Текст книги "До особого распоряжения"
Автор книги: Борис Пармузин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 29 страниц)
Так, на память записал...
Билет долгие годы хранился в бумагах Махмуд-бека, напоминая о самом счастливом дне, о
празднике, который он встретил в далеких горах... Рядом с родной землей.
Из рукописи Махмуд-бека Садыкова
Один из руководителей туркестанского национального движения Баймирза Хаит в свое время, еще до
войны, был сельским учителем. Никто и не представлял, что он сделает такую «головокружительную
карьеру», предаст свой народ.
В 1942 году Баймирза Хаит в польской деревне Легионово закончил школу разведчиков армии рейха.
Вскоре занял должность командира эсэсовской роты, а потом стал начальником военного отдела
Туркестанского комитета и соответственно заместителем Вали Каюм-хана.
На совести Баймирзы Хаита – сотни жизней. Он участвовал в карательных экспедициях в Польше,
Чехословакии, Югославии, Франции.
После войны с помощью Вали Каюм-хана Баймирза Хаит закончил Манчестерский университет, стал
«доктором». Он часто разъезжал по странам Европы и Азии, участвовал в конференциях
«востоковедов», тюркологов, антикоммунистов.
Вскоре Баймирза Хаит начал жаловаться соотечественникам на свое положение в «великой борьбе»
против коммунизма.
В апреле 1974 года Хаит был участником конференции «Антикоммунистической лиги» в Нью-Йорке.
– Все нации, – говорил он, – приехавшие на конференцию, вышли со своими флагами, с лозунгами,
организовали демонстрацию. От нас я был один. Мы относимся безразлично к национальному
движению. Никто нам не оказывает помощи.
О своей личной жизни Хаит тоже плакался соотечественникам.
Эмигрант А. Агзамов, вернувшийся на родину, вспоминал о встречах с Баймирзой Хаитом, передавал
его жалобы:
– Я занят уходом за своими детьми. Помогаю жене в оформлении ее врачебной документации. Только
когда дети уложены спать, имею возможность заниматься научной работой... Пишу труды о Туркестане.
Кому были нужны его труды?
Даже близкое окружение распадалось. Уходили из жизни его соратники. Уходили страшно, не по-
человечески...
Мулла Туркестанского легиона Касым Иноятов (Касым Хаксивар) умер в своей комнате. Труп лежал
целую неделю. И никто не хватился проповедника, который так усердно призывал верующих к борьбе
против большевиков.
Рузи Назар, бывший заместитель Баймирзы Хаита в Туркестанском комитете, был отъявленным
интриганом и доносчиком. После войны вместе с доктором Жаббором Рахими он занялся коммерцией -
стал выпускать шоколадные конфеты.
Однажды Рахими получил из ГДР письмо. Ничего особенного: заказ на конфеты. Но на конверте была
марка с портретом Тельмана. Рахими показал конверт своему компаньону. Рузи Назар сообщил о такой
подозрительной «переписке» американской разведке, с которой он уже давно сотрудничал.
Рахими стали вызывать на «беседы». Испуганный вызовами, Рахими ночью убил жену молотком, а
себе сделал смертельный укол.
Так шел к своему концу Туркестанский комитет.
Но после войны его руководители еще мечтали о борьбе. Они разъезжали по стране, где нашли приют
эмигранты, вели среди них подрывную работу, восстанавливали против родины.
Вали Каюм-хан и Баймирза Хаит совершили паломничество в Мекку. Но мало кто знал, что и Каюм-
хан и Баймирза по пути выполняли в странах Востока задания иностранных разведок.
Мне хотелось бы еще раз вспомнить статью Айбека «Лжец-попугай».
Статья посвящалась «деятельности» Баймирзы Хаита, якобы обеспокоенного судьбами
мусульманских народов, их культурой и литературой.
«Б. Хаит в течение ряда лет специализируется по клевете на народы Средней Азии, особенно на их
современную жизнь.
Разумеется, Б. Хаит не одинок. Успехи республик советского Востока вызывают ненависть у
буржуазных идеологов. А страх рождает ложь.
Клевета, однако, тоже требует «убедительного оформления». И вот для этого и пускают в ход
отщепенцев, изменников родины, титулуя их «докторами» и «профессорами» и спекулируя их
восточными именами и фамилиям.
Словом, пускают в ход хаитов...»
НОВЫЕ ЗНАКОМСТВА
Город был взбудораженным, тревожным, настороженным...
188
И не надо присматриваться к людям, чтобы понять их беспокойство или озабоченность. За тысячи
километров прогремел московский салют. . Но его хорошо услышали в Азии.
До открытия банков, куда обычно заходили не спеша, степенно, с чувством собственного достоинства,
теперь толпились, покусывая губы, перебирая четки потерявшие прежний лоск господа.
Не очень уверенно вступали в солидные конторы колониальные чиновники, уже по-настоящему
чувствуя недоброжелательные взгляды местных жителей.
В городе стали появляться эмигранты из Европы. Они надеялись здесь, за тридевять земель, найти
спокойный уголок, отсидеться, выждать более удобный момент, когда можно будет вновь потянуться к
счастью.
В банках, на биржах, в конторах самых различных фирм горячо спорили о новой, третьей мировой
войне.
Но более трезвые головы понимали, что пушки не скоро заговорят. . Борьба с Советами будет пока
носить совсем другой характер. Сейчас по тайным тропам вновь двинутся агенты и диверсанты.
Авантюристы всех мастей поднимут крик о гибели цивилизации, об угрозе человечеству, которую
несут большевики. Пусть все это бездоказательно. Но кто в базарной суматохе начнет вдумываться и
проверять факты, о которых надрываются дервиши!
Надо отойти от базара, отдохнуть от сутолоки, подумать о своих делах. Не каждый человек сумеет
сразу так поступить. Некоторые до позднего часа толкаются, очумев от криков и цен, от ругани и
уговоров... А потом являются домой с пустыми руками...
Махмуд-беку хотелось просто походить по улицам города, постоять у солидных учреждений,
посмотреть на этот растревоженный улей. Но Аскарали приказал лежать.
Вновь богатый отель с пышным названием «Тадж-Махал». Далеко отсюда знаменитый памятник
индийской архитектуры. Однако хозяин не проиграл, выбрав это название. В «Тадж-Махале» живут
состоятельные, уважаемые гости.
– Нам будет здесь легче работать... – сказал Аскарали.
Изменился за последнее время «преуспевающий коммерсант». Он только кажется бодрым, а на
самом деле очень устал. Возможно, даже болен.
– Ну как? Ты только представь Берлин. Обгорелый труп Гитлера... Берлин! И почти над каждым
балконом белый флаг. Представь! – Аскарали расхаживал по номеру, потирал ладони, потом, резко
повернувшись, садился у постели Махмуд-бека. – Представь! Помнишь, как писал Гафур Гулям в сорок
втором? Хотя откуда ты помнишь. Ты даже не знаешь... Слушай...
Аскарали часто читал стихи древних поэтов. Но Махмуд-бек даже не представлял, каким чудом его
друг узнавал о новинках современной литературы.
– Слушай! – повторил Аскарали. И он торжественно прочитал:
Тяжесть листьев промерзших с дерев упадет,
И под шелест весеннего сада
Время грозного горя и тяжких невзгод
Канет в бездну кромешного ада, -
Будет праздник на улице нашей.
Аскарали снова поднялся. Провел ладонью по белым, совершенно белым и поредевшим волосам,
пригладил их и твердо объявил:
– Мы сегодня устроим праздник.
Махмуд-бек, облокотившись, хотел подняться.
– Нет! Нет! Ты будешь лежать. Мы сюда пододвинем стол. Вот так... Здесь сяду я. Здесь – Фарида.
Ясно? – Он не ждал ответов Махмуд-бека. Аскарали двигал шикарную европейскую мебель с такой
небрежностью, словно все это происходило в караван-сарае. – Сейчас Шамсутдин принесет бутылку
водки. Ох, как я ее доставал! Целая операция! Посложнее твоих!
Нет. . В его словах и движениях теперь уже не было усталости.
– Мы сегодня даже не вспомним о том сброде, с которым ты встречался. Не будем вспоминать! Не
будем работать. Сегодня устроим праздник... Понимаешь... – И он крикнул в сторону соседней комнаты: -
Фарида!
Она вошла, с трудом скрывая беспокойство. Аскарали – хороший человек. Фарида уважает его. Но не
случилось ли еще чего-нибудь?
– Фарида! Сейчас я вызову официанта. Он принесет самый вкусный обед «Тадж-Махала». И мы будем
праздновать. Ты не против?
Она улыбнулась:
– Нет, Аскарали-ака. Это очень хорошо! А то вы сидите днем и ночью. Сидите, говорите.
– Мы будем вместе говорить. Совсем о другом. И выпьем! Выпьем за праздник! За нового человека,
который скоро родится в этом городе.
Фарида, смутившись, опустила голову.
– Я пока там побуду, Аскарали-ака... – тихо попросила она.
– Конечно. А я вызову официанта.
Она торопливо ушла в соседнюю комнату. Наклонившись к Махмуд-беку, Аскарали тихо произнес:
189
– Выпьем за нового человека! Понимаешь, Махмуд-бек. Ведь на нашей улице праздник... Самый
большой праздник! На фронте полагалось сто граммов водки. Их ты получишь по праву. И я... После
боя...
– А перед боем? – улыбнулся Махмуд-бек.
– Бой почти кончился. Наш, – серьезно сказал Аскарали. – Почти...
– Что-нибудь еще? – спросил Махмуд-бек.
– Об этом – завтра! А сегодня – праздник... И ни слова о делах!..
Он подошел к двери и нажал кнопку, над которой был нарисован силуэт человека с подносом.
Разбор поездки Махмуд-бека завершился.
– Хорошо, если бы Джанибек сделал вылазку на нашу территорию. Это стало бы его концом... Но если
даже он и не решится, то провалы агентов, которых он пересылает, будут его провалом... – сказал
Аскарали.
– Как поступил Адхам? – вспомнил Махмуд-бек.
Аскарали пожал плечами:
– Хотелось бы верить твоим предположениям. Но... подождем немного. А теперь?
– Я слушаю... – невольно поднялся Махмуд-бек.
Аскарали вновь выглядел усталым, озабоченным. Это был совершенно другой человек, не похожий на
вчерашнего.
– Слушай... – сказал Аскарали спокойно, рассудительно. – Слушай, мой дорогой Махмуд-бек. Война
кончилась. Ты имеешь полное право уехать сегодня или завтра. Врач советует лечиться в Италии. Но у
нас ведь не хуже курорты. Хотя бы даже из-за Фариды нельзя пускаться в такой дальний путь.
– Из-за Фариды? – весело переспросил Махмуд-бек.
– Из-за нее тоже...
– А еще?
– Подвились первые эмигранты из Европы. Те, кто сотрудничал с немцами. Конечно, Туркестанский
комитет будет продолжать действовать. Эмигранты много о нем знают. Знают о ближайших планах.
– Мне надо с эмигрантами встретиться?
– Они сами будут искать возможности встретиться с тобой.
– Может, переехать на квартиру?
– Нет, – решительно сказал Аскарали. – Здесь хорошая прислуга. На вызовы «Тадж-Махала»
моментально откликаются лучшие врачи. Живи здесь. Дня через два ты будешь выходить. Я сделаю все,
чтобы о тебе узнали в эмигрантских кругах.
– Хорошо, Аскарали.
– А Фариду успокой. Вы действительно скоро, очень скоро вернетесь на Родину. – Аскарали поднял
ладонь: – И все! И теперь никакие твои уговоры и доводы не подействуют. В Центре принято
окончательное решение.
Они замолчали.
– Ты давно пробовал писать стихи? – неожиданно спросил Аскарали.
– Бывало... – сознался Махмуд-бек. – Но не записывал.
– Ты еще...
– Не надо, Аскарали... – понял друга Махмуд-бек. – Сам знаешь, что над стихами надо работать
каждый день. Теперь вряд ли что получится. Давно я ушел от литературы. Очень давно. Кажется, прошла
жизнь.
– Жизнь... – согласился Аскарали и машинально пригладил свои редкие белые волосы.
Они встретились в знойный день в небольшом ресторанчике.
– Здесь делают хороший кофе... – сказал Аскарали. – А я так тебя и не приучил.
– Да. Равнодушен. А вот зеленый чай сейчас бы... И... – мечтательно произнес Махмуд-бек.
– Горячую самаркандскую лепешку. И виноград... – подсказал Аскарали.
– Не дразни...
– Скоро сядешь в какой-нибудь чайхане.
– А ты? – серьезно спросил Махмуд-бек.
– И я... Куда я денусь. Ты знаешь, сколько мне лет?
– Не задумывался, – сознался Махмуд-бек.
– И не надо...
В ресторанчике было прохладно и тихо. Официант в мягких остроносых туфлях двигался неспешно,
появляясь неожиданно и всегда вовремя.
– Я больше в «Тадж-Махал» не зайду, – перешел к делу Аскарали. – Так лучше. К тебе уже
присматриваются. Живи, как подобает усталому и больному человеку.
Махмуд-бек отпил глоток черного густого кофе. Невольно вспомнился караван-сарай, первая встреча
с «преуспевающим купцом», с человеком, который направлял работу Махмуд-бека, приходил на помощь,
был всегда рядом.
– Ты оказался прав: Адхам явился с повинной. Он выложил всю информацию, которой ты его снабдил.
Хороший, честный парень... – Помолчав, Аскарали продолжил: – И главное, кроме некоторых эмигрантов
190
с тобой будет искать встречи Баймирза Хаит, важная фигура в Туркестанском комитете, бывший
эсэсовец.
– Он здесь?
– Пока нет. Пока собирается... Надо узнать об их планах. А потом – домой. Сразу же! Не ожидая
приказа.
Они допили кофе.
– Ну, что же, простимся... – вдруг сказал Аскарали.
– Как? – не понял Махмуд-бек.
– Я уезжаю. До встречи на родной земле.
– Как же?
– Уезжаю. Надо. Я должен успеть довести одно дело до конца. За тебя я теперь спокоен. – Он положил
перед Махмуд-беком книгу: – Это тебе... «Бустон» Саади. Одна из редчайших рукописей. Посмотри на
работу каллиграфов.
– Такой подарок... – смутился Махмуд-бек.
– Бери, бери. Читай. У тебя скоро будет на это время.
Махмуд-бек не мог, да и не имел права, спрашивать: куда торопится Аскарали, какие дела и где его
ждут.
Прощались скупо, почему-то торопливо. Аскарали обнял Махмуд-бека, похлопал его по спине, словно
успокаивая.
– Мы увидимся... там... у себя? – спросил Махмуд-бек.
– Конечно, конечно, – ответил Аскарали.
Пряча глаза, он зашагал к двери и лишь на пороге обернулся, махнул рукой.
Смутная тревога долго не давала покоя. Обычная фраза: я должен успеть. Но в ней Махмуд-бек
почувствовал совсем другой смысл. Он допил остывший кофе и машинально стал листать рукопись в
богатом кожаном переплете. Перевернул несколько страниц. На этих книгах но многих странах Востока
люди гадают. Первая строка на открытой странице удивила, даже потрясла своей томностью: «Ты
мудростью войну предотвращай...»
Аскарали делал это всю жизнь. Всю свою жизнь.
...Махмуд-бек узнал о смерти друга через несколько месяцев. Аскарали никогда никому даже слова не
сказал о тяжелой болезни. Продолжались бесконечные дела и поездки до самой последней минуты
редкой, удивительной жизни.
Шамсутдин не любил шикарные комнаты «Тадж-Махал». Он терпеливо ждал, когда Махмуд-беку и
Фариде надоест разгуливать по мягким дорогим коврам, сидеть на европейских стульях за столом,
покрытым хрустящей белоснежной скатертью.
Шамсутдин неловко чувствовал себя в этой обстановке. Получив задание, он старался побыстрее
покинуть отель. При встрече с Фаридой Шамсутдин с тоской смотрел на нее: почему она не вытащит
Махмуд-бека из этой роскоши в нормальный дом. Не прикоснись ни к чему, следи за каждым своим
шагом... А вдруг испачкаешь дастархан, оставишь следы на ковре.
Но и Шамсутдин порой понимал: пока Фариде нужно находиться здесь.
Шамсутдин являлся к Махмуд-беку с новостями. В город приезжали из Европы узбеки, таджики.
Многие из них бросались искать своих соотечественников. Было о чем поговорить, поспорить. Было о
чем вспомнить...
Махмуд-бек еще не бывал в кварталах эмигрантов. Но туркестанцы знали, что он вернулся в город.
Расспрашивали Шамсутдина о здоровье господина, передавали пожелания и приветы. Сегодня
Шамсутдин сообщил Махмуд-беку, что его очень хочет видеть Азими.
– Кто это такой?
– Культурный человек, – коротко ответил Шамсутдин.
– Почему ты так решил? – улыбнулся Махмуд-бек.
– Он – доктор. Был советским доктором, военным. Сдался в плен к немцам. Жил... Говорит, хорошо
жил.
– Чего же приехал сюда? Нашим помогать?
– Помогать? – переспросил Шамсутдин и задумался. Потом решительно заключил: – Не будет
помогать.
– А об этом как ты догадался?
– Он лечит одного, берет деньги.
– Ясно! – сказал Махмуд-бек. – Он хочет со мной увидеться?
– Да, господин. Очень... Он хочет вас пригласить на свадьбу.
Свадьба... Это уже интересно. Значит, соберутся люди. Самые разные. Обязательно возникнут
разговоры и о прошлом, и о будущем.
– Пусть заходит. . – разрешил Махмуд-бек.
– Нам этот человек пригодится... – деловито сообщил Шамсутдин.
– Чем?
– Доктор! – поднял указательный палец Шамсутдин. – Настоящий! В Ташкенте учился. А вам нужен...
– Здесь у меня есть хороший врач.
191
– Ему надо платить... – рассудительно проговорил Шамсутдин. – А это свой...
– Но он тоже берет деньги.
– С вас не будет брать... – уверенно сказал Шамсутдин.
И вдруг какая-то невероятная, совсем неожиданная мысль мелькнула в голове Махмуд-бека. Он даже
испугался этой мысли. Попытался от нее отделаться. Но она настойчиво беспокоила, заставила его
сорваться с места, зашагать вокруг стола.
– Что с вами? – удивился Шамсутдин.
– Ничего, ничего... – ответил Махмуд-бек. – А ты передай... этому доктору, что я очень хочу его увидеть.
«Это свой!» Может действительно свой. Тот самый, кто должен приехать сюда, в мир еще опасных
врагов. Кто должен заменить его, Махмуд-бека. Свой! Свой!
Нет. . Азими действительно сдался в плен при первом удобном случае. До создания Туркестанского
легиона он мотался по гитлеровским концлагерям. Он узнал голод и холод. Его били... От смерти спасла
профессия врача, а затем согласие служить фашистам.
– Звери... – с неприкрытой злостью сказал Азими. – Я к ним пришел с поднятыми руками. А они...
Какой-то краснощекий солдат ребром ладони полоснул меня по шее. Как ножом. «Я же доктор... – кричу
по-немецки. – Настоящий доктор». А он, собака, мне в лицо: «Ты азиат. Мы вас уничтожим». – Азими взял
чашечку, отпил глоток кофе. – Собаки бешеные.
Рука заметно дрожала. Видно, это честолюбивый, гордый человек. В Красной Армии он занимал
обыкновенную должность: был хирургом, приходилось работать днем и ночью. Он считал, что способен
на более почетные дела, достоин более высокого звания; чем капитанское.
– Так им и надо... Подохнут, как собаки! – заключил Азими.
Ясно... Азими сразу же отошел от немцев. Он бросился в азиатские страны. В Турции нашел невесту.
Привез девушку сюда, в чужую страну. Почему же не остался в Турции?
– Как наши живут в Мюнхене? – спросил Махмуд-бек.
– Научились у немцев... – с прежней злостью ответил Азими.
– Не очень дружно?
Азими усмехнулся:
– Сейчас расскажу. Я заходил к ним в комитет. Видел все... Разрешите закурить? – Азими покосился на
закрытую дверь соседней комнаты: – Ваша жена, как я слышал...
– Ничего... – сказал Махмуд-бек. – Здесь можно. Курите.
– Я только одну сигарету.
А сигареты английские. И Азими к ним привык. Он стал рассказывать о работниках Туркестанского
комитета, о дрязгах, интригах, скандалах.
– Мы так на них надеемся... – сказал Махмуд-бек.
– Зря! – почти выкрикнул гость. – Зря! Они подведут.
– Но мы же не можем одни?
– Почему? – поднял брови Азими. – Вы же чувствуете, что происходит в мире. Вы знаете, с кем надо
дружить.
– Знаю...
– И я выбрал свою дорогу. Скажу вам, это уже не секрет: со вчерашнего дня я – майор. Приглашен в
колониальную армию. Разумеется, как врач.
Возможно, когда-нибудь Азими разочаруется и в новых хозяевах. Сейчас у него довольное, сытое
лицо. И в эти минуты он забыл о гитлеровцах. Откинувшись на спинку стула, он небрежно вертел
изящную пачку «Честер-Фильда» и говорил о будущем.
Азими, как и многие другие, пока даже не представлял, что его новые хозяева очень скоро будут
вынуждены покинуть эту страну. Так решит народ...
Многое изменится и здесь, на Востоке, после войны.
Большинство эмигрантов давно не бывали на такой щедрой, богатой свадьбе. Вначале гостей
смущало присутствие трех европейцев. Но те вели себя с подчеркнутой простотой, обращались с
эмигрантами, как с равными. Почтительно выслушали молитву.
Один из европейцев (и, конечно, не случайно) оказался рядом с Махмуд-беком.
Азими старался не смотреть в их сторону. Но, вероятно, сейчас для хозяина на его собственной
свадьбе было главным: состоится ли знакомство Махмуд-бека с сотрудником разведки той самой
колониальной армии, где Азими уже получил чин майора.
Знакомство состоялось.
Махмуд-бек был счастлив от встречи с офицером – образованным, знающим Восток человеком. И они,
Махмуд-бек и майор Харбер, говорили о судьбах мусульман, эмигрировавших из Средней Азии.
Офицер разведки был озабочен этими судьбами. Он считал своей первейшей обязанностью оказать
несчастным людям помощь и содействие. Хорошо, если бы Махмуд-бек, один из лидеров туркестанской
эмиграции, выбрал более удобное время для дальнейшего разговора. Махмуд-бек заверил Харбера, что
такое время у него есть.
– Азими проводит вас ко мне, – уже откровенно сказал офицер.
192
– Хорошо... – согласился Махмуд-бек. – Но боюсь, что счастливчик Азими еще укатит в свадебное
путешествие.
– Сейчас не время для увеселительных прогулок, – строго напомнил майор Харбер.
У него было смуглое, восточное лицо. Но странно: над темно-карими глазами щетинились густые
рыжие брови.
«Подкрасил их, что ли...» – невольно подумал Махмуд-бек.
Разговоры за столом становились все оживленней. И откуда-то из угла двора, где разместился народ
победнее, вырвался резкий голос:
– А что ждать? Новой такой свадьбы? Когда она будет? Не все умеют продавать свою душу, свою
совесть.
Рыжие брови даже не вздрогнули. Другие солидные гости, с которыми сидел Махмуд-бек, тоже
попытались не обратить внимания на разгневанного человека, на откровенную горячую речь. Махмуд-бек
не мог повернуться и хотя бы мельком взглянуть на гостя, который нарушил торжественную,
праздничную обстановку. На человека, который уже не мог больше молчать.
Через неделю Азими заехал к Махмуд-беку.
– Вас ждут. . – напомнил он и тревожно спросил: – Ничего не изменилось?
– У меня? – улыбнулся Махмуд-бек. – Разумеется, нет. Это нужные люди.
– Самые нужные люди, – подчеркнул Азими.
– Кажется, наша последняя надежда, – сказал Махмуд-бек.
Азими промолчал. Он еще раз убедился в своей правоте: надо пробиваться к британскому берегу.
– Одну минуту, – извинился хозяин.
Он зашел к Фариде. Она лежала бледная, тяжело дыша, то и дело вытирая капли пота.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил Махмуд-бек.
– Все хорошо. Только жарко...
У Фариды пересохли губы и очень бледное лицо. Только глаза, голубые, большие глаза не
изменились.
– Мне надо уйти, – сказал Махмуд-бек.
– Идите. Все хорошо...
– Если что случится, вызови прислугу. Вторая кнопка. Они вызовут врача. Ты поняла?
– Поняла.
Он пожал влажную ладонь.
– Отдыхай... Придет Шамсутдин, пусть меня подождет. Поняла?
– Поняла. Идите. Все хорошо...
С жизнью и работой Махмуд-бека Садыкова они были хорошо знакомы. Офицер начал конкретный
разговор о программе дальнейшей деятельности антисоветских организаций.
– Разобщены... Мы вас поддержим только в том случае, если вы сможете вести настоящую,
действенную борьбу. Если вы начнете ее немедленно.
– Советский Союз вышел победителем из большой войны, – сказал Махмуд-бек. – А мы пока... – Он
развел руками.
Офицер промолчал, потом подвинул пачку «Честер-Фильда»:
– Курите, – предложил он.
– Я не курю, – слабо улыбнулся Махмуд-бек. – К сожалению, здоровье мне не позволит по-настоящему
заняться работой, которую вы планируете.
– А какую мы... планируем? – ответил с улыбкой майор Харбер.
– Вы не будете заниматься мелкими делами, – сказал Махмуд-бек.
– В этом вы правы. А по поводу вашего здоровья мы знаем. Да... Вам следует подлечиться.
– Хочу пока поехать в Турцию.
– Не плохо. Но вы еще в силах помочь нам. Найти подходящих людей, опытных, здоровых, преданных
вашему делу.
– Еще в силах, – согласился Махмуд-бек. – Но люди стремятся отойти от борьбы. Я же сказал, что
Советский Союз победил сильную державу.
Харбер подошел к шкафу, открыл дверцу и вытащил стопку газет.
– Здесь есть советские. Из некоторых материалов можно почерпнуть нужную информацию. Скудные
пайки. Тяжелые условия. Непосильный труд. Есть фотографии разрушенных городов... Можно с твердой
уверенностью сказать, что страна не скоро встанет на ноги. Средняя Азия вынуждена кормить и одевать
жителей этих разрушенных городов... Почему мусульмане должны это делать? Почему мусульмане не
могут позаботиться о своих братьях, которые живут в нищете здесь, в чужих странах?
Широкие, обдуманные планы. Целая программа идеологической обработки туркестанских эмигрантов,
подготовки из них диверсантов, агентов, создание новых антисоветских организаций.
– Мы желаем вам хорошего здоровья, – на прощание сказал офицер. – Но если... – он недоговорил. -
Мы с радостью встретимся с человеком, которого вы пришлете к нам...
– На всякий случай я подберу... Увы! – вздохнул Махмуд-бек. – Все может случиться.
Они расстались в полночь.
193
У входа в отель Махмуд-бека ждал встревоженный Шамсутдин.
– Фарида в больнице, – почему-то шепотом сообщил он. – Отвезли вечером.
Махмуд-бек ворвался в вестибюль, подбежал к стойке, за которой стоял, весело поблескивая зубами,
портье.
– Все в порядке, господин Махмуд-бек. – Он кивнул на телефонный аппарат: – Я справлялся через
каждые десять минут. Я сделал все, как вы просили... – Портье знал, что последует хорошее
вознаграждение за новость. – Совсем недавно... – он посмотрел на часы, – пятнадцать минут назад у вас
родилась дочь. Мы желаем, чтобы она была самой счастливой.
– Спасибо... – Махмуд-бек прислонился к стойке. – Спасибо. Она должна быть счастливой.
Из рукописи Махмуд-бека Садыкова
Я читал путевые очерки моих друзей, побывавших на ЭКСПО-67. Меня очень заинтересовали такие
строки:
«Дождь в Монреале начинается неожиданно. Надо же, 16 июля в День Узбекистана с утра пошел
мелкий, похожий на осенний, дождь. Не испортит ли он праздника?
Мы приехали на выставку в девять часов и оказались далеко не первыми посетителями. Поезда
метро, сотни автобусов, экспресс, соединяющий острова, на которых расположилась выставка,
привозили все новых и новых гостей.
Мы расположились под огромным, застывшим в легком полете козырьком павильона. Переводчики,
экскурсоводы... Пожалуй, все работники павильона собрались здесь. У них хорошее настроение.
Подумать только! Сразу столько советских людей! Они засыпали нас вопросами, будто не были на
Родине несколько лет.
Осторожно, смущенно откашливаясь, сетуя на дождь, без конца отряхиваясь (Удобно! Можно спрятать
глаза!), подходят приехавшие из Нью-Йорка посетители... Нет! Они не забыли родную речь... Они вчера и
позавчера были на концертах узбекских артистов. Но и в Штатах, и здесь, на празднике, они чужие.
– Как выглядит Ташкент?
– А что на Шейхантауре?
Никто из нас тактично не касается главного вопроса: каким ветром их сюда занесло.
Разговор вначале сдержанный, далекий от главного, основного.
Но вот сверкнули слезы. Водителю автобуса из Нью-Йорка Ахмаду Ходже пятьдесят лет. Его
мальчишкой увезли родители в тридцатые годы в Турцию. О чем он говорил? Конечно, об одном:
посмотреть бы на родную землю, поклониться ей.
Другому нужно немного – кусочек хан-атласа. Он взял бы этот кусочек в могилу.
Вот третий... Он начинает разговор о наших профессиях. Мы отвечаем, что среди туристов есть
инженеры, врачи, преподаватели, рабочие, писатели.
– Ну, а вы кто? – спрашиваем мы.
– Я простой человек...
Собственно, это видно по его скромному костюму.
Приезжие торопятся сфотографировать узбекских артистов, подготавливают магнитофоны: нужно все
записать. Главное – песни, музыку.
Очередь растет. Все павильоны выставки открываются в десять часов утра. Сейчас девять
пятьдесят. . К флагштоку направляете? группа узбекских артистов, людей, дарящих радость, песни,
доброе настроение.
Сейчас под звуки Гимна Советского Союза и Узбекской ССР они поднимут флаг Узбекской Советской
Социалистической Республики».
Я знал тех людей, оказавшихся за океаном, хорошо понимал их состояние. Некоторые из них, может,
на последние деньги помчались в Монреаль. Побыть один день в Узбекистане! Счастье, которое трудно
скрыть. Услышать музыку и песни родной земли! Узнать, какой она стала...
Этот край раньше выпускал кетмени, омачи, арбы, ткани кустарного производства, сундуки и
гончарную посуду. Вот и все... Старые книги сохранили такие сведения... А новые... По разным причинам,
к сожалению, они с трудом доходят за океан.
Так слушайте и смотрите, каким стал Узбекистан!
«Очередь час ва часом движется к эскалаторам. Люди поднимаются к нам, в наш мир, чтобы самим
разобраться в десятках вопросов: убедиться, понять. К вечеру мы присели отдохнуть у павильона.
Отсюда видно, как от берега Святого Лаврентия все еще подвигается очередь...
Ей, кажется, нет конца...
Были в этой очереди люди, которым особенно хотелось взглянуть на макеты новых городов, на
величественные машины и нежную радугу маргиланского шелка...
Кто-то из таких посетителей виновен перед родной землей, другие ошиблись, не сумели вовремя
разобраться в происходящих событиях, третьи – выросли на чужбине.
Так смотрите же, каким стал Узбекистан!»
ПОСЛЕДНИЙ ПЕРЕВАЛ
194
Муфтий Амин-аль-Хусейна хорошо знали на Востоке.
Эго был подвижный старик невысокого роста. Он очень походил на европейца: светлое лицо, зеленые
глаза, живые, любопытные за толстыми стеклами очков, светлая аккуратная бородка.
Он умело скрывал свое истинное лицо, этот энергичный агент, долгие годы выполнявший задания
гитлеровской разведки. Приход Махмуд-бека обрадовал муфтия.
– Я сам хотел вас найти... – сказал Амин-аль-Хусейн.
Махмуд-бек развел руками:
– Узнав о вашем приезде, я просто ждал более удобного часа для встречи с вами.
Деньги у Амин-аль-Хусейна еще были. Он снял хороший дом на тихой, но приличной улице. Муфтий
позвал слугу и вопросительно посмотрел на гостя:
– Наверное, чай?
– Лучше... – весело сознался Махмуд-бек.
– Да-да... – улыбнулся муфтий. – Мне приходилось встречаться с вашими соотечественниками. Они
никогда не пили кофе, но вынуждены были терпеливо держать чашечку на весу. Вот так... – Муфтий
хорошо изобразил неуклюжую позу какого-то туркестанца. – Да еще живот мешает, – рассмеялся муфтий.
– Я не смог привыкнуть к кофе.
– И не надо... Оставайтесь самим собой.
Кажется, этот незначительный разговор, непринужденность, которые были в поведении Махмуд-бека с
первой минуты появления в доме, понравились старику.
– А я все же выпью чашечку кофе, – сказал муфтий.
Он тоже решил быть искренним даже в мелочах.
Начался знакомый Махмуд-беку разговор о судьбах мусульман. Сколько раз он слушал озабоченные
и горячие речи! Смотрел на лица, туповатые и умные, злые и хитрые. Часто приходила мысль: почему
именно такому человеку захотелось взвалить на свои плечи огромную ношу, почему он беспокоится о
судьбе народа, которого не знает и никогда знать не будет.
Муфтий Амин-аль-Хусейн, он же – муфтий Амин-Палистини, считался одним из опытнейших
сотрудников гитлеровской разведки в арабских странах. Англичане несколько раз пытались схватить
муфтия. Но он ускользал буквально из рук. Пользуясь авторитетом среди верующих, Амин-Палистини
находил убежище в любом поселке, не говоря о крупных городах.
