Текст книги "Александр Иванович Шокин. Портрет на фоне эпохи"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 55 страниц)

Поверить им пришлось 4 октября, когда Советским Союзом был запущен первый искусственный спутник Земли.

В рамках программы Международного геофизического года стать первыми должны были, по всем прогнозам, американцы. В наших научно-популярных журналах типа «Техника – молодежи» были еще в начале года опубликованы детали предстоящего события, характеристики ракеты-носителя, состав аппаратуры, которую американцы собирались установить на своем спутнике. Предстоящему запуску не придавалось характера сенсации, и эти публикации, хотя и достаточно подробные, были выдержаны в будничном стиле. В таком же, как и первое сообщение ТАСС о запуске советского спутника – небольшая заметка в газете. И Королев, предложивший сыграть на опережение и запустить ПС (простейший спутник), и поддержавший его Устинов, и принимавший решение Хрущев понимали политическую важность этого события, но, по-видимому, ни они, ни кто-либо вообще в нашей стране не могли предвидеть такой ураганной реакции в мире на то, что первый искусственный спутник Земли оказался советским.

Страстное желание Хрущева развить успех и использовать его в целях пропаганды преимуществ социализма открыли космическую гонку, несколько потеснив с первого плана даже военные цели программы, подстегнули и без того быстрое развитие ракетной техники, а заодно и сопутствующей электроники систем навигации, управления, телеметрии и т. д. 15 мая 1958 года был выведен на орбиту третий советский ИСЗ. Внушительная масса спутника 1327 кг, из которых 968 кг приходилось на научную и измерительную аппаратуру, снова вызвала восторженные отзывы в прессе. Это был действительно первый автоматический космический аппарат, да еще и с командной радиолинией. Он нес двенадцать научных приборов, систему телеметрии «Трал» с запоминающим устройством и приемоответчик «Рубин» для контроля орбиты.

Но ракета Р-7 изначально предназначалась, как мы помним, вовсе не для космических рекордов, и в конце 1958 года после завершения так называемых летно-конструкторских испытаний следовало приступать к началу совместных (с военными) испытаний. Обстановка была исключительно тяжелой, поскольку между летно-конструкторскими и совместными, или, как их еще именовали, зачетными испытаниями боевой ракеты Р-7 вклинились три пуска ракеты 8К72 – трехступенчатой ракеты Р-7, доработанной для стрельбы с прямым попаданием по Луне.

Аварийный пуск последней ракеты серии летно-конструкторских испытаний вместе с этими тремя лунными составили уже четыре аварии подряд.

По настоятельному требованию Министерства обороны промышленность, несмотря на эти неудачи, должна была без передышки перейти к совместным испытаниям. Государственную комиссию на пусках теперь возглавлял новый председатель Госкомитета по оборонной промышленности К.Н. Руднев, сменивший Д.Ф. Устинова после назначения последнего в 1958 г. заместителем Председателя Совета Министров – председателем Комиссии Президиума СМ СССР по военно-промышленным вопросам (ВПК). По результатам первых пусков надежность ракеты была явно неудовлетворительной. Нужно было подтверждать ее последующими испытаниями.

По первым результатам выявилась возможность значительного увеличения дальности стрельбы изделиями типа 8К71 (ракетой Р-7). Для проведения испытаний на увеличенную дальность нужно было выходить за пределы границ страны. Записка с предложениями по этому вопросу, подписанная Устиновым, Малиновским, Рябиковым, Рудневым, Славским, Шокиным[266]266
  Подпись Шокина на этом и некоторых других документах такого рода объясняется тем, что В.Д. Калмыков мог быть в отпуске.


[Закрыть], Неделиным, Бутомой, Королевым, Глушко, Рязанским, Пилюгиным, Барминым и Кузнецовым была подана на рассмотрение Совету Обороны СССР 29 мая 1958 г. (документ ВП-3/1268). В ней предлагалось Министерству обороны СССР, госкомитетам по оборонной технике, электронике, судостроению и Министерству морского флота в 2-месячный срок проработать вопрос о возможности создания трех плавучих измерительных пунктов, оборудованных необходимой аппаратурой, и подготовить необходимые мероприятия. Предложения были рассмотрены на Совете обороны 20 июня 1958 г. (протокол № 16) и в основном приняты. Конкретные предложения о создании плавучего измерительного комплекса были представлены в ЦК КПСС 11 декабря 1958 г., приняты на Президиуме ЦК КПСС 5 января 1959 г. и оформлены постановлением ЦК КПСС и Совмина СССР от 5 января 1959 года № 18-6. Для выполнения поставленной задачи требовалось найти 4 подходящих судна. Таковыми признали только что построенные в Польше 4 рудовоза. На них по срочно разработанному проекту начали монтаж гиростабилизированных платформ для установки оптических и радиолокационных приборов наблюдения и фиксации мест падения головных частей ракет.

Больше всего в ЦК были озабочены секретностью этих мероприятий. Долго решали, как переводить суда на место постоянного базирования на Камчатке, как их маскировать и так далее. В конечном результате корабли плавучего измерительного комплекса из Ленинграда в Петропавловск-Камчатский были переведены Северным морским путем. Но Хрущев все равно остался недоволен раскрытием секретов на пути из Ленинграда в Мурманск и потребовал объяснений, почему переделку кораблей проводили в Ленинграде, а не на Дальнем Востоке, почему перевод судов намечался Южным, а не Северным морским путем, почему вопрос о переоборудовании кораблей не был разработан раньше. Пришлось ответственным лицам писать объяснительную записку в ЦК[267]267
  Докладная записка Устинова, Малиновского, Бутомы, Руднева, Калмыкова, Головко, Неделина, Рябикова в ЦК о порядке перевода кораблей плавучего измерительного комплекса из Ленинграда в Петропавловск-Камчатский // Первый пилотируемый полет. Российская космонавтика в архивных документах. Кн. 1. – С. 779.


[Закрыть].

На 1959 год приходилось шестнадцать пусков ракет в счет совместных испытаний, из них четыре – по лунной программе, две – по программе 8К74 (новая модификация с дальностью не менее 12 000 км). Общий цикл подготовки Р-7 на полигоне, считая от начала испытаний на ТП в монтажно-испытательном корпусе (МИКе) и до получения первых результатов пуска, занимал в среднем 15 суток. Министр Калмыков, как член Государственной комиссии не мог, конечно, выезжать на все пуски. Для этого у него был специальный заместитель по реактивной технике С.М. Владимирский. Но вот появляется распоряжение Совета Министров СССР № 2708рс от 23 сентября 1959 г. «Об изменении состава Государственной комиссии по проведению испытаний изделий Р-7 и Р-7 А»:

«1. Ввести в состав Государственной комиссии по проведению испытаний изделий Р-7 и Р-7 А: заместителем председателя комиссии – т. Гришина Л.А. от Государственного комитета Совета Министров СССР по оборонной технике, членами комиссии – т. Герчика К.В. и Никитина В.И. от Министерства обороны СССР; т. Шокина А.И. от Государственного комитета Совета Министров СССР по радиоэлектронике.

2. В связи с изменившимися служебными обязанностями освободить от обязанности члена Государственной комиссии по проведению испытаний изделий Р-7и Р-7А т. Владимирского С.М.

Зам. Председателя Совета Министров Союза ССР А. Косыгин»[268]268
  О причинах изменения служебных обязанностей С.М. Владимирского можно гадать, но данное распоряжение последовало после публикации в американском журнале «Мисайлс энд pокетс» от 7 сентября 1959 года корреспонденции П. Минса, в которой говорилось: «Новая советская база для запуска управляемых снарядов и искусственных спутников, функционирующая менее года, расположена северо-восточнее Аральского моря в Казахской республике, примерно в 70милях к северо-востоку от города Аральск». См.: Первый пилотируемый полет. Российская космонавтика в архивных документах. Кн. 1. – С. 839.


[Закрыть]

Так для А.И. на рубеже 50-х и 60-х годов самыми частыми и длительными стали командировки не на подведомственные предприятия, и уж тем более не за границу, а в казахстанские степи на тюратамский полигон.

Путь туда начинался в аэропорту Шереметьево. Это был еще не нынешний международный аэропорт с толпами людей, а военный аэродром, где было только небольшое здание с диспетчерской вышкой, сохранившееся и сегодня и ставшее совсем незаметным среди новых громад. Летели много часов на поршневых Ил-14 с посадкой в Актюбинске. Условия жизни на полигоне были суровыми: жара или холод, злые ветры, забивавшие все песком Кызыл-Кума, вода желтого цвета из Сырдарьи, скорпионы и каракурты. Если пуск проходил удачно, то командировка была относительно короткой, но чаще она затягивалась. Из приятных вещей были замечательные дыни и жаркое из сайгаков, на которых охотились прямо с автомашин. Но А.И. Шокин от этих развлечений был далек, так как ни охотником, ни рыбаком не был, да и к горячительным напиткам пристрастия не имел, хотя поддерживать компанию не отказывался.

Работа в Госкомиссии еще теснее свела А.И. с такими людьми, как Д.Ф. Устинов, М.И. Неделин, К.Н. Руднев, С.П. Королев, М.К. Янгель, М.В. Келдыш, С.И. Ветошкин, В.П. Бармин, Н.А. Пилюгин и многими другими участниками ракетной эпопеи. С большинством из них он был знаком и раньше, но здесь, в отрыве от повседневного круга людей и текучки, в трудной работе по поиску причин неудач, выработке согласованных решений и неизбежного общения в нерабочее время, их отношения стали глубже. Это не означает, что со всеми установилась дружба. Кое с кем отношения, наоборот, ухудшились, и надолго.

Сам человек весьма энергичный и инициативный, А.И. Шокин всегда поражался просто неуемной энергии Дмитрия Федоровича, сочетавшейся с высокой требовательностью, иногда во имя дела переходившей в безжалостность к подчиненным. Ему довелось испытать это на себе, когда, только что вернувшись с полигона, простуженный (при его-то астме) и с температурой под сорок, он был вынужден отправиться обратно. Устинов позвонил ему домой и, поинтересовавшись здоровьем, предложил немедленно снова ехать в Тюра-Там. Что-то вновь стряслось. Ни отпуск, ни путевка в санаторий, куда в эту позднюю осень собирался отправляться А.И., ни болезнь, ни температура, наконец, не были приняты во внимание. Особых поводов для этой командировки, как считал А.И., не было, но таков был стиль работы у Дмитрия Федоровича, и отступить от него он не мог.

Ведущая роль в строительстве полигона принадлежала Митрофану Ивановичу Неделину – создателю и первому командующему Ракетными войсками стратегического назначения. Умный образованный военный, с широким кругом интересов и незаурядным организаторским талантом не мог не нравиться Шокину. У маршала было чему поучиться. О Неделине написано много воспоминаний, и не стоит повторять здесь какие-то факты в подтверждение его вклада в ракетную технику. Его черты обычного человека как-то особенно заметно выделялись на фоне его свершений, и как у всякой масштабной личности, в этих воспоминаниях мелькают разные занятные случаи. Так и в воспоминаниях А.И. Шокина о Неделине наряду с высокой оценкой его личности был рассказ об одном случае такого рода. Впрочем, возможно, что курьезным он показался только Шокину.

Как-то был затеян облет всех площадок, и, торопя коллег с отправкой, маршал сказал: «Времени у нас в обрез, поэтому предлагаю не завтракать, а только слегка перекусить. Сам я ничего есть не буду, только яичницу из пятка яиц, а остальные пусть как хотят».

Для Александра Ивановича, который всегда ел немного, пять яиц были совершенно несопоставимы с понятием «слегка перекусить».

Первый пуск по программе совместных испытаний состоялся 24 декабря 1958 года, а последний – 27 ноября 1959 года – достойно завершил всю серию совместных испытаний. Аварийными оказались четыре ракеты. Из них две – по вине неисправностей двигателя, одна – из-за ошибки в конструкции ракеты и только одна – по вине отказа радиоуправления. 29 января 1960 года специальным постановлением Совета Министров СССР ракета Р-7 (8К71) была принята на вооружение. Успех!

Но Р-7 с ее жидким кислородом, длительным циклом подготовки и огромными стационарными стартовыми устройствами как оружие была очень далека от идеала и при всех достоинствах мало подходила для решения оборонных задач. Поэтому пока еще шли испытания, была подана докладная записка в ЦК КПСС о создании ракеты на твердом топливе, под которой среди других стоит подпись А.И. Шокина:

«<…> 11 сентября 1959 г.

В соответствии с поручением ЦК КПСС и Совета Министров СССР от 27 июня 1957 г. и личным указанием товарища Хрущева Н.С. нами подготовлены предложения о создании ракеты на твердом топливе (РТ-1) с дальностью стрельбы до 2500 км и проведении научно-исследовательской работы (с представлением эскизного проекта) по определению возможности создания межконтинентальной баллистической ракеты на твердом топливе с дальностью стрельбы до 10–12 тыс. км.

Создание баллистических ракет на твердом топливе с такими дальностями потребует решения ряда сложных технических проблем, и в первую очередь – в разработке двигателей на твердом топливе.

В связи с этим разработка ракеты РТ-1 предусматривается с максимальным использованием существующих твердых топлив, материалов и спецзаряда, а проведение научно-исследовательских работ по ракете РТ-2 – с использованием перспективных твердых топлив, материалов и более легких и эффективных спецзарядов.

Учитывая, что отработка системы регулирования двигателя является трудной и сложной проблемой в создании автономной системы управления, разработка ракеты РТ-1 предусматривается в два этапа. Первый этап – с комбинированной системой управления (автономная с радиокоррекцией по дальности) и второй этап – с автономной системой управления.

Летные испытания ракет РТ-1 с комбинированной системой управления предусматривается начать с IVквартала 1960 г., а предъявление эскизного проекта ракеты РТ-2 – в 1-м полугодии 1961 г. <…>

Д. Устинов, Р. Малиновский), С. Зверев, А. Шокин, Чурин, Б. Бутома, Тихомиров, М. Неделин (25. VШ.59 г.), С. Лещенко»[269]269
  АП РФ. Коллекция документов. Завер. копия. Документ рассекречен частично.


[Закрыть]

Однако космическая программа, приносившая большой пропагандистский эффект, продолжала набирать обороты, и сразу после запуска первых спутников появились идеи о запуске автоматических межпланетных станций (АМС), сначала на Луну. Была разработана целая программа, утвержденная Постановлением ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О развитии исследований по космическому пространству» № 1388-618, вышедшего 10 декабря 1959 г. В нем, в частности, было записано:

«1. Принять предложение тт. Устинова, Руднева, Калмыкова, Дементьева, Бутома, Хруничева, Новикова, Неделина, Несмеянова, Келдыша и Королева[270]270
  Первый пилотируемый полет. Российская космонавтика в архивных документах. Кн. 1.


[Закрыть] о проведении дальнейших работ по изучению космического пространства в направлении решения следующих основных проблем:

– создания автоматической научной станции на Луне или в ее районе для проведения исследований на Луне и передачи данных наблюдений на Землю;

– создания космических ракет для полета в район других планет, в первую очередь к Марсу и Венере с целью изучения их физических свойств и наличия на них жизни с передачей результатов исследований на Землю. В дальнейшем ставится задача достижения этих планет ракетными аппаратами;

– разработки искусственных спутников Земли для решения задач фото– и радиоразведки, навигации, радио– и телеретрансляции, отработки средств противоракетной обороны, а также для геофизических, метеорологических, ионосферных и астрономических исследований;

– осуществления первых полетов человека в космическом пространстве;

– разработки новых мощных ракет-носителей на химическом и атомном горючем и космических кораблей, использующих ионные и плазменные ракетные двигатели с солнечными и ядерными источниками питания, для полета к планетам и возвращения на Землю;

– разработки автоматических и обитаемых (с обеспечением допустимых условий для человека) межпланетных станций и станций на других планетах. <…>

4. Для научно-технического руководства работами по исследованию космического пространства организовать при Академии наук СССР постоянно действующий Междуведомственный научно-технический совет по космическим исследованиям.

Утвердить Президиум Междуведомственного научно-технического совета в составе тт. Келдыша М.В. (председатель), Королева С.П. (заместитель председателя), Благонравова А.А (заместитель председателя), Бушуева К.Д. (заместитель председателя); членов совета тт. Седова Л.И., Глушко В.П., Рязанского М.С., Янгеля М.К., Тюлина Г.А., Соколова А.И., Федорова Е.К., Амбарцумяна В.А., Агальцова, Ф.А., Лейпунского А.И., Пашкова Г.Н., Гришина ЛА., Шокина А.И.».

Эта программа потребовала развернуть работы по радиоэлектронному обеспечению слежения за полетами космических аппаратов и прогнозирования их орбит. Специально для этих целей создавался Евпаторийский центр. Главный конструктор СКБ-567 Губенко предложил использовать в качестве антенны вместо одного большого параболоида соединенные в единую конструкцию восемь двенадцатиметровых «чашек» на общем опорно-поворотном устройстве. Производство таких средних параболических антенн уже было хорошо освоено, однако нужно было научиться синхронизировать и складывать в нужных фазах киловатты, излучаемые каждой из восьми антенн при передаче, а при приеме – складывать тысячные доли ватта сигналов, доходящих до Земли с расстояний в сотни миллионов километров. Другой проблемой, на решение которой потребовалось бы несколько лет, могла бы стать разработка металлоконструкций механизмов и приводов для опорно-поворотных устройств антенн. Здесь пригодился опыт бывших «судаков», ныне руководивших радиоэлектроникой: и Калмыкова, и Шокина, и Владимирского. В основе конструкции были использованы точнейшие механизмы наведения от недостроенных крейсеров. Наземный измерительный пункт в Евпатории (НИП-16) строился силами военных, а в монтаже и отладке аппаратуры систем, которые разрабатывались в НИИ-885, СКБ-567, ЦНИИ-173 ГКРЭ, МНИИ-1 Госкомитета по судостроению, участвовали гражданские специалисты этих предприятий. Всей радиотехнической частью в Евпатории руководил, по необходимости вмешиваясь и в строительные дела, заместитель Губенко Г.Я. Гуськов. В течение 1958–1959 годов прошло три удачных пуска в сторону Луны: первая АМС прошла мимо, вторая попала в Луну, а третья – в октябре – облетела Луну, сфотографировав ее невидимую сторону и передав изображение на Землю.

Сразу после встречи Нового, 1960 года, 2 января, Хрущев собрал совещание. Настроен он был агрессивно и, несмотря на успешное завершение испытаний по военной программе, с ходу заявил, что успехи в космосе сейчас не менее важны, чем создание боевых ракет. Потом, как вспоминает Б.Е. Черток, еще более распалившись, пригрозил Королеву и другим: «Дела у вас идут неважно. Скоро вас будем драть за космос. В США широко развернуты работы, и они могут нас обогнать». 9 января на заседании ВПК у Устинова после рассмотрения хода работ по кораблю-спутнику «Восток» и тяжелому спутнику-фоторазведчику было дополнительно поручено подготовить доклад с предложениями по программе исследования Марса и Венеры (МВ). Срок – неделя!

И весь январь 1960 года прошел в обсуждении дальнейших космических программ, в которые входили запуски спутников, АМС и полет человека.

15 января Королев собрал у себя в ОКБ общую оперативку и огласил немыслимые сроки создания и пуска – в сентябре того же года! – трех аппаратов МВ на Марс. То, что это был сентябрь, а не ноябрь или декабрь определялось, правда, уже не чьей-либо прихотью, а единственно удобным взаиморасположением планет на орбитах. Главным вопросом проекта была система управления, которая должна целый год неустанно работать в космосе, ориентируя солнечные батареи на Солнце, параболическую антенну – на Землю и весь аппарат – на Марс или Венеру. Всем нормальным специалистам изначально было ясно, что создать за это время такую систему, обеспечив выполнение всех требований, а особенно по надежности, было невозможно. Для описания дальнейшего хода событий снова воспользуемся воспоминаниями одного из главных их участников Б.Е. Чертока:

«Рязанский предложил поручить всю проблему радиосвязи СКБ-567, где вместо неожиданно скончавшегося Губенко руководителем назначен Белоусов… По указанию Устинова Руднев собрал у себя Калмыкова, Шокина и начальников главных управлений – руководителей радиоэлектронной промышленности. Самый эрудированный из всех собравшихся председатель ГКРЭ Валерий Калмыков, впервые услышав о такой постановке задачи: «сегодня, в январе, – с нуля начать, а в сентябре – пустить», улыбался, но не спорил. Еще на зенитных ракетах он прошел бериевскую школу сроков, спор по которым в те годы мог привести к аресту, в лучшем случае – к снятию с работы. В таких ситуациях он бывал не раз и, как многие другие министры, считал, что бьют, как правило, не виноватых, а последних. Важно в большой толпе срывающих сроки не оказаться последним. Устинов сообщил Королеву, что по его просьбе Хрущев лично дал указание Калмыкову помогать нам в реализации программы МВ, с расчетом обеспечить два пуска в сентябре-октябре этого года. «Вся радиоэлектроника пришла в необычайное возбуждение», – вызвав меня, сказал Королев. Он поручил мне участвовать во всех сборах и совещаниях у Калмыкова и Шокина и докладывать ему ежедневно. 22 января в зале заседаний ГКРЭ Калмыков собрал всех возможных участников работы по радиоэлектронной части. В процессе обсуждения Калмыков поручил вести совещание Шокину, так как его срочно вызвали в связи с сообщением о нарушении нашего воздушного пространства неизвестным самолетом. Кто-то из участников совещания подал реплику: «Вот чем надо заниматься, а не марсианской фантастикой». Шокин стремился припереть меня к стенке, требуя предложений по распределению работ между головными организациями по ближнему и дальнему космосу. Я предложил иметь две раздельные головные организации. Одной поручить проблемы ИСЗ, а второй – Луну и дальний космос. В полемике Шокин обвинил меня и в целом ОКБ-1 в навязывании своей воли различным организациям. По его мнению, мы делаем это бессистемно, случайно, исходя из симпатий и дружеских отношений. «Мы больше не должны стоять по струнке перед ОКБ-1 и ждать, что оно от нас потребует. Мы должны сами проявлять инициативу, предлагать технические решения, идущие в ногу или даже опережающие требования ОКБ-1», – сказал он. «Золотые слова», – заметил сидевший со мной Богуславский».

Прервем цитату. Представляется, что проскальзывающая здесь ирония неуместна. А.И. Шокин всегда рассуждал таким образом, а результативность его образа мыслей и действий, то, что эти слова не были для него пустыми, были доказаны всей его последующей деятельностью. Да и оценка эрудиции собравшихся, ни в коей мере не посягая на достоинства В.Д. Калмыкова, представляется все же несколько спорной, хотя бы потому, что у автора цитируемых мемуаров он почти везде действует в паре со своим первым заместителем. «Шокин нервничал и резко обрывал директора института телевидения (ВНИИ-380) Росселевича и директора института радиосвязи (НИИ-695) Гусева, выступавших в поддержку моих предложений. В такой накаленной обстановке неунывающий Алексей Богомолов заявил, что если всей мощности ГКРЭ не хватит, то ОКБ МЭИ готово взяться за проектирование и создание наземных антенн диаметром 30 и 64 метра, и не в далеком Крыму, а здесь, под Москвой, на Медвежьих озерах. Это предложение было встречено общим смехом и ядовитыми репликами. Руководители основных институтов радиоэлектроники чувствовали неприкрытую агрессивность молодого коллектива МЭИ и явно побаивались его перспективных предложений. Соколов вернул всех с марсианских орбит на Землю: «Для строительства измерительных пунктов дальней связи потребуется стянуть только в Крым десять тысяч рабочих. А еще Уссурийск, из которого мы должны осуществлять контроль за третьей ступенью и в какой-то мере дублировать крымские пункты! В то же время постановления еще нет и даже пока еще нет аналогов в мировой практике? Все, что касается бортового радиокомплекса, по-видимому, при исключительном напряжении может быть создано. А вот как быть с «землей», сказать трудно – от ГКРЭ нет четких заданий». В конце совещания появился Калмыков. Он сообщил, что локаторы ПВО вели самолет, который пересек нашу границу со стороны Ирана на очень большой высоте, но пока согласовывали вопрос: сбивать его ракетами или нет – он благоразумно развернулся и ушел. Совещание закончилось общими и неконкретными поручениями… Богуславский в «мужском» разговоре сказал: «Яне верю в возможность создания за семь месяцев надежного многофункционального «радиокомбайна» для аппаратов МВ. Мы должны идти на совершенно не оправданный риск. Сколько-нибудь серьезная проработка в лабораториях, испытания элементов в этих условиях невозможны. Для испытаний на ресурс и живучесть нет ни времени ни оборудования. Начинать бешеную гонку без надежды на успех я не хочу и Михаила (Рязанского) буду отговаривать. Пусть за эту задачу берется команда Белоусова… У них новая фирма, им нужно завоевывать место под солнцем. Если и провалят дело, по молодости им простят». Но Богуславский был готов уговаривать Михаила Рязанского взяться за разработку антенн крымских пунктов – «не отдавать же такие «куски» Богомолову».

Такое распределение работ в дальнейшем и было принято вплоть до середины 1960-х годов.

Нервное состояние Шокина на совещании можно понять – авантюры всегда претили его вдумчивому системному подходу к решаемым задачам. Чуда не произошло, и в августе 1960 года – всего за два месяца до момента пуска – сборщики Королева все еще возились вокруг разобранного технологического марсианского объекта. Никакие испытания еще не начинались: радиокомплекс от ГКРЭ еще не поступал. Ответственность руководства СКБ-567 и ГКРЭ за невыполнение работ по межпланетному радиокомплексу в нереальные сроки была вполне реальной. Королев, вернувшись с успешного запуска третьего корабля-спутника с собаками Белкой и Стрелкой, по «кремлевке» пригрозил доложить «лично Никите Сергеевичу», что обещанный пуск в сторону Марса в текущем году не состоится. В тот же день в СКБ-567 состоялась встреча Королева, Калмыкова и А.И. Отдельные блоки радиокомплекса были в наладке и доработке и комплексные испытания еще не проводились. После короткого обсуждения Королев, понимая всю сложность ситуации, решил не прикрываться чужими срывами и предложил ограничиться испытаниями отдельных блоков, и без комплексных испытаний всю аппаратуру отправить к нему для установки на борт автоматической межпланетной станции. Предложение было неожиданным и рискованным, так как фактически ответственность за надежность радиокомплекса перекладывалась на ОКБ-1.

Из-за неполадок радиоаппаратуры старт на Марс несколько раз переносился, оптимальная точка запуска космического корабля была пройдена. Несколько раз пришлось облегчать корабль, снимая научную аппаратуру. Королев очень резко выступил в адрес Калмыкова, выразив вотум недоверия СКБ-567 и лично Белоусову. Он просил до следующей работы передать СКБ на правах филиала Рязанскому. Наконец запуск состоялся, но ракета на орбиту не вышла. Все тяжкие труды и бессонные ночи пропали даром. Следующий старт на Марс состоялся в январе 1961 года. На сей раз радиокомплекс был в лучшем состоянии, но история повторилась.

«Виновником в обоих случаях формально было ОКБ-1. Смежники, кроме Виктора Кузнецова, которых мы обвинили в низком качестве аппаратуры и срыве сроков, на этот раз были ни при чем. Можно было предыдущую аварию списать на Кузнецова. За гирогоризонт ни Королев, ни я, ни мои товарищи в такой ситуации ответственности не несли. Но общее горе от двух аварий подряд после полутора месяцев непрерывного сверхнапряжения было столь сильным, что никто не вспоминал о прежних обидах. Калмыков имел все основания отыграться за резкие выпады Королева в свой адрес. Он этого не сделал»[271]271
  Из мемуаров Б.Е. Чертока.


[Закрыть].

А.И. Шокин и М.В. Келдыш

Королеву приписывают высказывание примерно в том духе, что если сделал вовремя, но плохо, то запомнят то, что сделано плохо, и наоборот, когда сделано хоть и с опозданием, но хорошо, то запомнят именно то, что сделано было хорошо. В приведенном выше эпизоде он явно стремился выдержать сроки, вполне осознавая невозможность выполнить работу хорошо. Конечно, и в подобных явно авантюрных проектах, стоивших работавшим над ними людям многих бессонных ночей, нервов и, в конечном счете, здоровья, была определенная польза в накоплении опыта и знаний.

Да, из классических вопросов русской интеллигенции: «Что делать?» и «Кто виноват?» в шестидесятые годы и Королев, и Калмыков, и Шокин, и многие другие явно предпочитали первый. Они обладали способностями определить, что нужно делать в каждом конкретном случае, и умением выполнять принятые решения. Чем дальше мы уходим от этого времени и его героев, тем чаще предпочтительнее оказывается второй вопрос при невыполненных делах.

Запуски космических объектов производились все чаще, пропагандистская машина уже не могла остановиться, и Хрущев пугал американцев рассказами о том, что в Советском Союзе ракеты на заводах делают, как сосиски. Но многое далеко не соответствовало действительности, и по числу ракет, способных доставить ядерные заряды на территорию противника через океан, мы сильно отставали от США. К тому же наибольшими возможностями для доставки тяжелых боеголовок на территорию США обладали пока еще только модификации «семерки». Тем не менее совместные испытания новой модификации ракеты Р-7А (8К74) в течение года были успешно завершены, и в сентябре 1960 года она была принята на вооружение.

Для военных ракет других конструкторов: М.К. Янгеля, а затем и В.Н. Челомея – на полигоне были построены новые стартовые площадки, на которых тоже готовились пуски. 24 октября 1960 года произошла авария с ракетой Янгеля Р-16. Погибли М.И. Неделин, возглавлявший Государственную комиссию по ее испытаниям, молодой заместитель председателя Госкомитета по оборонной технике Л.А. Гришин (один из заместителей председателя Госкомиссии), с которым у А.И. Шокина на полигоне установились дружеские отношения, Б.М. Коноплев, главный конструктор системы управления, и еще многие другие товарищи.

Шокин в это время находился в Москве. Хотя в печати об аварии не сообщалось, а гибель маршала была отнесена к последствиям «авиационной катастрофы», он, как всегда в таких случаях, от семьи секретов не делал. Под впечатлением от этой трагедии он рассказал эпизод, когда сам чуть было не погиб в результате аварии ракеты:

«Хотя вокруг старта построены бункеры, но у нас по глупости не было привычки уходить в них во время пуска. Стоишь наверху и смотришь, как ракета начинает подниматься, сначала медленно, затем все быстрее и выше, пока в небе не появится светящийся «мальтийский крест» от боковых двигателей. Зрелище очень красивое.

И вот мы стоим с Келдышем, наблюдаем как «семерка» сходит со старта, но не идет вверх, а движется по горизонтали, причем, в нашу сторону. Мы продолжаем стоять и зачарованно смотреть на ее движение прямо на нас, не в силах сдвинуться с места. Что это было за наваждение, трудно понять, и мы бы так и сгорели, но ракета вдруг повернула в сторону, к железнодорожной насыпи, ушла за нее и там рванула».

Таким был его рассказ, как он мне запомнился. А вот описание тех же событий по Б.Е. Чертоку:

«Ночью (12 апреля 1960 года, после предыдущего неудачного пуска) на контрольные испытания в МИК пришли два заместителя министра Александр Шокин и Лев Гришин. Вместе с Рязанским и Богуславским мы объясняли обстановку. Через трое бессонных суток 19 апреля[272]272
  По другим источникам, эта авария случилась 16 апреля.


[Закрыть] к пуску была готова следующая ракета с лунником Е-3. На этот раз, пользуясь сумерками, я решил по пятнадцатиминутной готовности отойти от измерительного пункта ИП-1, на котором скопилось много болельщиков, в степь по направлению к старту. Не спеша, я отошел метров на триста и залюбовался ярко освещенной прожекторами ракетой. С ИПа слышен усиленный динамиками доклад «минутная готовность». В степи охватывает чувство одиночества, нет никого рядом – только там, впереди, воплотившийся в ракету образ прекрасной мечты.