Текст книги "До особого распоряжения"
Автор книги: Борис Пармузин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц)
Аскарали. Муфтий принял их за гадальщиков. Из-под живописных лохмотьев у оборванцев выглядывали
кривые жилистые ноги. На плечи одного, несмотря на жару, небрежно брошена потертая шкура барса.
Лица – смуглые до синевы. Странники приблизились к муфтию. Старику некуда было деться. Он
прижался к забору.
Встреча произошла в узкой улочке, ведущей к узбекской мечети, маленькому жалкому сооружению.
«Гадальщики», несомненно, поджидали муфтия. Он ежедневно приходил в мечеть, почти в одно и то же
время.
«Барсовая шкура» осматривал переулок, а второй «гадальщик», громыхая какими-то железками,
резко наклонился к муфтию:
– Муттахидал муслими.
Садретдин-хан давно не слышал этого пароля: «Воссоединение мусульман».
– Откуда вы, дети мои? – удивился муфтий.
– Из Индии, от ваших старых друзей.
В конце переулка показались сгорбленные фигурки верующих-эмигрантов. Их всех хорошо знал
муфтий.
– Дети мои, – заторопился он, – мы задержимся с вами в мечети после молитвы. Вы зайдите за
благословением.
«Гадальщики», сжимая сучковатые, отполированные крепкими ладонями палки, поклонились.
После молитвы произошел разговор, на который муфтий уже давно не надеялся. Индийские
мусульмане оказались агентами английской разведки. Они сообщили муфтию о положении в Кашгаре и
других восточных странах, о подготовке к борьбе с Советами. Эти люди, прикидывающиеся дурачками,
шарлатанами, глубоко разбирались в политических вопросах. Заканчивая беседу, «босяки» просили от
имени английских друзей держать под контролем Синьцзян.
– У нас есть там свои люди, – не выдержал Садретдин-хан.
– Очень хорошо, – похвалил тот, что был в барсовой шкуре.
Он сбросил это украшение и сидел гордый, с чувством собственного достоинства. Вытащив из
лохмотьев кожаный мешочек, он положил его к ногам муфтия:
– Это пригодится вашим людям.
Муфтий поблагодарил и, оживившись, подробнее рассказал о воинах ислама.
– Мы слышали о Фузаиле-курбаши, – скромно заметил «гадальщик».
Весь вечер у муфтия было прекрасное настроение.
– Смотрите! – восклицал он. – Босяки принесли золото! Ах, какие молодцы! Как они работают! – Эта
похвала относилась к англичанам. – Мы теперь можем вернуть долг Аскарали.
Представился удобный случай побывать в караван-сарае.
– Конечно, нужно вернуть, – согласился Махмуд-бек.
– И вот что еще, сын мой, – сказал Садретдин-хан. – Подумайте, кого бы мы могли послать на
несколько дней в Кашгар. Это, – он хлопнул по стопке газет и журналов, – нам ничего не дает.
Аскарали решил, что в Кашгар необходимо ехать Махмуд-беку.
Фузаил Максум снова ускользнул. Ускользнул ловко и неожиданно. В Синьцзян он двинулся дальней
дорогой через кочевья свободных племен и даже краем прошел соседнюю страну. Караван, который, по
предложению Садретдин-хана, курбаши должен был нагнать в пути, давно прибыл в Кашгар, купец уже
распродал товары и собирался в обратную дорогу, а Фузаил Максум все еще где-то петлял по чужим
степям. Сопровождало курбаши трое всадников. Он отобрал лучших джигитов за час до выхода из
города. Салима в их числе не оказалось. Фузаил не желал доверять новичкам, пусть их даже
рекомендует сам муфтий. Он словно чувствовал расставленные сети и, посмеиваясь, обходил их.
В кочевьях свободных племен жили лихие люди, далекие от политики. Но у них веками складывались
собственные обычаи и традиции. Фузаил являлся в кочевье и просил пристанища. Племя обязано было
укрыть его, будь он даже отъявленным преступником, который еще не вытер кровь с лезвия ножа.
Хозяева при случае даже вставали на защиту человека, искавшего пристанища. Пользуясь этим
59
обычаем, Фузаил Максум спокойно спал в дырявой юрте или под открытым небом. Рядом жались друг к
другу овцы, приглушенно ржали кони.
Курбаши отвык от походов, от ночевок в степи, в горах. Теперь к нему будто вернулась молодость. Он
лежал с открытыми глазами и мечтал собрать огромные силы. Даже – поднять эти племена, повести их
на столицу, захватить власть. Потом подготовиться к большому походу на Советы. Фузаил представлял,
как он врывается в Душанбе, Самарканд, Ташкент.
В степи просыпаются рано. Еще не потускнели звезды, а где-то заплясал под черным котлом первый
огонь. Дым от кривых веток саксаула какой-то сладковатый, напоминает становище и маленькие уютные
кишлаки.
Мечты обрывались сразу же, стоило только вспомнить темную комнатку полицейского участка и
унизительную процедуру, которая называлась – личная явка. Курбаши знал в лицо и по именам всех
полицейских. Когда за хрупким, стареньким столиком сидел офицер, процедура была короче и тактичней.
Сержант задерживал Фузаила несколько дольше, задавал ему вопросы. Рядовой полицейский в
полинявшей гимнастерке прятал под столик босые ноги и упивался временной властью. Фузаил скрипел
зубами. Лицо багровело. Но полицейские привыкли к налитым кровью глазам. В глубоких ямах зинданов
громыхали цепями подобные головорезы. Одежда тех бандитов уже изрядно потрепалась. Через
лохмотья проглядывала дряблая кожа да кости.
Добравшись до границы Синьцзяна, курбаши решил не ехать в Урумчи или в другой крупный город.
Он остановился в кишлаке, где жили узбеки, дунгане, уйгура и даже монголы. Такое пестрое население
устраивало курбаши. у
Фузаил Максум поселился на окраине кишлака. Мимо глинобитного домика проходила тропинка в
горы. По ней изредка поднимались стада. Хозяин домика, одинокий человек, по нескольку дней пропадал
на горных пастбищах. Вскоре вместе с ним стал уходить и Фузаил. Он боялся людей.
Ферганский чайханщик спешил навстречу. Он с должным почтением относился к ближайшему
помощнику муфтия. Лица посетителей чайханы тоже светились расположением к Махмуд-беку.
Чайханщик с поклоном поставил поднос. Махмуд-бек редкий гость. На Фруктовом базаре у него нет
никаких дел, значит, он пришел к нему, к хозяину.
– Что еще нужно господину?
– Вы нужны.
– Я ваш слуга, господин.
Махмуд-бек отпил несколько глотков, осторожно поставил пиалу.
– Мне нужен хороший человек. Я собираюсь в дальнюю дорогу.
– Хороший джигит?
– Да, – согласился Махмуд-бек, – в дороге все может случиться.
– Из людей Фузаила Максума? – вслух размышлял чайханщик.
– Я мало кого знаю.
Чайханщик лез из кожи, чтобы угодить дорогому гостю.
– А не подойдет ли ваш земляк? Он крепкий парень.
– Как он там живет? – поинтересовался Махмуд-бек. – Я даже забыл о нем.
– Благодарен за кров. Сдружился с нашими воинами.
– Хорошо. Подумайте. Я очень надеюсь на вас.
Чайханщик нагнулся еще ниже.
Турецкий консул одобрил предложение Садретдин-хана.
– Да, да, ему пора и в большие дела вникать. Он согласен?
– Согласен, дорогой Эсандол, согласен.
– Тяжелая дорога, беспокойная.
– Вся наша жизнь беспокойная, – философски заметил муфтий.
– Ну что ж, уважаемый отец, благословите его. Пусть завтра зайдет ко мне, и я вручу адреса наших
людей в Кашгаре.
В кабинете консула всегда опущены шторы. Эсандол не любит жары, яркого света. Даже днем горят
европейские лампы с зелеными абажурами.
Свет падает на усталое лицо муфтия.
«Как он стареет», – опять невольно подумал Эсандол.
Кроме адресов Эсандол вручил Махмуд-беку инструкции для своих агентов. Небольшой пакет,
пожалуй, был самым главным, ради чего затевалась поездка. Эсандол решил воспользоваться этой
поездкой, чтобы проверить работу агентов, а также оперативность Махмуд-бека и его способность
самостоятельно разбираться в сложных вопросах.
С небольшим сборным караваном Махмуд-бек и Салим двинулись в путь в полночь. Люди в караване
плохо знали друг друга. Каждый с завистью поглядывал на верблюдов и тюки своего спутника. Казалось,
что именно в этих тюках, незнакомых и заманчивых, находится самый дорогой товар.
Распалив воображение, торговцы успокаивали себя тем, что в случае нападения разбойников эти
дорогие тюки будут разграблены в первую очередь.
60
Подобные мысли не давали им покоя, и все же торговцы не забывали обмениваться самыми
искренними улыбками и вежливыми поклонами. Узнав о недомогании спутника, они вздыхали,
покачивали головами, молили аллаха послать ему здоровья и доброго окончания большой дороги.
А ей, дороге, не было конца. Топорщились на выжженном просторе безлистые кустарники. Плоды
джузгуна – щетинистые орешки – перекатывались по степи от редких порывов горячего ветра. Гордо
стояли выносливые кусты черкеза и карагана. Для них зной ничего не значит. До поздней осени они
сохраняют сочные, мясистые листья. Один из купцов сорвал листик, даже прокусил его. Вероятно, он
вспомнил свое давнее занятие и пожалел, что сменил спокойную жизнь животновода на тревожные
странствия по чужим селениям.
Они побывали в трех кишлаках, где не только домики, но и названия были похожи. Везде жили люди
различных национальностей, вносившие самую невероятную путаницу в поиски. Одно и то же название
звучало по-узбекски и по-киргизски по-разному. Дунгане, уйгуры дали кишлакам свои имена.
К турецкому паспорту Махмуд-бека полицейский отнесся почтительно. В своей каморке он достал
карту, развернул ее и, сверкая улыбкой, предложил гостям найти нужный им населенный пункт. Махмуд-
бек грустно вздохнул: карта была японская.
Еще один адрес имелся у Махмуд-бека. Но селение, упомянутое в нем, лежало в стороне от горных
кишлаков.
Маленький городок, кажется, весь состоял из харчевен и крошечных лавочек. Рядом с лавочками
сидели скучающие хозяева. Городок только торговал.
Под вечер Махмуд-бек и Салим уже валились с ног, когда в одной темной харчевне с длинным, грубо
сколоченным столом их встретил худой уйгур. Он долго щурился и щипал жиденькую бородку, потом
усадил гостей за стол. Доски часто скоблили, но жир въелся в дерево, и оно мутно лоснилось при свете
коптилки.
Лагман был приправлен острым перцем, обжигал губы. Проголодавшись, Салим не стал ожидать
начала разговора, а со свистом втягивал тонкую лапшу. Тесто, пропитанное хорошо прокаленным
маслом, успело впитать и запах мяса. Салим отодвигал в сторону жирные кусочки баранины: на закуску!
Был поздний час. Никто не заглянет сюда. В крайнем случае хозяин разведет руками и откажет гостю:
выставил на стол все, что оставалось.
Уйгур еще раз расспросил Махмуд-бека о приметах Фузаила Максума, потом твердо сказал:
– Он.
– Как нам найти его?
– Вы были почти рядом. Запомните. – Он несколько раз повторил название по-уйгурски. – Живет он в
горах вместе с хозяином дома. Хозяин – узбек.
– Как его зовут?
– Здесь его стали звать Джура, – сказал уйгур, давая понять, что сказал все.
– Значит, Джура, – спокойно повторил Махмуд-бек. – Ну, хорошо...
– Вам надо отдохнуть, – посоветовал хозяин.
Это было разумное предложение. Предстояла опасная встреча.
Джура устроил неожиданным гостям целый допрос. Убедившись, что это те люди, которых он ждет
третий месяц, Джура обнялся с Махмуд-беком и Салимом.
– В кишлаке были? – спросил он.
– Нет, друг, миновали.
– Правильно. Люди Фузаила следят за каждым человеком. Он спокойно спит только здесь.
– А его люди бывают в горах?
– Очень редко.
Махмуд-бек не опасался встречи с Фузаилом и его людьми. На этот случай была заготовлена вторая
версия: он приехал по заданию муфтия Садретдин-хана.
Джура увел гостей выше в горы, оставил им бурдюк воды, сыр и хлеб.
Вернувшись к юрте, Джура навел порядок: след копыт на влажной траве мог спугнуть опытного
бандита.
Фузаил приехал на второй день. Он привез продукты и курпачу – стеганое одеяло. В горах
становилось прохладно. Осень давала о себе знать. Арчовник поблескивал золотистыми листочками,
порыжел дикий виноград, и каждое утро трава покрывалась росой.
Фузаил сам готовил ужин, но, когда он отошел к роднику, Джура развел такой огонь, что его могли
увидеть за несколько километров. Фузаил, боясь показаться трусом, лишь недовольно проворчал:
– Мясо сгорит.
Они долго, с аппетитом грызли куски баранины, запивали крепким чаем. Фузаил не знал, о чем
говорить с Джурой. Чабан тоже любил помолчать
Курбаши долго не мог заснуть, думал о своей судьбе, мечтал о новых днях. Снились ему пышные
дастарханы в кишлаках, которые он покорял, и оборванные полицейские со своими дурацкими
вопросами. И в эту холодную полночь он долго не мог понять: во сне или на самом деле ему связывают
руки, ноги, завертывают в пропахшую потом кошму. Он хотел крикнуть, порвать веревки. Но впервые
почувствовал себя бессильным, жалким.
61
Ночью два всадника с тяжелой ношей бешено скакали к советской границе.
На рассвете усталые кони и люди уже на обратном пути остановились в маленьком кишлаке. Они
едва справились со скудным завтраком, потом спали весь день.
Ночью Махмуд-бек и Салим двинулись другой, длинной дорогой в город, чтобы выполнить поручения
муфтия Садретдин-хана и турецкого консула Эсандола.
В кривых, грязных улочках разноязыкого города нужный дом удалось найти сравнительно быстро.
Ремесленники и торговцы звали соседей по национальности.
– А, турки... Это здесь, рядом.
Из плотно закрытых калиток доносился запах свежевыпеченного хлеба, жареного мяса, лука и анаши.
В кирпичном одноэтажном доме жил полковник Ахмад Сурайя Бек. Пришлось долго стучать, пока
заспанный слуга не приоткрыл дверь. Потом он ее захлопнул и пошел докладывать господину о гостях.
Махмуд-бек предполагал увидеть в доме оживление, рабочий накал, какой обычно царит в штабах. Но
Ахмед Сурайя Бек лежал на ковре в старой феске и потертом парчовом халате.
О былой роскоши напоминала и мебель. Впрочем, шелковая обивка вытерлась. Упрямые стальные
пружины рвались наружу.
Полковник долго смотрел на Махмуд-бека и Салима. Смотрел тупо, не узнавая. Затем взял гибкий,
змеевидный мундштук кальяна и затянулся. Заклокотала вода, сладковатый дым колечками поднялся
вверх.
«Этот тоже... – подумал Махмуд-бек. – С ним, наверное, даже не поговоришь толком». – Он передал
приветы от Эсандола и Садретдин-хана.
Полковник отшвырнул мундштук и резко поднялся. Он одернул халат, словно то был офицерский
мундир.
– Кажется...
– Я секретарь муфтия, Махмуд-бек.
– Узнаю, узнаю.
Полковник еще не успел накуриться. С ним можно было разговаривать. Он вскрыл пакет небрежно,
будто ежедневно получал десятки секретных посланий.
– Хорошо. Я подготовлю ответ сейчас же. Вы пока отдохните, дорогой Махмуд-бек.
Салим был всего лишь сопровождающим. Полковник на него даже не взглянул.
– Какая нужна помощь?
– Нам необходимо разыскать Фузаила Максума.
– Славный воин скрывается, – сказал полковник. – Он ждет своего времени. Что ж, возможно, я сам
проеду с вами. Это – в пограничном районе. – Он решительно двинулся к письменному столу. – Я сажусь
за ответ, а вы отдыхайте. До утра...
На другой день свежий, подтянутый Сурайя Бек сопровождал гостей в горный кишлак. Здесь их ждало
известие о неожиданном исчезновении Фузаила Максума. По словам хозяина, славные джигиты, верные
спутники курбаши, узнав о случившемся, немедленно скрылись.
Сурайя Бек лично пожелал сообщить Эсандолу и муфтию о беде. Он подготовил второе письмо,
которое вручил Махмуд-беку.
Еще долго не было ничего известно о судьбе Фузаила Максума. Пожалуй, только Аскарали и Махмуд-
бек знали, что советский суд приговорил Фузаила к высшей мере наказания и что приговор приведен в
исполнение.
Исчезновение хваленого курбаши ошеломило Асакуру. В своих донесениях он уже расписал его как
главаря боевой армии, способной двинуться по первому же приказу в глубь Средней Азии. Асакура
понимал, что сейчас, после очередной неудачи, нужно поскорее представить в Токио сообщение о какой-
либо успешной операции, надо заслать хорошего агента для сбора сведений о новостройках Узбекистана
и Таджикистана. Агент должен разобраться в происшедших изменениях, правильно оценить
экономические и военные возможности каждой стройки, составить краткие характеристики на некоторых
партийных и советских руководителей.
Асакура несколько раз встречался с новым кандидатом – Салимом. Грамотный, физически сильный
парень произвел хорошее впечатление на японского разведчика.
Махмуд-бек подготовил для Салима дополнительное задание. Как человек, побывавший в Кашгаре,
Салим должен был рассказывать людям об исчезновении или, лучше, о бегстве Фузаила Максума.
Мысль о том, что курбаши больше не верил в свои силы, боялся бороться с Советами, могла произвести
впечатление на самых озлобленных врагов. Однако обстановка изменилась.
После тщательной подготовки Салим перешел границу и отсутствовал четыре месяца. По его словам,
он побывал в Ферганской долине, в Ташкенте, на строительстве электростанции в Таджикистане.
Асакура был доволен полученными сведениями и выдал Махмуд-беку щедрое вознаграждение.
Муфтий Садретдин-хан ликовал: началась настоящая работа. Сведения, подготовленные советской
разведкой, Асакура передал в Токио.
62
В становище, где недавно хозяйничал Фузаил Максум, стало намного тише. Обитатели становища
вызвали подозрение местных властей. Порой появлялись полицейские. Они будто случайно проезжали
мимо и, между прочим, интересовались жизнью эмигрантов.
Вооруженные люди перестали открыто показываться. Салим своими недомолвками о Фузаиле
Максуме, пожатием плеч вместо ответов нагнал тревогу. Испуганные сотники обратились к муфтию
Садретдин-хану: что делать?
Муфтий обещал подумать.
– Лучше всего нашим людям, господин, – посоветовал Махмуд-бек, – пока вести незаметный образ
жизни. Пусть утихнут события, связанные с Фузаилом.
Муфтий нервно теребил бородку.
– Вы правы, сын мой. Людей надо сохранить.
– И еще... – нерешительно начал Махмуд-бек.
– Говорите, говорите, мой сын, – поторопил Садретдин-хан.
– Боюсь, пока сотники вместе, может начаться борьба за власть, за место курбаши.
Муфтий с удивлением посмотрел на своего помощника:
– Вы серьезно подходите к большим вопросам. Я знаю этих людей. Вы правы: они перегрызутся.
И муфтий по своему обыкновению начал крыть низких, корыстных людей, забывших о своем долге
перед народом, родной землей, аллахом.
Зимой, когда мокрый снег моментально тает под ногами, лучше не заходить во двор караван-сарая.
Земля вязкая. Эту грязь днем и ночью месят люди и кони. Зимой постояльцев меньше. Хотя и нет
суровых холодов, но сюда уже реже заглядывают дервиши, да и многие мелкие торговцы выбирают
дороги получше, почище.
В конторе Аскарали, как всегда, посетители. Знакомый стойкий запах кофе, железная печка с
огоньком – в дрянном караван-сарае большая редкость.
Аскарали обратился с обычной просьбой к купцу, который, несмотря на пронизывающий, холодный
ветер пустыни, решился двинуться в Стамбул. Купец дает слово разыскать там бывшего наманганского
ювелира и передать ему письмо Аскарали.
– Добрый вы человек, – говорит купец. – Они же вам не родственники.
– Нет. Но мне хочется пристроить мальчишку. Отец его болен, стар. Мало ли что случится?
– Добрый вы, – повторяет купец и с удовольствием потягивает кофе. Он тоже долго жил в Стамбуле,
привык к горячему бодрящему напитку.
Махмуд-бек не вмешивается в непонятный разговор, сидит, перелистывает книги. Но когда купец
уходит, спрашивает:
– Что за мальчишка, если не секрет?
– Этим мальчишкой нам придется заняться. Настоящий художник растет. Большой. Нечего ему
бродить по чужим странам. Приберет какой-нибудь хозяин к рукам, сделает из него раба.
– Чем же ему поможешь?
– Нужно вернуть на родину.
Совсем другие задания у Махмуд-бека. Но и он думает о судьбе обманутых людей. Как им раскрыть
глаза? Как им сказать правду о новой жизни, о счастливой родине?
Тяжелые капли застучали в мутное окно. Поползли, лениво огибая шероховатости стекла, густые, как
масло, ручейки.
От этого стало еще тоскливее.
– Нужно решать судьбу муфтия и Мубошира, – строго сказал Аскарали. – При первом же удобном
случае их следует столкнуть, убрать побыстрее.
Прав Аскарали: и муфтий, и Мубошир, и другие повинны в несчастиях десятков тысяч людей.
Из рукописи Махмуд-бека Садыкова
Однажды я решил побывать на концерте артистов японской эстрады. Что я знаю о японцах? Мне
доводилось встречаться только с дипломатами и разведчиками. Они не могут дать представления о
большом народе, его культуре, истории, Это были временные люди.
На сцене пела хрупкая артистка с высокой прической, одетая в цветастое кимоно:
Видишь вишню нарядную там?
Словно туман ползет по горам...
Мы, конечно, вдвоем к ней пойдем.
После концерта я долго, до глубокой ночи, читал стихи древних поэтов Японии. Знаменитый
лаконичный жанр «хокку». В трех строчках дается целая картина. Превосходный мастер жанра, поэт XVI
века Басё умел это делать:
Рядом с цветущим вьюнком
Отдыхает в жару молотильщик...
63
Тяжко глядеть на него.
На другой день я пошел в библиотеку. Девушка тоже была на концерте. Программа ей очень
понравилась.
– Необычная, своеобразная. Если они поют о море, то слышишь шелест волн. Если о цветущей
вишне, то видишь эти лепестки, – горячо заговорила девушка.
Я согласился... На рабочем столе лежало несколько книжек. Взглянув на них, я невольно улыбнулся.
Девушка тоже заинтересовалась японской литературой и, пока в зале было мало посетителей,
перелистывала поэтические сборники.
Я вспомнил о другом. О страшных годах, когда в Японии усилились полицейские репрессии против
нарастающего движения народных масс за свои права, за демократию.
Теоретики спорили о природе фашизма, а он рос, угрожая народам мира. По улицам японских городов
маршировали будущие камикадзе – пилоты-самоубийцы, люди-торпеды... На трибунах стояли те, кто со
спокойной душой обрек их на гибель.
Я был знаком с представителями другой Японии. Мне хотелось обо всем этом сказать девушке. Но
она читала великолепные стихи. Я не стал ей мешать.
НЕПРЕДВИДЕННЫЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА
Возможно, все началось с беззаботного девичьего разговора.
Фариде шел семнадцатый год. Она родилась здесь, на чужой земле, росла под присмотром
ворчливой, но доброй старушки.
Громыхая посудой, старушка ругала жадных торговцев. Не меняя тона, обвинила Фариду и свою
внучку в безделье.
– Время трудное. Не научитесь хорошему делу сейчас – поздно будет.
Она учила девушек вышивать тюбетейки, готовить обед, шить.
Тюбетейки опять отложены в сторону, и подружки весело щебечут о каких-то там счастливых днях.
– Где вы их видите? – спросила старуха.
– У нас будут богатые мужья... – откровенно сказала Фарида и спохватилась: – Ой!.. Что я говорю...
Мечтают девушки... Хотя и прикрывают лицо ладонями при таких словах. Что им, бедняжкам, остается
делать? Сидят в четырех стенах.
У внучки родители умерли, выросла она в доме Давлят-бека, где старуха уже несколько лет ведет
небогатое хозяйство и воспитывает его дочь, Фариду.
Давлят-бек – спокойный, умный, читает книги, был в Мекке, имел в Ферганской долине землю... Но
здесь у него дела не ладятся. Сколько старуха молилась за благополучие дома степенного человека! Не
счесть молитв.
Давлят-бек уходит из дома утром, возвращается к ночи. Довольствуясь случайными заработками,
приносит несколько монет. Разве удастся хозяину выдать дочь замуж за богатого человека? Пусть
легкомысленные девочки хоть помечтают. .
Опять шепчутся, краснеют, ойкают.
– Вот за кого я выйду замуж!
Это голос внучки. Старуха, не выдержав, покосилась в сторону девушек. Внучка держала спичечный
коробок с портретом большого вельможи.
«Господи, прости ее глупость... – вздохнула старуха. – Она еще совсем ребенок...»
– А вот мой жених... – раздался голос Фариды.
Старуха увидела в ее руках фотографию. Она знала этот снимок. На нем рядом с братом Курширмата
– Нормухамедом, Давлят-беком и другими уважаемыми господами стоял молодой человек. Он бывал в
этом доме раза два-три.
– Я видела его... – продолжала шептать девушка. И опять спохватилась: – Случайно!..
Старуха не выдержала, рассердилась:
– Да как же ты, бесстыдница, могла смотреть на мужчину?
Девушки вздрогнули. Старуха была глуховатой, а сейчас все услышала. Фарида попыталась спрятать
фотографию.
– Ну-ка, отдай эту грешную бумажку, – приказала старуха.
Она вырвала из рук Фариды снимок и хотела вынести его из комнаты, но невольно взглянула на
группу мужчин.
«Если этот молодой человек находится в такой компании, если его приглашают в гости солидные
люди, то, значит, с ним считаются...»
Притихшие девушки смотрели на сосредоточенное лицо старухи. Фарида даже приподнялась:
неужели разорвет фотографию?
Повидавшая жизнь, длинную, тяжелую, полную забот, женщина сейчас задумалась о судьбе сироты.
Старуха привязалась к девушке. Фарида давно стала для нее родной.
«А ведь это хороший жених. Наверное, он беден. Впрочем, сейчас мало осталось богатых людей.
Надо поговорить...» – окончательно решила старуха.
64
Она знала, с кем и когда говорить. Молодой человек служит у муфтия. Садретдин-хана. Сначала
нужно встретиться с этим уважаемым господином.
Муфтий Садретдин-хан не мог спокойно смотреть на людей, занятых устройством личного счастья. Он
откровенно проклинал их в проповедях. Исключением, вероятно, являлся Аскарали. Оптовый торговец
не участвовал в политической борьбе, не вмешивался в интриги, которыми жили руководители
туркестанской эмиграции. Аскарали не произносил высоких слов о спасении родины, но, если наступала
трудная минута, торговец всегда приходил на помощь. Это другой человек. Это не Саид Мубошир,
отыскавший теплое местечко в правительстве чужой страны.
Муфтий мирился с трудными условиями. Кто вправе в это тревожное время требовать легкой жизни?
Еще в святом городе, в первые дни работы с Махмуд-беком, муфтию довелось принять целую
делегацию уважаемых людей. Садретдин-хан очень удивился их предложению: они нашли невесту для
его помощника.
Муфтий рассердился не на шутку. Визгливо закричал на седобородых старцев:
– У нас отняли родину, а вы, ослы, рассуждаете о свадьбе...
Нарушив древний обычай, ругал, подбирая самые оскорбительные слова. Потом выгнал стариков и
долго сокрушался по поводу их слабого ума. Махмуд-бека не осуждал: человек сам все хорошо
понимает.
– Ведь вам такая мысль в голову не пришла? – коротко спросил он.
– Не пришла, отец. До женщин ли сейчас?
– Вот-вот. . – согласился муфтий и, считая вопрос окончательно решенным, перешел к другим делам.
Почтенных старцев он выгнал, а вот тихая, ничем не заметная женщина сумела, проклятая, уговорить
муфтия.
О чем она только не шептала! О продолжении рода, о семье, которая делает человека более
солидным и взрослым.
– Не быть же ему бродягой, как другие...
Здесь старуха допустила ошибку. Бородка у муфтия вздрогнула, а сам он подался вперед, чтобы
оборвать наглую женщину. Почувствовав угрозу, старуха нашлась:
– Бродит, бродит наша молодежь. Им бы крепче на ноги встать, они бы больше о важном деле думали.
Семью-то надо кормить.
Что-то в ее словах понравилось муфтию. Действительно, нельзя все время держать людей в
становищах. О чем они будут мечтать? О разбое. Человек должен думать о спасении родины. Ему
необходимо вернуться на землю предков, найти свой дом.
– Ай, какая девчонка... – цокала языком неутомимая старуха. – Дочь уважаемого Давлят-бека.
Садретдин-хан хорошо относился к бывшему курбаши. В девятнадцатом Давлят-бек, бросив свои
поля и дом, собрал небольшой отряд. Правда, он был вскоре разгромлен и Давлят-беку не пришлось
похозяйничать в Ферганской долине. Он бежал... Исправный прихожанин, справедливый человек,
пользуется уважением среди эмигрантов. С таким можно породниться...
Муфтий пообещал подумать и на другой день, натянув новый халат, двинулся в гости к Давлят-беку.
Вероятно, старики соскучились без праздников. С каким настроением они взялись за подготовку
свадьбы! Вспоминались давние обычаи, перебирались в уме десятки людей, которых необходимо было
пригласить на торжество.
Махмуд-бек старался казаться спокойным. Все правильно. Свадьба, как и положено, готовится без
него. Девушка молода и красива. Хитрая старуха доверительно сообщила, что сможет показать ее. И она
больно ущипнула Махмуд-бека за руку, выказав этим свою радость за счастливчика, которому так
повезло в жизни.
Садретдин-хан не привлекал к свадебным хлопотам жениха. Но Махмуд-бек счел нужным сам
поговорить с муфтием.
– Уважаемый отец, – сказал он, – как на мою женитьбу посмотрит господин Эсандол?
Садретдин-хан схватился за бородку. Эсандол... Турецкий консул. Человек, без ведома которого они
не имеют права сделать ни одного шага. Как же он забыл о нем?!
– Да-да, сын мой. Нужно навестить господина Эсандола.
Муфтию стало не по себе. А что, если консул отменит свадьбу!.. Это позор на голову Давлят-бека, это
нарушение обычаев. Обидеть видных деятелей, лидеров эмиграции, нельзя, невозможно. У муфтия
испортилось настроение. Он стал ругать старуху, турок, которые лезут в чужие дела, и женщин, творящих
грех на земле.
Но к Эсандолу нужно было идти. Пошли вместе.
Консулу не понравился визит с таким несерьезным вопросом.
– Вам, уважаемый отец, больше нечем заниматься... – нахмурился Эсандол. – В мире назревают
большие события, а вы заставляете настоящего мужчину хвататься за бабий подол...
Муфтий тоже начал бормотать что-то о продолжения рода человеческого, о семье. Но у него не
получилось так складно, как у старухи. «Проклятая сводница... – ерзал старик в широком кресле. – Как же
это я?» Он не хотел признаться себе, что на него подействовало только одно слово: бродяга. Сам
муфтий мотается по чужим странам уже несколько лет. Неужели и Махмуд-бека ждет такая же участь? У
муфтия нет родных и близких. Руководителям эмиграции он не верит. .
65
А старость пришла... Неотвратимо пришла... О ней напоминают сожалеющие взгляды, усталость, с
которой он неистово борется, и хотя бы вот эти откровенные мысли. Садретдин-хан в таких случаях
заглушал их новыми делами, дерзкими планами, спорами. И горькие мысли отступали до поры до
времени.
Неожиданно муфтий услышал резкий голос Эсандола:
– Что с вами, уважаемый отец? Вы ничего не слышите...
– Слышу, слышу... – очнулся Садретдин-хан. – Вы правы, господин, у нас много дел, не до праздников
сейчас.
Как он уладит эту историю со стариками? Ссылаться на турецкого консула муфтий не имеет права.
– Вот именно... – примиряюще сказал консул и повернулся к Махмуд-беку: – Надеюсь, это не ваша
инициатива?
– Нет, господин. Сам не знаю, как все началось... – развел руками Махмуд-бек.
– Вот и хорошо... – совсем успокоился консул. – Сейчас за чашкой кофе поговорим о наших делах.
Муфтий невольно передернул плечами. От Эсандола не ускользнула даже едва заметная гримаса.
– Может быть, вы предпочитаете чай?
– Нет-нет. . – поднял ладошку Садретдин-хан. – Кофие...
Жалкий старик. Он даже выговорить не может это слово.
«Дряхлеет муфтий. Дряхлеет. .» – презрительно подумал Эсандол.
Слуга подал изящные маленькие чашечки. Поставил запотевшие стаканчики с ледяной водой.
