Текст книги "Мир в ХХ веке"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 51 страниц)

Между тем реальная ситуация была по многим параметрам кардинально иной, чем после первой мировой войны. Во-первых, мощным международным фактором стало существование СССР, сумевшего в тяжелейшей войне не только устоять, но и одержать, хотя и дорогой ценой, знаменательную военную и морально-политическую победу. Во-вторых, в социальных движениях, развернувшихся в это время в европейских странах, заметно преобладали не советские, а парламентарно-демократические традиции. В-третьих, национальные компоненты нередко оттесняли на второй план собственно социальные требования трудящихся, привыкших в суровые военные годы довольствоваться малым.

Еще важнее было то, что наметившееся было на начальной стадии смягчение конфронтации между революционными и реформистскими типами преобразований уже в конце 40-х годов сменилось новым их противопоставлением. Сказывалась, с одной стороны, то, что в Западной Европе усилились антикоммунистические тенденции, с другой – в странах Центральной и Юго-Восточной Европы, а также в Азии, система “народной демократии” приобретала унифицированный характер и все более поддавалась манипулированию со стороны “старшего брата”. Это проявилось в курсе на принудительное формирование единых рабочих, а фактически расширенных коммунистических партий и “народных блоков”, в форсированном после 1948 г. “строительстве социализма”, в создании Коминформа[31]31
  См. об этом: Адибеков Г.М. Коминформ и послевоенная Европа. 1947–1956. М., 1994.


[Закрыть], отлучении и диффамации руководства Югославии во главе с Иосипом Броз Тито, осмелившимся “идти не в ногу”.

В 50-е годы волна национальных революционно-освободительных движений прокатилась по Африканскому континенту. В них активно участвовали молодой африканский пролетариат, численность которого превысила 10 млн человек, интеллигенция, крестьянство и средние слои. Разными путями за 10 лет независимую государственность обрели 35 стран, среди них: Египет, Судан, Марокко и Тунис, Гана, Гвинея и Алжир. Слабое развитие местной буржуазии, наличие глубоких племенных противоречий и мистических верований, однобокое развитие капитализма, недоразвитость социальных структур выдвигали на первый план роль “харизматических” вождей.

В Египте антиимпериалистическую революцию в июле 1952 г. возглавил Гамаль Абдель Насер, который вскоре национализировал Суэцкий канал. В Алжире, где национальным вождем стал Ахмед Бен Белла, а революционным идеологом Франц Фанон, вооруженная война продолжалась семь лет. В Гане Кваме Нкрума пришел к власти на основе методов ненасилия во главе Народной партии. Поскольку в этих странах явно не сложились даже элементарные предпосылки социализма, было придумано понятие “страна социалистической ориентации”. Первой ею стал в 1962 г. Египет, второй – Алжир, в Гане говорили об обществе “африканского социализма”.

Иначе развивались события в странах Латинской Америки, в которых заметно росла численность промышленного и сельскохозяйственного пролетариата. Наиболее развитыми были Мексика, Бразилия, Аргентина, Перу, Куба, самыми отсталыми – десятки мелких “банановых республик”. В конце 40-х годов реакционные силы Латинской Америки с подачи США нанесли удар по активизировавшимся демократическим движениям. Под маркой “Пакта об обороне Западного полушария” (1947) стали снова насаждаться военно-диктаторские режимы в Боливии, Перу, Венесуэле.

На Кубе диктатура Фульхенсио Батисты вызывала растущее противодействие. Летом 1953 г. группа молодых патриотов во главе с Фиделем Кастро атаковала казарму Монкадо. Акция не имела успеха, ее организаторы оказались в тюрьме, но “Движение 26 июля” стало с этого времени готовить повстанческую войну. Она началась в декабре 1956 г. высадкой боевой группы со шхуны “Гранма” и завершилась победой в 1959 г. Кубинская революция во главе с Фиделем Кастро и Эрнесто Че Гевара добилась прочного успеха и стала оказывать революционизирующее воздействие не только на страны Латинской Америки, но и далеко за ее пределами.

В Ираке, Сирии, Пакистане, Индонезии и Гане произошла серия военных переворотов с неоднозначными результатами: так, сирийское правительство взяло курс на построение “арабского социалистического общества”, а в Индонезии было свергнуто правительство Сукарно, в Гане – Кваме Нкруме, в Пакистане была установлена антинародная диктатура Айюб Хана[32]32
  См. об этом: Коваль Б.И. Указ. соч.


[Закрыть].

Общему нагнетанию напряженности в мире, расколотом на три системы, в решающей мере способствовали: международное соперничество СССР и США, бешеная гонка вооружений и развязывание “холодной войны”, в которую были втянуты едва ли не все страны, разнесенные по рубрикам “первого”, “второго” и “третьего” социальных “миров”.

6. Начало отрезвления

Примерно с середины 50-х годов можно начать отсчет постепенного осознания человечеством бесперспективности и губительности силового соревнования, приведшего к стремительному нарастанию угрозы всемирной ядерной и экологической катастрофы. Пришедшийся на это же время конец “сталинской эры” потряс не только СССР и “лагерь социализма”, а и весь мир.

Проявились первые попытки трудящихся в странах “мировой системы социализма”, в том числе рабочих, публично выразить свое недовольство прежде всего экономическим положением; затем стали выдвигаться и некоторые политические требования. Выступления в Берлине и ГДР в 1953 г. были стихийными и их не трудно было остановить, выведя на улицы советские танки. Более крупными были “беспорядки” 1956 г. в Польше и особенно в Венгрии. При вооруженном подавлении восстания в Будапеште пролилась кровь. Официально все эти выступления квалифицировались как “происки империалистов” и клеймились как “контрреволюционные акции”, но они заставляли задуматься.

В СССР и странах соцсистемы после смерти Сталина, а особенно после XX съезда КПСС в 1956 г., стали проявляться идейные подвижки. Осуждение культа личности Сталина потребовало признания многовариантности путей созревания, разнообразия форм перехода различных стран к социализму, обновления стратегии и тактики компартий.

В Декларации Совещания представителей коммунистических и рабочих партий 1957 г., в Заявлении 1960 г. нашли отражение осторожные поиски марксистской мыслью новых оценок содержания и форм социальной революции. Привлекла к себе пристальное внимание связь революции с войной. Хотя обе мировые войны сыграли роль ускорителей революционного процесса, необходимо было подчеркнуть, что марксисты никак не могут желать новой мировой войны, ибо термоядерная война – качественно новое явление; она неотвратимо погубит всю человеческую цивилизацию или в лучшем случае отбросит ее далеко назад.

Главной новацией стало, во-первых, признание возможности перехода в развитых странах капитала власти в руки пролетариата мирным способом, с использованием парламентаризма, без вооруженного восстания и гражданской войны.

Во-вторых, эффективным средства подвода масс к социалистической революции были объявлены “структурные реформы”. В отличие от обычных реформ они предполагали целую систему коренных социальных преобразований, которые затрагивали основы капиталистического строя, ограничивая власть монополий, предусматривая национализацию ключевых отраслей промышленности, аграрные реформы, демократизацию общественной жизни. Считалось, что они откроют социалистическую перспективу, сочетая борьбу за демократию с борьбой за социализм. Однако практически реализовать “структурные реформы” нигде не удалось.

В-третьих, был наконец-то принят принципиальный тезис: “Борьбу за демократию, коммунисты рассматривают как составную часть борьбы за социализм”; в ходе ее они постоянно укрепляют свои связи с массами, повышают уровень их политической сознательности, “подводят массы к пониманию задач социалистической революции и необходимости ее осуществления”[33]33
  См.: Заявление Совещания представителей коммунистических и рабочих партий. М., 1960.


[Закрыть].

Однако Программа КПСС 1961 г., названная “хрущевской” программой “построения коммунистического общества”, специально оговаривала сохранение возможности “немирного перехода к социализму”. Она утверждала, что “монополистическая буржуазия не может отстреляться даже ядерным оружием от непреложного хода исторического развития”, что будто бы “человечество распознало подлинный облик капитализма…, не хочет и не будет мириться с исторически изжившей себя системой”. Признание неизбежного разнообразия форм и темпов прихода пролетариата к власти, а также форм этой государственной власти, сводилось на нет заявлениями, что переход к социализму возможен лишь “путем социалистической революции и диктатуры пролетариата”, а “столбовая дорога к социализму проложена, по ней идут уже многие народы”[34]34
  XX съезд КПСС. Стенографический отчет. М., 1962. Ч. 3. С. 231, 240, 253, 257–258.


[Закрыть].

На этом противоречивом фоне вырисовывалась настоятельная необходимость не частичного, а кардинального переосмысления сталинизированных марксистских догм о путях социального прогресса, в том числе и содержания интересующей нас “триады”. Сделать это удалось далеко не сразу. Жесткие мировоззренческие установки принципиально отвергали саму возможность конвергенции противостоящих друг другу социально-политических и идеологических программ и структур. На то, что они реально переставали работать, первым обратил внимание советских властей известный физик-ядерщик Андрей Сахаров[35]35
  См.: Сахаров А. Мир, прогресс, права человека. Л., 1990.


[Закрыть]. Но он не был услышан.

И тем не менее процесс пересмотра устоявшихся стереотипов все же начался в 60-е годы, притом почти одновременно по обе стороны “железного занавеса”. Примечательно и то, что поначалу он проявился в попытках исправить положение “возвратом к истокам”: то ли в форме ренессанса взглядов “раннего Маркса” (отчасти также Розы Люксембург или Антонио Грамши). Особенно значимой явилась попытка возрождения взглядов “истинного Ленина” как автора нэпа, плана реформы политического строя, нового понимания интернационализма и главное – “коренной перемены всей точки зрения нашей на социализм”[36]36
  См. об этом: Последние письма и статьи В.И. Ленина. 23 декабря 1922 г. – 2 марта 1923 г. // Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 45; В.И. Ленин: Неизвестные документы. 1891–1922. М., 1999.


[Закрыть].

* * *

Подводя предварительный итог второй трети века, отметим, что, несмотря на упорное противодействие со стороны охранительных сил СССР и КПСС, процесс отвержения сталинистских, наиболее догматизированных установок продолжался и углублялся. Признания многообразия методов и средств при осуществлении социальных преобразований, модификации некоторых застывших и отвердевших формул и категорий, ослабления противостояния революции и реформы было теперь явно недостаточно.

И все же в результате неоднородных и разномерных сдвигов произошел поворот в трактовке понятий “триады”, поворот гораздо более существенный, чем тот, что имел место за треть века до того. “Шестидесятники” подвергли корректировке в марксистском глоссаре интересующее нас соотношение “революция-реформа” сразу в нескольких планах:

1) Революция перестала рассматриваться как единственная непоколебимая и закономерная перспектива совершенствования социально-экономического и политического строя.

2) Хотя смена капитализма социализмом по-прежнему считалась единственной гарантией прогрессивного развития, было признано, что этот переход может быть реализован также посредством ненасильственной революции (без вооруженного восстания и гражданской войны), в том числе методом структурных реформ.

3) Диктатура пролетариата и однопартийная система не считались более обязательным условием и атрибутом социального преобразования, а парламентарно-демократический строй не объявлялся “исторически изжитым”. Напротив, в переходный период, который признавался теперь необходимым не только для отсталых, но и для развитых стран, допускалось сочетание разных форм собственности, впрочем, обязательно с государственно-социалистической доминантой.

4) Возлагались надежды (как потом выяснилось, преувеличенные) на ограничение и уточнение понятия “социальная революция”, а особенно на раскрытие понятия “эпоха социальной революции”. Это ключевое звено вроде бы позволяло более комплексно и вместе с тем дифференцированно анализировать мировой революционный процесс, боле трезво и разносторонне оценивать как позитивную роль тех или иных революций, так и связанные с ними жертвы и издержки, критически рассматривать вопросы о роли насилия, террора и шире проблему путей и средств построения социализма. Были предприняты попытки путем углубленной трактовки “ленинской концепции мировой революции” обосновать тезис, что XX век стал или становится во всемирном масштабе “эпохой социалистической революции”[37]37
  См.: Драбкин Я.С. Нерешенные проблемы изучения социальных революций // Историческая наука и некоторые проблемы современности. М., 1969; Социальные трансформации в Европе XX века. М., 1998.


[Закрыть].

* * *

Для того, чтобы современный читатель смог самостоятельно решить, нуждалось ли марксистское понимание, как оно выразилось в научной литературе того времени, в дальнейшем пересмотре, недостаточно приведенных выше кратких дефиниций и цитат. Будет полезнее хотя бы частично воспроизвести более развернутое изложение проблемы, данное в 1968 г. в “Советской исторической энциклопедии”. Выделим в нем шесть важнейших аспектов.

1) Социальная революция – коренной переворот в жизни общества, изменяющий его структуру и означающий качественный скачок в его прогрессивном развитии. Наиболее общей, глубинной причиной наступления эпохи социальной революции является конфликт между растущими производительными силами и сложившейся системой социальных отношений и учреждений. Обострение на этой объективной почве экономических, политических и иных противоречий, особенно же классовой борьбы между эксплуататорами и эксплуатируемыми, приводит к революции. Характер (социальное содержание) революций, объем решаемых ими задач, их движущие силы, формы и методы борьбы, результаты и значение весьма различны. Они обусловлены как ступенью общественного развития, на которой происходит революция, так и специфической обстановкой конкретной страны. Но революция всегда представляет собой активное политическое действие народных масс и имеет первой целью переход руководства обществом в руки нового класса (или новой классовой группировки).

2) Глубиной преобразований, охватом основных сторон жизнедеятельности общества – экономики, политики, идеологии, культуры – социальная революция отличается от более узких, частных переворотов, затрагивающих лишь отдельную сферу, – от политических (государственных) переворотов, не меняющих прежней структуры общества и основ политического курса, а также от промышленной революции, научно-технической революции и т. д.

3) Социальная революция отличается от прогрессивных преобразований общества, совершающихся сравнительно медленно, без заметного участия широких народных масс, концентрированностью во времени и непосредственностью действий “низов”. В этом смысле различают обычно революционные и эволюционные процессы в жизни общества. Такое разделение правомерно, если учитывать его условность. Ибо революция и эволюция – это не застывшие полярные противоположности, а диалектически взаимосвязанные, дополняющие друг друга стороны прогрессивного развития. Весьма подвижна и антиномия “революция-реформа”. В острые моменты истории, когда решается вопрос о выборе пути, они прямо противостоят друг другу, как путь прямой и быстрый – пути зигзагообразному, заторможенному. Вместе с тем революция как действие более глубокое, обычно “вбирает” в себя реформу: действие “снизу” дополняется действием “сверху”. Реформа может отвлекать массы от революционных акций, но способна и расчищать почву для революции или служить средством решения ее задач.

4) Социальная революция не адекватна всему революционному процессу в целом. Он, будучи наиболее активным, динамичным видом исторического творчества, враждебным всякой рутине, не может не порождать большого разнообразия форм своего проявления. Социальная революция – важнейшая из них, своего рода кульминация революционных действий. Но она связана с известным уровнем развития общества и прежде всего классовой борьбы, т. е. в конечном счете с определенными фазами развития производства.

5) Начиная с Великой Французской революции отчетливо выявилась совокупность тех компонентов, которые составляют ядро социальной революции, делают ее возможной и необходимой. Это, во-первых, некоторый минимум социально-экономических предпосылок, позволяющих заменить устаревший способ производства новым, более прогрессивным. Это, далее, общественная сила, заинтересованная в утверждении новых экономических и политических отношений и способная сломить сопротивление сил, стремящихся сохранить прежние отношения. Такая революционная общественная сила слагается из пробужденных к активности народных масс, исполненных решимости сокрушить старый строй, и сознательного авангарда руководителей, могущих придать стихийному порыву масс определенную целенаправленность. Это, наконец, выдвижение в центр борьбы вопроса о политической (государственной) власти, о переходе ее к новому классу или новой классовой группировке. Только захват и удержание этой власти дают в руки революционных сил тот “архимедов рычаг“, с помощью которого можно осуществить исторически назревшие экономические, социальные, политические, национальные, культурные преобразования.

6) Всемирно-историческая “эпоха социальной революции” – это совокупность условий, создающих возможность, объективную основу, материальную подоплеку революций. Сами же революции возникают из опосредованного воздействия экономического противоречия через конфликты в области политических, идеологических, социальных отношений. Притом и самый острый конфликт не выливается в революцию, пока люди (революционные классы) не осознают его и не развертывают борьбу за его разрешение. Эпоха социальной революции неизбежно более или менее продолжительна. Она включает в себя широкий круг разнообразных и противоречивых процессов как мирового масштаба, так и локального значения: целых полос революционного брожения и разных форм подготовки к революции, революционного прорыва и борьбы революции и контрреволюции (гражданской войны), спада активности масс и частичных реставраций, реформ и контрреформ, относительного затишья и подъема новых революционных волн[38]38
  Драбкин Я.С. Революция социальная // СИЭ. М., 1968. Т. 11. С. 926–932.


[Закрыть].

Современному читателю вероятно нелегко себе представить, почему в конце 60-х годов эта развернутая характеристика революций оказалась на самой грани того, что было дозволено напечатать в академическом издании. Надо вспомнить: на календаре был тогда 1968 год. То был год “Пражской весны”, когда в Чехословакии была предпринята смелая попытка создать социализм “с человеческим лицом”. Ответом стало (как в 1956 г. в Польше и Венгрии, но в больших масштабах) вооруженное вторжение войск Варшавского договора. Советские власти стали повсюду искать опасный “ревизионизм”, и их пугала именно широта научного подхода к “краеугольной” проблеме революции. Хотя, по нынешним меркам, трактовка была схематичной и не охватывала всего многообразия явлений. Так, не затрагивались столь важные аспекты перехода от традиционной цивилизации к индустриальной, именуемые ныне модернизацией, лишь осторожно подвергались сомнению некоторые стороны теории социально-экономических формаций, не выделялись проблемы социальной и личностной психологии, морали, культуры, менталитета и другие. В то время советские историки и философы только начинали робко рассуждать о “цене революции”, о массовых жертвах, о государственном терроре и “термидоре”.

Надо далее сказать, что если очерченные выше представления 30-летней давности об эпохе буржуазных революций сохраняют и сейчас известную научную ценность, это не относится к данной тогда общей характеристике революций XX в., субсуммированной в понятии “эпоха социалистической революции”. Попытка органически вписать все послеоктябрьские революции, в том числе и не достигшие такого уровня, в единую систему, стоящую под знаком социализма, оказалась, как выяснилось позднее, во многом несостоятельной, и потому нуждается в дальнейшем углубленном критическом (и самокритическом) разборе.

7. Ломка структур и представлений

Пока историки спорили (описанный выше пример лишь один из многих, какие можно было привести), в мире множились реальные события, которые с разных сторон расшатывали то еще довольно стройное видение общественного прогресса, какое (несмотря на обнаруживавшиеся все новые прорехи и натяжки) давала общая марксистская схема исторического процесса.

Сигналы неблагополучия давно уже подавали страны “третьего мира” в связи с характером развертывавшихся то там, то здесь массовых движений, с одной стороны, и культа новых вождей – с другой. Таким набатом прозвучала “культурная революция” в Китае. Бесчинства поощрявшихся Мао Цзэдуном хунвэйбинов, направленные против деятелей и памятников культуры, привели к массовым жертвам и разрушениям. Они причинили огромный материальный и еще больший моральный ущерб. Притом не только находившемуся в процессе становления новому китайскому обществу, но и самой идее коммунизма.

Драматически развивались события в Индокитае. После многолетних гражданских войн в 1976 г. была образована единая Социалистическая республика Вьетнам. Незадолго до того в соседней стране была создана Лаосская народно-демократическая республика. В то же время в Камбодже, провозглашенной Демократической Кампучией, произошел новый переворот: реакционный режим Лон Нола был устранен левоавангардистской группой Пол Пота, состоявшей из молодежи, обучавшейся во Франции. Режим “красных кхмеров”, прикрываясь лозунгами “радикальной социальной революции”, привел к разрушению городов, превращению деревень в концлагеря и неслыханному дотоле геноциду. За пять лет нахождения у власти режим, уничтоживший более трети жителей страны, успел основательно дискредитировать строй, именовавший себя “коммунистическим”.

В Иране в 1978–1979 гг. действительно массовое антишахское народное исламистское движение, вдохновленное аятоллой Хомейни, показало всему миру пагубность воздействия реакционной, фундаменталистской моноидеологии на сознание и действия непросвещенной толпы. Режим все явственнее перерождался в откровенно контрреволюционный.

К этим азиатским явлениям были близки также правые экстремистские движения и порожденные ими властные режимы в некоторых странах Африки и Латинской Америки. При всех различиях конкретных ситуаций их можно рассматривать как существенные дополнения к европейскому тоталитарному опыту времен Гитлера и Сталина. Ни в коем случае не идентифицируя их, стало необходимо подвергнуть, как минимум, критическому ограничению известный марксистский тезис о неизменно решающей прогрессивной роли народных масс как “главных творцов истории”. Возможности реакционных сил манипулировать народными движениями и превращать их в ударную силу, направленную против прогресса, не уменьшились, а возросли. Это связано и с заметным усилением роли харизматических “народных вождей”, культ которых, доведенный до апогея, возрождал временами в разных регионах земного шара самые худшие традиции давних восточных и иных деспотий. Все это свидетельствовало о том, что предостережение Розы Люксембург об опасности для цивилизации нового “впадения в варварство” отнюдь не утратило своего значения.

Совсем с другой стороны (впрочем, не без связи с событиями в “третьем мире”) заметно активизировалась критика теории и практики советизированного марксизма в Западной Европе. В Италии, Испании, во Франции заявил о себе еврокоммунизм[39]39
  См. об этом: Черняев А.С. Моя жизнь и мое время. М., 1995. С. 343, 349–350.


[Закрыть]. Течение, связанное прежде всего с именами Энрико Берлингуэра и Сантьяго Карилльо, подчеркивало “новый интернационализм”, идейную и политическую независимость западных компартий при разработке ими перспектив и стратегии политического развития, ориентированных в первую очередь на принципы свободы и демократии.

Еще более существенное значение имело то, что в Германии, Франции и других странах после “молодежных бунтов” 1968 г. появились не только интеллигентские кружки, а целое идейное направление “новых левых”. Не без их влияния стали наряду с традиционными рабочими партийными и профсоюзными организациями стремительно набирать силу также необычные новые массовые движения, называвшие себя “демократическими”, “социальными”, “альтернативными”, “зелеными”, “гражданскими инициативами” и т. п.

В отличие от “старых” социальных движений фашистского толка, возникших после первой мировой войны (о чем речь шла выше) “новые” базировались на том, что в 70-е годы научно-техническая революция вступала в глобальном масштабе в качественно новый этап. “Началась технологическая революция, – констатировал социолог Юрий Красин, – означающая революционный переворот в производительных силах общества. Основные его элементы: структурная перестройка общественного производства на базе наукоемких технологий, применение микропроцессорной техники, информатики, робототехники, автоматических систем управления, биотехнологии”[40]40
  Красин Ю. Рабочее движение в поисках демократической альтернативы // Коммунист. 1988. № 14. С. 65.


[Закрыть].

Существенные сдвиги происходили не только в социально-экономических условиях жизни людей. Гигантски возрастало воздействие на общество внешнеполитических и экологических реалий, вытекающее прежде всего из осознания им смертельной опасности самоуничтожения человечества в результате ядерной войны и (или) экологической катастрофы. Глобализация проблем войны и мира, защиты среды обитания, а также производства и потребления, жилья и образа жизни, их качественных показателей, национальных и межнациональных отношений, места индивидуума, гарантий демократии и свободы, – все это не могло не отразиться на состоянии и программатике новых массовых движений.

В сфере производственной, как и прежде, преобладало традиционное рабочее движение, нацеленное не только на непосредственное улучшение условий труда и быта населения, но и – в долгосрочной перспективе – на более глубокие преобразования общества. В этой сфере продолжали действовать давно сложившиеся организации рабочих партий и профсоюзов, хотя и в них происходили немалые изменения. Так, забастовочное движение оставалось важным показателем активности рабочего класса в защите завоеванных прав и жизненных интересов, но в динамике и характере стачек стали проявляться новые тенденции. Качественно менялся и расширялся набор потребностей, приоритетов и требований. Иные параметры приобретали также деятельность производственных комиссий и советов на предприятиях, требования “соучастия в управлении производством”. Эффективность форм борьбы и организации зависела от изменений в условиях деятельности профсоюзов, политических партий, от соотношения между пролетарским классовым сознанием и идеями патернализма, “социального партнерства”.

Новые социальные движения развернули небывалую активность как раз в сфере непроизводственной, заполняя почти не занятую нишу. Гетерогенные по социальному составу участников и пестрые по идейно-политическому облику, они многим отличались от прежних как по характеру и объему деятельности, так и по формам организации и методам борьбы. Выступая поначалу в виде частных, локальных, ограниченных инициатив, они постепенно инкорпорировали едва ли не все глобальные проблемы, с которыми вплотную столкнулось человечество.

В круг этих движений, объективно направленных против политики консервативных кругов, включились самые разнообразные компоненты. Разрозненные группы “антиавторитаристов” выступали за “новый образ жизни”. Битники, ситуационисты, хиппи, прово, кабутеры, автономисты, базисные группы, спонти соединяли в своих шумных декларациях элементы идей анархических, социалистических и отчасти либеральных, заимствованных у теоретиков “новых левых” или у адептов “контркультуры”. За причудливыми формами выражения симпатий и антипатий не всегда просматривались элементы социального протеста. Позднее многие из них влились в “альтернативное движение”, в котором переплелись тенденции антикапитализма и стихийного бунта против норм и запретов того общества, которое они считали аморальным.

В разных странах экологисты (“зеленые”) проявили общие черты, что позволило им деятельно сотрудничать на арене Европейского союза. В недрах этих движений постепенно возникли и продолжают формироваться новые подходы и программные установки. На первый план стали все чаще выходить требования “защиты среды обитания” и “нового образа жизни”. Интегрирующим фактором этих движений, охвативших преимущественно молодежь, но также женщин и ветеранов, все более становилась всенародная антивоенная, антиракетная, антиядерная борьба. О внутренней потенции новых движений говорило и то, что их развитие сопровождалось созданием самых разнообразных форм организации и действия. Среди них – “гражданские инициативы”, “экокоммуны”, “зеленые” группы и партии. Некоторые неформальные группы, противостоящие истеблишменту, стали даже рассматривать себя как “ячейки контрвласти”.

Сам способ рождения и распространения “снизу” новых ценностей, называемых часто “постбуржуазными” или “постматериалистскими”, не мог не вызвать поначалу их огульного неприятия либеральной и социал-демократической идеологиями. Левые круги и коммунисты, интеллектуально более близкие к новым движениям, усматривали в них своих конкурентов или “путаников” и пытались в покровительственном тоне разъяснять их “ненаучность”. Но постепенно ситуация стала меняться. Эту перемену отразили коллективная монография российских ученых под редакцией Ю.А. Красина[41]41
  Не соперничество, а сотрудничество! Коммунисты и новое в социальных движениях. М., 1984.


[Закрыть] и серия других работ, анализировавших возможности взаимодействия разнородных демократических сил.

В это же время по-новому высветилась социальная роль науки, ученых и их организаций. Долгие годы в теории и особенно в практике реализации марксистских социалистических концепций сохранялось и поддерживалось односторонне “классовое” недоверие к представителям свободомыслящих интеллектуалов, будто бы “чужеродных” народным “низам”. Исключения делались (притом ограниченно и временно) лишь для корифеев “марксистской науки” и для немногих светочей мировой культуры. К исходившим из научной среды предостережениям о грозящих человечеству опасностях идеологи КПСС относились, с высоты “исторического оптимизма”, пренебрежительно или враждебно, как к кликушеству адептов обреченного капитализма или религиозного обскурантизма.

Однако в 70-е годы стало уже невозможным дольше игнорировать серьезные голоса ученых, указывавших на чудовищную опасность безудержной гонки вооружений, особенно ядерных, а также на пагубные последствия самого научно-технического прогресса: нерасчетливость ведения хозяйства, загрязнение отходами производствам среды обитания, истощение природных ресурсов, неконтролируемый демографический рост и т. п. Услышанным, наконец, общественностью алармистским сигналом стали доклады созданного в 1974 г. Римского клуба ученых – международной неправительственной организации, опубликовавшей ряд исследований, обращенных к 2000 году и XXI веку.

Параллельно с научными дискуссиями социологов и экономистов, с прогнозами политиков, энцикликами папы Иоанна Павла И, а отчасти опережая их, в разных странах все более широкие слои населения не только из книг и прессы, а и на основе личного опыта проникались убеждением, что защищать мир от атомной смерти, а природу от разрушения можно и нужно непосредственными действиями. Именно с этого времени социологи и социопсихологи начали отсчет той “моральной переориентации”, в которой на первый план выдвинулись новые идеи и соображения. Не вытекая прямо и непосредственно из материальных потребностей, связанные скорее с познавательными механизмами мотивации, они выразились прежде всего в требованиях улучшения качества жизни, гуманизации человеческих отношений[42]42
  См. об этом: Социальные движения на Западе в 70-е и 80-е годы XX века. М., 1994. С. 292–293.


[Закрыть].