Текст книги "До особого распоряжения"
Автор книги: Борис Пармузин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 29 страниц)
таджиков, в красноармейской форме. Советую и вам на них посмотреть. Это совсем другие люди. С ними
вы не сможете даже поговорить. Они возьмут вас за руки и отведут в свою комендатуру.
Аннакули с удивлением посмотрел на старика. Не такой он простачок, каким вначале прикидывался.
– Нам хотя бы с одним познакомиться. Постепенно… ну, приблизить к себе.
– Это очень опасно, господин, – твердо сказал хозяин. – И бесполезно.
Проводник поел и опять улегся на свой халат.
– Мудрый человек... – усмехнулся старик. – Он не знает политики.
– Он умеет убивать... – зачем-то сказал Аннакули.
Вместо ответа старик предложил:
– Давайте спать.
Уже укладываясь на жесткую постель, хозяин дома закончил разговор:
– Местное население уважает красноармейцев. Эти парни хорошо относятся к простым людям. Здесь
трудно будет кого-то из парней перетащить на свою сторону.
– А если... – Аннакули посмотрел на спящего проводника. – А если...
Старик помолчал, потом спокойно произнес:
– Можно! Это можно сделать. Но тогда вы должны уйти из моего дома.
Аннакули не ответил. Он долго не мог заснуть. Что-то нужно предпринимать. Но прежде необходимо
уйти из этого дома...
Аннакули встречал на улицах города красноармейцев. По их смуглым лицам он узнавал, откуда эти
парни в полевых гимнастерках. Не было секретом, что некоторые воинские части раньше
дислоцировались на территории советских республик Средней Азии.
Однажды Аннакули столкнулся с красноармейским патрулем. Он невольно остановился. Потом
торопливо нагнулся, сделал вид, что завязывает шнурок на ботинке. Кажется, он испугался этих парней.
Да. Испугался. Надо признаться себе. Никаких, как видно, встреч у него не получится. Он не сможет не то
что заговорить с ними, даже поздороваться.
Мысль об обыкновенном убийстве теперь не давала ему покоя.
Его проводник сумеет ловко всадить нож в спину любому из красноармейцев. Это убийство,
несомненно, припишут местному населению. Потом еще одно убийство. Потом третье...
Тогда Аннакули будет что доложить капитану Дейнцу о событиях, происшедших в большом городе.
Проводник, как знает Аннакули, должен беспрекословно выполнять его приказания. Не только следить за
ним, но и работать. Пусть поработает. .
Аннакули после долгих мытарств наконец осел на квартире, хозяин которой очень ему подходил. Он
начал швыряться деньгами, обещал хозяину спокойную жизнь в соседней стране. Тот разглаживал свою
бороду, соглашался, что нужно бороться с Советами. Бороться, кто как умеет. .
– А мы еще сильны! – бодрился Аннакули.
– Сильны... – соглашался хозяин.
К главному разговору Аннакули еще не приступал... Ждал удобного момента, прощупывал
осторожными вопросами. Наконец хозяин не выдержал и угрюмо спросил:
– Зачем приехал-то?
Аннакули попытался улыбнуться. Как ни странно, прямой вопрос застал его врасплох.
– Надо... Присмотреться.
– Присмотреться... Ты что, невесту выбираешь? Шляетесь тут, болтаете о борьбе. Что вот ты можешь
сделать?.. – Хозяин распалялся. Пальцы задрожали. Он спрятал руки, сложил их на коленях.
Аннакули смотрел на диковатые, безумные глаза, окруженные морщинами, в которых застряли
соринки, пыль. Этот человек давно не мылся, он забыл о спокойном сне, о хорошей, свежей пище. Ему
надоело размачивать в безвкусном чае сухие корки. Много лет муфтий Садретдин-хан обещал райскую
жизнь. Просил потерпеть, переждать... Еще год, еще два... А вся жизнь уже позади. Теперь хочется
отдохнуть, хочется посидеть за пловом, спокойно, за разговором со своими сверстниками попить чаю... А
145
потом в тишине остаться наедине с аллахом, отблагодарить его молитвой за добрый день, попросить
еще такой же завтра.
Но вот появляется новый человек от того же муфтия. И надо вести с ним осторожные разговоры о
силе, о возможностях правоверных мусульман. Какая сила? Какие возможности? Все попрятались по
норам, высовывают морду, чтобы глотнуть немного воздуха. Даже не успевают оглянуться, какое над
ними небо, вышло ли сегодня солнце. В норах сыро, грязно, голодно.
– Зачем приехал? – наступал хозяин.
Его борода растрепалась. Неприятен этот сумасшедший тип. Но Аннакули Курбансаидов не может
больше сидеть сложа руки. Надо что-то делать и уходить отсюда куда глаза глядят.
Он так и сказал: надо что-то делать...
– А что делать-то? – крикнул хозяин дома.
Пора открываться. Не стоит откладывать окончательный разговор. Если и этот псих выгонит его из
дому, есть еще две явки.
– Что? – переспросил Аннакули и шепотом, выделяя каждый слог, ответил: – У-би-вать!
Реакция была неожиданной. Старик отодвинулся от гостя, спокойно разгладил бороду и сказал:
– Это другое дело. Это надо делать... Убивать их надо. – Он кивнул в сторону двери, будто там стояли
люди в форме Красной Армии. – Каждый убитый – большой шум в городе, в стране... – рассудительно
заключил хозяин.
Аннакули удивило, что мысль, о которой он и заикнуться боялся, копошится в этой еще не
окончательно затуманенной голове. Мало сказать копошится. Она, наверное, не дает ему покоя. Вон как
преобразился человек.
– Но мои руки, – сказал он, вытянув сухие ладони, – они ослабли... Они раньше были другими.
– Убивать будет он... – объяснил Аннакули, кивнув в сторону проводника. – Он умеет.
Проводник спал. Или притворялся, что спит. Но это теперь не имело значения. К тому же он плохо
понимает узбекский.
– А что делать мне? – спросил хозяин дома.
– Подскажите, разведайте, где, когда бывают красноармейцы... В одиночку, по два человека.
Хозяин вздохнул.
– Они служат. . В одиночку? – он усмехнулся.
– Командиры, – подсказал Аннакули. – Это еще лучше.
– Да, это лучше... – согласился хозяин.
Хозяин дома торжествовал. Он не спешил выкладывать новость.
– Сейчас, сейчас... – таинственно подмигивая, говорил он. – Сейчас, как люди, сядем и поговорим. – Он
расстелил дастархан, поставил чайник, пиалы, скромную закуску. – Ну, сынок, садись. Есть дело.
Хорошее дело...
Этот человек оказался хитрым и довольно опытным. Дело было исключительно интересным.
Два дня назад в пригороде вспыхнул пожар. Сухие мазанки горели яростно и торопливо. Огонь, будто
хотел в считанные секунды уничтожить дома. Местные пожарные ничего не могли сделать. Они
беспомощно метались вокруг огня, который набирал силу, поднимался все выше и выше к небу. На
помощь пришли красноармейцы. Они смогли остановить огонь, не дали ему сожрать другие, такие же
нищие, мазанки. К счастью, жертв почти не было. Пострадал один мальчик. Упавшая балка разбила ему
голову.
– Лежит забинтованный. А забинтовал его красноармейский врач-таджик...
– Ну... – поторапливал Аннакули.
– Таджик был сегодня у мальчика и сказал, что придет завтра, обязательно. И вечером... -
торжественно заключил хозяин.
– Да-а! – протянул Аннакули. – Вы, дорогой...
Он хотел подобрать какое-нибудь одобрительное слово, похвалить хозяина дома за мудрое решение,
за хорошо найденный случай, но тот, разгоряченный, перебил:
– Их спасают, их лечат. . А они нож... Вот так, вот так... – Он махнул рукой, словно пытался всадить нож
и делал это профессионально. Наверное, в свое время ему приходилось убивать. И никакие угрызения
совести его пока не мучали.
Молчаливый проводник поднялся со своего потрепанного халата и с нескрываемым интересом
смотрел на хозяина дома, у которого от волнения растрепалась борода.
Их арестовали в тесном переулке пригорода.
На допросе проводник держался независимо. Он ничего не знал и считал себя невиновным. Он
подчинялся этому господину.
Аннакули давал показания торопливо, словно опасался, что его не сумеют выслушать до конца. Когда
следователь вежливо спросил, не устал ли он, Аннакули Курбансаидов выдохнул:
– Нет! Нет! Спрашивайте...
Из рукописи Махмуд-бека Садыкова
Мне не пришлось носить форму советского военнослужащего. Но я много знаю о тех, кто прошел по
трудным боевым дорогам.
146
Вот несколько строк из очерка Камиля Яшена «Генерал Сабир Рахимов»:
«Перед нашими войсками лежал крупный портовый город Данциг (Гданьск). Сюда стянулись
гитлеровские части, изгнанные из Восточной Пруссии, Прибалтики, Померании.
На подступах к городу велись сражения огромного масштаба с участием крупных наземных,
воздушных и морских сил.
По нашим наступающим войскам била береговая тяжелая артиллерия военных кораблей. Пехота и
танки гитлеровцев при поддержке авиации, береговой артиллерии и военных кораблей часто
контратаковали наши боевые порядки.
На левом крыле 65-й армии генерала Батова наступала 37-я дивизия Рахимова. Один из передовых
полков дивизии вступил в Бронтау. До Данцига оставалось три километра.
– Вышел на опушку леса, виден город. Возьму его сегодня! – передал Рахимов по радио.
В 15 часов 26 марта 1945 года на НП 37-й дивизии разорвалась мина. Погибли Рахимов и другие
офицеры... На траурном митинге прощальное слово сказал генерал Батов и дивизия поклялась
отомстить за своего командира. Начался штурм Данцига в тот же день.
В первый час штурма Данциг пал».
Много лет спустя, в мае 1965 года, генерал армии Павел Иванович Батов прислал в Ташкент вдове
героя письмо:
«...Нам посчастливилось присутствовать на торжественном спуске на воду двух кораблей – польского
и советского – на Гданьской верфи. Польскому морскому кораблю было присвоено имя «Генерал
Рахимов». Отныне польский корабль будет бороздить моря и океаны и прославлять навечно имя
советского человека – сына узбекского народа».
Я знаю, что в боях за освобождение народов Европы отличились и другие мои земляки, воины-
туркестанцы. Многие из них стали Героями Советского Союза.
Воин-освободитель! Так говорят о нашем солдате, заслужившем благоговейное уважение народов
мира.
Это те самые солдаты, которые делились своими пайками с жителями освобожденных городов. Это те
самые врачи и медсестры, которые оказывали помощь раненым, пострадавшим жителям тех же городов.
Солдат был счастлив протянуть чужому ребенку кусок сахару, редкую конфету... Солдат, бывший
мирный мастеровой парень, был счастлив в часы отдыха помочь в ремонте разрушенного водопровода
или просто вставить стекла в окна дома, где жила старая женщина.
Мы знаем знаменитую скульптуру в Берлине... Советский воин с опущенным мечом, с ребенком на
руках.
Мы спасали мир, спасали жизнь.
И нас невозможно было сломить...
ЧУЖИЕ ЛЮДИ
Агроном расхаживал по комнате, размахивая длинными руками. Махмуд-бек знал этого человека
вначале суровым, настороженным, потом внимательным, добрым, но всегда скупым на слова.
А тут вдруг, казалось, все, что накопилось на душе у него за это время, агроном спешил выложить
Махмуд-беку. Раскинув руки, он показывал, каким огромным, широким фронтом сейчас движется Красная
Армия.
– Даже не представляю, откуда эта сила! – Он опять взмахнул рукой, – Нет! Представляю... Все
всколыхнулось из глубин. И сила, и ненависть, и свободолюбивый дух. Не устоять никому перед таким
народом.
Махмуд-бек с опаской взглянул на дверь. Агроном, не заметив предупреждения, заговорил об
эмигранте, который в такое время не может служить родине.
– Как сорняк пожухлый. Вырвал ветер, мотает по свету, осыпает сухие ломкие листья. Соки все
выжаты...
Никогда русский не откровенничал. Он, наверное, унесет с собой в могилу здесь, на чужой земле, все
тайны запутанных, нелегких лет, мечты, надежды. Так и не узнает Махмуд-бек ничего об этом человеке,
кроме его неприкрытой тоски по родине.
– Пытался выращивать картофель... – Агроном покачал головой. – Нужно несколько поколений этой
культуры, чтобы она привыкла к земле. И не одно поколение людей, чтобы привыкли и полюбили
рассыпчатую картошку в мундире. Вы ели когда-нибудь такую картошку? К ней нужен черный пахучий
хлеб, крупная соль и сельдь с луком.
Махмуд-бек невольно улыбнулся:
– Один раз.
– Но не тянет? – серьезно спросил агроном.
– Нет. . – откровенно сознался Махмуд-бек.
– Вот видите! Как же здесь прижиться, как сделать, чтобы тебя полюбили!
Он в отчаянии махнул рукой и замолчал.
Кажется, и так слишком много слов сказано. Достаточно... Теперь не скоро наступит момент
подобного откровения. Да и наступит ли! Когда еще они встретятся – Махмуд-бек и бывший русский
офицер, агроном!
147
Махмуд-бек с нескрываемой завистью посмотрел на загорелое лицо, на крепкие руки этого стройного,
подтянутого человека.
Пауза тянулась долго... Каждый был занят мыслями о прошлом и с трудом отходил от них,
возвращаясь в этот реальный мир, который требовал решительных действий, а не рассуждений,
воспоминаний, откровений.
– Итак, Махмуд-бек... Мне, кажется, удалось выполнить вашу просьбу. Очень помог и тюремный врач.
Полиция получит указание. Вы останетесь в стране еще на два месяца. Потом, сами понимаете, дней
десять-пятнадцать можете собираться, ссылаясь на разные причины... Да, я думаю, полиция не так
внимательно будет следить за сроком. На эту бумагу лягут еще десятки новых... Закроют ее.
Махмуд-бек понимающе кивнул. Хотелось сказать какие-то добрые, благодарные слова, но вряд ли
они сейчас нужны. Агроном сам видит, что Махмуд-бек рад, очень рад этому сообщению.
– Как вам удалось?
– Удалось... – односложно ответил агроном. – Меня стали приглашать для помощи
высокопоставленные люди. Вот один из них оказался в силах дать такое указание. Я объяснил ему: вы
больны, беспомощны, живете в ожидании денег. Подтвердил доктор. И так далее. Конечно, подчеркнул,
что я вам очень обязан. Да... – Он опять махнул рукой. Снова наступила пауза. Вероятно, были и другие
новости. – Я вам говорил о человеке, о слуге, который все знает? – Не ожидая ответа, агроном
продолжал: – Так вот. . Последняя информация. Из Турции прибыл некий Усманходжа Пулатходжаев. В
Старом караван-сарае он встречается с вашими стариками. Что-то готовит. Даже власти насторожились.
Махмуд-бек встал и тоже заходил по комнате, торопливо, нервно.
– Вы что? – спросил агроном.
Махмуд-бек не расслышал.
– Вы что? Это неприятность?
– И очень большая... Очень.
– Но вы...
Агроном посмотрел на бледное лицо Махмуд-бека. На нем. сейчас выступили красноватые пятна.
– А-а... – понял Махмуд-бек. – Пройдет.
– Лучше сядьте...
– Нет! Сидеть мне больше нельзя. Нельзя...
Словно пробуя свои силы, Махмуд-бек еще несколько раз прошелся по комнате, крепче ступая
ногами.
Фарида открыла дверь, удивленно посмотрела на мужа.
– Решил пойти в чайхану, к ферганцам...
Он еще ни разу никуда не выходил.
– Скоро придет Шамсутдин, – напомнила Фарида. – Лучше с ним...
– С ним? Хорошо пойду с ним...
Оба остались довольны этим компромиссным решением.
Агроном хотел отговорить Махмуд-бека. Еще бы недельку полежать, дней десять...
Махмуд-бек продолжал возбужденно ходить по комнате, радуясь, как мальчишка, неожиданной
свободе, появившимся силам. Он и похож был на мальчишку: худой, жилистый, с тонкими, неокрепшими
руками, с острыми коленками, которые не может скрыть даже ватный халат.
Кажется, ничто не изменилось за эти тяжелые месяцы. По улочке шли люди, как всегда
сосредоточенные, занятые своими мыслями и заботами. Торопливо семенил выносливый ослик, с
трудом вытягивая шею из-под огромной поклажи. Он рад был бы побыстрее отделаться от груза, сам
спешил, но недовольный хозяин все же подгонял его. Хозяин – грузный, толстый человек – не поспевал за
осликом. Догнав его, он зло стегал по костлявому крупу.
– Гхе! – хрипло восклицал хозяин, довольный своей маленькой победой.
Ослик вырывался вперед, и хозяину снова приходилось догонять животное, воинственно щелкая
плеткой, с трудом переводя дыхание.
– И чего это он... – недовольно проворчал Шамсутдин.
Махмуд-бек тоже заинтересовался этой, казалось, обычной уличной сценкой. Старый толстяк
задыхается, а гонит, осла... Неужели проживший большую жизнь человек так и не поумнел? В который
раз уже задаешь себе этот вопрос! И все равно не находишь на него ответа.
Из последних сил лезут дряхлые, отжившие, можно сказать, свой век, люди... Лезут, чтобы показать
свою власть: щелкнуть слабого и на какой-то миг успокоиться, почувствовав превосходство. Даже если
это превосходство над безобидным животным.
Дожди прибили пыль в переулках, на улицах. Но кое-где почва размякла. Вязкая солончаковая грязь
приставала к подошвам, И даже эту незначительную тяжесть чувствовал Махмуд-бек.
На глинобитных дувалах темнели мокрые полосы, мелкие капли чудом держались на голых ветках.
Махмуд-бек, замедляя шаг, жадно вдыхал свежий воздух и наслаждался покоем небольшой улочки.
Шамсутдин в этот миг смотрел на него с тревогой: не случилось ли чего?.. Голова у Махмуд-бека порой
кружилась, и он однажды схватился за локоть Шамсутдина. Но не стал сознаваться в своей слабости,
сделал вид, что ему хотелось обратить внимание спутника на уличного торговца.
– Так и сидит. .
148
Старик дремал за нехитрым товаром, как и несколько лет назад. Он не узнал Махмуд-бека. Скользнул
мутноватыми глазами и успокоился: это не покупатели. Нечего на них тратить силы и слова.
– Сидит. . – ответил Шамсутдин. – Мало что изменилось.
Он прав... Большая, страшная война не коснулась тихих улиц и шумных базаров. Люди старели. Одни
нищали, другие богатели, третьи умирали... Рождалось, взрослело новое поколение.
Мало что изменилось. Так казалось на первый взгляд... Но где-то рядом с этим покоем шла борьба.
За улыбками и поклонами по-прежнему прятались ненависть и хитрость. И Махмуд-беку надо снова
вступать в эту борьбу. А выходил ли он из нее? Ведь даже в тесной тюремной камере он не переставал
работать.
С сегодняшнего дня он снова будет отвечать на улыбки, пожимать руки и обниматься, слегка
похлопывая ладонью по спине. И его будут также похлопывать, словно успокаивая перед
неприятностями.
Фруктовый базар был маленьким, будничным. Он не походил на те яркие торговые ряды, возле
которых сидели заключенные, ожидая подаяния.
Но этот базар тоже напоминал о недавних днях. И Махмуд-бек невольно пошел быстрее. Шамсутдин
понял его. В это тревожное, трудное время Шамсутдин научился понимать его по малейшему жесту,
одному взгляду.
В «Ферганской чайхане» тоже мало что изменилось. Хозяин бросился навстречу Махмуд-беку, обнял
его, засыпал десятком вопросов о здоровье, самочувствии, благополучии. Не ожидая ответа (и так видно,
как выглядит Махмуд-бек!), начал жаловаться на невзгоды и трудное время, на дороговизну и отсутствие
настоящих посетителей, которые не ожидают сдачи.
Хозяин усадил Махмуд-бека и Шамсутдина в угол. Пусть порядочным людям не мешают разные
бродяги и нищие.
В чайхане стихло. Редкие посетители изучающе осматривали Махмуд-бека. Некоторых эмигрантов
Махмуд-бек знал и почтительным кивком здоровался с ними. В наступившей тишине звякнула крышка
чайника. Она болталась на веревочке. Хозяин старательно обварил чайник кипятком, потом шмыгнул с
ним в каморку. Разумеется, за какой-то особой заваркой.
Он принес поднос с фруктами, поставил чайник и доверительно шепнул:
– Китайский... Из Кашгара получил.
Чай был терпким, вкусным. Его аромат, пожалуй, почувствовали посетители.
– Еще что? – спросил хозяин.
Махмуд-бек улыбнулся. Ему всегда нравился этот добрый, искренний человек. Судьба забросила его
в далекий край, но не сломала, не ожесточила. И не было более счастливых минут у чайханщика, чем те,
когда кто-нибудь заводил разговор о Фергане, восторгался тополями, урюковыми садами, торопливыми
арыками. Тогда у чайханщика появлялась печальная улыбка, он шумно вздыхал и без устали угощал
посетителя хорошим, крепким чаем.
– Еще? – переспросил Махмуд-бек. – Пока ничего. Потом.
Хозяин кивнул. Конечно, потом он выложит все новости, которые накопились за последнее время и,
наверное, очень интересуют Махмуд-бека.
Кто-то постучал крышкой чайника, подзывая хозяина к себе, требуя повторить заказ. И чайханщик
стремительно сорвался с места: посетителей надо уважать.
В короткие минуты хозяин подходил к Махмуд-беку, присаживался, брал пиалу, отпивал два-три глотка
и сообщал очередную новость. О многом Махмуд-бек уже знал.
О главном хозяин пока не говорил. А это главное должно быть. С Махмуд-беком уже искали встречи
чужие люди. Встреча должна быть «случайной». Никто не рискнет идти в частный дом к человеку,
находящемуся под надзором полиции.
Перед выходом из тюрьмы Махмуд-бек сказал вождю, что лучшим местом для такой встречи может
быть «Ферганская чайхана», куда он часто заходил и раньше. Махмуд-бек поглядывал на дверь, старюсь
в каждом новом посетителе узнать нужного человека. Чаще заходили эмигранты. Их легко отличить по
старым халатам, по дешевым заказам. Сладости, лепешку или горсть сухих фруктов они приносили с
собой, осторожно разворачивали и отводили глаза от чайханщика. Но он-то все понимал. И не осуждал
их за ту скудную трапезу, эту невероятную (до крошки!) бережливость. Его же пальцы тоже научились так
захватывать горсточку заварки, что ни одна чаинка не падала. Да и горсточки с каждым днем
становились все меньше.
Махмуд-бек пил чай медленно. Сделав два-три глотка, ставил пиалу и наслаждался этой мирной
обстановкой. В таких чайханах он бывал в начале тридцатых годов. Заколоченные балки, потертые
паласы, постоянно фыркающий самовар... Своеобразный, неповторимый уют, по которому тоскуют сотни
людей.
В тех чайханах стоял хохот над репликами аскиябазов – острословов, спорили о делах первых
колхозов, с уважением, притихнув, слушали рассказ первого тракториста...
А здесь люди вспоминают прошлое. И боятся думать о завтрашнем дне... Каким он будет?
Махмуд-бек смотрит на старого таджика, которого не знает даже по имени. Где-то видел это темное,
хмурое лицо. Или на чьих-то похоронах, или здесь, в чайхане. Старик только раз метнул недовольный
взгляд в сторону Махмуд-бека. Потом повернулся боком, уселся удобней. И конечно, больше не
посмотрит.
149
Во всех своих бедах старик, наверное, винит руководителей эмиграции, тех, кто затащил его на
чужбину и бросил на произвол судьбы. Старик отщипнул кусочек лепешки и стал медленно жевать.
Редкая бородка нервно вздрагивала.
И этого уже нищего человека хотят втянуть в новую беду, лишить свободы и даже редких, теперь
самых счастливых, минут. . А может, лишить и жизни.
Мужчина лет сорока пяти, не обращая ни на кого внимания, громко чавкает. Он принес кусок холодной
баранины и на виду всей чайханы наслаждается едой. Вот этот человек пойдет на все. Он умеет держать
нож в руках. И баранина ему нужна каждый день. Ему пообещают мясо и власть. Тогда он крепче сожмет
нож. Удары будут точными и сильными.
Хозяин в третий раз подносил чайник. Уже сменились посетители. Только теперь чайханщик,
задержавшись, сказал Махмуд-беку:
– О вас спрашивали.
– Кто? – спокойно поинтересовался Махмуд-бек. – Кому я еще нужен?
Хозяин не ответил на улыбку.
– Чужой... Говорил на фарси.
– Он часто сюда заходит? – спросил Махмуд-бек.
– Да... Почти через день. Уже месяц.
– Он приходит один?
– В это же время появляются, – он пожал плечами, – или мне кажется, братья Асимовы... Вы их должны
знать.
– Вместе заходят?
– Нет. . То один, то другой.
Махмуд-бек не знал Асимовых. Но решил сейчас не расспрашивать чайханщика об этих людях. Ясно,
что они следят за чужим гостем.
– А та штука, – заговорщически подмигнув в сторону каморки, прошептал чайханщик, – там лежит.
Хорошо спрятана...
Только сейчас Махмуд-бек вспомнил о браунинге.
– Пусть лежит. . – сказал он.
На другой день Шамсутдин пришел с полной информацией о братьях Асимовых.
– Шукур старше на два года. Смелый человек, бывал в драках, шрам на правом плече. Ранили ножом.
Говорят, на его совести две жизни.
Махмуд-бек вопросительно посмотрел на Шамсутдина: кто другой?
– Другого зовут Анваром. Тот страшнее.
– Почему?
– Неизвестно, что может выкинуть. Говорят, улыбался, а сам вдруг за горло схватил человека. Потом
отпустил, махнул рукой и ушел.
– Может, тот человек обидел его, Анвара?
– Говорят, не обидел. Впервые встретились. Просто не понравился. Хотел задушить и вдруг раздумал.
– Сумасшедший, что ли?
– Есть немножко. Так говорят.
– Странная пара... – хмыкнул Махмуд-бек.
– Нам только их не хватало... – вздохнул Шамсутдин.
Он виновато посмотрел на Махмуд-бека, но тот молчал.
– Хозяин, – не выдержал Шамсутдин, – я пока не узнал, чьи это люди.
– Надо узнать, Шамсутдин. И как можно быстрее. А в чайхане нам делать больше нечего... – медленно
произнес Махмуд-бек.
– Почему? Мы и раньше туда ходили.
– Я не смогу там встретиться с гостем. Нельзя, чтоб об этом знали те же братья Асимовы.
Шамсутдин сморщил лоб.
– Ешь... – весело сказал Махмуд-бек.
Они сидели за столиком, и никто не прикоснулся к шурпе.
– Остывает. . Ешь! – повторил Махмуд-бек. – Если Фарида увидит, обидится.
Шамсутдин торопливо поломал лепешку, опустил несколько кусочков в суп, поднял касу, отпил... И
восхищенно покачал головой:
– Еще теплая. И вкусно так...
Махмуд-бек тоже попробовал.
– Вкусно! – согласился он.
И оба рассмеялись.
– Хозяин, – неожиданно произнес Шамсутдин, – встречаться надо в чайхане. Это самое неопасное
место.
– Асимовы, – напомнил Махмуд-бек. – Кто-то из них обязательно будет в чайхане.
У Шамсутдина возник план, но он еще не все хорошо обдумал, поэтому промолчал. Стал
расправляться с шурпой.
– Скоро Фарида зайдет. .
150
Чужие люди – приезжие купцы, паломники, просто бродяги – бывают в «Ферганской чайхане». Таким
гостям никто не удивляется. Ну посмотрят на нового человека, позавидуют хорошей одежде или,
сожалея, вздохнут при виде лохмотьев. Одинаковы эти лохмотья, и свои, и чужие. Стоит ли приставать к
человеку, узнавать, какая нелегкая судьба носит его по чужим дорогам.
А богатый гость вообще с каждым встречным не будет говорить. Если, конечно, самому не захочется
рассказать о жизни, ценах, делах, судьбах. Есть такие... Любят, чтоб их слушали. При этом еще угощают.
Этот чужестранец был молчалив. Он равнодушно пил чай и как-то неохотно задавал редкие вопросы
чайханщику. Посетители чайханы уже обсудили и его костюм, и повадки, а затем потеряли всякий
интерес к незнакомцу.
Сам чужеземец делал вид, что не замечает особого взимания к себе двух парней. Это преследование
его не пугало. Он по-прежнему заходил в чайхану в самое необычное время. Иногда не бывал по два-три
дня. И какой-нибудь из братьев Асимовых, покрутившись, уходил ни с чем.
На этот раз чужеземец выпил чай, посидел, закрыв глаза, будто дремал. Потом лениво встал и
двинулся к выходу. Рядом с медным подносом остался небольшой сверток. Никто из посетителей не
обратил на это внимания... Есть же хозяин...
Минуты через три-четыре поднялся Анвар Асимов. Оставив деньги за чай, он взглянул на чужой
сверток и зашагал к двери.
Чужеземец вспомнил о свертке только на улице, остановился, зачем-то пошарил в карманах и
вернулся в чайхану.
Анвар не решился идти за ним: заметит. Он двинулся дальше, задерживаясь у торговцев,
внимательно разглядывал скудные горки сушеных фруктов.
А в это время хозяин, убирая поднос и пустой чайник, заметил сверток.
– Ох... – покачал головой чайханщик. – Вечно торопятся люди...
Кто-то из посетителей равнодушно сказал:
– Он ведь часто заходит.
– Да... – ответил чайханщик и бережно, на виду у всех посетителей отнес сверток в свою каморку.
Чужеземец вернулся. Хозяин в это время уже мыл посуду. Он стряхнул мокрые руки и показал на
каморку:
– Там... Возьмите вашу вещь.
Чужеземец толкнул дверцу, зашел. Дверца за ним захлопнулась.
– У нас очень мало времени... – сказал Махмуд-бек.
– Да... Поэтому мне нужно узнать только ваше мнение. Получить ваше согласие.
– Что должны сделать туркестанские эмигранты? – спросил Махмуд-бек.
– Принять участие в восстании, когда мы его поднимем.
Махмуд-бек не обратил внимания на громкое слово: «восстание».
– Оно начнется...
– Во время празднования Навруза.
– Остался месяц.
– Мы и так давно вас ждали, – напомнил чужеземец и сразу вернулся к делу: – Во главе туркестанцев
мы решили поставить уважаемого эмигранта Самата. Вам следует с ним сойтись ближе. Подготовить его.
– На роль вождя? – усмехнулся Махмуд-бек.
– Пока, – откровенно сказал чужеземец и подчеркнул: – Мы надеемся только на вас. Будем иметь дело
только с вами. Мы должны быть в курсе событий. Вот для начала: – Чужеземец вытащил из свертка пачку
денег. – До встречи... Назначьте место.
– Чайханщик скажет.
Чужеземец вышел, на ходу проверяя сверток.
Посетителям чайханы не понравилось, что этот человек так тщательно проверял свой сверток... Не
было случая, чтобы в этой чайхане пропала какая-нибудь вещь.
Махмуд-бек массировал ноги и сам невольно усмехался: какие нежности. Что значит быть на свободе.
Даже в уютной, теплой каморке чайханщика у него затекли ноги... А была ведь камера! Был каменный
мешок, где лечь можно только согнувшись.
На рассвете, когда улицы города просыпались от первых несмелых шагов прохожих, Махмуд-бек
пришел в чайхану. Хозяин ловко колол щепки. Он поднялся, вытер ладони полой халата, поздоровался с
Махмуд-беком и завел его в свою каморку. Потом вышел, осмотрелся. На улице было тихо, только рядом,
на фруктовом базаре, слышалось ржание лошадей, хриплые голоса беспокойных продавцов. Скоро эти
люди придут в чайхану, чтобы на рассвете отогнать сон, подкрепить силы первой, самой вкусной пиалой
чаю.
Хозяин устроил Махмуд-бека в каморке. Когда вскипел самовар, он принес ему чайник, разломил
свежую, еще горячую лепешку и коротко сказал:
– Отдыхайте.
151
Махмуд-бек в эти томительные часы думал о предстоящей встрече. Гость из соседней страны, увидев
его таким больным, слабым, может изменить свое решение. Им, конечно, нужны здоровые решительные
люди, которые не моргнув швырнут в огонь переворота сотни своих соотечественников.
Им, конечно, нужна верхушка, а не один Махмуд-бек, верхушка эмиграции, способная в считанные
часы вооружить людей и двинуть их на правительственные учреждения. Эта самая верхушка должна
подготовить народ, разжечь ненависть к правительству страны, приютившей эмигрантов.
Сделать это легко. У простых людей еще не счесть бед, забот. Во всех бедах надо обвинить
правительство, которое совершенно не заботится о судьбе братьев-мусульман. Убедительные,
построенные на конкретных примерах, речи проповедников сыграют свою роль. Лучше всего с такими
речами выступают духовники, бывшие кази – судьи, умеющие доказать, убедить.
Итак, к перевороту надо готовить проверенных людей. Потом уже к ним примкнут и другие...
Эту программу и свое согласие на участие в подготовке переворота Махмуд-бек должен высказать
чужеземцу.
Разговор получился короче, чем предполагал Махмуд-бек. Ему полностью доверяли. Гость был готов к
тому, что в каморке чайханщика он не увидит богатыря. Рекомендация вождя племени сыграла свою
роль. Только в случае отказа Махмуд-бека чужеземцы будут искать других руководителей эмиграции.
