Текст книги "История жизни, история души. Том 2"
Автор книги: Ариадна Эфрон
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц)
Что ещё очень важно – есть у вас верные друзья, вроде Инки, например, а это громадный, неисчерпаемый, единственный в жизни капитал. В этом отношении – вы редкие «капиталисты», потому что есть люди, к<отор>ые вас любят и поддерживают. То, что отсеялось, – чёрт с ним. Не надо лишнего в жизни – болтовни, пусто-мельства, парадности, «богатства». Многие отошли и от меня – не отошли, сама отстранила; корректно и вежливо. Всех и всяческих сенсационеров в первую очередь, тех, кто показал свою человеческую несостоятельность в человеческой беде. Мамина беда – одна из её бед! Что она по существу своему хаотична, Господь так и не отделил в ней «свет от тьмы» в первый день творения! И потому она органически не разбирается в плохом и хорошем, в людях и в явлениях, путает хлеб насущный с птифуром, блага материальные с духовными, и ужасно страдает в этой неразберихе – и другие страдают, за неё и из-за неё... <...>
А жить надо по правде. Жить надо (материально) не лучше других. Живущих хуже — жаль, но им можно помочь. А вот богатым, нашим теперешним помочь ничем нельзя. <...> Как невыносимы мне советские «нувориши», хотя бы наши, тарусские хапуги-переводчики, писатели, акулы – с Бахами и фестивалями, а главное – с сенсациями. У меня к ним – классовое чувство – забавно! И как для них по сути дела закрыто всё то, о чём они толкуют и рассуждают. Ибо прекрасное — и в первую очередь искусство – даётся чистыми руками и в чистые руки... Пусть все эти бессвязности наспех не покажутся тебе пресными «евангельскими» проповедями. Пойми меня правильно... <...>
У нас пока зима тёплая, часто оттепель, жаль, что девчонки не успели прислать тебе вовремя сапоги. М. б., имеет смысл (если не удастся прислать по одному бандеролями) попросить разрешение у начальника на внеочередную посылку, ибо это – явно не съедобное и нужное для работы – сапоги то есть! В марте надеюсь побывать в Москве недели на три, тогда пришлю тебе и маме сладкого, а здесь вроде ничего подходящего для бандеролей не водится, однако посмотрю. Весной, к лету поближе, надеюсь получить какие-нибудь деньги. Весь 1961 не заработала ни гроша, хотя работала много.
Но «Искусство» неплатёжное издательство – ждать приходится годы. Так что больше даю советы Инке, как распоряжаться тем, чего не вкладывала в общую копилку! <...> Обнимаю. Пиши.
Твоя Аля
1 Речь идет о встрече нового 1962 года в доме Е. Голышевой и Н. Оттена.
Г.О. Казакевич
26 января 1962
Милая моя Галюша, спасибо Вам за весточку, она меня обрадовала, давнешенько ничего от Вас не получала. Я написала А<нне> А<лександровне>, она позвонит Вам и с Вашего (бесспорного!!!) согласия зайдёт к Вам за книжками. Хорошо? Не имеет смысла посылать их сюда.
Я тружусь, как оглашенная, но почему-то время летит куда скорее, чем работа, несмотря на все мои марафонские потуги. Постепенно дичаю и превращаюсь в снежного человека; думаю, что переводы мои как раз на уровне его развития – а прочее – напр., «холодная» уборная – тоже. На уровне его гималайского быта. Но последнее преувеличиваю. Живётся, в общем, неплохо. Есть молоко; папиросы «Прибой»; частный сектор короводержателей режет телят и таскает прямо на дом. Иногда действует водопроводная колонка. Газеты приходят с опозданием только на сутки, а письма – на 3-й, 4-й день. Есть для души великолепная кошка и Рабле в переводе Любимова.
Как Вы, милый мой? Как Э<ммануил> Г<енрихович> – над чем работает? Как девочки? Мышка1, небось, так выросла, что и не узнаю... А наша красноярская «крестница»?2
Главное же, как здоровье? Ваше и Э.Г.? Желаю вам всем всего самого доброго, что только есть в нашем человеческом ассортименте; обнимаю.
Ваша АЭ
Передайте, пожалуйста, Э.Г. – но он, верно, и без меня знает: «мамина» комиссия утверждена в составе: Эренбург, Паустовский, А. Саа-кянц (ред. маминой гослитовской книжки), Макаров, пред<седа-тель> – Орлов (ленинградский). И я ещё.
Рецензия Твардовского3 – та, «внутренняя», к<отор>ую он дал Гослиту на рукопись (вышедшей книжки). Около года тому назад.
Вторую написать, для «Н<ового> М<ира>», он не почухался. Впрочем, и эта неплоха. Бог с ним. Почти всякое даяние – благо!
1 Прозвище младшей дочери Г.О. и Э.Г. Казакевичей Оли.
2 Женя Казакевич.
3 Рецензия А. Твардовского была напечатана в № 2 «Нового мира» за 1962 г.
И. И. Емельяновой
6 февраля 1962
Милый Малыш, и твоё письмо дошло быстро (от 28.1). Жаль, что по воле судеб приходится писать тебе «телеграфно», в то время как хотелось бы поговорить по-человечески, хотя бы в письмах... Но недописанное дополнишь сама, до тех пор, что у меня время будет – а там и, даст Бог, увидимся. Насчёт мамы: тут особых проблем нет, однако, когда задумываюсь о том, кто мог бы написать об этом беспроблемье, никого, честное слово, кроме Достоевского, не находишь!
Она такой человек, что последнюю рубашку с себя снимет и последним куском поделится – это чудесно. Но с той же святой простотой (а тут воистину иногда простота хуже воровства!) она и берёт.
А брать надо знать что, когда, где, из чьих рук и для чего. Видишь ли ты разницу между деньгами, к<отор>ые Боря мне посылал в Сибирь, и теми, на которых «подорвалась» мама? Между теми, что он давал вам с бабкой, когда мамы не было1, и этими? Между теми, шекспировскими и гётевскими, к<отор>ые шли уже не только на хлеб, но и на масло, не только на масло, но и на пирожные, – и этими? То всё было насущное; причём, то давало не только будни, но и праздник, ибо праздник в жизни тоже – необходимость души и тела. Акогда попёрло «богатство»4646
То есть гонорары от зарубежных изданий романа «Доктор Живаго».
[Закрыть], то это уже был анти-Боря – понимаешь меня? «Гений и безумство» – гармонично. Гений и богатство – немыслимо. Это – тело и антитело, материя и антиматерия. Наступает – так или иначе – взрыв, после к<о-торо>го остаётся или голый гений, или голое богатство, или вовсе ничего. Что касается Бори и денег этих, то тут виноваты «комплексы» «гениальности» и «неполноценности» (временной, относящейся к обстоятельствам). Для него они (деньги) были утверждением, признанием, успехом – т. е. опять же понятиями нематериальными. И по правде сказать, достаточно суетными. Ему ли было не понимать истинную цену нынешних признаний и непризнаний? Ему ли было не знать удельный вес сегодняшнего перед завтрашним, перед вечным? Но... человеку так хочется прижизненного признания, ибо он человек, на какой бы Синайской горе ни стоял. (Я, конечно, не хочу сказать, что, мол, те деньги были «заработанными», а эти – нет. Отнюдь. Ты это и сама понимаешь.) Но всё это было Борино отношение и его дело. В его руках и деньги-то не были деньгами, ему ничего в жизни не было нужно, кроме простора и времени для работы, элементарной еды и одежды. Он был воплощённая, органическая скромность в матер<иальных> делах. Мне кажется все это понимали, сверху донизу. <...> Я никак не могу толком объяснить, что хочу, пожалуй, дело в том, что, владея неимоверным богатством, данным годами взаимной любви, дружбы, взаимопонимания и взаимослияния, нельзя владеть и другим. Морально нельзя. Что-то истинное обесценивается. Я это говорю абсолютно помимо самой этой истории и её последствий. Это всё пересмотрится и «утрясётся» не через сто лет и не через 20, а гораздо раньше. Я это говорю не потому, что что-то «случилось». Совсем в ином плане. И если материнская психика отразила тот мир таким образом, то – ну что скажешь? жаль, что такая психика. Жаль, что интуиция, гениальная женская замена ума, изменила ей. Относительно же того, что она не виновата и что виновата не она – отчасти, конечно, виноват «соблазнивший малых сих», сумасброд, верхогляд, отпихивавшийся руками и ногами от мыслей о неприятном и любивший «доставлять удовольствие», а к тому же буквально гипнотизировавший своим обаянием этих самых «малых». Тем не менее виновата и сама, ибо если ему дано было сумасбродничать, то ведь это было своего рода право, заработанное, так сказать, талантом, личностью, своеобразием этого «я». А тут что? Только сумасбродство, да и то «отражённое»? Где всё то, что даёт право человеку «чудачествовать»? <...>
А ведь Боря не из тех людей, которые с собственной смертью выбывают из жизни живых. Ведь он себя оставил людям. И того, настоящего, что у него было с мамой, ей бы хватило на всю жизнь, при любых её обстоятельствах.
А вот в чём он действительно виноват, это в том, что или не разошёлся своевременно, или не узаконил брак. Непростительно. По мягкости, по безволию, из боязни огорчить этого ребёнка Зину или этого ребёнка Олюшу, чтобы всё шло так же мило, чтобы всем было «приятно» и более или менее комильфо. Уж если я видела, к чему всё это ведёт, то он и подавно. Страус, царствие ему небесное! <...>
Целую тебя, будь здорова, жду карточек.
Твоя Аля 4747
После ареста О.В. Ивинской в 1949 г.
[Закрыть]4646
То есть гонорары от зарубежных изданий романа «Доктор Живаго».
[Закрыть]
Э.Г. Казакевичу
12 февраля 1962
Милый Эммануил Генрихович, боюсь, что идея слишком хороша, чтобы быть осуществимой1. Ведь самое трудное – это квартирные дела, и, по-моему, Эренбург с большей верой в успех ходатайствует за отмену смертной казни какому-нб. Джеку-потрошителю, чем за комнатешку порядочному гражданину в каких-нб. там Мневниках (б. село «Малые Говнюки»), И легче добивается. Но – всё в руце божьей.
Итак: 1) В Москве я прописана постоянно с 22 июня (!) 1955 г. по адр. Мерзляковский пер., д. 16, кв. 272.
2) Никакой своей площади у меня не было.
3) Ничего в своё оправдание добавить не могу. В СССР я приехала в 1937 г., когда никаких «площадей» не было, ничего не строилось. Обязаны меня были обеспечить как репатриированную, да нечем было. Правда, в 1939 г. нашли выход. Лучше бы не находили.
4) В 1955 я вернулась из Туруханской ссылки, следуя примеру т.т. Свердлова и Сталина. В смысле жилплощади повезло мне не лучше последнего. Как и он, сама виновата; т. е. я лично явилась к тем же тётям, что и в 37-м году, и прописалась постоянно, а надо бы временно, и надо было бегать и кричать, что тётки выгоняют и т. д., одним словом, хитрить и лукавить с советской властью.
5) А я подала заявление в Моссовет – ничем и никем не заручившись и не приготовив «подарка», ибо сама в то время оглядывалась, кто бы чего подарил. (Мне.) Я думала, что достаточно иметь право, на этот раз в качестве реабилитированной.
6) И, представьте себе, пришла какая-то моссоветовская дама <...> В руке она держала рулетку, а другую держала горсточкой. Подарка не последовало. Тогда она сказала, что комната вполне подходящая для трёх персон и чтобы я не падала духом – тётки помрут когда-нб. – всё моё будет.
7) И через некоторое время я получила соответствующий отказ из «самого»
Моссовета. На бланке. Что обеспечить не могут, ввиду.
8) Тогда я удалилась в Тарусу.
9) Не сразу; я ещё попыталась пожить с тётками. Они – сплошное очарованье, изумительные старухи. Но им нужен свежий воздух, поэтому окно у них открыто настежь всю зиму. Потом старшая тётя преподаёт художественное чтение, и целыми днями у неё толпится народ.
10) «Квартира»: полутёмная комната (окно выходит в стену) – 10 метров с сантиметрами. Там две тёти; обе – пенсионерки; одна – персональная (за революционные заслуги!) и имеет право за персо-нальность и по болезни – на дополнительную площадь.
Тёмная прихожая – без окна, без отопления – 6 метров. Там – я, мамин архив, 5 сундуков, 2 шкафа, стол и ещё много всяких мелочей вроде Брокгауза и Ефрона. Но всё вместе взятое – 16 метров, значит -«норма», да ещё с лихвой. Т. ч. с одной стороны – жить немыслимо, с другой – «норма».
11) В прошлом году тётям разрешили улучшить жил. условия, т. е. в той же квартире занять лучшую комнату, когда съедут соседи. Но соседей вызвали в тот же Моссовет и предложили, как партийным, подождать ещё около... 5 лет, пока что-то там выстроят; т. ч. всё осталось и все остались на местах.
Я просто не представляю себе, что что-то может получиться, правда.
Однако, если бы кто-нб. (не та дама, а человек!) посмотрел бы своими глазами на эти «16 метров», – кто знает, м. б. и проняло бы?!
Самое трудное – это архив. Вы представляете себе – сундучок, на сундучке – доски, на досках – матрасик, на матрасике – тётя лежит.
И так с 1941 г. Как тут работать над этим архивом? А ведь я – последний человек, знающий и помнящий, как всё это писалось.
Но это – аргумент не для Моссовета, Вы же – и иже с Вами – ни в каких аргументах не нуждаетесь...
В первых числах ноября буду в Москве, рада была бы повидать Вас и всех Ваших. Годы-то идут! Ада Александровна еле узнала Олечку – так выросла. А от Жени -нашей красноярской крестницы – пришла в восторг. Умница, говорит.
э Очень рада, что «Двое в степи» выхо-
Закуток в комнатке г
Е.Я. Эфрон в Мерзляковском ДЯТ. Очень ЖДу.
Спасибо за всё, милый друг.
Обнимаю Вас и Ваших.
Ваша АЭ
1 Ответ на письмо Э.Г. Казакевича от 10.11.1962 г., где он пишет: «Дорогая Ариадна Сергеевна, надеюсь, Вы простите меня за то, что я затеял разрешить Ваш “квартирный вопрос”, то есть вопрос о доставании для Вас городской, московской квартиры» (Казакевич Э. Слушая время. С. 510). Казакевич организовал письмо от СП СССР к председателю Моссовета, в результате чего А.С. получила однокомнатную квартиру в писательском кооперативе на 2-й Аэропортовской ул,
2 У Е.Я. Эфрон и З.М. Ширкевич.
И.И. Емельяновой
23 мая 1962
Милый Ребёнок, всегда-то пишу тебе через пень-колоду, чаще всего ночью (которой ты-то бодрствуешь, а мне отчасти спать положено!), и, будь то ночью или днём, упуская что-то главное, ради чего и за перо бралась. Так и на этот раз. Мне хочется сказать тебе лишь одно, для того, чтобы жить «образцово и просто»1, мне кажется, совсем не обязательно проводить «свои юная года» в испр<авительно>-труд<овых> лагерях. Такая твоя «концепция» простоты, pardon, хуже воровства! Взять в руки метлу и вымести к чёртовой матери суету из своей жизни можно (и должно) именно в так называемых вольных условиях. Ужасно мне грустно, кстати, что в сущности (?) твоей заложено и непротивление потоку, при всей супротивности твоей натуры. Вот складывались обстоятельства далеко не просто и далеко не образцово, ты и жила по обстоятельствам, изменились они – и ты подчинилась в какой-то мере «образцовости и простоте». Но мыслимо ли брать извне это самое «образцово и просто»? Зачем? Выпусти их наружу ты, из своей собственной глубины, и сразу всё встанет на свои места, и суета, и суетное – сами уйдут. Да, милый, конечно, вернуться – трудно. К прошлому не возвращаются, а будущее неясно даже цыганкам. Но трудно будет только самое первое время, «чистилищный» промежуток его между двумя эпохами твоей жизни. Всякое «между» – трудно, это – смутное время, когда особенно важно держаться правильно, ибо от этого «держаться» и зависит дальнейшее «так держать». Это раз. А потом трудно – и самолюбию больно – устраивать свою жизнь среди большого количества ложных друзей и малого – истинных, – мало ли что ешё больно и трудно! Но всё перемелется – и быстро. Всё пойдёт на лад. Если ты дашь волю своему «образцово и просто»... А сейчас всё вокруг, как и два года тому назад. Наконец пришла весна и всё расцвело – от черёмухи до соловьёв, и приближается конец мая, и опять мы в июле собираемся в Латвию, и вновь ты будешь меня провожать на Рижском вокзале. Что дальше? Увидим. Бог даст, всё будет хорошо. На днях была в Москве, наконец встретилась с Орловым, много сделавшим для прошлой маминой книжечки и радеющим о следующей, на к<отор>ую у меня подписан договор2. Громадная у меня работа по этой книге, потому и хочу съездить отдохнуть – ужасно устала. Особенно головка. Надо её проветрить, т. к. очень теряю трудоспособность, память, ужасные головные боли. Господи! Господи! Дай сделать книгу! Так вот, Орлов сказал, что у них выйдет большой том Б.Л. в Большой серии Биб<лиотеки> поэта, серьёзное издание с комментариями, вариантами и т. д.3
Итак, они с мамой идут наравне, томик за томиком. Много работаю над архивом. Инка не пишет из-за работы, устаёт до беспамятства, живёт за счёт аварийного запаса сил. Ещё предстоит летняя практика с учащимися – большая ответственность, не дай Бог, с кем «чего случится». Целую тебя, милый, в следующий раз авось толковее напишу. Будьте здоровы!
Твоя Аля
' Ср. стих. 1919 г. М. Цветаевой «Я счастлива жить образцово и просто» (I, 449).
2 Речь идет об издании кн. М. Цветаевой в Большой серии «Библиотеки поэта». Она вышла в свет в 1965 г.
3 Кн.: Б. Пастернака «Стихотворения и поэмы» вышла в той же серии также в 1965 г.
Э.Г. Казакевичу
23 мая 1962
Дорогой мой Эммануил Генрихович! Очень давно ничего не знаю о Вас – от Вас, – а только краем уха от посторонних, в частности, что побывали в Италии1. Очень рада за Вас, хоть эта самая Италия уже в прошлом, а «еврей вчерашним обедом не сыт», как уверяла меня одна очень милая старая дама (иначе не назовёшь её, вспоминая!), уроженка города Белостока и к тому же сестра пяти коммивояжеров. Но права ли она? «В сём, христианнейшем из миров»2 мы (евреи т. е.!) часто бываем сыты столь же вчерашними, сколь завтрашними обедами! Короче говоря, меня печалит «безответность» моих писем к Вам, а посему напишите хоть словечко, пожалуйста. А если трудно (впрочем, наверно, трудно без всяких если), то м. б. Галюша напишет – как Вы и вы все и что хорошего (помимо вчерашней Италии). Где Вы? На даче, наверное? У нас тут третий день весна наконец, и всё сразу раскрылось – и черёмуховые цветы, и яблоневые, и тюльпаны, и «разбитые сердца» диклитры. И соловьи. И вообще – хорошо. До этого был всемирный потоп, лило месяц и всё завершилось апофеозом – грозой с градом. Вода в двух местах разорвала пополам Серпуховское шоссе, и до Москвы я добиралась со всякими дорожными приключениями. Погода, кажется, наладилась, а шоссе, естественно, не.
 |
| А.С. Эфрон. 1962 |
Очень много работаю над сбором материалов для комментариев к будущей маминой книге, трудно всё чрезвычайно, ибо – сплошная целина; некоторые промежутки времени (применительно к комментариям) – сплошные белые пятна, нет возможности обнаружить как первоиздания, так и первопричины; но зато по целому ряду стихов многое удалось узнать, прояснить. Даст Бог – хорошо должно получиться. Но работа громадная; и вообще над архивом работа громадная (безотносительно к данной книге). Тут надо буквально несколько лет работать, не отрываясь, ведь многое помню и знаю лишь я одна – пожалуй, последний живой свидетель всей маминой жизни, день за днём. – Не отрываясь. Лесе отрывает. А время идёт. И оттого, что всей шкурой ежеминутно чувствую, что оно идёт, уходит, проходит, успеваю меньше, чем могла бы – будь я сама попроще. И будь попроще время, кстати...
30-го молитесь обо мне, должны меня принимать в Союз3, и, знаете, предчувствую, что примут по шее. Поскольку Вы сами из тех товарищей, которым чаще дают по шее, чем гладят по головке, то посочувствуйте, ради Бога. Впрочем, моя выя настолько натренирована, что вряд ли переломится по данному поводу. Да, цветаевскую комиссию удалось собрать в прошлом месяце, и среди всяких разумных решений одно из разумнейших было «доизбрать» Маргариту Иосифовну4 в состав этой самой комиссии. Наш секретарь, Аня Саакянц, второй месяц не может пробиться к Воронкову с ходатайством перед Секретариатом об утверждении данной кандидатуры. Monsier не сидит на дарованном ему кресле, а заседает в каких-то других, и поймать его никак не удаётся. Стыдобушка. Мне просто неловко перед
М<аргаритой> И<осифовной>, у которой торжественно испрашивала согласия, а воз и ныне там. Ну, ладно! Обнимаю Вас и вас оптом и в розницу, будьте все здоровы. А<да> А<лександровна> шлёт сердечный привет.
ВашаАЭ
1 В начале 1962 г. Э.Г. Казакевич в составе писательской туристической группы побывал во Флоренции на конгрессе Европейского сообщества писателей.
2 Строки из 12-й главки «Поэмы Конца» 1924г. М. Цветаевой: «В сем христианнейшем из миров // Поэты – жиды!» (Ill, 48).
3 Сообщение о приеме А.С. в СП СССР появилось в газ. «Московский литератор» (1962. 30 декабря № 46).
4Маргарита Иосифовна Алигер (1915-1992) – советская поэтесса.
Е.Я. Эфрон u З.М. Ширкевич
11 июля 1962
Дорогие Лиленька и Зинуша, пишу вам рано утром под шум дождя, увы, заглушающего шум моря. После нескольких солнечных дней, которые мы, отчасти знакомые с капризами прибалтийского климата, провели целиком и полностью на пляже, дождь заладил вновь, как видно, с серьёзными намерениями. Впрочем, в каждый мало-маль-ский просвет мы вырываемся – с упорством, достойным лучшего применения, – наружу и отправляемся гулять. Я очень довольна, всё здесь по мне, даже разверзающиеся без всякого повода хляби небесные – почва здесь песчаная и никогда не бывает грязи. Живём мы этот год совсем в другом конце Лиепаи, чем тот раз, уже почти за городом, в новом строящемся районе, близко от моря – т. е. совершенно «на даче», кругом виднеются приземистые, крепкие и какие-то замкнутые, как и здешние люди, – каменные одноэтажные домики-коттеджи; при каждом – удивительно обработанный огородик и уйма цветов. Даже огороды, так называемые коллективные, по обочинам дорог, «утопают в цветах» – цветы везде, это тоже часть национального обихода, и как это хорошо! Вообще везде всё необычайно чисто и аккуратно – городок старинный, утративший прежнее значение, а посему небогатый, но обитатели его заботятся о его внешности и не позволяют ему быть заброшенным и захолустным.
Много церквей – всех возможных христианских вероисповеданий – и все «работающие», в том числе и великолепный растрелли-евский католический собор. На днях, в то воскресенье, видели – как во сне! – выходящих под звуки органа и колокольный звон -конфирманток в белых платьях, с целыми снопами цветов. Юношей также конфирмовалось много. Либавский порт был когда-то (ещё до второй войны – 1941 г.) одним из значительнейших европейских, а теперь захирел, т. к. его до сих пор не удалось разминировать, и в гавань заходят только небольшие корабли. Петр Великий когда-то изучал тут кораблестроительство и искусство навигации, домик его до сих пор стоит – в такой же абсолютной сохранности, как и вся прочая старина, – на одной из улочек, расположенных между большим озером и морем. – А море выбрасывает на песок – как и прежде -куски, кусочки и песчинки янтаря, я собираю их на каждой прогулке, так они красивы!
С питанием хуже, чем 2 года назад; по-прежнему есть овощи и чудесные молочные продукты, но всё – дороже, поэтому и покупают меньше; мясо совсем выпало из обихода «среднего покупателя» – не по карману. Народ выразительно безмолвствует. Обнимаем вас, будьте здоровы!
Ваши А. и А.
Посылаю ещё одну «нетипичную» открытку1 – все типичные распроданы ещё до революции. Правда, есть тут и такие сосны, и такие озёра, но суть здешних пейзажей в чём-то ином трудноопределимом, м. б. в том, что даже, когда море далеко, во всём чувствуется его присутствие, его дыхание. А Лиепая расположена между морем и озером, огромным, суровым, конца-края не видно, над ним летают чайки с птенцами и редко-редко проезжают моторные лодчонки, выродившиеся потомки петровских кораблей. На всём – городе, пригородах печать двух несовместимостей: немецкого порядка и российского запустения. Обнимаю!
1 На обороте фотография: Латвийская ССР. Озеро у Морданга.
И. Г. Эренбургу
15 июля 1962
Дорогой Илья Григорьевич! Пересылаю Вам Ваши – сорокалетней давности – письма маме. Они переписаны её рукой в маленькую записную книжку, очевидно накануне отъезда в СССР, году в 1938– 39; кроме Ваших, там два письма Белого и не полностью переписанное пастернаковское (одно, первое). Записная книжечка озаглавлена «Письма друзей». Подлинники писем не сохранились; думаю, что не только в мамином здешнем архиве не сохранились, а пропали вообще, со всем парижским цветаевским архивом, оставленным на хранение Вл<адимиру> Ив<ановичу> и Марг<арите> Ник<олаевне> Лебедевым и затопленном водою во время войны в подвале дома 18 bis rue Denfert-Rochereau1. Теперь и улица эта переименована – что, впрочем, отношения к делу не имеет.
Переписала для Вас письма моя приятельница, которой Вы не-ск<олько> лет тому назад помогли выдраться из чрева китова2 и получить реабилитацию et tout се qui s’ensuit4848
Всё, что из этого следует (фр.).
[Закрыть]. Сидим с ней обе в Вашем избирательном округе – т. е. в Латвии3, где погода переменная, осадки в виде того-сего и т. д. Городок Лиепая (б. Либава), утратив своё прежнее портовое и курортное значение, не стал от этого захолустным или провинциальным, нет – просто ушёл в себя; не дай Бог, однако, чтобы вышел из. Каждое утро, отворяя окно в окружающую строгость, стройность и отчуждённость, так и тянет задать захаянный современностью вопрос: «Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе»?4
Впрочем, окраины городка новёхонькие, в центре имеется также новёхонький разухабистый памятник, на котором, вернее, на постаменте которого железобетонные матрос, рабочий и женщина неопределённых занятий размахивают гранатами, напоминающими пивные бутылки. Так и хочется вызвать наряд милиции. Редкие прохожие стыдливо опускают глаза.
В магазинах дополна тканей, изделий из янтаря и гончарных, редиски, творога, а также дамской обуви местного производства – фасончики всё какие-то лоцманские, боцманские, шкиперские; цены -доступные.
В местном музее – великолепная выставка прикладного искусства, работы выпускников лиепайского худ<ожественного> техникума.
Море и ветер всё те же, о к<отор>ых Вы писали маме 40 лет назад.
Обнимаю Вас и Любовь Михайловну, А<да> А<лександровна> шлёт самый искренний привет. Будьте здоровы!
Ваша Аля
' О доме Лебедевых на ул. Данфер– Рошро см. в мемуарном очерке А.С. «Самофракийская победа» (наст. изд. Т. III).
2 И.Г Эренбург помог А.А. Шкодиной добиться освобождения из ссылки.
3 И.Г. Эренбург был в это время депутатом Верховного Совета СССР от Луд-зенского округа Латвийской ССР.
Строки из стих. Б. Пастернака «Про эти стихи» (предположительно лето 1917), из кн. «Сестра моя – жизнь».
В.Н. Орлову
7 августа 1962
Милый Владимир Николаевич, простите за долгое молчание, столько всего навалилось, что никак не расхлебаю. Ещё когда была в Лиепае, начался, после короткой передышки, поток дел и делишек, завершившийся водопадом безумных телеграмм о мамином «самодеятельном» памятнике; тут окончательно захирел злосчастный и нелюбимый Скаррон, а об отдыхе, даже под проливным дождём, конечно, уж и речи не могло быть.
Господи! Господи! ещё раз убедилась в том, что рождена для звуков тихих и молитв4949
Неточная цитата из стих. А.С. Пушкина «Поэт и толпа». Правильно: «...для звуков сладких и молитв».
Очерк «Хлыстовки», написанный в Париже в 1934 г., кончается словами: ®...я бы хотела, чтобы на одном из тех холмов, которыми Кирилловны шли к нам
[Закрыть], но почему-то никто и ничто не принимает во внимание эту милую мою особенность.
Приехав в Москву, получила ордер на квартиру; поскольку это первый в моей жизни ордер не на арест, пришла в смятение; вот тебе квартира с недоделками по дефектной ведомости, с великолепным видом на соседний корпус, с масляными пятнами на обоях, со стенным шкафом, с 19 метрами «жилой» и 10 – «полезной» площади, и пр. и пр. В квартире, кармане и голове – одинаковая гулкая пустота; всё нуждается в меблировке; больше всего – голова, ибо без неё не наполнишь карман, а без него – не «обставишь» квартиру. Друзья, недруги, знакомые и чужие наперебой принимают во мне участие, каждый норовит утешить сироту колченогим стулом, ржавым кроватным остовом или прелестным бабушкиным, прилично сохранившимся, гардеробиком размером в небольшую синагогу. Отбрыкиваясь – рискую прослыть неблагодарным нищим, принимая дары (бойтесь данайцев!), рискую стать обладателем лавки весьма сомнительных древностей, к тому же разномастных, пегих и в яблоках до невозможности; словом, уже тошнит от радости, а как подумаю о частных и государственных (Литфонд ведь государство в государстве? а ссуда возвратная?!) – долгах в почти 2 новых тысячи, то и вовсе шарахаюсь от инфаркта к инсульту, не видя пока что иного выхода из «интересного положения». В Тарусе в это время <...> навалились и тревоги – непосредственные – о самодеятельном камне; о прочем уж и не упоминаю, хоть и его, прочего, предостаточно.
Теперь о камне: читайте внимательно и срочно высказывайте мнение. – В середине июля в Тарусу приехал некто Островский, студент-филолог Киевского ун<иверсите>та, по велению сердца решивший установить камень с надписью «Здесь хотела бы лежать Марина Цветаева»2 – на маленьком участке над Окой, где похоронен Борисов-Мусатов3. Островский получил разрешение исполкома, нашёл рабочих, высекших надпись и приваливших камень к месту; действовал он <...> без ведома кого бы то ни было из комиссии или хотя бы друзей мамы. Мои знакомые, увидавшие всю эту возню, дали мне телеграмму, я ответила телеграммой же, в к<ото-р>ой написала, что считаю установление памятника без участия родных, знакомых и в обход комиссии – недопустимым. Работы прервали, памятник не установили, Островский уехал, <...> камень постоял у ограды мусатовского участка и на днях исчез – как и куда неизвестно.
Напишите мне – как пред<седатель> комиссии – что Вы думаете по этому поводу? Т. е.: считаете ли Вы возможным поддержать инициативу Островского, считаете ли нужным установление камня-памятника в Тарусе (см. «Кирилловны») – конечно, соответствующим образом оформленного хорошим скульптором, с дополнительной надписью («М<арина> Ц<ветаева> – русский поэт – год рождения-смерти, жила в Тарусе с ... по ...» или что-то в этом роде). Если да, то м. б. приурочить к юбилейной дате – 70-летию в сент<ябре> этого года? (нач<але> окт<ября> по н/ст).
Считаете ли Вы своевременной такую идею, вернее, её осуществление? Не раздразнит ли это «гусей» и не повредит ли книге, вызвав ажиотаж («Тар<усские> стр<аницы>» и прочее...).
А. Саакянц против такой идеи, такого памятника (сейчас) и... против неведомого Островского, персонально воздвигающего памятники. М. Алигер – за памятник. Будет выяснять мнение Эр<енбур-га>, к<оторо>го сейчас нет в Москве. Паустовскому и Макарову напишу, выяснив, где они. Как действовать дальше, ежели комиссия будет за ? Надо ли утверждение Секретариата (к<отор>ый будет против и замолчал ходатайство о памятной доске на доме, где жила мама) или можно обойтись без? (Думаю – нельзя.) Ответьте хоть в двух словах по адр. Москва Г-270 Комсомольский просп. 49 кв. 23 А. Шкоди-ной для меня. Через два дня еду в Тарусу, в нач<але> след<ующей> недели буду в Москве на неск<олько> дней (прописка-выписка и т. д.). Как только «утрясу» квартиру, поеду в Тарусу, буду работать, как каторжная, – время уходит отчаянно и без толку. Всего Вам и Елене Владимировне доброго.
Ваша АЭ
0 книжных делах – немного погодя, как только утрясутся эти. 4949
Неточная цитата из стих. А.С. Пушкина «Поэт и толпа». Правильно: «...для звуков сладких и молитв».
Очерк «Хлыстовки», написанный в Париже в 1934 г., кончается словами: ®...я бы хотела, чтобы на одном из тех холмов, которыми Кирилловны шли к нам
[Закрыть]
в Песочное, а мы к ним в Тарусу, поставили, с тарусской каменоломни, камень: Здесь хотела бы лежать МАРИНА ЦВЕТАЕВА». (V, 97)
3Виктор Эльпидифорович Борисов-Мусатов (1870-1905) – художник. Лето и осень 1905 г. прожил на даче И.В. Цветаева.
