Текст книги "Голос сердца. Книга первая"

Автор книги: Барбара Брэдфорд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 31 страниц)

Миссис О’Рурк отдала распоряжение Ани, экономке, накрыть на стол в комнате для завтраков, одном из немногих веселых мест в темном и мрачном доме, которую Розали обставила сама. В ней царила атмосфера необыкновенной воздушной легкости, создаваемая сочетанием белого и лимонно-желтого; комбинация этих освежающих тонов доминировала везде. Комната была обставлена главным образом белой плетеной мебелью, необычайно красивыми предметами викторианской эпохи. Стены украшали яркие картины, изображающие экзотических птиц и редкие орхидеи, а на полу стояло несколько больших зеленых растений. Украшенная в такой же приятной манере, что и комнаты Розали на втором этаже, она была изысканной, хотя ее трудно было назвать выдержанной в каком-то определенном стиле.

Комната для завтраков в последнее время использовалась редко из-за того, что большую часть времени ее мать проводила в своих комнатах. Но именно ей Катарин отдавала предпочтение перед столовой с ее стенами, обтянутыми малиновым шелком и подобранными к нему в тон ковром с цветочным орнаментом и отвратительной мебелью красного дерева.

Сидя за столом и влюбленно наблюдая за своей матерью, Катарин думала о том, какой она была изысканной и элегантной, ухоженной и ароматной. Аромат лилий был ее привычным запахом. Для Катарин мать была и навсегда останется символом женской красоты и изящества; она боготворила ее. В тот момент у девочки вновь появилась надежда, что мать поправится после той таинственной болезни, которая изнуряла ее в течение последних двух лет и о которой говорили только шепотом.

Поскольку это было в будний день, Патрик О’Рурк отсутствовал, и напряжения, которое обычно сопутствовало их обеду, не было и в помине. Райан трещал как сорока. Они много смеялись. Катарин чувствовала себя в безопасности, согретая материнской любовью. Это была безмерная любовь, полная нежности и заботы.

Только одно обстоятельство омрачало девочке праздничное настроение: плохой аппетит ее матери. Катарин наблюдала с растущей тревогой, как вяло ела Розали, оставляя нетронутыми большинство вкусных и соблазнительных блюд, приготовленных Ани. После ленча Райан исчез, занятый своими мальчишескими делами. Когда Розали попросила Катарин провести с ней еще час, она с радостью согласилась. Ничто не радовало двенадцатилетнюю девочку так, как возможность остаться вдвоем с матерью. Катарин нравились изысканные комнаты на втором этаже. Они были оформлены в пастельных тонах, отличались изысканными тканями, французской мебелью в провинциальном стиле, красивыми картинами, так непохожими на все остальное в этом доме, на котором лежала печать вульгарности ее отца. Гостиная в материнской части дома была любимой комнатой Катарин, особенно в холодные дни, когда в камине потрескивал огонь и они сидели у пылающего огня в сумеречные часы, грея ноги и дружески беседуя о книгах, музыке, театре или, расслабившись, в тишине, всегда в полном согласии, поскольку между ними царили взаимопонимание и любовь. В тот день они сидели у окна с видом на озеро Мичиган, не говоря лишних слов, довольные тем, что проводят это время вместе. Из-за слабого здоровья Розали они давно уже не имели такой возможности.

В тридцать два года Розали О’Рурк достигла согласия с собой и с Богом. Это было отражено на ее лице, которое оставалось прелестным, несмотря на болезнь. Сегодня оно было омрачено легкой тоской, но мягкие глаза излучали нежный свет. Розали сидела, созерцая озеро и стараясь собраться с силами. Ленч отобрал у нее последнюю энергию, но она не желала этого показывать. Ей хотелось, чтобы дочь поверила, что ей стало лучше. Розали не много испытала радостей в своей замужней жизни, если не считать детей, особенно Катарин, которую она обожала. Она быстро обнаружила, что не пара Патрику, с его неистовой злобой, ирландским темпераментом, его жаждой жизни во всех ее проявлениях, и неукротимой страстью к деньгам и власти. Ее изысканность и деликатность, хрупкость и артистизм натуры неизбежно отдаляли ее от мужа. Ее нежная душа постоянно страдала от его грубости и ненасытности. Несмотря на свою любовь к нему, странным образом не угасшую, она пожалела, что вышла за него замуж, понимая несовместимость их характеров. Мало кто знал настоящего Патрика, поскольку он был прирожденным лицемером, скрывая свое подлинное лицо за строгим и величественным фасадом. Двуличие было истинной натурой этого человека, который ловко водил общество за нос в отношении своей сущности.

«Этот человек – льстец, ей-богу, он король льстецов», – сказал Розали ее отец в пору ухаживания Патрика за ней. Отец еще долго питал двойственные чувства к Патрику и никогда не был уверен, что их союз сохранится. В некоторых отношениях брак был удачным, в других – нет, и были моменты, когда Розали порывалась покинуть Патрика. Но развод был немыслим. Оба они были католиками, у них были дети, которых – она это знала – он никогда не отдаст. И кроме того, у нее оставалось чувство к Патрику, несмотря на все его недостатки.

Хотя Розали и не признавалась в этом себе и особенно не терзала себя мыслями о смерти, она знала, что умирает. Вспышки активности и приливы энергии ничего не значили и происходили все реже. Теперь, сидя с дочерью, она с горечью думала: у меня осталось так мало времени на этой земле, так мало времени, которое я могу уделить Катарин и Райану. Храни их Бог.

Каждый день Розали, которая была набожной женщиной, воздавала хвалу Богу за то, что Катарин и Райан по своему характеру были больше похожи на нее и не унаследовали многих пугающих черт их отца – по крайней мере, в той степени, в какой она могла это видеть. Она смотрела на Катарин, скромно сидящую на стуле, послушную, хорошо воспитанную, и любовалась ею. Девочка выглядела такой юной и скромной в своем прелестном платье из простой ткани, белых носках и черных лакированных туфельках. Но было что-то недетское в ее поведении, как будто она уже успела познать жизнь, ее горечи и печали, постигла ее мудрость. Розали осознавала, что это была странная мысль, поскольку девочка была хорошо защищена и любима в семье, никогда не видела ничего, кроме роскоши. Катарин была очень красива, даже в этом нежном возрасте, с ее совершенными чертами лица, густыми каштановыми волосами и необыкновенными влажными глазами замечательного бирюзового цвета. Катарин была милым и нежным созданием. Ее приветливый характер гармонировал с красивым лицом, но Розали знала, что за всем этим скрывается своенравное упрямство. Более того, она предполагала у своей дочери наличие жестокости, что досталось ей от Патрика, но сейчас это было скрыто очень глубоко. Розали инстинктивно чувствовала, что девочка в состоянии постоять за себя, защитить себя от Патрика и внешнего мира, так как она обладала духом борца. И Розали была благодарна Богу за то, что все было именно так.

Она гораздо больше беспокоилась за Райана. Он был слишком робок, чтобы защитить себя от Патрика, который не чаял в нем души, видя в Райане наследника, способного прославить фамилию О’Рурка. Мальчик был податливым инструментом для воплощения пугающих амбиций Патрика.

Как страстно Патрик хотел сына! Как он был разочарован, когда узнал о рождении Катарин. Рождение Райана было, возможно, единственным важным событием в его жизни, и он в тот же день объявил о своих планах на будущее мальчика. Возможно, он задумал их много лет назад, эти высокопарные грандиозные планы, которые у Розали вызывали отвращение. Ее попытки разубедить мужа были тщетными, ее мольбы оставались неуслышанными, вызывая сардонический смех и злые обличающие слова. Она была беспомощна. Она не могла помешать Патрику воплотить его планы в жизнь. Ее уже не будет в живых, когда придет тот день. Ей оставалось только молиться, чтобы у Райана хватило воли противостоять своему отцу и внутренних сил, чтобы уйти от Патрика не сломленным и здоровым, когда наступит момент. Если он это сделает, Патрик сразу лишит его наследства и отречется от него – в этом Розали не сомневалась. У Райана не останется ни пенни. Бедный мальчик! Но он будет в безопасности, и его богатством станет свобода от тирании и деморализующего контроля отца. Он будет самостоятельным человеком, а не марионеткой, управляемой Патриком О’Рурком.

Розали вздохнула, думая о Патрике, и спросила себя, почему же ее всепоглощающее чувство к нему не пропало – ведь она знала, что он чудовище. Какими странными и упрямыми могут быть женщины, думала она, нахмурив брови.

– Что-нибудь не так, мама? – спросила Катарин тревожным голосом, отвлекая Розали от ее мыслей.

Розали попыталась изобразить улыбку на лице и быстро ответила:

– Нет, дорогая, я думала о том, что не могла уделять тебе много времени. Но ты же знаешь, у меня слишком мало сил. Я хочу проводить больше времени с тобой, особенно теперь, когда у тебя каникулы.

– Я тоже этого хочу, мама! – воскликнула Катарин. – И еще я хочу, чтобы тебе стало лучше.

Катарин соскочила со стула и присела к Розали на софу. Она взяла красивую руку матери, пристально посмотрела ей в глаза и неожиданно увидела в бирюзово-зеленых глазах нечто, что напугало ее. Возможно, это было выражение глубокой печали. Или это был знак смирения с судьбой?

Девочка не могла определить это, но ее сердце сжалось и глаза наполнились слезами.

– Ты поправишься, мама, правда ведь? – спросила Катарин. Ее губы дрожали, когда она добавила шепотом: – Ты ведь не умрешь?

Розали засмеялась молодым смехом и покачала медно-рыжими локонами.

– Конечно, нет, глупое дитя. Я начну выздоравливать и скоро стану такой, какой была всегда. – Она широко улыбнулась и храбро продолжила: – Я же должна быть рядом с тобой в вечер твоей первой премьеры, чтобы увидеть имя своей дочери в огнях рекламы. Ты еще хочешь быть актрисой, не так ли, дорогая?

Розали говорила так убедительно, что Катарин успокоилась. Ее слезы просохли, и она ожила.

– Да, мама, хочу. Очень хочу! – Улыбка девочки была все еще вымученной, но в голосе звучала непреклонная решимость. Потом она спросила: – Как ты думаешь, он не будет против?

Бледное лицо Розали на мгновение нахмурилось.

– Твой отец? Я уверена, он не будет возражать. И почему он должен быть против? – Розали немного сдвинулась на софе и оперлась на подушки, испытывая приступ боли.

– Ты ведь знаешь, какими бывают отцы. Они не придают большого значения таким вещам. Они считают, что их дочери должны выйти замуж, как только закончат колледж, и нарожать кучу детей. Я предполагаю, что он просто сочтет, что это хорошее времяпрепровождение для тебя до тех пор, пока ты не выйдешь замуж.

– Но я не собираюсь выходить замуж, – сказала Катарин с необычной горячностью, и в ее глазах вспыхнули огоньки. – Я хочу стать знаменитой актрисой – такой, как Сара Бернар, Элеонора Дузе и Катарин Корнелл. Я собираюсь посвятить свою жизнь театру. У меня не будет времени для таких глупостей, как замужество.

Розали сделала усилие, чтобы не рассмеяться, и сказала:

– Но, дорогая, ты можешь однажды изменить свое мнение, особенно если влюбишься.

– Нет, я знаю, что не изменю.

Розали не ответила на последние слова Катарин и продолжала улыбаться, думая о дочери. В конце концов она сказала:

– Мне очень жаль, но мы не сможем поехать, как обычно, летом к тете Люси в Баррингтон. Там можно было бы хорошо отдохнуть от Чикаго. Здесь в это время года так жарко. Твой отец считает, что путешествие для меня будет слишком утомительным. Ты не возражаешь, если останешься в городе, Катарин?

– Нет, мама. Мне нравится ездить в Баррингтон, но только с тобой.

– Приятно слышать это от тебя. – Розали немного подумала, а затем мягко спросила: – Ты привязана к тете, не правда ли?

Катарин удивил вопрос.

– Конечно, мама. Я люблю тетю Люси.

Розали сжала маленькую руку Катарин и продолжила:

– Люси всегда была для меня источником силы, она – мой самый дорогой друг, а не только сестра. – Розали замолчала. Она хотела сказать еще кое-что, но боялась напугать Катарин, и потому тщательно подбирала слова: – Тетя Люси очень любит тебя, Катарин. Ты для нее – как родная дочь. Она всегда тебе поможет, дорогая. Никогда не забывай об этом, хорошо?

Выпрямившись на софе, Катарин отстранилась от матери, пристально глядя на нее. Ее большие ясные глаза беспокойно рассматривали нежное лицо Розали, но не нашли на нем никаких признаков тревоги: странное испугавшее ее выражение ушло. Тем не менее Катарин нервно прошептала:

– Такие странные вещи ты говоришь, мама. Зачем мне тетя Люси, если у меня есть ты?

– Нам всем нужны друзья, дорогая. Я имела в виду только это. А теперь, не прочитаешь ли мне что-нибудь. Немного стихов. Я думаю, было приятно послушать что-нибудь из Элизабет Берретт Браунинг.

Катарин взяла книгу в кожаном переплете, уселась на стуле, нашла сонеты, прошла по ним, пока не нашла тот, который ей нравился больше других и который, как она знала, больше всего любила ее мать.

Ее голос, легкий и чистый, как хрустальный колокольчик, звенел в тихой комнате:

– Как я люблю тебя? Дай сосчитать.

Я люблю тебя до той вышины, ширины и глубины,

В какие только может окунуться моя душа,

Уходя в бездну бытия и благодать…

Дочитав сонет, Катарин подняла голову и посмотрела на мать, улыбаясь и рассчитывая на похвалу. Но улыбка тут же исчезла, она небрежно отбросила книгу и побежала к софе. На впалых щеках Розали блестели слезы, а рука, поднятая, чтобы утереть их, дрожала.

– Мама, мама, что случилось? – воскликнула Катарин, обнимая свою мать. – Почему ты плачешь? Я не хотела читать сонет, который бы расстроил тебя. Я думала, что этот тебе нравится.

– Он нравится мне, дорогая, – сказала Розали, думая с печалью о Патрике и улыбаясь сквозь слезы, – мне не грустно, конечно, нет. Сонет прекрасный, меня очень растрогал твой голос и твоя манера чтения – такая осмысленная и эмоциональная. Я уверена, из тебя получится прекрасная актриса.

Катарин поцеловала мать в щеку.

– Прочитать тебе еще один, не такой грустный?

Розали покачала головой:

– Я думаю, мне нужно прилечь, Катарин. Я чувствую себя немного усталой. – Она слегка наклонилась и коснулась кончиком пальца щеки дочери. – Ты необыкновенная девочка, моя дорогая. И я тебя очень люблю.

– Я тебя тоже люблю, мама!

Розали встала, держась за подлокотник дивана и делая неимоверное усилие, чтобы скрыть от дочери внезапно охватившую ее дрожь.

– Ты придешь ко мне попозже, дорогая?

– Да, мама, – ответила Катарин.

Розали кивнула, не в силах что-либо ответить, и направилась в свою спальню. Катарин пошла по дому искать Райана. Взбираясь по ступенькам на третий этаж, она почувствовала, что ей стало жарко. Горячий воздух был наполнен влагой, в доме было более душно, чем обычно. Подойдя к двери старой детской комнаты, она почувствовала, что ее платье стало влажным и прилипло к телу. Катарин нашла Райана, как и ожидала, сидящим за столом. Он рисовал.

– Можно посмотреть? – спросила Катарин, пересекая комнату и направляясь к нему.

Райан кивнул:

– Конечно. Я только что закончил. Не поднимай ее. Она еще мокрая.

Катарин поразила его акварель. Пейзаж был выполнен нежными весенними зелеными и сдержанно-розовыми, а также светло-желтыми и нежно-голубыми красками. От рисунка невозможно было оторвать взгляд – в этих расплывчатых тонах было что-то магически-притягательное. Это был лучший его рисунок, и Катарин охватил благоговейный трепет от осознания того, каким редкостным талантом обладал ее брат. Трудно было поверить, что десятилетний мальчик мог создать такой шедевр.

– Ты скопировал его с книги? – спросила она, заглядывая через его плечо.

– Нет, что ты! – воскликнул Райан оскорбленно. Его глубокие зеленые глаза, так похожие на глаза матери, заблестели от обиды, но потом он усмехнулся: – Ты не узнаешь это, глупышка?

Катарин покачала головой. Райан покопался на столе и вытащил фотографию.

– Смотри. Это сад тети Люси в Баррингтоне, – заявил он, сунув фотографию ей под нос.

– Но у тебя он выглядит намного красивее, – воскликнула Катарин, еще более пораженная его выдающимися способностями. – Послушай, Райан, ты же настоящий художник! Когда-нибудь, я уверена, ты будешь знаменитым, и я буду гордиться тобой.

Он снова усмехнулся, отчего на щеках и вокруг переносицы запрыгали веснушки, похожие на кусочки жженого сахара:

– Ты действительно думаешь, что я стану настоящим художником? Побожись.

– Честно, Райан, вот тебе крест, – ответила она, улыбаясь.

В этот момент дверь внезапно распахнулась и на пороге появился Патрик О’Рурк. Дети вскочили и испуганно посмотрели друг на друга. Его ураганное появление было совершенно неожиданным, особенно в такое время дня.

– Так вы оба здесь! Какого дьявола вы здесь делаете, когда внизу я построил отличную комнату для игр?! Я зря потратил деньги?

Катарин, опиравшаяся на Райана, почувствовала, как напряглись его худые плечи. Она медленно сказала:

– Нет, папа, не напрасно. – Наступила небольшая пауза. – Мы почти всегда играем в комнате для игр, – находчиво солгала она.

– Я рад это слышать, – сказал Патрик и сел в кресло-качалку.

Это был высокий, мощного телосложения человек. Кресло было для него маловато, но он, кажется, не замечал этого. Он рассматривал их обоих проницательным и пытливым взглядом голубых глаз и наконец сосредоточил внимание на Райане.

– Как дела, сынок?

– Хорошо, па, – мягко ответил Райан, который всегда робел в присутствии своего отца.

– Хорошо, хорошо. – Патрик откинулся назад и начал тихо качаться, задумавшись. Наконец он поднял свою темную львиную голову и сказал: – Тебе не икалось сегодня, Райан?

– Нет, па. – Райан был застигнут врасплох вопросом отца. Он нервно шмыгнул носом и еще больше оробел.

– А должно бы была мой мальчик. Я говорил о тебе с моими политическими друзьями сегодня за ленчем. Партийными боссами. Я был в центре города, чтобы сделать регулярные и значительные взносы в фонд Демократической партии. Как ты знаешь, у нас лучшая политическая машина в стране. Великолепная. – Он бросил взгляд на Райана: – И ирландский контроль, хотел бы я добавить. Никогда не забывай об этом, мой мальчик. Между прочим, я сказал своим друзьям, что мой сын собирается стать самым большим политиком, какого только видел Чикаго. Да, я сказал им, что ты собираешься стать конгрессменом, а затем и сенатором – мне понравилась их реакция. Они полностью одобрили твой выбор.

Патрик ясно увидел смятение на лице Райана, удивленный взгляд Катарин и продолжал:

– Я дал им обещание и это обещание выполню. Я…

Он обрубил конец предложения и выдержал паузу, чтобы еще больше подчеркнуть важность и вес заявления, которое он собирался сделать. Глубоко вздохнув, Патрик холодно посмотрел на детей и произнес убежденно и с гордостью:

– Я обещал им, что мой сын станет первым ирландским католическим президентом Соединенных Штатов. – Патрик скрестил руки на широкой груди, и, довольный собой, откинулся на качалке, сверля обоих детей взглядом.

Поскольку ни один из них не заговорил, Патрик сказал:

– Ну, Райан, не смотри на меня, как дурачок. Тебе что, нечего сказать? Нравится тебе идея стать политиком? А затем и президентом такой великой страны, как наша, – самой великой страны мира?

– Я не знаю, – прошептал наконец Райан дрожащим голосом. На его смертельно бледном лице резко проступили бесформенные пятна веснушек.

Патрик фыркнул:

– Я не обвиняю тебя, мой мальчик. Это слишком большая новость, чтобы ты сразу же переварил ее. Я даю тебе время. Но у меня на тебя большие виды, сынок. Большие ожидания. Что плохого в том, что отец многого ждет от тебя?

Он не дождался ответа и быстро продолжил:

– Если бы у меня не было амбиций, я не стал бы мультимиллионером. И у меня есть сын, который будет первым ирландским католическим президентом Америки! И здесь нет ничего такого, что могло бы тебя беспокоить, Райан. Ничего. Я буду всегда поддерживать тебя. Я сделаю тебе карьеру, и мои деньги, моя власть, мои влиятельные друзья внесут тебя в Овальный кабинет Белого дома – вот увидишь. Ты, Райан, сделаешь так, чтобы мои мечты стали явью. Я не сомневаюсь! Я собираюсь сделать тебя самым сильным политиком из всех, кого знало и когда-либо узнает это столетие. Предоставь это мне, сынок.

Райан сглотнул и открыл рот, но слов не было. Он взглянул на Катарин с мольбой в глазах.

Девочку ошеломили слова отца. Если бы они были произнесены кем-то другим, она бы отбросила их как пустую болтовню, которую следует воспринимать скептически. Но она знала, что отец был абсолютно уверен в том, что он говорил, и почувствовала внутреннюю дрожь от тревоги за Райана. Ее брат был очень испуган словами отца. Катарин обняла мальчика и прижала его к себе.

Она сказала:

– Но Райан не хочет быть политиком, отец. – Она не могла заставить себя звать его «папа», как это делал Райан.

Патрик бросил на нее зловещий взгляд.

– Что? – произнес он низким тоном, в котором прозвучала явная угроза. – Что ты сказала?

– Райан не хочет быть политиком. Он хочет быть художником, – повторила Катарин тихим, но решительным голосом. Ее отец мог посеять ужас в сердце Райана, но не в ее сердце. Девочка нисколько не боялась его.

– Как ты смеешь говорить мне, чего хочет мой сын, Кэти Мэри О’Рурк! – закричал Патрик, вставая на ноги. Его лицо потемнело, а в серо-голубых глазах появился опасный блеск.

– Но Райан так талантлив! Посмотри на его рисунок! – воскликнула она, не испугавшись недовольного тона отца.

– Я не хочу смотреть на это! И чтобы этого слюнтяйства в моем доме больше не было. Ты и его мать забиваете парню голову чепухой. Я хочу покончить с этим раз и навсегда. – Он подошел к столу, охваченный гневом, и схватил акварель. Не взглянув на нее, он разорвал рисунок на две половинки и бросил на пол.

Райан вскрикнул, как маленький раненый зверек от боли, и поднес кулак к своим дрожащим губам. Катарин вздрогнула и посмотрела на отца с ужасом. Через мгновение неистовым движением своей большой руки Патрик смахнул со стола коробку с красками, кисточки, баночку с водой и подставку для бумаги. Он топал по ним, ломая тяжестью своего тела. На лице Катарин отразилось отвращение которое она испытывала к этому ужасному человеку, и она подумала: как он вульгарен и груб. Он думает, что дорогие костюмы, туфли ручной работы и рубашки из лучшего шелка делают его джентльменом, но это не так. Он никогда не был не кем иным, как невежественным крестьянином, ирландцем из пивной.

Патрик направил длинный указующий перст на Райана и воскликнул:

– Слушай меня, сынок. Отныне не будет никакого рисования. Я запрещаю его, ты слышишь? Это занятие не для тебя! Это не мужское дело. Ты будешь политиком, Райан О’Рурк, даже если мне придется для этого положить свою голову. И однажды ты станешь президентом Соединенных Штатов. Поэтому ты немедленно начнешь готовиться к этому, с полной отдачей, целеустремленно и дисциплинированно. Так, как тренируется боксер. Ты понял меня, сынок? Я выразился ясно?

– Да, па, – сказал кротко Райан, который продолжал дрожать от страха и потрясения, чувствуя себя глубоко несчастным.

Патрик повернулся к Катарин и посмотрел на нее.

– Что касается тебя, юная леди, то я не хочу, чтобы ты впредь вмешивалась в мои дела. В последнее время ты слишком много себе позволяешь. Ты, Кэти Мэри О’Рурк, – настоящая нарушительница спокойствия, к тому же маленькая лгунья. Не думай, что я забыл, какие невообразимые вещи ты говорила о дяде Джордже. Гадкие. Отвратительные. Я никогда не думал, что у моей дочери в мыслях может быть такая мерзость.

Катарин чувствовала, как от лица отхлынула кровь и как задрожали ее ноги. В этот момент ей показалось, что ей станет плохо. Ее большие глаза потемнели и, казалось, стали еще больше. На лбу выступили капельки пота. Девочке пришлось сжать кулаки, чтобы как-то контролировать себя. Как мог ее отец быть таким коварным и низким, унижая ее, говоря такие страшные вещи в присутствии маленького Райана. Она глубоко вздохнула, чтобы не потерять самообладания, и сказала неожиданно ровным голосом:

– Джордж Грегсон мне не дядя. Он всего лишь твой партнер по бизнесу. И я тебе не лгала!

– Иди немедленно в свою комнату, – прогремел Патрик голосом, изменившимся от негодования и ярости, – как ты смеешь огрызаться! Оказывается, ты не только лжива, но и дерзка. И не выходи к обеду, девчонка. Я не хочу тебя сегодня видеть. Ани принесет тебе еду позже в твою комнату.

Катарин, казалось, приросла к своему месту. Инстинктивно, в поисках защиты, она сжала рукой плечо Райана. Это движение не ускользнуло от ее отца, и он повелительно скомандовал:

– Отойди от брата! Отойди! Ты всегда распускаешь над ним нюни. Похоже, ты вообще хочешь превратить его в девчонку. А теперь отправляйся в свою комнату.

– Хорошо, – ответила с вызовом Катарин, пересекая комнату, – но перед этим я хочу зайти к маме, чтобы узнать, не нужно ли ей чего-нибудь.

Патрик, казалось, сейчас взорвется, но он ничего не сказал. Дойдя до двери детской, Катарин остановилась. Она посмотрела прямо в лицо отца и сказала с холодной и злой решимостью:

– Мне передали записку для тебя. Она на твоем столе в библиотеке. Записка от мисс Макгрэди. Она сообщает, что готова встретиться с тобой в вашем обычном ресторане. В «Луп».

Челюсть отца отвисла: он остолбенело посмотрел на дочь. Холодные глаза его стали совсем ледяными. Именно в этот момент Катарин увидела откровенную ненависть на его лице и в ужасе отшатнулась. Однако она быстро пришла в себя и ответила ему столь же откровенным, полным вызова взглядом. Она почувствовала, что для отца больше не секрет ее отношение к нему и он понимает, что она сумела открыть для себя его истинную сущность. Волна боли и горечи захлестнула ее: инстинктивно Катарин осознала, что ей противостоит, теперь уже открыто, воплощенное зло. Это было ужасно. Но в ту же минуту она поклялась, что будет бороться со своим отцом за Райана и за его душу, даже если ей для этого понадобится вся ее жизнь.

В ту ночь Катарин, лежа в постели, долго слушала всхлипывания Райана за стеной. Они начались почти сразу же после того, как он вернулся с обеда, и не смолкали ни на минуту. Ее сердце разрывалось от боли за брата; девочка порывалась пойти и успокоить его, и только мысль о том, как будет разгневан отец, застав ее в комнате Райана, удерживала ее от этого поступка. Она боялась не за себя, за Райана. Она знала, что, если она попытается защитить своего маленького брата, ее отец примет драконовские меры, вплоть до того, чтобы изолировать ее от Райана. Для нее стало ясно, что с этого дня обстановка в доме уже никогда не будет такой, как прежде.

В конце концов она не выдержала: соскользнула с постели, прокралась к двери и тихо открыла ее. В коридоре было темно и тихо; из комнаты отца, к ее великому облегчению, не просачивался свет. Возможно, он был внизу, либо его не было дома вообще. Вероятно, он пошел на встречу с мисс Макгрэди. Затаив дыхание, Катарин проскользнула в комнату Райана и на цыпочках подошла к его постели.

– Это я, – шепнула она, присаживаясь на краешек. Обняв брата, девочка гладила его волосы и успокаивала ласковыми словами. Постепенно он немного затих.

– Мне страшно, Кэти, – прошептал он в темноте. Тело мальчика все еще вздрагивало от всхлипываний. – Я не хочу быть политиком. Я хочу быть художником. Что мне делать? Я так боюсь папу.

– Успокойся, дорогой. Не расстраивайся так, мы что-нибудь придумаем.

– Почему папа порвал мой рисунок? Я собирался подарить его маме.

– Не знаю. Возможно, из-за того, что он был зол на меня. Но ты скоро нарисуешь другой рисунок для мамы.

– Нет, не нарисую, – плакал он, – папа запретил. Я никогда больше не смогу рисовать, Кэти.

– Пожалуйста, дорогой, не говори так громко, – предупредила его Катарин и продолжила убежденно, – ты будешь рисовать. Мы что-нибудь придумаем, я обещаю. Все будет хорошо.

– Ты уверена, Кэти?

– Да, верь мне, дорогой. А теперь постарайся уснуть. – Она мягко сняла его руки со своей шеи и уложила в постель, укрыв одеялом. Когда она встала, он неожиданно поднялся и ухватил ее за руку.

– Кэти, почему папа сказал, что ты ему лжешь?

– Тише, дорогой, – торопливо зашептала Катарин. – Ничего, спи.

– Хорошо, Кэти, – сказал Райан послушно. Он закрыл глаза, свернулся калачиком, а Катарин тихо выскользнула за дверь.

Прошло уже много времени после ее возвращения в свою комнату, а Катарин все еще не спала. В ее памяти мелькали чудовищные эпизоды того дня, когда Джордж Грегсон пришел в их дом. Это было в воскресенье. Все слуги были отпущены, кроме экономки Ани, вздремнувшей после обеда. Райан ушел вместе с тетей Люси, отец играл в гольф, а мать была в больнице. Катарин была одна в доме, если не считать спящей женщины на втором этаже. Она пыталась прогнать от себя те внушающие отвращение воспоминания, но они накатывались снова и снова, и она беззвучно дрожала под одеялом, покрываясь холодным потом. Катарин видела его отвратительное красное лицо. Оно приближалось к ней. Она чувствовала его руку на своей маленькой груди в то время, как другая рука подбиралась под подол ее платья, шаря и щупая ее между ног.

Неожиданно Катарин почувствовала такое же отвращение, которое охватило ее, когда Джордж Грегсон расстегнул свои брюки и втиснул туда ее лицо. Она выскочила из постели и побежала в ванную. Добежав до раковины, она перегнулась, едва удержав рвоту. Девочку рвало и рвало, как и тогда в то ужасное воскресенье, когда ее всю вывернуло на брюки Джорджа Грегсона.

Катарин не сказала никому о домогательствах Грегсона – ей было очень стыдно и, по какой-то необъяснимой причине, страшно. Однако когда он еще несколько раз пытался подстеречь ее, она решилась поделиться своим растущим страхом с отцом. Она не могла рассказать это своей матери, так как та была слишком больна. Запинаясь, тщательно подбирая слова, Катарин рассказала об этом случае своему отцу, стараясь обрисовать ситуацию максимально деликатно. К стыду, потрясению и разочарованию девочки, отец ей не поверил. Он назвал ее отвратительной лгуньей. То же самое он повторил в детской комнате.

По телу Катарин опять пробежала дрожь. Она вытерла лицо полотенцем и выпила стакан воды. Затем наполнила ванну, влила большое количество пенистого шампуня, который ей дала тетя Люси, и долго лежала в воде. Тщательно вытеревшись, она припудрила все тело тальком и трижды почистила зубы. Только после такого ритуала очищения девочка смогла вернуться в постель. Лишь с приближением рассвета она погрузилась в изнурительный сон.

Вопреки ожиданиям Катарин, отец за завтраком на следующий день не стал касаться их перебранки. Не сделал он этого и в последующие дни. Медленно события входили в свое обычное русло, и, хотя Райану не дали новых красок, детям разрешали проводить время вместе. Катарин почувствовала облегчение. Однако в конце летних каникул отец внезапно предпринял энергичные шаги, действуя решительно и безжалостно. Райана определили в военное училище на Восточном побережье, а ее саму отправили в интернат при монастыре, в котором она училась раньше в качестве приходящей ученицы. Через год Розали умерла. Катарин была раздавлена горем. Было время, когда она так тосковала по матери, что довела себя до болезни. Только благодаря любви и состраданию тети Люси, сестры матери, тринадцатилетняя девочка смогла выстоять и обрести покой. Они сблизились в течение последующих нескольких лет, и когда Катарин было шестнадцать, именно тетя Люси склонила Патрика послать девочку учиться в Англию, как хотела того сама Катарин. Патрик, собственно, и не сопротивлялся, как этого и ожидала дочь. Отец не мог выносить ее вида, сносить ее молчаливое неодобрение и сталкиваться с ее обвиняющим взглядом.