Текст книги "До особого распоряжения"
Автор книги: Борис Пармузин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 29 страниц)
забывших о долге. Потом слезы покатились по морщинистому лицу, застревая во взлохмаченной
бородке. Беспомощный старик прощался со всеми планами и мечтами.
Махмуд-бек собрался ехать с муфтием. Старик, наклонив голову и молчал.
– Нет, сын мой, – сказал он наконец Махмуд-беку. – Я не хочу такой жертвы. Что вам делать со мной в
изгнании? Перелистывать книгу прошлого? Вам нужно писать другую книгу – книгу будущего. Я уйду на
покой. Если нужны будут мои добрые советы, пожалуйста, навещайте меня.
Муфтий ослаб, он махнул на все рукой, заговорил о тишине и отдыхе. Но Махмуд-бек хорошо знал
старика. В маленьком городе Садретдин-хан быстро затоскует о больших делах. Если ему не дадут
развернуться старость, одиночество и полиция, он затеет переписку с лидерами туркестанских
националистов. Его имя еще много значит в этой среде... Муфтий начнет советовать, направлять работу.
Однако отсутствие былой силы, хороших помощников, постоянной информации очень скоро дадут о себе
знать.
– Вы должны оставаться здесь, сын мой, – продолжал муфтий. – Я напишу господину Чокаеву о
случившемся. Я благословляю вас на борьбу с большевиками. Отныне вы должны повести за собой
обездоленных мусульман.
Речь была торжественной, приподнятой.
Махмуд-бек провожал Садретдин-хана поздно вечером. Он проехал несколько километров, пока
муфтий сам не предложил:
– Достаточно, сын мой...
Дальше, до городка, Садретдин-хана будет сопровождать только Салим. Ему Махмуд-бек поручил
первые месяцы пожить с муфтием. Характеристику Салиму Махмуд-бек дал самую лестную.
– Знаю, знаю, сын мой, он был с вами в трудной дороге.
Салим внимательно относился к каждому жесту муфтия. Несколько раз проверил, хорошо ли
закреплено седло.
– Возвращайтесь, сын мой, – сказал Садретдин-хан уже тверже. – Возвращайтесь. Уже поздно, а вам
добираться далеко.
Они обнялись. Муфтий слегка похлопал ладошкой Махмуд-бека по плечу.
73
– Вам нужно работать. Учтите мои ошибки. Да, сын мой, я тоже ошибался. Езжайте...
Махмуд-бек подождал, пока две тени не пропадут в темноте, пока не смолкнет стук копыт.
На обратном пути он завернул в караван-сарай. Тяжело скрипнули ворота, пропуская позднего
посетителя. Здесь рано ложатся спать, но окно в конторе Аскарали еще светилось.
Махмуд-бек вернул коня хозяину караван-сарая, порылся в карманах и вытащил деньги. Хозяин
поднял руку:
– Не нужно, господин Махмуд-бек, не нужно. Мы тяжело переживаем отъезд уважаемого муфтия.
Хозяин поклонился. Он хотел, видимо, сообщить потихоньку свое мнение о предателе Мубошире, но
только в отчаянии махнул рукой:
– Вот как случилось...
Хозяин ненавидел Мубошира и очень боялся его.
Об этом мимолетном разговоре Махмуд-бек рассказал Аскарали.
– Вы правы. Теперь из муфтия сделают мученика. А Саид Мубошир никогда не вернется к эмигрантам.
И Рустаму дорога к ним закрыта.
Аскарали очень устал в последние дни.
– Держусь на одном кофе, – признался он. – Теперь можно будет немного отдохнуть. – Он потянулся и,
довольный, сказал: – Да-а. Похороны были организованы хорошо. Молодец, Махмуд-бек! А теперь
отдыхать.
У двери Аскарали остановил друга.
– Как дела дома?
– По-моему, хорошо.
– Ну, я рад... Жаль, что ты мало уделяешь времени семье, – Аскарали перешел на «ты».
Махмуд-бек невольно рассмеялся. Аскарали непонимающе посмотрел на него:
– Что с тобой?
– Такую фразу здесь не услышишь. Я вспомнил институт. Разговор старших товарищей: мало
уделяешь времени семье.
Аскарали тоже улыбнулся. Потер ладонью лоб:
– Да, выскочила фраза. Благо здесь никто ее не поймет.
Когда они остаются одни, Аскарали перестает походить на самодовольного преуспевающего купца.
Откуда-то сразу появляются морщины. Они сбегаются к глазам, прорезают лоб. Аскарали будто
чувствует эти морщины и начинает их растирать ладонью.
Об огромной работе своего друга Махмуд-бек ничего не знает. Только догадывается.
Аскарали как-то сказал:
– Увижу тебя и невольно вспомню о нашем крае. Что-то давит здесь, – он провел рукой но горлу, – и
держит. . Черт знает какое состояние. Может, старею?
Он редко рассказывает Махмуд-беку о событиях, происходящих на родине. Его информация до
предела лаконична. Перечислит новые стройки, дороги, города. Аскарали дает только короткую
характеристику...
В эти минуты, пожалуй, выступают самые глубокие морщины.
Сколько лет Аскарали живет на чужбине? А сколько лет жить ему, Махмуд-беку?
– Передал бы привет своей жене... – вздохнул Аскарали. – Зайти бы к тебе в гости...
– Еще зайдешь...
– Думаю. Иначе не может быть. Но хватит мечтать. Иди отдыхай. Предчувствую, что скоро развернутся
большие дела.
Азиатские женщины привыкли ждать: когда скрипнет калитка? когда раздадутся шаги мужа? с каким
настроением он вернется домой? Ни одна женщина об этом не знает. Где-то существует особый мир
мужских, серьезных дел.
Фариду учили с детства искусству вечных ожиданий, как любую девочку. Но куда девались
ежедневные советы доброй старушки!
Фарида так и не научилась виновато поднимать глаза или стоять, низко опустив голову, в ожидании
приказа мужа-хозяина, полного властелина.
Она бросалась навстречу и уже во дворе сыпала вопросами:
– Почему так поздно? Вы забыли обо мне? Вы здоровы? Вы очень устали?
Махмуд-бек гладил ее волосы.
– Все в порядке, Фарида, успокойся.
Обняв ее за плечи, Махмуд-бек шел, ни на что толком не отвечая. Да и что он мог ответить?!
Плечи вздрагивали... Фарида с трудом сдерживала себя, чтобы не заплакать.
– Все в порядке! Все хорошо! – говорил Махмуд-бек.
От нее пахло легким степным дымком. Фарида, наверное, раз двадцать разогревала обед и кипятила
чай.
– Сейчас я буду за тобой ухаживать... – неожиданно предложил Махмуд-бек. – Я сделаю крепкий чай.
– Нет-нет. . Вы устали. Я сама сделаю.
Он не стал спорить. Понял, что огорчится.
74
– Пока отдохните... Я сейчас...
За чаем Фарида попросила почитать стихи.
– Какие? – удивленно спросил Махмуд-бек.
– Какие хотите... – ответила она и приготовилась слушать.
– Хорошо... – улыбнулся Махмуд-бек.
Он вспомнил лирические строки Хафиза.
Красоты твоей сиянье
вспыхнуло во тьме времен.
Так любовь явилась миру,
жгучий пламень разожжен.
Фарида умела слушать стихи. Но порой задавала при этом самые невероятные вопросы. Сейчас
вопрос тоже прозвучал странно:
– Почему поэты так писали? Разве раньше женщины жили по-другому?
Махмуд-бек пожал плечами.
– Наверное, женщиной любовались, если о ней так красиво говорили? – продолжала она.
– Наверное, – неуверенно согласился Махмуд-бек
– А там, – она кивнула в сторону соседей, – живет злая женщина. Она ни разу не была в городе. Ее
бьет муж... Просто так бьет. . Значит, ей никто не говорил: красоты твоей сиянье...
Махмуд-бек молчал. Он боялся других, более конкретных вопросов. Фарида могла задать их. Конечно,
ее интересует и собственная судьба.
Он начал учить Фариду азбуке жизни, совсем другой жизни, о которой она не знала. Учил не спеша,
осторожно. Но Фарида сама подгоняла события... А Махмуд-бек о многом еще не имел права ей
сказать...
Аскарали не ошибся, предупреждая, что скоро развернутся большие дела. Через две недели Махмуд-
бека пригласил Эсандол.
Турецкий консул притворялся, что потрясен случившимся. Он великолепно играл свою роль,
удивлялся, качал головой и даже восклицал:
– Ай-я-яй... Какая беда! – Об этой беде Эсандол, конечно, знал все подробности. – Да... К уважаемому
муфтию пришла старость, – вздохнул консул. – Раньше он был выдержаннее и не пошел бы на такую
глупость, как торжественные похороны Ислама-курбаши. Мелкий человек, о котором мало кто знал!
Зачем было затевать эту комедию?
Вошел слуга, поставил две фарфоровые чашечки, два стаканчика с водой, в которой плавали
льдинки.
– Кофе!
Махмуд-бек поблагодарил.
Эсандол минуты две смаковал излюбленный напиток, откинувшись в кресле, полузакрыв глаза.
– Как вы живете, господин Махмуд-бек?
Махмуд-бек пожал плечами.
– Даже не могу точно определить свое состояние. Кажется, шел, шел и вдруг остановился. Что дальше
делать, куда повернуться – не знаю.
– Не следует сильно переживать. К нашему дорогому муфтию пришла старость, – повторил Эсандол. -
Закон жизни. Вы должны продолжить его дело.
– Я? – Махмуд-бек привстал.
– Вы! Вы! Успокойтесь. – Эсандол улыбался. – Что так взволновало вас?
– Есть более уважаемые люди.
– Есть. Есть и Курширмат, – согласился Эсандол. – А нам нужны молодые, энергичные, образованные. -
Он резко встал. Ему уже давно за сорок. Но выглядит он молодо. У него широкие крепкие плечи, точные
движения, голубоватые задорные глаза. – Наши дела только начинаются. Так что – выше голову, Махмуд-
бек!
Эсандол пообещал, что в ближайшие дни начнется напряженная работа, совсем другая жизнь.
Он был прав. Состоялись новые знакомства и деловые встречи. В одну из пятниц Махмуд-бека
пригласили в турецкое консульство на прием. Эсандол торжественно представлял дипломатам молодого
человека в национальной узбекской одежде. Махмуд-бек вначале неловко чувствовал себя среди строгих
черных фраков и под любопытными взглядами женщин.
– Представитель туркестанской организации «Милли истиклял» господин Махмуд-бек Садыков.
Консул Японии выразил надежду, что увидит Махмуд-бека у себя в гостях. Он будет счастлив
побеседовать с человеком, который представляет тысячи эмигрантов из Средней Азии.
Доктор Берк, турок, видный бактериолог, и его жена Инга, немка, веселая, белокурая, тоже выразили
надежду увидеть у себя в гостях молодого лидера туркестанцев.
Махмуд-бек выбрал момент, чтобы объяснить Эсандолу, как неловко он себя чувствует в этом
обществе.
75
– Они действительно принимают меня за официальное лицо.
– Они не ошибаются, – улыбнулся Эсандол. – Задержитесь после приема.
Слуга, видимо предупрежденный заранее, провел Махмуд-бека по тихим коридорам консульства в
знакомый кабинет и молча указал на кресло. Махмуд-бек обратил внимание на пустой стол, где резко
выделялся голубой конверт. Такие конверты приходили из Парижа совсем недавно и в адрес муфтия.
Разумеется, это было письмо от Мустафы Чокаева.
Эсандол вошел, взял конверт и протянул Махмуд-беку:
– Читайте!
Махмуд-бек Садыков отныне считался официальным представителем «Милли истиклял» в восточных
странах. Об этом ему и сообщал господин Мустафа Чокаев.
Махмуд-бек воспользовался приглашением консула Японии господина Ито и посетил его. Консул был
небольшого роста, вежлив, ласков. Так и казалось, что, погладь его по головке, он прищурит глаза и
замурлыкает. Ходил он тоже, как кошка, пружинисто и неслышно.
Господин Ито внимательно слушал рассказ лидера туркестанских эмигрантов о несчастной судьбе его
земляков и выразил глубочайшее сочувствие. Он считал своим долгом оказывать помощь восточным
народам, попавшим в беду. Разумеется, сами народы тоже не должны сидеть сложа руки.
Невозмутимый Асакура стоял по-солдатски навытяжку возле кресла. Чувствовалась великолепная
выправка армейского офицера с большим стажем. Асакура будто впервые видел Махмуд-бека. В
присутствии консула он даже не обменялся с ним ни единой из обычных фраз о здоровье и делах.
Консул мурлыкал еще несколько минут, потом протянул ладошку:
– До встречи... В моем лице вы всегда найдете друга.
А потом с Махмуд-беком беседовал Асакура. Он водил карандашом по границе. Карандаш осторожно,
но упрямо полз в глубь советской Средней Азии. Разведчик называл пункты, где должны находиться
люди «Милли истиклял».
– Советы встают на ноги. У них десятки, сотни строек. Вы должны ослабить силы этой страны.
Речь шла о засылке диверсантов, о широкой, разветвленной сети шпионов. Особое внимание
господин Асакура уделял постоянной обработке эмигрантов.
– Они должны быть враждебно настроены к Советам. Воспитывайте ненависть, ненависть, ненависть.
– Асакура увлекся – заговорил слишком резко. Спохватившись, улыбнулся и тихо добавил: – Разумеется,
ваши люди хорошо знают, кто виновен в их беде, в их скитаниях по чужим странам.
Знакомые слова. Махмуд-бек слышал подобные речи от муфтия почти каждый день.
Асакура рассказал о той обстановке, которая сложилась в Париже. Один из японских дипломатов
является ближайшим другом Мустафы Чокаева. Их объединяет стремление помочь обездоленным
народам Востока. Японцам не нравится, как поставлена пропагандистская работа «Милли истиклял».
Все пока делается примитивно. Издание журнала «Ёш Туркестан» следует поставить на широкую ногу,
увеличить его тираж. Нужно больше выпускать брошюр о положении в Стране Советов; информация
должна быть тонкой, умной, чтобы задевать национальные чувства людей, вызывать ненависть против
большевиков.
Журнал «Ёш Туркестан» готовился в Париже. Печатать его приходилось в Берлине. Своей типографии
организация «Милли истиклял» не имела.
– Мы думаем такую типографию создать в Женеве. Кроме журнала вы сможете выпускать
необходимые книги, брошюры, листовки.
Асакура раскрывал план обстоятельной широкой деятельности лидеров туркестанской эмиграции. В
заключение он подчеркнул, что сам лично будет руководить этой деятельностью.
Махмуд-бек нанес визит и турецкому специалисту, бактериологу Берку. Эсандол одобрил его
намерение посетить эту хорошую семью.
В доме Берка Махмуд-бек понял, что веселая Инга крепко держала в своих ручках не только
хозяйство, но и мужа.
Сам Берк, тяжеловатый, с заметным брюшком, вероятно, любил покурить кальян, выпить кофе и
подремать за свежими газетами. Судя но вытертым до блеска подлокотникам его любимого кресла, Берк
вел довольно спокойную жизнь.
Госпожа Инга, тонкая, гибкая, ходила по комнатам быстро, уверенно. Каждый ее шаг, будто был
давным-давно обдуман.
Встречая Махмуд-бека, она изящно, едва касаясь пола, скользнула навстречу новоявленному лидеру.
– Наконец-то пожаловал наш дорогой гость.
В зеленых глазах вспыхнула радость. Инга умела входить в роль. Подчинившись ее взгляду, поднялся
и сам Берк. Выдрессированный хозяин пересилил лень и, грузно переваливаясь, двинулся навстречу
Махмуд-беку.
– Рад. Очень рад. Наконец-то.
Слова были заученные. Он мечтал о тишине, кофе и убаюкивающем шуршании газетных листов.
Вскоре явился еще один гость, немецкий специалист Макс Зельцер.
Колония специалистов из Германии жила дружно. Они часто встречались, вместе отмечали
национальные праздники. Вот и сейчас Макс Зельцер, инженер сахарного завода, заглянул к землячке.
76
– Такое приятное совпадение, – радовалась Инга. – С господином Махмуд-беком мы – подданные
одной страны, но я остаюсь немкой. Макс, давний друг нашей семьи, – тоже мой земляк. – Она
рассмеялась. Зельцер вежливо улыбнулся, Берк счел нужным, не ожидая взгляда Инги, тоже показать
пожелтевшие зубы.
За обедом шел разговор о стране, где им приходится жить и работать. Макс поинтересовался, сколько
лет находится на чужбине Махмуд-бек, и понимающе вздохнул:
– Трудно. Конечно, трудно. Я тоже давно скитаюсь по чужим странам, но меня успокаивает мысль: в
любой час я могу вернуться на родину.
Махмуд-бек опустил голову.
– Простите, – спохватился Зельцер. – Я не хотел вас обидеть.
– Понимаю, – не поднимая головы, сказал Махмуд-бек.
– Наш друг Зельцер может сообщить вам много приятных новостей, – заметила Инга.
Махмуд-бек выпрямился. Наверное, у него было удивленное лицо. Все улыбнулись.
– Да, да... Именно приятных, – начал Зельцер. Он аккуратно сложил салфетку, накрыл ею прибор. – В
мире скоро все изменится. Немецкий народ и его друзья возложили на себя великую миссию: освободить
человечество от большевизма. Вы снова вернетесь на родину.
– Война?
– Возможно, – спокойно произнес Зельцер. – Я бывал в Советской стране, жил там и работал у них по
контракту. Через несколько лет это нежелательное государство окрепнет. Цивилизованное человечество
должно принимать меры сейчас, немедленно.
Махмуд-бек внимательно слушал Зельцера. Собственно, это был тот же вариант подготовки
эмигрантов к боевым действиям против Советского Союза, который предложил японский консул Ито.
Зельцер не называл конкретных действий и сроков. Он вводил Махмуд-бека в курс событий.
– Гитлер – надежда порабощенных народов. Он постоянно беспокоится об их судьбе. Вероятно, это
ощущают ваши друзья, нашедшие приют в Европе.
Махмуд-бек согласно кивнул.
Зельцер долго говорил о предстоящих переменах в мире. Хозяин дома тосковал, то и дело
поглядывал на часы. Но зеленые глаза не выпускали ленивого турка из поля зрения. Спохватившись,
Берк начинал угощать гостей, которые давно не обращали на него внимания.
– Надеюсь, мы еще увидимся, – сказал на прощание Зельцер.
– Конечно, конечно...
– Здесь много немецких специалистов. Врачи, агрономы... Есть и военные инструкторы. Они всегда
готовы помочь вам, – заверил Зельцер.
Вскоре к Махмуд-беку пришел летчик германской гражданской авиации, молодой, общительный
человек.
– Меня можете звать Густавом, – как давний приятель, сказал он. – Я прилетел вчера. Вам просили
передать...
Знакомый голубой пакет. Знакомый почерк. Мустафа Чокаев хвалил немецких друзей, которые всегда
готовы прийти на помощь обездоленным мусульманам. Податель письма имел полномочия вести
переговоры и оказывать Махмуд-беку Садыкову содействие в работе.
Из рукописи Махмуд-бека Садыкова
Еще в юности я слышал рассказы и легенды о воде. С древних времен она считалась божьим даром.
По законам шариата водой мог пользоваться каждый, кто занят орошением земли. Но вода стала
всесильным источником эксплуатации, оказавшись в руках богачей. Воду дарили баям, продавали
беднякам.
Нередко из-за воды народ поднимался на борьбу. В Уч-кургане вспыхнуло восстание, которое жестоко
подавил андижанский губернатор. Руководитель восстания Абду-Салим бежал в степь.
В 1872 году началось сооружение Кауфманского канала в Голодной степи. Семьдесят тысяч рабочих
под горячим солнцем рыли сухую землю. Они получали в день 5 копеек кормовых. В 1897 году
строительство прекратилось, рабочие разбежались.
В течение шести лет князь Николай строил Бухар-арык протяжением в 25 километров. При
торжественном пуске вода снесла ирригационные сооружения и размыла берега...
И вот я листаю молодежные газеты 1939 года. Они заполнены сообщениями о прославленной стройке
– Большом Ферганском канале.
«Комсомолка Усманова из Избаскентского района на земляных работах выполняет норму на 1500
процентов».
«Комсомолец из колхоза им. Калинина Юлдашев выполнил задание на 1700 процентов».
Вот сообщение от 20 августа 1939 года:
«Комсомольцы Маргиланского района в основном закончили выполнение порученного задания, вынув
2600 кубометров земли!»
Указ Президиума Верховного Совета СССР. Большой список строителей, награжденных орденами и
медалями.
77
В 1940 году построены Северный и Южный Ферганский каналы. Построен Зеравшанский канал.
А это – обращение комсомольцев Мирзачульского района ко всей молодежи республики: «Освоим
Голодную степь, превратим ее в новый цветущий оазис хлопководства».
В газетах не только сообщения с ирригационных строек. Много информации о новых заводах и
фабриках. Сообщение о приезде 1400 комсомольцев на строительство мощной топливно-энергетической
базы Узбекистана – Ангренуголь.
...Мой сосед преподает в одном из институтов. Многие его ученики уже сами проектируют
ирригационные сооружения в отдельных районах Средней Азии, в ряде стран Азии и Африки.
Сосед родом из Ферганской долины. Он несколько раз вспоминал о шумных стройках, где бывал еще
школьником. Его рассказ веселый, подробный. Я зримо представлял:
...Трасса строительства проходила рядом с городом. На стройку выезжали почти все жители, в том
числе и школьники. У них был свой участок. После работы ребята бегали на соседние участки
посмотреть на знаменитых богатырей, которые трудились до темноты.
Сегодня дал пятнадцать дневных норм!
Затаив дыхание, ребята смотрели на широкоплечего, загорелого парня. Он за два дня выполнял
месячную норму!
Утром ребята показывали друг другу ладони. Хвастались первыми мозолями. Даже опытные учителя
еще не представляли, что значат для подростков эти вечера на стройке.
Я слушаю и вспоминаю, как по карте, по советским населенным пунктам, ползал остро отточенный
карандаш иностранного дипломата.
ПОДСТАВНЫЕ ФИГУРЫ
В деловом коротком письме Мустафа Чокаев сообщал о возможном приезде из Турции Усманходжи
Пулатходжаева. Предатель, которому удалось когда-то ненадолго пробраться на руководящий пост в
правительстве Бухарской Народной Советской Республики, превратился в обыкновенного бродягу. Он
мыкался по чужим городам, пытался сколачивать националистические организации. Характеристика,
которую давал Чокаев этому «беспокойному» человечку, была далеко не лестной: хитрый, трусливый,
готовый на любую подлость. А самое главное – стремится к власти, мечтает встать во главе движения
против большевиков. «Следите за каждым шагом, – писал Чокаев, – удерживайте от необдуманных,
глупых поступков».
В среде туркестанских эмигрантов и без того неприятностей хватало. Садретдин-хана, уважаемого
муфтия, который жил спокойно, и то выдворили из столицы. А у дома Махмуд-бека несколько дней
прогуливался полицейский. В этой тревожной обстановке недоставало еще Усманходжи, опытного
интригана и склочника!
Через несколько дней после предупреждающего письма к Махмуд-беку постучался хозяин соседней
лавчонки, которая приютилась на углу улицы.
– Вас разыскивают два человека. Кажется, узбеки.
– Что ж они сами не зашли?
Лавочник пожал плечами и неопределенно ответил:
– Приезжие. Не выходят из машины.
Оказалось, что Усманходжу и его спутника, обрюзгшего Султан-бека, не выпускал из автомобиля
шофер. Жулики! Договорились словно порядочные. Он, как дурак, гнал машину, а у этих проходимцев
гроша нет за душой.
Шофер, не стесняясь, выражал свое мнение вслух. Усманходжа умоляюще поглядывал на Махмуд-
бека: выручайте.
– Сколько? – спросил Махмуд-бек.
Шофер назвал сумму.
– У меня с собой... – Махмуд-бек повернулся к лавочнику, который с интересом наблюдал за
назревающим скандалом. Но к Махмуд-беку он относился с уважением.
– Вам нужны деньги, господин?
– Да, утром верну.
Усманходжа и Султан-бек засопели, выбираясь из машины. Даже поблагодарить по-человечески не
смогли. Пробормотали что-то, не глядя на Махмуд-бека. В их тоне сквозила зависть: неплохо живете,
Махмуд-бек.
О делах вечером не говорили. А утром Усманходжа познакомил со своими планами. Размахивая
руками, он требовал немедленных действий, настоящей борьбы с большевиками.
Интересно, так ли горячо он выступал в Бухаре, когда занимал важный пост в молодой республике?
Разумеется, Усманходжа искренне ненавидит Советский Союз. Но теперь понятны опасения Мустафы
Чокаева: этот человек в первую очередь ищет выгоды для себя.
– Нам должны помочь японцы, – убежденно заключил Усманходжа.
– Да. Сильная держава, – согласился Махмуд-бек.
– Сейчас не о державе идет речь, – недовольно перебил гость. Он вел себя так, будто чувствовал свое
превосходство над этим лидером эмигрантов. Заседают, спорят, решают. Необходимо давным-давно
78
приступить к конкретным действиям. Усманходжу подмывало выложить секрет, который сразу же
поставил бы на место молодого человека. Но он пока сдерживался.
– С кем вы познакомились из японцев? – спросил Усманходжа.
– Я знаю консула. И то, так сказать, официально. Встречаюсь на приемах.
– Это все? – усмехнулся Усманходжа.
Махмуд-бек пожал плечами:
– Да, конечно.
– Неважно. Плохо.
Он торжествовал. И не скрывал торжества. Усманходжа утратил окончательно выдержку. Ничто не
могло остановить теперь этого человека. И он выложил главный козырь:
– А меня они вызвали из Турции...
– Вызвали?
– Именно! Японцы!
Усманходжа не сожалел, что начал хвастаться, по-мальчишески глупо, откровенно. Он даже поднялся.
Стоял тучный, огромный, заложив руки за спину, и с удовольствием рассматривал ошеломленного
Махмуд-бека.
– Значит, дела пойдут на лад.
– Пойдут, – согласился Усманходжа и подчеркнул: – Теперь пойдут.
Советник посольства Японии – Кимура прибыл из Токио совсем недавно и с первого же дня развил
бурную деятельность. Он искал знакомств с туркестанскими эмигрантами.
Махмуд-бек Садыков – видная фигура. Молодой, умный, энергичный. Но Кимура не спешил делать
ставку на официального лидера туркестанских эмигрантов. Он присматривался к людям. Нужен человек,
который безоговорочно выполнял бы все задания. Кимура удивит Токио, сделает за короткий срок такое,
что даже сдержанные генералы в японской столице поймут, какую ценность представляет их советник.
Здешние дипломаты неторопливы, пожалуй, даже нерасторопны. Не используют полностью всех
возможностей. Ну и пусть сидят в своих дипломатических апартаментах. У Кимуры другой характер.
Первая встреча с Махмуд-беком еще не убедила советника в том, что молодой узбекский эмигрант
будет послушным исполнителем его планов. Понадобятся время и силы, чтобы окончательно привлечь
его на свою сторону, а за ним – и остальных главарей эмиграции.
Кимура обращался к Махмуд-беку с незначительными просьбами:
– Помогите подобрать шофера. Только не хочется, чтобы из местных жителей. Мало ли что...
Юркий, подвижный, подтянутый, советник держал себя смело, по-хозяйски, в разговорах не
вспоминал о консуле. Будто того не существовало. Только он, Кимура, несет ответственность за
спасение порабощенных восточных народов.
При каждой встрече, даже если начинался серьезный разговор, Кимура сверкал искреннейшей
улыбкой. Бровки поднимались, а под ними узкими полосками вытягивались глаза. Казалось, что советник
ничего и никого не видит. Впрочем, через секунду, откинув голову, он начинает хохотать, показывая
грубоватые, но белоснежные зубы.
Многие терялись при виде этого лица, на котором неизменно присутствовали оптимизм и доброе
настроение. С такой же улыбкой Кимура сожалел, просил, советовал, ликовал. Наверное, и убивал.
Первую его просьбу Махмуд-бек выполнил. Круглолицый, молчаливый Шамсутдин, эмигрант из
Туркестана, оказался на своем месте: машину знал, любил, хозяина понимал по едва заметному жесту.
– Мне нравятся ваши люди, – льстил Кимура. – Чем больше будем друг друга знать, тем лучше для
дела.
Советник требовал, чтоб Махмуд-бек расширил круг своих знакомств.
– Говорят, прибыл из Турции бывший советский работник.
Махмуд-бек разъяснил, что это один из членов правительства Бухарской республики.
– Неважно, – отмахнулся Кимура. – Нужно уметь преподнести. Народная республика! Хорошо звучит! А
руководитель бежал. Используйте, Махмуд-бек, этот факт.
– К сожалению, как руководитель он сразу же скомпрометировал себя.
– Вы по-своему разъясняйте его поступки.
– Так и делаем.
– Я с удовольствием познакомлюсь с этим героем.
Кимура еще не видел Усманходжу, а высказался громко. Надо же: герой...
Прежде чем представить Усманходжу советнику, Махмуд-бек повез гостя в турецкое посольство.
Усманходжа менялся на глазах. Стал важным, медлительным. И этот визит он оценивал по-своему: турки
очень хотят с ним поговорить, посоветоваться. Усманходжа не подозревал, что встреча подготовлена
Махмуд-беком, который преследует свои цели.
Турецкий консул Эсандол ради приличия расспрашивал Усманходжу о жизни, о делах, планах. Он
давно знал о каждом шаге авантюриста. Эсандол считался неплохим дипломатом, и все же от Махмуд-
бека не ускользнула пренебрежительная, легкая усмешка на губах турецкого консула, когда гость начал
нести чепуху об огромных силах, способных броситься на советский Восток.
С трудом сдерживаясь, Эсандол спросил:
– Какими силами вы сейчас располагаете?
79
Усманходжа вздохнул и уже без энтузиазма стал бормотать о необходимости собрать эти силы,
подготовить.
– Правильно! – твердо заговорил Эсандол. – Этим и занимается господин Махмуд-бек. Без его ведома
прошу не предпринимать никаких действий. Ясно?
– Ясно, – растерянно пробормотал Усманходжа.
– Здесь все на виду. Город небольшой, – уже мягче пояснил Эсандол. – Местное правительство не
станет ссориться из-за вас с Советами. Учтите, господин Усманходжа.
Чем дальше отходили они от турецкого консульства, тем сильнее становилась неприязнь, даже
ненависть Усманходжи к преуспевающему молодому человеку. Что он сделал для общей борьбы против
большевиков? Сидел за спиной муфтия? Но самого старика вышвырнули из столицы. Теперь ему
никогда не подняться. Теперь муфтий может только перебирать дрожащими пальцами четки да
вспоминать о прошлом.
Усманходжа расправил плечи и невольно покосился на Махмуд-бека. Худощавый, невысокого роста.
Никакой солидности. Что в нем нашли турки и японцы? Возглавлять движение эмигрантов должен
солидный человек, умудренный опытом политической борьбы, боевых схваток.
Советник Кимура принял Усманходжу на другой день. Махмуд-бек не поскупился на характеристику:
верный сын ислама, стойкий борец, энергичный организатор. Усманходжа даже не пытался сделать
протестующего жеста. Поток лестных слов принимал как должное. Только плечи расправлял шире.
Кимура светился, ликовал. Эту радость Усманходжа принял на свой счет. Но веселящийся советник в
это время уже взвешивал, на кого из двух делать ставку. Конечно, потрепанный, озлобленный эмигрант
не очень-то подходит на должность вождя. Однако он будет своим человеком. Именно своим.
Первое время Усманходжа не мог обходиться без помощи Махмуд-бека и только с ним появлялся у
советника. Почувствовав доброе отношение Кимуры, Усманходжа стал «прихватывать» с собой какого-
нибудь курбаши. Он отыскивал их в караван-сараях и чайханах. Каждого бандита в не очень свежем
халате он представлял как истинного борца и героя.
Махмуд-бек листал книжку стихов Джами и, пользуясь редким случаем, когда в конторе Аскарали не
было посетителей, рассказывал о событиях последних дней.
– Усманходжа мечется по городу.
– Великолепно, – сказал Аскарали. Наконец-то он оторвался от бумаг и впервые так открыто, даже
неосторожно, выразил свой восторг. – Ты представляешь, Махмуд-бек, что получается?
– Представляю. Я сделал все возможное. Предупредил Эсандола уже вторично, что Усманходжа
начал действовать самостоятельно.
– Достаточно. Придет время, Эсандол взбесится.
– Но уже ничего не сможет исправить, – согласился Махмуд-бек.
– Какие указания от Чокаева?
– Продолжать следить. Удерживать от опрометчивых поступков.
Аскарали наклонил голову. Он словно вновь углубился в бумаги.
– В твоих донесениях Чокаеву тревога должна постепенно нарастать. Нужно готовить его к провалу
Усманходжи, – сказал Аскарали. – Этот человек должен быть скомпрометирован в глазах эмигрантов и
местных властей. – Аскарали взвешивал каждое слово. – Все слабости Пулатходжаева у нас как на
ладони. Нужно на них играть. Когда Усманходжа будет скомпрометирован, он потащит за собой
