Текст книги "Где нет княжон невинных"

Автор книги: Артур Баневич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 34 страниц)

– Глупый ты, Йежин, – опередил Дебрена Збрхл. – Усыпляют молотом, обернутым кожей, звук получается совсем другой. И вообще, если бы Дебрен обычной дубинкой воспользовался, то сначала надел бы на голову пациенту капалин, и ты как бы гонг услышал бы. У Гензы башка сама по себе здорово крепкая, но ежели шлем под рукой, то зачем рисковать.

– Молотом по голове? – поморщился Дебрен. – Я его заклинанием усыпил. А звук… Сожалею, господин Выседел, но я плохо силу рассчитал. Дрова мокрые. Пришлось быстренько что-нибудь в печь подбросить, ну я и… бросил туда табурет.

– Ой, – огорчился трактирщик. – Исторический.

– Я отработаю, – пообещал Дебрен, – Генза с неделю полежит. Ленду я тоже не хотел бы отпускать с кровати раньше, чем… не дури, Збрхл, подожди, пока я докончу. Из сказанного следует, что мы тут немного…

– А кто хочет-то? – проигнорировал призыв ротмистр, наливая себе очередную порцию пива. – Девка – прям репа, только зубами грызть да сок лизать. А когда у нее волосы отрастут, то, может, и красивой станет. Так чего уж. Нечего оправдываться. Да и атмосфера в этом трактире какая-то особенная. Не иначе как из-за твоей супруги, Йежин. Ее тепло и привлекательность, ее остроумие и… – Вообще-то Дебрен, а не занятый кашей хозяин, бросил на него удивленный взгляд. Ротмистр одумался. – Значит, хотел я сказать, что госпожа Петунка такое шутливое название придумала, что человек прямо против воли в романтизм впадает.

– Э?..

– Ну, я о тех «невинных княжнах»… Согласись, звучит пикантно.

– Пи… как?

– Островато. С перчиком, – подсказал Дебрен.

– Ага, – понял Йежин. – Что правда, то правда. Поперчило нам жизнь, а кое-кому так приперчило, что он гробовой доской накрылся. Большую цену пришлось заплатить за тот клок черных волос, который избраннику послали в… Что с вами, господин магун?

Збрхл, не задавая глупых вопросов, хлопнул Дебрена между лопатками. И только потом объяснил:

– В каше жира мало. Если жир зерен не склеит, то так все может кончиться. Подавишься и даже помрешь. Слышал я, что именно поэтому смертность среди бедняков выше, чем среди зажиточных..

– Оно, конечно, так, – вздохнул трактирщик. – Суховата каша, бедновата. Тощий был Шаламайка.

– Это Шаламайка? – Збрхл пригляделся к немногочисленным шкваркам. – Петуха в кашу пустили? Своеобразная кухня. Твоя теща откуда была? Может, из Марималя? Там петухов очень уважают, так, наверное, и в кашу…

– Теща была здешняя, невинная. Ну, значит, в «Невинке» родившаяся, – добавил трактирщик, видя нарисовавшееся на лице Збрхла удивление. – Потому что вообще-то… ну, известно: теща. Ну и варила по-нашему. Только у нас здесь невозможно нормальный набор блюд выдержать. Из-за этих засранцев грифонов никогда не знаешь, что удастся в горшок положить. И радуешься, если вообще найдется хоть что-нибудь съестное. Да и горшок тоже.

– Горшок? – Дебрен продолжал кашлять, приходя в чувство после постной каши, поэтому ротмистр взял на себя бремя ведения беседы. – Неужто так скверно дела идут?

– Да уж, хуже некуда. Но с горшками-то, по правде, немного другая история. Летуны, понимаете ли, крадут или разбивают, Вывесишь на заборе, как в приличном доме, а тут прилетит паршивец, шасть – и куча черепков!

– Грифон? – прохрипел Дебрен.

– Грифон порой тоже. Хотя этот если уж явится, то ползабора сразу… Но в основном-то его помощники-ночники. То есть нетопыри. Ну и еще попугай.

– У вашего грифона есть юрист? – возмутился Збрхл. – Ну и паршивец трахнутый! Он мне сразу не понравился!

– Шуткуете, господин ротмистр… – Выседел заморгал. – Это как же так? У чудовища? Юрист?

– На Малом Чиряке… – Збрхл словил предостерегающий взгляд Дебрена и прикусил язык. – Ну ладно… Так говоришь, летуны противогоршковую войну ведут. Ну что ж, они в лесу живут, неудивительно. Но то, что грифону не совестно на дурные горшки нападать… Ну и метлы бояться… Хорошо Петунка сказала: чересчур-то умным его не назовешь.

– Потому что его павлиниха родила, – напомнил Йежин. – Но относительно метлы и горшков – не так. Он, понимаете ли, моей Петунки не трогает.

– И слава Богу, – быстро сказал Збрхл, украдкой постучав по столу. – Хотя, по правде, это лишь явное проявление глупости. Такую женщину да не трогать! Просто удивительно, что тупица о какое-нибудь дерево не убился.

– Относительно черных волос… – неуверенно начал Дебрен. Но на него не обратили внимания.

– Еще не родился такой, который бы мою Петунку взял и сыгнорировал! – возмутился трактирщик. – Золото, не баба! – Збрхл охотно поддакнул. Йежин успокоился, набрал каши. – Секрет в том, что «Невинка» из рода в род по кудели переходит. Женщины, стало быть, наследуют. Поэтому женщинам здесь проще до естественной смерти дожить, чем мужчинам. Свекра, к примеру, старый грифон Доморец из Старогрода, отец Пискляка, распорол от бороды до яиц, когда тот с телеги слезал, на которой его со свадьбы привезли. Поэтому я не обижаюсь на покойницу тещу: мало какая женщина не озлобится, если в день свадьбы вдовой останется. И вдобавок девицей.

– Э-э-э… погоди, Йежин, что-то я запутался…

– А чего тут путаться-то? Если тебя грифон когтями от горла до промежности распорет, так вряд ли ты станешь о жене думать, даже молоденькой и еще не оконфу… ну, это, не тронутой, значит.

– Господин Йежин, то, что вы о волосах говорили…

– Ага! – Збрхл снова ухватил нить. – Значит, до постели дело не дошло? Ну что ж, грустно, конечно, но у каждого щита две стороны. На такую вдовушку охотник скорее найдется. Особливо, прости, Йежин, среди простолюдья. В замках-то на такие мелочи не шибко внимание обращают, но крестьянство, как в ранневековье, невинность очень высоко ценит. Предрассудки долго живут. Догадываюсь, что вдовица быстро утешителя нашла. То есть другого мужа.

– Ну… – Выседел оглянулся через плечо на дверь. – Только не говорите Петунке, что я вам сказал. Она гордая.

– Так не рассказывай, – воспользовался случаем Дебрен. – Вернемся к черным…

– Теща замуж больше не вышла, – сообщил Выседел конфиденциальным полушепотом. – Что и неудивительно, потому как была она типичной ведьмой и сварливой бабой. Да и красоты тускловатой как бы.

– Ага. Значит, тещ… – Збрхл осекся. Некоторое время всматривался в хозяина непонимающим взглядом, в котором постепенно стал проявляться злой блеск. Дебрен предусмотрительно отставил кубок. – Погоди, Йежин… Разве ты не сказал?.. Ты отдаешь себе отчет в том, что назвал свою женщину очень некрасиво?

– Что она, дескать, выродок? – вздохнул Выседел. – Конечно, отдаю. Она сама так себя в минуты горечи называет.

– Такое и с самыми что ни на есть порядочными случается, – успокоил обоих Дебрен. – Закроем эту печальную тему и поговорим…

– А мне кажется, – не обратил внимания на его слова Збрхл, – что Петунка никакая не выродок, а просто по-другому рожденное дитя.

– Э?.. – Выседелу такое понятие было явно недоступно.

– Ну, понимаешь: рожденное законными супругами, только не совсем в типичный для остальных новорожденных срок. К примеру, чуточку раньше. Скажем, через месяц после брачной ночи.

– Или шестнадцать месяцев, – уточнил Дебрен. – После кончины мужа, разумеется. Один знакомый юрист излагал мне, скрашивая скуку плавания, что в особо развитых странах никакого вывода не делают из того факта, что жена родила ребенка, когда от мужа только голенький скелет остался. Со вторым ребенком хуже, но первый послепохоронный может вполне законно считаться переношенным в материнском чреве. Рекорд составляет семь лет и семь месяцев. Многовато, конечно, но сочетание этих цифр дало Вендерку неоспоримые аргументы. Дело в том, что две семерки гарантируют ребенку счастье, причем родители, заботясь о счастливой судьбе потомка, могли так его зачать, чтобы он не спешил рождаться.

– А… ага! – понял трактирщик. – Значит, согрешение является законным, но только один раз?

– И при хорошем юристе.

Выседел вздохнул. Схватил кубок, подставил под кран бочонка, однако тут же быстро убрал.

– Что, Петунка пить не дает? – догадался Збрхл. – Нет идеальных жен. Ну а коли уж речь зашла об этом Гремке, трахнутом попугае, то скажу тебе, Йежин, что, если б ты захотел получить развод, у тебя есть прекрасный аргумент. Тот же Вендерк представлял корчмаря, который хотел сменить старую жену на молодую. Ну, они вписали в иск, что она ему запрещает пить. А известно: непьющий шинкарь угрожает безопасности клиента. Потому что, если, к примеру, бочки перепутает и щелока в кубок плеснет? Или, допустим, водки? Так слегка подвыпивший клиент может разницы не заметить, с разгону кварту этого как бы пива в глотку вольет, и готов чебурахнуться. Ну и корчмарь, представь себе, дело выиграл. Да еще и заработал на этом, потому что у него обороты поднялись. Приходили другие мужья, совета просили… Я ничего тебе не предлагаю, но если ты ищешь способа оживить дело…

– Збрхл шутит, – на всякий случай заверил Дебрен. И напрасно: походило на то, что хозяин пропускает мимо ушей все более очевидные сигналы.

– Петунка пиво как таковое пить разрешает, – торопливо глянул Йежин на бочонок. – Только то, которое сама сварила или купленное.

– А какое еще бывает? – удивился Збрхл. Потом спросил слегка обеспокоенно: – Наколдованное? Ты хочешь сказать, что она все же… на той метле… время от времени?..

– Нет, – вздохнул Выседел. – Это было бы хорошо. Я помнил бы, какой вкус у пива. А так… Покупать нам не на что, а собственное не из чего варить. После того как Пискляк убил у нас последнюю лошадь, я мотыгой поле копаю, а известно: на мотыжном хозяйстве пива не наваришь. Хорошо хоть с голоду не помираем.

– Ага. – Збрхл наполнил кубок. – Значит, это только для гостей? Похвально, что ты так о семье заботишься. Но раз уж я этот бочонок купил, может, с нами напьешься?

– Купил? – Дебрен оценил размеры бочонка.

– В долг взял. Под залог золота из того сундука, который у меня грифон украл.

– Догадываюсь, что договор ты заключал не с госпожой Петункой.

– Э-э-э… Она как раз вышла. В мойню, с Лендой. Не мог же я помешать. – Збрхл осекся, наморщил лоб. – А знаешь, пожалуй, ты прав. Порядочность требует того, чтобы и хозяйку спросить. – Он начал подниматься с лавки. – Пойду в оконце постучу. У вас, надеюсь, есть оконце в мойне? Или хотя бы щель большая, через которую можно было бы?..

– Сядь, – холодно бросил Дебрен. В голосе у него было что-то такое, что заставило ротмистра быстро вернуться на лавку.

– Окон нет, – сказал Йежин. – А из отверстий у нашей мойни есть только одна выломанная доска… Погоди, посчитаю… двести два года тому назад.

– Двести лет мойня стоит? С дырой? – Збрхл снова начал подниматься. – Так дыра, наверное, увеличилась и… ну, угрожает безопасности. Однако пройдусь. Вдруг, не приведи Господь, что-нибудь снова начнет валиться, пригодятся поблизости сильные мужские руки, которые могут Петунку…

– Сядь, – буркнул магун. Збрхл, неприятно удивленный, сел и послал через стол вопросительный взгляд. Дебрен добавил мягче: – Не дело серьезному ротмистру крутиться около дыр, которые молокососы с известной целью проделали.

Збрхл скрыл смущение за фальшивой улыбкой.

– А ты, Йежин, – повернулся чародей к трактирщику, – мог бы дыру залатать. Двести лет – большой срок. Не говори, что некогда было.

– Не латал ни я, ни все до меня, потому что она историческая и когда-нибудь еще может «Невинке» доход принести.

– Предпочитаю не спрашивать, каким образом. Только предупреждаю: если ты таким манером с Ленды зарабатывать начнешь, то можешь нарваться на крепкое нравоучение.

– Ну что вы, господин Дебрен! Я не об этом… Конечно, я подумывал, чтобы небольшую плату брать за наблюдение. Но наблюдение самой дыры, а не через нее. Потому что эта дыра гораздо интереснее тех, которые… То есть она – как бы историческая. Оставшаяся после действий народного героя, патриота и большого человека. Который собственной рукой доску выломал.

– Уж лучше помолчи, – буркнул Збрхл. – По ту сторону гор и без того над морваками смеются, мол, весь патриотизм у них в пивопитии и поедании кнедликов проявляется. Если еще пройдет слух, что мы считаем героями тех, кто на подглядках за бабами зарабатывает, то и совсем…

– Но я же о королевиче Претокаре говорю! Вы ж не скажете, что он патриотом не был! А кто Смойеед опустошил? Кто на Лелонию напал, спалив тридцать шесть городов и бесчисленное множество деревень? Кто с кесарем до самой Бооталии дошел и трофеев на тысяче телег привез?

– Постой… Ты хочешь сказать, что эту доску… великий Претокар?.. Тот самый, которого его же собственная жена из-за чрезмерной сдержанности монахом называла?

– Он самый. Только когда еще неженатым был. Более или менее, значит.

– Более или менее? Более или менее можно быть девицей, такие случаи известны. Но неженатый? Знаешь что, Йежин? Пожалуй, я понимаю, почему тебе жена в пиве отказывает. Потому что ты и на трезвую голову чушь порешь.

– Я? Чушь? Я же ясно на все вопросы отвечаю! Что вы хотите знать? Ну, слушаю!

– Что должны были означать твои слова о черных волосах, – опередил ротмистра Дебрен. – Ты сказал, что за это многие поплатились жизнью…

– И что тут общего с великим Претокаром? – возмутился Збрхл. – Воистину, если мы будем так с темы на тему прыгать, то Йежин нам ничего хорошего сказать не успеет.

– Ну как же, что общего? – удивился Йежин. – Ведь именно ж ему княжна тот клок волос послала. Не один, разумеется. Бельничане – голодранцы, но она-то как-никак княжна была. А поскольку хотела хитрым фортелем сердце королевича завоевать, то и запихала ему эти лохмы… не угадаете куда.

– В подушку? – пробормотал немного растерявшийся Дебрен. Его одарили удивленными взглядами.

– В подушку? – недоверчиво повторил Йежин. – Что вам в голову взбрело? Какой нормальный человек волосы в подушки кладет и возможному мужу шлет?

– Никакой.

Все трое повернулись. И все трое застыли.

В дверях во двор стояли две Петунки. Обе золотоволосые – правда, та, что слева, позолотистее. Обе высокие, стройные – правда, та, что слева, повыше. Обе в синих платьях, причем настолько куцых, что у обеих видны были стройные икры и покрасневшие босые ступни, на которых быстро таял мелкий снежок. Обе синеглазые, с чуточку длинноватыми прямыми носами и чуточку выпученными верхними губами, требующими, казалось, чтобы их целовали. Обе по-своему прелестные, если человек предпочитал женщин, завоевывающих мужские сердца не телячьим взглядом. Наконец, обе зарумянившиеся, как и пристало человеку, возвращающемуся из мойни.

– Ле… Ленда? – У Дебрена пересохло в горле.

– Это парик. – Она подняла руку, провела пальцами по переливчатому золоту. Слишком быстро. Он тут же понял почему. «Я некрасива, – говорила она, – не смотри так, перестань, пока не начал, потому что потом придет разочарование, и ты покалечишь меня, ранишь… Прекрати».

– А если кому-то что-то привиделось, – предостерегающе бросила обладательница менее золотых, зато собственных волос, – то пусть сдержит себя холодной купелью, а не…

– Сестра… – шепнула Ленда. – Прошу тебя.

Какое-то время снова стояла тишина. Збрхл и Выседел не последовали примеру Дебрена и с немым восхищением насыщали взор изумительным зрелищем. Точнее, его правой, той, что пониже, и менее румяной стороной.

– И что вы пялитесь? – наконец поинтересовалась правая сторона. – Лучше освободите место за столом. Я выпила бы… Погодите-ка! Йежин! Это что за бочонок?!

– Господина Збрхла, – быстро проговорил слегка побледневший трактирщик. – А я – ни капли, клянусь. Только кашу…

Петунка несколько мгновений постояла, нахмурив брови, потом улыбнулась и ласково кивнула:

– Ага. Ну, так будь добр, сбегай в погреб и принеси мне чего-нибудь холодного. Да, и туфли принеси, ладно?

Хозяина как ветром сдуло. Збрхл радостно вскочил, подвигал лавку туда-сюда, словно рыцарь кресло перед дамой. Излишне – потому что Петунке все равно приходилось переносить ноги через лавку поверху.

– Не смотрите так, – ухмыльнулась она себе под нос, не очень, однако, спеша преодолеть препятствие и спрятать ноги под стол. – Не то я покраснею.

– Не… не может быть, – пробормотал он. – Такую кожу никак не создать… Вы румяна для купанья использовали?

– Березовые ветки, воду, камни и мыло. Серое. – Дебрен почувствовал, что она с легким сожалением проговорила это сухим, немного насмешливым тоном, долженствующим опустить мужчин на землю. – Как всегда в мойне. Лучше б ты Ленде помог, мишка. Ноги у нее чудовищно исполосованы.

– Ленда? – Дебрен был уже на полпути к девушке, стоящей в дверях. – Я же предлагал: отнесу тебя.

– Может, я не прыгаю, – жестом остановила она его, двигаясь вполне нормальным шагом, – но ходить могу. Я тебе уже говорила: на мне раны, как на собаке…

– Практика творит чудеса, – бросила Петунка, не слишком дружелюбно глядя на Дебрена. – Ленда мне все объяснила, поэтому будем считать, что это не твоя работа, но… Мог бы поспешить. Знаешь, о чем я.

Дебрен знал. В общих чертах. Видел тоже, почему лицо Ленды горит таким румянцем.

Они уселись на одной лавке, хоть и не рядом. Збрхл не слишком придвинулся к хозяйке, полагая, что так удобнее при каждой возможности поглядывать вниз на ее босые ступни. Дебрен мгновенно его понял: он и сам посматривал под стол при каждой оказии. Только интересовала его не трактирщица.

– Налей ученице, Дебрен. А ты, Ленда, бери ложку и ешь. Господин Збрхл, у вас что-то под стол упало? Или вид оголенного тела портит вам аппетит? Если да, простите. Башмакам в мойне пар вредит, вот мы и пошли босыми.

– Вы немного… того, госпожа… С головой-то все в порядке?

– Ручаюсь, да. Могу привести больше причин. Во-первых, экономия обуви. Во-вторых, оставленные перед мойней башмаки кто-нибудь из прислужников Пискляка может стибрить. В-третьих, тише ступая, человек лучше слышит, не приближается ли опасность. Возможно, невестку, упокой Господи ее душу, грифон схватил и потом о камни разбил именно из-за того, что она в мойню шла в клик-клаках.

– Э-э-э… Ну да. После таких происшествий… Немудрено, что вы как дух святой ступаете. Частично, вероятно, из-за таких шикарных ножек. Прямо-таки диву даешься, до чего ж природа на чудеса таровата. Простите, если я пару-другую раз глянул, но когда такое диво солдату на глаза попадается… Потому что, – серьезно пояснил он, – я с чисто солдатской точки зрения на них смотрю. В приличной роте организационная схема предполагает наличие разведки. Вот я и пытаюсь запомнить, какие ножки надо высматривать, чтобы тихо ступающего разведчика отыскать. – Она слушала с тенью доброжелательной улыбки, позволяя ему продолжить. – Я чувствую в вас патриотку, так, может… для повышения обороноспособности родины… вы не могли бы эти ножки сюда, на лавку?..

– Медвежонок, – буркнула она не то мягким, не то суровым голосом, в котором каждый мог услышать то, что ему больше нравится. – Ты уж лучше ешь.

Они ели. Тарелка была большая, но все равно некоторые ложки постоянно сталкивались, расходились в стороны и через две порции снова попадали в одно и то же место. Когда вернулся Выседел, в посуде явно добавилось свободного пространства. Теперь уже только ложка Дебрена подсовывала редко рассеянные крошки мяса ложке Ленды…

– Вот твои туфли. И пиво для тебя, милая. Бельницкое легкое из контрабанды. А туфли для девицы Ленды. Там, в дверях, вы мне прямо-таки сестрами казались, вот я и подумал, что старые башмачки Петунки вам как раз впору будут. Я слишком большие купил на ярмарке. Соломы туда помещалось столько, что она всего несколько раз их надевала, когда мы на ярмарку отправлялись. Однажды зимой у нас лошаденка ослабла, остановилась, идти не хотела. Кругом только мох, сухие стебли, сплошные колючки. Беда, да и только. Для лошади – явный запор. Так Петунка с седла слезла, башмаки с ног сбросила, солому из башмаков вытащила и, представьте себе, скотина так нажралась, что в галоп… Выходит, можно сказать, башмачки жизнь нашу спасли. Потому как кругом уже волки собирались.

– Воистину, – согласился Збрхл. – Лодки, не башмаки. Трезвым-то ты, Йежин, вряд ли был, когда покупал. Ну да оно и к лучшему. Наша коза…

– Не мерзнет ногами, – бросила сквозь зубы Ленда, раскрасневшись гораздо больше, чем то следовало из пребывания в мойне. – И памяток никого не лишает.

Выседел пожал плечами, присел рядом с женой.

– О, кстати! – вспомнил он, берясь за ложку. – О памятках мы говорили. О дырке девицы «Л», точнее.

Дебрен еще раз доказал, что не должен есть тощей каши. На сей раз обошлось без ударов по спине. У Ленды, сидевшей ближе других, тоже возникли проблемы с кашей: она никак не могла донести до рта ту, что на ложке.

– Что… что вы сказали? – спросила она тихо. Прозвучало это не мягко. К счастью, Выседел как человек порядочный ничего не заметил.

– Ну, о той, в мойне. О которой мы с мэтром Дебреном говорили, обсуждая проблему подглядывания.

– Дебрен? – Она посмотрела на него не столько рассерженно, сколько обиженно, недоверчиво. – И ты?..

Магун пытался возразить, но каша, попавшая в дыхательное горло, не позволила. Поэтому он только махал рукой, корчился и пытался вспомнить какое-нибудь заклинание, позволяющее протолкнуть кашу по пищеводу, или, если это не получится, то испепелить взглядом кретинов.

– Йежин не о тебе думал. – Петунка нехотя отложила ложку. – Ты мне доверилась, поэтому я должна объяснить тебе – впрочем, всем вам – слишком суровый прием.

– Я испортил тебе крышу над крыльцом, – покаянно проговорил Збрхл. – Ничего странного, что ты немного рассердилась.

– Именно с крыши все и началось. А конкретно – со снега. Вы не здешние, поэтому не можете знать, что в эту пору такие снегопады наверняка означают одно: эти сукины дети готовят что-то подлое.

– Сукины дети? Грифоны, что ли? Пискляк и нетопыри?

– Нет, медвежонок. Я о бельничанах говорю.

Дебрен осторожно глянул на Ленду. С облегчением отметил, что ее лицо не выражает ничего.

– Что общего у снега с бельничанами?

– Трижды за мою жизнь такие снегопады пришлись на конец декабря. Упреждаемые метелью, которую невозможно было заранее предусмотреть. Первый раз кордонеры бельницкого князя вылавливали ведьму, укравшую ребенка. Второй – Гвадрик Частокол, сидевший на престоле в Бельнице, устроил нападение. Что имелось в виду во время третьей метели, не знаю. Но что-то важное – наверняка. По ту сторону гор большое движение было, искали кого-то. Короче: всякий раз, когда в неположенное время выпадают слишком обильные снега, лучше на восток поглядывать и крепче за оружие держаться. Потому что обычно, даже если армия границу не пересечет, то уж небольшие-то группы обязательно. Жгут, убивают, насильничают… Ничего хорошего от такого снега не жди.

– Может, случайность? – тихо спросил Дебрен. – Два подтвержденных случая причинно-следственной связи нетипичных снегопадов с движениями войск за несколько лет… Ну-ну…

– Не майся, – улыбнулась ему Петунка. – Мне уже сорок три. Так что вроде бы верно. Один случай за двадцатилетие с гаком. Только и раньше так бывало, а редкость событий доказывает лишь то, что по грошовому поводу за столь мощные средства не хватаются. Нужны дорогостоящие чары, чтобы на сотнях квадратных миль снежные метели устраивать. Я думаю, это делается исключительно по княжескому приказу…

– Так ты меня приняла за бельницкого разбойника? – расчувствовался Збрхл. – Ах ты, горюшко мо… то есть мне ужасно жаль. Но чтобы меня с теми паршивцами перепутать… Не иначе как из-за жизни в постоянной опасности. Йежин говорил, что грифон твоего отца убил. Ты говоришь – невестку. Животных вырезают, горшки бьют… Истинная кара господня. И никто не попытался навести порядок… Так, говоришь, сорок лет и… А не выдумываешь? – Он неуверенно улыбнулся. – Я имею в виду возраст. Вы с Лендой как сестры выглядите.

– Благодарю, Збрхл, – бросила Ленда слегка огорченно, но без злости.

– Спасибо, медвежонок, – покраснела Петунка. – И все же лучше больше не пей. Я могла бы быть ее матерью.

– Э-э-э, преувеличиваешь! – Ротмистр на мгновение оторвал немного дурной взгляд от трактирщицы. – Сколько тебе весен, коза?

– Сто тридцать, – буркнула Ленда, криво усмехнувшись.

– Тридцать? – недослышал он. – Ну, видите? Я же говорил, Петунке должно было тринадцать быть, когда она на свет ребенка, то бишь козу, произвела. Явная чушь.

– Почему? – воспротивился Выседел. – Девице «Л» было именно столько, когда она… э-э-э… сошлась. К тому же не в первый раз.

Дебрен беспокойно глянул на Ленду. И правильно сделал. Глаза у нее стали узкие, кошачьи.

– Господин Йежин, – сказала она тихо, – если это какие-то глупые шутки, которых я не понимаю, то вам лучше бы…

– Спокойнее! – Петунка почувствовала, что еще чуть-чуть – и вдовство ей обеспечено. – Йежин, ручаюсь, последний человек, способный над кем-нибудь издеваться. – Она не очень весело улыбнулась. – Просто я запретила ему произносить это проклятое имя. Конечно, не тебя он имел в виду. Тебе должно было бы быть не сто тридцать, а двести пятнадцать лет. Потому что княжна Ледошка, чтоб пес наклал на ее могилу, подложила нам ту свинью, которую ты видишь, в году 1249 – м от Рождества Махруса. Будучи тринадцати лет от роду.

– Ледошка? – Ленда заморгала. – Княжна?

– Бельницкая, разумеется. Все они известны были своей распутной натурой. Мать княжащего сейчас Гвадрика, к примеру, родила паршивца, когда ей было одиннадцать с небольшим. Каким местом бабы из их паршивого рода думают, я не стану за столом говорить.

– Кажется, ты их не любишь, сестра, – медленно проговорила Ленда. – За обычаи или, может?..

– И за то, и за другое. – В синих глазах Петунки блеснули кристаллики льда. – За то, что мерзавцев рожают, нападающих на нашу страну, убивающих, насилующих, и за то, что еб… ну, трахаются бессовестно, не думая о последствиях. За семь поколений моих матерей и бабок, которые два столетия свое колесо на хребте таскали потяжелее этого, – указала она на прислоненную к стойке святыню с реки Йонд. – За то, что за семь поколений всего три женщины из нашего рода мужей нашли, а из этих трех только одна первого ребенка родила в соответствии с божьим наказом, то есть зачатого чреслами законного мужа.

Что-то сверкнуло в ее глазах, дрогнуло и тут же исчезло под длинными ресницами. Несколько мгновений она глядела на стол.

– Ты, насколько я понимаю, – восьмое поколение? – обеспокоился Збрхл.

Она, не ответив, потянулась за кубком бельницкого. Збрхл не решился возобновить вопросы, остановленный Йежином, который крутил головой и демонстрировал всем и вся руки с семью растопыренными пальцами. Збрхл, слегка растерявшийся, последовал примеру Петунки и схватил кубок.

– Простите. – Улыбка золотоволосой показалась Дебрену такой же прозрачной, как и остатки пивной пены у нее на губах. – Я редко вспоминаю те трагические события, так что чуточку… На чем мы остановились?

– На том, – начала Ленда, глядя куда-то в сторону, – что и в твоем роду с потомством…

– …были проблемы, – продолжил Дебрен. Пока что говоривший, может, то же самое, но совершенно другим тоном. При этом он постарался, чтобы его слова прозвучали мягко. И, кажется, успешно: Петунка послала ему почти теплый взгляд, Збрхл же и Выседел – подозрительные: обоснованные и никоим образом не связанные с бабушками госпожи Петунки.

– Интересно, откуда ты сколько знаешь об этом…

– Ленда! – бросил он резко. – Госпожа Петунка, продолжайте. У Ленды… ну, вам, думаю, незачем объяснять, почему у нее отвратительное настроение.

– Незачем. Кстати: в такие дни ты должен давать ученице больше свободного времени и больше… средств. Молчи, Йежин, – успокоила она мужа, пытающегося понять, в чем дело. – Заканчивая извинения: из этих семи поколений и тридцати женщин – я имею в виду только тех, кто от крови Петунелы Проклятой, а всяких там племянниц, своячениц, свекровей упускаю, – трагически погибли большинство. А овдовели все без исключения. Если соблаговолите – это я тебе говорю, Ленда, – вдовством считать потерю мужика, с которым делят ложе. Некоторых партнеров по жизни теряли по причинам, лишь косвенно связанным с грифонами, но большинство сгубили старогродец и его летучая компания. Бабок, впрочем, тоже. Разница в случае бабок состояла в том, что когда женщина из нашего рода доживала до наследницы и уже старой была, Доморед ввел неписаный закон, в соответствии с которым хозяйка погибает лишь после того, как становится бабушкой.

– Ему нужно было твердо знать, что род не оборвется, – догадался Дебрен. – Неглупо. Но немного рискованно. Дети, как известно, часто умирают, не дожив до года. На месте грифона я бы подождал, пока не родятся двое-трое…

– О чем ты говоришь? – подозрительно глянул на него Збрхл. – Какое отношение грифон имеет к смертности новорожденных?

– Дебрен, – пояснила Петунка, – будучи чародеем, мгновенно понял, о чем речь. Все мы живем под сильнейшим проклятием. Мы, женские потомки Петунелы, и наш трактир. – Она едва заметно улыбнулась Збрхлу. – Так что прости меня, медвежонок, за то, что я пожелала, чтобы твои яйца сгнили. Когда снег повалил, я была уверена, что пришла моя пора. А когда ломающаяся крыша грохнула… Ну я и ляпнула, не подумав. Прости.

– Э-э-э, – махнул он рукой. – Если б у солдата от всякого грубого слова неприятности начинались, то он не только первого боя, но и первого месяца в армии не пережил бы. Да, – покачал он головой. – Вот первого месяца в особенности.

Петунка нахмурилась. Дебрен только теперь заметил, что брови у нее удивительно темные для блондинки. Губы тоже были ярче, чем можно ожидать. Он подумал, что в мойне, если как следует поискать, нашлось бы кое-что еще, кроме березового веника, воды, камней и мыла.

– Не стоит этого недооценивать. Здесь у нас проклятия – дело серьезное, так что может и такое слово, случайное… Впрочем, ближе к делу. Ну, значит, так сложилось, что морвацкий король в 1249 году умер преждевременно и…

– Как для кого, – проворчала Ленда.

– …и трагически. Оставив двух сирот…

– С осложнениями от маримальской болезни, – продолжала Ленда (правда, вполголоса).

– Повторяю: двух сирот…

– Бычков по семнадцати весен, крепеньких, как туры, захваченных врасплох неожиданностью отцовской смерти.

– Да уж! Кто б мог предположить, что старый козел именно в борделе надумает трахаться, когда в его распоряжении была вся взятая приступом Бельница, сожженная и разграбленная.

– Ленда! – умоляюще бросил Дебрен.

Петунка поблагодарила его теплым взглядом.

– Трагедия началась с того, – продолжала она, – что королевичи были близнецами. Вдобавок первородными.

– Обычное дело в таких случаях, – заметил ротмистр. – Я слышал, что у знати такое решается запросто: тому, кто первым у матери промеж ног выскочил, повязывают бантик на локте. Этот и наследует как более ловкий и боевой. Король должен был локтевой метод знать. Правители частенько гормонами в династической политике пользуются, потому-то у них близнецы часто и рождаются. У их жен, значит.