Текст книги "История США от глубокой древности до 1918 года"

Автор книги: Айзек Азимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 72 страниц)

Семья не принадлежала к числу хорошо обеспеченных, и у Бенджамина было мало возможностей для учебы. Когда ему исполнилось десять лет, он бросил школу и пошел работать в мастерскую, где делали свечи. Бенджамину там не нравилось, и он грозил сбежать в море, поэтому его отец убедил Джеймса Франклина, сына от первой жены, взять младшего сводного брата на работу. У Джеймса было печатное предприятие, и он выпускал успешную газету. Так в возрасте двенадцати лет Бенджамин Франклин стал печатником и получил возможность и читать, и писать, – то есть получил огромную выгоду от своего окружения.

Однако Бенджамин не любил, когда ему кто-то отдает приказы, даже старший брат, и они крепко повздорили. В конце концов Бенджамин решил уйти от Джеймса и нашел работу у другого типографа. Рассерженный Джеймс внес его в черный список в Бостоне, и Бенджамину ничего другого не оставалось, как покинуть город.

В октябре 1723 года Бенджамин Франклин, уже семнадцатилетний, уехал в Филадельфию, и этот город стал его домом на всю оставшуюся долгую жизнь. Он приехал в Филадельфию всего с одним долларом в кармане, но получил работу печатника и благодаря способностям и трудолюбию скоро преуспел. Он достаточно зарабатывал, чтобы найти средства на поездку в Лондон, и провел два года, знакомясь с большим миром Европы за океаном.

В октябре 1726 года он вернулся в Филадельфию и в течение года сумел открыть собственную типографию. В 1729 году он купил газету под названием «Пенсильванская газета». Она до этого терпела убытки, но под энергичным руководством Франклина начала приносить неплохую прибыль.

Франклин занимался всем. Он покупал и продавал книги, выпускал книги, открыл отделения своей типографии в других городах.

В 1727 году он открыл «Джунто», дискуссионный клуб, где интеллигентные молодые люди могли собираться и обсуждать насущные проблемы, и к 1743 году клуб превратился в Американское философское общество, которое поощряло научные исследования во всех колониях. Он открыл первую публичную библиотеку в Америке в 1731 году и первую компанию пожарных в Филадельфии в 1736-м. В 1749 году он стал президентом Совета попечителей только что открытой Филадельфийской академии, которая потом стала Пенсильванским университетом.

Его самым успешным деловым предприятием был альманах, который он начал издавать в 1732 году и выпускал его каждый год в течение двадцати пяти лет. Его содержание было обычным для альманаха: календари, фазы луны по дням, время восхода и захода солнца, восхода и захода луны, приливов и отливов на каждый день, дни солнечного затмения и т. п.

Кроме того, однако, Франклин наполнил его интересными и умными статьями по вопросам, представляющим интерес для жителей колоний. Он также включил в него изрядное количество кратких, лаконичных пословиц, многие из которых он сам придумал, и они, в большинстве своем, прославляли бережливость и упорный труд. Многие из этих поговорок вошли в общий язык; а наиболее известной оказалась одна, которую повторяют и сегодня (хоть и не всерьез): «Кто рано ложится и рано встает, здоровье, богатство и ум обретет»[35]35
  Русский эквивалент: «Кто рано встает, тому бог подает». (Примеч. пер.)


[Закрыть].

Этот альманах Франклин издавал под псевдонимом Ричард Сондерс и поэтому назвал его «Альманах бедного Ричарда». Краткие изречения обычно предварялись словами: «Бедный Ричард говорит…».

Альманах очень хорошо продавался – до 10 000 экземпляров в год, цифра по тем временам огромная. Это сделало его богатым, и к 1748 году у Франклина было достаточно денег, чтобы отойти от дел. Он оставил свой бизнес на других, а сам лишь минимально руководил им и переехал на окраину города, где мог посвятить себя научным исследованиям. В этом направлении он также не был неудачником, он оказался первым великим американским ученым, а до этого уже показал себя первым крупным американским изобретателем.

Например, в то время дома отапливались открытыми каминами. Они очень расточительно потребляли топливо, большая часть тепла уходила прямо в дымовую трубу. Фактически дело обстояло еще хуже, так как поднимающийся вверх горячий воздух вызывал тягу, которая втягивала холодный воздух снаружи и в целом охлаждала дом, а не согревала его. Чтобы хоть как-то согреться, приходилось тесниться вокруг камина.

Франклину пришла в голову мысль, что необходима железная печь, стоящая на кирпичах и установленная в комнате. Внутри нее можно было разводить огонь. Металл нагревался и нагревал бы воздух; теплый воздух оставался бы внутри комнаты, а не исчезал в дымоходе, а дым уносило бы в дымоход через печную трубу.

Первая печь Франклина была построена в 1742 году, и она очень хорошо работала. С тех пор ею стали пользоваться. Печи в подвалах современных домов – это, в сущности, печи Франклина.

Франклину предлагали запатентовать свою печь, чтобы он мог брать деньги с любого производителя, который захочет изготавливать и продавать их. Это могло сделать Франклина миллионером, но это также увеличило бы стоимость печи, поэтому Франклин отказался. Он сказал, что получает удовольствие от изобретений, которые другие люди сделали до него, и поэтому должен позволить другим наслаждаться его изобретениями бесплатно.

Он также изобрел бифокальные очки и музыкальный инструмент, построенный из стеклянных полушарий, которые увлажняли и терли пальцами. К концу жизни он изобрел щипцы с длинными ручками, чтобы доставать книги с высоких полок, их до сих пор используют в бакалейных магазинах и других подобных заведениях, чтобы добираться до верхних полок без лестницы.

Франклин также первым заметил Гольфстрим, полосу теплой воды, движущуюся вдоль побережья Северной Америки, и выдвинул разумные предположения (чем далеко опередил свое время) относительно предсказания погоды и наилучшего использования светлого времени суток.

Но действительно знаменитым Франклина сделали его эксперименты с электричеством.

Начало XVIII века было так называемым веком Разума. Это было время, когда джентльмены на досуге интересовались научными экспериментами и когда эксперименты с только что открытым явлением электричества были в большой моде. Так называемая лейденская банка (так как она была разработана в голландском городе Лейдене) использовалась для хранения больших электрических зарядов, и все ученые мужи экспериментировали с ней.

Франклин доказал в 1747 году, что в то время как лейденская банка обычно разряжалась с искрами и треском, она могла разряжаться гораздо быстрее и без искр и треска, если металлический стержень, через который она разряжалась, заканчивался острием, а не был закругленным.

Искры и треск, с которыми разряжалась лейденская банка, напоминали Франклину (и другим) о молнии и громе. Возможно ли, что во время грозы земля и тучи действуют как огромная лейденская банка, которая разряжается с искрами молний и треском грома?

В июне 1752 года Франклин запустил воздушного змея в надвигающуюся грозу (приняв меры предосторожности против удара электрическим током, так как он имел опыт с лейденскими банками, которые иногда содержали столько электричества, что могли сбить с ног человека при разряде и вызвать шок во всем теле). Он сумел притянуть электричество по нитке воздушного змея и использовать его, чтобы зарядить лейденскую банку. Таким образом он показал, что грозы действительно связаны с электрическими эффектами в небе, с такими же электрическими эффектами (но гораздо больших размеров), какие люди создают в лаборатории.

Франклин решил: то, что сработало для лейденской банки, также сработает для облаков. Если лейденская банка легко разряжается без искр и треска через заостренный металлический стержень, почему не установить заостренный металлический стержень на крыше дома и не соединить его с землей? В этом случае электрические заряды, накапливающиеся в земле во время грозы, можно легко и бесшумно разрядить через заостренный металлический стержень. Ни один заряд не аккумулируется до такой степени, чтобы разрядиться мгновенно в виде удара молнии. Строение с таким молниеотводом на крыше должно быть защищено от удара молнии.

В 1753 году, в номере своего «Альманаха бедного Ричарда», Франклин рассказал об этом и предложил способы оборудовать строения молниеотводом. Устройство было таким простым, а молнии так боялись, что всем захотелось попробовать. В конце концов, что было терять?

Громоотводы начали вырастать над зданиями в Филадельфии сотнями, потом в Бостоне и Нью-Йорке. И они работали!

Франклин до этого уже завоевал репутацию ученого в Великобритании; но теперь его имя и деяния стали известны всей Европе, когда громоотводы стали использовать в одном регионе за другим. Впервые в истории удалось победить одну из самых грозных опасностей для человечества – и с помощью науки.

Всемирная слава Франклина заставила даже его родину оценить ученого. В июле 1753 года ему была присвоена почетная степень Гарвардского университета, а в сентябре того же года – Йельского. Затем, в ноябре, Лондонское королевское общество наградило его золотой медалью Копли, своей самой высокой наградой. Это было огромное достижение для человека, официальное образование которого прекратилось в возрасте десяти лет.

Даже король Франции Людовик XV написал Франклину хвалебное письмо.

Письмо Людовика не помешало Франклину ясно видеть растущую угрозу со стороны Франции. Действительно, он видел ее еще яснее, потому что его родная колония, Пенсильвания, не слишком хорошо это понимала. Пенсильвания по-прежнему была частной собственностью, ею владели, так сказать, члены семьи Пеннов. Они, как и многие другие влиятельные поселенцы, были квакерами и упорно отказывались выделить деньги на укрепление военной готовности колонии.

Франклин, среди своих многочисленных и разнообразных занятий, занялся и политикой. В 1748 году его выбрали в городской совет Филадельфии; а в 1750-м он был избран в законодательную ассамблею Пенсильвании. В 1753 году его назначили главным почтмейстером всех колоний, и он быстро превратил финансово убыточную почту в предприятие, приносящее прибыль.

В качестве члена Пенсильванской ассамблеи Франклин возглавил колонистов, которые выступали против позиции ничегонеделания Пеннов перед лицом сгущающихся туч войны. Он изо всех сил старался убедить Пенсильванию организовать армию добровольцев, которая содержала бы себя и не зависела бы в средствах от Пеннов. Это ему не удалось.

Поэтому он и его сторонники на севере с растущим беспокойством и ощущением беспомощности наблюдали за ситуацией.

Но не только наступление французов угрожало будущему колоний. Ситуация с индейцами была не менее тревожной.

Во время всех предыдущих войн с Францией большую часть ущерба колониям нанесли индейцы – союзники французов. Можно было рассчитывать на то, что ситуация не станет еще хуже, потому что отважные племена ирокезов наверняка останутся противниками французов. Но будет ли так всегда?

В годы после Войны короля Георга они хранили верность британцам, это так; но это было делом рук одного незаурядного человека по имени Уильям Джонсон.

Джонсон родился в Ирландии в 1715 году и эмигрировал в Америку в ответ на призыв своего дяди. Этот дядя, сэр Питер Уоррен, имел поместье в северной части штата Нью-Йорк, на южном берегу реки Могаук, примерно в сорока километрах к западу от Шенектади. Джонсон поселился там и по просьбе своего дяди стал им управлять.

Джонсон также приобрел землю на северной стороне реки и стал крупным землевладельцем. Это была земля ирокезов. Но Джонсон попытался поставить совершенно новый эксперимент и относился к «дикарям» искренне и по-дружески. Он был посредником в спорах между индейцами и колонистами и решал их с безупречной справедливостью. Он поощрял образование индейцев, честно торговал с ними, носил индейскую одежду, говорил на их языке, совершенствовал знания и соблюдал их образ жизни и обычаи. Потом, когда его жена-европейка умерла, он женился на индейской девушке.

Всегда, когда к индейцам относились по-дружески и с уважением, они отвечали тем же. Джонсона приняли в племя могауков и даже сделали вождем. Он всю жизнь оставался человеком, через которого британцы и жители колоний вели переговоры с индейцами.

Тем не менее Джонсон – это всего один человек, и ирокезы не могли не видеть фактов жизни. Одним из фактов было то, что французы вели себя гораздо более цивилизованно с индейцами, чем британцы (Джонсон был единственным исключением). Настойчивое продвижение на их земли густонаселенных колониальных поселений представляло для образа жизни индейцев, для самого их существования большую угрозу, чем немногочисленные случаи проникновения французских торговцев и солдат.

Наконец, в начале 50-х годов XVIII века французы проводили агрессивную и успешную политику на территории Огайо и усердно обхаживали ирокезов. Ирокезы невольно прислушивались к ним, особенно благодаря их естественному стремлению остаться в выигрыше.

Впервые со времен начала британско-французских войн возникла реальная опасность, что ирокезы могут действительно переметнуться на сторону французов. А если бы это произошло, ничто на свете не спасло бы Нью-Йорк, а возможно и Новую Англию, от разгрома. За ними та же судьба постигла бы и другие колонии.

В результате очень обеспокоенный Британский совет по торговле предложил в 1753 году, чтобы различные колонии вступили в переговоры с ирокезами и попытались уладить все обиды, которые могли быть у индейцев.

Нью-Йорк, по крайней мере, был готов этим заняться, так как именно на эту колонию, несомненно, враждебность ирокезов обрушилась бы с наиболее разрушительной силой. Губернатор Нью-Йорка Джеймс Деланси послал приглашение другим колониям встретиться на всеобщем конгрессе с индейцами в Олбани.

Те колонии, которые чувствовали непосредственную опасность со стороны ирокезов, откликнулись. В их число входили Пенсильвания, Мэриленд и четыре колонии Новой Англии. Вместе с Нью-Йорком это значило, что семь колоний были представлены на конгрессе. Он начался официально 19 июня 1754 года.

Вместе с двадцатью пятью делегатами от колоний там присутствовало сто пятьдесят ирокезов. Их лихорадочно ублажали обещаниями и подарками, а потом отослали прочь с множеством улыбок и пышных речей. В этом отношении конгресс в Олбани, как его назвали, имел полный успех, потому что ирокезы не переметнулись на сторону французов.

Затем конгресс дал рекомендации по назначению постоянных чиновников для ведения дел с индейцами и решению вопросов расселения в западном направлении. Уильям Джонсон, присутствовавший на конгрессе в Олбани, был назначен суперинтендантом индейцев, нечто вроде официального посла у ирокезов и их союзников-индейцев. Он занимал этот пост до своей смерти, и пока он был жив, неприятности с индейцами были минимальными.

Но хотя вопрос с индейцами был решен, насколько это возможно, некоторые делегаты продолжали испытывать озабоченность. Как насчет французов? Экспедиция Вашингтона, продолжавшаяся в то время, одержала очень небольшую победу, но теперь казалось маловероятным, что она многого достигнет.

Бенджамин Франклин был делегатом на конгрессе в Олбани, и, по его мнению, колонии не могли эффективно защищаться, если останутся разобщенными и часто даже враждебными друг другу. Он даже придумал план объединения колоний в марте прошлого года и теперь, 24 июня, предложил его конгрессу. Он действительно убедил конгресс принять его; решение было принято 10 июля (через неделю после того, как Вашингтон сдался в форте Необходимость); и план был представлен всем колониям и Великобритании.

Предложение Франклина заключалось в том, что всеми колониями будет управлять генерал-губернатор, назначенный и оплачиваемый британской короной. Он должен обладать широкими полномочиями, но не должен быть автократом. Его партнером будет Большой совет из сорока восьми членов, в который делегатов будет посылать каждая колония. Количество делегатов должно было варьироваться от двух для некоторых колоний до целых семи для других, это количество примерно определялось в зависимости от населения. (С течением времени Франклин планировал сделать количество делегатов пропорциональным финансовому вкладу каждой колонии. Это теоретически заставило бы каждую колонию соревноваться с другими в щедрости финансовой поддержки конфедерации.)

Большой совет должен был заседать ежегодно и в основном решать те проблемы, которые были общими для всех колоний, оставляя внутренние дела каждой колонии на собственное усмотрение. Таким образом, Большой совет должен был рассматривать договоры с индейцами; проникновение на территории, находящиеся вне четко определенных границ колонии; и военные вопросы, такие как фортификация, армия, военный флот и военное налогообложение. Это предложение, подписанное 4 июля, теперь кажется полным здравого смысла, но оно было встречено с холодным неодобрением всех сторон. Британское правительство считало, что отдает слишком много власти колониям и не будет иметь на них никакого влияния. Колонии считали, что оно дает слишком много власти короне, и те, кто не выразил свое неодобрение открыто, просто игнорировали этот план. Ни одна колония не была готова отказаться ни от одного из своих прав ради общего блага, несмотря на то что в Северной Америке началась еще одна война с Францией.

Разгром Брэддока

Британское правительство, хоть на него этот кризис не произвел такого большого впечатления, чтобы заставить его поддержать план Франклина о создании союза колоний, все-таки признало необходимость что-то предпринять после поражения Вашингтона. Оно решило отправить в Северную Америку регулярные войска, хотя по-прежнему официально с Францией сохранялся мир.

Поэтому два полка, снабженные соответствующими припасами и финансами, отправили в Виргинию, чтобы исправить положение. Ими командовал генерал Эдвард Брэддок, который воевал в Нидерландах во время Войны за австрийское наследство. 20 февраля 1755 года Брэддок и его люди прибыли в Виргинию.

Без сомнения, британцы считали, что с такими силами в Виргинии у них не будет никаких проблем с использованием колонистов в качестве вспомогательных сил, после того как они приведут их в чувство, а потом они разобьют немногочисленных французов и их союзников-дикарей.

Это могло бы стать возможным, но помешал характер самого Брэддока. У него был опыт ведения военных действий только в Европе, а там в то время воевали в парадном строю, как на плацу, это называлось линейной тактикой. Шеренга солдат маршировала к полю боя, где они строились в три ряда в одну линию. Стоя плечом к плечу, они одновременно поднимали свои мушкеты и стреляли все вместе, по команде. В этом военном хоре не было места для индивидуальной инициативы.

Такой способ сражения диктовался характером оружия. Мушкет был неточным оружием, таким неточным, что солдат не учили стрелять точно, так как это было невозможно. Чтобы огонь из мушкетов был эффективным, он должен был вестись массово и в унисон, тогда можно было добиться большого количества попаданий, по чисто статистической вероятности.

Это довольно хорошо срабатывало, если противник тоже строился в шеренгу и выполнял такие же военные действия: сторона, лучше обученная таким командам и сумевшая выстоять под вражеским огнем, побеждала. Но что, если враг сражался иначе?

Не в правилах Брэддока было признавать, что нужно менять тактику в соответствии с обстоятельствами. Он был ограниченным и узколобым человеком, шестидесяти лет от роду, упрямым и бестактным, с большими предрассудками. Он был невысокого мнения о колонистах, и, к сожалению, они не постарались его переубедить. Брэддок рассчитывал на то, что жители колонии будут снабжать его армии продовольствием и другими необходимыми вещами, но встретил задержки, некомпетентность и слишком часто – откровенную нечестность людей, которые желали нажиться и получить особую выгоду в условиях общей катастрофы. Только Бенджамин Франклин полностью и вовремя выполнил обещанные поставки, и Брэддок во всеуслышание провозгласил его единственным честным жителем колоний на континенте.

Брэддок также проникся симпатией к Вашингтону. Вашингтон ушел в отставку из армии весной предыдущего года, недовольный британским приказом, который отдавал любого офицера из колоний, каким бы высоким ни был его ранг, под начало любого британского офицера, каким бы низким ни был его ранг.

Однако Брэддок очень благородно предложил Вашингтону принять его в свою официальную семью в качестве адъютанта в ранге полковника, и Вашингтон быстро и с благодарностью принял это предложение – как всегда, ему хотелось участвовать в боевых действиях.

14 апреля 1755 года Брэддок начал проводить совещания с губернаторами шести колоний, и были составлены сложные планы перекрестных наступлений на противника. Они просто оказались слишком сложными, чтобы осуществить их на больших расстояниях и на местности, характерной для колоний. (Брэддок почему-то был убежден, что все еще сражается в тесной, плоской и покорной сельской местности Европы.) В конце концов Брэддок выступил в полном одиночестве.

Франклин предостерегал Брэддока, что индейцы – союзники французов – сражаются по-своему и что он должен остерегаться засад, так что нельзя сказать, что генерал не знал заранее, что его может ждать. Однако Брэддок с видом раздражающего превосходства утверждал, что индейцы, возможно, и сражаются эффективно против каких-то там колонистов, но они не смогут устоять перед британскими регулярными войсками.

Вашингтон предложил, чтобы Брэддок воспользовался предложениями дружественных племен и использовал индейцев в качестве проводников и разведчиков. Но Брэддок не умел вести переговоры с индейцами, и он не мог заставить себя поверить, что они могут принести пользу. В конце концов практически никто из индейцев не пошел с ним в поход. Знаменитый индейский охотник, Капитан Джек, предложил свои услуги в качестве разведчика; но Брэддок отказался принять его, если он не будет подчиняться военной дисциплине, от чего отказался старый охотник.

Армия Брэддока формировалась в Камберленде, на окраине цивилизации того времени, и приготовилась выступить в поход прямо в дикие леса. В начале июня 1755 года 1500 британских солдат и 700 виргинских ополченцев отправились в поход, на расстояние 130 километров на северо-запад, к форту Дюкен, который был первым местом назначения Брэддока. Это был ужасный марш через дикие леса и болота, и дело усугублял тот факт, что Брэддок настоял на том, чтобы взять с собой все припасы и снаряжение, которые могут понадобиться армии, как если бы они шли по Европе.

Их продвижение было таким медленным, что 18 июня Вашингтон в отчаянии предложил послать вперед 1200 человек с легким багажом, оставив остальную часть войск двигаться следом с основными припасами. Это только ослабило армию, так как сократило людские ресурсы Брэддока почти вдвое, поскольку арьергард вряд ли успел бы прибыть вовремя на помощь передовому отряду в случае неожиданного сражения. Брэддок принял это предложение.

Только 8 июля передовой отряд под предводительством Брэддока, в который входило 450 виргинцев под командованием Вашингтона, добрался до реки Мононгахела, в тринадцати километрах к югу от форта Дюкен. Здесь они остановились, чтобы обдумать следующие действия.

Теперь Вашингтон настаивал, что он, вместе с виргинцами, предпримет первую атаку, несомненно имея в виду, что они будут сражаться в стиле первопроходцев. Затем, если их неожиданное нападение будет успешным и они с самого начала добьются преимущества, вступят в действие основные силы регулярных британских войск.

От этого Брэддок отказался. Сражение будет вестись его методом, то есть как в Европе, что он считал единственно правильным.

А тем временем французы, в отличие от британцев, сражались не вслепую. Их умелые разведчики-индейцы приносили им все необходимые сведения о передвижениях британцев. Французы в форте Дюкен точно знали, сколько британских войск им противостоит, и их первым побуждением было предусмотрительно отступить перед превосходящими силами противника. Некий капитан Де Божо, однако, выдвинул другую идею. На основе донесений о том, что Брэддок не понимает реальной ситуации, он попросил разрешения провести разведку боем перед отступлением французов и посмотреть, что произойдет.

Ему дали такое разрешение. В его распоряжении было всего двести французов, но он произнес очень вдохновенную речь, которой привлек на свою сторону несколько сотен индейцев.

9 июля отряд Де Божо, все еще в два раза уступавший в численности общим силам противника, бесшумно прошел через лес по направлению к армии Брэддока. Как только британцы увидели французов, они начали пальбу; но французы и индейцы пропали из виду за деревьями и начали отстреливать британских солдат, одетых в ярко-красные мундиры, поодиночке.

Британские солдаты, с естественным инстинктом здравых людей, пытались делать то же самое; но Брэддок присутствовал на поле боя, и он ругался и бил плашмя саблей солдат, загоняя их обратно в строй, чтобы заставить наступать и стрелять так, словно они находятся на поле боя в Голландии.

Британцам все же удалось уложить некоторое количество солдат противника, в их числе был и Де Божо, но в целом их просто выкашивал огонь врага, которого они не видели и не могли отомстить. Через три часа сражения почти две трети британских солдат было убито и ранено – 877 человек, в том числе шестьдесят три из восьмидесяти шести офицеров. Жертвы с другой стороны составляли всего шестьдесят человек, и из них только шестнадцать французов.

Сам Брэддок проявил беззаветную храбрость и беззаветную глупость. Он был повсюду, безрассудно рискуя жизнью. Под ним убили четырех коней; вскоре после того как он осознал, что британские солдаты полностью сломлены и больше не являются эффективной боевой силой, он сам был серьезно ранен. Он, наконец, приказал отступать, и британские солдаты бросились бежать. Ни один из них не спешил выносить его с поля боя. О нем позаботились британский офицер и два виргинца.

Вашингтон был единственным уцелевшим адъютантом Брэддока. Он подставлял себя под пули с не меньшим мужеством, чем Брэддок. Под ним убили двух коней, и четыре пули распороли на нем одежду, не задев его. В это невозможно поверить, но он пережил эту бойню, не получив ни царапины.

И теперь он взял командование на себя. Большая часть его виргинцев погибла, но те немногие, кто остался, укрылись среди деревьев. Именно благодаря их огню остаткам британцев удалось покинуть поле боя. После этого им уже ничего не грозило, так как французы были слишком малочисленны, чтобы рискнуть преследовать их, а индейцы хотели только разграбить лагерь и снять скальпы с убитых и умирающих.

Раненого Брэддока унесли отступающие войска. Он молчал, только иногда бормотал: «Кто бы мог подумать!» Он умер на руках у Вашингтона 13 июля и был похоронен на том месте. Отступающая армия прошла маршем по его могиле, чтобы скрыть ее местонахождение, добралась до форта Камберленд и в конце концов нашла убежище в Филадельфии.

Разгром Брэддока – так почти неизменно называют это проигранное сражение, хотя официально оно носит название битва при Мононгахеле или битва в лесной глуши. Народный инстинкт в этом случае прав, так как это был разгром самого Брэддока, исключительно его разгром.

И его немедленным результатом стала полностью открытая для атак индейцев и французов граница и то, что колонисты оказались снова в опасном положении. С точки зрения военной истории он представляет собой нижнюю точку на кривой, изображающей положение в колониях.

Тем не менее для Вашингтона эта битва не была поражением. Он стал ее героем. Через месяц после сражения его сделали командующим войсками виргинцев, хотя ему исполнилось всего двадцать три года. Однако ничего хорошего ему это не принесло. Остатки британских войск не позволяли ему командовать ими. Действительно, получив назначение только от колоний, он обнаружил, что для британцев он никто.

Вашингтон заболел от разочарования. Врачи велели ему вернуться домой и больше не участвовать в войне. Когда он не смог получить назначение от короля, он наконец ушел в отставку во второй раз (в ничтожном чине бригадного генерала).

В 1758 году его избрали в Палату бюргеров, и он переключился с военной карьеры на политическую, хотя в политике он вел себя тихо и большую часть времени проводил, как и подобает богатому виргинскому плантатору. С того времени, однако, он с большой неприязнью относился к британцам, и это сыграло очень большую роль в следующие годы.