Текст книги "Где нет княжон невинных"

Автор книги: Артур Баневич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 34 страниц)

Збрхл промолчал. Просто убрал руку с бедра Петунки и взял в ладонь ее маленькие пальцы.

Дебрен повернулся и, бредя по колено в сугробе, подошел к углу дома.

– О чем ты спрашивал?

Он не оглядывался.

– О замостниках. Придут ли, помогут ли грифону.

Он взобрался на поленницу, смахнул снежную шапку с чего-то, что напоминало белый нарост снега, прилипшего к зубчатому хребту частокола.

– Подушка? – недоверчиво спросил Збрхл. Дебрен осмотрелся, соскочил с поленницы, снял с ветки яблоньки покрытую снегом тряпку. Ударом руки вернул ей внешность кафтана с капюшоном. Жесткого, как доска. – Во что она играет, дерьмо и вонь? Петунка, вы, случаем, не пили вдвоем, пока я спал? Что-то я не вижу здесь никакого смысла.

– Петунка. – Дебрен отодвинул Збрхла от трактирщицы, положил руки ей на плечи. – Это важно, постарайся… Она взяла что-нибудь еще? Ты вообще-то дала ей платье или как?

– С болью в сердце. – Она старалась, но получалось у нее не очень. Винокуры из Денгизы знали свое дело. – Я его на тряпки держала. Скверный покрой, коричневое, как монашеский наряд, и молью побитое. Я просила, чтобы она взяла другое, объясняла, что это ей не к лицу… Но разве с такой договоришься? Уперлась, как…

– Она взяла что-нибудь еще? – повторил Дебрен.

– Из одежды? Ну, портянки. Но это еще вчера.

– Портянки с платьями не носят, – похвастался знанием моды Збрхл, отставил топор, наклонился, сунул руку в сугроб.

– Глупый ты, – пожала она плечами. – Она как раз… А впрочем, когда шла спать, о платье разговора не было. Видать, ей Дебрен что-то неприятное об одежде сказал, вот она перед рассветом вскочила и за помощью прибежала. Дрянной вы народ, мужики. Вроде бы смеетесь над бабской суетностью, а стоит одеться неряшливо, так тут же пугалом обзываете.

Збрхл выпрямился. В руке у него был слегка закопченный арбалет. Оружие казалось целым, но от тетивы остались лишь два черных обрывка около канавок дуги.

– Ты уверена? – Дебрен крепче стиснул плечо Петунки. – А башмаки, кожушок, что-нибудь теплое? Из того, в чем она приехала, она сплела веревку. Ты наверняка дала ей что-то еще, кроме платья и портянок.

– Может, я и пьяная, – смело призналась Петунка, – но даже Роволетто не решался поучать меня, когда речь заходила об одежде. Хоть он и был художником.

– Я не о том…

– А она женщина опрятная, – не дала она докончить. – Я сказала – пусть берет что хочет. Она хотела платье, больше ничего. Если ты намекаешь, что потом она втихаря что-то стащила…

Дебрен оставил ее, снова забрался на поленницу. Мгновение спустя он уже был по другую сторону частокола. Пошло легко: сначала подушка защитила его живот от острых концов кольев, потом свисающая из-под нее портянка – от необходимости прыгать свысока.

Именно портянка заинтересовала выглядывающего из-за ограждения Збрхла.

– Кто-то здесь капитулировал, – поднял он белое полотно.

– Кто-то прыгать не мог. И снять не успел, – объяснил Дебрен. Он осмотрел поле боя, усеянное покрытыми снегом трупами. – Из них, кажется, тоже ничего…

Збрхл осторожно перелез через частокол и, не доверяя портянке, спустился по древку алебарды. Древко было длинное, поэтому прыгать пришлось невысоко, но все равно нога не выдержала. Ротмистр свалился в сугроб.

Под остатками крыши, прикрывающей крыльцо, свежего снега почти не было. Дебрен утратил иллюзии. Он по-прежнему стоял, тупо уставившись на оттиски ее ног, когда его охватил приятный запах подогретой женским теплом водки.

– Дурная девчонка. А ведь клялась, что внешность ей до задницы. – Збрхл бросил на Петунку удивленный взгляд, поэтому она пояснила: – Не видишь? Босиком по снегу бегает. Опять, видишь ли, ей, паршивке, стыдно платье с лаптями носить.

Ротмистр немного помолчал, глядя то на отпечатавшиеся в снегу следы босых ступней, то на Дебрена.

– Петунка верно говорит, – буркнул он наконец. – Посмотри там дальше: она действительно бежала.

Он был прав. Тропинка вновь, как и около куста, расходилась. По меньшей мере один раз Ленда не стала взбираться по ступеням и выбрала более длинный путь вокруг крыльца.

– Кошачьих следов не видно, – утешительно добавил Збрхл.

Дебрен проскользнул под поручнем, двинулся вдоль крыльца. Остановился около оторванной вывески. Всмотрелся в дверь. И в надпись. Уже настолько развиднелось, что прочесть ее было нетрудно, хоть чернила и были скверного качества, жидкие, а дверь – темная от старости. Если он несколько раз начинал читать заново, то не потому, что не мог дочитать до конца. Ленда была краткой.

Не люблю, не ищи, прощай, Ленда.

P.S. Он маленький и жалкий.

Он не заметил, как они оказались у него за спиной. Из беспалицевого шока его вывели лишь слова Петунки.

– Вот, извольте, – сказала она. – Еще и духи. Словно мало было забот.

Из-за стены, сквозь щель, на них поглядывал Дроп. Дебрен четко слышал скрежет коготков по полу.

– Духи? – удивился Збрхл. – Ты об этих каракулях? Духи, если уж берутся писать, так остроградскими рунами либо иероглифами из Дектурана. Я уж не говорю о подписи. У девки все в голове перепуталось, но по крайней мере на это ей ума хватило. Хоть, признаю, юмора я не понял. Что вы ночью вытворяли, Дебрен, если у нее так все в башке поперевернулось? Колдовали? Или, может, просто пива упились? А вообще-то где она свекольный отвар нашла?

– Это кровь, – бросил Дебрен. Подошел к двери, тронул пальцем руну «Л», поднес палец к носу, потом к губам. – С водой. В снегу смочила.

– Что смочила? Рану?

Дебрен не ответил. Внимательно посмотрел на шевелящую губами трактирщицу.

– Громче, – попросил он мягко.

Она сглотнула, неуверенно глянула на него:

– Я вам об этом не говорила, правда?

– О чем?

– Если б не орфография… – Она перевела взгляд на розовую надпись. – В то время иначе писали. Но кроме того… И еще кровь… Ты уверен, что это Ленда? Ну, твоя?

Он уверен не был. Знал вкус ее губ и запах ее пота. Но не имел случая ознакомиться с компонентами крови, мочи, мыла, ржавчины и растаявшего в руках снега. То есть, кроме снега, да – такая возможность у него была. Только он ее упустил. Как последний хам. И дурень.

Но он не знал, как объяснить это слишком пьяной Петунке и слишком трезвому Збрхлу. Тем более что было кое-что поважнее.

– Моя? – Он шагнул к трактирщице. – О чем ты?.. Моя? А чья же еще то?..

– Ну как же… ведь… княжна.

– Княжна?

– С тобой все в порядке, Дебрен? Боже, что вы там вытворяли? Она сбежала, ты полудурной. И все из-за ее пояса? Ты колдовал?! Черт побери, я не дура, видела же, что замка нет. Магия, да? Заклинанием заперт? А тебе так приспичило, что ты пробовал?..

– Позвольте узнать, о чем вы? – поинтересовался Збрхл.

– Какая княжна? – Дебрен пропустил мимо ушей и его вопрос, и все, что сказала Петунка. К счастью, она почувствовала, чем дело пахнет, и ответила, пока он не решил применить силу.

– Какая-какая? Ледошка, развратное семя.

Он тупо смотрел на нее добрые полбусинки.

– Ты же сказала, Ленда. Никакая не Ледошка, Ленда. Другая. А княжна…

Он сам почувствовал, как жалостно это прозвучало. Совсем как нытье маленького мальчика. Она мало что поняла, но теперь он отыскал нарождающееся сочувствие в ее глазах.

– Так она вошла в нашу историю, – сказала Петунка виноватым тоном. – Ледошка Лисичанка, по матери. Но я думала… думала, что у вас в Лелонии женщин с таким именем сотнями насчитывают.

– Ледошка? – горько усмехнулся он, если это вообще можно было считать усмешкой. – Ты бы и одной не нашла.

– Ты-то вот нашел, – пожала она плечами.

– Ленду. Никакую не Ледошку, а…

– И как будет уменьшительное от этого имени?

– Уменьшительное? – Он ошеломленно взглянул на Петунку.

– Дорма аж слюной исходила, только бы дочку Претокару подсунуть. Он желал девицу, а девичество ассоциируется с юностью. Поэтому в письмах она малолетку никогда Лендой не называла.

– Но «Ледошка»?! – Что-то в нем восставало против того, чтобы называть Ленду таким именем. – Так у нас никогда не называют! Лендя, Лендочка, иногда Лендуся…

– …ржавая сюся, – докончил Збрхл. Дебрен застыл с раскрытым ртом. Ротмистр пояснил: – У Вюрны я видел на овине такую надпись. Запомнил, потому что мой командор тогда жутко удивился. В тех краях, на пограничье, у лелонцев латы традиционно с Рыцарями Колеса ассоциируются. Если лелонец кого-то не любит, то говорят, что он скрипит или ржавеет. После оккупации куммоны, кажется, проволочной щеткой отчищали тех баб, которые с колесниками путались. Если б надпись на политику намекала, то местные проститутки могли б с перепугу цены поднять. Аморальность и так стояла низко, потому что мы в основном на голодранцев-куммонов наталкивались и добыча была никудышная. Но тут, к счастью, речь шла не о борьбе с… коллаборационизмом. Из деревни, кто живым остался, сбежал. Спросить было не у кого, но разведка бросила в дело все силы, поддержала себя чарами и установила, что надпись – дело рук лелонского конного лучника. Извращенца, который за овином бабу в латах, скорее всего маркитантку, подстерегал и любиться уговаривал. Она ему за подглядывание морду набила, вот он и отомстил. Вот что значит современная магия, – одобрительно покачал он головой. – По нескольким каплям крови да выбитым зубам всю историю прочесть! Хорошо, что надпись-то не рунами была сделана.

– И верно, хорошо, что не рунами, – заметила Петунка. – Видать, у чародеев с рунами проблемы. Лелонец из плоти и крови, – глянула она на Дебрена, – побывал за границей, ранневековые книги читал с их удивительной орфографией, а не сообразил, что речь-то о Лендушке идет. Только написанной через «е» с хвостиком, которое читается как «ен», и «о» со штришком – в произношении «у». Чужестранец эти значки, как правило, упускает.

Дебрен беспомощно пожал плечами, повернулся, снова взглянул на дверь.

– Она… Ну, та… Серьезно что-то такое?..

– Слово в слово. И тоже кровью. Только гораздо архаичнее. С «куцым».

– С чем? – не понял он.

– Ну, понимаешь… Вместо «маленький» она написала «куцый».

Дебрену даже не стало больно, хоть он и должен был почувствовать себя оскорбленным. Збрхл на свой манер тоже проявил деликатность.

– Молодые – что ни поколение все хуже и хуже, – покачал он головой. – Княжна вроде бы вредная, а гляньте, однозначно Претокара подрезала. А Ленда, хоть приличная девушка, сразу по трем измерениям Дебрена…

– Ничего она мне… – Дебрен прикусил язык.

– Уколола, значит, – пояснил Збрхл. – Я ведь знаю, что она тебе ничего… В латах ни один из вас не ходит. Поэтому с тобой не случится того, что случилось с одним моим знакомцем из хоругви копейщиков, который тоже за овином, в спешке…

– Дебрен! – Петунка взяла чародея за бессильно повисшую руку. – Ты ей что-то сделал? Или, может, она тебе? Мы люди простые, так что нечего… – Он посмотрел ей в глаза. – Знаю, что трудно. Мне тоже было нелегко говорить обо всех этих насилованиях… Но тут речь идет о жизни. Она куда-то помчалась босая. В дырявом платье. Если мы быстро ее не найдем, то ее мороз и без помощи грифона…

– Она в лаптях, – сказал Дебрен тихо.

– Откуда ты можешь знать? В разведке у колесастых ты не служил. – Она тронула туфлей плохо видный, но четкий след ступни. – Она босая бежала. Махрусе сладчайший, до чего ж закомплексованная бедняжка… Снаружи – ежик, а внутри – истинный студень. Знаешь, почему она так упорно по снегу лазит? Потому что ей, вероятно, какой-то кретин сказал, что ноги у нее слишком большие. А какой-то другой кретин не стал сто раз повторять, что прежде-то всего они красивые.

– Какой-то кретин, – он слегка пожал плечами, – знаком с ней, если как следует посчитать, самое большее сто клепсидр.

– Откуда ты знаешь, что в лаптях? – деловито спросил Збрхл. И осмотрелся. – Следы-то совсем замело.

Он говорил об усеянном трупами дворе, а не о крыльце.

– Потому что портянки она на веревку не пустила, хоть они были бы поудобнее. И только дурак бегает в одних портянках, когда под рукой есть обувка.

– Ну, слишком-то умной ее не назовешь, – заметил Збрхл.

– А портянки, – договорила Петунка, – мы вовсе не обязательно засовываем между ногами и туфлями.

Збрхл пропустил ее слова мимо ушей. Двигаясь вдоль следов, он добрался до пролома в частоколе. Перелезая над остатками раздолбанных столбов, Дебрен избавился от всех иллюзий.

– Да-а, – буркнул ротмистр, – слишком умной ее не назовешь. Вроде бы продуманный план, третья портянка, подушка, чтобы живота не покалечить, а о дыре забыла. Ну эта беготня по кругу… Истерия, ничего больше. Мне это известно. Здренка, бывало, тоже в овин или сад сбегала, стоило нам поссориться. Хорошо хоть, коза кожух не взяла. А-то полезла бы дальше, заблудилась и замерзла. А так – злость выветрится, замерзнет и вернется.

– Вернется, – ощетинилась Петунка. – А ты собираешься просто задницу греть, пока…

– Сначала надо поговорить, – отрезал он.

Они пошли к двери. Дебрен только теперь увидел вторую Лендину тропу, идущую в глубь двора. Тропа начиналась как раз от двери. Рядом со снежной бабой. Дебрен – несколько поздно – заметил, что к трем уже привычным шарам Ленда добавила сосульку. Большую – но, видимо, поменьше под рукой не нашлось. Сосулька, воткнутая в нижнюю часть самого нижнего шара, явно была направлена к земле. Все ясно. Там, у фасадной двери, у девушки кончилась кровь, но не злость.

Снова болело не так, как должно бы.

Они проскользнули в комнату, но Збрхл не собирался баррикадировать вход.

– Если она где-то во дворе, – указал он на снежную мглу и скрытую за ней постройку, – то наш крик услышит. Беда в том, что и грифон тоже. Она вышла затемно, он мог ее прозевать. Возможно, о ней и не знает. Начнем кричать, догадается и…

– Я пошел, – сказал Дебрен со спокойным отчаянием.

– Никуда ты не пойдешь.

– Ты не можешь мне запретить.

– Могу, – заверил ротмистр. – По праву сильнейшего. И более опытного. Светает, Дебрен, а мы не в пути. То есть у нас война. Я не встревал, пока речь шла о чарах и переговорах, но сейчас… Я достаточно долго воюю, чтобы, не подумав, устраивать рискованные маневры.

– Я должен ее найти. Отодвинься.

– Нет. – Они скрестили взгляды, одинаково холодные, одинаково решительные. Удивленный и слегка протрезвевший Дебрен отступил на шаг. Збрхл сбавил тон. – Знаю, что ее… Но думать ты должен мозгами, а не тем, что у тебя в портках. Если она жива, то глупостью мы ей только навредим, а…

– Если жива?

– Скорее всего ничего с ней не случилось, – быстро сказал ротмистр. – Никто ничего не слышал, а такую, как Ленда, беззвучно и дракон бы не прикончил. К тому же она остерегалась, если трижды дом обошла и бердыш взяла. Последуй ее примеру. Не дури. Лучше подумай, что могло ее заставить выйти. Куда и зачем.

Дебрен уже давно только об этом и думал.

– Откуда мне знать? – буркнул он.

– Она написала, что у тебя… – Петунка тактично замолчала. – Она – баба дерзкая, но без причины ничего подобного бы не написала…

– Стало быть, есть причина, – бросил он сквозь зубы. – Это моя проблема. Возможно, и ее тоже. Но не ваша. Отойди от двери, Збрхл.

– Чихать я хотел на Дебреновы размеры. – Ротмистр бросил на золотоволосую злой взгляд. – Да и на эту дурную соплячку тоже, если она ему за его доброе отношение дала пинка в такое место… Неблагодарная.

– Ленда не написала бы ничего подобного без особо важной причины, – тихо сказал магун. Отыскал взглядом оставленную бутыль, хлебнул крепкого. – Петунка, ты женщина. Скажи: почему она так поступила?

Он спрашивал серьезно, а она серьезно и долго размышляла. Наконец ответила:

– Я вижу три причины. Либо ты так же жестоко задел ее гордость и… Нет, подожди, не так же, а в десять раз сильнее. Она не тупая деревенская девка. В ней слишком много деликатности, чтобы сразу уж так… Во-вторых… погоди, что я хотела… Ага, если не месть, то обыкновенная… правда. Она честно и открыто сказала: не любит, прощается, советует тебе не тратить время на поиски, потому что это ничего не даст. И приводит конкретную причину: сексуальная несовместимость сторон. Возможно, она слабовата в этих делах и боится, что из-за твоей… хм… куцости не сможет стать матерью или попросту не сумеет жить без чувственных утех. Я склоняюсь ко второму: потому что начитанность в ней видно, а пояс кое о чем говорит.

– Какой пояс? – не понял Збрхл.

– А третья причина? – спокойно спросил Дебрен.

Она ответила не сразу. Вначале долго и многозначительно глядела на ротмистра. Глаза были грустные и трезвые.

– После того как я похоронила Роволетто, сердце у меня еще дважды крепко билось. И всякий раз виною был человек, которого грифон одной бы лапой… Поэтому я их прогоняла. Что-то такое есть в нашем воздухе, потому что, если я кого… то и он меня. Всегда взаимно, черт побери… Вот и приходилось мне грубостью, чтобы они меня наглостью или разбойничьими приемчиками не сразили. Да и мне нелегко было подлость за подлостью такому учинять, когда сердце само к нему рвалось, и я аж ногами сучила, чтобы…

– Петунка… – Дебрен бросил испуганный взгляд на неподвижного Збрхла.

– Иначе я не умела, поэтому – как нарыв, раскаленным ножом… В мойне, как бы случайно, с новыми розгами, потом похоть из бедняги выдавить рукой, только б решимости хватило… А под конец, когда у него временно любвеобильность обмякнет, высмеять его за… малые размеры. Один так до конца не верил, пришлось выйти к гостям и там при народе добавить ему стыда… Оба уехали, искренне меня возненавидев. Ну, я поплакала, переболела, да и они пережили. А Йежин… Вначале я его нисколечки – сами видели, какой он был. Ну а потом мы уж так сжились, что когда любовь пришла, то я не сумела… Впрочем, если говорить о… размерах, то Бог его за недостатки вознаградил. Вы не поверите… И вот пожалуйста. – Она поглядела на покрытое полотном тело. – Я убила Йежина.

Наступила тишина. Хромая поступь Збрхла показалась в этой тишине такой громкой, словно кто-то колотил тараном, плеск наливаемого пива ассоциировался с наводнением средней силы.

– Вы разговаривали, – прервал молчание Дебрен. – Что она сказала?

– Собственно, ничего, – пожала плечами Петунка. Збрхл потягивал пиво. Или делал вид, что потягивает, чтобы явно и прилюдно не грызть кубок. Они по-прежнему не глядели друг на друга. У Дебрена промелькнула мысль, что нож, которым Петунка пользовалась для вскрытия нарывов, был дьявольски тупым. – Попросила платье. И Йежина поцеловала. Ничего не сказала, просто наклонилась и… Я думала, потому что он уже едва-едва…

– И это все?

– Я послала ее поискать платье. Нельзя было Йежина одного в таком положении оставить. Да. И еще сказала, где у меня доченькины вещи. И чтобы она себе пеленку взяла. А она…

– Пеленку? – Збрхл наконец-то оторвал зубы от кубка. Но на Петунку еще не взглянул. – Дебрен? Она что, и вправду в положении? В этом все дело? Об этом вы?.. Дерьмо и вонь, надеюсь, ты не сказал ей, что время неподходящее и чтобы она другую Серославу поискала?!

– Серо… – Дебрен понял. Грустно улыбнулся. Необидно. – Нет. Это не то. В жизни бы…

– Тогда зачем она пеленки брала?

– Не брала, – поправила Петунка. – Я же не сказала, что брала. Она сказала, что ей достаточно портянки и что-то вроде… ну, она б еще одного Збрхла убила.

– Еще раз? Меня? – удивился ротмистр.

– Она себе под нос бурчала, я толком не расслышала.

– Что она еще о Збрхле говорила? – прервал Дебрен.

Петунка опустила голову. И, кажется, немного покраснела.

– Да так… ничего серьезного. Пустяки… Бабский треп.

Дебрен подождал немного, но не дождался.

– Я стараюсь ее понять, – пояснил он наконец. – Если пойму, почему она убежала, то, может, угадаю куда. И может, догоню, пока ничего дурного не случилось. Пожалуйста, Петунка, помоги мне.

– Она сказала, чтобы я его берегла, – пробормотала та, ни на кого не глядя. – Чтобы не думала, что мы всего-то лишь несколько клепсидр… что он совершенно чужой, бродяга, голодранец, что я ничего о нем не знаю. Говорила, что она однажды так же вот одного в мир пустила и с тех пор подушку то слезами орошает, то грызет. И что прежде чем я приму решение, надо его здесь хотя бы до вечера придержать, в сердце его вслушаться.

– Что? – Збрхл от изумления опустил руку с кубком, остатки пива вылились на штаны. – Ленда тебе такие вещи?..

– Она хотела, чтобы я пообещала, что его не отпущу, – продолжала Петунка. – Чтобы у нас было время, и мы сознательно… Ну и вообще подождали, посмотрели, потому что, может, грифон подохнет, ведь тот капалин-то… И что, если грифон сдохнет, так, может, и мост… Потому что, говорит, Дебрен – лгун; ему нельзя верить в то, что у них нет ничего общего. У моста и грифона. Проверь, говорит, держится ли все еще мост, и только потом отказывай Збрхлу, если уж…

– Она настаивала, да? – спросил Дебрен, хмуря брови. Петунка кивнула. – Тогда я, пожалуй, уже знаю, о чем шла речь в записке. Чертова интриганка! Боялась… что мы за ней помчимся, вот и ударила по моему самолюбию, куцым обозвала и болваном, а тебя на Збрхла науськала.

– Но зачем? – с бессильной злобой проворчал ротмистр.

– Она пыталась веревку снять, – вслух рассуждал Дебрен. – Шум, потеря времени, и все-таки… А кафтан не взяла. Дьявольщина… кафтан! Зачем он вообще?.. – Чароходец повернулся, глянул на того, кто с самого начала таился в глубокой тени. – Дроп! Ты тогда вылетел с ней. Она кафтан специально сняла и повесила? Чтобы утром, когда выбежим?.. Нет, погодите… – Он забыл о птице. – Если она сквозь дыру лезла, то ведь и кафтан могла забрать.

– А может, она не собиралась – в дыру-то? – подсказал Збрхл.

– Когда мы за конем шли, каждый, кажется, верил в перемирие. – Дебрен невидящими глазами всматривался в нахохлившегося в углу попугая. – Может, надеялись, что обойдется, мы спокойно вернемся, и, как прошлый раз, кому-нибудь понадобится по нужде выйти, тогда караульный его просто так, не спросив, выпустит. Збрхл привык, что она в кусты ходила, хотя кругом волколаки. Он выпустил бы…

– А этого не видел? – Ротмистр показал, чего именно этого. – Волколак – одно дело, а летающий кошкин сын… Возможно, я б и выпустил, но как следует поговорив. – Он замолчал. – А ты не подумал, что… ну, что у нее моральность… того… упала? На войне так бывает. К тому же она женщина. Мойня, перина, мужик под боком, мы тут постоянно о траханье и родах треплемся… Может, в ней просто-напросто бабий инстинкт заговорил? Затосковала по спокойной жизни, по дому, детям? Не так уж она и молода, самое время… А то, что здесь происходит, – не ее дело.

– Думаешь, струсила? – назвал вещи своими именами Дебрен. Смог. Не заболело. Он не ожидал многого от Ленды Брангго. Хотел только, чтобы она жила.

– Возможно. – Збрхл тоже волнения не проявлял. – А может, наоборот, пошла, потому что такая смелая. Она же бердыш взяла. Наверное, для того, чтобы в случае чего лучше обороняться, а может, сама грифона ищет. Дерьмо и вонь, не знаю! Странная она. Ничего тебе не скажу, но, похоже, в голове у твоей Ленды не все как следует по ниточке уложено.

– Пожалуй, и верно, – согласился чародей.

– Если в бой, то должна в штанах, – заметила Петунка. – Баба – не баба, в бой в штанах ходят.

Дебрен некоторое время смотрел на нее, потом согласно кивнул. И слабо улыбнулся.

– Ты права. И, кажется, я знаю, почему она кафтан не взяла.

– Запаниковала и забыла? – догадался Збрхл.

– В платье издалека видно, что женщина. Больше возможности, что грифон не помешает…

– Оскорррбррение! – прервал его гневный выкрик из угла. – Сборрррище крррретинов! Оскоррррбитерри! Бабохульники!

Никого он особо не обидел, но удивил всех.

– У тебя что, клюв расклеился? – усмехнулся ротмистр. – Так, может, скажешь нам…

– Морррдой в ведррро, – прервал его злобно, с обидой Дроп. – Ясный пррриказ.

– Это ты мне? – ощетинился Збрхл. – Мордой в?..

– Пожалуй, себе самому, – удивленно сказал Дебрен. – Насколько я понимаю, Ленда приказала ему держать клюв на замке.

– Пррррравиррьно ррррассуждаешь. Хоррерррра.

– Холера? – повторила Петунка, подбоченившись. – Но говорить не хочешь, потому что честное слово дал? Так?

– Пррравда.

– А ты не подумал, дурак в перьях, что девушка может погибнуть? Немедленно говори мне все, иначе…

– Врррражда до смерррти, – жалобно заскрипела птица. – Рраздеррка. Ужасные угрррозы. И пррриказ. Верррность тррррадицией охррраняется. Рррродовой. Пррррадеды…

– Ты не упоминала, что они разговаривали, – прервал его Дебрен, снова обращаясь к хозяйке.

– Потому что они и не разговаривали! Он и звука не издал.

– Тогда как же дал слово? – Дебрен нахмурился. – Дроп?

– Советовать запррррещено.

– Дебрен тебя не о советах спрашивает, – буркнул Збрхл. – Очень нам твой куриный ум нужен…

– Морррвацкий грррубиян.

Ротмистр направился к птице. Петунка схватила его за локоть, остановила.

– Погоди… – В синих глазах необходимость думать боролась с алкогольным дурманом. – Что-то тут… Это, как говорится, стреляные воробьи. Все, весь их попугаичий род.

– Давненько я никому из них морды не бил, – процедил сквозь зубы Збрхл. – Пусти, Петунка, и я за полбусинки…

– Дуррррная Ррренда, – заскрежетал Дроп. – Спасать грррубияна. Пррекррасной трррактирррщице крррретина сватать…

Дебрен подошел ближе, присел перед попугаем, заглянул под гневно встопорщенные совиные брови.

– Куда она пошла? – спросил он тихо. – Ты знаешь, правда? Кафтан на яблоньке… Ты был рядом, когда она его снимала. Тогда она велела тебе поклясться? – Дроп кивнул. – Но в чем? О чем ты не должен говорить?

– Сррово! – напомнила птица.

– Она погибнет, – еще тише сказал Дебрен. – Ты не понимаешь? Грифон убьет ее.

– Рррриск умеррренный, – заверила птица, честно глядя ему в глаза. Потом отвела взгляд. – Грррифон рррыцаррственный. Трррактирррщицу прресрредовать инстрррукция удерррживает. Посторрронних… – Он несколько мгновений искал слова: – К посторррронним курррам относится терррпимо.

– Что значит сватать? – напомнил о себе Збрхл. – Ленда? Меня? О чем он?.. Петунка?

– Не знаю, – вздохнула та. – Знаю только, что от дедов-прадедов дропы у грифонов в советчиках ходили, а грифонам никогда от этого пользы не было. Мерзавец он и насильник, к курам вовсе не по-рыцарски относится, но он не глуп. И в Ленду влюблен. Поэтому я думаю, что если он ее выпустил, а сейчас говорить не хочет… так, может, знает, что делает.

– Умерррренно, – с горечью бросила птица.

– Сомневаешься? – ухватился за возможность Дебрен. – Тогда почему?

– Пррриказ! Стрррашная угрррроза. Раздеррка.

– Значит, не скажешь? – проворчал Дебрен. Дроп молчал, глядя на него несчастными глазами. – Что делать? Я беру коня, Збрхл. Поищу ее.

– Ты с ума сошел, – сказал ротмистр.

– Ленда еще больше. – Дебрен наклонился к седлу. – И грифон против меня. Если я уеду, ему незачем будет на трактир нападать.

– Если ему важен ты, то он и на Ленду не нападет. А если не ты, то нас по очереди… Нет ничего глупее, чем дробить силы перед боем. Оставь коня.

Дебрен перебросил седло через спину верхового коня, занялся подпругой. Конь его не любил, злился, не хотел стоять спокойно. Стук копыт заглушил звуки шагов. Когда Дебрен повернулся лицом к дому, Петунки уже не было.

– Где она?

Збрхл осмотрелся, выругался, забыв об оружии, прыгнул к задней двери. Только теперь, когда он действительно спешил, было видно, как сильно у него покалечена нога. Да, пожалуй, и все остальное. Когда Дебрен, схватив на бегу алебарду, догнал его за порогом, трактирщица уже брела по снегу посреди двора.

– Петунка! – рявкнул Збрхл. – Возвращайся, дурная баба!! Бегом!!

О диво, она послушалась. Только когда все трое забирались под прикрывающую дверь крышу, Дебрен заметил, что в глазах трактирщицы нет никаких признаков растерянности.

– Возьми, – протянула она ему облепленный снегом музер. – Нельзя с голыми руками…

– Ты выбегала за этим дерьмом? – Збрхл был настолько зол, что и сам забыл о необходимости возвратиться в дом. – Рискуешь жизнью ради какой-то детской пукалки? Дура набитая!

До нее, кажется, дошло. Она опустила голову, как напроказивший ребенок. И подняла брови.

– Что это? – указала она на белую фигурку.

– Я, – буркнул Дебрен. – Кажется, ясно, что она имела в виду.

– Снежная баба, – пожал плечами ротмистр.

Петунка проигнорировала обоих. Присела, погладила снежного человечка по голове. Потом неожиданно дала ему пощечину. Удивительно, но вместо того, чтобы лишиться головы, баба лопнула сверху донизу.

– Сами вы бабы. Снежные. Думать надо, – удовлетворенно отметила она, вытаскивая виновницу катастрофы. – Истеричка, да? Неблагодарная? – Она торжествующе взмахнула добытой из остатков снежных шаров палочкой. – Ты спрашивал о надписи, Дебрен? Ну так я, пожалуй, знаю, что она имела в виду.

– Не?.. – Збрхл тактично ограничился ударом по сосульке древком алебарды.

– Вполне понятный намек, – указала она на останки снежной бабы. – Любой мужик взъелся бы. Даже грифон, ручаюсь, не усомнился бы, поняв, что имела в виду разъяренная девка. И она думала, что Дебрена эта картинка крепко огорчит.

– Ну и?..

– Не понимаешь? Она двух зайцев одним махом убила. Во-первых, грифон ее не сожрал, потому что имел основания считать союзницей. Никто так не умеет ненавидеть, как разочарованная любовница. А во-вторых, Дебрен, несомненно, стал бы на снежной бабе свою злость вымещать, а значит, и палочку нашел бы. Если б Ленда ее просто у порога оставила, Пискляк мог сюда явиться раньше нас и украсть, а с другой стороны, спрятанную мы просто сами б не нашли.

Дебрен неуверенно посмотрел на нее:

– Ты считаешь, что та надпись на дверях…

– У чародеев, – усмехнулась Петунка, подавая ему волшебную палочку, – крепчайшие нервы. Их так просто не разъяришь. Она должна была сделать что-то такое, чтобы ты наверняка пнул снеговика. Умная девушка.

– Глупая, – высказал свое мнение Збрхл. – Умная бы в трактир с палочкой вернулась.

– Не могла. Ведь она его бросила.

– И скверная, – добавил ротмистр. – Ты же сама видела: Дебрену никакого дела до снежной бабы не было. Если бы не ты, она тут до весны б так торчала. Дрянь она, твоя Ленда. Ночью с бедолагой утехам предается, а поскольку он ее не очень-то порадовал, она утром его на двор отправляет с голыми руками.

– Ты что, белены объелся?

– Ага. Сразу было ясно, что за ней погонятся. Если б не мой ум, вы б уже добрый день у грифона в брюхе с капалином общались. Ты права, Ленда не дура. Должна была предвидеть, что так случится. И что? И ничего – подвергла риску его жизнь.

– Но она же оставила палочку? – сказал Дебрен.

– Чтобы не слишком совеститься. Ведь придется же ей в зеркало взглянуть. Если бабе так нужны постельные утехи, она без зеркала никак не обойдется. Дерьмо и вонь, а я ее считал…

Они вошли в трактир. Збрхл мигом принялся баррикадировать задний ход.

– Не верю, – покачала головой Петунка. – Немного снегом присыпало, вот и не видно, но посреди двора все перерыто. Ей пришлось здорово эту идиотскую палочку искать. На коленях ползать. А стоит ей только ногу согнуть, как слезы сами из глаз… И Пискляк мог ее сто раз убить. Она трусила, это видно. Пока могла, у дома держалась, как мы. А побежала искать. – Дебрен, не оглядываясь, рванул кол, запирающий фасадную дверь. – Она тебя любит, пусть даже и… куцего. Она любит тебя, Дебрен.