Текст книги "Неожиданность (СИ)"

Автор книги: Борис Попов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 60 (всего у книги 78 страниц)

– Как это нет? У нас сейчас правят Рюриковичи.

– Рюрик давно помер.

– Рюрик-то умер, а до сих пор правят его потомки. Они-то и есть Рюриковичи.

– Кто такие?

– Да все русские князья, все эти князи Игори, Вещие Олеги, Владимиры-крестители, Ярославы Мудрые, все, все они Рюриковичи.

– А мой сын – Владимир Мономах! – гордо отделился от княжеской оравы Богуслав.

– Это он такое прозванье взял по матери, а по официальному отцу, князю Всеволоду, и он Рюрикович.

– А в других странах так же?

– Конечно. В Англии сейчас властвует Нормандская династия, а потом сменится еще несколько: будут и Плантагенеты, и Тюдоры, и Стюарты, и Ланкастеры, а в мое время сидят для вида Виндзоры.

– А во Франции?

– Там были Меровинги и Каролинги, сейчас у власти Капетинги, после них пойдут Валуа и Бурбоны. В 21 веке французам хорошо живется и без короля – потягивают легкое винишко и в ус не дуют.

– Сколько всяких династий, аж голова идет кругом! Как ты все это помнишь, ума не приложу! Память у тебя поразительная.

– Моей памятью поражать только деток малых, которые только что из люлек вылезли и говорить научились. Они вообще ничего не знают, и я им покажусь светочем знаний. Всю жизнь соображалкой больше беру, а не памятью.

Последнее время, правда, одарили меня волхвы абсолютной памятью – запоминаю все насмерть и навсегда. Матвей меня после этого искусству боя на саблях и рукопашному бою за пару дней обучил. Я все помню, и мышцы мои все помнят, повторять сто раз каждое движение не требуется. Теперь постоять за себя могу не хуже опытного ушкуйника без всякой магии. И убить голыми руками вооруженного врага уверенно сумею.

Да еще плюс к тому могу вспомнить все, что угодно из своего прошлого, лет после семи. А тут еще антеки уважили – обеспечили бесперебойным выходом в Интернет 21 века. Я во французских делах как разобрался – пока антек астронома искал, почитал то, что есть по Анне, королеве Франции. И сейчас: одним глазом на дорогу поглядываю, другим на королевские династии разных стран посматриваю.

– А как это на Руси будет? Тысячу лет одни Рюриковичи будут сидеть?

– Это нет. 200 лет уже высидели, еще 500 посидят, и конец их правлению придет. Несколько лет Русь поголодает из-за Годуновых и на 300 лет придут царствовать Романовы. В 20 веке убили злые люди последнего императора, его жену, пятерых детей, и людей, что при них состояли: лекаря, повара, комнатную девушку и лакея.

– Этих то за что?

– Кто их этих убийц знает. Тяжелое время, мутное время. Убивали русские люди других русских людей сотнями тысяч. Как писал поэт того века Семен Гудзенко, правда, по другому поводу:

Нас не нужно жалеть, ведь и мы б никого не жалели.

Ладно, хватит о печальном. Спой еще какую-нибудь разухабистую песню.

Вдруг боярин остановил коня и перекрестился. Я, на всякий случай, тоже. Он глядел куда-то вдаль, и глаза его подернулись поволокой.

– Здравствуй, Родина, – негромко произнес Слава. – Твой блудный сын воротился.

Зрение у Славы было как у орла. Я маковки куполов церквей начал различать только минут через пять теперь уже быстрой езды. Если так же бойко скакать, через полчасика должны бы прибыть в родовое гнездо бояр Вельяминовых.

К нам подъехал поближе протоиерей Николай на Вихре. Чтобы не сильно умаивать лошадей его нешуточным весом – сто с лишним (ох далеко лишним!) весом, их под ним меняли. В основном это были Зорька и Вихрь.

– Надеюсь, что в Переславле меня избавят от ненужной защиты и опеки? Очень хотелось бы одному посетить местные церкви, епископский каменный дворец – тут повсюду есть на что полюбоваться.

– А в других русских городах этого нет что ли?

– Здесь до 1045 года была кафедра русского митрополита, а все шесть епископов к нему каждый год на неделю съезжались. Кафедру перенесли в Киев только после того, как Софийский собор там отстроили. Митрополит переехал, а красота, воплощенная в камне, фресках, мозаиках осталась. Поэтому здесь все самое лучшее. Многие из икон увезли в столицу, но многие работы византийских, корсуньских и наших первых мастеров-иконописцев прижились, творят чудеса, и их не решились тронуть. Представляете, здесь иконы самого преподобного Алипия висят!

Я, кроме Андрея Рублева, никого из иконописцев и не знал сроду, но тот, вроде, жил попозже.

– Народ еще в Киеве баял, что ни одна икона на Руси так не лечит, как Великая Панагия этого иконописца. Да он и сам лекарь от Бога. Пришел к нему прокаженный, Алипий его язвы краской, что для написания икон у него стояла, смазал, и тот теперь здоров!

– Народные басни, поди, – усмехнулся скептик Богуслав, – их у него много.

– Я тоже вначале усомнился, но знающие люди из наших, меня к этому Григорию отвели, тот в Киеве проживает. Он из купцов, и эту злую лихоманку где-то в дальних странствиях подцепил. Да, говорит, Алипий только краской помазал, на следующий день все язвы исчезли, слава Богу, а то я уж чуть руки на себя не наложил – кто у больного такой болезнью хоть что-нибудь купит? Сейчас счастливо с женой и детьми живет, никто не болеет.

– Ты, святой отец, меня, конечно, извини, но пока ты без охраны не останешься, – начал объяснять я. – Ведьма, скорее всего от нас еще не отстала, а нам надо мысль, что ты у нас главный боец, у нее в мозгу укоренить. А для этого…

…она должна видеть, как меня усиленно караулят, и слышать, как об этом говорят, – продолжил протоиерей, – Я все помню, и повторять мне не нужно. Кто пойдет?

– Матвей точно, он любую слежку в любой толпе учует – или увидит, или услышит, и для компании еще кто-то. Ты, Коля, главное не заломись второпях один – даже если ведьма тебе в глаз шилом не ткнет, как мне пыталась, то и так все труды прошлого раза по ее поимке идут насмарку, и главное, – погибнуть можем все, дело-то не шутейное. Ребята, пока ты иконами любуешься, могут и на улице подождать, мешать не будут.

– Один не выйду с постоялого двора! – твердо пообещал священник.

– Это точно, – заметил Богуслав, – потому что остановишься у меня в тереме.

Николай обиженно хмыкнул и отъехал от нас подальше.

– Вот зачем ты эту-то малину обгадил? – взялся я стыдить боярина, – так до твоих речей все хорошо было!

– Да я все думаю, как же бедная Настенька там на чужбине мается, она ведь русская княгиня. Ни в баньку сходить, ни щей похлебать. Ни одного православного храма на тыщу верст вокруг нету, ни одной иконы настоящей.

Я с интересом психиатра поглядел на Богуслава.

– Слав, у тебя от этой французской истории совсем ум за разум заходит. Анастасия, вообще-то, была византийская принцесса, дочь императора Константина Девятого, она Мономахиня. Ей скорее по каким-нибудь термам надо скучать, по хитонам и туникам, по виду на море.

– Какая она там к черту дочь и Мономахиня! Император вообще бездетный был. После него на трон Стратиотик бойко вскарабкался, позабыл за давностью лет, как его звали, Михаил что ли? – а Мономахи закончились. Нет больше такой правящей династии в Византии. Стал бы он единственную дочь каким-то там диким русским отдавать.

Вдобавок за Всеволода, четвертого сына Ярослава Мудрого, у которого шансов сесть на престол киевский, почти нету. Может если бы опасность какая со стороны русов была, и отдали бы, так ее сосватали за второстепенного женишка, по мирному договору после того, как они нас побили, а не мы их.

И контрибуцию в тот раз Русь Византии, а не наоборот платила. Родную дочь бездетный Константин из Константинополя нипочем бы не отпустил, а выдал бы замуж за какого-нибудь своего рьяного сторонника. Анастасия деток бы нарожала, и Константиновы внуки плотно трон бы обсели. И Мономахи долго еще были бы на коне. Только Настенька ему седьмая вода на киселе, чья-то там дальняя родственница, она мне объясняла, только я в их хитром родстве быстро запутался, молод и глуп был, потому ее охотно и отдали. А русские тут же подхватили – мы из Мономахов, давай двуглавого орла сюда!

– Орел тоже оттуда? – удивился я.

– Откуда же еще. И тоже не от Мономахов взят, его Настенька у каких-то неведомых Палеологов видела. Поэтому Настя с Вовкой Мономахи, как я Валуа. Володя он и не Рюрикович и не Мономах, он в сути Вельяминов. А туда же – орелик с двумя головушками на его знаменах красуется. А чем он этот орел славен, никто ничего и сказать не может.

– У Владимира, а особенно у Мстислава, он себя во всей красе проявит. А когда его цари Руси своим гербом сделают, заставит весь мир уважать силу русского оружия. А Владимир – боярин твоей смелой крови, и благодаря этой боярской крови его через 900 лет будут считать лучшим Великим князем Руси следующего столетия. А твой внук Мстислав получит прозванье Великий, и вот он-то и будет лучшим из лучших, жаль мало посидит на престоле.

– А что ж так?

– Умрет во цвете лет.

– А от чего?

– Достоверно неизвестно. В рукописях просто пишут: такого-то числа князь помре, и больше никаких изысков. Доживем – посмотрим. Может и по-иному эту страничку напишем, 56 лет, ну что это за возраст для обычной смерти.

– Или отравили, или внезапная болезнь настигла, – предположил боярин. – Я наш род на 150 лет каждого прямого своего предка знаю, всех могу назвать поименно, начиная от дружинника Мала Барана, нашего основоположника. Так быстро у нас никто не помирал. В битве убили Андрюшку Хромого, так и то ему 59 лет отроду уже было.

Хотя в Мстиславе половина англицкой жидковатой кровушки залито от матери – Гиты Уэссекской. Мне эта принцесса по сию пору хлипковатой кажется. Ладно, поеду приглашу этого протоиерея обидчивого к себе в гости, а то на постоялый двор упрется, карауль его там.

Боярин поскакал вежливо беседовать со священником, а я направил коня к Матвею. Бывший ушкуйный атаман был не весел – сильно скучал по милой женушке Елене, сидящей в одиночестве на лесопилке. Чужие люди: грузчики – подсобники пильщика и их жены не в счет. Тем более не котировался для замены любимого мужа тесть, не заработавший за жизнь ничего, кроме гнилой избенки да дрянной лавчонки. Некоторое время мы ехали рядом и молча тосковали по покинутым беременным женам.

Наконец я не выдержал.

– Матюх, не печалься так. Лена, уж поди, домой к маменьке с папенькой назад убежала – там тебя ждать будет.

– Да и я так думаю! А ретивое все не уймется в груди… Не вовремя я ушел, когда она в тягости…

– И у меня та же история. Только не отведем мы камень, всей Земле конец придет, развалится на куски. Тогда всему и всем конец.

– А ты говорил большой ураган и землетрясение будет, всемирный потоп может случиться, а про такой ужас и не говорил, пугать что ли меня не хотел? – нахмурил брови атаман Смелый, получивший свое прозвище среди вояк, славящихся своей безудержной храбростью – ушкуйников.

– И не мечтал тебя обманывать, в ту пору так все волхвы думали – и черные и белые. С обычным метеоритом так бы все и вышло. Только подлетел он поближе, и антеки, и белые кудесники поняли, – этот камень из такого вещества, что будет ужасающий взрыв, погубящий нашу планету вместе со всеми обитателями.

Неймется только черным волхвам, очень уж им власти хочется, и будут они стоять против нашей ватаги насмерть. Сейчас нас пасет ведьма Василиса, которая Богуславу в сердце ножом ткнула.

Мы ей еще в Киеве внушили, что у нас в команде главная сила у протоиерея, и он жаждет Невзора убить. Это сделано для того, чтобы черный колдун бился со святым отцом, а на нас не обращал внимания. Тут-то мы его и прищучим. Без этого шансов на победу у нас практически нет.

– А Богуслав?

– Задержит на считанные секунды, не успеем убить врага.

– А святой отец?

– Продержится сколько угодно. Убивать Невзора не станет, а защитит всю ватагу легко.

– Ты с Наиной?

– Слабосильны оба. Я с арбалетом вперед полезу, она у чужого волхва умения приуменьшит. Так что от священника большая польза может быть.

– Моя задача в Переславле?

– Охранять попа от всяческих девок, баб и старух – Василиса может принять облик любой женщины, и шуметь на всю улицу о том, какой он сильный, и как легко сможет убить Невзора.

– Один пойду?

– Возьми себе в помощь Олега или Ивана. Ты старший, они оба вахлаки и идут просто для количества.

– Годится. Гадину эту ловить?

– Ни в коем случае! Случайно если схватишь, дай ей убежать. Нам не она нужна. Надо, чтобы в это вранье Невзор поверил.

– Сделаем, не переживай.

– Ведьма в церковь ни за что не войдет, и вы вслед за протоиереем туда не лезьте – на крылечке погуляйте, у притвора постойте.

– Все сделаем. Поехали, сам все Ваньке объяснишь.

Бывший кирпичник Ваня согласился без лишних споров, Наину я отсек – не время тут умничать и любимым мужем помыкать. В Киеве иудейку крестили и молодые поженились в православном храме. Мы с Татьяной были свидетелями. Решающим для Наи аргументом послужила моя хитрая фраза (я ж хитрый как осел!) о том, что нежелательно, чтобы ведьма Василиса видела, как ей противостоит представительница умнейшей нации.

– Ладно, убедил. Я девушка понятливая, – со свойственной ей скромностью сказала Наина. – Кстати, а чем ты так удивил неукротимого дядю Соломона и моего жадного, но неустрашимого бывшего мужа, что их аж клинит при упоминании о тебе?

Как матерый многоженец и разведенец, орудующий аж в трех веках, я прекрасно понимал, что для еще молодого мужчины Абрама будет очень обидно, если его ехидная бывшая жена узнает, что его за неловкость и неумение не взяли в Великий Поход.

И сколько ядовитых измышлений об его уме и ловкости будет вылито на многострадальную голову бывшего! Ты дурак, жадюга и подлец, с тобой жить невозможно даже такой терпеливице, как я. Ты за ребенком не следил никогда. Денег на Эсфирь не давал сроду. Все твои заработки уходят на проституток. В поход, в который пошли все, кому не лень, а Ванечку, моего Ванечку, атаман не знал, как заманить, тебя, с твоей тугой мошной, просто не взяли.

Чтобы всего этого избежать, пряча лживые глаза, я совершенно честно заявил:

– Удивил способностью к скоростному счету! Проценты горазд считать.

– Ничем не угрожал? Мы, евреи, знаешь какие обидчивые…

– Что ты, что ты! Я вашу нацию больше, чем Ваня люблю! Уже об выращивании пейсов начинаю всерьез задумываться!

Тут заржал даже Ванька, святая простота. Да, что-то я, вроде, перешкалил… Возмущенная очередным надругательством над богоизбранным народом, Наина пришпорила свою кобылку и унеслась вперед.

– Ну, я поскачу за ней, – понуро заметил подкаблучник, – а то она теперь три дня молчать и дуться будет…

– Скачи, скачи. Скажи: Володя, мол, извиняется за неудачную шутку.

Молодой вихрем унесся, а я ехал и думал, что правдивость и вежливость лучшие средства для общения с другими народами. В общем, олам, фрайншафт, мир, дружба – одно великое дело делать идем, иначе полный азохен вей в Солнечной системе! Это искупает все трения между двумя очень своеобразными нациями.

Да и я, кроме шуток, к евреям отношусь хорошо – отнюдь не антисемит какой-нибудь. И в этот раз чем уж я таким особым проштрафился? Организовал еврейский погром или опорочил честное имя народа, давшего человечеству Иисуса Христа и Деву Марию выдумками о добавках в мацу крови христианских младенцев? Отнюдь.

Просто неудачно пошутил над слишком значительной для смелого и умного народа вещью, которая может быть очень для них важна?

Ладно! Мы Землю спасать идем, дел выше крыши. И Наина махом остынет, когда вспомнит, как быстро решилась ее проблема получения развода от неустрашимого мужа при моем участии.

Попросил Пелагею через Таню, в которой она находилась, тоже сменить облик и проследить за процессом обработки Василисы.

– Хорошо, – согласилась Большая Старшая ведьм Киева. -

Спроворим. Не подведу.

Подъезд к Переславлю был затруднен двумя широченными защитными насыпями, хоть телеги по ним пускай, высотой метров 10–15, усиленных еще с одной стороны глубоким рвом. Поверху шел частокол с бойницами и сторожевыми вышками.

Защитники имели какой-то подозрительный вид – драные кольчуги, грязные портки, большая часть в лаптях или вовсе босые. Слишком разномастное вооружение – сабли, мечи, копья соседствовали с ржавыми секирами, топорами, булавами, кистенями и просто суковатыми дубинами, а иные бойцы устрашали врага одними ножами, – все это вызывало сомнения в регулярности этого воинства. Обычно так одевались и вооружались лесные разбойники и городские бандиты.

С внешним видом и экипированностью дружины новгородского правителя Мстислава, сына здешнего князя Владимира Мономаха, этих порубежников было не сравнить. Вдобавок кое-где уже орали пьяными голосами разудалые песни.

– Это что за рвань Мономах тут пособрал? – поинтересовался я у Богуслава. – Да еще косогоров каких-то нарыл… Не пройти, не проехать!

Боярин вначале удивился, а потом так захохотал, что его мощный конь аж присел от удивления, а мой слишком молодой Викинг шарахнулся в сторону.

– Рвань говоришь? Оха-ха-ха! Нарыл? Га-га-га! – и вытирая слезы с глаз, добавил: – вот спасибо, вот порадовал! – охо-хо. Это ж Змиевы Валы, чудак ты человек! Аж в боку закололо – эк уважил!

– А что ж за змея тут ловили? – поинтересовался эрудированный я, – пятиголового какого-нибудь?

– Не, ну такие-то вещи все-таки надобно знать, хоть ты у нас человек и пришлый. Эти Валы стоят тут с незапамятных времен, видимо для защиты нашего народа от южных врагов. Кто строил, когда, стерлось из памяти народной. С юга приходили византийцы, потом печенеги, теперь прут половцы. У нас все вятичи, кривичи, древляне и прочие объединились в единый русский народ с общим языком и столицей в Киеве, а вороги никак не унимаются – все прут и прут.

Валы выстроены очень грамотно с военной точки зрения, это я тебе как опытный воевода говорю: ров находится с той стороны, откуда могут прийти грабители и завоеватели. Сделаны большие выступы в эту же сторону. Поэтому валы сверху выглядят как след от извива ползущей змеи.

Но народу хочется красивой сказочки, и он ее измыслил. Громадный Змей пожирает русских людей почем зря. Княжеская дружина не в силах его одолеть, только несет большие потери. Поэтому князь призывает на помощь русского богатыря Никиту Кожемяку.

Богатырь идти не хочет, но общий плач детей, женок, стариков (и княжеских дружинников, добавил я про себя) вынуждает его идти на смертный бой. Никита Змея одолевает, но убить почему-то не может. Тут есть масса разных повествований (от меня: или вариантов, как в нашей отечественной науке – истории) и Кожемяка со Змеем решают Русь поделить. (Мой вывод: и на своей Змеиной половине поедай Пресмыкающий, кого твоей душеньке и утробе угодно!)

Никита кует громадный плуг, запрягает в него Змея (технический комментарий из будущего: замысловато небось было надеть хомут на этакую лошадку!), и распахивает землю на две части. Змиев Вал, вроде, след от этой пахоты. Только следов таких слишком много от Киева до границы Руси – города Воина, на всех Змеев не хватит. И идут Валы отнюдь не к морю.

Тут я запротестовал против такого окончания.

– Так куда в конечном итоге Змей-то делся? Русский народ в моем лице желает знать!

Отказа не было. И Боян-Богуслав продолжил былинную историю.

– Змей ужасно умаялся, и сильно захотел пить. Напился воды из моря. А был он огнедышащим (экая оказывается пакость ползучая!) и его от вскипевшей воды паром разорвало. Туда ему и дорога (вот и сказочке конец, а кто слушал молодец!).

Только Валы человеческими руками выстроены. Иногда их из-за оползней после таяния снегов или обильных дождей кое-где размывает, и вылезают деревянные конструкции, которые все эти косогоры, как ты их назвал, держат.

Вот под эти неспешные беседы мы и въехали в столицу Переславльского княжества, южного форпоста и рубежа средневековой Руси. Вначале поразили кирпичные стены, защищающие город. Нигде на Руси в 11 веке каменных стен еще не было! Точнее, может они где-то уже и были, но мне не попадались. Великий Новгород, Смоленск, Киев всего лишь окружены деревянными частоколами. И это главнейшие города Земли Русской! Про мелочевку, вроде моей родины Костромы, полугорода-полудеревни, вообще промолчу.

Переславль цвел неизбывной русской церковной красотой. Влияние митрополита чувствовалось на каждом шагу, а ведь эти ставленники Византии уж пятьдесят лет, как перебрались в столицу всея Руси. Но церкви, в основном сложенные из плинфы, кирпича этого времени, сияли как пасхальное яичко и отличались даже от киевских построек.

Тротуары были замощены досками не хуже, чем в обоих самых крупных городах Русской Земли – Новгороде и Киеве.

Наконец мы прибыли к боярскому терему. Богуслав рявкнул прямо через калитку:

– Открывайте ворота, дармоеды! Обленились тут! Хозяин вернулся!

За частоколом загалдели, и здоровенные ворота со скрежетом начали раздвигать створки. К Богуславу подлетел здоровенный ратник в кольчуге. Обнял его левую ногу и зарыдал.

– Ладно, Лазарь, полно тебе… – растроганно втолковывал боярин своему дружиннику, – али помер кто?

– Что ты, воевода, живы все и здравствуют твоими молитвами, – утирая слезы и сопли рукавом полотняной рубахи (кольчуга была по плечи) доложил Лазарь. – Дома неладно, боярыня с тиуном чудят на пару, и не скажи ничего – я ей не указ.

– Ладно, потом потолкуем. Сейчас не время. Размести гостей и лошадей, да скомандуй, чтобы ужин затевали. Мы от Киева не жрамши скачем.

– Конечно, сейчас все спроворю! Тит! Лука! Коней примите!

Потом нас распределили по большому терему, который не уступал княжескому в Новгороде по размерам. Поселили с выраженной смекалкой: Ваня с Наиной, Олег с Татьяной, – эти по любви, тут дело ясное. Матвей с Венцеславом – общность интересов: битвы и вооружение. Меня присуседили пожить с протоиереем – пригляжу, чтобы не шмыгнул куда-нибудь и не нашел на свою святейшую задницу ненужных приключений.

А сам Богуслав отправился проследить за приготовлением вкусной и здоровой пищи. Вернулся он быстро и злой, как пес.

– Ох и скот, видать, этот ее тиун Елисей! Ограбил, как есть обокрал, гад смердячий! У меня, боярина Вельяминова, дома, поздней осенью жрать нечего! У нас, даже когда неурожай по два-три года держится, и ранней весной, когда половина Руси потуже пояса затягивает – всегда в тереме еды изобилие было.

Мы же богатейший боярский род! У меня 24 крупных села и мелких деревень без счета. Сейчас, перед зимой, погреба да ледники должны быть забиты под завязку. Засеку Капитолину, подлюку, а Елисея, если поймаю, распну!

– Капитолина, это, видимо, жена? – поинтересовался я.

– Да кто бы еще без меня тут командовать осмелился! А этот ее гаденыш живого места на хозяйстве не оставил! Детей уже голодными спать положили, у коней, кроме какой-то гнилой трухи, никакой еды нету, оброк со всех поселений украл! И удрал, как только проведал, что я появился. На лучшем коне, моем, любимце Коршуне, негодяй ускакал! Лазарь с двумя дружинниками за ним погнался. Им жалованье за все время не плачено, как только я в Новгород отбыл. Мужики на этого тиуна злы необычайно! Боюсь, не убили бы по дороге, потолковать еще с этой гнидой хочу.

– А жена что же? Вообще полная дура?

– Кто их этих баб поймет! Она меня гораздо моложе, сорок лет только-только исполнилось, на морду приятная, а душа – потемки. Ничего в ее вранье не разберешь! Дружинники толкуют, что любовь Капка тут с Елисеем крутит. И она почти уверена, что я ее не трону, но на всякий случай схватила деток, к себе прижала, и все вместе воют и плачут!

– Папка! Не убивай мамку! Она добрая и хорошая!

Тьфу! А моя кобыла еще за своего Елисейку просить осмеливается! Не наказывай его строго, он славный… Не знаю, прямо, чего и делать-то…

– Слушай, Слав, а народ чего в тереме про эту историю толкует?

– Дружина ропщет, у всех семьи голодные сидят, а с бабами еще не говорил. Да и чего с ними толковать-то! Все за хозяйку врать будут!

– Кто их знает. Елисей этот, видать, глуповат – осмелился ратникам не платить! Они ведь где встретят его после этакой проделки, там и убьют, по судам таскать не станут. Скорее всего он и теремным девушкам, и сенным тоже особо денег-то не давал. Поумнее бы был, все были бы сыты и довольны, а боярыню обокрасть каждый второй бы не против. Сейчас бабы помалкивают, потому что еще не знают, как ты себя поведешь, на чью сторону встанешь. Может это все игра, чтобы народу просто денег не платить, и ты в ней главный заводила?

– Ну ты скажешь!

– А ты чего говоришь? Ратники тебя в деле видели, знают каков ты человек, чего стоишь в этой жизни. Лазарь, он чего зарыдал, когда тебя увидел?

– Да под ним как-то коня убили, и коняга тушей ему ногу придавил. И половцы уже к нему летели, добивать да грабить. А мы отступали последними как раз об эту пору, нас уже трое осталось, и ратники оба ранены, на конях еле держатся. Какие уж из них бойцы!

– И что?

– Да ничего. Раненым велел дальше скакать, сам вернулся, стал с половцами биться, а их пятеро. Только двоих зарубил, их еще десяток скачет. Ну, думаю, хана нам с парнем, не выстою я один против этакой оравы.

– И что? Убежал?

– Типун тебе на язык! Мы, Вельяминовы, своих не бросаем. Бился дальше. а меня уж ранили в ногу. Истекаю кровью, а перевязать некогда. Тут сзади наша засадная сотня долетела нам на выручку – спасли обоих.

– Вот после таких твоих дел, когда ты за простого ратника на верную смерть пошел, тебя и любят, и уважают, тебе верят. А местное бабье, чего они от тебя видели? Крики, затрещины да порку на конюшне?

– Да я орать то ору, а порю и бью крайне редко.

– А они на всякий случай побаиваются. Кто ж тебя, боярина знает. С тебя за их простолюдинские жизни взыску не будет. Поэтому не ввязываются и помалкивают – так целее будешь.

– Да на что мне эти бабские вымыслы! Ты вон еще пса Трезора сюда позови, да порасспрашивай! Вдруг видал чего важное… Как я решу, так и будет. Не последний я тут человек.

– Рад за тебя, – с мерзкой ехидной улыбочкой сообщил я. – Шестидесяти еще нет, а уж каких высот достиг. Ни в сказке сказать, ни пером описать. Правда, молодуха-жена связалась с тиуном, и на пару они ободрали тебя, как липку. Дело-то житейское, сам ты тоже не без греха – своего прежнего князя ребеночком одарил и его жену-гречанку до самоубийства довел. Да и сейчас в радужных планах поездка во Францию и возвращение с особо молодой француженкой. Поэтому мелкие проказы жены будут прощены за ее прежние заслуги, тиун останется не пойман – где его на ночь глядя по Руси сыщешь, мы поедем дальше – недосуг нам со всей этой мелочевкой возиться, и все это обильно будет залито женскими и детскими слезами. И ты Капитолину простишь за ее мелкие грехи, на Елисея наплюешь с высокой колокольни, чего-нибудь продашь, от отца еще оставшееся, рассчитаешься кое-как с дружиной и дворней, и все будут счастливы.

Богуслав, вначале гневно на меня взиравший и расправлявший широченные плечи, чтобы удобней было заорать на меня по окончании моих нахальных речей, вдруг как-то понурился и сдулся – видать, пар ушел в свисток совершенно беззвучно.

– А ведь так все и будет…, истину баешь…, дело говоришь…

– А дальше больше, – неутомимо добивал рьяный дятел моей беспощадной логики сломленного боярина, – привезешь ты Настю из Франции, и что?

– Что… – эхом отозвался слушатель.

– Жить вам негде и не на что, будете вы не венчаные, осуждаемые на каждом шагу церковью и людьми! Настеньку совсем заклюют, тебя будут грызть неутомимо и неустанно все, кому не лень. И щенок-князь, совершенно не знающий жизни, которому ты будешь служить, и самый распоследний молодожен-ратник из твоей же дружины, косноязычный попик из заштатной церквушки в твоих владениях, все, все будут считать своим долгом наставить тебя на путь истинный и вернуть в лоно брака, сдав в руки неверной жены.

А уж Капитолина своего не упустит! Оденется как монахиня, пустит изобильную слезу, всех посетит, везде отметится, показывая, какая она жертва безвинная. За ней везде будут бродить твои сыны, и в два голоса хором петь на церковный мотив:

Отец подлец, он нас оставил!

Денег со своей усадьбы больше не жди, народ, включая Владимира Мономаха, встанет стеной на защиту поруганных прав безвинно брошенной жены.

И это жизнь? Это счастье? Через месяц не только Настю, но и тебя придется за руки держать, чтоб не утопился.

– Всех порублю!

– Кого именно вниманием своим одаришь? Елисея-тиуна? Его уже Митькой звали, нипочем Лазарь его не поймает. Ратник не ищейка, не следопыт – никого не сыщет.

Снесешь башку тихой плаксе-женке, которую сам же и бросил? У нее, поди родни, как у дурака семечек, всяких тетушек-бабушек-своячениц-кумушек и сестер родных и двоюродных не счесть. Враз твоих сыновей против тебя настроят, двух молодых кровных мстителей за родную матушку получишь! Ну и позору не оберешься. Капитолина перед этим на каждом перекрестке выкрикнет:

Я Славочку любого люблю и назад приму! Пусть бросит о заграницах сказочных, да красавицах заморских мечтать!

А ты ее за сладкие речи мечом порубал! И опять ты в родном городе в дерьме по уши!

– Мы уедем! – аж заскрипел зубами Богуслав.

– Куда? Денег нет, земли нет, умений, кроме как махать мечом никаких. Чтобы взяли на работу хотя бы простым ратником, надо сказать, где прежде служил, чем прославился. Назовешь свое истинное имя, дурная слава тут как тут, она по Руси быстрее ветра пролетит, никуда от нее не спрячешься. Боярин Богуслав Вельяминов? Тот самый? Извините, мест нет, мы тут все народ богобоязненный, приличный, от родных жен по зарубежным девицам не бегаем!

– Назовусь иначе!

– Ответят: извини, старик Мышкин-Пышкин, таких пожилых уже не берем. Завтра ты совсем ослабнешь, корми тебя тут приживала этакого. В твои годы давно уж навоеваться пора и к печке надо пристраиваться, под теплый бок к старухе-жене. Есть у нас в твоих годах Митрич, так он в нашей дружине больше тридцати лет, нас всех с молодых пареньков обучал. Его не бросим нипочем! А ты проходи, проходи, свет не засти, время не отнимай…

Богуслав уронил голову и тихо завыл.

– А выход есть. И делать это надо сегодня, сейчас, потом поздно будет – уйдут сани! Будешь себя бить в чугунный лоб здоровенным кулаком и завывать:

Эх я дубинища глупая, бурелом дремучий! Упустил, проглядел такой момент! Само все в руки шло, только успевай хватай! А я, старый дурак, разнюнился, на бабьи слезы и сопли повелся! Провели на мякине, меня, битого жизнью, израненного, как зеленого пацаненка! И упустил Жар-птицу! Такой шанс два раза в руки не дается…, упустил, опростоволосился, вся славная жизнь насмарку!

Богуслав вскочил, схватил меня за плечи железными ручищами.

– Помогай, брат! Первый раз в жизни я так вляпался! Стою, как кутенок слепой, вроде в густом тумане очутился: ничего впереди не вижу, не понимаю, чего делать, куда бежать – ничего не чую! Помоги! По гроб жизни за тебя Господа молить буду!