Текст книги "Где нет княжон невинных"

Автор книги: Артур Баневич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 34 страниц)

– Только в другой раз его по голове алебардой не бей, – вступился за чароходца Збрхл. – А возвращаясь к грифону: стойкая уродина. У нас все скверно. С мобильностью – потому что Ленда никому не успеет на помощь прийти. С вооружением – потому что из тяжелого оружия у нас четыре штуки на пятерых. Вдобавок арбалет за полштуки следует считать, потому что чудес не бывает, и арбалетчик не успеет второй раз зарядить оружие до того, как до него доберется грифон. Тесаки я не рассматриваю.

– Поправь, если я не так поняла: ты говоришь, что нам уже конец?

– Нет, коза. Я говорю, что для удержания даже столь укороченного фронта у нас маловато сил.

– Что предлагаешь? – спросила Петунка.

– Военное искусство знает только один рецепт: дальнейшее сокращение фронта. – Збрхл обвел взглядом комнату. – Если б мне пришлось решать, я защищал бы только ее.

– Отдать дом на милость этого сопляка? – ударила трактирщица кубком по столу. – Сам не знаешь, что несешь!

– Убери свой гонор в портянку, как говорится. Я понимаю: это непростое решение. Дом – он и есть дом, у каждого сердце болит, если в нем враг бушует. Но краткая оккупация – это никакой не…

– Последняя краткая оккупация закончилась тем, что был сожжен хлев. Я сама поджигала, холера! Я человек культурный и без нужды не ругаюсь. Так что если я говорю об этом сукином сыне, что он сопляк, то это что-то значит! – Покорная мина Збрхла успокоила ее, поэтому она уже тише, но и еще более грустно добавила: – Вони его отходов вынести невозможно. Когда он был еще маленьким птенчиком, мы все испробовали: известь, мыло, даже благовония, бочонок которых Доморец вместе с другими трофеями подбросил. Ничего не помогало. Если он где-нибудь опорожнит пузырь или кишки, то как нос ни затыкай, не выдержишь и бусины. Помогал только огонь. После той оккупации хлева обе выжившие свиньи вскоре подохли. Правда, вторую Йежин сам добил, чтобы потери минимизировать. Но не минимизировал, потому что все равно мясо есть было невозможно. Одна польза, что на какое-то время мы крыс изгнали, раскладывая маленькие обрезки у их норок.

– Постой, постой, – удивленно взглянул на нее Дебрен. – Я правильно понял? Пискляк еще в птенческом возрасте наведывался сюда так часто, что у вас возникали проблемы с его отходами?

– Разве я не сказала? – смутилась Петунка. – Черт побери… Прости. Мне казалось очевидным… Да, были у нас проблемы. И с отходами, и с самим сопляком в основном. Еще будучи яйцом, он трех прекрасных несушек замучил.

– Яйцом?

– Он сюда яйцом попал. Доморец уже в могилу глядел, когда ему в лапы попали купцы, которые везли павлиниху. Так он ее из-за отсутствия лучшей к себе в пещеру затащил, превратил в свою бабу и заделал ей яйцо с грифончиком внутри. Мать, понятно, беременности не выдержала. Когда уже подыхать начала, муженек ее когтем распорол, еще живую бросил и прилетел к нам. С приказом, чтобы мы ему потомка подержали, пока тот не проклюнется, а поскольку надвигалась зима, так и до весны.

– Так вы его сами?.. – Збрхл не договорил.

– В том-то и дело, что сами, – сказала она с горечью. Дебрен смотрел на слезы, стоявшие в широко раскрытых, очень синих глазах. – Сами, на свою собственную голову… А единственная от него польза, что сопляк мою метлу уважать научился. Я его обычно метлой гоняла. Чтобы не повредить.

Стало тихо. Никто не решился спросить, хоть у всех этот вопрос вертелся на кончике языка. Дебрен не удивился, услышав голос Ленды. Она была женщина. И хоть редко с ней такое случалось, умела придать словам мягкость пуха.

– Что случилось, сестричка? – шепнула она, прикрывая ладонью руку Петунки.

Трактирщице понадобилось еще немного времени, чтобы успокоиться. Хотя глаза у нее все еще блестели, голос уже звучал нормально.

– У тебя сын всего три дня был, мишка. А ты до сих пор боль в сердце носишь. Я ее носила в сто раз дольше. Я не говорю, что в сто раз больше боли, но… Всякий раз, как я входила в комнату, она смеялась, ручонки протягивала, что-то там по-своему гулила. Я одну беременность не доносила, так что могу сравнивать. Я скажу так: ребенка тем больше любишь, чем дольше его нянчишь. Пропорция непростая, но… Поэтому утешаю себя тем, что все получилось лучше, что если б это были Вацлан или Роволик…

– Это наш младший, – пояснил Йежин.

– Что случилось? – повторила, пожалуй, еще мягче Ленда. Уже обе ее руки обхватывали руку золотоволосой. Она была выше ростом, худощавее, как-то угловатее, чем трактирщица. У Дебрена она ассоциировалась с мальчиком, утешающим более взрослую, но и более слабую женщину. Но хотя эти две женщины так сильно отличались, все равно несколько мгновений выглядели сестрами.

– Он ее украл. Я все лето под грушей колыбельку ставила и ничего… Девочка, единственная в роду. Я думала, что она в безопасности. Что ему и в голову не придет… И, собственно, я была права. Потому что он не хотел малютку обидеть, даже нашел ей кормилицу, хотя она уже подросла и хватило бы козьего молока. Но он летал к самой Румперке и отыскал самую грудастую девку, какую я в жизни видела. А когда все кончилось и он ее выпустил, она зашла сюда и рассказала, что ему трижды приходилось с выгона взлетать, все никак пленницу поднять не мог. Девчоночка была как эта вон печка – хоть и всего шестнадцати лет. А Доморцу в то время было уже много лет, одной лапой в могиле стоял. Ну а потомка не было. Так что, когда ему эта павлиниха попалась, он собственные правила нарушил, на миссию наплевал и мою дочурочку в заложницы унес. Потом опустился здесь с окровавленным яйцом, положил его и сказал, что, если я ему весной не верну птенца целым и невредимым, то он мне ребенка тоже не отдаст.

– Я его убью, – тихо проговорил Збрхл.

– Он сам себя убил, – буркнул Йежин. – Ударившись о башню ратуши. Петунка сказала: «Старик он уже был». Плохо видел, не услышал, как нетопыри, летевшие в наблюдателях, его предупреждали. Ну и он так врезался в румперкскую ратушу, что бургомистру с советниками пришлось снова в старую, деревянную перебираться. Потому что каменщики гарантию башне не давали.

– У девки молока было в избытке, – тянула свое Петунка, – Но опыта никакого. Вот и не углядела за детьми. Обе заболели. Я утешаюсь тем, что моя маленькая очень быстро угасла. Раз-два – и конец.

– У этого паршивца «раз-два» не получится, – скрежетнул зубами Збрхл. – Хоть он всего лишь сыночек. Но не получится.

– Спокойнее, – тихо сказал Дебрен. – Налей-ка лучше пива. Не этого. Крепкого налей. А ты, Петунка, выпей.

– Нет. Мы для себя ничего не берем из того, что от них получаем. А Пискляк чаще, чем его отец, подбрасывает нам добычу, захваченную на княжеском тракте.

– Княжеском?

– Там, – она указала на переднюю дверь, – старая дорога. Ее еще язычники в лесу прорубили, до того, как Морвак возник и стал королевством. Веками по нему люди ездили, да и сейчас еще пользуются, хоть это и неудобно, и небезопасно. Но в некоторые места иначе не доберешься. Вот и ездят, в основном чужаки, а грифон на некоторых нападает, обирает и добычей делится.

– Запутано все это, – вздохнул Збрхл. – Не будешь пить крепкое? Так я выпью.

– Пискляк, – буркнул Дебрен, – твою метлу боится и уважает. Но ведь подарки-то не потому приносит, верно?

– Верно. Боятся, мерзавцы, что мы с голоду помрем. А бывали в «Невинке» случаи голодной смерти. Движение слабое, обороты жалкие, бывает и так, что целыми неделями никто на ночлег не остановится. За счет поля тоже не выживешь. Земля бедная, так как никаких животных не держишь. А держать нельзя, потому что если грифон не сожрет, так рысь утащит, волки нападут, а то и волколак.

– Грифон скотину жрет и гостей пугает, – подвела итог Ленда. – И в то же время подкармливает? А может, вы только пиво и другие дурманы получаете?

– Пищу тоже, – ответил хозяин. – И разное добро. К примеру, эти цепочки. Ну, знаете.

– Тогда я не понимаю, – вздохнула девушка.

– Все очень просто, – пояснил Дебрен. – Действует принцип: донимать сколько влезет, но не убивать. Во всяком случае, того, на ком род может кончиться.

– Точно так, – кивнула Петунка. – Если бы речь шла о простом убиении, то история рода кончилась бы на Петунеле Проклятой. Быстро и дешево. А так множество невинных людей пострадало и, вероятно, еще пострадает. – Она налила себе бельницкого. – Надеюсь, хоть вас-то проклятие не коснется. – Она отхлебнула, поморщилась. – Фу, какая дрянь… За одно только это Ледошку надо бы… Ну ладно. Лучше такое, чем грифоново. Уже моя прабабка поклялась, что не возьмет в рот ничего, что от стервеца Доморца исходит. Потом это распространилось и на остальное. То есть из трофеев мы ничего не должны обращать в деньги.

– Не очень-то умная клятва, – покрутил головой Збрхл.

– С клятвами и обетами такое случается очень часто, – сухо проговорил Дебрен. – Твои тоже могли бы быть более продуманными.

– Мои-то как раз на месте. Я или он. Немного рыцарством попахивает, но и порядочный наемник не покраснеет, давая такой обет.

– Покраснеть, возможно, не покраснеет, но жизнью поплатиться может. – Чароходец взглянул на эскиз. – Даже если мы сюда отступим и позволим Пискляку по комнатам паскудить…

– Не позволим! – решительно бросила хозяйка.

– Но даже если и так, – докончил он чуть погодя, – то нам следует помнить об одном. – Он вздохнул, взглянул на девушку. – Ленда, скажи им о нетопыре.

– Плевал я на нетопырей, – фыркнул Збрхл. – Могут в задницу меня укусить. Вот и все, ка что они способны.

– Не в нетопыре проблема, – буркнула Ленда. – Этот сукин крыс угли из топки выбирал. Тебе это о чем-нибудь говорит?

– Дерьмо и вонь, – проворчал Збрхл. Отвечать не было нужды.

– Но ведь… трактир-то он не спалит. – Петунка обвела неуверенным взглядом присутствующих. – Дебрен? Тогда проклятие полетело бы к чертовой матери! Два века ничего – и вдруг так вот запросто?..

– Два века и два года. – Ленда, морщась, подтянула ноги под себя, принялась растирать замерзшую ступню. – Ты веришь в магическое сочетание цифр? Двести два. Слева направо читать или наоборот – одно и то же получается. Может, за этим что-то кроется? Как думаешь, Дебрен?

– Я думаю, – глянул он на лестницу, – что вы были правы.

Дым, которого под потолком собралось много, а на чердаке даже очень много, закружился, погустел. И выплюнул что-то, что вначале было черным, а потом неожиданно сделалось очень разноцветным.

– Коптирррня, черррт знает что. Вы сдурррерри?

– Дропчик! Ты вернулся!

– Естественно, серрдечко мое! Гаррантия гррранит.

Попугай опустился рядом с девушкой. Ленда тут же протянула руку, нашла нужное место под горлышком, начала мягко почесывать. Птица зажмурилась.

– Извольте, – покрутил головой Збрхл. – Кто-то, видать, здорово замерз. И решил, что котелок с бульоном не такая уж скверная альтернатива.

– Крррре… – Дроп не докончил: легкого нажима женского пальца на кончик клюва было достаточно.

– Господин Збрхл, – произнесла Ленда официальным тоном. – Не трогайте моего пленника. Я его под честное слово отпустила. И он вернулся. Это дает ему право рассчитывать на уважительное к себе отношение. А поскольку, будучи пленником, он не может вызвать вас на дуэль, то вам следует его уважать. Подло оскорблять того, кто лишен возможности защищаться.

Збрхл остолбенел. Дебрен скрыл усмешку. Без особых усилий. Птица, хоть и обласканная Лендом, в принципе особой радости не проявляла.

– Мы слушаем, Дроп. Что можешь передать?

Дроп стоял на лавке рядом с Лендой, выпрямившись, немного чопорный. Он доходил девушке до плеча.

– На заррре Рррренда, Дебрррен, Збрррхр и щитоносец в дорррогу. Усрровия гррифона.

– Мы должны выехать на заре? – Дебрен взглянул на клепсидру. В их распоряжении осталось немного времени.

– Подтверррждаю.

– А ты подтверждаешь, что твой хозяин нападет на нас и заклюет, как только мы высунем нос из-под крыши? – криво усмехнулся Збрхл.

– Вздорр!

– Ленда, скажи ему: если он будет тыкать мне в глаза утверждениями, что я мелю вздор, то я его задницей кверху в землю закопаю. Вот будет потешный разноцветный куст.

– Гррррубиян! Паррач!

– Тише, – успокоила она птицу. – А ты, Збрхл, не измывайся над ним только потому, что он слабо владеет человеческой речью. Не видишь? Ему трудно выговаривать слова, не содержащие руну «Р». Я читала, что это из-за строения гортани. Ему приходится слова «нет» и «да» другими заменять.

– Прррравда.

– А что, – медленно спросил Дебрен, – если мы не уедем на рассвете? Или, например, уедем не все?

Дроп взъерошился, потом встряхнулся, как мокрая собака.

– Смерррть. Кррровавая ррррубанина. Пожаррр в экстрррремаррьных усрровиях. – Он повернул голову, окинул девушку умоляющим взглядом. – Отпррраврряйся в дорррогу! Прррошу!

– Так уж тебе это нужно? – Збрхл играл кубком. – Любопытно бы узнать почему? Нам тут рассказали увлекательную историю об одном инженере, специалисте по малым крепостям. Которого некий охотник за учеными головами так же усиленно уговаривал. Это о чем-нибудь вам говорит, господин попугай?

– Рррродитеррь? – неуверенно спросил Дроп.

Ленда протянула, руку, словно хотела погладить хохлатую голову. Но отдернула. В глазах у нее тоже были неуверенность и вопрос, адресованные Дебрену. Магун усмехнулся про себя. Не совсем искренне. Было что-то покоряющее в ее доверии.

– Дроп, – сказал он тихо. – Посмотри мне в глаза. – Попугай, не сопротивляясь, исполнил пожелание. – Ты наверняка знаешь, на что способны такие, как я. С тобой может случиться кое-что похуже куста, торчащего из земли. Знаешь? – Дроп кивнул. – И случится. Если ты попытаешься лгать.

– Пррравда, – сказала птица, – искррренняя.

– Почему мы должны тебе верить?

– Ррренда.

– Ленда? – Дебрен уже знал ответ; он был единственным на свете человеком, которому так легко удалось это понять и признать разумность. Но ему еще надо было услышать.

– Ррренда добрррая. Избррранная. – Дроп говорил тихо. Он был так взволнован, как только может быть взволнована птица. – Дурррная исторрия… Острррие херррувима. Прррямо в серррдце. Серррдце раааскоррото. Срррам, – докончил он еще тише, неловким движением клюва поправляя какое-то торчащее перышко. Он никому не смотрел в глаза. А главное – не смотрел в немного синие, немного зеленые глаза с золотыми крапинками. Глаза, которые становились все больше.

– Ну нет, дерьмо и вонь… – Збрхл первым пришел в себя. – Держите меня. Знаете, что этот бульонщик только что сказал?

– Я не знаю, – признал с подкупающей простотой Йежин.

– Дебрен? – Петунка, нахмурив брови, выжидающе смотрела на чародея.

– Дебрен? – Ленда бросила на него умоляющий взгляд, по-детски растерянный.

Збрхл издевательски поморщился, но и в его взгляде не было уверенности.

Все ожидали. Все пятеро.

– Да, – сказал Дебрен. – Я ему верю.

Ротмистр засопел, покрутил головой, молча потянулся за кубком. Ленда заморгала, слегка приоткрыла рот. Одна Петунка оказалась на высоте.

– Почему? Телепатия? Ты читал у него?..

– Нет.

– Тогда почему же?.. Откуда ты знаешь, что он ее?..

– Ты этого не поймешь. – Он слегка улыбнулся. – Я и сам не очень… Они просто не были знакомы, а потом Ленда… ну, Ленда прижала его дверью.

– Можно тебя попросить?..

Дебрен глянул в сторону камелька, у которого Ленда и Дроп сидели на двух противоположных концах лавки, грея замерзшие ноги и притворяясь, будто не видят друг друга. Хозяин с Збрхлом спустились в подвал проверить, как дела у перенесенного туда Гензы.

Он утвердительно кивнул. Петунка провела его через кухню, людскую и узкий коридор в жилую часть дома. Остановилась перед узкой дверцей, сверкнула ключом, щелкнула замком, и они оказались в маленькой комнатке. Странной для лесного трактира.

Помещение было заставлено баулами, сундуками, тюками тканей и различными мелочами, которые, если перенести их в пещеру, поразительно напоминали бы наваленную грабителями добычу. Альков выполнял также и другую, возможно, еще более важную функцию – гардероба. Над слегка подпорченным, но дорогим секретерчиком висело большое, в три локтя, зеркало яйцевидной формы. Оно напоминало работу невецких мастеров, и если было тем, что напоминало, то Петунке теоретически можно было не сокрушаться ни по поводу продырявленной крыши, ни по поводу разбитых дверей, не говоря уж о крыльце и вывеске. Достаточно продать зеркало.

Некоторые висящие вдоль другой стены платья и шубы также удалось бы обменять на хорошо набитый кошель. Однако Дебрена больше заинтересовали длинные ряды флаконов, баночек, пудрениц, ступочек и прочих некогда совершенно чуждых ему предметов, занимающих три четверти поверхности далеко не маленького секретерчика. А также книги. Ранневековье кончилось, грубо говоря, полтора столетия назад, и небольшие библиотечки не были чем-то необычным даже в провинции – но это собрание трудно было назвать небольшим. На полках, крышках сундуков, подоконнике, даже на полу стояло и лежало не меньше нескольких сотен книг и хроник.

Самое сильное впечатление на него произвела картина. Только одна – зато большая, выставленная на почетном месте.

– Надеюсь, – усмехнулась хозяйка, прикрывая дверь, – ты действительно не посланник Инквизиции. Потому что это вроде бы считается порнографией, а за порнографию глаза выкалывают.

Она не спеша зажгла свечи.

– Правда впечатляет? – улыбнулась она. – Я чувствовала, что тебе понравится.

Догадаться, на чем основывались ее предчувствия, он не мог. Уж конечно, не на внешности Ленды, формально считавшейся его ученицей, а неформально – в понимании хозяев и большинства людей, с которыми она столкнется в будущем, – также любовницей. Ленда была не из тех женщин, чья красота тут же заставляет броситься на колени. Тем более теперь. Он в свое время – когда-то, далеко отсюда, в Виеке – пал перед ней ниц и все еще находился в таком положении, но не был ни слеп, ни некритичен, отдавал себе отчет в том, что даже когда у нее отрастут волосы, девица Брангго для большинства мужчин останется девушкой так себе, не красавицей и не дурнушкой. У Петунки была возможность осмотреть ее в мойне, так что Ленда могла обрести в ее глазах кое-какой вес, но и это не обязательно. Преимущества хорошей фигуры наверняка бледнели в сочетании со слишком мужской мускулатурой и внушительной коллекцией шрамов. Дебрен мог познакомиться только с тем, который находился на колене и обеспечил девушке положение в «Розовом кролике», но теперь туда добавилась рана от болта бельницкого кордонера, а еще раньше, вероятно, несколько других, обычно скрытых одеждой. Ленда была профессиональным солдатом, а таким редко хватало пальцев на руках, чтобы пересчитать шрамы.

К тому же у нее были ужасные манеры.

Нет, Дебрен не знал, откуда взялось убеждение хозяйки трактира, что она встретила истинно тонкого ценителя. Но картина его заворожила.

Полотно было трех стоп в высоту и в два раза больше в ширину. Хорошие краски. Профессиональная работа.

– Это… «Невинка», – сказал он. – Когда мы приехали, было уже темно.

– Перспектива искажена. – Дебрен почувствовал, что Петунка кого-то цитирует. – Чтобы обеспечить прозрачность передачи. Но, – улыбнулась она, отбросив налет легкой гордости и говоря уже от собственного имени, – в общих чертах он отразил все так, как есть.

– Роволетто? – Она глянула на него искоса и, не переставая едва заметно улыбаться, кивнула. – Ты была права. Он мог стать великим.

– О да.

– Но, – сказал он осторожно, – это не портрет.

Исходная точка помещалась в том месте, с которого можно было видеть и модель во всех подробностях, и максимально большой участок окружения. Для этого художник слегка исказил пропорции и отверг одну из модных научных теорий шарообразности земли. У него земля тоже была круглой, но только вогнутой.

– Верно, – согласилась Петунка. Походило на то, что она не хочет об этом говорить. Вероятно, поэтому передвинулась, встав напротив зеркала, – дело явно было не в том, чтобы немного полюбоваться собой. Через несколько мгновений чародей уловил вспышку паники в пустом до того взгляде синих глаз.

– Махрусе сладчайший! – Она поднесла руки к лицу. – Я просто ужасно выгляжу! Что ж ты мне не сказал?

Она оттолкнула Дебрена к окну – скорее кокетливо, чем энергично, – а сама почти упала на табуретик.

– Я магун, – произнес он, отыскав нужные слова. – Сосредоточиваюсь не на том, что лежит на поверхности. Проникаю вглубь.

Она успела стереть краску с тех мест, где размазанный макияж делает женщину смешной. Сделала это быстро и умело, доказав тем самым, что знает, для чего существует разведенная в жире сажа или отвар из свекольного сока. Теперь она выглядела гораздо лучше, поэтому решилась одарить Дебрена шельмовской улыбкой.

– Например, под ночную рубашку, да?

Он сжал губы, присел сзади на сундучок и занялся созерцанием полотна.

– Ну, на худой конец, сойдет, – проворчала хозяйка, поворачиваясь на табурете. – Как считаешь, остроглазый?

Он оторвал взгляд от картины без особого желания. Но когда уже оторвал, то отметил, что был не прав.

– Считаю… – он замялся, – что Йежину повезло.

Петунка покраснела. Конечно, она использовала и белила, и румяна, и черт знает что еще, кроме них, но кожа была гладкая, и когда она краснела, это было видно.

– Ты очень рыцарственен, – сказала она, улыбнувшись. Она умела себя подать – вскружила бы голову не одному мужчине. – Права была твоя Ленда.

– Ленда? Она сказала, что я рыцарственен?

– Ну, ты же ее знаешь. Она выразила это в такой форме, что средний простой рыцарь тут же выломал бы себе суставы на пальцах, слишком уж быстро стягивая перчатки.

– А, ну конечно, это на нее похоже.

– …но под столь шероховатой формой можно было запросто увидеть совершенно другое содержание. С которым я вынуждена согласиться.

Она смилостивилась над Дебреном, отвернулась и принялась закрывать флаконы и шкатулки, прятать кисти.

– О чем ты хотела поговорить? Не о Ленде же?

Она начала расчесывать волосы.

– Ты помнишь, как опрометчиво поклялся колесом? Использовал неудачные слова. А именно, что, дескать, никогда неправды не скажешь.

– Верно, – улыбнулся он. – Но это не говорит о том, что я полный болван. Я не обещал, что отвечать буду всегда. Существуют правда, неправда и молчание.

– Верно, – сверкнула она зубами. – Но ты знаешь, о чем я. В молчании обычно содержится ответ. – Она переждала малость, потом как бы равнодушно спросила: – Ты действительно обучаешь ее магии?

Дебрен ненадолго задумался. Но в молчании обычно содержится ответ, поэтому он выбрал откровенность.

– Нет. Я даже не знаю, есть ли у нее хотя бы зачатки Фактора Поглощения. – Он взглянул ей в глаза. – Я тебя шокировал?

– Меня трудно шокировать. Но я понимаю, что тебя интересует, увидела ли я тебя в ином свете, менее выгодном. Ответ будет таким… – Она замялась. – Не знаю.

– Это тебе важно, или ты спрашиваешь просто из любопытства?

– Из-за дотошности. И скуки… Здесь жуткое захолустье. Думаю, тебя не удивляет, что в таком месте любой новичок становится объектом любопытства.

– Не удивляет. Ленда… испытывала затруднения. Я ей помог. Раньше мы уже встречались, мимолетно, но помог я ей не поэтому. У меня есть глупая привычка оказывать людям помощь, если я решу, что это будет стоить мне не слишком дорого. Порой… ну, скажем так: часто ошибаюсь. И попадаю в затруднительное положение. Но, как мы уже установили, я – рыцарственный и не умею ловко выкручиваться.

– Это один из таких случаев?

– Нет.

– Ты тащишь ее за собой не потому, что слишком жалостлив и не знаешь, как бы удачнее сказать «прощай»?

– Нет. – Он глубоко вздохнул. – Не хочу быть невежливым, но не могли бы мы оставить Ленду в покое?

– Еще только один вопрос. Она… она невысокого происхождения, правда?

– Почему ты спрашиваешь?

– Ах, мы с ней поболтали в мойне. Понимаешь, этакий бабский треп. Я спросила, что вас объединяет. Она в ответ – что отношения ученика и учителя. Тогда я спросила о железяках на бедрах и не из-за тебя ли они? Она сказала, что родители настаивали, ну, так сказать, из профилактических соображений. Я не сдавалась и спросила об эмоциональном аспекте взаимоотношений «учитель – ученик». Она ответила очень официальным тоном, что крепко тебя уважает. Каждый слуга обязан делать такие заявления, поэтому я пропустила ее слова мимо ушей и спросила, что она может сказать о своем мэтре. Ну, заботится ли он об ученице, уважает ли взаимно. Тогда она мне ответила, чтобы я нарвала ромашек. Ты знаешь, что это такое? И поворожила. И еще что телепатию вы пока не изучали и она не знает, как заглянуть тебе в мозги.

– Вот тебе и вся Ленда. – Он не мог сдержать улыбки.

– Может, вся, а может, и нет. Потом она немного посидела, похлестала спину веником и как-то неуверенно спросила, считаю ли я, что гаданию на ромашке можно верить? Потому что однажды она набралась храбрости и принялась гадать, так у нее получилось что-то среднее между «не любит» и «к сердцу прижмет». То есть в этих пределах, но не точно посередине.

Дебрен наморщил лоб, призвал на помощь воспоминания детских лет и картинки лугов в округе Лейча.

– Посредине-то было бы «плюнет, поцелует», – буркнул он. И, сильно раздраженный, добавил: – Как у нее, черт побери, такая «точность» получилась? Я не говорю, что ворожба точна, даже если она магией приправлена, но в простоте использования ей не откажешь! Один лепесток, одна фраза. Никакие интерпретации невозможны!

– Может быть, лепестки были какие-то не совсем одинаковой формы, как-то расщеплены, сломаны или… Ей показалось, что «поцелует» максимально близко к правде, и она подтвердила это не совсем глупым аргументом. Ведь ты ее упорно именуешь княжной. Причем тогда, когда она босая, грязная, сопливая, одета совсем не так, как того требует тенденция существующей моды. Во всяком случае – когда особо-то женственной и привлекательной ее не назовешь. А поскольку ты и сам вряд ли на короля или хотя бы захудалого князя тянешь, постольку у нее есть основания подозревать, что ты просто посмеиваешься над ее низким происхождением.

– Ну и дурная гусыня! Так тебе и сказала? Что я над ней?..

– Она не дура, Дебрен, и уж никак не гусыня, если ты понимаешь, что я имею в виду. Поэтому советую тебе двусмысленное прозвище заменить каким-нибудь более нейтральным. Например, зови ее лягушонком. Это гораздо нежнее, – пояснила она, поймав удивленный взгляд, и добавила: – И любовнее. А то, что ты ее любишь, вижу и я, и даже она сама. Проблема не в том, что в таком вопросе невозможно обойтись без ромашки или чего-то подобного. Просто неизвестно, что там глубже, под любовью, сидит. Не насмешка ли? И не скрытое ли презрение к простой девушке?

– Не говори о ней так, – процедил он сквозь зубы.

– Я только ее цитирую. От себя же скажу: Роволетто, который картину писал, обычно обращался ко мне так: «О невинная госпожа», а так как он и в письмах писал то же самое, то я знаю, что в слове «Невинная» он использовал заглавные, большие руны. Стало быть, имелся в виду трактир, и в шутливом обращении скрывалось уважение, а не намек на определенные недостатки. Потому что такими словами он отвлекал меня от колыбельки Вацлана, – пояснила она. Дебрен опустил вопросительно поднятые брови. – Ты чародей и внимательный наблюдатель, так что не стану скрывать: связывали нас не только взаимоотношения «трактирщица—гость». Я тебя шокировала?

– Меня трудно шокировать. Но я понимаю, что ты спрашиваешь, не явилась ли ты мне в другом, не столь благоприятном свете. Ответ будет таков… – Он задумался. – Не знаю.

– Благодарю за откровенность.

– Погоди, Петунка. Ты всегда была одна?

– Ты о… Йежине?

– Нет, не о Йежине. Насколько я понял, Йежина еще не было.

– Он мой первый муж, – покраснела она.

– Я не об этом. Не о… формальностях.

Она бросила на него вопрошающий взгляд. Завершившийся играющей в уголках губ улыбкой.

– Нет, – пробормотала она как бы про себя. – Ты не из Инквизиции. Формальности… Поосторожней, Дебрен. Когда-нибудь ты доиграешься. Особенно если у вас обоих волосы быстро не отрастут. Я не шутила, когда говорила об охотниках за ведьмами. Попадали уже сюда такие, у которых под рясой бритва скрывалась. А что до твоего вопроса… Да… погуливала я. Четыре беременности, все внебрачные. Последняя уже после свадьбы с Йежином. Но никогда ему с другим мужчиной не изменяла. Возможно, это немного, но…

– Это все, что надо знать, – прервал он. – Все. По крайней мере с моей точки зрения.

– Скажу прямо: весьма оригинальная точка зрения.

– Просто я опережаю эпоху, – пошутил он. И только когда она рассмеялась, спросил: – Роволик – уменьшительное имя?

– Ничего от тебя не скроешь. – Она не покраснела, только еще шире улыбнулась. – Но мы отклонились от темы. Я спрашивала о Ленде. Кто она?

– Знаю, что родом она из Бельницкого княжества. И что там ее вроде бы преследуют власти. Ну при ее по меньшей мере на целый локоть длинноватом язычке это и неудивительно. Нагрубила, вероятно, кому-то важному, он ей ответил, возможно, не голым словом, дело дошло до рукоприкладства… Нет, черт побери, не знаю. Одно ясно: ученицей воскресной школы она не была и к дворцам близко не подходила. Ее манеры…

– Но книги почитывала.

– Мы живем не в ранневековье. У любого мужика в халупе есть хотя бы обрывок хроники, потому что это хороший тон. Чаше всего, конечно, листок вверх ногами висит, так как с грамотностью дела похуже. Впрочем, я не говорю, что она из крестьян… Не знаю, Петунка. Возможно, внебрачная дочь какого-нибудь владыки, возможно, законная – купца… По правде говоря, мне безразлично, кто она такая. То есть, конечно, хотелось бы знать. Но это ничего в наших отношениях не изменит. Даже если окажется, что ее родил дракон Вавелка.

Петунка кивнула, объяснение было принято. Он мог отвести глаза, заняться картиной.

– Надо было, чтобы я это увидел? Для этого ты меня сюда впустила? Потому что, догадываюсь, впускаешь не всех?

– Вообще никого не впускаю. Да, ты должен был взглянуть.

– Никого, за исключением Йежина? – уточнил он.

– Никто из моей семьи не имеет сюда доступа.

– Опасаешься за их глаза? – слегка улыбнулся он. – Не бойся. За посмотреть их не выкалывают. Просто надо соблюдать осторожность. Смотрящих обрабатывают батогами и в кандалы заковывают.

– Дебрен, я жена, мать и кость в горле здешнего епископа. У меня достаточно поводов это скрывать.

Они какое-то время рассматривали нагую худощавую блондиночку, которая бежала прямо на смотрящих, ветер трепал ее волосы, она покачивала не слишком большой, но и не такой уж маленькой грудью. Вернее, даже не бежала – а мчалась: художник прекрасно воспроизвел бьющий в ее прищуренные глаза ветер. Дебрен подумал, что мастер перестарался. Ветер – и это было изображено на недалеком фоне, – ломающий ветки и срывающий гонт с крыши трактира, подхватил бы такую замухрышку и унес бы за ту ложбину в самом углу, по которой протекала река. Если это была ложбина, а не глубокое ущелье. Впрочем, чем бы это ни было, обрывистые берега стягивал знакомый магуну мост. Слово «стягивал» не вполне соответствовало истине, потому что изображенный на картине мост был переломлен посередине.