.

В это время я, вдвоем с коллегой, тоже интерном, нанялся на стройку, позабавиться на отбойном молотке. Дело в том, что государство нам платить никак не хотело. Рядом врачи за ту же работу получали в полтора-два раза больше, не гнушаясь подработками, нам это было запрещено законодательно. И летели мы мимо кассы! В общем, как говорил в ту пору народ, хочешь сей, а хочешь куй, все равно получишь…, то что заработал!

Левые заработки, конечно же были – выйти вместо кого-то в ночь, подменить в приемнике и заложить на свободные пять коек одиннадцать человек (да пусть по двое пока полежат. А последнего в ванну заложи – ему там поуютнее будет. И верно: перенесли все, а две девахи, сдружившись на одном топчане, расселяться отказались. Так и ушли, обнявшись).

За это платили сами просившие, Родина ни копейки не давала. Сунут наутро червонец в хищную лапу и айда работать дальше. Как говорили в ту далекую пору: на ставку врачу есть нечего, а на две – некогда. А у нас семьи, маленькие дети. Заработок нужен позарез. Заработанных в больнице денег катастрофически не хватало.

А в стране развитого социализма работы на всех было вволю, безработные не водились. Вот мы и сняли белые халатики, переоделись в рабочее, сверху накинули телогреечки, и вперед, на стройки рабочего дня! Для нас, скорее, вечера.

А по пути, вдруг встретили сладкую парочку! Дедушка выгуливал бабушку. Обычное дело. Сразу представилась громадная жалоба на всех сразу: на нерадивую медсестру, заведующего отделением и палатного врача, прошляпивших важнейший анализ. А в завершение – апофеоз: доводим до Вашего сведения, что занимался нашим делом сантехник в грязной фуфайке.

Немедленно прыгнул за сугроб и лежал там, покуда старики не ушли за угол. В общем, гроза миновала.

А в целом к евреям, я относился нормально: вместе учились, вместе работали. Помогали друг другу.

Уважал их за мужество, проявленное в Отечественной войне 1941–1945 гг., один генерал Доватор, за которого немцы назначили крупную награду, чего стоил! Евреев в ту войну билось на фронтах за мою будущую свободу полмиллиона. И сто тысяч их не вернулось к своим семьям. Смелая и очень талантливая нация! И мне с ними делить нечего.

– Я в Христа не меньше вас верую! В церкви часто свечки Божьей Матери ставлю. Последний раз был – о Софийском соборе речь с батюшкой вел. У меня еще Богом, данный голос недавно появился, вот священнослужитель и переживал, что я не в церковном хоре пою. А он мою голосистость слышал: перед этим сам позволил в церкви молитву спеть.

Про кровь младенцев – это злые выдумки. Говорить жене твоей, что лечили только мысли, а не сердце, и не пять дней, а около часа, не нужно – все равно не поверит и будет горевать.

– Поверь, я лишнего не сболтну!

– В тебе-то я уверен, а вот бабья прислуга ненадежна. Поди полно борцов за правду, как в твоей дружине в давнюю пору. Только и будут бегать, хозяйке нервы трепать, хоть перед этим и объявишь о молчании на эту тему.

– Засеку гадин!

– Нет, тут надо поумнее действовать. Лучше будет просто уволить. А чтобы узнать, кого именно карать, надо найти доносчицу. Такие всегда есть.

– А как ее узнать?

– Сейчас махом сыщем. Давай позовем боярыню.

Он свистнул слугу, тот махом сбегал, и дама тут же объявилась, думая, что что-то понадобилось ведуну. Муж спросил.

– Среди твоего бабья есть желающие докладывать о делах и речах подруг?

– А зачем это тебе?

– Мне не надо. А вот ведуну понадобилось – заботится о твоем здоровье.

Узнав столь вескую причину, боярыня, намаявшаяся от мерзкой болезни, сразу же нашла стукачку.

– Аглая всегда очень рвется все тайны выдать. Пыталась ее от этого отучить, и ругала, и наказывала – все бесполезно.

– Зови эту служанку, поговорить надо.

Хозяйка вышла.

– Кто говорить будет? – спросил боярин.

– Если хочешь, то я могу.

– Давай. А то и не придумаю, что сказать-то.

– Сколько эта Глашка у тебя получает?

– Рубля два-три.

– Еще рубль осилишь?

– А то.

– Боярыню отошли куда-нибудь, пока бабу обрабатываем.

Он кивнул. Прислужницу привели. Боярин пожелал чего-то, жена ушла исполнять. Начали.

– Глаша, говорят ты мастерица рассказывать о подружках: кто что говорит, делает?

Слухи о мгновенном переходе в неприятный статус сидоровой козы уже, видимо, достиг людской. Она заметалась:

– Не помню ничего! И не знаю, о чем они там лясы точат. И больше говорить об этом не буду! Хотите поклянусь на Библии?

– Конечно хочу. Только не в твоих выдумках, а в том, что нужно твоим хозяевам.

Она успокоилась. Риска для спины не было. Я потихоньку к ней пригляделся: ровесница боярыне, возможно выросли вместе, особых болезней нет, слегка худовата. Продолжил:

– Заработать хочешь?

– Кто ж не хочет. А что делать надо? Может отравить кого?

Жадновата и убийца в душе. Трюк с Библией с ней не прокатит.

– Нужно послушать, что бабы болтают о лечении боярыни. А ей будет очень вредно об этом слушать. Вот и нужно их выявить и доложить боярину – только о тех, кто рвется сказать хозяйке. Только ему, ей не надо. Желательно общаться наедине. Доклад каждую неделю. Раз в месяц – рубль.

– Ого-го!

– Будет что-то срочное, сразу беги. Оговаривать никого не надо. Тебе это ничего не даст. Позовут меня, а я ложь вижу! Тебя засекут насмерть. Беги, работай.

Вернулась боярыня, принесла какую-то ерундовину. Потом ушла. Мы остались вдвоем.

– Лихо ты ее.

– Да, неплохо получилось.

– Сколько за все возьмешь?

Ответил.

– Как для всех… – задумчиво протянул боярин. – А подарки возьмешь?

Интересно, а чем он отдариваться будет? Борзыми щенками? Аглаю в постель? Ладно, отказаться никогда будет не поздно.

– Неси!

Боярин, не торопясь, сходил куда-то, принес немаленький ларец, высыпал на стол возле меня содержимое. И засияли, засверкали самоцветы, заблестело обрамляющее их серебро. Тускло отозвалось золото. На что уж я равнодушен ко всяким висюлькам на женщинах, а тут вдруг залюбовался. Было видно – редкий по умению и таланту мастер делал…

– Это все один серебряных и золотых дел мастер исполнил, иностранец. Зовут Соломон. Лучше всех наших в стольном граде Киеве делает.

– Иудей?

– Именно так. Ты его знаешь, что ли? Его многие знают. У него изделия дороже, чем у всех, но уж тут на выбор: хочешь любоваться вещью или глянуть на ерундовую поделку. И не в камнях разница, не в металле, а в таланте мастера. И видишь, нет ни черни, ни зерни в отделке – сразу понятно, чужестранец делал.

Я покивал из уважения к хозяину. Не знаю ни того, ни другого, чего ж не согласиться-то? Полюбовались еще, оторваться было трудно. Да, против местных поделок было ощущение чайного клипера на полностью раскрытых парусах против зачуханной баржи, княжеского личного коня против кривоногой деревенской лошадки, первой красавицы против криворожей дурнушки.

– Да, красота…, забирай все!

– Как все? Это же, наверное, боярыни вещи?

– Именно. Мы оба не верили, что у тебя получится. От отчаяния за тобой послали. Она уж хотела отравиться, не житье ей так, как за эти проклятые три года. А я знал – не удержу, не поймаю лебедь свою белую! А она не девочка, чтобы всякую дрянь без ума пить от несчастной любви. Тех лечить – плевое дело! Заливают в этих дурищ воду, их рвет, и все дела. А она нашла в Вороньей слободке бабку вредоносную, та уж сварит, так сварит. За водой и послать не успеют. Вот и сидим вчера вдвоем: ей так жить нож острый, я без нее не могу. Оба плачем! Никогда не плакал, воспитан воином, а тут плачу…, – дело было ясное. Попросил только – мне оставь побольше, в петлю лезть неохота. Тут о тебе вспомнили, как-то на обоих озарение нашло, проблеск силы божьей! В один момент, никогда так не было, никто никого не уговаривал, не убеждал. Она поглядела на меня, а я сразу сказал: сейчас пошлю. А ведь перед этим никаких бесед про тебя и не вели. А тут просто знали и все. Луч божий! А ты из-за этих висюлек и бирюлек ведешься… И мы не хотим, чтобы эти вещицы в церковь ушли. Им потом денег дадим, какую-нибудь дароносицу или оклад драгоценный. Может есть у тебя или будет драгоценнейшая из женщин, без которой жизнь – звук пустой, только ей и дари. Просто мелькающим в твоей жизни, или из уважения кому, не давай. Мастер сюда частицу бога и своей души вложил! Шкатулку тоже он делал. Возьмешь, никуда не денешься! Если денег у тебя маловато, только скажи. Обсыплем золотом и серебром с головы и до ног! Дом поставим, какой хочешь, а то этот бери. Мы люди богатые. А ты нам две наших жизни подарил. Драгоценный подарок! До дома тебя двое дружинников проводят. Не хотим, чтобы хоть что-то в чужие разбойные руки ушло. Поэтому – не спорь!

Я сидел, пораженный силой этой любви. Никогда такой не встречал. Что там Ромео и Джульетта! Те щенки! Ни детей, ни плетей – один ветер в башке у обоих. Сошлись-разошлись, через год уже враги. А здесь…

– Вы давно вместе?

– Уж двадцать пять лет. Детей двое, сыновья. Отдельно живут. У старшего уже жена беременна. Ты заходи к нам иногда. Вдруг я умру, не оставь ее заботой.

Пробежался по нему глазами:

– Проживешь еще немало.

– А она?

Да, тут свое – все ерунда. Главное – это ей помочь, защитить. Линии боярыни я помнил хорошо.

– Тоже должна пожить вволю.

– Приглядишь?

Кивнул. Сила русского духа видна была в полную мощь. Не все же ее в боях показывать. Мы не только воюем и строим – мы еще и любим. И как любим! Если в 20 веке говорили иностранцы: никто так не может воевать, как эти странные русские, мы еще можем крикнуть отсюда, из 11 столетия: и любить!

Никакая нация мира: ни романтичный француз, ни эмоциональный итальянец, ни расчетливый немец через двадцать пять лет совместной жизни на это не способны. А у нас это прослеживается через века. Вот аукнулось здесь, а отозвался из 19 века Гоголь своими «Старосветскими помещиками». Такие чувства не придумаешь, это вам не дешевенький женский любовный роман. Их надо увидеть своими глазами.

Вот и мы с женой тоже прожили двадцать восемь лет вместе. И детей так же двое. И в душе покой. А что осталось? Уважение и привычка. Что ж, не всем дана такая русская силища. В любом деле есть богатыри, а есть рядовые воины. Даже из очень смелой мыши медведя не сделаешь.

Зашла боярыня, мельком глянула на рассыпанные по столу украшения:

– Взял?

Боярин кивнул.

Никогда в жизни не испытывал зависти: ни в деньгах, ни в квартирах, машинах, успехах. А тут испил это чувство полной чашей! И глянув, как они дружно сгребают в ларец вершины чужого таланта, понял: эх обошла судьба, эх обделила…

– Михаил, а ты золото-то дал?

– Да не берет!

– Это серебро. А золотишко – это так, для забавы. Тоже подарок.

Споров уже не было. Принесли изрядный мешочек веселья для попаданца. Позвали и усадили дружинника караулить творчество Соломона и металл, за который гибнут люди. Судя по его решительному лицу, у него у живого отнять это было невозможно. Понимал, что о дряни так заботиться не будут.

Хозяйка спросила:

– Может еще по рюмочке выпьем?

Мы кивнули. За вторым ужином, наверняка полезным для похудания и тоже очень обильным, откусывая от очередного расстегая, поинтересовался:

– А как в Новгороде меняют серебро на золото?

– Как и везде – один к двенадцати.

А в будущем – один к пятидесяти. Ох и переоценили у нас этот драгметалл, ох и переоценили… Просидели допоздна. Переться куда-то ночью было неохота. Игорь и Люба знают, куда я ушел, а жены у меня в этом времени нету, отчитываться не перед кем. Завалился почивать у гостеприимных хозяев. Те были только рады.

В уютной боярской постельке в голову лезли странные мысли. В теперешней Руси добычи серебра не было вообще. Самородками под ногами, как золото, оно не валяется. Из истории знал, что получить серебро нелегко – надо добыть руду, а уж из нее выплавить благородный металл. А золота на нашей земле и без Урала хватало – мой ситом сколько влезет, хапай валяющиеся слитки, кому не лень. Вспомнилось, как еще в брежневскую пору в какой-то советской газетенке прочел о том, что золотишка, если не лениться, можно намыть и в подмосковной речушке. И ездили люди, и мыли. А в средневековой Европе не водилось золото. Так и давай, грабь Русь-матушку! Сделай серебро дороже золота и греби у русских бестолковцев чего хошь! Не тут-то было. Почему-то при сегодняшнем курсе Русь качает из стран с каменными замками в свои деревянные терема все, что ей захочется. Так где же сегодняшний мировой центр финансовой империи? Во второстепенных на данный момент западных странах, или, что гораздо верней, в Киеве, или во Владимиро-Суздальском княжестве? Вероятнее всего, чтобы любопытные враги с большими мешками близко не подсунулись, этот центр уходит время от времени вместе с градом Китежем под воду. В общем, что в 11, что в 21 веке – опять сомнения, опять догадки…