Текст книги "История жизни, история души. Том 2"

Автор книги: Ариадна Эфрон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 30 страниц)

** Пейте советское шампанское (фр.).

*** Никогда в жизни <не будут> пить советское шампанское, Скогда есть> французское шампанское (фр.).

**** Обменять французских бабочек на русских (фр.).

*

они живо снарядили милого человека Ария Давидовича к Эренбур-гу; [нрзб] увидев Ария, да ещё с чертежом соответствующего монумента в руках, побледнел и... монумент (старорежимное безобразие с колонками) – утвердил! Я опять взвилась; тогда собрался президиум Литфонда и постановили: или этот, елабужский, купеческий, бывший в употреблении, «вариант», или, с их стороны, ничего. (Правда, мы, родственники, их ни о чём и не просили; но ведь можно было бы поставить на том месте хороший памятник – стоячую плиту (с крестиком, горельефом и надписью) или, ещё лучше, дикий камень, глыбу, валун (тоже с надписью и крестиком). Но купеческий монумент – дешевле, так мне сказали. Пришлось, конечно, отказаться от помощи такого рода. Пишу Вам об этом и прилагаю копию письма к Елинсону, чтобы, если обо мне пройдёт слух как о ниспровергательнице цветаевских памятников вообще, -не поверили бы.

Очень жду обещанного двухтомника; и какого-нб. письмеца. Будьте здоровы, дорогой мой и орденоносный Павлик⁴; крепко обнимаю Вас.

Ваша Аля

¹ Буриданствовать, то есть пребывать в нерешительности. Глагол этот образован от имени французского философа XIV в. Ж. Буридана, которому приписывается парадокс: осел, помещенный на равном расстоянии от двух одинаковых охапок сена, должен умереть от голода, так как не сможет отдать предпочтение ни одной из них.

² Куплеты Бенедикта, написанные П. Антокольским для спектакля Театра им. Евг. Вахтангова по комедии Шекспира «Много шума из ничего»:

Ночь листвою чуть колышет,

Серебрится диск луны,

Ночью нас никто не слышит,

Все мы страстно влюблены.

Ла, ла, ла и т. д.

Кто она, какое имя Полюбить нам суждено,

Стукнем кубками своими,

Выпьем в честь неё вино.

Ла, ла, ла и т. д.

Дальше А.С. приводит свой перевод двух первых куплетов на французский язык.

³ Расхожая цитата из речи И.В. Сталина на Первом всесоюзном совещании стахановцев. Правильно: «Жить стало лучше, товарищи. Жить стало веселее. А когда весело живется, работа спорится» («Большевик». 1935. Ns 21. С. 8).

⁵ П.Г. Антокольский в связи с 70-летием со дня рождения был награждён третьим орденом Трудового Красного Знамени.

В.Н. Орлову

3 ноября 1966

Дорогой Владимир Николаевич, только что перебралась в Москву, выехать из Тарусы нынче очень трудно было.

<...> Павлик Ант<окольский> – молодец! – дал Литфонду по затылку за елабужское «надгробие», и они на днях вынесли постановление о том, чтобы в 1967 г. «выделить стоимость плиты-надгробия на могиле М<арины> Ц<ветаевой> по образцу, которые (?) устанавливаются на могилах советских писателей».

11 ноября в «Лит. России» должна появиться мамина проза «Мать и Музыка» (в очень сокращённом варианте)¹. <...> До скорого письма и до скорого свидания. Будьте здоровы, главное.

ВашаАЭ

¹ Очерк М. Цветаевой «Мать и музыка» (1934) появился в газ. «Литературная Россия» 11 ноября 1966 г.

С.Н. Андрониковой-Гальперн

12 ноября 1966

Дорогая Саломея¹, как я рада была сегодня услышать прочитанное мне по телефону Зильберштейном² Ваше письмо! Сколько тысячелетий, сколько жизней утекло с тех пор, когда Ваше имя постоянно звучало в маминых устах – постоянным синонимом дружбы!

Я-то редко видела Вас – Вы принадлежали к далёкому и высокому миру взрослых, а я, благодаря Муру, которого нянчила, долго-долго оставалась подростком. Теперь-то ношу очки, а с будущего года начну получать пенсию по старости – и вполне заслуженно!

Несколько лет тому назад слышала о Вас от Веры³; через неё же просила Вас, если сможете, прислать мне, для хранящегося у меня маминого архива то, что у Вас могло сберечься маминого. Вера сказала, что Вы (тогда) ничего не смогли найти. Хорошо, что теперь всё нашлось; каждая мамина строка важна – навечно, когда источник их иссяк. И чудесно, что решили прислать всё уцелевшее сюда.

О чём хочу вас просить: первое: переслать мамины письма с наивернейшей оказией, чтобы ни одно не пропало. Я обычно сосредоточиваю все материалы, поступающие для цветаевского архива из заграницы у Александры Захаровны Туржанской (не помню – знаете

ли её, это – старинный друг папы и мамы, крестная нашего Мура), которая потом пересылает их сюда, когда едет кто-нб. верный; её адрес: Мгле A. Tourjansky, 10-ier rue He'rault Meudon 92, France. Ей можно послать пакет заказным, она обо вс'м позаботится. Я недавно получила от неё хранившиеся в США письма мамы к композитору Гартману⁴ и ф/копии некоторых рукописей из архива «П<оследних> Нов<остей>»⁵.

Второе: поскольку Вы разрешаете Зильберштейну публикацию маминых к Вам писем здесь, ещё раз предупредите его о том, чтобы не было допущено никаких indiscretions⁹⁶96
  Нескромностей (фр.).


[Закрыть] в этом деле. Он – человек бесценный в своём роде, но склонный к «сенсационерству», мамино же литературное> наследство, особенно эпистолярное, этого не терпит.

Цветаева в моде, а она, мода, об руку ходит с бестактностью; я этого боюсь, как огня, памятуя мамины слова о беззащитности писем. А вообще-то – всё в руце Вашей, как Вы захотите, так и будет.

Вы (как и я), знали моих родителей изнутри и меня поймете.

Вот уже десять лет, как я в Москве, куда приехала после такого большого перерыва. Всё пришлось начинать с начала. Что удалось сделать для мамы за это время – на абсолютно, десять лет тому назад, пустом месте? При Союзе писателей создана комиссия по лит<ературному> наследию Цветаевой – (Паустовский, Эренбург, Алигер и др.).

Изданы две книги поэтических – одна маленькая, другая, вышедшая в прошлом году – пребольшой том в серии «Библиотека поэта». (Есть ли он у Вас?) Напечатано много – неск<олько> десятков – публикаций в столичных и нестоличных журналах (стихи, проза). В этом году выйдет книга о Пушкине («Мой Пушкин» – мамина проза о нём и стихи, ему посвящённые); в начале будущего года – книжечка стихотворных переводов на русский яз<ык>.

В 1968 г. должны выйти: двухтомник (стихи, проза)⁶, сборник пьес⁷ и книга статей об искусстве⁸, не считая продолжающихся журнальных публикаций.

Приведён в порядок и постоянно пополняется уцелевший и хранящийся у меня прижизненно мамин архив, завещанный мною Центр<альному> Гос<ударственному> архиву литературы (ЦГАЛИ). Дневники, записные книжки, рукописи, письма её и к ней. Незадолго до смерти Пастернак передал мне неск<олько> маминых писем, прося их присоединить к тем, что писал ей он. Недавно прислал мамины письма к нему и герой поэм «Горы» и «Конца» – и я его сразу полюбила за то, что сумел сберечь. Недавно же получила считавшуюся утраченной рукопись «Юношеских стихов». Собираю воспомина-

ния о маме; буквально заставляя людей писать; а когда они писать не могут или не решаются – записываю с их слов. Тружусь как муравей. Мамин муравей.

Я ведь осталась одна-одинешенька из всей семьи – самая из всех бесталанная, о, Господи! Навсегда во мне папины глаза, мамины загрубевшие от быта руки, Мурины детские кудри над недетским лбом.

Что еще? В 1967 г. будет установлен памятник на кладбище в Ела-буге⁹, где похоронена мама. В Тарусе над Окой должен быть реставрирован домик, в к<отор>ом мама провела детство и первые годы юности. В нём будет устроен цветаевский музей¹⁰.

Много ли это? Мало ли – за десяток лет? Знаю только одно: теперь мама сама идёт – своим семимильным и таким лёгким шагом – в гору, и скоро уж, верно, не будет нуждаться в моих хлопотах и опеке, неустанно опережая их; как всё и вся всегда опережала.

Мне очень бы хотелось узнать хоть немножко: как Вы живёте?" Есть ли друзья вокруг Вас? Видаетесь ли с Верой; и всё в таком ли она опустошенном состоянии? Не угасли ли её распри с дочерью?

Горячо обнимаю Вас, дорогая Саломея!

Ваша Аля

' Саломея Николаевна Андроникова-Гальперн (наст, фамилия Андроникашви-ли; 1888-1982) – приятельница М. Цветаевой и адресат ее писем 1926-1934 гг. В течение 7 лет посылала ей по 200 франков в месяц, кроме того организовала в Лондоне комитет помощи Цветаевой, ежемесячно посылавший ей 300 франков.

С.Н. Андроникова-Гальперн происходила по отцовской линии из древнего княжеского рода, а по материнской была двоюродной племянницей поэта А. Плещеева. Приехав в Петербург, вышла замуж за богатого промышленника Павла Андреева, в 1912 г. родила дочь, разошлась с мужем. В ее салоне собирались представители художественной элиты Петербурга. В 1916 г. О.Э. Мандельштам, увлеченный ею, посвятил ей стих. «Соломинка» (названное так, возможно, по ассоциации с ее именем). В 1940 г. А.А. Ахматова написала стих. «Тень» («Всегда нарядней всех, всех розовей и выше...»), где называет ее «красавицей 13-го года», а в 1945 г. в разговоре с Исайей Берлином, английским философом и историком литературы, в то время сотрудником Британского посольства, Ахматова, возвращаясь памятью к вечерам в кабаре «Бродячая собака», «вспоминала ее (С.Н. Андрониковой-Гальперн – Р.В.) красоту, обаяние, остроумие, неспособность обманываться насчет второстепенных и третьестепенных поэтов...» (Берлин И. Из воспоминаний «Встречи с русскими писателями» // Воспоминания об Анне Ахматовой. М., 1991. С. 447). После 1920 г. Андроникова обосновалась в Париже. Там она общалась с цветом либеральной эмиграции. Ее портреты в 20-е годы писали такие художники как Шухаев и Яковлев, Серебрякова и Петров– Водкин. Работая в модном журнале «Jardin de Modes», она из своих сравнительно скромных доходов поддерживала не только М. Цветаеву, бедности которой она ужаснулась, но и свою приятельницу по Петербургу О. Глебову-Су-дейкину, кончавшую свои дни в больнице. В 1926 г. вышла замуж за Александра Яковлевича Гальперна (1888-1956) – крупного юриста-международника. После революции он поселился в Лондоне. До вступления в Париж Гитлера С.Н. Андроникова-Гальперн продолжала работать в Париже, а в Лондоне бывала наездами. Только в 1945 г. С.Н. окончательно там обосновалась. В конце жизни А.Я, Гальперн разорился и продал принадлежавший ему дом своему другу с условием, чтобы до конца жизни С.Н. жила в своей квартире и получала прежние доходы от жильцов, которым она сдавала комнаты.

²Илья Самойлович Зильберштейн (1905-1988) – литературовед, искусствовед, коллекционер, инициатор и бессменный (с 1931 г.) член редколлегии непериодических сборников АН СССР «Литературное наследство», публиковавших неизданные материалы по истории русской и советской литературы, а также общественной мысли (к 1978 г. вышло в свет 96 томов). Переданное им в дар государству собрание картин стало основой Музея личных коллекций.

В поисках неизданных материалов Зильберштейн трижды побывал во Франции. Присланные им на родину «парижские находки» были переданы в 10 архивохранилищ и музеев (значительная их часть – 12 тысяч документов – поступила в Центральный архив литературы и искусства СССР). Уже в первую поездку во Францию в начале 1966 г. он связался с С.Н. Андрониковой-Гальперн, обладательницей более чем 120 писем М. Цветаевой, надеясь издать том «ЛН», посвященный М, Цветаевой. Однако это издание осуществлено не было.

³ А.С. имеет в виду Веру Александровну Трейл (в первом браке Сувчинскую, урожд. Гучкову), жившую в это время в Лондоне и часто встречавшуюся с Андрониковой-Гальперн.

⁴Фома Александрович Гартман (1885-1956) – русский композитор. С 1921 г. жил за рубежом (с 1951 г. – в Нью– Йорке), В 30-е годы переложил на музыку стихи М. Цветаевой «Стихи растут как звезды и как розы...» и «В мое окошко дождь стучится...» (из цикла «Стихи к Сонечке»),

⁵ «Последние новости» – парижская ежедневная газета, выходившая в 19201940 гг. (ред. П.Н. Милюков).

⁶ Двухтомник сочинений М. Цветаевой вышел в свет в 1980 г.

⁷ Впервые сборник пьес М. Цветаевой был опубликован в 1988 г. (Цветаева М. Театр. М., 1988).

⁸ Замысел А.С. издать книгу статей М. Цветаевой об искусстве не был осуществлен.

⁹ Памятник на могиле М. Цветаевой был установлен Литфондом в 1971 г. после семи лет хлопот.

¹⁰ В течение двух лет Союз писателей обещал А.С. восстановить дом в Тарусе, однако в феврале 1967 г. он был снесен. Музей семьи Цветаевых в Тарусе был открыт в 1992 г. в домике, принадлежавшем деду М. Цветаевой А.Д. Мейну, а затем его второй жене.

¹¹ С.Н. Андроникова– Гальперн отвечает А. Эфрон.: «Живу я (Вам хочется знать как) оч<ень> хорошо: уютно, удобно, по-барски. Живу в отдельном домике и далеко не крошечном (как бывает здесь, в Англии). Живу одна с чудесным котом... сад с лужайкой посередине, по бокам утопающий в тысячах роз и множестве других цветов и кустов».

С.Н. Андрониковой-Гальперн

9 декабря 1966

Дорогая, дорогая Саломея! Мало и не то – сказать, что я обрадовалась Вашему письму. Оно нахлынуло на меня, и вся душа моя хлынула в ответ; всё прошлое, настоящее и будущее (всё это, в общем, идёт по кругу: будущее смыкается с прошлым, а настоящее всегда или уже вчера, или ещё завтра!). Конечно, Ваши журналы не дошли до меня – а жаль! Во-первых потому, что столько лет прошло без разговора, хотя бы письменного, во-вторых – почему-то именно с этими журналами связано столько моих (отроческих) вожделений; всегда хотелось купить и никогда не было на это денег; всегда хотелось связать, как на картинке, но не было именно такой шерсти; и, как всем дурам в этом возрасте, хотелось стать такой, – как на обложке, что уж и вовсе оставалось недосягаемым. Можете смеяться, но я и нынче ещё иной раз вижу во сне условный и расплывчатый угол города голубиного цвета, условный и расплывчатый газетный киоск и – журнал с девушкой в длинной юбке и шляпке тарелочкой; я иду мимо; я спешу; я куплю на обратном пути. Но во сне нет обратного пути – заметили ли Вы это среди своих снов и бессонниц?

Я живу хорошо – теперь у меня есть квартира – большая комната, маленькая кухня, ванная – в писательском кооперативном доме. Дом огромный, много корпусов, подъездов, и, соответственно, писателей. Но я не писатель, а переводчик; перевожу стихи (с переменным успехом). Есть у меня и крохотный деревянный домик в Тарусе, где провела детство мама. К сожалению, Таруса, с лёгкой руки Паустовского, стала модным местом – ушла тишина. Домик над Окой -три яблони, сирень, настурции. Но я недовольна – не жизнью, а собой в ней – тем, что всё решительно время уходит на работу над переводами, т. к. работаю очень медленно, беру не талантом и озарением, а одной лишь усидчивостью; недовольна своими хворями и головными болями – однако не лечусь; недовольна всеми своими неуспева-ниями и запаздываниями. Я ведь одна как перст и вечно – нос вытащишь —хвост увяз. Короткое у меня дыхание; издышалась(этонето, что – выдохлась. Вы понимаете.) Одна, как перст – не буквальное одиночество. Людей очень много, иной раз чересчур; но сказать «а помнишь?» – некому. Иногда просто физическое желание – протянуть руку в комнату, где мы жили с маленьким Муром, и взять с полки тот именно том сказок Афанасьева, откуда «Молодец»; или «Тристана и Изольду» в коричневом переплёте.

У меня тоже очень хороший зверь – кошка, совершенно голубая с длинной шерстью и серебряным носом, глаза – медовые; не очень ручная, не очень мурлычная; полгода проводит в Тарусе, где ловит мышей, к<отор>ыми щедро со мною делится, и лазит по деревьям.

О делах: я просто счастлива, что Вы передадите мамины письма в Советский союз¹, и это будет как раз в год её 75-летия; и это будет

Ваш именной вклад (фонд) в Центральном гос<ударственном> архиве лит<ературы> и искусства. Чему я тоже бесконечно рада: хорошо, что ваши два имени будут рядом навсегда. У мамы так мало было друзей de longue haleine⁹⁷97
  На долгое дыхание, надолго (фр.).


[Закрыть].

Вы, когда будете в Париже, непременно передайте их (т.е. письма!) А<лександре> 3<ахаровне>. Она перешлёт их сюда или с кем-нб. очень верным и порядочным оттуда, или я попрошу кого-нб., опять-таки верного и порядочного, из едущих туда, взять их у Александры > 3<ахаровны>. М. б. это будет не в течение дней, а – недель или даже месяцев, но зато наверняка; к тому же – дольше ждали. Вот ещё о чём хочу просить Вас: доверить мне назначить и определить условия хранения этих писем в ЦГАЛИ. Дело в том, что существуют открытые фонды – те, с к<отор>ыми может ознакомиться каждый', и фонды закрытые на определённое время: на 10, 15, скажем, лет; только по истечении времени, указанного, обусловленного лицом, передающим данные материалы государству, материалы эти становятся общедоступными². Я думаю, что по крайней мере части маминых писем не пришло время стать достоянием каждого. Да и не думаю вовсе, а просто знаю, как знаете и Вы, как знают и очень и очень немногие настоящие её адресаты. То, что можно и должно обнародовать – обнародуем, а подспудное пусть ждёт своего часа в гос<ударствен-ном> архиве. И ещё: прежде, чем сдать письма государству, хотела бы прокомментировать их (на будущее, когда многое [и многие] окажутся невосстановимыми и невосстановимым; имена, события). Многого не буду знать вообще; многого уже не буду знать, увы, забыв. Я Вас буду спрашивать обо всем, хорошо?

Спасибо, спасибо, спасибо, Саломея, дорогая, дорогая Саломея!

Как Вам понравились Асины – воспоминания?³ Мне показались слишком touflu⁹⁸98
  Перегружено подробностями, многословно (фр.).


[Закрыть] и благополучно, хотя очень талантливо. В этой семье всегда был РОК, а его-то она и не приметила. – Имя Ани Калин⁴ помню с детства, и стихи к ней, и мамины о ней рассказы. Она, верно, и сейчас красавица? Ведь обаяние – дар на всю жизнь и на все возрасты.

Крепко, от всего сердца, обнимаю Вас.

Ваша Аля

О получении этого письма напишите хоть открытку.

Очень хотелось бы снимки папы с Дм<итрием> П<етровичем>⁵ и Д<митрия> П<етровича> с Сувч<инским>⁶ – их у меня нет. – Посылаю Вам кое-какие мамины публикации.

¹ В письме от 21.XI.66 г. С.Н. Андроникова-Гальперн писала: «Насчет писем Марины решение я приняла давно: они принадлежат России... Письма, прежде чем попасть в Центральный архив литературы и искусства, должны пройти через Ваши руки. – Т. е. я хотела бы послать их Вам. Только вы можете решить, что и столько печатать теперь же. Письма исключительно интимные и поистине потрясающие».

² Письма М. Цветаевой к С.Н. Андрониковой-Гальперн А.С. были закрыты до 2000 г.

³ Воспоминания А.И. Цветаевой «Из прошлого. К биографии поэтессы М. Цветаевой» (Новый мир. 1966. № 2).

⁴ Гимназическая подруга сестер Цветаевых Анна Самойловна Калин (1896– 1984) с юности жила в Берлине, была дружна с художником Оскаром Кокошкой, широко известна среди деятелей искусства Германии. С приходом к власти Гитлера ее семья эмигрировала в Англию. А. Калин стала создателем знаменитой разговорной секции программы Би-Би-Си в Лондоне и «...созвездие британских интеллектуалов убедила участвовать в передачах бесед и лекций». Жила в доме Гальперн. Несмотря на различие их политических взглядов, она и С.Н. до конца жизни были друзьями. (Берлин И. Александр и Саломея Гальперны // Евреи в культуре русского зарубежья. Иерусалим, 1992. Т. 1. С. 238).

⁵ Дмитрий Петрович Святополк– Мирский (1890-1939) – критик, литературовед, один из теоретиков евразийского движения, соредактор журнала «Версты» и еженедельника «Евразия». В своих рецензиях на поэмы М. Цветаевой «МоОлодец» и «Крысолов» (обе – 1926); на сборник стихов «После России», в заметках «Об эмигрантской литературе» (обе – 1929), а также в книге на английском языке «История русской литературы» (Лондон, 1926) пишет о Цветаевой как о «крупнейшем после Пастернака поэте своего времени» (Марина Цветаева в критике современников. Ч. 1. М., 2003. С. 375), а ее поэзию называет «великой поэзией совершенно нового типа» (Там же. С. 241). В 1926 г., живя в Лондоне, преподавал в школе славистики при Лондонском университете и организовал для М. Цветаевой поездку в Лондон, чтобы она смогла заработать выступлением в ПЭН-клубе. Д.П. Святополк-Мирский в 1926 г. познакомил М. Цветаеву с С.Н. Андрониковой-Гальперн. В 1933 г. вернулся на родину, умер в заключении.

⁶Петр Петрович Сувчинский (1896-1985) – музыковед, философ, один из лидеров евразийского движения, один из редакторов журнала «Версты» (1926– 1928), в котором участвовала и М. Цветаева, а также сборника «Евразийский временник» и еженедельника «Евразия».

П.Г. Антокольскому

1 февраля 1967

Дорогой мой Павлик, рада, что младенческий мой – он же юный Ваш – «Кот в сапогах» – тронул Вас; удивительна неожиданно воскресшая конкретность и подробность давно прошедшего – на века вечные! – того вечера...¹

А насчёт почти пятидесятилетней давности, то, честное слово, спасибо ей, этой давности! Представьте себе на секунду, что Вам сейчас было бы 22 года – (а мне – шесть). Ничего за плечами! Ни тех людей, ни той Москвы! Ничего за плечами – иначе говоря – полное отсутствие крыльев за ними (крыльев, «почти пятидесятилетней» давности!) – Вы бились бы лбом о столбы Литинститута, и, верно, подвергались бы анафеме Ваши «первые опыты»; я бы читала по складам ка-кую-нб. Агнию Барто²; и не было бы ни Вашего, ни моего «Кота в сапогах»; многого бы не было, о Господи! Нет, нет, я благодарна судьбе за то, что родилась именно тогда, когда родилась. Думаю, что и Вы – также. Блажен, кто посетил³, и т. д. Ещё думаю, что из всех нас, молодых или маленьких 50 лет тому назад, безболезненно мог бы быть двадцатилетним теперь один лишь Юрий Завадский; только лень перечислять все «потому» – Вы и так знаете.

Помните – у Дюма: «10 ans apr'es», «20 ans apr'es»?⁹⁹99
  «10 лет спустя», «20 лет спустя» (фр.).


[Закрыть] Да, конечно. Видела в Париже рекламу швейной машинки – скажем, зингеров-ской: неувядаемый д’Артаньян крутит её ручку (тогда они ещё были ручные, машинки т. е.) – и восклицает: «Vingt ans apr'es, elle marche encore!»¹⁰⁰100
  «Двадцать лет спустя она ещё работает» (фр.).


[Закрыть] Так и мы с Вами. Тьфу, тьфу не сглазить, конечно.

Насчёт маминых пьес⁴: а не ошибаетесь ли Вы, выделяя из «корпуса Марининой поэзии» её театр? Господи, да это всё та жс лирика, только «разбитая на голоса», полифоничная. Среди ранних пьес (они были объединены ею в цикл «Романтика») есть и слабые – как в те годы были и слабые стихи – но Казанова! Разве он не сродни героям «Плаща», разве он не то же самое? (Кстати, посмотрите в томе «Биб<лиотеки> поэта» комментарии к пьесам, в нём опубликованным, главное – мамины записи, пометки к ним, там много важного.) «Метель» тоже – сплошная лирика... Вы, Павлик, свидетель и участник той Романтики («почти пятидесятилетней давности») – Вы просто многое-многое помните... Вам будет не только трудно, но и легко писать. «Ариадна» и «Федра», по-моему, изумительны, особенно последняя, и тоже не-выкорчёвываемы из «корпуса» её поэзии, из того же вещества и естества, как и поэмы Горы и Конца; та же сердцевина.

Павлик, когда выйдет томик Ваших переводов в серии «Мастеров»⁵ – подарите мне, пожалуйста! Очень хочется.

Какие холода стоят! Как мы отвыкли от них, какие мы все стали «синтетические» – а тут валенки и овчины нужны... – Видели ли Вы ануйевскую «Антигону»⁶ у Станиславского (т. е. в театре имени, на ул. Горького). Как хорошо!

Обнимаю Вас. Будьте, главное, здоровы!

Ваша Аля

¹ А.С. послала П.Г. Антокольскому свои детские записи о спектакле Вахтанговской студии по его пьесе «Обручение во сне, или Кот в сапогах», сделанные в день премьеры – 15 марта 1919 г. Впоследствии они были включены как отдельная главка в ее «Страницы воспоминаний» (см, Т. Ill наст. изд.).

² Агния Львовна Барто (1906-1981) – советская писательница, автор многочисленных стихотворных книжек для детей.

³ Ср. уФ.И. Тютчева в стих. «Цицерон»: «Блажен, кто посетил сей мир / В его минуты роковые!»

⁴А.С. высказывает Антокольскому свои соображения о драматургии М. Цветаевой в связи с тем, что он в то время работал над предисловием к книге пьес Цветаевой, подготовленной А. Эфрон совместно с А.А. Саакянц для издательства «Искусство». Книга с предисловием Антокольского вышла в свет только в 1988 г.

⁵ В серии «Мастера поэтического перевода» вышла книга П.Г. Антокольского «От Беранже до Элюара: Стихи французских поэтов» (М., 1966) с предисловием Н. Любимова,

⁶ Спектакль «Антигона», поставленный в 1966 г. режиссером Б. Львовым-Анохиным по пьесе французского драматурга Жана Ануя (1910-1987) в Драматическом театре им. К.С. Станиславского.

6 февраля 1967

Милый Вениамин Александрович! Вот что я получила от Александры Захаровны Туржанской² в ответ на мой запрос об Артёмовых:

«Лиду, жену Артёмова я знаю очень мало, хотя она бывала у нас с Артёмовым, и мы были у них несколько раз в Кламаре, там у них был свой домик. Потом я знала, что она очень заболела (у неё был рак), и за ней ухаживала француженка, которая после смерти Лиды вышла замуж за Артёмова, и у них родилась дочь, которой теперь лет 20, но и эта француженка его оставила, т. к. у Григ<ория> Калл<истратови-ча> невозможный характер. Мы познакомились ещё с третьей женой, тоже француженкой и художницей. Очень интересная и приятная женщина; они почти каждый год делали выставку своих работ; Артёмов уже давно не жил в Кламаре, жили они в Камарге на юге [это чудесные места, родина Мистраля!³ А.Э.] Последняя выставка Артёмова была три года тому назад – и его жена говорила нам, что она с ним больше не может, и после этого мы о нём ничего не знаем. Портреты Леля⁴ [сын А.З. (А.Э.)] и мои висят у нас. Это его ранние работы – он очень вырос и талант у него большой. Но он стал пить и это мешало его работе и жизни. Я ещё с Константинополя его знаю, там он у нас с Володей [муж А.З. (А.Э.)] бывал часто и Володя его поддерживал, мы его питали.

Сделал он и твой один портрет очень хороший [тот голубой на фоне черешневого дерева, о к<отор>ом я Вам рассказала. А.Э.)] Леля он обожал, так что все его собаки назывались «Лель», собаки бывали чудные, охотничьи сеттера... Картины его очень хорошие, на последней выставке была особенно хороша девочка, чудесная, и хотя очень хорошенькая, но чем-то мне напомнила Лиду, я ему это сказала, и этим доставила ему большую радость, и он сказал, что её одну он и любил.

Лидиных картин у меня нет, а Артёмова есть, если понадобится, я пошлю тебе снимки, есть фото со всех наших портретов, им написанных...

От М.С. Булгаковой [«Муны»⁵ А.Э.] я когда-то много о них слыхала, но всё какие-то сложности и недовольство, т. ч. я ничего этого не хотела знать даже когда слушала, а теперь и забыла. Но она тебе, я думаю, много сможет написать».

Вот пока и всё, милый Вениамин Александрович. Ничего точного, никаких дат; по-видимому, Артёмов жив, а Лида умерла (судя по

возрасту дочери Г[ригория] Калл[истратовича] от второго брака) где-то «в окрестностях» войны, не брошенная мужем, как мне обманно показалось. Что выяснилось? Что Лида действительно не была «хороша собой», и что одну её он и любил. Это немаловажно, хотя, вероятно и то и другое – вне Вашего замысла.

Теперь будемждать вестей от Муны. Она, возможно напишет точнее-, к сожалению, она зануда и курица, и точность её – если письмо состоится – будет тоже куриная. Ну – что Бог даст. Как только что-нб. получу от неё – перешлю Вам.

Всего Вам самого доброго!

ВашаАЭ

¹ 27.I.67 г А. Эфрон пишет М.И. Алигер о недавнем посещении В. Каверина, рассказавшего ей о замысле повести: «и вдруг все мои внутри окаменевшие пласты памяти – ожили, и возникла маленькая, рано состарившаяся, голубоглазая художница и ее мрачноватый, цыганистый муж – тоже художник, и их домик -развалюшка под огромной старой черешней и мама, читающая стихи в комнате, пахнущей псиной и осиной (псиной – п. ч. был большой рыжий сеттер, осиной – п. ч. дрова были осиновые сложены возле печурки)» («Быть дочерью трудной матери»: Письма Ариадны Эфрон Маргарите Алигер // Октябрь. 2004. № 2. С. 187). Об Артемовых см. также недатированное письмо 1944 (?) к А.И. Цветаевой и примеч. 4 к нему.

² Об Александре Захаровне Туржанской см. в письме к С.Н. Андрониковой-Гальперн от 12.Х.66 г., а также в «Страницах былого» и примеч. к ним.

³Фредерик Мистраль (1830-1914) – провансальский поэт.

⁴ Лель – Олег Вячеславович Туржанский (1916-1980), сын А.З. Туржанской и кинорежиссера Вячеслава Константиновича Туржанского. Друг детства А. Эфрон.

⁵ Муна – Мария Сергеевна Булгакова, см. о ней письмо к А.И. Цветаевой от 1 .VIII.45 г. и примеч. 10 к нему, письмо к А.И. Цветаевой от 1 .IV.46 г.

В. Н. Орлову

20 марта 1967

Милый Владимир Николаевич, спасибо за письмо. Жаль, что вы оба болели – каждый по-своему! Я тоже всю зиму буквально не вылезала из всяких разных недугов; одно проходит, другое одолевает. И всё кругом – также. Такая зима! – Старайтесь не переутомлять голову (после спазма). Сидеть совсем без дела Вы не сумеете, но – не перебарщивайте – это дело опасное.

Нет, я на Вас не в обиде, но очень огорчена, что в своё время Вы не сумели похлопотать (письменно) о цветаевском домике (в Тарусе) – это было крайне важно. Наших с Аней сил не хватило, чтобы удержать его на земле; теперь он разрушен – и я (безнадежно) бьюсь за его восстановление.

Наша «комиссия» – пустое место. Паустовский болен и ничем помочь не только не может, но и не сможет, таково его состояние; И<лья> Г<ригорьевич> очень состарился; Маргарита submergee¹⁰¹101
  Перегружена (фр.).


[Закрыть] работой и переживаниями <...>; о Макарове вообще сказать нечего; Вы – далеко, т. е. в Ленинграде, и Вам «своего хватает». Ну и т. д.

Выцарапала из Лондона 120 маминых писем¹ – труд был огромный, письма шли из рук в руки через 6 инстанций-дистанций по маршруту: Лондон-Медон-Париж-Прага-Москва. Сколько было волнений – передать невозможно! Я их перепечатаю для архива, а подлинники сдам в ЦГАЛИ (по желанию доверительницы). Письма в основном бытовые, и это очень важно, т. к. позволяет точно определить по времени, распределить по датам жизнь, как она была. <...>

Книга Симона Карлинского у меня есть: Simon Karlinsky, Marina Cvetaeva: Her life and art, ed. University of Kalifornia Press, Berkley and Los-Angeles, 1966.

Книга – со всячинкой, но там интереснейшая библиография опубликованного о М<арине> Ц<ветаевой> на Западе.

Вообще же – два мира, две системы – и кто кого тенденциозней...

Упоминается и «наша» книга (Биб<лиотека> поэта) – с точным подсчётом «цензурованных» строк и с «тёплыми» словами об авторе предисловия и авторах комментариев...

Анализ творчества – не поддаётся описанию; биография – с огромными, кардинальными «огрехами» – всё как, очевидно, полагается...

Всего вам обоим самого доброго – главное будьте, будьте, будьте здоровы!

Ваша АЭ

¹ Речь идет о цветаевских письмах 1926-1934 гг. к Саломее Николаевне Андрониковой– Гальперн.

Р.А. Мустафину

22 апреля 1967

Милый Рафаэль, спасибо за заботу о маминых делах. «Друг есть действие» – писала мама, и ещё: «Любовь есть действие». Если это так (а это именно так, а не иначе!), то друзей М<арины> Ц<ветае-вой> можно сосчитать на пальцах одной руки; да ещё и лишние останутся (пальцы). Два года я хлопотала перед Союзом писателей о домике-музее в Тарусе; Вы видели этот домик; на ремонт его была (на обществ<енных> началах) составлена смета – требовалось десять тысяч на всё про всё – столько приблизительно, во сколько Союзу обходится один – ну два – высокопоставленных банкета! Из этой суммы три тысячи выделил Институт... кристаллографии (т. к. в домике, после Цветаевых, жила семья Вульфа¹ – кристаллографа); два года Союз писателей водил меня (и тарусский горисполком, и многих и многих ещё людей) за нос, не говоря ни да, ни нет, обнадёживая помаленьку, но лишь на словах, не выпуская из рук ни единой «бумажки», которая могла бы их к чему-нибудь обязать; в результате нынче в феврале дом попросту снесли; он совсем уже начал разваливаться -да и растаскивали его на дровишки. Поставила вопрос о его восстановлении (по чертежам); вопрос и ныне там; в начале летнего сезона на этом месте попросту возведут очередной санаторный корпус; всё это в письме выглядит довольно аккуратно; а я в это два года жизни вбила – зачем, спрашивается, кому это нужно?