Текст книги "Где нет княжон невинных"

Автор книги: Артур Баневич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 34 страниц)

– Не иначе как тебе нетопыриная моча глаза щиплет, – бросила с седла простуженная и хлюпающая носом, но по-прежнему бодрая Ленда. – Это было в сказке, которую сочинил мэтр Сапек из города Ладьи. В Семикнижии о ведьмаке Геральте. А здесь у нас реальный дорожный указатель, на котором черным по белому написано – дорога, на которой выворачивает. – Она подняла голову, глянула на небо. – Хе, прелестно! Дорога, на которую возвращаются. Похоже, кто-то, как и мы, на эти летающие паскудства нарвался. Дьявольщина, такие мерзости беспрепятственно над дорогой летают… Я понимаю – разбойники. Понимаю – лесной высью.[3]3
  придуманное автором существо, высасывающее кровь.


[Закрыть] Но чтобы с лёта, биологическим оружием, которое даже армии использовать запрещено…

– Оружием? – забеспокоился Збрхл. – Биологическим?

– А ты думаешь, зачем здесь объявление повесили? Не потому ж, что у какого-то пьяного возницы желудок расстроился. Не иначе, как о тех мерзопакостях предупреждают.

– А по-моему, – простонал пристегнутый к щиту и подвешенный между двумя конями Генза, – дело в том, что здесь окочуриться можно. То есть вывернуться наизнанку.

Ленда вздохнула, нахмурила брови, на которых уже появились зачатки волосков. Она пыталась пробить взглядом мрак, прочесть накарябанную кое-как надпись. Потом неуверенно произнесла:

– Дебрен, у тебя все еще то зрение? Ну, то, языческое, везиратское? Теммовидение?

– Термо, – поправил ее Збрхл. – Не теммовидение, а термовидение. Тут нет ничего общего с их антифеминистическим верованием. Даже наоборот. – Он осклабился. – А, Дебрен? Хе-хе…

– Дебрен! – Ленда почувствовала, что здесь что-то не так. – Почему он ржет?

Потому что мне, – выручил магуна ротмистр, – припомнилось, для каких целей один знакомый чародей такое тепловое видение применил. Э-эх, – вздохнул он, – применил парень, ох, применил…

– Хватит, – буркнул Дебрен. – Я не скоро приведу глаза в порядок. Что бы на доске ни написали, у нас одна дорога. Конь, – он указал носком башмака на оттиск копыта, – далеко не убежит, Гензу трясти нельзя, а вас надо в тепло поместить, потому что я тут воспаление легких чую.

– Нетопыриная моча легкие жжет? – пробормотала как бы про себя Ленда. Збрхл засопел и, не придумав ничего лучшего, еще раз хватанул обухом бердыша по столбу дорожного указателя. После первого удара снег осыпался, и обнаружились три таблички. Две нормальные, указывающие дороги на Румперку и Золотой Откос, и третья, над содержанием которой они дискутировали, указывавшая в сторону бельницкой границы. Теперь, после Збрхлова удара, табличка перестала указывать на Бельницу и повисла острием к земле.

– А ты б лучше помолчала. – Дебрен бросил на девушку хмурый, очень быстрый взгляд. – Не Збрхлу, а тебе давно надо бы под периной лежать. Ты вся горишь.

– Перина? – На лицо ротмистра вернулась ехидная ухмылка. – Жар? Ну-ну, мэтр…

– Дебрен? О чем он?

– Ни о чем, – отрезал магун. – Беспалицевый шок. Кончай болтать, Збрхл, смотри лучше. От нас кровью на милю несет, пес его знает, кого этот запах еще может притянуть.

– Ты чувствуешь, как кровь?.. – Ленда беспокойно заерзала в седле, покраснела. По правде-то, она слишком озябла, чтобы на ее лице даже при дневном свете можно было заметить что-нибудь, кроме слабенького румянца, но для того, чтобы возвратить глазам нормальное зрение, требовалось гораздо больше времени, чем на заклинание, и Дебрен по-прежнему видел не то, что следовало. К тому же нечетко: степень цветоделения упала на целый порядок, и мир, приятно цветной, выглядел так, будто смотришь сквозь оконную пленку.

– Э-э-э… я воспользовался метафорой. – Дебрен чувствовал, что она не поверила. – И книжным знанием. Где-то я читал, что маленькую рану этакий, к примеру, высыс издалека…

– Мэтр, – прервала она официальным тоном, – не могли бы мы перекинуться парой слов наедине?

– Нет. – У сложностей со зрением была та положительная сторона, что он не видел ее лица. И смог позволить себе небольшую бестактность.

– Но я настаиваю, – сказала она с упором.

– Поболтаем, когда сыщется краешек крыши над головой.

– А если не сыщется? До самой смерти будем искать, так, что ли?

– Ну, может, коня поймаем. Тебя пересадим, удалимся втроем – ты, я и конь – и поговорим в сторонке. Сколько захочешь. Разве что и присутствие коня тебе мешает? Тогда разговор должен быть кратким, потому что не думаю, чтобы ты долго ухитрилась на ветке висеть. Хоть и не в силке.

– На ветке? – заинтересовался, кажется, от лица всех, Збрхл. Но зубы ощерил только он. – Хе-хе… Что-то мне видится, нам и впрямь надо как можно скорее на передых встать. Потому что вам здорово приспичило. Обоим. – Дебрен и Ленда разом раскрыли рты, однако он не дал им слова вымолвить. – Не конфузьтесь, голубочки, никакой это не срам. Я солдат, а солдат со всех точек зрения понятливее простого кашееда и знает, как крепко в человеке природа отзывается после яростной рубанины. Вполне нормально, что в нем просыпается потребность продолжения рода, когда старуха около его башки косой крутит-вертит. Впрочем, касается это не только людей. Помню, однажды я после сечи без трофеев остался, потому что мой жеребец, мать его разэдак, так крови нанюхался и страха, что за первой же кобылой помчался и две мили гнал, не обращая внимания ни на шпоры, ни на удары по башке. Хорошо хоть, кобыла была дракленская, то есть противной стороны, а то меня еще и под суд могли бы отдать за то, что якобы с поля боя удираю. А так только другие кондотьеры смеялись, что, мол, дурной Збрхл за старой клячей помчался, даже без седока и в драном чепраке, пока нормальные люди, как полагается, трупы обирают.

– Ты же орден получил, – простонал из-за девичьей ноги Генза. – За активное преследование врага. Но по правде-то, – согласился он, – медный. Одна честь, выгоды никакой.

– Наш разговор, – сухо бросил Дебрен, – куда-то в сторону уходит. Мы же не о Лендином сраме… Тьфу, чума… Запутали вы меня всяким вздором. А просто Ленде какое-то время нельзя ходить. Гензу нельзя то подвязывать, то отвязывать, потому что с позвоночником шутки не шутят. Мне нельзя тащить Ленду, потому что у меня раны… ну, на спине откроются. Вот откуда тема веток взялась, Збрхл, а не из-за каких-то там… Поэтому я предлагаю тему прикрыть. А то еще, глядишь, в азарте спора кое-кто спросит, почему, мол, занятие любовью у него ассоциируется с подвешиванием.

Он надеялся, что успокоил Збрхла. Однако ротмистр, хоть и был солдатом из плоти и крови, оказался недостаточно деликатным.

– А я, понимаешь, вспомнил, как ты баронессу Ронсуазу просвещал относительно антиподной любви.

Дебрен мысленно выругался и, пообещав себе не раскрывать рта до утра, двинулся по дороге, с которой не возвращаются. Или на которой выворачивает. Он не собирался проверять, какая из версий реальнее. Конечно, можно было еще раз запустить в дело шарик магического света, но магун предпочел не рисковать. Ленда, вместо того чтобы корпеть над рунами, могла заглянуть ему в лицо. Уже сейчас она уставилась ему в спину. Он ощущал это так же четко, как памятки от когтей нетопыря.

К счастью, она по примеру чародея плотно закрыла рот. В глухой тишине, нарушаемой лишь скрипом снега и позвякиванием оружия, коротенькая колонна из двух пеших и двух искалеченных, связанных в пару коней углубилась в пущу.

Двор не походил ни на хозяйство кмета-отшельника, ни на дом лесника, ни на охотничий домик вельмож. Сломанная балка коновязи чересчур длинная, перед крыльцом – два корыта, большее из которых заросло, а колодец аккуратно прикрыт крышкой. Несмотря на темноту, окутавшую окруженные лесом строения, было видно, зачем их возводили.

– Ну, хвала Махрусу! – Збрхл, не колеблясь, сошел с дороги. – А-то у меня уж в животе насмерть засохло. Эй, господин трактирщик! Иди сюда! Гости зовут!

В ответ раздался лишь шелест. Огромный пласт снега сорвался с крутой крыши дома и сполз на более пологий навес крыльца. Дебрен хотел что-то сказать – но не успел. Что-то протяжно заскрипело, и значительная часть навеса свалилась на двор вместе со снегом.

– Прекрасно, – прохрипела съежившаяся в седле Ленда. – Единственная крыша в округе, так он взял ее и раздолбал, болван морвацкий. Хорошо хоть никто здесь не живет, иначе…

– Пошел вон, уродина! – донесся из дома приглушенный женский окрик. Приглушали его скорее окованные ставни, нежели робость и мягкость. – Чтоб у тебя яйца сгнили! Ах ты, курий сын, на насесте заделанный! Вот выйду да как дам тебе по твоей клювастой морде!

Збрхл остановился, привычно стянул бердыш с плеча. Дебрен, все еще сражавшийся с термовидением, заметил, что серия ругательств отнюдь не сползла по нему, как снег по крыше.

– Что ты сказала, баба? – рявкнул красный от злости Збрхл. – Мать мою курой называешь? Дерьмо и вонь, а ну возьми свои слова обратно, потому как я человек современный и прогрессивный! Бабе могу приложить с таким же успехом, как и мужику!

В доме сделалось тихо.

– Осторожнее! – прошептал с трудом приподнявшийся Генза. – Чтоб меня болтом продырявило, если это не боровая ведьма! У обычной бабы таких зенков быть не может!

Ленда, неуверенная в эффективности своих действий, прижала ему ступней грудь, удержала на щите-люльке. Далеко ходить ей не пришлось: щит был укреплен между гнедым, на котором она сидела, и спотыкающимся конем Гензы.

– Лежи, – проворчала она. – С тобой хуже, чем я думала. Где ты ведьму увидел? Не говоря уж о глазах…

– У Збрхла после оспы совсем мало рябушек осталось и все под бородой! – бросил возбужденно Генза, снова пытаясь сесть. – Их и днем не разглядишь-то, а уж ночью… Это чары! А ну дай-ка арбалет!

– Ведьма, не ведьма! – махнул бердышом Збрхл. – Я бабы не испугаюсь! Слышь, старуха?! А ну вылезай! С метлой, на метле… как тебе хочется! Я уже к паскудам-летунам привык, не боюсь! Давай вылазь!

– Збрхл…

Дебрена прервал скрежет засова. На крыльцо вышел невысокий мужчина в кожухе, накинутом на ночную рубашку. Он выглядел своеобразно в рыцарском шлеме с наносником, нахлобученном на ночной колпак, босой и с алебардой. Позади него светился каганок, и даже ослабленный глаз видел выражение лица хозяина. Он трусил.

– Оставьте нас в покое, добрые люди, – проговорил он глухим голосом. – Добром советую. Потому что ничего не получите, а потерять можете. Мой младший в оломуцких конных лучниках служит, а первородный на чудовищ ходил. Потому и я в военном искусстве понимаю. Я не говорю, что всех ваших уложу, но половину – точно, не будь я Выседел. Так что подумайте, стоит ли ссориться.

Збрхл вежливо подождал, и только когда стало ясно, что алебардист закончил, он равнодушно одной рукой махнул крест-накрест своим двуручным бердышом. Дебрен услышал, как хозяин с трудом сглотнул слюну. И как чуть дальше вздохнула женщина. Однако лучше всего, разумеется, был слышен свист рассекаемого бердышом воздуха.

– Оломуцкая конница, – бросил Збрхл, – штука говенная, это во-первых. Ежели вы сына под такие скверные знамена отдали, значит, вы такой же вояка, как я, к примеру, арфистка. Это, скажу я вам, во-вторых. В-третьих, же…

– …половина наших уже полегла, – подхватил его слова Дебрен, отпуская узду гнедого и направляясь к трактиру. Женщина, выглядывавшая из-за плеча Выседела, подняла таганок. – Так что уж простите, что потревожили, но нас беда заставила. Эти вот два наших спутника ранены. Господин ротмистр крикнул чуточку громковато, потому что промок, а мороз жуткий. Пробирает. Вот милостивый государь Збрхл криком и разогревается. Он не собирался рушить крышу. Поэтому я предлагаю всем отложить оружие и побеседовать спокойно, как и подобает цивилизованным людям. Что ни говори, мы с вами живем в средневековье – эпоху терпимости и уважения к ближним. – Проходя мимо ротмистра, Дебрен слегка разочаровался, видя предостерегающе поднятую алебарду. – Ну и экономической рассудительности. Сразу видно, что вы, господин трактирщик, человек просвещенный, апеллируете к расчетливости, так посчитайте сами, стоит ли гостей железом встречать.

– И обзывать родительниц курами, – добавил Збрхл.

Дебрен задержался перед ступенями, ведущими на крыльцо. Неподалеку от алебарды. Первой наградой за риск было ощущение тепла на одеревеневшем от мороза лице.

Женщина вышла из-за спины мужа. Единственное, что Дебрен понял сразу: они были семейной парой. Лицо женщины выражало точно то же, что и лицо мужчины: страх за близкого человека. Ну и она все время держалась за него, даже когда выдвинулась вперед, подняв каганок.

– Это девушка? В портках?

– А что? – донесся из мрака вызывающий, хоть и искаженный простудой и хрипотой голос. – Вам не нравится современная мода? Здесь, в зачуханной провинции, все еще благоденствует ранневековье? Да? – Было ясно, что Ленда намеревается продолжить речь, но, к счастью, подвело горло: ее одолел кашель, и она ограничилась тем, что сплюнула. Дебрен усмотрел в глазах хозяйки что-то близкое к усмешке.

– Это недоразумение, – произнесла трактирщица громко и чуть вызывающе. – Я приняла вас за другого, господин… судя по инструменту, дровосек. Простите. Я не имею ничего против вашей матери. Ну, разве что она могла бы получше детей воспитать. Хоть и в лесу прятала.

– Петунка… – простонал трактирщик.

– Что – Петунка? – уже совершенно уверенная в себе, подбоченилась трактирщица. Дебрен мимоходом отметил, что для женщины в соку у нее под ночной рубашкой удивительно стройная фигура. Сама рубашка, не прикрывавшая даже колен, была выткана из чего-то тонкого и мягкого, тоже довольно странного для лесной бабы. – Кто в постояльцы просится, к тем я как к постояльцам и отношусь! И правду в глаза говорю, как привыкла! Не учи меня содержать трактир, потому как я в отличие от тебя эту профессию с молоком матери впитала.

– Жаль, – бросил Збрхл, – что она, пока ребенка сиськой кормила, столько огурцов, капусты и прочих овощей ела.

Какое-то время все тупо глядели на него. Наконец тишину нарушил удивленный голос Гензы:

– Так бабы же ничего другого есть не хотят, когда у них живот из-за дитятки растет. Ты забыл, как тебя Здренка за малосольными гоняла, когда тяжелой ходила?

Ротмистр покраснел. А может, побледнел – Дебрен, все еще мучимый термозрением, не был уверен.

– Не сравнивай Здренку с этой… – Збрхл удивил магуна, вовремя прикусив язык. – Моя Здренка сердцем и устами чистый мед источала, а не кислоту и яд, как некоторые! Что за паршивая местность, дерьмо и вонь! Если б не знать, что мы уже в Морвацком королевстве, я бы поклялся, что мне очередная языкастая бельничанка попалась! Нетопыри, потом какой-то клювастый летун, теперь эта баба проклятия на срам наводит! Что со здешней страной деется, Махрусе упаси?!

– Нетопыри? – Трактирщик снова сглотнул.

– Летун? – Хозяйка, слишком легко одетая для декабрьского мороза, обхватила себя за плечи.

– Грифон, – буркнул Дебрен, быстро глянув вниз, где тонули в снегу босые ноги женщины и на косточках приятно округлых лодыжек поблескивали одинаковые золотые цепочки. – Полосатый, с головой орла. Так мне кажется, – закончил он медленнее, заглядывая хозяйке в глаза. – Это вам о чем-нибудь говорит?

Она ответила не сразу.

– Если уж вас сюда принесло, так лезьте внутрь. Как бы там ни было, но это все еще трактир.

Выседел, вздохнув с видимым облегчением, приставил алебарду к стене, шире отворил дверь. Может, от этого стало чуть больше света, а может, просто зрение у Дебрена слегка прояснилось. Так или иначе, лишь теперь магуну удалось прочесть висящую над входом вывеску: «Где нет княжон невинных».

С крыльца дверь вела в уставленную столами комнату. По сравнению с холодом на дворе здесь было достаточно тепло, а побеленная печь слева и камелек справа обещали, что тепла будет еще больше, однако Дебрен направился на второй этаж. Осадный щит с лежащим на нем Гензой тащили втроем, так что сложностей не ожидалось. Трактир, хоть и старый, был построен с размахом – лестница широкая, рассчитанная на большое движение.

– Пустовато, – заметил Дебрен на повороте лестницы.

– Когда-то тут было шумно, – вздохнул Выседел. – Но с некоторых пор у нас эта… как ее, сучью мать… А – рецессия![4]4
  экономический спад.


[Закрыть]

– Ну, это многое объясняет, – загудел идущий сзади, а потому скрытый под щитом Збрхл. – Ничто так сильно не мешает предпринимательству, как избыток набожности. В нашей профессии те же проблемы. У вас святоши гостей распугивают, а от нас требуют…

– Мэтр Выседел говорит о рецессии, а не о процессии, – прервал его Дебрен. – Ты бы снял кольчужный капюшон.

– Э, какой там мэтр… – Выседел погрустнел еще больше. – Еле-еле диплом получил, да и то, по правде сказать, заочно. – Он вздохнул. – Крепко нас эта рецессия придушила. Ни на что денег не хватает. Да и не уедешь никак.

– Так частенько случается с предпринимателями, – невесело пробурчал ротмистр. – Помню, как-то раз на целых три года какой-то мозговой мор на владык напал, и никто не воевал ни с кем. Начиная с барона и выше – сплошь одни, дерьмо и вонь, пацифисты. Так я чуть с голоду не подох. А наш единственный…

Он не договорил. Они вошли в мансарду, в непроглядную тьму. Дебрен ступал на ощупь, а перед его мысленным взором стояла белая от снега и бледная от обиды Ленда. По настойчивому требованию магуна она осталась у крыльца, в седле. Когда отвязывали щит, он подумал, что хозяйка составит ей компанию. И ошибся: Петунка Выседелова то ли замерзла, то ли застеснялась, что полуодета, – в любом случае скрылась за кухонной дверью, прежде чем он успел что-то сказать.

Чума и мор! Дебрен высматривал первые человеческие поселения, словно потерпевший кораблекрушение матрос – остров; ему казалось, что он ухватит свою удачу… Мечта сбылась, но теперь вместо мягкого блеска он увидит в глазах Ленды жесткость и холод.

– Я что-то должен был сказать… – Слишком темно, чтобы увидеть, морщит ли трактирщик лоб, но то, что он усиленно чешет кудлатую голову, помогая тем самым своей памяти, не вызывало сомнения. – Проклятие, на кончике языке вертится… Мне ведь только что Петунка… – Он перестал чесаться, нащупал засов. – Сюда, уважаемый господин. Думается, эта каморка будет в самый раз. Маленькая, уютная.

Дебрен, к которому на середине лестницы вернулось нормальное зрение, двинулся вперед – и ударился лбом о притолоку. Да так, что из глаз искры посыпались. Свой угол щита он не отпустил только потому, что остальные застряли, когда сворачивали в узкую дверь.

– А, вспомнил! – обрадовался Выседел. – Я должен был сказать, чтоб вы головы берегли. У нас трактир исторический, еще в ранневековье построен, а известно, что в те времена экономика развивалась медленно, да и люди были коротышки. Вот потому тут и низковато для современного человека, который порой вымахивает и в сажень с лишком. Вы, к примеру, госпо… ну, господин гражданский, должны быть повнимательнее.

– Господин магун, – представил Дебрена Збрхл. – Что это было? Гукнуло, как тараном по воротам… Генза? Уж не щит ли? Ты цел?

– Ага, – страдальчески подтвердил шитоносец. – Но я снова прошу, чтобы вы позволили мне ходить самому.

– Ну а коли он чародей, то и внимательным быть не надо, – еще больше обрадовался Выседел. – Я слышал, даже самый глупый чародей во тьме лучше филина видит.

– Замолкни, Генза! Ну так что там так гукнуло? Эй, господин трактирщик, не очередной ли это кусок исторического здания отвалился? Вы нам об истории не говорите, скажите лучше правду о техническом состоянии вашей постройки. Потому что, если она нам на головы свалится, то нассать мне на ее древнюю историчность. Я лучше на гумно спать пойду.

– Э-э-э… ну, чего вы, господин военный? Это такое крепкое здание, что страх сказать. Наверное, мыши… А что касается… поссать, так я как раз вспомнил, что Петунка просит на двор выходить. У нас нужник есть, удобный, аж страх берет. И ходить в него не страшно, потому как двор частоколом обнесен, никакое животное или другая тварь не притаится, чтобы того, кто по нужде пошел, цапнуть.

Дебрен, мысленно ругаясь на чем свет стоит, шаг за шагом втащил всю компанию в комнатку. К счастью, здесь было оконце, и слабый свет, отраженный от заснеженных деревьев, худо-бедно освещал помещение. Ему удалось уложить щит на постель, не опустившись в глазах хозяина до уровня глупейшего из самых глупых чародеев.

– Что вы о нужниках и нуждающихся в них толкуете? – поморщился Збрхл. – Я от обезвоживания падаю, а он мне нужники рекламирует… За что вам диплом дали? Вместо пива вы гостям о моче?.. Этому вас учат? А может, ты, Выседел, адреса перепутал и не в том цехе обучался?

– Да что вы, господин! У меня пергамент есть с печатью, на ней пивная кружка с вертелом и пучком соломы перекрещиваются, потому как и на оказания ночлежных услуг я тоже получил права… Но вообще-то верно, – вздохнул он, – и не знаю, что на меня нашло. Не иначе, как из-за этой вони. Мочой тут несет, или мне кажется? – Збрхл, откашлявшись, быстро выбрался в коридор, как бы давая Дебрену место у лежанки. – Моя Петунка – жуткая чистюля, наверное, поэтому. От мыла нюх обостряется: а она в мойню гоняет, да еще и два раза на неделе, а ежели на нее охота найдет, чтобы… – Он не докончил. – Э-э-э… так я уж…

– Хочу вас попросить, – мягко, но решительно прервал Дебрен, – чтобы вы обогрели эту комнату. И еще хотя бы одну. Но ту действительно как следует. Девица Брангго перемерзла, и ей необходима приличная комната.

– Девица? – Выседел вроде бы удивился.

– Гензу надо чем-то укрыть. Мы перекусили бы.

– И выпили, – быстро добавил Збрхл.

Выседел хотел что-то сказать, но явно не знал, с чего начать.

– Кстати, вы упоминали о мойне. У вас собственная?

– Э?.. А… конечно. Я ж говорил: исторический трактир был жутко приличный. Конечно, есть. Только…

– Может, позже. Моя… ученица, – Дебрен наконец решился, выбирая из нескольких вариантов, – ожидает в седле. Простите.

Хозяину вроде бы полегчало. Дебрен догадался о причине. И не рассчитывал на то, что вопрос о грузе если не свинца, то все же металла, долго останется без внимания. Он добился только отсрочки. Если госпожа Петунка не успела завершить туалет и вернуться в столовую.

Он спустился вниз и облегченно вздохнул. В сочащемся из камелька свете не блестели золотом ни тщательно расчесанные и взбитые волосы хозяйки, ни цепочки на ее изящных щиколотках. Он успел выскочить на крыльцо и захлопнуть за собой дверь. Петунка оставила катанок на подоконнике, поэтому он сразу же наткнулся на взгляд Ленды.

– Прости, княжна, – слабо улыбнулся Дебрен. – Но это позвоночник… Я не мог…

– Я ведь тебя просила, – сказала она тихо.

– Про?.. А, да. Не называть тебя так. Прости.

– О разговоре наедине.

Он спустился с крыльца, взялся за узду гнедого.

– Знаешь, о чем я хотела поговорить? – скорее утверждающе, чем вопросительно сказала она. Но и уверенности в ее словах тоже не было. Если б он поднял брови, она бы ему поверила. И почувствовала бы облегчение.

«Так сделай это! Ведь тебе ничего не стоит. Шишка, которая как раз начинала вырастать из-за недостатков ранневековой экономики, выше. Не заболит. Это так просто. Сделай это».

– Я знаю. – Он удержал взгляд на ее лице. Она удивила его: у нее не дрогнул ни один мускул. Она не начала вдруг рассматривать лапти, стены или небо.

Стало больно.

– Ты читал мысли или просто?.. – Ее голос сравнялся бесстрастностью с выражением лица, но, чтобы докончить, ей не хватило выдержки. Возможно, потому, что она была больна, ослабла и не могла сдержать дрожь.

– Когда-то я говорил тебе: читать в мыслях непорядочно, трудно и неприлично. – Он подумал и добавил: – А в отношении тебя я не хочу проявлять непорядочность.

– Странно понимают порядочность в районе Думайки. – Она уже не дрожала, но все равно укрылась за щитом язвительности. – Похоже, подвешивание женщин на деревьях там считается верхом любезности. Причем в лесах, богатых летучими, а значит, обитающими на деревьях чудовищами.

Он не сумел сдержать усмешки.

– Ну, чего дыбишься? – буркнула она. Попробовала отодвинуться подальше от стоящего у стремени Дебрена, но гнедой был утомлен и не хотел шевелиться.

– Я рад. – Она засопела, и это лучше слов говорило о том, что она думает об идиотах, находящих повод для радости в таких обстоятельствах. Дебрен намотал вожжи на коновязь, вернулся к левому стремени и пояснил: – Глаза у тебя становятся кошачьими.

– Не поняла? – Она была так удивлена, что не пыталась ничего сделать, хоть он поднял обе руки.

– Позлись перед зеркалом, тогда поймешь. А теперь пошли. Пока мы одни.

– Хочешь меня в каморке спрятать, чтобы хозяев не пугать? Весьма разумно. Но если ты такой умный, то надо было Збрхла прислать. У тебя же раны на загривке открываются, когда ты слишком толстых девок на спине таскаешь.

– На загривке? – Несколько мгновений оба недоуменно смотрели друг на друга, после чего Дебрен быстро сменил тему. – Ну, коли о Выседелах речь… Я сказал, что ты моя ученица.

– То есть… ведьма? Ну что ж, благодарю покорно. Хотя вряд ли они поверят. Один мой знакомый чароходец, не помню который, сказал, что старовата я для ведьмы.

– Ленда! – Он умоляюще взглянул на нее. Поздно. Ленда уже оседлала любимого конька и понеслась, получая горькое удовлетворение от собственных слов.

– Конечно, нет таких законов, которые нельзя было бы обойти. Мало ли, что баба старая и не годится для учебы? Если у нее есть другие козыри, то хрен с ней, бабе хуже, не мэтру. Что мешает дурную подучить, она ж серебром платит? Ах, прости. Такому, как ты, академически образованному, наверное, можно только золотом. Известны подобные случаи, хоть, признаюсь, чаще это касается престарелых мальчиков, которым тридцать стукнуло, а у них ни доспехов, ни монашеской рясы, да и для торгашества головы слабоваты. Ну, так их богатые папочки в чародейскую школу силой суют, чтобы они полными-то глупцами не выглядели, а отцу позволили в корчме дитятком ученым похвастаться.

– Ленда, может быть, мы…

– С девкой проблема потому сложнее, что от ведьмы требуется в два раза больше, чем от чародея. И даже такие простолюдинки, – она указала на дом, – знают, что, ежели девушку в учебу не отдать, когда у нее молочные зубы выпадать начинают, то она ничего не добьется. Тогда, видя престарелую ученицу, которая за мэтром книги и черного кота носит, люди начинают зубоскалить. И правильно делают, ибо она либо глупа, либо болезненно самолюбива, либо фантазерка, либо, что еще хуже, феминистка. Долго перечислять – и чем дальше, тем для девки хуже. А уж хуже всего для такой, которая кота и книги к убогому платьишку прижимает. Потому что спросят бывалые люди, чем же эта голодрань учителю-то платит? Тем, что портянки штопает?

– Ты сама видишь, – поймал он момент, когда Ленда замолкла, чтобы набрать воздуха, – не получится у нас на два слова-то в лес заскочить.

– А пошел ты…

– Не потому, что мне наши беседы не нравятся, просто после того, что было на мосту, я совсем дохлым хожу. Ни одному чародею ты портянок не штопала, вот тебе и кажется, что для магуна взять такую… – он замялся, – здоровую девку на руки, прохаживаться с ней по заснеженному бору и забавлять рассуждениями касательно равноправия – это все равно что раз плюнуть. Я тебя разочарую. Нам сплюнуть значительно легче.

– Ты хотел сказать «вульгарную».

– Я хотел сказать «крупную», – признался он. – Прости, я действительно не то слово подобрал. Так как – позволишь себя отнести?

– Сама дойду. – Морщась, она перенесла ногу над конской шеей. – У меня совести не хватает твою, как ты выразился, дохлость усугублять.

Дебрен сделал шаг вперед, положил руки ей на бедра.

– Прежде чем ты пнешь, – тихо проговорил он, не глядя вверх. – Тебе уже раз отрезали ногу – думаю, не потому, что медикам в голову такая фантазия взбрела. Так что не будь глупой козой, не брыкайся, а позволь тебе помочь. – Она глубоко вздохнула, но какая у нее при этом были мина, он поглядеть не решился. – Я буду обследовать Гензу, зондировать позвонки. Воспользуюсь случаем и осмотрю твои ноги. Обещаю, что, если не найду ничего плохого, больше носить тебя не стану.

Он ждал. Рук не убрал, но поскольку, кроме густо залатанных штанов, их разделял еще и металл, Ленда не сделала ничего, чтобы изменить такое положение.

– Извини! – Тон не был покорный, просто она говорила тихо, но все равно он невольно поднял голову. Извиняющаяся Ленда Брангго? Конечно, она прикинулась, будто не заметила его удивления. Это было легко: она смотрела куда-то вверх и в сторону. Наверняка не помышляла о том, чтобы ее профиль походил на те, что чеканят на монетах: гордые, властные и хмурые. Но именно таким он его видел. – Пожалуй, и со мной легкий беспалицевый шок случился. Голову тебе ерундой забиваю, когда речь идет о жизни. – Она слабо улыбнулась. – Насколько я тебя знаю, ты силой трактир занимать не собираешься? – Дебрен не ответил, пораженный тем, что она читает его мысли. – То есть или мы убедим хозяев угостить горстку голодранцев, или нам придется слать на морозе?

– Мы не…

– Конь Гензы захромал, а на моем княжеский знак. Никто его не купит. Так что же у нас из заменителей звонкой монеты остается? Арбалет Гензы? Латы ротмистра?

– Сама видишь. В худшем случае…

– Нет, Дебрен. В самом худшем-то я еще больше ослабею и помру у костра, из-за чего никому хуже не станет. Но я не допущу, чтобы по моей вине кто-либо лишился остатков надежды. Возможно, ты не знаешь, но у Збрхла это самый худший сезон в жизни. То, что он вез в шкатулке, должно было почти целиком пойти на выплату долгов. И на то, чтобы детям голод в глаза не заглянул, если отца в очередной поход из дома вытащат. Уже сейчас он из-за меня попал в беду, а ты еще хочешь, чтобы он без оружия остался. Тебя только то извиняет, что ты в армии не служил. А я – служила и знаю, какое дерьмовое жалованье получают те, кто в одних лаптях нанимается.

Он усмехнулся. Она вроде бы рассматривала края вывески, но как-то это почувствовала. Потому что обозлилась еще прежде, чем он заговорил.

– Я знал, – буркнул он. – Ты цапаешься с ним как кошка с собакой, а на самом деле…

– Ничего ты не знаешь, – фыркнула она.

– Там, на мосту…

– Ничего, – повторила она. – Ты не поверишь, но на том, другом, мосту через Вюрну, том, от штурма которого Збрхл медицинскими фокусами выкрутился, – так я там на собственном горбу одного куммонца тащила, так уж сложилось, что мне довелось в одном строю с язычниками против орденских стоять. Я как заразы этих желтых псов ненавижу. Насмотрелась на Сопредельи на их работу, наслушалась женского плача. Но под Вюрной мы как союзники смерти в глаза глядели, потому я как союзник себя и вела.

– Не ровняй Збрхла… Он пиво хлещет, не кумыс.

– И ясира не берет? Верно. Цивилизация – это цивилизация. Ясно дело, приятней, когда насилуемой восьмилетке дюжина насильников по-свойски морвацким пивом в лицо пышет, а не кобыльим молоком. А когда под конец забавы ножичком милостиво по горлу чиркнут, то это тоже лучше, чем веревку на шею накинуть и в языческие страны погнать.