Текст книги "История жизни, история души. Том 2"

Автор книги: Ариадна Эфрон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 30 страниц)

²Н.Н. Акопова – заведующая редакцией русской классики издательства «Художественная литература».

³ Последняя книга М. Цветаевой, вышедшая в России до эмиграции, – «Версты. Стихи» (2-е изд. М.: Костры, 1922).

В.Н. Орлову

Таруса, 18 января 1961

Милый Владимир Николаевич! письмо Ваше очень обрадовало меня. Адрес Ваш, несмотря на который моё письмо всё же дошло до Вас, при мне был извлечён из адресной книжки С<оюза> с<овет-ских> п<исателей> – правда, человеком близоруким и к тому же фантазёром. Но не в этом суть, а вот в чём: ни в коем случае предисловие нельзя доверять Асееву: Вы, верно, не знаете, но он сыграл большую и отвратительную роль в маминой гибели, будучи руководителем литфондовской группы эвакуированных в Чистополь, в 1941 г. Обо всём этом я как-нб. расскажу Вам при встрече; его и близко подпускать нельзя к книге. И, когда я сдавала рукопись в Гослит, именно это было моим единственным условием.

Тихонов, по-моему, не подходит потому, что он вряд ли знает – и даже понимает (тем внутренним любовным пониманием, к<отор>ое необходимо) – Цветаеву¹. Согласитесь, что это так. Без этого не напишешь. А если и напишешь, то это настолько трудно технически, даже если подойти к предисловию поверхностно, что, кажется мне, Тихонов на это не пойдёт.

Скажу Вам со всей большевистской прямотой, что кроме Вас я действительно никого не вижу. Имя Ваше известно – что не такая уж редкость, и чисто, что редкость необычайная и что меня пленяет чрезвычайно. Просто пе– в н Орлов редать не могу, как хотелось бы, чтобы пре– Рис. Н.П. Акимова. 1957 дисловие написано было чистыми руками, без дёгтя и без мёда, а так, как нужно по существу и можно – «на сегодняшний день». Притом я нисколько не закрываю глаза на очень большие трудности, большие до нелепости, в не таком уж, казалось бы, сложном деле, как написание хорошего предисловия к хорошей книге. Но о верблюде и игольном ушке притча старая², что о ней толковать!

Вообще же, если даже «можно» сегодняшнего дня и перетянет «нужное по существу», – то день завтрашний простит нам это. Важно, чтобы книга (книжечка!) вышла. И хорошо бы «закрыть» открытый вопрос о предисловии, т. е. чтобы Вы остановились на себе же.

От добра добра не ищут.

Очень жаль, что мы не повидались с Вами в Ваш последний приезд в Москву, тем более что и я там была в это время, что со мной случается не часто; самый мой верный адрес – тарусский, и здесь я почти всегда. Не столько (и не только) из-за любви к природе, но главным образом потому, что в Москве – только прописка да телефон, а жилья нет, что невероятно усложняет жизнь, и работу над маминым архивом делает просто невозможной в течение зимних месяцев. Не могу же я таскать взад-вперед её чудом уцелевшие тетради по поездам и автобусам!

«После России»³ (сборника) у меня нет (есть стихи из него все), «Лестница»⁴ – есть, «Крысолов»⁵ только в машинописном недостоверном списке, пьесы почти все, а м. б. даже и все, начиная с никому не известного «Червонного Валета»⁶. «Проза»⁷ есть, и есть даже «Лебединый стан»⁸, вышедший в... Мюнхене года 2—3 тому назад цикл стихотворений, воспевающих гражданскую войну с точки зрения, так сказать, визави. <...>

«Лестницу» перепечатаю и пришлю Вам, она у меня есть здесь. Сейчас у меня под рукой только прилагаемая мамина фотография чешского периода – если Вам не трудно (а вероятно, это легче осуществить в Ленинграде, чем в Тарусе!), дайте её переснять, а подлинник мне верните, он мне дорог – на днях прислал мне его герой «Поэмы Конца»⁹. И снимок этот времён поэм «Горы» и «Конца», никому не известный.

Только мама была более светлой масти, чем на этой фотографии. И глаза у неё были удивительного светло-ярко-зелёного цвета.

Составлять сборничек гослитовский тоже мудрено, ибо «раскритикованная» тема смерти идёт через всё творчество, и лучшие стихи, даже самые ранние, – об этом; да и «колдовская» тема ранних стихов тоже не весьма «проходима» с точки зрения этого, первого, сборника. Труднее же всего период, затруднённый по форме, «после-российский» (вплоть до самых последних творческих лет жизни). Мне кажется, что я оттуда выбрала всё что возможно, но Вы посмотрите ещё. М. б. из цикла о Петре¹⁰ что-нб. ещё можно выбрать? Кроме «Поэт и царь»?

М. б. стоит поместить несколько переводов? Они – все бесспорные и все блестящие; к сожалению, у меня их почти нет, но найти, думаю, нетрудно.

То, чего очень трудно избежать, – количественного разрыва (в составе сборника) между ранними и поздними стихами, и на это, верно, придётся пойти – во имя всё той же проходимости.

Рада, что запланирован том в «Биб<лиотеке> поэта», и, когда дойдёт дело до осуществления, помогу всем возможным и невозможным.

Пока что, в первый же свой приезд в Москву, постараюсь подобрать для Вас кое-что мамино и о ней, чего Вы не знаете и что Вам раскроет её ещё больше и поэтически и человечески.

Всего Вам самого доброго, пишите!

ВашаАЭ

' Речь идет о поэте Николае Семеновиче Тихонове (1896-1979). Внутренняя рецензия Тихонова на книгу М. Цветаевой «Избранные произведения», подготовленную в 1965 г. в Большой серии «Библиотеки поэта» (далее – ИП-65), подтверждает оценку А.С.

Тихонов писал о Цветаевой как о таланте, «заблудившемся в лабиринте собственных переживаний <...> не нашедшем сил в свое время вернуться на родину». «Многие ее произведения <...> трудно воспринимаются. Метафоры стилизованы в духе ушедшего времени, имеют поэтически исторический интерес. Иные – увы – скучны». Упоминание во вступительной статье В. Орлова о самоубийстве Цветаевой и о том, что ее могила затеряна, вызвало резкие возражения рецензента: «Так ли все тут правильно <...> получается, что она была вне писательской общественности, никому не нужна, и так даже простого человека не хоронят, чтобы уже никто не пошел за гробом. Сомнение еще в том, действительно ли это было в Елабуге или в другом месте. Разве она была не в Чистополе? Допустим, что все было, как написано, и в Елабуге, и ни одного человека, и могила затеряна, но как-то другими словами можно об этом сказать» (РГАЛИ Ф. 283. Оп. 1, Ед. хр. 349. Л. 78).

² См. Мф. 19, 24; Лк. 18, 25.

³ См.: Цветаева М. После России. 1922-1925. Париж, 1928.

⁴ «Поэма Лестницы» (1926), впервые была напечатана под названием «Лестница» («Воля России». 1926. XI).

⁵ Поэма «Крысолов. Лирическая сатира» (1926) (впервые опубл.: «Воля России». 1925. №5-8, 12; 1926. № 1).

“Червонный Валет» (1918) (впервые опубл. в кн.: Цветаева М. Театр

М., 1988).

⁷См. примеч. 10 к письму И.Г. Эренбургу от 4.X.1955 г.

⁸ См.: «Лебединый стан». Мюнхен, 1957.

⁹ Константин Болеславович Родзевич.

¹⁹ Возможно, А.С. имеет в виду цикл «Стихи к Пушкину». К нему отнесены в ИП 65 стих. «Петр и Пушкин» («Не флотом, не пбтом, не задом...») и «Поэти царь» («Потусторонним...»). ^н

И. Г. Эренбургу

27 января 1961' [Телеграмма]

Вас поздравляю молодой седой драчливый добрый хмурый в день Вашей свадьбы золотой с бессмертною литературой. Точка. Обнимаю Вас Любу Ирину².

Аля

<Рукой Эренбурга: Цветаева>

' День, когда И.Г. Эренбургу исполнилось 70 лет. ² Ирину Ильиничну Эренбург, дочь писателя.

И. И. Емельяновой

12 февраля 1961'

Милый Малыш, пока пишу два слова, т. к. не очень уверена в вашем адресе. Хочется знать, как вы и что, что нужно из необходимого, т. к. баловать вас раньше лета не смогу – всё лето сидела без дела и^ соответственно, без денег. Есть ли у вас ларёк? Что нужнее – продукты или деньги, или «оба нужнее»? Есть ли постельные принадлежности . Что делаете? Как отдыхаете? (Есть ли самодеятельность, кино, книги?) Главное – как здоровье? Обязательно напиши, если есть такая возможность. Как-то была у Митьки², он молодец – очень гостеприимен был, а Поля²⁸28
  марта 1961
  Милый Малыш, я в Москве на 4 дня по делам маминой книжки -очередной, Орловский вариант в 6 печ<атных> лист<ов>. Изменен и ухудшен, ослаблен состав, перевес старых стихов над новыми, но – лиха беда начало, хоть бы так издать. Я устала, отупела, болит голова, болят глаза – всё приходится делать чересчур скоро, значит – недостаточно хорошо и продуманно. Москва сейчас серенькая, мокрые тротуары, талый снег – всё это вижу в окно, т. к. и носу высунуть некогда. Единственный человек, к<оторо>го видела, помимо редакторши, с к<ото-р>ой сличала тексты и даты, – Инка¹, трогательная, трепетная – одна душа и очки; кринолинов больше не носит, атак, юбчонка да кофтёнка на куриных косточках. Она похудела и постарела даже. Митька прислал твои письмишки почитать, т<ак> ч<то> я теперь более или менее в курсе вашего житья-бытья. Посоветовались насчёт того, что и как лучше послать, я посоветовала твоим ящики д/посылок купить заранее и поставить дома на шкаф, чтобы подсохли, а то ведь на одну тару уходит чуть ли не четверть всего веса. Решили послать сухого молока


[Закрыть] ^{угощала по старой памяти грибным супом с картошкой и картошкой с грибным соусом. Живу в Тарусе совсем одна с кошкой, я работаю, она ловит мышей. Никого не вижу, только в каникулы приезжали знакомые, а так – тишина. Голова седеет, глаза болят – одним словом, «прощай, молодость!». Крепко обнимаю, целую, помню. Пиши.}

И И. Емельянова в лагере

Аля

¹ Это первое письмо в исправительно-трудовом лагерь на станции Невельская Иркутской обл., куда О.В. Ивинская с дочерью прибыли в начале февраля 1961 г. после полуторамесячного пути в заквагоне. Они были осуждены: О.В. Ивинская – на 8 лет ИТЛ, И.И. Емельянова – на 3 года по обвинению в контрабанде валюты (получении гонорара за опубликованный на Западе роман Б,Л. Пастернака «Доктор Живаго»).

² Единоутробный брат И. Емельяновой Дмитрий Александрович Виноградов (р. 1942 г.)

³Полина Егоровна Шмелева – много лет прослужила домработницей в семье О.В. Ивинской.

И. И. Емельяновой

вместо сгущенки, т. к. опять же тару лишнюю посылать ни к чему, а его разводят тёплой водой (сперва стирают с неб<олыиим> кол<ичеством> воды, а потом доливают до нужной консистенции – от сливок и до молока) – это и дешевле, т<ак> ч<то> за те же деньги можно прислать больше. Какао, сало, сухофрукты, масло, пока холодно. Копч<ёной> колбасы сейчас нет в продаже. Хорошо, что я сама не послала посылки, т. к. сорвала бы Митькин график посылочный, т<ак> ч<то> буду им давать деньги, а они уж будут посылать, что потребуется. Я послала с Инкой, верней, передала ей для тебя шарфик хорошенький, яркий, ты его сошьёшь капорчиком и будешь носить весной. Да ещё мёду решили вам послать густого – это ведь целебная вещь (терпеть его не могу!!) и пойдёт и с хлебцем, и с кашкой, чтобы ты у нас крепла, а мать не отощала. Деньжат этот раз смогла дать немножко, т. к. сейчас у меня туго, очень долго сидела без работы, а та, что сейчас делаю, ещё не скоро превратится в звонкую монету. Главное, я убеждена, что всё будет хорошо. Всегда за тяжёлой полосой следует радостная, ибо жизнь есть животная полосатая, как зебра. Это очень хорошо, Малыш, что ты видишь (не только смотришь, но и видишь) – небо, звёзды, природу. Они всегда помогают в беде – ещё иной раз лучше, чем люди; прикасаются к душе, не причиняя боли, утоляют горести бывшие и настоящие, анестезируют боль, ведь правда? Они – настоящие, и не изменяют, как люди. И даже – не изменяются.

Будь поласковей с матерью, Малыш, – но оставайся самой собою – не слушай ничьих советов, кроме собственной совести. Прости меня за назидательный тон – сейчас тебе нужней сало и мёд, но будут и они, и вообще всё будет в порядке. Спишь ли ты, или ещё мучит бессонница? Думаю, что когда маленько войдёшь в колею, наладится и это, что нас беспокоит больше всего. Я тоже плохо сплю, чуть только малейшее изменение в привычном распорядке, но у меня это, верно, уже от старости! За комаров пусть мать не беспокоится, будут обязательно, но Инка уже купила всякие средства, чтоб они вас не слишком донимали. (Т. е. комары.) Прости за бестолочь, тороплюсь. Обнимаю вас. Будьте здоровы!

Твоя Аля

Инесса Захаровна Малинкович (1928-1992) – преподавательница в школе, где училась Ирина Емельянова, ставшая ее подругой. Когда Ирина оказалась в заключении, она стала организатором передач в тюрьму, посылок и денежной помощи ей в лагерь (в этом она сотрудничала с А.С.). Помогала А.С. в поисках материалов для комментирования поэмы «Крысолов» для 1-го научного издания «Стихотворений» «Библиотекой поэта». Живя с 1974 г. в эмиграции в зраиле, написала книгу «Судьба старинной легенды. И.В. Гёте, К. Зимрок,

К Браунинг, Г. Гейне, М. Цветаева». М., 1999.

Малый Малыш, пробыла я 5 дней в Москве, в к<отор>ой, как тебе уже сообщила, не видела ровным счётом ничего, кроме собственного носа, склонённого над рукописями. Опять восседаю в Тарусе с тем же носом над теми же рукописями, и т. к. вдохновение заставляет себя ждать, решила написать тебе словечко, чтобы было веселее и тебе, и мне... Предполагая, что ничто земное тебе не чуждо, спешу сказать, что дамские головные уборы типа «колпачки» отживают свой век, ибо в них начали щеголять даже в Тарусе; московские же модницы носят шляпки жанра «ночной горшок» – идеальная форма сосуда сохраняется незыблемой, минус ручка, меняется лишь материал (фетр) и содержимое. Последнее не всегда. Общий силуэт модницы напоминает по-прежнему бутылку – длинная романтическая шея, отсутствие плеч, талии и прочих шармов. Поверх бутылки – вышеназванный горшок. Несмотря на всё это, некоторым девушкам удаётся оставаться миловидными. Да, прическа! Прическа поднимается вверх, как у маркиз XVIII века. Наряду с московскими гранд-дамами волосяными сооружениями особенно увлекаются продавщицы магазинов синтетических товаров и галантереи. Это несколько сказывается на производительности их труда – такую башку нелегко поворачивать к покупателям, поэтому помпадурши – сами по себе, а покупатели – обратно, сами по себе. А товары – как хотят. Но вс это – суета сует и всяческая суета. Сейчас меня особенно волнуют Митькины и Полинины квартирные дела¹, ибо не меньше, чем вам, хотелось бы, чтобы они остались (Поля с Митей!) вместе. Пока Поля надзирает за Митькой, я вполне спокойна, что мальчишка сыт, обстиран, носки заштопаны и – не одинок, т. к. нет ужасней одиночества, чем у неухоженного подростка-переростка. Пока что все мы довольны Митькиным поведением, особенно учитывая, что все эти тяготы ему не по разуму и не по возрасту. Делимся с ним чем можем – и разумом (?), и возрастом, и немного деньжатами. Мать всё волнуется, как к ней относятся, – я, например, как прежде – за что ругала, за то и ругаю, за что хвалила, за то и продолжаю – ведь ничто не изменилось, кроме чисто внешних обстоятельств. А они меняются постоянно и у всех. Живу я по-прежнему уединённо, даже одиноко, и рада этому, т. к. легче работается и думается. А я старею, Малыш, и чувствую это именно по ухудшению трудоспособности: всё то, что ещё недавно приходило само, – заменяется сплошной усидчивостью. Жаль.

Читаю мало болят глаза; слушаю радио – иногда бывают хороши_е концерты – впрочем, теперь и этим развлекаюсь реже. Главное -работа. Идет весна – в этом году рада бы её задержать, чтобы возможно позже начать всякие садово-огородные дела, ибо они у меня плохо совмещаются с так называемым умственным трудом. Боюсь просрочить договорные сроки – нужны деньги, семья большая.

гг *^ПИШИ’ ^как У ^{вас с об}У^вью, верно, нужны будут резиновые са-«впиши об этом Митьке заранее, чтобы прислать вовремя Не забудь, что нужно размером больше обычного, чтобы носить с теплыми носками, портянками, т. к. резина холодит ноги. Целую тебя

Малыш, будь здорова, главное – спи крепче и не вешай носа. Обни-МЭЮ вэс.

Ваша Аля

' О.В, Ивинская с дочерью были конфискацией имущества Руководство «уплотнения» на Дмитрия Виноградова

приговорены к заключению с полной жэка сразу же подало в суд на предмет и временно прописанную П.Е. Шмелеву

И. И. Емельяновой

21 марта 1961

Милыи Малышок, рада была получить от тебя привет. «Волшеб-

ШавяГ* ~ °^{ДНа И3 М}°^{ИХ любимейших} книг. Недавно перечитывала Правда ведь, настоящая книга – не та, что глотаешь залпом, а та что

минаепГ °™^{аДЫВаешь}’ ^{хватаешься за} голову, раздумываешь, вспо-виТяя ^{С6ИЧаС Перечитываю} Хемингуэя. Что бы ни читала, ни

дела, ни думала хорошего, всегда ты со мной, Малыш знай это

шиепепеГ⁰' ^{И ТСМ б}°^Лее’ ^{КОГДЗ ВеСеЛ0}' ^Я °^{ЧеНЬ Н}~ на хоро-

!юбя с^{сегда будь умницей}’^хоро1

иягтнгяV* -^{ет х}°Р°^шо– Видишь, сколько раз подряд «хорошо»

_р “ ^Нас У*^{6 реки} “крылись, грачи прилетели, а вчера жаво-тепло < > _Р ,° ^{Н0ЧЗМ 3аморозки}’ ^днём солнечно, но ещё не очень как пег ™ До одури и, по-моему, плохо получается, устала,

как пес. Обнимаю вас, будьте здоровы. Пишу часто.

Аля

Роман немецкого писателя Томаса Манна.

В. Н. Орлову

Милый Владимир Николаевич, примчалась бы тотчас же, отложив всякие неотложности, но беда в том, что несколько дней тому назад неловко поскользнулась и растянула сухожилие на ноге; совершенно охромела, и вряд ли это всё наладится до Вашего отъезда. Но ведь Вы ещё непременно будете в Москве, а м. б. и я – в Ленинграде. Встретимся. Кстати, совершенно не ощущаю того, что мы с Вами и правда незнакомы. Пожалуй, Вы мне знакомее многих знакомых – столько думала о Вас, о книжке, о стихах, о предисловии и так желала Вам успеха во всех этих головоло-мностях.

Надо бы о многом поговорить – вот досада, когда нога командует головой!

Дата маминой смерти – 31 августа 1941 г. в г. Елабуге.

Те три стиха, у к<отор>ых нет точных дат, придётся пока по местить где-то условно, думаю, всё разыщу ещё до гранок (а м. б. и до набора). Кроме того, м. б. ещё будут какие-то изменения, идущие (как большинство изменений) свыше, и что-то чем-то придётся заменять? Вы скажете редакции свои пожелания насчёт возможного резерва; м. б. к «резерву» потребуются ещё даты и уточнения. Но думается, что больших изменений быть не должно. Очень хочется прочитать предисловие. Можно ли попросить редакцию (я бы попросила А.А. Саакянц¹) – дать перепечатать на машинке и прислать мне? Не огорчайтесь, если не всё сказалось так, как сказалось бы, если бы, и т. д.; ибо сейчас сказать «всё» означало бы не сказать ничего, да и книжка не вышла бы... Предисловие к первой цветаевской книжке – сплошная эквилибристика; впрочем, Вы это знаете лучше, чем я – писали-то Вы! Так или иначе, я очень рада, что Вы взялись – и сделали, и верю, что всё пойдёт хорошо. Бесконечно Вам благодарна не столько за Цветаеву, сколько за маму – всю жизнь всеми обижаемую, непрактичную, гордую, одинокую в одарённости, в мужестве, в благородстве. Стихи говорят об этом стихами, а я-то знаю, как это всё было в жизни и какова была жизнь.

Всю жизнь мама была окружена людьми, любившими – в кавычках и без – стихи, её стихи. Но о ней забывали. И после смерти – сколько любителей стихов! сколько разговоров! дискуссий! частных собраний! и всё – вокруг да около. А Вы взяли и сделали то, что давно нужно было сделать. Вот поэтому-то и кажется мне, что я с Вами давно знакома.

Надеюсь, разберётесь во всей этой несуразице и поймёте, что я хотела сказать и за что – спасибо.

Конечно, я счастлива была бы составить «Ваш» сборник², если его утвердят и т. п. Это очень нелёгкая работа, что касается второй (после России) половины творчества особенно! Множество вариантов, разночтений, стихи с пропусками в беловых тетрадях – надо отыскивать и устанавливать последние черновые варианты; часть приходится выцарапывать из-за границы – из-за границ разных! Очевидно, параллельно надо бы – если будут настоящие комментарии – извлекать из черновиков и записных книжек мысли и записи о каждом отдельном стихе, чтобы раскрывать и породившее, и осуществление. Многие строфы имеют подтекст, к<отор>ый помню теперь, пожалуй, только я одна и к<отор>ый надо бы закрепить, пока не поздно. (Кстати, «Роландов рог» я на всякий случай «выписала» из США – (если не обнаружу его здесь в мамином) – там есть достоверный текст. Не знаю, как с датой написания, но дата опубликования должна быть³. Но надеюсь найти его здесь, поближе.) Конечно, если всё это состоится – и в первую очередь сама книга! – то мне много раз потребуется Ваш совет. Есть вещи, которые бесспорно могут пойти – (драматургия, в частности) – есть спорные, но нужные, есть бесспорно-спорные. Кроме того, есть вещи незавершённые – большая поэма «Егорушка»⁴ (откуда «Плач матери» из сборника), поэма, небольшая, «Автобус»⁵, – с авторским планом развития и завершения, поэма о швее⁶ – и т. д. Нужно подумать всерьёз о том, как «уравновесить» раннее и позднее в составе такого сборника, и вместе с тем раскрыть кое-что из раннего неопубликованного или малоизвестного, забытого (т. е. опять-таки усилить количественный перевес раннего над поздним?) – и т. д.

Очень, очень я хотела бы этим заняться. Это – моя единственная возможность сделать что-то для памяти матери – и ещё записать, что помню. Записываю.

Когда мама умерла, в Елабуге было немало эвакуированных из Москвы литераторов, а в Чистополе и того больше. (Этой группой -Чистополь-Елабуга – руководил Асеев.) Все эти люди – (кто больше, кто меньше, кто в кавычках, кто без) – «любили и понимали» стихи. И не нашлось ни одного – слышите, Владимир Николаевич, – ни одного человека, который хоть бы камнем отметил безымянную могилу Марины Цветаевой. Я в это время была «далеко», как деликатно пишет Эренбург⁷, отец погиб в том же августе того же 41-го года⁸, брат вскоре погиб на фронте⁹. От могилы нет и следа. Это ли не преступление «любителей поэзии»?

«Так край меня не уберёг – мой...»¹⁰ – писала мама.

И действительно – так не уберёг, что, кажется, хуже не бывает.

К чему это я? К тому, что остаётся единственная возможность памятника – беречь и, по возможности – издавать живые стихи, записать и сберечь живую жизнь. И, конечно, тут мне хотелось бы сделать всё, что только возможно.

У меня сохранилась одна из маминых книг с надписью «Але – моему абсолютному читателю». И, пожалуй, единственное, чем я в жизни богата, – так этим самым качеством «абсолютного читателя»¹'. Во всех прочих качествах совершенно не уверена...

Знаю, что Вы очень заняты, но тем не менее очень жду вестей от Вас. Пожалуйста, напишите, как и что.

Ещё раз благодарю за всё и ещё раз желаю всех и всяческих успехов и – дай Бог!

Всё равно до скорой встречи!

Ваша АЭ

¹Анна Александровна Саакянц (1932-2002) – в то время редактор Государственного издательства художественной литературы, подготовила к печати вместе с А.А. Козловским первую в СССР посмертную книгу М. Цветаевой «Избранное» (М., 1961), впоследствии сотрудничала с А.С. в составлении, подготовке и комментировании первого научного издания М. Цветаевой ИП-65 и в журнальных публикациях ее поэзии и прозы. После смерти А.С. продолжила публикаторскую работу. Ею написана первая вышедшая на родине поэта книга-биография «Марина Цветаева. Страницы жизни и творчества (1910-1922)» (М., 1986). Итогом ее работы явилось Собрание сочинений М. Цветаевой в семи томах (М., 1994-1995), подготовленное вместе с Л. Мнухиным, и монография «Марина Цветаева. Жизнь и творчество» (М., 1997). Оставила она и воспоминания об А.С. Эфрон, вошедшие в кн. «Спасибо Вам!: Воспоминания. Письма. Эссе». М., 1998.

² Речь идет о намеченном В.Н. Орловым издании «Избранных произведений» М. Цветаевой.

³ В ИП-65 указана дата написания стихотворения «Роландов рог» – март 1921. Впервые опубл.: «Современные Записки». 1932. № 50.

⁴ См. примеч. 4 к письму И.Г. Оренбургу от 4.X.1955 г.

⁵ Над поэмой «Автобус» М. Цветаева работала с апреля 1934 г. по июнь 1936 г. Впервые опубл. в ИП-65.

⁶ Имеется в виду поэма, опубликованная в ИП-65 под названием «Поэма Лестницы». В комментарии к поэме в этом издании А С. привела запись М. Цветаевой: «Швея (белошвейка или платье?), разноцветные лоскуты. Мотив лестницы, возвращающийся.,.» (С. 774).

⁷ В журнальном варианте воспоминаний И.Г, Оренбурга «Люди, годы, жизнь» (Новый мир. 1961. № 1) сказано: «Муж погиб, Аля была далеко».

⁸ В материалах архива Главной Военной прокуратуры указана дата расстрела С.Я. Эфрона: 16 октября 1941 г. (см.: Фейнберг М., Клюкин Ю. «По вновь открывшимся обстоятельствам...» // Горизонт. 1992, № 1. С. 52).

⁹ Г. Эфрон погиб летом 1944 г.

¹⁰ Строка из стих. 1934 г. «Тоска по родине! Давно...» (II, 316).

¹¹ Эту надпись на своей кн. «Мблодец» (Прага, 1925) М. Цветаева сделала 7 мая 1925 г. и через десять лет приписала: «1925-1935 гг.».

А.А. Саакянц

Милая Анечка, спасибо за утешительную весточку – дай Бог!

Приехать не могу главным образом потому, что подвернула ногу, получилось растяжение, и добраться в таком состоянии до Москвы немыслимо. Очень жаль, надо бы приехать. «Офицера»¹ меня всё же огорчают, они будут диссонировать – да и патриотизм, мягко говоря, жидковат! Не находите?

А история стиха такова (истории, связанные со многими стихами помню) – на толкучке, в той, старой Москве, которую Вы знаете только по стихам, а я ещё застала ребёнком, мама купила чудесную круглую, высокую (баночку, коробочку?) из папье-маше с прелестным романтическим портретом Тучкова-четвёртого в мундире, в плаще на алой подкладке – красавец! И, хотя в те годы мама явно предпочитала Наполеона его русским противникам, но перед красотой Тучкова не устояла. Вот и стихи! Коробочка эта сопутствовала маме всю жизнь, стояла на её столе, с карандашами, ручками. Ездила из России, вернулась в Россию. Где она?

Культ Наполеона в те годы моего раннего детства, шедший ещё от бабушки, цвёл в нашем доме. Как мне попало, когда я раскокала старинную чашку, всю золотую внутри, с портретом императрицы Жозефины, и «овдовила» парную с ней чашку с Наполеоном. До сих пор помню!..

Да, я написала как-то Орлову, что очень довольна Вашим редакторством книги, то есть, что она именно в Ваших руках, популярно «разобъяснила», почему – но всё это не есть «чрезмерные похвалы».

Пока всё на скорую руку...

Целую Вас. Ваша АЭ

¹ Речь идет о 4-й строке 4-й строфы стих. 1913 г. М. Цветаевой «Генералам двенадцатого года»: «...Вчера / Малютки-мальчики, сегодня / Офицера» (I, 194).

Е.Я. Эфрон

11 апреля 1961, Таруса

Дорогая Лиленька, пишу страшно наспех, т. ч. заранее прошу простить за последующую невнятицу. Вчера получила Ваше письмо, написанное в стр<астную> пятницу, рада была ему и, конечно, всё поняла и увидела. Когда читала о спешке и взаимных обидах, предстала

квинтэссенция всего этого – наша Ася. Бесконечные послания под копирку с жалобами, обидами и суетой, и не просто всечеловеческой суетой, а именно с библейской, с «суетой сует и всяческой суетой». Иеремиады¹ по поводу резинок в трусах; глистов; каких-то втулок и штепселей; и т. д. Будто и нет неба над головой, почек на деревьях, ледохода, птиц, собак – а о людях уж и не говорю. Где душа, ум, сердце, талант? 1де совесть, наконец, ибо всю жизнь совестить других, не глядя внутрь себя, может только человек, лишённый совести!

<...> Почему пишу об Асе? П. ч. она, слава Богу, исключение. Всех нас загрызает суета, но есть минуты, часы, дни, когда каждый из нас расправляется, счастливый великим в малом и малым в великом. Потому что нарушения нашего «Я» – не внутри нас, а вне – нарушение, ускорение бега времени, нарушение каких-то норм поведения, быта, и т. д. И вот мы устаём, отстаём, сами себя догоняем, но это мы, веете, же мы, к<отор>ые до самой смерти не утратим эластичности внутренней пружины: то сплющимся, то развернёмся! А вот когда суета проникла внутрь – это гибель, распад. Так вот у Аси. А с нами ничего не случится, что бы ни случилось!

Я вот думаю о чём: детство – это открытие мира. Юность – открытие себя в мире. Зрелые годы – открытие того, что ты – не для мира, а мир – не для тебя. И – установив это (или то, что ты – для него, а он – для тебя – что м. б. даже чаще бывает) – успокаиваешься. Когда ты внутренне спокоен – суета тебя охватывает, одолевает физически, а душа не тонет...

Простите за философию в телеграфном стиле! Надеюсь, что Ада будет у вас на Святой и притащит вам для развлечения моего Арагона². У меня на Пасху был и кулич, и яйца, и кусочек пасочки, и в гостях была. В церковь не пошла – грязь невылазная, 15 км в оба конца, уходят вечером, приходят утром, всю ночь на ногах – в пути и в церкви... Ближнюю церковь на том берегу закрыли: «поп пил, с бабами путался», а дальняя существует, ибо «поп только пьёт» (по старости!).

Обнимаю обеих.

Ваша Аля

¹ Иеремиады – патетические сетования, стенания.

² См. примем. 4 к письму И.Г. Эренбургу от 22.IV.1956 г.

А.А. Саакянц

16 апреля 1961

Анечка, не знаю, как и благодарить Вас за «Гончарову»¹. Это для меня просто огромная радость. Никакой «истеричности» нигде не

приметила, а просто мне кажется, что мы чудесно встретились в жизни, полюбили друг друга – я также беспокоюсь, когда умолкаете Вы... Я надеюсь и верю, что мы с Вами хорошо поработаем вместе над тем, что нам дорого обеим. Я недоверчиво отношусь, – как это ни странно – к тем, кто «любит Цв<етаеву>» – для меня это настолько ко многому обязывающее понятие! Но вот мне думается, что Вы любите так, как надо – и ей, и мне. И у Вас абсолютный на неё слух, т. е. та одарённость именно к ней, без которой невозможна абсолютная к ней любовь. Надеюсь, разберётесь в этом открыточном косноязычии. Срок сдачи Лопе² неожиданно отодвинулся на осень, также неожиданно снизили построчную плату на 3 р<убля> – немало! Сейчас начинаю бешеную уборку всей зимней грязи, к к<отор>ой не притрагивалась, а Лопу пока побоку. Не увлекайтесь 0<рловым>, не посылайте слишком много, очень понемногу посылайте, поверьте мне! Портрет в клетч<атом> платье³ не из лучших, испорчен ретушью. Дня через 2 напишу как следует (?).

М. б., в мае приедете? Спишемся.

Целую.

Ваша АЭ

Как Тагор? Нет ли денег?⁴ Лопе подвёл.

’А. А. Саакянц переписала от руки в спецхране библиотеки им. Ленина очерк М. Цветаевой «Наталья Гончарова. Жизнь и творчество», опубликованный в трех номерах журн. «Воля России» (Прага) за 1929 г. (№ 5/6, 7, 8/9), и переслала его А.С. в Тарусу.

² А.С. переводила для готовившегося в изд-ве «Художественная литература» 5-го тома собр. соч. испанского драматурга Лопе де Вега (1562-1635) комедию «Что случается в один день».

³ А.С. имеет в виду пражскую фотографию М. Цветаевой 1924 г.

⁴ Речь идет о гонораре за переводы стихов индийского поэта Рабиндраната Тагора (1861-1941), вышедших в свет в кн.: Тагор Р. Лирика. М.: Художественная литература, 1961.

А.А. Саакянц

1 мая 1961

Милая Анечка, я очень огорчена тем, что получив мою дурацкую и невнятную весточку вы уже, очевидно, предприняли какие-то шаги в вост<очной> редакции. Напрасно. Я отказалась от переводов Тагора¹ не из-за занятости, а потому, что они у меня не получаются <...>. К тому же только что отработала 4 мес<яца> без перерыва по 14 часов ежедневно — единственный отдых был считка с Вами маминой книжечки. Я устала и еле дышу, и мне так же мало дела до Тагора, как и ему до меня. Пусть другие причёсывают ему бороду на русский лад – желаю им успеха. Отдышавшись «доведу до ума» злополучную Лопу, а там видно будет – или не будет.

В Москву я в ближайшее время не поеду и заботиться о хлебе насущном не буду – Бог подаст, а не подаст – значит его и вправду нет.

Очень жду Вас в Тарусу – об этом писала Вам и жду Вашего ответа, будем вместе соображать, где было «ихнее гнездо хлыстовское»² по указанным мамой приметам, часть к<отор>ых сохранилась и по сей день.

Есть к Вам одна наглая просьба: если не очень трудно, перешлите одного пресловутого Тагора по адресу: Москва Г-69, Мерзляковский пер., 16, кв. 27. Елизавете Яковлевне Эфрон.

Это старшая сестра моего отца, мама называла её «солнцем нашей семьи». Если хотите взглянуть на это солнце, пока не закатилось и оно (ей много лет) то зайдите, предварительно позвонив (К 5-5994) объяснив, что вы несёте книжечку по моей просьбе. Вы увидите женщину, к<отор>ая сохранила мамин архив, и конуру, в к<отор>ой мама жила с Муром вдвоём после нашего с отцом ареста. Это – тёмная прихожая перед тёткиной комнатой. Взглянув – Вы ещё что-то поймёте в маминой жизни. И в моей, м. б. Ибо это и моя конура. Тёте я посылаю открыточку, что Вы или пришлёте книжечку или занесёте.