Текст книги "История жизни, история души. Том 2"

Автор книги: Ариадна Эфрон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 30 страниц)

⁵ Очерк М. Цветаевой 1933 г.

В. Н. Орлову

18 августа 1966

Милый Владимир Николаевич, вот только когда собралась Вам ответить на милое Ваше письмо; да полно, «собралась» ли? Просто, как всегда, несколько слов наспех перед сном, притом самым «неуважительным» почерком! Мама говорила всегда, что «неразборчивый» почерк – неуважение к адресату, и не признавала никаких, кроме разве что боли в руке, отговорок. И сама писала чётко...

Вчера скончалась Валерия Ивановна Цветаева, последний (насколько мне известно!) отпрыск Иловайских; последняя глава «Дома у Старого Пимена»¹. Удивительно! Потрясающе! Какая-то заколдованная – или колдовская? – семья! Всё у меня стоит перед глазами семейный Валериин альбом, где она в институтской пелеринке, само очарование: окаймлённые тёмными румынскими веками светлейшие глаза, горделивый и изящный (орлиный) носик, ангельский ротик; красавица, богатая невеста, распродворянка, всё впереди!

Вышла замуж по тем временам немолодой (за тридцать) – за любимого ученика моего дедаИ.В. Цв<етаева> – человека трудоспособного и трудолюбивого, порядочного, звёзд с неба не хватавшего Сергея Иасоновича Шевлягина, тоже священнического рода, как и дед. Женясь на красивой, но с диким, чертовским характером, Валерии, Сергей Иасонович в основном «бракосочетался» с её отцом – «сделал карьеру», надеялся унаследовать дедовы должности – но не тут-то было! Дед умер в 1913 г., не успев поставить зятя как следует на ноги; великая же октябрьская социалистическая отняла всё на свете, кроме трудной супруги. С<ергей> И<асонович> кротко и мужественно нес этот крест вплоть до прошлого года, когда, поскользнувшись на тарусской гололедице, упал и ушиб голову, отчего и скончался через месяц-полтора, восьмидесяти с лишним лет от роду². Оставшись одна, Валерия поняла, что не умеет отличить советских денег от царских, поняла, что всё на свете делал для неё и за неё неприметный и долготерпеливый муж, и впервые в жизни растерялась под напором быта, к которому так и не успела приспособиться. Ндравная, недобрая, столь же тёмнодушная, сколь и светло-глазая, несказанно-ведь-минской наружности и всем этим привлекательная старуха стала угасать – угасать по-своему, на свой иловайский «жестоковыйный» лад, рассорившись со всеми, всех невзлюбя, а многих и возненавидя, угасать, того не зная и не сознавая, не признавая болезней и смерти, считая, что не про неё они писаны; путаясь мыслями и теряя рассудок, она всё уходила и уходила туда, к Старому Пимену, к несогбенному деду, одна, одна, одна; прислуживал ей старый хитрый сторож – умывал, одевал в рваные хламидки, кормил картошкой и жёлтыми огурцами; вчера он прибежал ко мне, говорит: «как заснула вчерась, так и не проснулась, всё хрипит чегой-то, верно, кончается...» Вызвали «скорую помощь» – поздно.

Маму она – ненавидела; со мной же рассорилась после нескольких месяцев знакомства, да так люто, что, будучи ещё в уме и в памяти, запретила прийти на её похороны, когда она умрёт! Придётся мне не хоронить и этого члена моей (?) семьи. Хотела она лечь в цветаевской ограде Ваганьковского кладбища; но её душеприказчица и, кажется, наследница – жена её брата Андрея рассудила иначе: хлопотно, дорого; пусть спит в Тарусе... <...>

Всего, всего вам самого доброго и радостного! И простите за «похоронную» цидулю.

Ваша АЭ

' В.И. Цветаева была внучкой историка Д.И. Иловайского, которому принадлежал дом в Старопименовском переулке. Семье Иловайских М. Цветаева посвятила очерк «Дом у Старого Пимена».

² В.И. Цветаева и С.И. Шевлягин прожили вместе около пятидесяти лет. Об этом пишет Валерия Ивановна в третьей части своих «Записок» (см.: ГМИИ.

Ф. 6. On. 6. Л. 165). О браке В.И. Цветаевой и С.И. Шевлягина см. также письмо М.И. Цветаевой к В.Н. Буниной от 19.VIII.1933 г. (VII, 224).

И.И. Емельяновой

2 сентября 1966

Милый мой Аришик, каждый раз, когда вижу твой почерк на конверте (ещё не вскрытом) – что не часто бывает! – столько сразу всколыхивается, вспоминается, поднимается из запечатлённых и не будничных, не на каждый день – глубин! И в первую очередь – всегда! – Борис Леонидович; я-то знаю, что именно ты – дитя его души, больше знаю, чем знал он сам и чем знаешь ты. Из всех, его окружавших (впрочем, ты – не «окружение», ты – частица его сердцевины!), для меня осталась, пребыла, ты одна; «всё прочее – словесность», как сказано у мамы. Дивное дело: ушёл он, и как индейский вождь, или индийский гость – увёл с собой на тот свет (условный) толпу жён, рабов, виночерпиев и бог знает ещё кого, ещё кого; право же – увёл; с его уходом именно они превратились в тени, исказились, сместились, растворились, и время уже насыпало над ними свой курган. И только ты осталась тайным Борисовым ростком, той свечой, что горела на окне, свеча горела. И горит в чёрном окне маленькое сердечко света. – Не смейся над этим «лирическим» вступлением, милый мой пересмешник! Ты ведь умеешь и писать, и читать между строк...

А нынче в твоём конверте роскошный, пристальный и пасмурный Бобка!¹ Как он вырос и какую шевелюру отрастил! И похож не только на папу с мамой, но ещё и на Наполеона. В чём немалую роль сыграл знаменитый «шумел-горел пожар московский, стоял он в сером сюртуке»⁸⁹89
  <sup>Народную песню времен 1812 г. о Наполеоне, смотрящем как горит Москва, распевала Полина Егоровна, нянчившая Бобку, вместо колыбельной.


[Закрыть].</sup>

Итак, евонная бабка получает наследство⁹⁰90
  <sup>Летом 1966 г. в Инюрколлегии был подписан договор между наследниками Б.Л. Пастернака и итальянским издателем Фельтринелли, которому писатель передал права на издание романа «Доктор Живаго».


[Закрыть], а евонный папка9191
  Речь идет о муже И.И. Емельяновой Вадиме Марковиче Козовом (19371999) – поэте, переводчике, эссеисте. Он встретился с И.И. Емельяновой в мордовских лагерях, где отбывал 6-летний срок (1957-1963) за участие в подпольной организации МГУ. Ирина была освобождена в 1962 г. В 1964 г. они поженились. В 1981 г. Козовой уехал из СССР, в 1987 с ним в Париже удалось соединиться И.И. Емельяновой.


[Закрыть] размышляет над маршрутом Потьма – Москва – Лондон!9292
  В 1966 г. В.В. Козовой стал победителем в конкурсе Би-Би-Си на лучший юмористический рассказ. Призом являлась поездка в Лондон. Но разрешение на выезд не было дано властями.


[Закрыть] Это очень хорошо, когда подумаешь, что ещё недавно были возможны маршруты только в обратном порядке; причём не обязательно из Лондона. В общем, дай Бог, чтобы вс1 было хорошо, чего и себе желаю.</sup>

Пока что ничем похвастаться не могу. Лето было из ряда вон нелепое и утомительное; я не увидела, как оно прошло – такое солнечное и великолепное! Сидела, как пришитая, над переводом «предпенсионной» пьесы Тирсо де Молина, спешила, тупела и, по-моему, перевела отвратительно. Главное – спешила к жёсткому-прежёсткому, последнему-препоследнему сроку, а когда закончила и отослала -получила премилую записочку от редактрисы: мол, можно не спешить, по разным там причинам срок сдачи сборника откладывается до октября; о чём им-то было известно ещё в июне...

Сверх работы – всё время приезжали и уезжали гости, приходили и уходили... туристы, оптом и в розницу интересовавшиеся – кто жизнью и творчеством МЦ, а кто – моим лично отношением к, извините, Синявскому и Даниэлю⁶. Сколько же праздных людей шаталось нынче по Тарусе!

17 августа умерла Валерия Ивановна Цветаева; это была последняя глава «Дома у Старого Пимена». Похоронили её здесь, в Тарусе. Умерла, говорят, во сне; был при ней только старик-сторож, пьяница и жулик, но, впрочем, сплошное «чего изволите»; единственный человек, чьё присутствие её не раздражало; а мне вспоминается голубой плюшевый альбом, в котором она – в институтской пелеринке – гордая загадочная красавица – из-под тёмных турецких век ясные ледяные глаза.

Гроб везли на телеге под звуки духового оркестра тарусского дома культуры; вот так. А веку её было 84 года.

После нескольких дней относительной передышки вновь сажусь за переводы. Устала от всех и вся.

Твоя Аля ⁹³93
  <sup>Старший сын И.И. Емельяновой Борис (р. 1965).


[Закрыть]8989
  Народную песню времен 1812 г. о Наполеоне, смотрящем как горит Москва, распевала Полина Егоровна, нянчившая Бобку, вместо колыбельной.


[Закрыть]9090
  Летом 1966 г. в Инюрколлегии был подписан договор между наследниками Б.Л. Пастернака и итальянским издателем Фельтринелли, которому писатель передал права на издание романа «Доктор Живаго».


[Закрыть]9191
  Речь идет о муже И.И. Емельяновой Вадиме Марковиче Козовом (19371999) – поэте, переводчике, эссеисте. Он встретился с И.И. Емельяновой в мордовских лагерях, где отбывал 6-летний срок (1957-1963) за участие в подпольной организации МГУ. Ирина была освобождена в 1962 г. В 1964 г. они поженились. В 1981 г. Козовой уехал из СССР, в 1987 с ним в Париже удалось соединиться И.И. Емельяновой.


[Закрыть]9292
  В 1966 г. В.В. Козовой стал победителем в конкурсе Би-Би-Си на лучший юмористический рассказ. Призом являлась поездка в Лондон. Но разрешение на выезд не было дано властями.


[Закрыть]9494
  Андрей Донатович Синявский (псевд. Абрам Терц; 1925-1997) и Юлий Маркович Даниэль (псевд. Н. Аржак; 1925-1988) – писатели, публицисты. Были арестованы в 1965 г. по обвинению в «антисоветской деятельности» за публикацию на Западе сатирических произведений и приговорены к заключению в исправительно-трудовых лагерях на срок 7 и 5 лет.


[Закрыть]</sup>

2 сентября 1966

Милый Владимир Николаевич, очень, очень сочувствую Вам и по поводу радикулита, и по поводу Лесючевского; причём о первом сострадаю куда больше! Это – ужасная вещь; всё время оступаешься в боль, и в какую! И, увы, Прибалтика противопоказана, даже когда для разнообразия прикидывается солнечной. Вот грузинский проект – другое дело: там солнцем всё пропитано, и Вы пропитаетесь, и всё пройдет. Что до Лесючевского, то – имя им легион: они – буквально на каждом шагу и, главное – за каждым поворотом; от них страдает каждый; вполне естественно, что и поэтыXXвека (и прочих веков)¹ —тоже. Вто время как радикулит – избранничество. Поэтому – лечитесь от избранничества Грузией, а Лесючевский, в конце концов, сам себя пожрёт.

Я глубоко задумалась над Вашими словами о том, что Валерия Цв<етаева> – личность; и решила, что – нет Личность — это всегда то, что претворяется в дело, каково бы оно ни было; личность – это всегда труд и призвание. А «личность» без русла труда и призвания – только характер, «ндрав», и чаще всего – дурной. И Валерия, несомненно, была характером: сильным, своеобразным – и только. Вот она умерла, и многое осталось о ней; но ничего – от неё. Родившись камнем, камнем и ушла в землю, высвободительное призвание не коснулось её ни резцом, ни молотом...

Остались после неё воспоминания²; к сожалению, начала писать их поздно, убедившись в том, что не только Марина, но и Ася, Ася!!! -тоже пишет! и включилась в сестринское соревнование слишком поздно, а жаль; память у неё была поразительная, а стиль – без всплесков и расточительства; написано сухо, вещно, и мне после Асиного бурления особенно – понравилось. В частности, то, как совсем юная, 15 или 16-летняя Марина из чистого хулиганства дала объявление в брачную газету и дворник выпроваживал «женихов» из профессорского дома; или как она же, нуждаясь в каких-то деньгах немедленно, заложила в ломбард Валериину... постель! – чистую, невинную, девичью, институтскую, дворянскую Лёрину постель! Кстати, именно на таких пустяках и подорвалось её отношение к сестре: ещё одно доказательство тому, что – не личность, а лишь характер: личность -всегда в развитии, характер же – статичен...

В ночь на 27 августа, мамину годовщину, вдруг ударил мороз; в одну ночь все завяло – кроме сильной листвы сильных деревьев и стойких, подсолнечником пахнущих, осенних астр. А день наступил чудесный, торжественный и тихий. Я провела его в дальнем лесу,

кафедральном, хвойном, напоминающем так любимую мамой Чехию; и вместе с тем – Россия над Окой – вся она! <...>

Кончаю; обещаю каждый вечер молиться за Ваших поэтов XX века; иногда такие простейшие народные средства помогают! Всего самого доброго и радостного вам обоим, и да сбудется! В Ленинград обязательно приеду, вот ужотко выйду на пенсию...

ВашаАЭ

¹ Директор издательства «Советский писатель», в состав которого входила возглавляемая В.Н. Орловым редакция, Николай Васильевич Лесючевский выступал против издания в Малой серии «Библиотеки поэта» подготовленной Орловым кн. «Поэты XX века» (К. Бальмонт, Ф. Сологуб, И. Анненский, Вяч. Иванов, А. Белый, М. Волошин, Н. Гумилев, М. Кузмин, О. Мандельштам, Н. Клюев, В. Ходасевич).

² «Записки» В.И. Цветаевой хранятся в ГМИИ и в РГАЛИ. Отрывки из них опубликованы в журн. «Советский музей» (1988. № 5. С. 61-72); в кн.: Марина Цветаева в воспоминаниях современников: Рождение поэта. М., 2002. С. 9-18; кн.: «Безо всякого вознаграждения...» Иваново, 2005. С. 47-209.

А.А. Саакянц

5 сентября 1966

Милый Рыжик, Вы «велели» Вам написать письмо – вот оно, или навроде. Что касается денег на «могилу» в Елабуге, то это либо 1) нежелание создавать очаг «идолопоклонства» в двух шагах от Москвы в виде дачи + «вроде бы что-то для увековечения памяти сделано», либо 2) всё же – патетические речи Рафаэля¹ по этому поводу в Союзе; я его в своё время еле отговорила от ходатайства перед Литфондом относительно монумента; отговорила ли?! Как бы там ни было, игнорирование цветаевской комиссии – возмутительно, как и решение поручать установление памятника, как и проект, и изготовление, – Елабуге, когда есть на это Москва, скульптуры, и опять же комиссия... То же самое, как если бы Переделкинскому горсовету или там сельсовету предложили разработать памятник Пастернаку. Какая же сиволапость восседает в Литфонде! А где же ответ на заявление комиссии -за подписью Паустовского и Эренбурга, не говоря уже о более мелкой сошке – относительно ссуды на ремонт дачи? Или у них денег на марки недостает?! (не сочтите только это за вопросы Вам!!!)

Жаль, что столь бездеятельная и глухонемая комиссия у нас – все полумертвые и ни в чём не заинтересованные; зато имена', «мёртвые души». Ну, буду ждать результатов Вашей с Викой² разведки в Союзе, а там будем соображать и действовать <... >

Погода тут всякая, пока терпимая, «с прояснениями»; один раз даже сходили с А. А. за грибами и что-то наковыряли – сплошные остатки, в основном подберёзовые; знатоки утверждают, что ещё предстоят опята, но что-то не похоже, чтобы из этой, выжатой, как лимон, почвы, кто-то грибного рода появился.

Наша Песталоцци с хвостом вчера торжественно вывела Макса-2³ из сенного сарая: дик, тощ и ни одного целого уса на рыле, длинном, как у борзой (и ноги соответствующие). После краткого вторичного знакомства с нами опять утёк в сарай. Почти взрослый мужчина, бреется и трубку курит, а всё мамку сосёт; настоящий «моральный облик молодого советского человека» 60-х годов XX столетия. Целуем, сердечный привет родителям!

Ваша А.Э.

¹ Речь идет о Р.А. Мустафине.

² А.С. имеет в виду Викторию Александровну Швейцер.

³ Кошка с котенком.

П.Г. Антокольскому

9 сентября 1966

Дорогой мой Павлик – от Вас так давно нет вестей, что начинаю беспокоиться: здоровы ли Вы? Или пропало какое-нб. промежуточное письмо – моё или Ваше? (Пусть лучше моё!) Получила от Вас друг за другом два письма – второе о мамином «Пимене»¹, ответила Вам преогромным и бестолковым посланием, и с тех пор – тишина; т. е. вернее – молчание; впрочем, о тишине оговорилась «не случайно», т. к. от Ваших писем всегда впечатление голоса; «не случайно» же – в кавычках, т. к. это – новомодное словечко, к<отор>ое меня вечно раздражает бестолковым своим применением во многих статьях и дискурах⁹⁵95
  От фр. discours – речи, выступления.


[Закрыть]: не случайно, мол, Пушкин написал «Евгения Онегина».

Последнее мое письмо было огромным, п. ч. многое хотелось рассказать Вам о тетке Валерии, которая скончалась 17 августа; особенно же бестолковым, т. к. писалось оно под непосредственным впечатлением этого события, и ещё в нашем домике толпились родственники (несомненные) и сомнительные друзья Валерии Ивановны, приехавшие на похороны. Итак, в дни выхода в свет маминого (обкорнанного) «Пимена», самой Жизнью и самой Смертью была допи-

сана последняя его глава – о внучке деда Иловайского, не менее «же-стоковыйной» и несогбенной, чем он, величественно-одинокой в своём неприятии и невосприятии всего, что не она (а все и вся были не она), сумевшей и жизнь прожить и умереть по-своему, по-недоброму и отъединённому. Никого она не поняла и никому непонятого не простила; любила только кошек и собак, уважала только предков и только по иловайской линии; умерла под присмотром единственного человека, к<отор>ый её не раздражал, – старика-сторожа, жулика и пьянчужки, впрочем – вполне учтивого, вполне – «чего изволите, как скажете, матушка-голубушка»...

Ещё писала Вам о том, что Аня Саакянц, к<отор>ую Вы знаете по ред<акции> русской классики Гослитиздата – она же секретарь цветаевской комиссии по лит<ературному> наследству, – вернулась из отпуска; напишите ей, что Вы хотите прочесть маминого – у неё есть всё или почти всё (в машинописи, к<отор>ую Вы не любите, да и кто любит – но что поделаешь!) – напишите ей, что и куда Вам доставить, отправить; зовут её Анна Александровна Саакянц; адрес её – Москва К-9, ул. Грановского, д. 5, кв. 48.

Жду Вашего отклика и тороплюсь отправить эту записочку, ибо беспокоит Ваше молчание.

Крепко обнимаю Вас, дорогой мой Павлик!

Ваша Аля

' «Дом у Старого Пимена».

А.А. Саакянц

12 сентября 1966

<...> О Вашей заявке¹: по-моему, столько уж было «ждать», что можно и ещё подработать, п. ч. в таком виде – явно слишком коротко, явно слишком наспех, бегом. «Диссертации», конечно, не надо, но солидности и продуманности, а также объёма (по крайней мере вдвое!) по-моему недостаёт. Написать её за Вас я не могу, т. к. вообще не умею писать такие вещи, а кроме того, совсем не представляю себе, что, как и о чём именно Вы (из всего цвет<аевского> богатства) будете писать. Из нашего единственного разговора на эту тему ничего не вышло, т. к. я Вам навязывала себя, а Вы сами ещё тогда для себя своего плана вещи, композиции и содержания – не выяснили.

Мне кажется (именно, «кажется» – я ничего не навязываю!) надо: 1) в начале сказать о том, что, мол, имя МЦ, ещё десятилетие тому

2бз

назад известное лишь немногим, теперь, благодаря вышедшим двум книгам и большому кол<ичест>ву публикаций в столичной и периферийной периодической печати стало известным широким кругам сов. читателей, и не только советских – а и читателей братских стран; сборник её лирики вышел в Венгрии; к 25-летию со дня смерти выходит сборник в Чехословакии и готовится– в Польше; и там появляется много переводов её произв<едений> в период<ической> печати. 2) Сказать о творчестве Цв<етаевой> – сколь оно многообразно, многообразно, многожанрово (лирика любовная, лирика «политическая», философская, сатирическая; поэмы (и разнообразие их тематики); пьесы – (от камерной романтики до глубинных трагедий человеческих страстей) – критические статьи; воспоминания; дневниковые записи; биографические рассказы; статьи-реквиемы (о писателях, собратьях, друзьях) и, наконец, м. б., и – эпистолярное искусство, к<о-торо>му уже (по опубликованному хотя бы) – можно отвести целый раздел?) 3) Сказать в общих чертах (самых общих) – о линии жизни и её переплетении с линией творчества: от её довольно внешнего открытия себя, своей юности, прелести, схожести с романтизированными образами-личностями Башкирцевой²; Камераты³, Жанны д’Арк и другими – в ранних стихах, в юношеских и др., до познавания своей несхожести и глубинности – в дальнейшем, об отождествлении себя с Крысоловом и – Федрой; о переломе в творчестве после отъезда из СССР – после недавней щедрой раскрытое™ – зашифрованность его, отчасти объяснимая внезапно наступившим отсутствием читателей и подсознательным обращением к тому, умному, глубокому (вглубь проникающему) читателю, к<отор>ый – уже понимавший Маяковского, уже пытавшийся всерьёз постичь сложное и условное в искусстве – остался в России ? (Или – дать зашифрованность в виде вопроса: почему?) 4) М. б., поменяв местами 3 и 4?– после слов о творчестве, сказать о противоречивости его, о противоречиях в нём; о том, что это -не хаотичность или внутр<енний> анархизм, а – поиски истинной, глубинной правды, вечный спор с самой собой; «Лебед<иный> стан» -и записи в тетр<ади>, свидетельствующие о понимании происходящего, о революционной любви к народу; «царь, вы были неправы»⁴ – и стихи к «Врагу» (Луначарскому?⁵) и ещё примеры, их предостаточно; и, сказав – веско и продуманно – о сложности и противоречивости – сказать о насущной потребности нынешнего читателя в расшифровке этих противоречий и сложностей, в непредвзятом, объективном анализе этого творчества, не на основе скороспелых, поверхностных выводов из зачастую неверно прочитанного, неправильно понятого, а на основе глубокого всестороннего изучения всего – опублик<ованного> и неизданного – лит<ературного> наследия, биографических данных, скрытых причин, побудивших автора на создание тех или иных произведений; на основе глубокого проникновения в материалы творческие и биографические. 5) Сказав о том, что творч<еству> МЦ будут, несомненно, посвящены ещё многие и многие работы (создание к<отор>ых сегодня ещё, м. б., затруднено труднодоступностью многих существенных для правильного понимания не только творчества, но и важных биографических моментов материалов) – перейти к самой заявке на книгу о МЦ, основываясь на том, что Вы работаете над творчеством и жизнью МЦ свыше десяти лет; что, помимо изучения материалов в гос<ударственных> хранилищах, с 1960 г. Вы работаете над цвет<аев-ским> архивом, находящимся у меня, и таким образом имеете доступ к неопубл<икованным> материалам, черновикам, письмам, проливающим новый свет на многое, а также к новым поступлениям в архив из частных собраний в СССР и за границей; что в 1961 (?) Вы были избраны секретарем комиссии по лит. наследию МЦ; что Вы редактировали первую книгу и составляли (в содружестве с) вторую; что Вы являетесь автором таких-то публикаций (там-то, то-то) и вводных статей к ним; в соавторстве с-то-то то-то; – подготовка новых цв<етаевских> изданий; не забыть! <...> Подписаться, м. б. – такая-то, старший редактор ред<ак>ции русской классики изд-ва Худ. лит (?) – и, непременно, член союза журналистов.

М. б., следует всё же набросать примерный план книги? Это зависит всецело и только от Вас, я ведь не знаю, за что именно Вы возьмётесь? Если дать это в заявку, то разделы должны звучать привлекательно, интересно, НОВО.

НО: помните! Недоговаривать и не раскрывать козырных карт до конца, чтобы «конкуренты», к<отор>ые будут знакомиться, несомненно, с заявками, не раскрыли бы преждевременно глаза на кое-какие «аспекты», и не обобрали бы Вас. Люди, я любил Вас, будьте бдительны!

Что мне не нравится в Вашем проекте заявки: речь об односторонности – с этим я не согласна по отношению к маме; верность себе не есть односторонность; что же если не ?не знаю сейчас, не думала; а то что – НЕ – уверена; второе: не нравится, как сказано о «контрреволюции» – не слишком ли много, во-первых, в такой маленькой заявке? Тут надо опираться не на то, что, мол, в течение 3-х лет славила К/P⁶, а на то, что славила обречённость, что стихи её – не призыв к победе белых над красными, а опять же реквием (для старой России и т. д.) (в то время как реквием для (?) побеждённой Чехии – провоз-глашение/утверждение конечной победы!)

О «сознательной, активной эмиграции» и «отъезде к мужу» если и говорить, то не так лобово – это же подарок «конкурентам»! М. б., обещать раскрыть причины отъезда МЦ – (в книге) и что они иные, чем принято считать... Говорить, что давно работаете над книгой, м. б., не стоит? М. б., сказать, что, давно работая над темой, Вы сейчас работаете над большой книгой, для к<отор>ой собран у Вас огромный материал, а то, что Вы предлагаете изд-ву – так сказать квинтэссенция? Wan этим надо подумать. Вы простите за сбивчивость, сумбур, белые пятна и проч., обстановка у меня сейчас до крайности рассредоточенная и дёрганная; я думаю, что во всем этом разберётесь.

На днях получила письмо от А. Гладкова⁷ – просит «Повесть о Сонечке», т. к. готовит статью о драматургии МЦ и ему важны «истоки»; вот результат, увы, наших расшифровок архива в прим<ечаниях> к тому «Биб<лиотеки> Поэта»! Приеду – посоветуемся, как и что ответить. Прислал вырезку из журнала «Театр<альная> газета» (без указ. № и года) с публикацией, в разделе «Наша эстрада», стиха «Серёже» – «Ты не мог смирить тоску свою» (из Вечернего альбома или Волш<ебного> фонаря – не помню). Надо скорее Антокольскому пьесы!⁸ Я просила его написать Вам – что ему надо. <...> Целую, привет от А. А.

Ваша АЭ.

¹ Письмо это – ответ А.С. на просьбу А.А. Саакянц оценить проект ее заявки на книгу о Марине Цветаевой, которую она собиралась предложить издательству «Советский писатель».

² См. примем. 4 к письму А.С. Эфрон А.И. Цветаевой от 20.X.1944 г.

³ Графиня Камерата – кузина герцога Рейхштадтского. Персонаж пьесы Э. Ростана «Орленок».

⁴ «– Царь! – Вы были неправы» – третья строка второй строфы стих. 1917 г. «Царю – на Пасху» (I, 340).

⁵ А.В. Луначарскому посвящено стих. 1920 г. «Чужому» («Твои знамена – не мои!»).

⁶ То есть – контрреволюцию.

⁷ Александр Константинович Гладков (1913-1976) – драматург, мемуарист, театровед.

⁸ А.С. имеет в виду подготовку книги пьес М. Цветаевой, предисловие к которой писал П.Г. Антокольский.

Н.Л. Елинсону'

Таруса, 1 октября 1966

Многоуважаемый Николай Львович! Я получила выписку из протокола № 16 заседания Президиума Правления Литературного фонда СССР от 19.9.1966 г., § 3, относительно «памятника-надгробия на могиле Марины Цветаевой» и обсудила текст этой выписки с остальными членами нашей семьи.

Принося благодарность Литературному фонду за желание увековечить память Цветаевой, мы тем не менее считаем, что Литературный фонд допустил ошибку, не согласовав с нами, членами семьи Цветаевой, своё решение заменить другим памятником крест, установленный нами в 1960 году на том участке елабужского кладбища, где, в ряду безымянных могил 1941 г., должна находиться её могила. (Точного места погребения, несмотря на многолетние поиски – личные, а также с помощью СП Татарии, путём публикаций в местных газетах, обращений по радио и т. д. установить не удалось.)

Мы не можем согласиться с тем, что изготовление как проекта, так и самого памятника такого поэта, как Марина Цветаева, было передоверено елабужскому горсовету; по нашему мнению самый скромный проект надгробия должен быть изготовлен и выполнен специалистами, а не случайными людьми, не знающими даже, о чьём надгробии идёт речь.

Мы считаем совершено недопустимым использование «бывшего в употреблении» купеческого монумента, взятого с чьей-то заброшенной могилы, для установления его, после подчистки и изменения надписи, на предполагаемом месте погребения Цветаевой. Хоть Вы и объяснили мне, Николай Львович, что «это стоит дешевле», но – есть и моральная сторона дела: перетаскивание памятников с могилы на могилу не может и не должно финансироваться такой гуманной и просвещённой организацией, как Литературный фонд.

Насчёт того, что вышеуказанный проект был, как сказано в протоколе заседания от 19.9.1966, «согласован» (кстати, пост-фактум) «с зам<естителем> пред<седателя> комиссии по наследству т. Эренбур-гом И.Г.», то позволим себе ещё раз напомнить Вам, что Эренбург -не «зам<еститель> пред<седателя>», а просто один из членов комиссии по лит<ературному> наследию Цветаевой, и посколько вопрос о новом надгробии не обсуждался вообще, то и мнение одного из её членов может рассматриваться лишь как мнение частное. Кроме того, И.Г. не был поставлен в известность о том, что речь идёт фактически об установлении надгробия с чужой могилы.

Если мы правильно поняли текст выписки из протокола № 16, «...Литературный фонд может финансировать проект памятника-надгробия на могиле Марины Цветаевой, согласованный с т. Эренбур-гом И. Г.» как желание Литературного фонда финансировать именно и только вышеуказанный вариант, то мы, члены семьи Марины Цветаевой, вынуждены отказаться от материальной помощи Литературного фонда в возведении данного памятника, считая его неприемлемым.

Несмотря на возникшее недоразумение, мы благодарим Литературный фонд за доброе желание увековечить память человека близкого и дорогого нам и многим, многим русским людям. Особенная благодарность – Арию Давидовичу Ратницкому²; в записях Цветаевой за 1939—1941 годы сохранились многие упоминания о действенной его помощи ей в её безвыходных трудностях в те тяжёлые годы. Мы надеемся, что Арий Давидович не откажет нам в совете, когда мы, родственники Цветаевой, с помощью её друзей, постараемся установить скромный, но достойный её памятник на кладбище в Елабуге.

А пока пусть стоит тот крест.

С совершенным уважением – по поручению семьи Цветаевой

АЭ

Член комиссии по литературному наследию М. Цветаевой, член СП СССР, член Литературного фонда.

¹Николай Львович Елинсон в это время был заместителем директора Литфонда.

⁴ Арий Давыдович Ратницкий – служащий Литфонда, в обязанности которого входило все связанное с похоронами писателей.

П.Г. Антокольскому

4 октября 1966

Дорогой мой Павлик, что-то захирела наша переписка, как захирела и я сама; что-то расхворалась, раскисла, устала и опустошилась после нелепого лета: всё гости и гости; настоящий пансионат в нашей утлой хибаре; всё отдыхают, а мне работать надо, но обязательные второстепенное™ не дают. Сколько же было приготовлено всякой еды на двух керосинках, сколько перестирано простынь-наволочек-полоте-нец, сколько сказано пустых слов – а в итоге от пролетевшего лета ни даже горсточки праха в ладони; всё рассосалось и растворилось просто так... Беда моя в том, что разучилась совмещать: могу или работать, или делать всё остальное; а ещё чаще – буриданствую¹, не зная, за что схватиться... Убеждена, что такие состояния Вам не свойственны, как маме не были свойственны; она всегда была целеустремленна, как стрела. И Вы тоже. Чтобы не разныться окончательно, скажу Вам о другом – весёлом: когда в 1937 г. приехала я из Франции сюда, то стала работать в жургазовском журнальчике «Revue de Moscou», выходившем на фр<анцузском> языке для заграницы. Время было то самое; бедный журнал на мелованной бумаге подчинял своё врождённое убожество требованиям сталинской цензуры; лет мне было ещё совсем не-

много и все меня за это любили, т. ч. жила я радостно и на всё грозное лишь дивилась, comme une vache regardant passer les trains...*

За всё бралась с легкостью; всё на свете переводила на французский. – «А стихи можете?» – «Могу», – ответила я. И дали мне: «Ночь листвою чуть колышет, серебрится диск луны»² и т. д., чтобы потенциальным французским читателям тоже, как и нам, жить стало лучше, жить стало веселее, товарищи!³ Я и перевела ничтоже сумняшеся: La nuit bruissent les feuillages, la lune argente les cieux, nul ne voit notre visage, tous nous sommes amoureux, la la la la la la la la la la la la la la la la la la la la la la la la la la la. quelle est de nos coeurs la reine, que nous aimerons toujours choquons done nos coupes pleines, pour boire son amour, La la la la... etc.

И, видите, без малого тридцать лет прошло, а я всё помню, как пришла получать гонорар, а мне за все «1а-1а» – начислили, как за основной текст, и я подумала – какое приятное и выгодное занятие. Но такое в жизни бывает только раз.

На последней странице обложки была в красках изображена – как живая – бутылка шампанского и помещён призыв: «Buvez le champagne sovietique»!** Французы быстро откликнулись: стали приходить письма, в которых они клялись нам, что jamais de la vie не будут boire le champagne sovietique, когда есть le champagne Frangais***. Помню, какой-то паренёк «оттуда» прислал в редакцию Revue письмо: он собирал бабочек и предлагал echanger des papillons frangais des papillons russes****; я было хотела ответить, да редактор не разрешил; сказал, что это – явная провокация и могут посадить. И правда, посадили вскорости; и даже не за бабочек... Впрочем, и редактора тоже; и тоже не за них.

Переходя к дням нынешним – совершенно убил меня Литфонд: вдруг, никого не спросясь, решил убрать крест, поставленный в 1960 г. Асей на елабужском кладбище, на предполагаемом месте погребения мамы (могила не сохранилась) – а вместо него «воздвигнуть» некий купеческий монумент, взятый с чужой заброшенной могилы; подчистить, изменить надпись и – готово, почтили! Узнала я об этом совершенно случайно; взвилась, мол, какое вы имеете право в обход комиссии по лит<ературному> наследию и родственников? Тогда

* Как корова на проходящие поезда (фр.).