Текст книги "До особого распоряжения"
Автор книги: Борис Пармузин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц)
Карахан Садаров, Абдурахман Алимарданов, Иса Хальяров, Мукум Султанов.
Абдулла Валишев писал:
«Главарь басмаческой банды, руководитель одной из крупнейших военных провокаций против наших
среднеазиатских республик, агент английской секретной службы, сподвижник эмира бухарского,
«неуловимый» Ибрагим-бек был пойман сейчас здесь, у берегов Кафирнигана, простыми колхозниками,
взявшими оружие в руки, чтобы избавить наконец свою землю от ядовитых змей, заползших из-за
рубежа».
Я часто вспоминал этот эпизод из истории борьбы народа против своих врагов. Народ творил правый
суд.
Салим был тоже простым колхозником. К сожалению, я не мог поговорить с ним откровенно.
Приходилось всю энергию этого парня, жажду мести осторожно вводить в нужное русло. Следовало
удержать Салима от неверного, бездумного шага, который мог ему стоить жизни. В шайке Фузаила
Максума действовали свои законы. Малейшее подозрение – и бандиты расправились бы с Салимом.
Мы много думали о судьбе не только этого человека. Подготовить опытного разведчика в условиях, в
которых мы находились, было очень трудно.
Кстати, опыта не было и у меня. Я помню, как опустил руки, когда узнал, что вторично уходит от
справедливого суда Фузаил Максум. А все, казалось, так просто! Фузаил очень нуждался в оружии. И он
бы пошел за ним. Но местная полиция теперь следила за курбаши. Отлучиться он не мог.
Я помню и завидное спокойствие Аскарали. Он будто уже заранее приготовился к провалу.
– Что ж, подумаем, – сказал он. – Нужно работать.
ЧАШКА КОФЕ
Муфтий Садретдин-хан в последнее время стал раздражителен. Из-за каждой мелочи взрывался,
тряс головой. Он нелестно отзывался и о своих руководителях.
– Сидеть там, в Париже, – совсем другое дело. – Это упрек в адрес самого Мустафы Чокаева.
– Поднимать, поднимать, – ворчал Садретдин-хан над последним письмом. – Как их поднимешь? – Он
кивает на дверь. Глаза зло сверкают, а руки дрожат. Муфтий старается скрыть эту дрожь. Ах, если бы
всевышний вернул ему силы, молодость! До власти он добрался бы сам.
За дверью – обычные крики и ругань. В караван-сарае жизнь начинается рано. Люди спешат:
обмануть, выгадать, урвать у ближнего.
– Господи, – вздыхает муфтий, – как быть с народом? Забыли, совсем забыли о главной цели. Каждый
ищет выгоду. Им во сне деньги видятся. Проклятые...
Когда муфтий приехал в этот город, все обстояло иначе. С утра до вечера шли к нему выразить свое
почтение знакомые и незнакомые, именитые и простые смертные. Одни заходили по-хозяйски, степенно,
расправив плечи, другие скользили тенью и сами старались оставаться в тени.
В честь Садретдин-хана устраивались обеды. Он все принимал как должное и не заметил, когда
начался спад. Вечно занятый, решающий десятки вопросов, погруженный в переписку с
многочисленными адресатами, однажды он поднял голову и сказал:
– Давно не заходил Курширмат.
– Давно, – согласился Махмуд-бек.
Садретдин-хан вопросительно посмотрел на своего секретаря.
– Все заняты, – высказал предположение Махмуд-бек.
– Заняты, – недовольно проворчал муфтий. – Знаю, чем заняты.
Карабкаются люди, из кожи лезут, к власти тянутся. Обдирают пальцы в кровь, задыхаются. А какая
власть? Они же на чужой земле. Мотаются по караван-сараям, слушают ругань купцов да ослиный рев. А
чем лучше тот же Курширмат? Тоже чужой.
Муфтий продолжал надеяться на добрые вести из Кашгара. Не может быть, чтобы здание, которое
добротно складывали по кирпичику сильные, опытные англичане, рассыпалось.
Его даже буря не разрушит, а тут подул всего лишь ветерок, и они там, в Кашгаре, уже попрятались в
свои норки. Решили, что пришел конец и новое независимое тюркское государство развалилось, не успев
родиться.
О Кашгаре муфтий не заговаривал даже с Махмуд-беком. Секретарь реже присутствовал и на
приемах у Эсандола, но знал, что турецкий консул в курсе событий; он искренне переживает крушение
планов в Кашгаре. На то воля аллаха...
Про себя Садретдин-хан сожалел, что он не находится там, в Синьцзяне. Он верил своему опыту.
Возможно, удалось бы направить события в нужное русло.
Проклятый караван-сарай! Здесь ни днем ни ночью нет покоя. Жадные купцы, подлые ростовщики,
хитрые слуги... И в этой разношерстной компании должен жить муфтий Садретдин-хан. Жить в ожидании
чудес.
– Вы где-то опять пропадали, Махмуд-бек, – строго заметил муфтий.
– Был у Аскарали.
52
Аскарали из тех, кто с искренним уважением относится к муфтию. Если Аскарали не видит
Садретдин-хана два-три дня, он обязательно передает привет с Махмуд-беком. И сейчас секретарь,
делая вид, что не замечает плохого настроения, передает муфтию поклон и пожелания доброго
здоровья.
– Как он там? – смягчившись, небрежно спрашивает Садретдин-хан.
– Торгует. Отнял у него немного времени. Новые покупки смотрел.
– Опять книги?
– Да. Очень редкие, господин.
– Не знает, куда деньги девать, – ворчит муфтий. Но прежняя злость исчезла.
– Эти книги действительно стоят больших денег. Однако Аскарали не настолько глуп, чтобы покупать
их по дорогой цене.
– Хитер, хитер, – соглашается муфтий.
– Спрашивал о вас.
Метнулась вверх острая бородка. Муфтий выжидающе посмотрел на секретаря.
– Я не стал жаловаться.
– Правильно, – похвалил Садретдин-хан. – В крайнем случае мы учтем его доброе отношение. Но этот
случай, слава аллаху, еще не подошел. – Он опустил голову, задумался, побарабанил пальцами по
столику. – Сегодня вечером, сын мой, нам надлежит пойти в гости.
Махмуд-бек продолжал почтительно стоять, не задавая вопросов.
– Пусть вас не удивит наш визит к этим людям.
О! Махмуд-бек давно перестал удивляться знакомствам муфтия. Кто только не побывал, к примеру,
здесь, в караван-сарае!
Вечером муфтий старался казаться невозмутимым, спокойным. Это ему теперь давалось с трудом.
Прекрасный актер в жизни, он забыл, что подошла старость. Жест, который раньше казался
величественным, сейчас вызывал у присутствующих улыбку.
Муфтий торопливо натягивал халат. Самый дорогой. Значит, они направляются в гости к важному
господину.
– Возможно, наши дела пойдут намного лучше, мой сын.
Он никак не мог попасть в рукав. Махмуд-бек помог.
– Спасибо, дорогой.
Муфтий погладил бородку. Лихо завернул кончик.
Конечно, в эту минуту Садретдин-хан лихорадочно думал о предстоящей встрече и, как искусный
шахматист, взвешивал десятки вариантов игры.
Каждый разговор, каждая встреча для муфтия – игра. Он двигает фигуры то дерзко, небрежно, то
медленно, прикусив губу, сдвинув брови.
Они вышли из ворот караван-сарая торопливо, словно опаздывали. Муфтий семенил мелкими
шажками, кутаясь в халат. За углом он перевел дух и, оглянувшись, объяснил:
– Не хочется ни с кем встречаться. Когда предстоит важный разговор, лучше сосредоточиться.
Они выбрались из лабиринта узких переулков на большую улицу. Муфтий, наклонив голову, не
обращая ни на кого внимания, шел по краю тротуара. Махмуд-бек спокойно шагал рядом. В тихом
квартале муфтий остановился у богатого особняка. Махмуд-бек с удивлением посмотрел на японский
флаг. Муфтий перехватил этот взгляд:
– Да, сын мой, нас здесь сегодня ждут.
С первых минут стало ясно, что господин Таяхара – профессиональный разведчик. Он не счел нужным
даже прикрыться каким-нибудь дипломатическим званием.
Таяхара был вежлив, но в меру. Он уделил на редкость мало времени расспросам о здоровье
«многоуважаемого муфтия и его замечательного помощника».
В эмигрантских кругах каждый разговор начинается с растянутых, слащавых предисловий.
Собеседники словно движутся в кромешной темноте, выставив ладони, ощупывая стены, без конца
извиняясь перед встречными.
Таяхара, видимо, заранее обстоятельно изучил жизнь муфтия Садретдин-хана. И особенно – его
секретаря. Он был в курсе всех их дел.
Махмуд-бек почувствовал, что японский разведчик, отдавая дань уважения муфтию как одному из
руководителей туркестанской эмиграции, больше присматривается к нему.
Похожее отношение Махмуд-бек ощутил впервые в турецком консульстве, когда получал у Эсандола
паспорт. Без сомнения, японец тоже делает ставку на молодежь.
– Мы видим положение туркестанских эмигрантов, перешел к делу Таяхара. – Мы всегда беспокоились
о судьбах восточных народов и думали о их будущем.
Муфтий почтительно прижал ладони к сердцу. Махмуд-бек выразил свою благодарность легким
поклоном.
– Тяжела жизнь на чужбине, – продолжал Таяхара. – Однако если обездоленных людей ведет такой
опытный борец, как многоуважаемый Садретдин-хан...
Снова дрожащая рука потянулась к груди.
– Тогда есть возможность вернуть родину, – заключил японец. – Мы поможем.
53
Вот она, долгожданная фраза! Муфтий не смог скрыть волнения. Глаза сверкнули, бородка метнулась
вверх. Оп удобней уселся в кресле и даже подмигнул Махмуд-беку: как нас встречают!
Садретдин-хан вступал в очередную сделку.
– Конечно, долг ваших людей не сидеть на месте, клянясь до хрипоты в своей ненависти к
большевикам. С ними нужно бороться молча, но постоянно, упорно. – Таяхара сжал кулак.
– Я того же мнения, – согласился Садретдин-хан.
– Тогда я доложу в Токио о вашей готовности включиться в активную борьбу против большевиков.
Мнение Токио вам передадут не позже чем через три месяца.
– Мы согласны, – бодро заверил муфтий. – У нас есть замечательные люди, которые готовы вступить в
борьбу. За ними стоят войска.
– Войска не нужны. – Таяхара улыбался, словно говорил о чем-то веселом. – Пока не нужны. Вы не
должны привлекать к себе внимание такими боевыми лагерями, как лагерь вашего человека Фузаила-
сан.
Таяхара произнес имя курбаши с уважительной приставкой. Садретдин-хан не понял, что такое «сан».
Да и думал он сейчас о другом. Ему не нравилась улыбка японца.
– Поймите, – наконец японец перестал улыбаться, – три тысячи всадников не решат судьбу родины.
Нужно готовиться. Фузаил, если говорить откровенно, находится под наблюдением. Ему нужно найти
другое место. Временно. Сейчас он связан.
– Да, связан, – вздохнул муфтий.
На прощание Таяхара предложил муфтию и его секретарю переселиться из караван-сарая в хорошую,
удобную квартиру. Таяхара назвал улицу и номер дома.
– Там один из соседей – русский эмигрант, другой – наш человек. Его зовут Нубутуси. Он лучше меня
владеет фарси.
Это был уже приказ. Таяхара произнес его опять с вежливой улыбкой.
– До встречи, господа. Я был счастлив познакомиться. Надеюсь, мы будем большими друзьями.
Последнюю фразу японец адресовал Махмуд-беку.
Несколько дней муфтий Садретдин-хан был занят судьбой Фузаила Максума. Часто в разговорах
мелькало беспокойство о Кашгаре... Махмуд-бек объединил эти две злободневные темы.
– Может, Фузаилу пока действительно следовало бы поселиться на новом месте? В Кашгаре его никто
не знает. .
– Кашгар! – обрадованно потер ладошки Садретдин-хан. – Вот именно. Никто его там не знает. Там
будет наш человек. Кашгар... – Он с восхищением смотрел на Махмуд-бека. – Вы радуете меня, сын мой.
Это замечательно. Кашгар!
Садретдин-хан во что бы то ни стало хотел поделиться новым планом с лидерами эмиграции, с
турецким консулом Эсандолом.
– Уже поздно, – напомнил Махмуд-бек, – на улицах темно.
Муфтий стал ругать узкие переулки, голодных собак. Досталась и местным властям, которые не могут
навести порядок.
Махмуд-бек невольно покосился на дверь.
– Пусть слушают, – расхрабрился муфтий, – наступит день, мы вернемся на родину. Кстати, вы не
думали о квартире?
– Нужно переехать, но...
– Да, – вздохнул муфтий, – наши карманы опять пусты.
– Хозяин требует платы вперед. Эмигрантам здесь не очень доверяют.
– Мусульмане! – Муфтий поднял руки. – Что же творится в мире? Перегрызутся люди из-за денег.
Мусульманин не верит своему брату.
– Может, пришло время обратиться к Аскарали?
– Мне бы не хотелось, – вздохнул муфтий.
Очень часто меняется настроение у старика. То он патетически взывает к мусульманам, то,
сгорбившись, вздыхает, сухонький, жалкий.
– У Эсандола мы уже брали, – сказал Махмуд-бек.
– Ничего, ничего, – поднял голову муфтий. – Если о нас забывают англичане, то теперь нашлись
настоящие друзья.
Японцами муфтий восхищался. Жаль, что о них нельзя поговорить с лидерами эмиграции.
– Сходите, сын мой, к Аскарали, – наконец решился муфтий, – придет время, мы расплатимся с ним.
В конторе оптового торговца Махмуд-бек пробыл несколько минут. Муфтий просил не задерживаться:
нужно обдумать план побега Фузаила Максума из города. И еще просил муфтий узнать у купца, не
пойдет ли в ближайшие дни караван в Синьцзян.
По счастливой случайности такой караван шел через четыре дня.
Муфтий выслушал Махмуд-бека и поблагодарил аллаха за подходящий случай.
– Фузаилу Максуму легче пройти с торговыми людьми.
Махмуд-бек похвалил мысль муфтия, но счел нужным предупредить:
– Господин, не хотелось бы подвергать Фузаила риску. Будет очень плохо, если о побеге узнает Саид
Мубошир.
54
– Да, этого негодника нужно опасаться.
Муфтий стал ругать давнего врага, а с ним и местные власти.
У него снова испортилось настроение.
План побега Фузаила Максума обсуждался в узком кругу. Было решено, что курбаши, как всегда,
зайдет отметиться в полицию, а затем вечером скроется за Северными воротами. За ночь и первую
половину дня он сумеет догнать караван. С Фузаилом уходило пять всадников.
Курбаши простился с Курширматом и Садретдин-ханом. Больше никого в мехмонхане на этот раз не
было. Муфтий дал Фузаилу адреса турецких агентов и своих друзей в Синьцзяне. Фузаил поклялся
служить нации и вере до последней капли крови. Садретдин-хан благословил курбаши на подвиги во имя
родины.
Решено было больше не встречаться, чтобы не вызвать подозрений. В пятницу Фузаила видели в
полиции и на всех молитвах в мечети. В субботу только к вечеру заметили отсутствие курбаши. Полиция
опросила эмигрантов и еще через день доложила властям об исчезновении Фузаила Максума. За это
время курбаши проскакал сотню километров. Он уже чувствовал себя в полной безопасности.
Нубутуси, низкорослый, замкнутый человек, при встрече только кланялся и уступал дорогу муфтию.
Садретдин-хан нетерпеливо поглядывал на соседа. Японец молчал, и старик начинал нервничать.
– Господин, – успокаивал Махмуд-бек, – нам сказали: ждать три месяца.
Именно в назначенное время Нубутуси осторожно постучал в дверь.
Казалось, японец впервые заметил своих соседей и решил немедленно им представиться. Он долго,
обстоятельно расспрашивал муфтия о делах, здоровье, жизни. Даже привыкший к длинным вступлениям
старик стал беспокойно ерзать и поглядывать на Махмуд-бека.
– Я имею честь завтра вечером, – сообщил японец, – проводить вашего помощника в консульство.
Имеет ли возможность ваш помощник посетить нас?
Нубутуси был невозмутим. Конечно, он заметил, как изменилось лицо у старика. Дрогнули руки,
сошлись брови. Садретдин-хан как-то сжался.
– Мы считаем, что ваш помощник, – японец доводил щепетильный разговор до конца умело, тактично,
– ваш достойный ученик в силах передать своему учителю мнение Токио.
Значит, так нужно. Значит, его не хотят беспокоить. И довольный муфтий расправил плечи. А Махмуд-
бек пришел к окончательному выводу: японцы приглашают его сотрудничать. На этот раз Таяхара будет
еще более деловитым, настойчивым и уже сделает конкретные предложения.
Однако Махмуд-бека принимал секретарь консульства Асакура. Он был весел, разговорчив, старался
понравиться молодому эмигранту. Ему Махмуд-бек, видимо, пришелся по душе. Асакура встретился не с
грубым предводителем бандитов, которые скитаются по караван-сараям, а с образованным, тонким
человеком.
– Я остро переживаю дни на чужбине, – жаловался Асакура. – Вот, например, вчера там, у нас, в храме
Тодайдзи в Нара, был праздник. Первый раз весной зачерпывается свежая вода из колодца. Монахи
размахивают факелами. Поразительное зрелище... А в апреле начнутся «вишневые танцы». Чтобы
понять нашу душу, нужно увидеть лепестки сакуры! – Секретарь консульства мечтательно прищурился,
откинул голову. – Эти лепестки не увядают. Они летят к земле. А легкий ветерок их поднимает. И они
будто танцуют, – он вздохнул. – Родная земля! Сакура... – Неожиданно японец рассмеялся: – Вам легко
запомнить мое имя – Асакура. Но, разумеется, для себя. В нашем деле нужно уметь и забывать...
Вот он и поставил рядом с собой туркестанского эмигранта. Они теперь связаны одной целью, одним
делом.
– Токио поможет вам в справедливой борьбе за освобождение родины.
– Мы очень признательны, господин Асакура.
– Но вам придется работать. Сейчас необходимо... – Секретарь консульства подошел к столу,
развернул карту Советского Союза и уже хозяйским тоном твердо заговорил: – Ваши люди должны
перейти границу. Надо там найти верных друзей, готовых в любое время выполнить приказ, каким бы он
ни был. Эти люди... – Асакура сжал кулак.
Секретарь консульства цитировал заученную наизусть инструкцию о действиях шпионов на
территории СССР. Японская разведка надеялась на фанатиков. Юноши, воспитанные на чужбине
озлобленными родителями, – самый подходящий материал. Из него можно лепить что угодно.
Разумеется, выпускать головореза с налитыми кровью глазами нельзя. Учитывается все: и внешность, и
ум, и хитрость. А главное – ненависть.
– Таких людей можно подготовить, – уверенно сказал Махмуд-бек.
– Будем готовить с завтрашнего дня, – завершил разговор хозяин. – О кандидатурах посоветуйтесь с
муфтием.
Асакура не стал предупреждать, какая ответственность за подбор агентов ложится на Махмуд-бека.
Город уже спал, когда секретарь муфтия и Нубутуси вышли из посольства. Всю дорогу они молчали. О
чем думает Нубутуси? Может, вспоминает «вишневые танцы»?
...В Самарканде много садов. Однажды подул ветер, и лепестки закружились в воздухе. Потом устало
опустились на курпачу, на раскрытые книги и тетради. Их было трое – молодых людей. И никто не
решился смахнуть лепестки. Весна упрямо напоминала о себе. От нее кружилась голова и расплывались
55
в тумане строки. Несколько лепестков он тогда сохранил в тетради с лирическими стихами. Стихи
посвящались цветущим деревьям и девушке.
Эта стихи так никто и не прочитал.
– Господин Махмуд-бек, – Нубутуси сжал его локоть, – вы куда?
– A-а... Простите. Задумался. – Махмуд-бек улыбнулся. – Если бы не вы, то прошел бы мимо дома.
– Желаю спокойной ночи, – поклонился японец. – Передайте мои добрые пожелания господину
Садретдин-хану.
В последнее время, после встречи с японцами, муфтий изменился. Чертовски выносливый старик! И
сила воли большая. Другой бы или спал, или беспокойно метался по комнате в ожидании новостей, а
муфтий даже не поднял головы. Он дописывал письмо.
– Вот наброски, сын мой, – показал на листок Садретдин-хан. – Это напоминание нашим друзьям.
Завтра займитесь ими. А теперь поведайте мне, что была за встреча у вас.
Муфтий слушал Махмуд-бека очень внимательно, изредка кивая головой, будто секретарь
подтверждал его мысли.
– Нужны два человека, молодых... – повторил муфтий. – Найдем таких, сын мой. Завтра будем решать.
Сейчас отдыхайте. Я вижу, мы начинаем работать по-настоящему. Отдыхайте.
Махмуд-бек заснул только на рассвете. Снились ему сады Самарканда и тетради со стихами.
Аскарали угощал своих гостей.
– Чашка кофе – это долгий, рассудительный разговор, крупная сделка и просто возможность
поразмышлять над жизнью. Ясно, уважаемый Махмуд-бек?
– Ясно, – засмеялся гость.
– Впервые я увидел, как пьют кофе в Стамбуле. О!.. Эта процедура заслуживает уважения. Я только
начинал свой путь торговца. За чашкой кофе состоялась сделка. Ох и крепко меня нагрели!
– Чему же вы радуетесь? – хмуро проворчал купец-туркмен.
Ему не нравился преуспевающий Аскарали, турецкий кофе и, главное, цена, которую назначил
Аскарали. Но купец ничего не мог поделать: большую партию товара здесь иначе не продать.
Приходится совершать оптовую сделку.
– Чему радуюсь? – переспросил Аскарали. – Это был хороший урок для меня.
Купец отодвинул чашку.
– Что вы! – воскликнул Аскарали. – Сейчас очень трудное время. Я должен перебросить этот товар
через границу. За это тоже нужно платить. Войдите в мое положение.
Купец еще долго торговался, но наконец решил отдать свой шелк. К кофе он не притронулся.
Нахлобучив огромную лохматую папаху, туркмен с достоинством поднялся, взял со стола камчу с
великолепной ручкой, стеганул по голенищам сапог.
– Я вас жду, Аскар-бек.
– Пришлю своего человека, – поправил хозяин.
Купец хмыкнул и, повернувшись, пошел вразвалку.
– Еще на год хватит, – задумчиво произнес Аскарали.
– Вы жестоки, – сказал Махмуд-бек. – Настоящий делец.
– Что поделаешь? Иначе нельзя. Вон как передернулся, когда я пообещал человека прислать. Он-то
сам вынужден ходить!
– А если вы восстановите против себя эмигрантов, весь город?
Хозяин конторы положил руки на стол, наклонился. Лицо у него красивое. Густые брови над черными
глазами. Между бровями упрямая складка. На лбу несколько ранних морщин. Они особенно заметны,
когда Аскарали задумается.
– Город? Это понятие растяжимое. Я имею дело только с подлецами, – сказал он серьезно. – И ну их к
черту! Поговорим о книгах.
Он покосился на узкое окошко. Под ним устроились странники из Индии в ярких, кричащих, но
поношенных одеждах.
– У вас есть что-нибудь новое? – поинтересовался Махмуд-бек.
– Найдется. Вот взгляните, – кивнул на стол Аскарали.
Из небольшой стопки Махмуд-бек выбрал томик Хафиза.
– Редкая книга.
Махмуд-бек перелистал страницы, остановился на популярной газели:
Дам тюрчанке из Шираза
Самарканд, а если надо -
Бухару! А в благодарность
жажду родинки и взгляда.
Зазвонил телефон. Аскарали снял трубку. Опять деловой разговор.
– Простите, – извинился хозяин конторы, – работа.
56
– Понимаю. Не прячьте далеко этот томик. Я скоро зайду. – Махмуд-бек тоже покосился на окно и
вложил в книгу клочок бумаги.
– Милости прошу, – сказал Аскарали.
– Трудно с вами. Всегда вы заняты.
– А вы пейте кофе. За одной чашкой можно решить сотни вопросов. Так делают в Стамбуле.
Кадыру было двадцать пять лет. Он родился и вырос в Андижане. В памяти остались счастливые дни,
всегда солнечные. Отец имел несколько лавок на базаре. В летние дни особенно бойко шла торговля
овощами и фруктами. Отец становился щедрым и давал мальчику деньги. Если бы та мелочь сейчас
звенела в кармане! В чужой столице отец не смог устроиться и за четыре года спустил все сбережения.
Кадыр помогал в караван-сарае купцам. Он грузил товары, поил, чистил лошадей и верблюдов,
выполнял любую грязную работу. Всех ненавидел. Бешено. Казалось, что какая-то невидимая цепь
сдерживает его до поры до времени. Но цепь уже натянулась до предела, вот-вот разорвется, и тогда
Кадыр натворит дел. Первому же купцу, который швырнет монетку в пыль, перережет жирную глотку.
– Таких людей надо вовремя приласкать, – сказал Асакура. – Осторожно приласкать. Они всегда
пугаются. Могут неверно истолковать ваши намерения. – Кадыра «спускал с цепи» сам секретарь
консульства. – Юноша симпатичный. Конечно, на родине его забыли. Но взгляд мне не нравится.
Тяжелый, злой. Не по годам. Пусть меньше смотрит на людей.
Кадыра готовили тщательней, чем первого агента – Ачила, тоже выходца из Андижана. Внешность
Ачила была мало привлекательна. На лице остались следы частых схваток, в которые легко и быстро
ввязывался горячий парень. Рос Ачил на коне, в шайке отца, немногочисленной, но коварной и
беспощадной. Отца убили в перестрелке. Ачил с дядей бежал за границу и вскоре был предоставлен сам
себе.
Ачил не очень понравился Асакуре. Японец поморщился, однако вслух своего мнения не высказал.
Муфтий дал Ачилу несколько адресов «своих людей». Агенту предстояло связаться с ними, а также
собрать шпионские сведения о новостройках в Средней Азии.
Количество адресов Асакура сократил.
– Может провалиться, – объяснил он. – Зачем рисковать.
Ачил провалился и потянул за собой «своих людей». Муфтий рвал и метал. Японец был внешне
спокоен, продолжал работать с Кадыром.
Второй агент трижды побывал в консульстве, в кабинете Асакуры.
– Турксиб, – показывал на карту японец. – Здесь вы должны побывать. Нас интересует дорога, ее
возможности, ее работники. Хорошо бы там найти друзей.
Кадыр даже на карту смотрел со злостью.
Асакура говорил немного. Но Махмуд-бек подозревал, что в районе Турксиба готовится крупная
диверсия. Кадыр сделает первые шаги, прощупает ту дорожку, по которой пойдут более опытные агенты.
Словно догадываясь о мыслях Махмуд-бека, секретарь посольства однажды разоткровенничался:
– Нам очень важно знать об этой магистрали буквально все. В случае... – Он не досказал – «войны» и
ребром ладони резко провел по линии дороги. – Тогда нужно будет перерезать. Короче говоря, там
должны сидеть наши с вами люди, господин Махмуд-бек.
Кадыр благополучно перешел границу, и удача долго сопутствовала агенту.
Японец был доволен. Радостно потирал сухонькие ладошки и муфтий. Из Парижа от Мустафы
Чокаева пришло благословение на сотрудничество с японцами. Бородка муфтия все чаще задиралась
вверх.
– Вы можете и отдохнуть, – великодушно разрешил Садретдин-хан. – Давно не были у своего книжника.
– Да я бы не прочь, – согласился Махмуд-бек.
Вечером в конторе Аскарали спокойнее. Меньше посетителей, можно полистать книги, почитать стихи.
Если заглянет непрошеный гость – не беда. Аскарали не любит длинных разговоров. Он быстро
покончит с визитом.
В кабинете уютно. Непременный запах крепкого кофе и старые книги располагают к приятной беседе.
Аскарали знает и любит литературу, читает наизусть стихи восточных поэтов. Клиенты прощают купцу
эту его странность.
– Сейчас будет кофе, – объявил хозяин, – располагайтесь, уважаемый Махмуд-бек. Вы правы, Хафиз -
блестящий поэт. Несмотря на свою нищету, он щедро дарил города за родинку красавицы.
– Это поэзия.
– Да... – согласился Аскарали и, понизив голос, добавил: – Сейчас наши родные города здесь
продаются уже по-настоящему. И кто торгует!
Аскарали поставил перед гостем чашку кофе и стаканчик с ледяной водой. Как в Стамбуле.
– Пейте, Махмуд-бек.
– Да, торговля идет, – согласился гость. – Но этим продавцам все меньше верят.
– Хозяева приберут к рукам кого нужно. Лидеры туркестанской эмиграции станут подставными
фигурами.
– Это заметно уже сейчас.
Аскарали подошел к окну, затем открыл дверь в первую комнату, чтобы было видно, если кто войдет.
Взяв одну из старых книг, он наклонился к гостю:
57
– Кадыр благополучно возвращается домой. Ему дадут возможность дойти до границы. Возьмут на
глазах у встречающих. Вы тоже будете встречать?
– Вероятно.
– Ну что ж, пейте... кофе. Не спешите. Чувствуете, какой аромат?
Опять кто-то открывает дверь. Всякий поселившийся в караван-сарае считает своим долгом навестить
процветающего купца.
Секретарь японского посольства Асакура искренне переживал провал Кадыра:
– Надо же... Когда он столько сделал...
Асакура был уверен, что советские пограничники задержали агента случайно.
Из рукописи Махмуд-бека Садыкова
В старом дореволюционном путеводителе по Средней Азии я нашел следующие строки:
«Постройка среднеазиатской дороги производилась частями при самых разнообразных условиях.
Первый участок от Узун-Ада до Кизил-Арвата (217 верст) строился в 1880-81 годах.
Высочайшее соизволение на постройку этой дороги последовало 25 ноября 1880 года.
27 мая 1895 года последовало Высочайшее повеление о сооружении железной дороги на средства
казны от Самарканда до Ташкента с ветвью на Андижан».
Путеводитель откровенно говорит о значении среднеазиатской дороги: переброска войск и развитие
торговли.
В 1930 году в журнале «30 дней» были опубликованы путевые очерки Ильи Ильфа и Евгения Петрова
о поездке на Турксиб в составе группы советских и иностранных журналистов.
«Как видно, многие стремятся сейчас побывать в Средней Азии.
Вероятно, поэтому московский букинист ни за что не дает дешевле десяти рублей «Туркестанский
край» Семенова-Тянь-шаньского».
И дальше так же весело:
«Имеется еще несколько поджарых брошюрок на русском языке о мечети Биби-Ханым и о городище
Афрасиаб, но купить их можно только в Самарканде под голубым куполом усыпальницы Тимура из рук
чалмоносного служителя культа.
В итоге – десять рублей переходят к букинисту, а «настольная книга для русских людей» – к советскому
путешественнику. Из этой книги он ничего, конечно, не узнает о теперешней жизни среднеазиатских
республик».
Жизнь менялась удивительно быстро. Огромная стройка – Турксиб – была событием для всей нашей
страны.
Сейчас, когда мчатся скорые поезда с комфортабельными вагонами, проносятся тяжеловесные
составы, странно будет выглядеть попискивающий паровозик. И уж совсем странно вспоминать
караванные пути. Но мне доводилось путешествовать с караванами, доводилось жить в странах, где
железные дороги считают метрами.
Новая магистраль соединила два огромных края – Туркестан и Сибирь. Мне рассказывали, что к
рельсам подходили старые люди и гладили металл, осторожно, словно маленьких детей по головкам.
В тридцатом году появились стихи Гафура Гуляма, которые выразили чувства миллионов людей:
И теперь по нему,
По пути, что так стар,
Вереницей летят эшелоны,
Мчится хлеб, и железо, и лес,
И руда
Днем и ночью, как неотвратимый,
Неуклонный,
В грудь врага устремленный
Удар,
Чтоб скорее покончить с врагом
Навсегда,
Чтоб исчезла беда
Без следа,
Чтоб не запахом крови и гари,
А свободы дышали ветра,
Обвевая счастливые эти года...
Из разговоров с японскими дипломатами стало ясно, что они разрабатывают план нескольких
диверсий. Цель одна: в случае войны прервать движение по Турксибу – отрезать Сибирь и Дальний
Восток от всей страны.
ОСОБОЕ ЗАДАНИЕ
58
Муфтий скептически относился к «святым людям». В плохом настроении называл их босяками или
шарлатанами. Он брезгливо морщился, когда видел шумную толпу во дворе караван-сарая, старался
побыстрее проскочить мимо дервишей, бродячих табибов и предсказателей.
Устроившись на новой квартире, муфтий сказал:
– Уже ради того, чтоб не слышать этих шарлатанов, нам нужно было давно перебраться сюда.
Махмуд-бек выразил сомнение: в караван-сарае легче встречаться с нужными людьми.
Садретдин-хан одобрительно посмотрел на своего секретаря:
– Вы правы, сын мой. Меня, кстати, радует, что вы стали серьезно обдумывать каждый поступок.
– Я хотел сказать об этом раньше. Но, вероятно, японским друзьям неудобно бывать в караван-сарае.
– Да, да, сын мой. Они познакомились со мной на улице. Я просто сохранял в тайне наш разговор.
На улице произошла и еще одна встреча.
Вначале муфтий шарахнулся в сторону, по-женски испуганно замахал руками:
– Идите, идите...
Махмуд-бек узнал по ярким, но оборванным одеждам двух странников, упорно торчавших под окнами
