Текст книги "Где нет княжон невинных"

Автор книги: Артур Баневич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 34 страниц)

– Он не это имел в виду, – тихо сказала Ленда.

– Правда… иногда я что-нибудь ляпну, не подумав.

У Дебрена мелькнула грустная мысль, что все это вполне закономерно. Что от женских мозгов такие до боли однозначные заявления попросту отскакивают как мужицкие стрелы от хорошей бригантины. У него не было солидного опыта в этой материи, он был всего лишь любителем, который в лучшем случае мог сделать нерациональный вывод из двух ничего не решающих наблюдений. Правда, дело касалось не очень типичных женщин, но утешать себя этим он не мог. Реакции типичных его не интересовали. Знание тайников женской психики было ему нужно лишь постольку, поскольку это можно было применить к Ленде Брангго.

– Но если Дебрен говорит, чтобы ты уехал… то есть остался… нет, я верно говорю: мы будет голосовать за отъезд… Да? – Она посмотрела на Дебрена растерянными глазами ошеломленного подростка. – Я не запуталась?

– Сестра… – Ленда тоже выглядела не очень умной и лишь по сравнению с золотоволосой казалась такой деловой и сдержанной. – Он не совсем это…

– Хоррерррра! – Дроп недоверчиво крутил головкой, то укладывая, то поднимая украшающий ее хохолок. – Черррртовски ррромантично. Кррроме накррадывания в прррорроге.

– И кроме того, я дал слово, – быстро договорил Збрхл, у которого явно исчерпалась отвага. – Значит, я в любом случае не могу уехать. И обсуждать надо это, а не какие-то глупости. Да, так что же я хотел ска?.. А, да. – Почувствовав под ногами твердую почву, он снова сел на лавку. – Я придумал, как обойти правило ДТР. Я не верю, чтобы мужская линия этого прокля… то есть этого рода… ну, чтобы она тоже была для нас опасна. Ведь был же один Збрхл, который служил у Ганека III и не только живым вернулся, но с полной мошной. Так что меня случай с Выборином не убедил. Но чтобы быть спокойными, мы можем себя обезопасить.

– Как? – Петунка из охающего подростка вновь превратилась в зрелую, деловую, гораздо более притягательную женщину, хотя именно сейчас туман ошеломления в ее глазах сконденсировался и размыл синеву.

– Ты лишишь Вацлана наследства.

– Что? – Хозяйка очень быстро сообразила, что здесь не все ладно. – О чем это он, Ленда?

Однако та была уже на пределе. Ее взгляд, брошенный на Дебрена, не просто спрашивал о согласии или совете, но открыто требовал, чтобы на сей раз он взял груз на себя.

Прекрасно. «Премного благодарен, Ленда».

– Дебрен? – Петунка так же легко прочитала их немой диалог. – Ты можешь мне что-нибудь сказать?

По идее, он знал, что они к этому придут. Обольщался, конечно, но по-настоящему никогда не верил в то, что они договорятся и все трое без лишних вопросов присоединятся к его предложению. Поэтому успел подготовиться.

Ну и было кое-что еще.

– Я не хотел говорить. – Он едва заметно улыбнулся. – Во всяком случае, не сейчас. С нами еще слишком многое может случиться. Но коли уж мы так безнадежно застряли… Это не мое дело, однако вижу, что Збрхл… не совсем тебе безразличен. Он не простил бы мне, если б я смолчал, а с ним что-нибудь случилось.

– Ничего со мной не случится, – заверил ротмистр, однако никто не обратил на него внимания.

– Не финти, – бросила магуну Ленда. – Просто скажи ей. Ты только пугаешь беднягу.

– Меня напугать трудно, – проворчала Петунка.

Дебрен мысленно согласился с обеими.

– Вначале плохое, – вздохнул он. – У нас с Лендой нет уверенности, но многое, даже очень многое указывает на то, что в апреле 1407 года с твоей матерью случилось… ну, то же самое, что с тобой в ягоднике.

Збрхл бросил на него предостерегающий взгляд. Петунка даже не дрогнула.

– Кажется, я дала вам это понять, – сказала она спокойно. – Может, не совсем прямо, но…

– Да, знаю. «Иначе откуда бы взялись мы с Вацланом», – процитировал он. – Только тогда у нас было слишком мало камешков, чтобы сложить мозаику. Мы не знали… то есть Ленда не знала, что изображено на картине.

– Скажу один раз, – заявил Збрхл, – и больше повторять не стану: я не желаю, чтобы вы обвиняли Петунку в том, что изображено на картине. Не ее вина, что ее так грубо преследует проклятие. И нет причин публично…

– Есть, – оборвал Дебрен. – Если прошлое сцепляется с будущим, рану необходимо разбередить. Что же касается публичного обвинения – тут ты прав. Прости, Петунка. Я должен спросить, можно ли об этом говорить при Дропе и Збрхле. О Ленде я не спрашиваю, поскольку ей известно то же, что и мне. Хотя и ее можно отправить за дверь.

– Обойдется. – Петунка по-прежнему хранила спокойствие. – У меня нет секретов от присутствующих.

– Людей, – подсказал Збрхл, выразительно глянув на Дропа.

– Присутствующих, – повторила она с нажимом. – Не знаю, как с жизнью, но лицо мне Дроп от чертова нетопыря спас точно. За что, при всем моем бабском непостоянстве, я ему искренне благодарна.

Попугай надулся индюком. Збрхл умолк.

– У твоей матери, – продолжал Дебрен, – в апреле 1407 года было приключение с бельницким гвардейцем. Приключение, о котором, полагаю, она слишком много и с особым желанием дочке не рассказывала.

– Справедливо полагаешь.

– Ты вынудила ее своими вопросами об отце. – Петунка не ответила, однако было ясно, что попал он в точку. – Она сказала только то, что должна была. Время, место, человек. Никаких подробностей. Также, как ты Роволетто. Но Роволетто, кроме художественного дара, обладал еще и магическим. Место он нарисовал как на окографии: мечи, которых ты не упоминала, герб… Ты решила, что это заслуга магии и таланта, поэтому не стала забивать себе голову размышлениями над картиной.

– Короче, – попросила она.

– Прости. Магии и таланта, вероятно, было бы достаточно. Но твоя мать влезла со своими замечаниями и кое-что добавила от себя. – У Збрхла вытянулось лицо, однако он смолчал. Лицо насильника Роволетто никак не мог извлечь из твоих воспоминаний. Герб – мог. Ты-то его не запомнила, но твое подсознание – да. А вот лицо – дело другое. Оно слишком молодое. Это лицо Гвадрика, но такое, каким оно было в 1407 году. – Петунка поняла сразу, и, вероятно, поэтому ее собственное лицо не изменилось, а осталось таким же, каким было: невыразительной маской, идеальной – и искусственной. – В 1406 году армии Старогуцкого Договора двинулись на Смойеед удушать феодальный переворот и нести братскую помощь смойеедскому народу. Тогда сильно запахло большой войной с Востоком, поэтому демократы мобилизовали крупные силы. Когда совройский контингент вышел из Лонско, чтобы вмешаться, Морвак вспомнил о нескольких спорных деревушках на пограничье и о каких-то старых долгах, возникших еще до установления республики. Самые крупные пессимисты предсказывали два нападения на Лонско: феодалов с востока и морваков с юга. Возможно, даже лелонцев. Неудивительно, что имели место серьезные военные приготовления. Я не очень уверен, но нечто подобное я видывал в западной Лелонии, тоже в демократические времена. Когда под Думайкой слишком крепко запахло куммонами, власти с радостью обратились за помощью к своим феодалам. Это не доказано, но думаю, что 1407 год был единственным, когда демократы могли доверить потомку бывших владык знаменитый меч предков. Да и то лишь потому, что ему предстояло драться за границей.

– Меч? – заинтересовался Збрхл.

– Бесяра Леомира, – пояснила Ленда. – Тот, с гербом, как на уринале Ганека Великого.

– И тот, который изобразил Роволетто, – дополнил Дебрен.

Петунка скрывала под маской спокойствия немалое изумление, поэтому он не остановился и продолжил:

– Ленда узнала оружие на картине. Все совпадает вплоть до выщербины на клинке. Не совпадает лишь время. В 1429 году самый тупой демократ не вложил бы ничего подобного в руки потомка княжеского рода. А в 1407 году даже самый тупой демократ не стал бы высылать против морваков армию со столбомужем на латах. Князя в родовых доспехах с бесярским мечом – мог… За одним князем легко присмотреть. Но правительство, которое позволило бы украшать форму национальной армии гербами бывших владык, мгновенно оказалось бы в совройской тайге с топорами в руках и невероятно завышенной нормой ежедневного лесоповала.

– Ты хочешь сказать?.. – Збрхл явно понял, потому что не решился договорить.

– Не хочу, – вздохнул чародей. – Но, пожалуй, должен. Ибо все указывает на то, что Роволетто скомпоновал картину, воспользовавшись двумя различными воспоминаниями. Матери и дочери.

Повисшая тишина была исключительно глубокой. Но гораздо более короткой, нежели предполагал магун.

– Итак, я – княжна. – Петунка поднялась с табурета. По-прежнему с маской вместо лица. – Надо же.

Збрхл и Ленда тоже вскочили. Возможно, из-за этой согласованности ни он, ни она не подбежали к золотоволосой.

– Я знаю, что ты чувствуешь… – начал Дебрен, быстро последовав примеру остальных и поднимаясь.

– Ничего ты не знаешь, – спокойно сказала Петунка. – Потому что я сама не знаю. Черт побери… Княжна… – Она в очередной раз изумилась, коротко хохотнув. – Жаль только, уже не невинная… Ну ладно. Я знаю одно: надо напиться. Где твоя бутыль, мишка? В комнате осталась?

Она ловко обошла их, поднялась по ступеням, скрылась за печью. Дебрен сделал два шага в ту же сторону.

– Останься, – проговорила Ленда.

– А если она что-нибудь с собой сделает? – всполошился Збрхл.

– Не сделает. – Дебрен пытался проигнорировать Ленду и обойти лавку. Она схватила его за локоть и резко добавила: – Справится. Она крепче подметки. Все они такие. Ни одна с жизнью добровольно не рассталась. Я знаю, что говорю.

– Ни хрена ты не знаешь, коза дурная! Даже имен не знаешь!

– Не знаю? – Она скривила губы в странной ухмылке. – Дорма, Ледошка, Мрачная Валь, Зармила, Амма… Какую ни возьми, или вся искалеченная ходит, или с испорченной репутацией после случившегося, зубастая и когтистая настолько, что без щита не подходи. Язви ее, как же я сразу-то не признала… Она даже лицом на Половчанку походит.

– Ты уверена?

– Из Аммы мученицу феодализма сделали, и на сотнях образов она если не рыдает, так страдает, руки заламывает. Но если забыть о дурном выражении лица, то черты…

– Я спрашиваю о покушении на собственную жизнь, – пояснил Збрхл.

– Это не в их стиле. В их роду и поэтессы случались, и убийцы, уж не говоря о распутницах. Но самоубийцы в истории не отмечены. К тому же прими во внимание, какую она кровь от матери унаследовала. Нет, ничего плохого она с собой не сделает. Самое большее – упьется.

Петунка не упилась. Вернулась с бутылью в руке, почти не держась за перила. Подошла к Збрхлу, который тут же поднялся со скамьи, молча вручила ему сосуд.

У Дебрена мелькнула мысль, что при этом они несколько мгновений выглядели как муж и жена. Настолько старые, чтобы понимать друг друга без слов, и достаточно молодые, чтобы она могла добавить к подарку тень улыбки, а у него увлажнились глаза.

Дебрен отдал бы год жизни за такое мгновение с Лендой.

– У тебя есть четыре повода, чтобы отсюда уехать. – Перилами она почти не пользовалась, однако содержимое бутыли сильно уменьшилось, и, вероятно, поэтому трактирщица не совсем удачно изображала самообладание. – Три дочери, которым нужен ты, и сын, который нужен тебе. Так окажи нам услугу и вместе с другими уезжай на заре.

– Уеду я, – опередил ротмистра Дебрен. Он поднял руку, положив ее на столб с несколько чрезмерным усердием. – Я переговорил с мозговиком. – Все серьезно посмотрели на него. – Вначале он прикидывался, будто его здесь нет, а сейчас вибрирует какой-то жуткой смойеедской староречью, но…

– Вибрирует? – тихо спросила Ленда.

Он мимолетно улыбнулся:

– Не на той частоте: в мойне был не он… Но самое главное мы друг другу сказали.

– Мой дом беседует с тобой? – спросила Петунка. – Позволь спросить, как ты сумел?..

– Он сопротивлялся, тогда я пригрозил, что сожгу его.

– Как Ленда? И он тебе поверил? Как грифон Ленде?

– Лжешь, – заявила девушка, усевшись по-теммозански, скрестив ноги. Сидеть так было больно, но серьезные разговоры нельзя вести, водя грязными ступнями по облицовке печи.

– Лгала ты. И этого глупому грифону оказалось достаточно. Но мозговик умен. И с телепатией знаком, поэтому я предпочитал быть искренним.

– Искренним? Ты снял камень с моего сердца. – Петунка продолжала улыбаться, и хоть причиной улыбки было содержимое бутылки, это не помешало ей оставаться привлекательной. – Пироманов я сразу же за дверь выставляю.

– Выставишь меня. – Он спокойно кивнул. – Но утром. Я спрашивал мозговика о проклятии. Что я могу сделать, чтобы снять его. Потому и припугнул.

– Что ты можешь сделать? – медленно повторила Ленда. – Ты один, насколько я понимаю?

– Знаю, мы это уже проголосовали. Я упирался, потому что были другие возможности, но поскольку все отпали… Ситуация такова: Збрхл не должен участвовать в стычке. Мне дом посоветовал отправиться на мост и…

– Ну и лжешь же ты…

– …и переговорить с крестьянами, – докончил он. – Нет, княжна, не лгу. Советовал переговорить. И даже приказывал. Потому что, говорит, они готовы явиться сюда и его сжечь.

– Он лгал, – не уступала Ленда. – Не забывай, это враг. Ты же сам утверждаешь: страшнее и грознее грифона. Почему бы ему не воспользоваться случаем и не отправить тебя на верную смерть? Одним противником меньше.

– Единственным, – поправил он. – Именно это я и пытаюсь вам сказать. Я спросил, кто-нибудь из нас может снять проклятие? Он не ответил, просто перечислил условия. Тон я воспринял как насмешливый, что неудивительно – вопрос был глупым. Ведь мы и не княжны, и не невинны. Поэтому я спросил, могу ли я хотя бы грифона прикончить. А он в ответ, что да, теоретически могу. Но именно я, поскольку без магии это никоим… И чтобы я получше подумал, потому что из-за отсутствия грифона он как страж проклятия вынужден будет применить другие средства. Худшие. А делать этого он не хочет, так как лично ничего не имеет ни против Петунки, ни против других, а пострадают-то они.

– Ну, теперь-то уж ты соврал…

– Самое большее, что-то ошибочно интерпретирую, – пожал плечами Дебрен. – Я же сказал – он плохо владеет староречью. Но одно я понял наверняка: он не желает нам зла. Просто делает свое дело.

– Скажи лучше, – Збрхл обвел стены пытливым взглядом, – действительно ли можно сукина сына сжечь?

– Мишка! – предостерегающе бросила Петунка.

– И второй вопрос, Дебрен, – отмахнулся ротмистр. – Ты уверен, что он разговаривал с тобой искренне? Не хитрил?

– Оба мы поклялись колесом страстей Господних.

– Дома на колеса плюют, – пожала плечами Ленда. – Другое дело, если б ты, к примеру, с телегой разговоры разговаривал. Хоть и она с большим уважением отнеслась бы к обыкновенному колесу с полудюжиной спиц.

– Мозговик – ранневековый. – Дебрен сделал вид, что не заметил издевки. – А Мешторгазий, хоть и магун, отличался повышенной набожностью даже для тех весьма религиозных времен. Да, Збрхл. Я уверен, что под присягой он говорил искренне. Поскольку доказал, что играет честно.

– Честно предостерег, что из разговора с крестьянами ни хрена не получится? – догадалась Ленда. – Потому что они тебя снова святой водой и кольями встретят?

– Он не пророчествовал и не предостерегал. – Дебрен последовательно придерживался тактики серьезных ответов на ее провокации. – Он здесь не для того, чтобы облегчать жизнь тем, кто пытается противодействовать последствиям проклятия. Он сам сказал это, пояснив, почему говорит то, что говорит.

– Он сообщил тебе, – криво усмехнулась Ленда, – очевидные истины, которые мы знаем и без него. Это старый как мир способ нейтрализовать наивных простачков.

– Возможно, – согласился Дебрен. – Возможно, я наивный, а болтовня о разговорах с крестьянами – подвох. Но одно я узнал наверняка.

– Что он боится огня, – с надеждой подсказал Збрхл.

– Что мозговик серьезно считается с возможностью моего успеха. Нашего, – тут же поправился он.

– Нашего, – нахмурила брови Петунка.

– Нашего, – повторил он, невесело улыбнувшись. – Я не сниму проклятия, а тебе чуточку недостает невинности – той, настоящей. Но если я верно оцениваю ситуацию, действуя совместно, мы серьезно увеличиваем шансы. На это уйдут годы, но по крайней мере есть шанс. Именно потому, что ты не девица.

– Ты хочешь… – Ленда побледнела, – ты хочешь с Петункой?..

– Поговорить. Один на один.

Она погасила лучины, но в железном ящике грулля – или, может, грилля – огоньки резво прыгали по полешкам. Висящее на крючке платье он заметил сразу.

И замер на пороге.

– Ты спишь?

– Лежу, – тихо сказала она. – Прикрой. Тепло уходит.

Он прикрыл дверь. Она была права, но теплее ему стало не поэтому.

Рядом с железной печуркой на табурете, вероятно, для того, чтобы утром не встречать хозяйку ледяным прикосновением, лежала трофейная одежда Ленды: рубашка, покрытые пятнами штаны, кафтан. Из капюшона, возможно, по недосмотру, выглядывал кусочек льняной ткани. Вероятно, такой же, которая в виде двух свежих портянок, засунутых в пару лаптей, виднелась серая из-под табурета. Дебрен был уверен, что видит третью, добавленную Петункой, портянку. Он, пожалуй, также знал, почему ткань лежит так, вроде бы спрятанная, но в то же время наверху.

– Не стой столбом, – буркнула Ленда. – Раздевайся и лезь под перину.

Он никогда не видел ее спальни. Глазами воображения – да, но в реальности – никогда. Он сообразил, что воображение для человека, который умеет пользоваться чарами, оказалось исключительно убогим. Лишь платье было и там, и здесь, в реальном мире. Конечно, он делал поправку на ее тощий кошелек и солдатское прошлое: платьица, снившиеся на грани яви и сна, были победнее, серые, порой залатанные, и та, несколько более близкая к реальности Ленда вешала их, к примеру, на шестах лагерных палаток. Но почти всегда, если уж они висели или лежали аккуратно сложенные на солдатском седле, сверху, в соответствии с логикой раздевания, белели женские кальсоны без штанин, по-маримальски именуемые трусами. После путешествия на «Ласточке» засевшие в голове воспоминания о развешенном между вантами стиранном белье госпожи Лелиции Солган превратили эту часть гардероба фиктивной Ленды почти в совершенно бесштанинный треугольник. В самых смелых сценах рядом с трусами лежало что-то черное, о чем ему тогда не хватило духа спросить хроникершу и что он, руководствуясь покроем, назвал двутарельчатым грудодержательным корсетом.

Потом в течение нескольких мгновений ему было дано обозревать настоящие, железные трусы Ленды. Он успел освоиться с мыслью, что они есть, и со страхом, что будут всегда. Но как-то не подумал, что их наличие требует использования совершенно непривычного нижнего белья. По духу своему более близкого к украшенной столбомужем дряни, превратившей Збрхла в сироту.

– Закрой глаза, если чувствуешь себя неловко, – услышал он ее ворчание.

Он перевел взгляд на ее лицо.

Бедность, недостаток дров, щели в стенах и кубок воды вместо водки на сон грядущий. Бедняки мерзнут чаще, чем те, у кого полный кошелек. Она ассоциировалась у него с той ночью в Виеке, еще не остывшим после мойни телом, теплой, мягкой от воды ступней на его шее. Но действительность должна была быть именно такой: выступающий из-под перины и красный от насморка кончик носа. Возможно, ночной колпак на голове. Сейчас ночной колпак заменял парик.

Интересно: она не сняла парик из-за царящего в комнате холода или думая о нем? Волосы у нее были черные и грубые: спустя три дня ее голова походила на щеку экономящего на бритье южанина, но хоть Дебрен несколько раз под различными предлогами проводил по ней рукой и не скрывал удовлетворения от неповторимой возможности ощущать шершавую мягкость, девушка упрямо и как можно ниже надвигала капюшон на лоб. Так что скорее всего не в холоде было дело.

Но к счастью, в комнате было не слишком тепло.

– Холодно, – пожал он плечами, переходя с шепота на более нейтральный полуголос.

Если Петунка к экстравагантному, приоткрывающему лодыжки и декольте платью не добавила столь же нетипичной рубашки, обрезанной юбки или укороченных кальсон, то там, под периной, девушка была голой. Конечно, на свой специфический лад, но и этого вполне хватало, чтобы быть осторожным. Шептать в присутствии нагих девушек – дело рискованное, ассоциирующееся с прелюдией любовных утех.

– Я согрела тебе постель. – Ее голос по-прежнему балансировал на грани шепота, неплохо маскируя эмоции. – Иди.

– Лучше в одежде, – буркнул он. – В случае чего…

– Утром ты можешь умереть, – прервала она. – Пожалуй, есть смысл в последний раз нормально… Ну, иди. Не бойся. Я не кусаюсь. И уже закрываю глаза.

Ложе было широкое, а он мог не пережить зари. Он повторил это про себя, присел на краю тюфяка и начал раздеваться.

– Далеко у вас зашло, – бросила она равнодушно. Дебрен не прокомментировал, поэтому она добавила: – Ну да и неудивительно. Это Петунка. Женщина с характером и требовательная. От такой запросто не отделаешься.

– Факт, – буркнул он.

Он расшнуровывал штаны, пытаясь поддержать себя мыслью, что последний раз Ленда стащила их с него сама, и после шалаша на склоне Чернухи, и там, в мойне, у его тела нет от нее секретов.

– Позволь спросить, каким образом ты собираешься на пару с княжной снимать проклятие?

– Предпочитал бы об этом не говорить. – Штаны он тоже предпочитал бы не снимать, но, разумеется, спустил их с бедер. Он не хотел ни развеселить, ни обидеть Ленду. – Это немного… бестактно.

Он старался не отрывать ягодиц от простыни, не высовывать их, упаси Боже, за пределы валика перины – и в результате одновременно со штанами снял и бинты. К счастью, ни одна из ран не открылась. А если б даже и открылась, то ведь постели досталось уже при перевязывании Збрхла.

Залезая под перину, он припомнил, что пятна крови сосредоточились по другую сторону. Она оставила ему лучшую половину ложа.

– Я понимаю, что это бестактно. – Она должна была почувствовать, что он лежит рядом, однако глаза не открыла. – Если проблема затрагивает личные отношения и девственность.

– Что ты имеешь в виду?

– А ничего. Не мне встревать между чародеями и княжнами. – Она так и не открывала глаз, поэтому он по-прежнему не понимал. – Скажу только, чтобы ты не забывал о Збрхле. Он, кажется, не мастак мыслить рационально. Может не понять, что проклятие, которое, по правде говоря, родилось в постели, в постели надобно и снимать.

Она прекрасно владела лицом и голосом. Но то, что говорила, открыло Дебрену глаза.

– Погоди… Надеюсь, ты не думаешь, что мы с Петункой?..

– Она княжна. – Тень грустной улыбки понемногу сползала к уголкам ее губ. – Ты – чародей. По отдельности каждый из вас мало что может сделать, чтобы снять проклятие, но совместно… Разумеется, на протяжении каких-нибудь… – Она задумалась, – каких-нибудь тринадцати лет. Плюс, естественно, девять месяцев. Вам понадобилось ужасно много времени, чтобы все обговорить. И я успела это продумать. Конечно, когда уже идея родилась, все стало очень просто. Только надо подождать. Ну, может, до двенадцатого года жизни: вроде бы с каждым поколением дети быстрее дозревают.

– Ничего ты не понимаешь, Ленда…

– Понимаю. И тебя. И ее, и даже то, что вам обоим досадно, потому что ты хотел бы зачать спасительницу со мной, а Петунка со Збрхлом. Но вы оба люди рассудительные, взрослые и… – голос у нее слегка дрогнул, – и порядочные. Поэтому сделали то, что было надо, либо…

– Ничего мы не сделали!

– …либо сделаете. Потому что так надо. – Только теперь она раскрыла глаза. – Такова уж твоя профессия – помогать людям.

– Мы разговаривали о спасительнице. – Он присел, даже не слишком заботясь, чтобы перина прикрывала его со всех сторон. Он должен был смотреть Ленде в лицо. – Согласен, долго. Но проблема серьезна и требует…

– …времени, – договорила она. – Это я знаю. Надо применить чары, убедиться, что старания пойдут впрок, не вхолостую. Из того, что она говорила о себе, следует, что она беременела всякий раз, но, знамо дело, именно тогда, когда хочется…

– Ленда! Замолкни и послушай немного.

– Не хочу. – Сейчас, когда он уже обхватил пальцами ее удивительно маленькое и нежное лицо, она, конечно, попыталась отвернуться, вжаться в подушку. И конечно, делала это так неловко, что единственным результатом ее стараний было столкновение холодного носа с большим пальцем Дебрена… – Я соглашаюсь с этим, я люблю Петунку, но не заставляй меня…

– Мозговик выделяет что-то вроде феромонов. – Он убрал руки с ее щек. – Помнишь, когда мы встретились в «Кролике», ты сказала, что у вас платят даже просто за вход, потому что человек начинает дышать пьянящей атмосферой, а это доставляет удовольствие. Ты имела в виду обстановку, но ведь существуют роскошные бордели и королевские спальни, хотя чаще-то интимные связи монархов происходят где-нибудь в пригородах, где атмосфера в буквальном смысле облегчает дыхание и благоприятствует ему. Я говорю не о запахе кадильниц. За большие деньги можно придать месту такую ауру, что человек ни о чем другом, кроме постельных дел, не думает. Я читал об этом и даже раза два проводил опыты…

– В роскошных борделях? – скорее отметила, нежели спросила Ленда, правда, не очень колко.

Дебрен не счел нужным отвечать.

– Этот дом – как раз такое место. Проклятие свое дело делает, и именно из-за него приезжие так легко влюбляются в хозяек: Мешторгазий на всякий случай обезопасил себя и в этом.

– Если ты намерен объяснять, почему должен был любезничать с Петункой, то успокойся. Я предпочитаю видеть в этом более возвышенные мотивы. Хоть не возражаю: одурманивание чарами и химией оправдывает каждого. Но я хотела бы верить, что вы зачинали девочку, которая через двести пятнадцать лет наконец снимет проклятие и сохранит жизнь множеству людей.

– Я объясняю, – спокойно сказал он, – почему влюбился Збрхл, я творил глупости в мойне, ты ревнуешь, а никто ни о чем не говорит, только о любви, траханье, изнасилованиях и размножении. Когда мы дрались, мне даже привиделось, что ты без одежды…

– По-твоему, я ревную?!

На этот раз он не пытался взять в ладони ее лицо. Только наклонился и нежно поцеловал в губы. Как он и думал, этого оказалось достаточно. Она замолчала.

– Наверное, мы могли бы это сделать, – не очень весело улыбнулся он. – И наверняка обоим нам это было бы приятно. Но никто из нас не хотел. Мы любим других. И у нас нет такой потребности.

– Незачем меня… утешать. – Она слегка шмыгнула носом, но у постоянно простуженного человека это ничего не значит.

– Ты была права относительно спасительницы. Но мы только говорили о ней. Это заняло много времени, потому что пришлось пункт за пунктом проанализировать все условия снятия проклятия и подумать, кого сделать родителями малышки.

– Кого?.. – Она не договорила. Глаза у нее округлились. – Боже, Дебрен… О чем ты?

– Именно за счет этого я живу, – грустно улыбнулся он. – Магуну-чароходцу приходится решать и такие проблемы: обдумывать вместе с клиенткой, не оптимальнее ли было бы ей переспать с собственным сыном. Поскольку и Петунка, и Вацлан – дети Гвадрика, в девочке было бы пять восьмых Гвадриковой крови, то есть больше, чем у наследника бельницкого престола. Трудно найти более бесспорную княжескую кровь.

– Ты сдурел?! – Она аж села от изумления, чуть не сверкнув Дебрену в глаза белизной грудей. Она была слишком возбуждена, чтобы помнить о необходимости придержать перину. – Да ты, никак, извращенец!

– Вся магия – одно сплошное извращение, – пожал он плечами. – Но не волнуйся: ни ей, ни мне такая идейка не понравилась. Я высказал это, потому что обязан приводить клиенту все варианты. И тут же отсоветовал. Петунка невысока ростом, ее сыновья тоже. Относительно Гвадрика у меня уверенности нет…

– Это коротышка, – сообщила Ленда с явным удовольствием.

– Значит, тем более. Ребенок мог оказаться не выше ранневековой нормы, а четвертый пункт Претокарова перечня говорит о том, чтобы он набил себе шишку о притолоку. Скорее по ходу дела, нежели специально подскакивая. Рослые дамы тоже редко рыдают публично. Как и те, которые отличаются воинственностью. – Видя, что Ленда растерялась, он пояснил: – Збрхл высокий, a его девочки, каждая по-своему, смелые, твердые и гордые. Я спрашивал. Из нескольких упоминаний о Здренке я делаю вывод, что… очень-то изысканной она не была. А это обещает хорошую спасительницу. Потому что Претокаров перечень говорит и об унижении, и о разочаровании. Вообще-то с этим были самые большие проблемы. Петунка не знает, имеет ли право родить дитя, о котором заранее известно… Собственно, – смущенно улыбнулся он, – именно потому я тебе об этом говорю. Ты могла бы ее убедить.

– Я?

– У тебя была нелегкая жизнь. – Он отвернулся, лег, вперился взглядом в потолок. – Ты знала и унижения, и наверняка не раз лила слезы где-нибудь в углу. Знаешь, как это бывает. – Он скорее почувствовал, чем увидел, что Ленда тоже ложится. – Ты влюбилась в князя, а он тебе сердце разбил. Я чувствую, что ты испытала больше, чем предстоит испытать той малышке, чтобы выполнить весь набор условий и снять проклятие. Поэтому если б ты объяснила Петунке, что даже такому человеку может хорошо житься на свете…

– Чего ради ей слушаться именно меня? – очень тихо и осторожно спросила Ленда. Кажется, почувствовала, что он не сказал всего.

– Потому что ты любишь ее, а она тебя… Потому что вы похожи. Потому что после того несчастья с князем ты взяла себя в руки и, – он замялся, – нашла того, кто тебя полюбил.

Они лежали молча, разглядывая потолок.

– Есть что-то еще, верно?

Она понятия не имела о телепатии, не умела колдовать. Но, как оказалось, в мысли ему иногда заглядывала запросто.

– Претокар вернулся сюда со своей нимфой. Она его компрометировала. Ему проходилось трон завоевывать мечом, а не жениться, а она не могла ему… – Он осекся. Тишина стояла достаточно долго, чтобы у Ленды было время понять, что он сознательно чего-то не досказал. – И все-таки он до последнего момента не отпускал ее от себя. Знаешь почему? Потому что они любили друг друга. По-настоящему. В постели – и вообще.

Ему было интересно, спросит ли она.

– Чего она ему не могла? – спросила Ленда.

– Знаешь, почему я верю мозговику? Потому что фактически он разрешил мне убить грифона.

Ленда повернула голову. Ее взгляд стал таким пронзительным, что он почти чувствовал давление на левую сторону лица. Он не ответил ей тем же. Глядел вверх.

– Лжешь, – неуверенно проговорила она.

– Я же сказал, дом делает свое дело. Мешторгазий не велел ему мешать снятию проклятия. Так может показаться, но в действительности все обстоит иначе. Я не спрашивал, он сам мне сказал… Мы не знали всего текста.

– Что?

– Помнишь, Претокар приехал, выскочил из кареты и сразу же перечислил десять нанесенных ему здесь обид и оскорблений? Потом бельницкие разведчики выбежали из курятника. – Дебрен переждал мгновение и повторил: – Потом.