Текст книги "До особого распоряжения"
Автор книги: Борис Пармузин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц)
школой в Ферганской долине и один из первых взялся за создание колхоза. Стал председателем.
Газета хвалила таких людей. Мавлян начал учиться агрономической науке. Колхоз, которым он
руководил, уже в 1935 году считался одним из лучших.
Я жил в другом мире. Там люди боялись сознаться, что их далекие родственники вступили в колхоз.
Иной раз это могло и навредить. Нужно сказать, что муфтий Садретдин-хан сам не представлял, что
такое – коллективное хозяйство. Его убивала мысль, что земля находится в руках крестьян. Они для него
были босяками. И вообще каждое слово, рожденное новой жизнью, раздражало старика. А в злобе он
мог наговорить что угодно и терял способность трезво разбираться в обстановке.
Я завидовал Мавляну, его борьбе, его победам. Я как-то сказал об этом опытному чекисту, который
встречался со мной, подготавливая к отправке к туркестанским эмигрантам. Чекист сдвинул рыжеватые
брови:
– Ну что ж. Подумай еще.
– Я все обдумал.
– Там будет меньше друзей... – сказал чекист. – Будет, возможно, только один человек.
Им оказался большой любитель поэзии... Веселый и смелый человек, которого эмигранты знали как
преуспевающего торговца оптовым товаром Аскарали.
Помню, вместе с чекистами мы разбирали самые различные ситуации, в которых я мог оказаться.
Однако мы и не предполагали, что за рубежом, именно в этой стране, в этом городе, появится мой
сверстник, с которым я рос и которого, как мне казалось, хорошо знал.
44
Первая опасность нависла надо мной, и первым на помощь пришел Аскарали.
ПРАВЫЙ СУД
В переулке заскрипела арба. Все прислушались. Арба, судя по всему, едва двигалась. Наверное,
кляча с трудом передвигала ноги, а извозчик даже не пытался ее подгонять.
Как утомительно долго скрипят старые колеса. Как медленно идет время...
Лидеры эмиграции еще пытались сохранить в тайне неприятное происшествие с Фузаилом
Максумом. Но слух о большевистском агенте уже облетел город.
Курширмат в десятый раз взял завещание Джумабая, снял очки и повертел бумажку перед
единственным глазом. Со стороны могло показаться, что Курширмат нюхает листок.
– Зря, Рустам-джан, ты затеял эту историю, – спокойно заговорил Махмуд-бек, – зря.
Садретдин-хан с надеждой смотрел на своего помощника. Муфтию, да и другим главарям, Рустам не
понравился. Молодой человек был в легком, светлом костюме, очень отличался от присутствующих.
Муфтий был уверен, что скромный преданный Махмуд-бек снимет с себя тяжкое обвинение. А если не
снимет?
Садретдин-хан взглянул на пунцовое лицо Фузаила Максума, на его тяжелые руки, лежащие на кобуре
маузера. Здесь приговор выносился быстро.
Муфтий не верил в обвинение, которое только что предъявил Рустам Махмуд-беку. Но
предостерегающие слова Эсандола, угрюмое молчание Курширмата, багровое лицо Фузаила Максума
вызывали тревогу.
– Почему зря, Камил? – Рустам усмехнулся. – Ты – сын большевика, которого убил Ислам-курбаши. Да,
сын! Ты в Баку вступил в комсомол. В Самарканде стал большевиком.
– Отца я не помню. Меня воспитывал Джумабай.
– Не порочь имя благородного человека. Он – двоюродный брат моего отца. Он стал и моим отцом. Вот
завещание...
– Завещание фальшивое, – твердо заявил Махмуд-бек.
– Ты стал ученым, Камил, – не отступал Рустам. – Тебя научили большевики. Но здесь – умные люди.
Расскажи им, как вступал в партию.
– Так было нужно. Об этом знал Икрам Валиевич, уважаемый человек, друг Мустафы Чокаева.
Садретдин-хан утвердительно кивнул.
– Нам нужно было занять руководящие посты. Если бы не разгром нашей организации...
– Организация! – скривился Рустам. – Собирались молодые преподаватели, говорили о стихах...
– Эти преподаватели за свои разговоры или расстреляны, или сидят в тюрьмах, а ты бездельничаешь,
разгуливаешь в парижском костюме, – грубо оборвал Махмуд-бек.
Ох, этот костюм! Он никому не нравился. С каким бы наслаждением Фузаил Максум сейчас увидел на
светлой ткани пятна крови.
Но пока курбаши не шевелился. Разобраться, кто тут прав, кто нет, ему было тяжело. Фузаил, как и
Курширмат, многое не понимал.
– Вы боитесь, что я тоже буду претендовать на земли Джумабая, – сказал Махмуд-бек, подчеркнуто
переходя на «вы». – Их нет, этих земель, и не об этом вообще нужно думать. Спасение родины – вот наша
единственная цель. А о ней-то вы и забываете, Рустам.
Опять хороший удар. Садретдин-хан ненавидел людей, которые в тяжелые времена пеклись о своем
благополучии.
– Вы спокойно жили в Стамбуле, а уважаемый, святой человек скитался в песках, ночевал в
полицейских участках, в караван-сараях. Что-нибудь подобное вы испытали?
– Подождите, Камил. – Рустам растерянно поднял руку.
– Отвечайте на вопрос. Ну?
Рустам боялся посмотреть на присутствующих. Он чувствовал, как накаляется обстановка в
маленькой прохладной гостиной (мехмонхоне) Курширмата. Хозяин свернул листок и, надев очки, снова
стал молчаливым, непроницаемым. Скоро все решится, он произнесет короткое слово, определяющее
судьбу одного из этих молодых эмигрантов. А Фузаил Максум, не моргнув глазом, выполнит приговор.
В переулке зацокали копыта. Такие бодрые лошади бывают только у дорогих извозчиков. Потом
послышались голоса, и раздался стук в калитку.
В мехмонхану вбежал старший сын Курширмата.
– Приведи гостей, – приказал отец.
Ислама-курбаши невозможно было узнать. Желтая, дряблая кожа, изрезанная десятками морщин. На
страшной, неестественно тонкой шее кожа висела складками. Ислам-курбаши очень похудел, но живот,
вздувшийся, огромный живот выпирал из-под халата.
Ислам шел, опираясь на руку Аскарали. Купец учтиво поздоровался с присутствующими, приложив
руку к сердцу, усадил своего больного спутника и обратился к Садретдин-хану:
– Уважаемый господин, по вашей просьбе я разыскал одного из самаркандцев, который знал
достопочтенного Джумабая. Это курбаши Ислам. Он честно сражался за веру и нацию. Курбаши Ислам
сейчас живет в тишине и покое возле Фруктового базара. Я думаю, кто-нибудь поможет ему доехать
45
домой. Меня, к сожалению, ждут торговые дела. – Он говорил о старом курбаши как об отсутствующем,
потому что Ислам был глух.
Все внимательно, напряженно вытянув шеи, выслушали речь преуспевающего человека.
– Дорогой Аскарали, – льстиво заговорил Садретдин-хан, – я надеюсь, Ислам-курбаши располагает
какими-то документами своего друга Джумабая?
– Да, уважаемый господин.
– Что у него есть? – не выдержал Курширмат.
– Завещание.
– Как-кое завещание? – заикаясь, спросил Рустам.
Аскарали нагнулся к Исламу-курбаши, сложил ладонь рупором и крикнул:
– Дайте бумагу Джумабая, – и показал на грудь старика.
Курбаши понимающе кивнул и вытащил поблекший платок. Руки у него дрожали.
– Вот оно, – сказал Аскарали и развернул тугую трубочку плотной, старой бумаги.
– Прочтите, сын мой. У вас молодые глаза.
Джумабай завещал все свои сбережения, земли, скот воинам ислама. А именно – отряду Ислама-
курбаши.
– Как? – Рустам, нарушая правила приличия, вскочил.
Но Курширмат зло махнул рукой:
– Садись.
Фузаил Максум расстегнул кобуру маузера.
Только один Аскарали, казалось, не замечал, как напряжена обстановка. Выполняя просьбу
Садретдин-хана, он жертвовал своим драгоценным временем, но был учтив и вежлив.
– Сын мой, – снова обратился к нему муфтий, – познакомьтесь вон с той бумагой, сравните подписи.
Курширмат подал завещание Джумабая, представленное Рустамом.
– Н-да... – протянул Аскарали. – Здесь другая подпись. Кстати, дата весьма подозрительна. В ту пору
Джумабай уже был расстрелян большевиками. Впрочем, это можно уточнить. У Фруктового базара живут
еще несколько самаркандцев. – Аскарали с поклоном вернул бумаги муфтию. – Я рад, что молодые
друзья встретились снова на чужбине. – Впервые Аскарали повернулся к Махмуд-беку: – Ваш друг
детства очень переживал в Стамбуле, когда прочитал советскую газету.
– Какую газету? – насторожился Курширмат.
– Советскую. В ней ругали нашего Махмуд-бека.
– Верно, ругали! – подтвердил Садретдин-хан.
– Вот, вот. . Значит, я не ошибся? – обратился Аскарали к Рустаму. – Сам-то я этих газет не читаю.
– Не ошиблись, – пробормотал Рустам.
– Ну вот, значит, все и выяснилось, – улыбнулся Аскарали. – А теперь, уважаемые господа, разрешите
мне удалиться. Меня ждут дела. – Поклонившись, купец сумел ловко положить к ногам муфтия мешочек.
– Ислам-курбаши болен и живет в крайней нужде. Пусть это скромное приношение поможет продлить его
дни.
Аскарали обращался только к Садретдин-хану, но его слова услышали все.
– Похвально, похвально, мой сын, – растроганно произнес муфтий.
В мехмонхане снова воцарилось молчание: люди ждали, когда хлопнет калитка и зацокают, удаляясь,
веселые копыта.
Дервиш растирал комочки глины. Все внимательно, молча следили за этим нехитрым занятием.
Этот дервиш был не как все. Он трижды посещал Мекку. Бездельники, которые всегда находятся в
любом караван-сарае, слушали его, раскрыв рот.
Дервиш взял щепотку приготовленной ныли и посыпал язву на лбу. Рана была свежей и, конечно,
самодельной. Дервиши умели так надрезать кожу, что создавалось впечатление, будто рана произошла
от бесконечных поклонов всевышнему.
Паломник перемежал свой рассказ фразами из корана и подробностями, которые производили
впечатление на слушателей.
– Мы вошли через Баб-эс-Салам – Ворота Спасения. Все разулись. Большое счастье пройти через эти
ворота. – Дервиш – еще здоровый, сильный человек. Сквозь дыры грязной, засаленной одежды видны
широкие мускулистые плечи. – Кто-то указал на Каабу и крикнул: «Шуф, шуф эльбейт аллах эль-харам» -
«Посмотрите, посмотрите, дом господен».
Махмуд-бек стоял, заложив руки за спину, у стены. Не пристало же ученому человеку в хорошем
халате на голой земле устраиваться рядом с погонщиками-слугами, оборванными паломниками!
– Большая мечеть окружена галереями. И тут же стоят семь минаретов. Семь! А в храме – колодец
Земзем. Рядом комната, где много кувшинов. Я взял один, зачерпнул святой воды... Вот этот платок
окроплен водой Земзем.
Махмуд-бек почувствовал на себе пристальный взгляд. Глядевший на него парень с лицом,
усыпанным мелкими, еле заметными оспинками, не походил на базарного бездельника или слугу. Он был
в приличном халате.
Махмуд-бек видел этого парня впервые. Парень смутился, отвел глаза.
– Решетка окружает камень Кааба, покрытый черной тканью с золотыми и серебряными узорами...
46
Парень опять покосился на Махмуд-бека.
Дервиш разрешил своим слушателям прикоснуться к платку. Протянулись дрожащие пальцы.
Слушатели, словно боялись, что счастье может ускользнуть. Дервиш сидел довольный и был похож на
щедрого богача, раздаривающего деньги направо и налево.
Махмуд-бек заметил, что только парень с оспинками на лице не пытается протянуть руку к
замусоленному платку.
Муфтий решил посвятить вечер письмам.
– Ладно, сын мой. Отдохните в обществе Аскарали, – согласился он с просьбой Махмуд-бека, – у этого
человека есть чему поучиться.
– Хорошо, господин.
– И передайте ему мое благословение, – рассеянно добавил Садретдин-хан.
Он уже обдумывал очередное послание Мустафе Чокаеву и сейчас был далек от других дел.
У Аскарали – постоянно посетители. Богатые купцы заходят бесцеремонно. Будто только их и ждут.
Другие осторожно стучат в дверь или, открыв ее, просовывают бороду в щель и просят позволения
войти. Входят иногда сразу пять-шесть человек. Все молча, сосредоточенно усаживаются вдоль стены и,
разглядывая таинственный ящичек, терпеливо, упорно ждут звонка.
В конторе – единственный телефон на весь караван-сарай. Посетители приходят взглянуть на чудо.
Звонок их приводит в восхищение. А если купец в добром расположении духа, он дает подержать трубку
кому-нибудь из незваных гостей. Тот берет трубку обеими руками; лицо у него вытягивается, когда он
слышит чужой голос. Гость отодвигает трубку, рассматривает ее. Аскарали смеется.
– Проходите, Махмуд-бек, садитесь. Почитайте пока.
У Аскарали много книг. Когда в комнате посетители, он предлагает Махмуд-беку стихи древних поэтов.
Какой-нибудь упрямый купец добивается от Аскарали своего. Аскарали уклоняется, начинает
рассказывать что-нибудь не относящееся к делу. Рассказчик он блестящий.
– Вы только представьте, какие удары судьбы испытал на себе этот божественный напиток – кофе!
Родился он в Южной Аравии. Один муфтий из Адена ввел его в употребление и распространил среди
дервишей: напившись, можно, бодрствуя, проводить в молитвах всю ночь. Потом кофе пришел в Мекку, в
Стамбул, в Каир. Эго было в 1500 году. Стамбул его радушно встретил. Лет через пятьдесят открыли
кофейные дома. За кофе беседовали, играли в шахматы. – Совсем сникший торговец слушает, стараясь
быть внимательным. Ему завтра двигаться с караваном, а судьба шелка все еще не решена. И зависит
она от Аскарали. – Мусульманские богословы даже вступили с кофе в битву. Как же! Возбуждающий
напиток... Запретить заодно с вином! Но кофе победил. Через Стамбул и Каир ароматный напиток
перебрался в Европу, и сто лет спустя первую чашку кофе подали в Венеции. Вы не хотите чашечку
кофе?
Купец никогда не любил этот напиток, а сейчас ненавидел его. Но никуда не денешься – приходится
терпеть!..
– Господин Аскарали, что же с шелком?
– Ах, шелк... – Оптовый торговец будто очнулся. – Вы же знаете, как он упал в цене.
– Почему упал? – хрипло спросил купец.
– Упал, упал, – сожалея, вздохнул Аскарали. – Смотрите...
Он наконец оставил кофейник в покое и потянулся к столику. Бумаги, которые выложил Аскарали
перед купцом, ничего не могли тому объяснить. Купец смотрел на цифры со смешанным чувством
уважения и ненависти.
– Вы берете шелк?
– Конечно, беру, но... – последовало длинное объяснение, после которого Аскарали назвал цену. Купец
начал задыхаться. Аскарали немного повысил цену.
– При всем моем уважении к вам, больше не могу.
Сделка состоялась, и купец ушел.
Махмуд-бек, сидевший в углу с книгой, рассмеялся:
– Где вы так научились торговать?
– Ума не приложу, – чистосердечно признался Аскарали. – Я их просто ненавижу. Поэтому, вероятно,
получается удачно.
– А деньги жертвуете басмачам, – уже серьезно сказал Махмуд-бек.
– Не принимайте это близко к сердцу, – в тон ему ответил Аскарали. – Так нужно, мой дорогой друг. Так
нужно. С волками жить... Привыкайте. Иначе нельзя. Дни Ислама сочтены. Это развалина. Его даже
судить нельзя.
– Он убил моего отца.
– Я знаю, Махмуд-бек. Все знаю. Ваш отец оберегал хлеб бедняков. Они не просто его убили. Они
набили ему рот зерном и бросили его в огонь. Но теперь Ислам гибнет. Он жалок. Есть пострашнее
враги.
– Есть... – Махмуд-бек не мигая смотрел на желтоватый огонек лампы. – Одного не пойму, как Рустам
мог пойти на подлость? Мы вместе росли, вместе голодали.
– Тогда вы не замечали скрытых черточек. Он, вероятно, всегда был завистлив.
47
– Не замечал.
– Значит, все это появилось позже. Да и воспитатели помогли...
– Да... Пока не пришел Карим-Темнота, мы много вздора наслушались...
– Затем юноше вбили в голову, что его отец – двоюродный брат Джумабая. А был его отец батраком и
умер на работе. Насмотревшись на роскошь в Баку, Рустам легко клюнул на приманки, подкинутые
мусаватистами. Клюнул он и на фальшивое завещание.
– Вы твердо верили, что оно – фальшивое?
– Не очень. Но сомневался. Завещание составлено слишком по-современному. К тому же я знал о
невероятной жадности Джумабая. С ваших слов... Помогли и мои наблюдения над Рустамом в Стамбуле.
– Зачем его прислали сюда?
– Турки хотели поставить его во главе эмигрантской молодежи, создать особую организацию.
– Ого! – Махмуд-бек покачал головой. – Прямо в вожди.
– Вождь не получился. Он прежде всего подумал о наследстве, увидел в вас своего соперника и
бросился к Эсандолу с доносом.
– Всего мог ждать...
– А нам и нужно, милый Махмуд-бек, всего ждать. Даже того, что Рустам снова поднимется.
– Вряд ли.
– Я тоже так думаю. Одиночество и нищета в чужой стране – гибель.
– Если ему не помогут мусаватисты, – напомнил Махмуд-бек.
– Мехти погиб. – Аскарали уточнил: – Он еще жив, но погиб. Разочарование, опиум... Из этого дымка
никто еще не выбирался на божий свет. Но хватит о них. Я хочу вам напомнить о Фузаиле. Нас торопят. .
– Фузаил, Фузаил... – повторил Махмуд-бек. – Кстати, вы не замечали в караван-сарае нового
эмигранта? Коренастый, темный, видно, из горного кишлака?
– Да. Мельком. Но что нам до этого эмигранта?
– Он появился в дни, когда разбили отряд Фузаила на границе. Если он пришел вслед за бежавшими...
– Значит, парень будет искать знакомства с вами, с помощником муфтия. Через вас – с самим
Фузаилом.
Салим городил чепуху. Он не был подготовлен к разговору.
...Вновь заметив на себе пристальный взгляд, Махмуд-бек подошел к парню:
– Из каких мест будешь?
Темное лицо парня покраснело от неожиданного вопроса. Махмуд-бек предположительно назвал
горный кишлак. Тот самый, мимо которого промчался небольшой отряд Фузаила Максума.
– Да, господин, – удивленно и растерянно сознался Салим.
– Тогда будем знакомиться.
Салим сбивчиво рассказывал о кишлаке, о том, как его притесняли большевики.
– Комсомолец? – спросил Махмуд-бек.
– Что?! Что вы говорите, господин?! – воскликнул Салим.
Был знойный полдень. Люди попрятались по комнаткам, дремали под навесом возле сонных
животных. Кто-то возился в конце двора у казана, подкладывая под него кривые ветки саксаула. Запах
пережаренного лука полз по караван-сараю, не вызывая аппетита даже у голодных.
Очень жарко.
– Пойдем к нам.
Салим не двигался.
– Пойдем, – твердо повторил Махмуд-бек. – Муфтия нет дома.
Салим нерешительно двинулся за Махмуд-беком.
В комнате было прохладней. Махмуд-бек взял чайник, подал гостю пиалу. Обычно в доме всегда был
холодный чай. Муфтий боялся пить сырую воду в этом городе. Солоноватую, грязную, ее разносили в
бурдюках. При виде водоносов муфтий брезгливо морщился и жаловался на свой больной желудок.
– Да пей же, Салим, пей. Имя-то у тебя какое! Салим – здоровый, невредимый. Зачем же ты прибежал
сюда?
Салим опустил голову и произнес:
– Я хочу служить у Фузаила Максума.
– Откуда ты его знаешь?
– Слышал, господин.
Махмуд-бек подошел к двери, приоткрыл ее. В комнату сразу ворвался горячий ветер.
– Какая жара. Так вот, Салим, я не хочу знать, кто ты. Но на один вопрос прошу ответить честно.
– Хорошо, господин.
– Эта девушка – твоя невеста?
– Какая девушка?
– Я просил ответить честно. Девушка, которую украл Фузаил.
– Сестра.
– Я узнаю о ее судьбе.
– Спасибо, господин.
48
– Но прошу: живи здесь и не пытайся пробраться к Фузаилу. Там ничего не достигнешь – тебя разорвут
в клочья... Договорились? Повторяю: мне не интересно знать, кто ты. Ты просто мне нравишься. Ты мой
земляк. Я тоже вырос в горном кишлаке.
Девочке было четырнадцать лет. Она училась в шестом классе. В кишлаке была открыта только
начальная школа, и девочка ежедневно ходила через перевал в районный центр, где была десятилетка.
Она возвращалась в последнее время не с подругами, а одна: мать положили в районную больницу, и
девочка задерживалась, чтобы навестить ее.
В горах уже давно было спокойно.
Лихорадочная дробь гулко отдавалась в ущелье. Девочка уступила дорогу всадникам. Один из них
задержался. Девочка взглянула на незнакомое багровое лицо и невольно прижалась к каменной стене.
Крепкие руки схватили школьницу. Очнулась она в чужом городе.
В просторном доме ползала злая старуха. Безо всякой причины она подходила к девочке, щипала ее
и хихикала:
– Сладость... Сладость...
Девочка не притронулась к еде.
– Ну и дура. Тебе нужно быть в теле. Хозяин скоро заявится.
Девочка не понимала ее слов, но сообщение о хозяине заставило вздрогнуть. Наверное, тот самый, с
багровым лицом.
Когда старуха хлопотала у очага, с трудом, тяжело кашляя, раздувала огонь, девочка нашла нож...
Старуха спохватилась поздно.
Разъяренный Фузаил Максум бил сводницу – свою давнюю знакомую – долго. Бил ногами, топтал.
В полночь басмачи увезли два трупа в пустыню.
Фузаил Максум не представлял, что советская школьница – его последняя жертва. А впереди -
возмездие. Не представлял потому, что лидеры туркестанской эмиграции всего лишь слегка пожурили
курбаши.
В караван-сарае к вечеру становилось многолюдно. Салим ждал, когда в воротах появится человек, от
которого он хотел услышать хотя бы одно слово. Махмуд-бек ограничился легким кивком.
Во дворе шумели. Из-за места у стены дервиши затеяли драку. Драка старых, обессиленных людей
выглядела жалко. Присутствующие, особенно паломники, отворачивались, старались не смотреть на
«святых» людей. Потрясая посохами, разошедшиеся дервиши призывали в свидетели аллаха.
Запахи дыма, навоза, конского пота и визгливые крики... Махмуд-бек не мог к этому привыкнуть. Да и
усталость, нервное напряжение давали о себе знать. Секретарь муфтия спешил в прохладную комнату,
где были потертые циновки и курпачи. Если Садретдин-хан не придумает работу, можно лечь, уснуть.
Однако у муфтия бессонница. То ли от старости, то ли от нахлынувших дел и забот. Муфтий чувствует
себя нужным человеком. Это значит, никому из окружающих не будет покоя.
В последнее время муфтия подмывало сообщить о чем-то важном. Однако он сдерживался, лишь
хитро поглядывал на Махмуд-бека. Пропуская бородку через пальцы, ограничивался намеками:
«Большие дела нас ждут, сын мой. Огромные дела».
Но нынче муфтий был расстроен.
– Сын мой, – вздохнул он, – чем только провинили мы аллаха?
– Что случилось, господин?
– Беда свалилась на наши головы.
Махмуд-бек промолчал.
– Советы подняли большой шум из-за этой девчонки.
– Из-за какой девчонки?
– Фузаил Максум, негодник, увез девчонку с той стороны.
– A-а... Я и забыл об этом.
– Мы все забыли, мой сын. Советы возмущаются. Они обратились к правительству страны.
– Да... Но кто знает, что это сделали мы, а не какие-нибудь бродячие племена?
– Все беды всегда падают на головы бездомных, обиженных, – сказал муфтий, а потом другим тоном
добавил: – Племена не рискуют переходить границу. Подобных случаев не бывало.
– Что же предпринимает правительство?
– Еще не знаю, мой сын.
– Может, стоит вернуть девчонку? Прикажите Фузаилу Максуму. Он послушается вас.
– Он-то послушается. Но девчонки нет.
– Как – нет? – искренне воскликнул Махмуд-бек.
– Она ушла из жизни.
На другое утро в чайхане Махмуд-бек рассказал Салиму о судьбе сестры.
– Вот этими руками, – парень выставил широкие ладони, – я задушу, собаку.
Махмуд-бек не перебивал Салима, дал ему выговориться. Когда окончился поток горячих слов,
парень прошептал:
– Что же мне делать, господин?
49
Он вдруг стал похож на слабого, одинокого мальчишку.
– Тебе лучше всего вернуться домой, – посоветовал Махмуд-бек.
– Я не смогу спокойно спать, пока жив Фузаил...
– Тебя, наверное, ищут дома, – продолжал Махмуд-бек.
– Наверное, – согласился Салим. – Но пока жив Фузаил, я не уйду.
– Ты здесь ничего не сможешь сделать. Он окружен такими же головорезами, как сам.
– Я придумаю что-нибудь, если вы... Если вы не выдадите меня.
– Я тебе обещаю, Салим.
– Верю, господин.
– Но я предупреждаю: без моего ведома не делать ни одного шага.
– Я все время сижу в караван-сарае, господин.
Был ранний час. Первые посетители чайханы, те, кто торопился к своим прилавкам, магазинчикам,
схлынули. Скоро, с первым жарким лучом появятся крестьяне. Будут обсуждать покупки, хвастаться
перед знакомыми своей хитростью, умением торговаться. Купцы, лавочники этого не делают. Они
считают вырученные деньги.
Хозяин, эмигрант из Ферганы, славился гостеприимством и хорошим чаем. У фыркающего самовара
стояли в ряд чайники с открытыми крышками. Здесь ждали посетителей, среди которых много было и
людей Фузаила Максума.
– Новенький? – спросил хозяин у Махмуд-бека.
– Да, из наших мест.
– Самаркандский, значит.
Салим взглянул на Махмуд-бека и кивнул:
– Самаркандский.
– Наверное, с пустыми карманами?
Хозяин поставил чайник. Вытер руки. У него через плечо всегда висела грязноватая тряпка.
– Догадались! – улыбнулся Махмуд-бек.
– Не трудно... – Хозяин оценивающе осмотрел широкие плечи парня.
– Придется подыскать ему работу, – сказал Махмуд-бек.
– Ему можно найти место, – пообещал хозяин чайханы.
Он не сказал – работу.
Махмуд-бек понял, о каком месте идет речь.
Аскарали согласился с планом Махмуд-бека.
– Я специально завел его в эту чайхану. Там на будущих воинов ислама быстро набрасываются.
– А если парень не выдержит?
– По-моему, выдержит. .
Коротки минуты, когда контора оптового торговца пустует. В иное время приходится ограничиваться
жестом, либо вложить в книгу записку с безобидными словами. Малограмотные ростовщики и купцы к
книгам не прикасаются.
Все реже удается уйти от муфтия. Старик готовит какое-то большое дело. Он бросается от Эсандола к
Курширмату, потом лихорадочно пишет обстоятельные послания Мустафе Чокаеву.
Махмуд-бек, основной помощник, а теперь – советчик, должен всегда находиться под рукой...
– Выдержит, – повторил Махмуд-бек и вспомнил дорогу через пустыню, которую пришлось ему
одолеть, прежде чем он добрался до святого города, до чайханы азербайджанца, до мечети муфтия
Садретдин-хана.
Подобные испытания Салим уже выдержал. Но здесь – куда страшнее, чем в пустыне. Выдержит ли
он это трудное испытание?
– Чем только не занимаются эмигранты, – задумчиво проговорил Аскарали. – Вам не доводилось
видеть у меня или во дворе одного человека с такой приторной, ну, можно сказать... приторно-подлой
наружностью?
– Их здесь хватает, – усмехнулся Махмуд-бек.
– Этот – особенный. Занятие нашел тоже особенное. Скупает за гроши завещания, дарственные. Люди
не верят в подобные бумажки. Не верит и он.
– Зачем же скупает?
– Продать при случае. К примеру, он продал мне завещание Джумабая. Я прихватил тогда Ислама-
курбаши просто для убедительности. Даже вернул ему потом это завещание. На черта оно сдалось!
– Но при чем тут?..
– Сейчас, сейчас... Этот поставщик приложит руку к груди, согнется и ходит от одного знатного,
богатого человека к другому. Всех по имени знает. Родословную каждого из этих господ знает. Так вот, я
попросил его найти – и он нашел – большой тайник с оружием. Смотрите.
Аскарали вытащил из груды деловых бумаг пожелтевший листок.
50
Не очень опытная рука торопливо, вероятно за считанные минуты, набросала план расположения
тайника с оружием. Тайник находился в горном ущелье на советской стороне, недалеко от границы. По
соседству населенных пунктов не было.
– Рискнет ли Фузаил? – с сомнением спросил Махмуд-бек.
– Прочтите список.
Список производил впечатление.
– Салима взяли в отряд, – сообщил Махмуд-бек. – Вчера я заходил в чайхану. Хозяин решил
обрадовать меня. Говорит, устроил вашего земляка. Я поблагодарил, хотя сказал, что не знаю этого
человека. Однако Салим – новенький. Вряд ли Фузаил потащит его с собой.
– Постараемся. У меня есть человек в отряде, – сказал Аскарали. – Ну что ж, завтра начнем
действовать.
– Начнем.
– Порадуйте муфтия. – Аскарали протянул Махмуд-беку план тайника. – Объясните, у кого я купил.
Короче говоря, это мой подарок Садретдин-хану.
Садретдин-хан был очень доволен.
– Преданный человек, этот Аскарали. Когда наша родина обретет свободу, мы не забудем его.
– Да, – согласился Махмуд-бек. – Очень добрый человек. А мне он подарил редкую книгу. Газели
Алишера Навои.
Муфтий, на каждом шагу подчеркивающий, что он – страстный борец за нацию, защитник ее традиций
и культуры, даже не взглянул на стихи великого поэта.
– Значит, есть такой ростовщик? – переспросил муфтий. – Ах, негодник! Нашел занятие... – Он
рассмеялся. – Завтра же обдумаем. Может, пошлем Фузаила?
– Стоит ли рисковать таким человеком? Еще не утих шум из-за девчонки.
– Кто знает, что это – дело рук Фузаила?
Махмуд-бек покачал головой.
– У вас есть подозрения, сын мой?
– Не нравится мне Саид Мубошир. Он здесь близок к правительству. Он чиновник. И потом – за деньги
на все способен.
Муфтий, забыв обо всем на свете, стал ругать своего давнего врага. Теперь его очень трудно было
успокоить.
Уже ночью, когда муфтий и его секретарь ложились спать, раздался осторожный стук.
– Кто еще там? – глухо проворчал Садретдин-хан.
Посланец Фузаила Максума тяжело дышал и никак не мог сказать о главном.
– Потом его вызвали, – твердил он. – Хозяина моего вызвали.
– Куда? – испуганно спросил Махмуд-бек.
– В полицию. И теперь он должен приходить каждый день. Отмечаться. Каждый день. И в пятницу.
Махмуд-бек был испуган и растерян. Это заметил даже муфтий.
– Что с вами, сын мой?
– Какая большая беда, господин! – наконец нашелся Махмуд-бек.
– Вы правы, сын мой, большая беда. За какие грехи нас карает аллах! – Муфтий встал на колени и,
подняв руки, приготовился к молитве. Бородка у него дрожала мелко-мелко. Свет от лампы падал на
старика. Огромная тень застыла на глиняной, пыльной стене, потом резко качнулась и рухнула вниз.
Из рукописи Махмуд-бека Садыкова
Я обращаюсь к воспоминаниям старого чекиста Абдуллы Валишева. Мне хочется привести эпизод из
его рассказа о последней схватке с Ибрагим-беком.
Главарь басмаческих войск получал от английской секретной службы конкретные задания. Политики
Великобритании считали весну 1931 года самым подходящим моментом для нанесения удара. Один за
другим двигались отряды, собранные Ибрагим-беком, который, кстати, обладал незаурядными военными
и организаторскими способностями, умением вести боевые действия в горах. Ибрагим-бек умело
использовал донесения разведки, налет тал на многочисленные гарнизоны. Он создал себе славу
непобедимого воина.
Но коммунисты собирали дехкан, объясняли им, какой это лютый враг трудящихся – Ибрагим-бек. В
селении Караманды состоялся десятитысячный митинг. Люди вытаскивали из поясных платков листовки
Ибрагим-бека, бросали на землю, топтали.
Первая схватка с основными силами Ибрагим-бека произошла у кишлака Карабулак. С басмачами
сражались два добровольческих отряда и один красноармейский эскадрон. Потом в небе показались два
самолета. Банда бросилась в долину.
На каждом шагу басмачи встречали сопротивление. Даже безоружные чабаны не позволили им
увести из табуна лошадей. Все тропинки были перекрыты. После нескольких боев потрепанный отряд
Ибрагим-бека стал пробираться к границе.
С рассветом на поля возле реки Кафирниган вышли люди. Их поднял еще ночью председатель
сельсовета Мамед Раджаб Ярмухамедов. Колхозники Юлдаш Игамбердыев и Карим Алимарданов
51
увидели, что с противоположного берега три человека машут руками. Незнакомцы попросили плот,
лошадей и лепешек; обещали хорошо заплатить. Переправа состоялась. Ибрагим-бека встретили как
положено. Кроме двух находчивых колхозников в этом деле участвовали славные помощники чекистов:
