Текст книги "Голос сердца. Книга первая"
Автор книги: Барбара Брэдфорд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 31 страниц)
Виктор всегда был рад перспективе оказаться в компании девушек. Но стиль его поведения круто менялся, как только появлялась Франческа. Он или становился отчужденным и уходил в себя, отмалчиваясь где-нибудь в сторонке, или принимал развеселый фамильярный тон, что было для него абсолютно нехарактерно и совсем не шло. Для Ника было абсолютно очевидно, что Виктор терялся всякий раз, когда оказывался рядом с Франческой. Было забавно наблюдать, что актер самого высокого ранга, каким Виктор, безусловно, являлся, оказался не в состоянии скрыть свои чувства. На самом деле его не вписывающееся ни в какие рамки поведение только подтверждало факт неуправляемого влечения к Франческе – более сильного, чем когда-либо Ник у него замечал. Франческа же вела себя совершенно естественно, была раскована и ни в чем не изменила своим приятным манерам. Казалось, она просто не замечает бесспорного для Ника интереса к ней со стороны Виктора. «Возможно, я единственный, для кого это не секрет, потому что я очень хорошо знаю его», – подумал Ник. Внезапно ему в голову пришла другая мысль. Может ли быть так, что Виктор не отдает себе отчета в своих чувствах к этой девушке? «Маловероятно», – ответил он себе. Однако Виктор мог сознательно глубоко запрятать свои эмоции, делая вид, что ничего «такого» в природе не существует. «Если это так, он ведет себя крайне глупо», – сделал вывод Ник.
Николас Латимер был первым, кто осознал, как много значит для него Франческа. За короткое время он близко познакомился с девушкой и по-братски привязался к ней. Во многих отношениях она напоминала ему его сестру Марсию. Франческа воспринимала его добродушное подшучивание очень естественно, нисколько не обижаясь. Она была замечательной девчонкой. В отличие от Катарин. Небезобидные порой подколы и не совсем почтительные остроты Николаса, направленные на Катарин, вызывали у девушки резко негативную реакцию. Да, она улыбалась, даже смеялась порой, но глаза оставались настолько ледяными, что Нику казалось – когда-нибудь он рухнет замертво, замороженный. Благодаря своим безупречным манерам Катарин никогда не нарушала правил приличия по отношению к Нику. Ее поведение можно было назвать даже сердечным, но это казалось настолько неестественным, что граничило с пародией – по крайней мере, в глазах Ника Его писательский словарь был очень обширным, но в нем не нашлось более подходящего слова чем «фригидность», для описания основы характера Катарин.
Рядом с Катарин Франческа казалась Нику светлой личностью, способной дарить тепло и любовь. Ее не мучали комплексы, она всегда готова была веселиться и радоваться жизни, обладал блестящим чувством юмора. Этот юмор был отточен ее интеллектом и глубокими познаниями. Нику нравилось и то, что она могла быть жестокой и язвительной, если этого требовали обстоятельства.
В тот утомительный вечер пару недель назад, когда Катарин вынудила Виктора устроить роскошную вечеринку в его номере люкс, Франческа явно чувствовала такую же скуку, как он сам. Она перебралась поближе к Нику во время коктейлей да так и осталась рядышком до конца вечера. Ник с удовольствием провел время в ее компании. Он чувствовал, как сильно раздражают ее жеманство и глупость Эстел Морган, хотя Франческа не говорила с ним на эту тему. Отстраненная манера восприятия Эстел у Франчески была отражением его собственного отношения и растущего неприятия журналистки, которую Ник мысленно охарактеризовал как «девку самого низкого пошиба с нью-йоркской панели».
В этот вечер Ник и Франческа провели несколько часов вместе, обсуждая исторические личности, которые интересовали их обоих. Франческа увлеклась рассказом о Ричарде Невильском, графе Ворвикском, известном как Кингмейкер. Эта незаурядная личность прославилась тем, что в пятнадцатом веке посадила Эдуарда Плантагенета на шаткий английский трон после войны Алой и Белой розы. Ник был поражен ее обширными познаниями. Кроме того, Франческа оказалась прирожденной рассказчицей: описываемые ею люди, события казались реальными и близкими. С тех пор Ник всячески поощрял ее писательские усилия и вызвался оказывать любую посильную помощь. Он даже переговорил с английским издателем по поводу публикации книги Франчески.
Вспоминая тот вечер, Ник вдруг подумал, что давно не получал такого удовольствия от общения. Да во Франческе Каннингхэм было нечто совершенно особенное. Он сожалел только, что девушка была так молода. Если бы не это, она идеально подошла бы Виктору. Именно такая женщина была нужна ему в жизни. «Очень печально, – пробормотал Ник себе под нос, а затем, нахмурившись, подумал: – А кто, собственно говоря, решил, что она слишком молода? Конечно, сам Виктор. Но ведь это я подшучивал над ним», – с сожалением подумал Ник, вспоминая при этом свой резко неодобрительный тон. Ник решил, что ему стоит поговорить с Виктором на эту тему и сгладить впечатление от того разговора.
Мысли Ника снова перенеслись к Катарин Темпест и к кинопробе, которую ему предстояло посмотреть. Интересно, что можно от нее ожидать? Виктор ни единым словом не обмолвился на этот счет, уклонялся от любых обсуждений. Впервые Ник не смог прочитать скрытых мыслей своего друга. Как-то раз, когда Ник слишком достал его своими расспросами, Вик просто сказал: «Думаю, тебе будет лучше увидеть это самому. Не хочу заранее предопределять твое мнение своей оценкой. И знаешь, старина, от тебя я хотел бы услышать истинную правду».
Ник решил быть на этот раз беспристрастным. Он не должен позволить своей неприязни к Катарин, как к женщине, повлиять на его оценку Катарин, как актрисы. Он терпел компанию этой девушки исключительно из уважения к Виктору, который был странным образом привязан к ней. Эта привязанность иногда ставила Ника в тупик.
Наконец прибыл Хиллард Стид. Он разговаривал с Виктором в дверях студии. Ник встал и направился к ним, дружески приветствуя Хилли. Виктор прервал их.
– Ладно, парни, давайте наконец начнем. Вы можете поговорить позже. – Ник подмигнул Хилли, отсалютовал Виктору и пошел к своему месту. Секундой позже на соседнее кресло опустился Виктор. Он повернулся к окошку проекционной комнаты и показал жестом оператору, что можно начинать.
Франческа быстро пожала руку Катарин, не поворачивая к ней головы. Глаза Франчески притягивал экран. Она резко выпрямилась в кресле. Катарин окаменела. В какой-то момент у нее появилось желание сбежать отсюда, но это было бы проявлением малодушия, и актриса собрала все свои силы. Ее волнение нарастало. Казалось, что сердце перебралось куда-то в пятки; но внешне она была совершенно невозмутимой и спокойной. Ей было легче оттого, что рядом с ней сидела Франческа, готовая оказать поддержку. Актриса закрыла глаза и, не будучи религиозной, вдруг поймала себя на том, что молится: «Прошу тебя, Господи, сделай так, чтобы проба была хорошей. От этого так много зависит! Не только мое будущее, но и будущее Райана». Она открыла глаза и поглубже села в кресло, стараясь расслабиться.
Верхние огни начали постепенно гаснуть, и на экране появилось мерцание. Затем он внезапно потух, и в зале раздался общий вздох разочарования. Почти мгновенно мотор снова заработал, и на экране появилась надпись:
КИНОПРОБА
МИСС КАТАРИН ТЕМПЕСТ
«ГРОЗОВОЙ ПЕРЕВАЛ»
Действие началось.
Энн Паттерсон, актриса, исполнявшая роль Нелли Дин, сидела на кухне фермы Эрншоу под названием «Грозовой перевал» и пела колыбельную младенцу Харетону. На самом деле это была завернутая в пеленки кукла. В романе Бронте Хитклифф присутствовал при этом, разговаривая с Нелли за несколько минут до того, как она подняла ребенка из колыбели. Затем он прошел через комнату и опустился на скамью от стены, скрытую от глаз большим ларем. Он не выходил из кухни.
Франческа включила этот момент в свой минисценарий, поскольку она считала, что скрытое присутствие Хитклиффа придавало драматизм сцене благодаря тому, что Хитклифф стал невольным свидетелем признаний Кэти в своих чувствах к нему и Эдгару Линтону.
Однако Виктор включил еще только одного актера – Брюса Ноттли, который играл в этой сцене вместе с Катарин, – чтобы снизить расходы на кинопробу до минимума. Кроме того, первые несколько страниц относительно короткого, рассчитанного на 28 минут экранного времени сценария Катарин были безжалостно урезаны директором, который выкинул из отрывка Хитклиффа, сократив расходы на одного актера. Катарин боялась того, что это изменение, хотя оно и казалось незначительным, может снизить эмоциональный накал сцены. Но Брюсу удалось убедить ее, что Энн сумеет легко показать зрителю, что где-то рядом присутствует еще один человек. Она просто будет бросать встревоженные взгляды в дальний угол кухни и делать нервные попытки заставить Кэти замолчать. Эти попытки останутся незамеченными, отчего встревоженность Нелли только возрастет. Катарин не оставалось ничего другого, как согласиться, поскольку последнее слово все равно оставалось за Брюсом, как за постановщиком пробы.
Нелли, женщина средних лет, продолжала ласково укачивать младенца. В зале для просмотров установилась полная тишина, прерываемая только мягким стрекотом моторов из проекционной. Напряжение ожидания было настолько велико, что, казалось, оно вибрирует волнами в зале. Все присутствующие замерли, задаваясь вопросом, станут ли они свидетелями грандиозного провала или момента рождения новой звезды. Один только Виктор знал ответ, но он ни малейшим намеком не показал им, что их ожидает.
Дверь кухни широко открылась, и на экране появилась Катарин Темпест. Ее первыми словами, произнесенными шепотом, были: «Ты одна, Нелли?» Все взгляды устремились к Катарин, которая шла на экране к колыбели, чтобы присоединиться к Нелли. Камера максимально приблизила ее к зрителям. Катарин выглядела как воплощенная мечта – в неброском, но идущем ей белом муслиновом летнем платье с вышитыми крошечными васильками. Платье было очаровательно старомодным, с вырезом лодочкой, присобранными по линии плеч женственными рукавами фонариком, длинной широкой юбкой и синим бархатным поясом, который подчеркивал тонкую талию девушки. Ее густые каштановые волосы были разделены пробором по центру и падали мягкими волнами на плечи. С обеих сторон их украшали небольшие синие бархатные банты. Камера приблизилась еще ближе, и в зале раздалось несколько явственных вздохов восхищения – настолько совершенны были черты этого лица, невинно-чисты бесподобные бирюзовые глаза.
Катарин выглядела на экране совершенно живой. Каждая черта ее прекрасного лица была не только увеличена, но и усилена техническими средствами. Ее игра была превосходна, но излучаемая с экрана сила имела мало общего с качеством игры, грацией ее движений, мимикой или мелодичным звучанием голоса – хотя, конечно, все эти составляющие были достаточно важны для создания ее актерского имиджа. Было еще нечто, несравненно более значительное, – нечто завораживающее и не позволяющее отвести глаз от экрана. Это нечто именовалось притягательностью личности. Катарин обладала колдовскими чарами и обаянием. Не было никакого сомнения, что присутствующие на просмотре стали свидетелями рождения новой ЗВЕЗДЫ. И камера воистину любила ее.
По мере того как сцена продолжалась, Катарин изобразила целую гамму эмоций. Ее первоначальное спокойствие быстро сменилось игривым настроением, беззаботным весельем, затем на смену ему пришло негодование, и в голосе зазвучали властные нотки. За это короткое время она попеременно была то дерзкой, то льстивой, то нежно привязанной, и, наконец, сыграла такую неуправляемую бешеную страсть, которая потрясала своим пафосом и реалистичностью. Франческа была просто загипнотизирована излучаемой с экрана мощью таланта подруги. Она сидела на самом краешке стула, крепко сцепив руки. Ее кожа покрылась мурашками, когда Катарин начала знаменитый монолог Кэтрин Эрншоу о ее всепоглощающей любви к Хитклиффу. Франческа прекрасно знала все слова, неоднократно слышала их произнесенными кем-то раньше, но теперь ей казалось, что Катарин удалось придать им новое значение и вдохнуть в них ту глубину чувства, которая поражала воображение и захватывала душу. За всю свою недолгую жизнь Франческа никогда еще не переживала такого сильного эмоционального потрясения. Сейчас она осознавала, что видит на экране великую актрису. Катарин Темпест была гениальна!
На экране Катарин села к ногам Нелли, положив одну руку на ее колено. Она смотрела вверх, в лицо Нелли, и ее огромные бирюзовые глаза, наполненные мукой и страданием, умоляли и взывали к пониманию. В них сияла всепоглощающая любовь. Медленно она произнесла:
– Моя любовь к Линтону – как листва деревьев. Время изменит ее – я это хорошо понимаю, – как меняет лес зима. Моя любовь к Хитклиффу напоминает основание вековых скал – взгляд на него не радует глаз, но оно абсолютно необходимо, чтобы скала устояла против всех бурь. – Катарин помолчала мгновение, а затем, после короткой, но драматической паузы, из ее глаз полились слезы, которые она даже не вытирала. – Нелли, я и есть Хитклифф! – убежденно продолжила она. – Он постоянно наполняет мой разум – не как объект удовольствия, – не больше, чем сама я являю удовольствие для себя, – а как часть моего собственного существа. Поэтому не говори больше о нашем расставании; оно практически неосуществимо.
Катарин спрятала голову в складках юбки Нелли, сотрясаясь от рыданий. Камера медленно отодвигалась, и две женщины на экране становились все меньше и меньше. Наконец экран потух. Сцена длилась ровно двадцать четыре с половиной минуты.
Проба была не просто блестящей – она потрясала.
Зал безмолвствовал. Ни один голос не прозвучал до тех пор, пока не вспыхнули огни. Затем все взволнованно заговорили одновременно, наполнив комнату гулом голосов. В поле зрения утиравшей слезы Франчески попал Хиллард Стид, украдкой делавший то же самое. Он откровенно шмыгнул носом. Вид у него при этом был довольно глуповатый.
Франческа быстро повернулась к Катарин, обняла подругу и крепко прижала ее к себе.
– О, Катарин, дорогая, ты сыграла абсолютно потрясающе!
Катарин чувствовала какое-то непонятное оцепенение. Прежде чем она успела прийти в себя, все внезапно бросились обнимать ее. С растерянным видом и неуверенной улыбкой актриса медленно поднялась с места. Ее сковала совершенно непривычная робость. Присутствующие поздравляли ее самым восторженным образом. Поток возгласов одобрения, похвал актерскому мастерству, восхищения красотой был настолько разноголосым, что она скоро перестала в нем ориентироваться.
Катарин ни разу не подвела актерская интуиция – это то, чему не научишься ни в какой школе высшего актерского мастерства. Она давалась от рождения или не давалась вообще. Игра Катарин захватывала, волновала и была настолько убедительной, что когда она сказала: «Нелли, я и есть Хитклифф!», Ник мгновенно подумал: «Она – истинная Кэти». Она не играла эту сцену, а жила. Это качество останется с ней навсегда, какую бы роль она ни исполняла. Она настолько же естественна, насколько естествен Вик; и, как Виктора, ее обожает камера. Для Ника эта любовь камеры к Катарин была откровением – она открыла ему в ней многое из того, о чем он никогда не догадывался: ранимость, проницательность, кипение скрытых страстей и глубоко спрятанный огонь.
Ник вспомнил несколько строк, которые он сам включил в сценарий будущего фильма. Хитклифф выкрикнул их в любовном отчаянии: «Родная моя безрассудная Кэти! Сердце мое безрассудное!» Как точно охарактеризовали эти слова происходившее в течение двадцати пяти минут на экране. Они не только описали Кэтрин Эрншоу, но и попали в точку в отношении Катарин Темпест.
Наконец Ник встал, прошел к проходу и приблизился к Катарин, окруженной Джейком, Джерри, Хилли и Джинни. Сбоку стояли Франческа и Виктор. Катарин весело засмеялась, наслаждаясь своим триумфом. Но, увидев Ника, она резко замолчала, и ее прекрасное лицо стало холодным и неприступным. Обращенный к нему взгляд был не просто холоден – в нем застыли ледяная враждебность и вызов.
По какой-то необъяснимой причине Ник почувствовал, что что-то сжалось у него в груди. Ему вдруг стало очень неуютно и одиноко. Он не понимал самого себя. Ник остановился перед Катарин, пристально вглядываясь в ее лицо. Его поразило, какой маленькой и хрупкой она казалась теперь. Удивительно, что он никогда не замечал этого раньше. По телу Ника снова пробежала дрожь, и он вдруг подумал, что заболевает.
Осознавая, что молчание становится неприлично долгим и что все взгляды обращены на него, Ник мягко произнес:
– Ты и есть настоящая Кэти. Увидев тебя на экране, я никогда не поверю, что эту роль может сыграть кто-нибудь другой.
Катарин ничего не сказала в ответ, и он нервно засмеялся, стараясь скрыть одолевшее его смущение и состояние внутреннего дискомфорта.
– Используя любимое слово Виктора, это был полный «обалдемон».
Ошеломленная столь непривычной и неожиданной оценкой из уст Николаса Латимера, Катарин озадаченно и недоверчиво посмотрела на него, не зная, верить ли ей своим ушам. Она мгновенно заподозрила, что сейчас услышит «но», за которым последует какое-нибудь колкое замечание, перечеркивающее сказанное ранее. Однако, к ее растущему изумлению, Ник молчал и смотрел на нее с такой теплотой, которая лишала ее присутствия духа. Лед в глазах Катарин растаял. Она улыбнулась ему в ответ. Это была первая искренняя улыбка, обращенная к Нику со времени их первой встречи. Понимая, что этот человек невосприимчив к ее чарам, она никогда прежде не растрачивала их на него, считая это пустой затеей.
С сомнением в голосе она спросила:
– Ты действительно считаешь, что это было хорошо?
– Нет, Катарин. Это было превосходно.
Снова последовало молчание, а затем Катарин спросила:
– Ты уверен, Ник? Честно-честно, уверен?
– Да, уверен, Катарин, – ответил он низким серьезным голосом. Но когда он повернулся к Франческе, на лице его вспыхнула улыбка. – А ты-то как славно потрудилась, малышка! Рядом с тобой мне бы надо поостеречься, а то, того и гляди, останусь без работы. Господи Боже, любители прямо на глазах становятся профессионалами. И это при том, что некоторые из них только-только высунули ручки из пеленок!
Польщенная, Франческа рассмеялась и схватила Ника за руку.
– Я очень волновалась, что ты скажешь. Из уст писателя твоего уровня эти слова звучат как похвала Спасибо.
Виктор воспользовался этой возможностью, чтобы отвести Франческу подальше от группы. Его беспокоила причина его внутреннего дискомфорта, он пытался понять, почему время от времени его сотрясает дрожь. Он не мог объяснить это нечем иным, кроме как начинающимся гриппом.
Катарин проводила их взглядом, остановившись на мгновение на Николасе Латимере. Если этот человек, ненавидевший ее так явно, признал, что она сыграла блестяще, это должно быть правдой. «Знай врага своего», – подумала она и неожиданно вспомнила фразу, которую ее отец сказал много лет назад: «Гораздо мудрее искать правду у врага, а не у друга». Теперь ее мысли неизбежно перенеслись к Райану. Она представила, какое будет лицо у брата, когда он увидит ее на экране и поймет, что она – знаменитая кинозвезда. Или близка к тому, чтобы стать ею. Как бы ей хотелось, чтобы Райан был сегодня здесь! Чтобы стал свидетелем того, как все начиналось. А начиналось именно так, как она задумала.
Сердце Катарин учащенно забилось. Честолюбие рвалось из нее сегодня сильнее, чем когда-либо раньше. Мысленно она еще раз повторила данное себе обещание вырвать брата из рук отца, освободить Райана от этого тягостного плена его подавляющей воли.
– Уверен, что всем ясно без слов, что эта роль – твоя, – прервал ее мысли Виктор.
Катарин внимательно посмотрела на Виктора. Мгновением позже она произнесла:
– Я надеюсь на это. Спасибо, Виктор. – Она засмеялась. – Так меня точно утвердили?
– Точнее не бывает. Я подготовил контракт для твоего агента, чтобы он его просмотрел.
– Спасибо… – Она остановилась, нахмурившись, и, осторожно подбирая слова, сказала: – Я хотела бы спросить у тебя кое-что. Почему ты так тщательно скрывал все, что касалось меня и пробы? Я не пони…
– Да-да, подлец ты этакий, – с усмешкой прервал ее Николас, имитируя сильный британский акцент. – Очень скверно было с твоей стороны, старина, держать нас в полном неведении. Не слишком-то по-приятельски с твоей стороны, а?
Ликующая улыбка озарила лицо Виктора.
– У меня была веская причина не посвящать вас в это. Все очень просто – мне нужно было увидеть абсолютно искреннюю реакцию каждого. Я боялся, что моя оценка может в какой-то степени предопределить ваши, если я покажу вам, в какой степени проба потрясла меня самого. Несколько раз я едва удержался, чтобы не проговориться. Когда я впервые увидел Катарин на экране, я почти потерял самообладание. Я прокрутил пленку снова, чтобы найти какие-нибудь изъяны в ее игре, но их не было! Пришлось признать, что работа сделана безукоризненно. Я просмотрел пленку в общей сложности четыре раза, и с каждым разом она казалась мне все лучше и лучше. Я понимал, что не ошибаюсь в своей оценке, но мне хотелось увидеть, потрясет ли вас увиденное так, как оно потрясло меня.
– Еще как потрясло! – воскликнула Франческа и залилась румянцем. Многие согласно закивали, несколько голосов подтвердили оценку Виктора. В разговор вмешался Хилли Стид.
– Мне кажется, «Монарх» будет заинтересован в Том, чтобы подписать контракт с Катарин. – Хилли отвел глаза от Виктора и оценивающе посмотрел на Катарин. Закончил он несколько напыщенно: – Что вы думаете об этом, юная леди?
Прежде чем Катарин успела открыть рот, Виктор закричал:
– Попридержи коней, Хилли, не так шустро. «Беллиссима Продакшнс» уже заручилась устным согласием Катарин, и контракт уже у меня в кармане. – Он похлопал себя по карману пиджака и, видя недоверие Хилли, тут же извлек из него конверт. – Хочешь посмотреть, Хилли?
Хилли покачал головой. Его разочарование было совершенно очевидным.
– Нет, Вик, я тебе верю. И не обвиняю тебя. Прими и ты мои поздравления. Ты заполучил в свои руки восходящую звезду первой величины. – Внезапно его осенила другая мысль. – А тебя не заинтересует другой вариант контракта? Если, скажем, у тебя не окажется роли для Катарин после «Грозового перевала»? Мы предложим ей временную работу, и все стороны будут удовлетворены. Я готов начать с тобой переговоры по этому поводу прямо сейчас, не откладывая в долгий ящик.
Виктора явно заинтересовало это предложение.
– Ты имеешь в виду что-то конкретное, Хилли? – спросил он, понимая, что в противном случае тот бы просто не начал этого разговора. Хилли Стид собаку съел на производстве фильмов и всегда знал, что говорит.
– Конечно, Виктор. – Глазки Хилли сузились, и он явно оттягивал время, провоцируя Виктора на вопросы. В таком варианте его предложение прозвучало бы максимально эффектно.
Но Виктор, тоже далеко не простак в этом деле, мило улыбался, не принимая навязываемых Хилли правил игры. Он прикурил сигарету и, повернувшись к Нику, спросил:
– Кстати, ты успел прочитать сценарий Фрэнка Ломакса? Тот, который прислали из офиса Морриса? Это может стать настоящей находкой для Катарин.
Ник, мгновенно оценивший стратегический план Виктора, тут же включился в игру.
– Дивный сценарий! Надо его брать, не раздумывая. «Беллиссима» может сделать по нему такую конфетку – пальчики оближешь.
– Ну-ну, не спешите, парни, – резко перебил их Хилли. – Принимайте решение после того, как выслушаете мое предложение. – Он откашлялся. – Я хочу, чтобы Катарин… снялась в картине с Бо Стэнтоном. – Убедившись, что его слова произвели впечатление, он быстро продолжил: – У нас, фактически, все готово, но нет достойной претендентки на главную женскую роль. Естественно, мы обсуждали этот вопрос и наметили несколько кандидатур среди известных актрис, но лично я считаю, что лучше всех в паре с Бо сыграет Катарин. Эта пара произведет настоящий фурор. Сценарий Генри Ромейна. Фильмы по его сценариям всегда приносят коммерческий успех – ты же это знаешь, Вик. Режиссер – Вилли Адлер, продюсер – Мор-тон Лейн, костюмы Эдит Хэд. Мы начинаем съемки в октябре. В Голливуде. Съемки будут проходить в Сан-Франциско и в Нью-Йорке и рассчитаны на двенадцать недель.
Виктор проглотил слюну. На это он не рассчитывал. На него сильное впечатление произвели громкие имена, упомянутые Хилли в связи с фильмом. Они гарантировали, что его уровень будет высоким. Главным же гарантом успеха было участие в фильме Ричарда Стэнта – Бо, как называли его все в их кругу – звезды одного с Виктором масштаба, сиявшей на мировом небосклоне уже свыше двадцати лет. Английский актер создал себе имя, играя в голливудских фильмах тридцатых годов. Бо, казалось, совершенно не менялся со временем – красивый, жизнерадостный, доброжелательный, он производил впечатление человека без возраста. Его безупречный и неподражаемый стиль, изысканность манер и элегантность, а более всего его природный шарм, до исступления доводили влюбленных в него женщин. Талант Бо ярче всего проявлялся в легких, искрящихся весельем, но в то же время утонченных комедиях, которые неизменно приносили огромные прибыли кинокомпаниям. Если Катарин появится в главной женской роли рядом с таким титаном, как Бо, ее карьера не просто будет постепенно набирать силу – это будет ослепительный взлет, и имя Катарин мгновенно встанет в ряд самых блестящих имен мирового кинематографа.
«Господи Боже», – подумал Виктор. Скрывая волнение, он сказал ровным голосом, тщательно взвешивая каждое слово:
– Вначале мне, конечно, надо переговорить с Катарин, объяснить некоторые условия контракта. И я не могу принять окончательного решения, прежде чем не прочитаю сценарий. Но не подумай, что у меня отрицательное отношение к этой идее, Хилли, – совсем нет. Я думаю, нам нужно будет сесть и потолковать обо всем к концу недели. А сейчас, не пойти ли нам пообедать? Это будет праздничный обед. Я заказал столик в «Лес Амбассадорс». Нас ждут шампанское и вообще полный…
– Обалдемон, – закончила за него Катарин. На ее спокойном непроницаемом лице не было и намека на какие-либо переживания. Но сердце билось учащенно, мысли бешено скакали, и она с трудом контролировала дыхание.
Улыбнувшись легкой загадочной улыбкой, она взяла Виктора под руку и повела его к двери. Ник с Франческой последовали за ними. «Все происходит удивительно легко. И чересчур быстро, – подумал Ник, ощутив резкий укол тревоги. – Нас ждет какая-то крупная неприятность». Предчувствие беды было настолько острым, что Ник пошатнулся. Они приблизились к лифту. Внутреннее напряжение и чувство дискомфорта усилились. Ник заставил себя внутренне рассмеяться, объясняя свои ощущения излишне богатым воображением. «Все это нелепо», – сказал он себе, стараясь отделаться от тягостного чувства. Однако оно не отступило не только в тот день, но и продолжало жить в нем в течение долгих месяцев.
20
– Я нисколько не беспокоюсь за отца, с ним все будет хорошо, – сказал Ким, устанавливая чемодан Франчески на полку для багажа. Он посмотрел на сестру сверху вниз и продолжил: – В конце концов, у него есть ангел-хранитель Дорис, которая носится с ним, как с малым ребенком, и ему, заметь, это нравится. Собственно, она, похоже, тоже получает от этого удовольствие. – Ким усмехнулся, и в его глазах заплясали озорные огоньки. – Знаешь, богатство как-то скрашивает жизненные неурядицы.
Франческа тоже засмеялась, несмотря на тревогу за отца.
– Да. Я хорошо понимаю, что ты имеешь в виду. Тебе не кажется, что в их отношениях что-то сдвинулось?
– Кажется. – Ким сел на край противоположного сиденья и начал рыться в карманах замшевой куртки с отделкой из кожи в поисках сигарет. Достав пачку, он прикурил и добавил: – Свадебные колокола вот-вот прозвенят, а? – Он вопросительно поднял бровь.
– Я не уверена, – ответила Франческа. – Оба они обходят эту тему стороной. Но у Дорис глаза блестят очень решительно, и в ее отношении к папе в последнее время проскакивает что-то собственническое. И не только это – она начала интересоваться Лэнгли, чего раньше никогда не было. Вообще я бы не возражала, чтобы папа женился на Дорис. А ты, Ким?
Он покачал головой.
– Нет. Я действительно рад, что их отношения принимают новый оборот. Надеюсь, что они действительно поженятся. Мне кажется, Дорис хорошая тетка и отцу она подходит идеально. Ему нужна женщина живая, веселая, добрая. И очень преданная, добавил бы я. И кроме того, ее чудные денежки, много-много денежек…
– Господи, ты просто чудовище! – воскликнула Франческа. – Я тебе уже говорила, что деньги как раз ни на йоту не повлияют на решение отца. Как тебе могла прийти в голову такая нелепая мысль! – Она бросила на Кима неодобрительный взгляд.
– О, я понимаю! Наш старикан совсем не интересуется ее деньгами, Франки. Но эти милые бумажки не причинят ему никакого вреда. Совсем даже наоборот, уверяю тебя. – Ким выпустил кольцо дыма, сосредоточенно наблюдая за его полетом. – А возвращаясь к состоянию его здоровья, я тебе советую выбросить всякие переживания из головы.
– Постараюсь, – пообещала Франческа, к которой благодаря шуткам Кима возвращалось ее привычное ровное доброжелательное настроение. – Но я не могу избавиться от чувства, что все это произошло по моей вине…
– Глупости! – перебил ее Ким решительным тоном. – Такие вещи происходят по своим законам. Ты-то в чем здесь виновата?
– И все-таки, если бы он не полез на эту лестницу в библиотеке в поисках книги для меня, он бы не упал.
Ким мягко усмехнулся.
– Но-таки он упал, радость моя, и переживать по этому поводу после того, как факт свершился, абсолютно бессмысленно – этим ты ничего не изменишь. – Заметив, что от его реплики мрачное выражение на лице сестры только усугубилось, Ким постарался приободрить ее. – Послушай, дорогая, доктор Фуллер сказал, что с отцом будет все в порядке, если только он неделю или две проведет на постельном режиме. Фуллер дает ему лекарства, снимающие боль. Перелом тазовой кости – штука, конечно, очень неприятная, потому что контролировать срастание очень трудно, но если он будет лежать, все заживет, как на собаке.
– Да, я знаю. Но это должно причинять массу неудобств.
– Думаю, что да. Но, по крайней мере, у отца сейчас, когда с ним так носится Дорис, довольно приличное настроение. И вы с Катарин тоже отлично постарались, чтобы поднять его дух.
– Это все Катарин, я тут абсолютно ни при чем, как ты понимаешь, – заявила Франческа. На ее лице появилось влюбленное выражение, и янтарно-карие с поволокой глаза засияли мягким светом. – Она потрясающая девушка, правда, Ким?
