Текст книги "История жизни, история души. Том 2"

Автор книги: Ариадна Эфрон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 30 страниц)

Сталинская эпоха создала тип бронированных руководителей; хрущевская эпоха научила их улыбаться и быть вежливыми (да и то далеко не всех!). Кто и что может научить их быть людьми и действовать по-людски? Никто и ничто, наверное. Надо, чтобы народились и воспитались новые поколения; а это дело долгое – не дождаться...

Относительно могилы (надгробия) в Елабуге, где тоже, вполне естественно, всё делалось не по-людски, удалось добиться, как Вы знаете, обещания ассигнования на надгробие «по образцу, к<отор>ые устанавливаются на могилах советских писателей». 19-го апр<еля>. я отнесла Александру Ивановичу Орьеву (он ст<арший>. юрист Союза и заместитель Воронкова по всем прочим «секретарским» делам) заявление, копию к<оторо>го прилагаю, и копию выдержки из Вашего письма. Он обещал «написать и ускорить»; сказал, что не обязательно действовать через министра культуры, а можно снестись непосредственно с местными отделениями худ. и литфондов, хотя прекрасно понимает, что, если по уставу эти организации министерству культуры не подчиняются, на самом деле это вовсе не так, тем более «на местах». Замысел с камнем или валуном ему понравился, при условии, конечно, если валун влезет в тысячерублевую смету. Попробуйте разведать, осуществим ли этот замысел (который – не замысел, а камень – хорош тем, что не стандарт, и тем, что не вполне надгробие, а скорее памятник, что особенно важно, когда местонахождение самой могилы не установлено).

Если это неосуществимо или непосильно – будем ставить стелу. Надпись нужна та самая, что на кресте в Елабуге. (А.И. Цветаева, мамина сестра, просила – когда крест будет заменён памятником, табличку с надписью с креста снять и сохранить.) После завершения «официальной» части изготовления памятника выбьем над надписью крестик (барельефом или горельефом), так что, учитывая это, надпись надо будет расположить не слишком высоко.

Дня через два-три по получении этого письма запросите Орье-ва – было ли уже решение Секретариата по поводу надгробия (по моему заявлению). Этоего, авось, поторопит. Буду узнавать и я. <...>

<АЭ>

' Георгий (Юрий) Викторович Вульф (1863-1923) – выдающийся русский кристаллограф и кристаллофизик.

Н.П. Гордон

29 апреля 1967

Ниночка дорогая, твоё поздравление получила сегодня, под самый праздник, к<отор>ый мысленно буду с тобой; на Пасху – п. ч. это Пасха – наш любимый праздник; на 1 мая – п. ч. по настоящему мы с тобой подружились в эти, ранне-майские дни, ровно 30 лет назад, когда ты столько горя пережила¹; мы были вместе, и даже «праздновали» всем чертям назло; тогда вошли в наш обиход праздничные сосиски с вишнёвкой – за здоровье нашего дорогого Юза; чтоб он выжил; чтоб он вернулся... С тех пор не прошло ни одной (близкой к маю по времени) Пасхи, чтобы я в душе не помолилась (что со мной так редко случается – всё недосуг) с благодарностью за это чудо; выжил; вернулся. И вы вновь сошлись, как две половинки кольца (обручального). И не было ни одного Первомая, когда я не вспомнила бы тот Первомай, мой первый «дома» – когда я тщетно и не без обиды ждала вашего звонка – и не дождалась чтобы идти вместе на демонстрацию. М. б. не очень-то праздничные реминисценции? Да как сказать: – ведь выжил, вернулся, ведь вы дожили оба!

Вот и поэтому ты молодец, что сейчас так пристально лечишься и покорно следуешь всем нудным предписаниям врачей; ради чуда однажды дарованного нужно лечиться и беречься ...

На днях заглянула в мамином архиве в папку, где воспоминания о ней, и ещё раз с громадным чувством перечла то, что ты написала¹⁰²102
  <sup>По просьбе А.С. Н.П. Гордон написала воспоминания о М. Цветаевой. Сохранилось два их варианта: первый – из которого взята цитата, приведенная выше, опубликован под названием «Из воспоминаний», второй – «Меня она сразу покорила простотой обращения...» (Марина Цветаева в воспоминаниях современников: Возвращение на Родину. М., 2003. С. 5-16).


[Закрыть]. Ещё раз могу повторить то, что говорила тебе, что до сего дня никто не написал о маме так верно и хорошо, как это сделала ты. Как ты ещё тогда сумела так глубоко её понять – когда никто по сути дела её не</sup>

понимал (за исключением папы), и полюбить не некое представление о ней, а её самоё, такую, какой она была на самом деле! Теперь мы все (кому это вообще дано) стали умнее и глубже, но тех, по отношению к кому надо было своевременно проявлять и ум, и глубину, и, главное – сердечность – уже нет с нами. Тем более ценно и чудесно, что ты это сумела – тогда. В те времена.

Пишу тебе глубокой ночью, вернее – ранним утром кануна Пасхи; отсюда – и немыслимые каракули, и путаные слова (т. е. от ночи, не от пасхального кануна!) – но ты всё разберёшь.

Вчера через стенку слышала Пресс-конф<еренцию>, данную Светланой³ тамошним журналистам. Всё очень мелко и дёшево. Воображаю, как вождь и учитель вертелся в своей урне! Да и было с чего...

В Москве новости – по всем булочным целую неделю продавали настоящие куличи, высокие, всё, как полагается. Я купила 2 – для тёток и для нас, и Ада, не сговариваясь – тоже, и с теми же целями. Нет, худеть не удается никак! А растолстела я до того, что ничто (кроме штанов (в смысле трико)) не налезает: смотреть противно. Села было на диету – а тут – куличи...

Обнимаю тебя, от Ады сердечнейший привет!

Твоя Аля

Какая погода там у вас? Здесь весну всё ещё лихорадит – то полетнему жарко и душно – с грозой – то осень настоящая. Ты дыши там поглубже – воздух на Сев<ерном> Кавказе изумительный! ¹⁰³103
  <sup>30.IV.37 г. был арестован муж Н.П. Гордон Иосиф Давидович. Н.П. Гордон вспоминает: «Когда 3 мая я пришла на работу, Аля пришла ко мне в секретариат Кольцова, и сев на подоконник, с обидой и удивлением спросила меня, как же мы могли забыть ее на праздники и даже не позвонить ей. Мертвая от горя я сказала ей, что случилось.
  Аля не проронила ни слова, молча долго смотрела на меня остановившимися глазами, а когда кто-то пришел, также молча обняла меня и ушла к себе в редакцию.
  После этого она часто ночевала у меня, с какой-то удивительной ненавязчивой душевной тонкостью старалась поддержать» (Гордон Н.П. Из воспоминаний // Болшево, № 2: Лит. ист.-краевед. альманах. М., 1992. С. 279-296).


[Закрыть]102102
  По просьбе А.С. Н.П. Гордон написала воспоминания о М. Цветаевой. Сохранилось два их варианта: первый – из которого взята цитата, приведенная выше, опубликован под названием «Из воспоминаний», второй – «Меня она сразу покорила простотой обращения...» (Марина Цветаева в воспоминаниях современников: Возвращение на Родину. М., 2003. С. 5-16).


[Закрыть]104104
  Речь идет о дочери Сталина Светлане Иосифовне Аллилуевой.


[Закрыть]</sup>

С.Н. Андрониковой-Гальперн

3 мая 1967

Дорогая Саломея, получила и Ваше письмо от 19 апреля, и, вслед за ним открытку с тревогами по поводу недостаточного количества (или качества) наклеенных марок. Не беспокойтесь, всё дошло отлично и без доплаты; даже трудно себе представить, что таковая доплата могла бы вообще существовать для другой страны; представляете себе, какие сложные валютные расчёты пришлось бы производить.

Я понимаю Вашу радость вновь оказаться дома, как поняла и предшествовавшую ей радость этот самый дом оставить на время и слегка «проветриться» от него; и та и другая (радости) – чудесны. Хорошо ли Вам было в Париже? Всё тот же ли он – тот ли, что и я помню? Мне что-то кажется, чуется, что должен он был измениться, и сильно, после войны; в той единств<енной> газете, к<отор>ую иногда читаю, в «Humanite»¹ и то сквозит какой-то привкус американизации Парижа – м. б. чисто внешней; вульгарности, что ли, причём не французской (есть у них и своя, так не о той речь). Впрочем, м. б. всё это не так; на таком расстоянии судить трудно. Говорят, что Париж – (в смысле зданий) – отмыли, высветлили; я его запомнила в неповторимом голубином цвете. Да, верно у каждого поколения свой Париж¹⁰⁵105
  <sup>С.Н. Андроникова-Гальперн откликается 18.V.67 г.: «Париж больше не вашего “голубиного” цвета, и не черно-грязный, задымленный. Париж весь цвета сливочного. Его вымыли (за последние три года), и от газов, исходящих от машин, перемерли чудесные платаны и знаменитые каштаны, их заменили новые посадки. Американизм».


[Закрыть].</sup>

Я рада, что Алекс<андра> Зах<аровна> Вам пришлась по душе, хотя вряд ли Вы смогли с ней поговорить как следует – она робеет очень пока не привыкнет к человеку; и сейчас робеет точно так же, как когда мы с её сыном были маленькими, а она совсем молодой, т. е. почти полсотни лет тому назад. Она, действительно, тихая – и доброты и чистоты душевной и мудрости (простой человеческой) несказанных. И очень стойкий человек. Я Вам уже писала, что она была весьма ошеломлена вашим видом – думала увидеть старушку, ан нет! – и неувядаемым Вашим обаянием. И мне это было чрезвычайно приятно. А Катюша (Старова) действительно хороша собой и «умеет разговаривать», поэтому А.З., к<отор>ая «разговаривать» не умеет, иногда водит её с собой для храбрости – а в результате всё же больше нравится она, чем светская Катюша; к<отор>ая, впрочем, тоже милейший человек.

Ох, Саломея, не вздумайте посылать мои Ваши портреты мне через Зильб<ерштейна>, не надо. Пусть они придут ко мне из Ваших рук – прямо по почте; только послать надо заказными, и чтобы были две картонки (вернее, два куска картона сверху и снизу), чтобы не помялись в пути. Если это не безумно затруднит Вас, то лучше всего

послать в конце мая – начале июня (когда я уже определённо буду в Тарусе) на тарусский адрес, а именно: Калужская обл., г. Таруса, ул. Первая Дачная, 16, мне. Я буду безумно рада портретам. А то ещё можно послать прямо сейчас на адрес всё той же Ал<ександры> Захаровны^ и портреты привезёт Катюша, к<отор>ая собирается в Москву в начале июня; я её увижу. М. б. это ещё вернее.

Тома «La poesie russe»³ (от Ломон<осова> до наших дней) у меня нет и я его не хочу, хотя Вы мне его и предоставляете так щедро – п. ч. это несомненно плохо – т. е. переводы плохие, и Бог с ними. (Да, Вы никогда не написали мне, получили ли давно, кажется к Нов<ому> году посланные мною Вам 2 книжечки – Лорки и Бодлера⁴ – где мамины переводы? Напишите!);

Воображаю, как Эльза⁵ искалечит мамины вещи; одно утешение что мама Эльзу переживёт, и дождётся по-настоящему хороших переводов. Теперь у неё есть время ждать... Пока что маму неплохо перевели в Чехии и в Венгрии, сейчас готовят книгу югославы. – Что вышло хорошего в последнее время?

«Михаил Булгаков. Избранная проза» (Москва, изд. «Художественная литература», 1966) (там «Белая гвардия») и ещё сборник рассказов Андрея Платонова «В прекрасном и яростном мире» (оба, как знаете, писатели 30-х годов – в обеих книгах неизданные и забытые вещи); не все рассказы равноценны, но есть прекрасные. Тоже вышла, ка-ж<ется>, в 1966 г. Больше ничего пока в голову не приходит на ночь глядя. – То, о чём Вам говорила Ахматова, называется «Мать и музыка»⁶ – это не лучшее мамино, она (А<нна> А<ндреевна>) просто мало знала. Пришлю Вам: недавно вышла в «Литер<атурной> России», к сожалению с сокращениями. Простите за нудное письмо. Бог даст не всегда такие будут.

Обнимаю Вас!

Ваша Аля ¹⁰⁶106
  <sup>«L’humanit^» – французская еженедельная газета, с 1920 г. – центральный орган компартии.


[Закрыть]105105
  С.Н. Андроникова-Гальперн откликается 18.V.67 г.: «Париж больше не вашего “голубиного” цвета, и не черно-грязный, задымленный. Париж весь цвета сливочного. Его вымыли (за последние три года), и от газов, исходящих от машин, перемерли чудесные платаны и знаменитые каштаны, их заменили новые посадки. Американизм».


[Закрыть]107107
  La poesie russe. Antologie rduni et publie sous dir. E. Triolet. Paris, 1965 (Антология русской поэзии, собранная под руководством Э. Триоле. Париж, 1965).


[Закрыть]108108
  В кн.: Гарсиа Лорка Ф. Лирика (М., 1965) опубликована последняя работа М. Цветаевой – ее перевод стихотворений: «Гитара», «Пейзаж», «Селенье», «Пустыня», «Пещера». В кн.: Бодлер Ш. Лирика (М., 1965) опубликован перевод стихотворения «Плавание».


[Закрыть]</sup>

⁵Эльза Триоле (урожд. Каган, 1896-1970) – французская писательница, жена Луи Арагона, сестра Лили Брик, ею переведен ряд стихотворений М. Цветаевой.

⁶ В письме от 19.V.67 г. С.Н. Андроникова-Гальперн пишет: «Когда Анна Ахматова была здесь, летом 1965 г., мы с ней беседовали о Марине (кстати, говорила Исайе Берлину, что Марина “больше поэт, чем она"). Она мне рассказала, что из прозы Марины она любит больше всего то, что она писала о музыке: “Это превосходно”, – сказала она». «Мать и музыка» была впервые опубликована в еженедельной газете «Литературная Россия», 1966. № 46.

С.Н. Андрониковой-Гальперн

27 мая 1967

Дорогая Саломея, заранее прошу прощения за то, что письмо это будет из ряда вон дурацким: завтра выбираюсь (выдираюсь) на дачу, и поэтому обстановочка не ахти; всё кверху дном, как после шестибалльного подземного толчка (Вы знаете, что землетрясениям ставят баллы, как школьникам?) – и я окончательно перестала ориентироваться в этой мешанине из кастрюль, чулок, рукописей, «продуктов питания», как у нас говорят, и всего прочего, к тому же пишу ночью.

Работу (комментарии к готовящемуся сборнику маминых пьес) закончила только вчера; очень трудно было комментировать «Фортуну» (о Лозэне¹), т. к. пьеса сначала не должна была войти в книгу, потом вошла (неизвестно, не вылетит ли) и времени на настоящую подготовку материалов не оставалось. Не знаю, как получилось. Две пьесы о Казанове прокомментировала как только могла дотошно. Вступительную статью написал Антокольский, по-моему из ряда вон плохо; приеду в Тарусу – тотчас же напишу ему обстоятельно и попрошу кое-что (хотя бы) исправить; хотя «исправления» – лишь заплаты (если вообще он на них согласится) когда с самого начала не так взято. Маминых дел – тысячи; я не успеваю со всем справляться – куда там «со всем»! И с немногим-то – еле-еле. Жизнь так быстро идёт и так раздробленно, и так мало успеваешь – так безнадёжно мало!

Спасибо Вам за чудесное письмо о Париже; да, всё так, как я и думала, – а жаль. Что же, у нас остаётся роскошь нашего Парижа -города нашей памяти – которого никто никогда уже больше не увидит. Милый был город – вольный, разный, поэтичный. Для всех и каждого – город; для всех и каждого – свой.

Спасибо заранее за скатерть и альбомы; что Ирина² такая разборчивая, чем ей плох добрый старый Jardin des Modes?³ С меня бы хватило его; я вовсе не претендую на что-либо лучшее, с моими «утлыми» вязальными талантами и не ахти какой шерстью, да и вообще я не модница, раньше не успела, а сейчас начинать трудно. Спасибо за

заботу, милая Саломея; я сердечно рада буду Вашим подаркам. И я с Катей Старовой могла бы Вам что-нб. приятное послать, но у меня даже на это не было времени – что-то отыскать, что доставило бы Вам удовольствие; так сразу ведь не найдёшь, а Вас на мякине интуристских «сувениров» не проведёшь! Есть у меня для Вас только две деревяшечки, две милые фигурки грузина и грузинки – он сплошная бурка и папаха, а она – сплошная шаль; Бог даст, доберутся они до Вас и поживут вместе с Вами в вашем уюте.

Удивительно – пишу Вам, а всё, что хочется сказать, – решительно остаётся за пределами бумаги; слова сами по себе – а мысли – тоже. Даже не мысли, а скорее чувства, и цепь воспоминаний и молниеносных ассоциаций и образов...

Что хотел сказать Булгаков своим «Мастером и Маргаритой»?⁴

Думаю: что Мастеру нет места в жизни; что он безмерно одинок в своём избранничестве; и что милой, живой, очень обыкновенной женщине, полюбившей его и его страдания, ничего не остаётся, как разделять их, ибо и она не может разделить его одиночества; оно – неразделимо; она может только сопутствовать ему, только любить. Так одинок Мастер, что – когда он умирает, нет ему рая, нет ему ада -ибо и то и другое – скопища', он одинок и там – но спокоен; огромный покой окружает его; и никому не мешает его одиночество. Бутафория же – чистейшее озорство: представить себе Мефистофеля – и прочие воплощения того, кто носит и это имя, – в Москве 20-х годов, среди литераторов, театральных деятелей и просто обывателей – лишь средство поиздеваться над ними; а почему бы и нет? Мастер', Мастер с большой буквы; с очень большой буквы. Что поразительно сделано в этой вещи – это все сцены с Понтием Пилатом; жаль, что Вы, верно, «пробежали» их, а их надо глубоко прочесть. Замечательный там Понтий...

Переводы триолетихи⁵ – ужасны. У нас за такие дают по шее и с работы гонят. Из слова «тяжеловес» сделать «саШои»!* Дура она по самую задницу, извините за выражение; не я его, к счастью, придумала. Нет, серьёзно: на редкость поверхностно, на редкость мимо. Жаль.

А мамины переводы на французский так и лежат. Когда настанет их час?⁶

Большое спасибо Ане Калин за письмо, я напишу ей уже из Тарусы. Как хорошо, если те стихи сохранились!

Обнимаю Вас – и ещё раз простите за эту missive** через пень-колоду.

_ Ваша Аля

* Камень (фр.).

** Письмо (фр.).

Мамины книги «Мой Пушкин» и «Просто сердце» (переводы) должны выйти этим летом. Если сама достану – пришлю непременно.

¹ Арман-Луи граф Бирон-Гоню – персонаж пьесы в стихах М. Цветаевой «Фортуна» (1919).

²Ирина Павловна Андреева (1912-1990) – дочь от первого брака С.Н. Андрониковой-Гальперн,

³ «Jardin des Modes» («Сад мод») – еженедельный иллюстрированный журнал в Париже, основанный в 20-х годах Люсьеном Вожелем и выходивший до конца 90-х годов прошлого века.

⁴ В письме от 18.V.67 г. С.Н. Андроникова-Гальперн делилась с А.С. своими впечатлениями о романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита»: «Никак не нашла это примечательным. Голые ведьмы, метлы, полеты в окна и из них, вся старая бутафория просто были мне скучны. Кто такие Мастер и Маргарита?»

⁵ С.Н. Андроникова-Гальперн прислала А.С. переведенные Э. Триоле стих. М. Цветаевой «За этот ад...» и «Превыше крестов и труб...».

⁶ Цветаевские переводы А.С. Пушкина были опубликованы в кн.: Пушкин А.С. Избранная поэзия в переводах на французский язык / Сост, Е.Г. Эт-кинд и др. М., 1999.

П.Г. Антокольскому

3 июня 1967

Дорогой мой Павлик, простите долгое моё молчание: зима была непосильно трудна (весна тоже), обязанности и обязательства сожрали всё время без остатка, обглодали и меня самоё. Дни и месяцы прошли – и сделанного нет – одни недоделки. Не сердитесь на меня; я очень часто и очень глубоко думаю о Вас, о тех временах, откуда наши общие корни – и наше родство; несмотря на не-встречи и не-писа-ние писем; поверх этого всего.

Я только сейчас тут, в Тарусе, добралась до Вашей статьи¹ и ещё раз прошу простить меня и эту задержку; переезд на дачу у нас до сих пор на уровне каменного века, и тяжко ворочать эти камни во имя проблематического «отдыха» – вернее – во имя пока ещё свежего воздуха.

Что Вам сказать? Мамин театр Вы видите совершенно иначе, чем я, делаете, соответственно, совершенно иные выводы из её драматургии – и иные «вводы» в неё. Об этом, Бог даст, поговорим при встрече, которая должна же быть! Пока же позвольте мне несколько замечаний-уточнений, и делайте с ними, что хотите!

«Тяжба поэта с театром... всё первое 20-летие века...» Это надо бы чем-то подтвердить (примером) – читатель этого не знает и захочет узнать. Мне, напр<имер>, кроме блоковских строк, его отноше-

ния к театру, ничего решительно более неизвестно – кроме небывалого расцвета самого театра в эти же 20-е годы и небывалого к нему интереса интеллигенции... к к<отор>ой и поэты принадлежат! Т. ч. мне трудно пока что поверить в то, что М<арина> Ц<ветаева> была неким «наивным и неосторожным» рупором «общих для эпохи мыслей». Уж не говоря о том, что сама она, по человеческой и поэтической сущности своей, общих мыслей не выражала... (стр. 1).

...«в 1919-20 гг.». Первые пьесы МЦ написаны в 1918 г., знакомство её с вахтанговцами произошло раньше 1919 г.² (стр. 1).

Не «большая часть (пьес) вообще впервые издаётся», – а две пьесы: «Червонный валет» и «Каменный ангел» (стр. 2).

«Беспечно и легко продолжала свой путь» — ой ли, Павлик? Вспомните время и обстоятельства! (стр. 2).

«Тогда её личным духовным хозяйством»... Не Ваш словарь!(стр. 4).

«Одним из первых её кумиров оказался слащавый фр<аниузский > поэт и драм<атург> Эд<мон> Ростан»... и далее. Это неверно: не Ростан был её «кумиром», а Наполеон I и Орленок (Герой в борьбе с Роком – св. Елена) и Жертва рока – (Шенбрунн). Ростан и Сара Бернар – второстепенное, вернее – вторичное; он – писал об Орленке, она его – играла³. Ростан «Принцессы-грёзы»⁴ (passez-moi le mot¹⁰⁹109
  Извините за выражение (фр.).


[Закрыть]) – был ей глубоко чужд, как и любая «слащавость». Уверяю Вас, что Тьера⁵ она любила больше Ростана! (стр. 4).

«Из фр<анцузских> романтиков её любимцем остался Мюссе»⁶ - нет, не остался и не был. Уж во всяком случае ему она предпочитала Виньи⁷ (с. 5).

«Некий питерский гордец и враль, в к<отор>ом Марина угадывает черты молодого Державина»..} Эти стихи посвящены Мандельштаму! Это он – молодой Державин, а не «некий» (стр. 5).

Это не МЦ назвала «Конец Казановы» драматическим этюдом, а издатели книжечки; этим самым этюдом мама очень возмущалась, т. к. то был (и остался) никакой не «этюд», а просто третье действие целой пьесы «Феникс»⁹ (стр. 7).

«Мертвенность искусственного и условного языка у А. Белого» – благодаря увлечению XVIII в.? Так ли? (стр. 8). Только ли?

«МЦ могла отправляться от опыта Сомова...»¹⁰ и далее. Она никогда и нигде (разве что в раннем детстве!) не отправлялась от опыта живописи, к<отор>ая ей была чужда как род искусства (тем более живопись конкретная). Она всегда отправлялась либо от первоисточника (самого факта), или от источника словесного (мифа, сказки – книги, одним словом) (стр. 9).

«...верна собственной природной беспечности...» Не была она беспечной от природы; беспечность «Пира во время чумы» не есть природная беспечность... (стр. 10).

Вы несправедливы к Лозену", Павлик! Он не был «великосветским мотыльком»!¹² Судьба его трагична не пассивно, как это было для большинства аристократов, а активно, ибо он искренне перешел на сторону революции и переход этот подготовлен был его предшествующей гражданской жизнью. Он был из тех, кто подготовлял революцию «изнутри дворца». Что до отношений с женщинами, то таковы они были вообще в тот век, Вы это знаете. Я посылаю Вам хвостик своих примечаний к «Фортуне» – прочтите их (это – вводная часть к примечаниям) – и, если нетрудно, потом отошлите мне его. Другого экз<емпляра> у меня нет. В моём изложении гражданской биографии Лозена волей-неволей одни «жмыхи» остались, но и они о многом говорят (стр. 10).

Казанова не находился в переписке с Вольтером, Фридрихом^|3, Суворовым, Ек<атериной> II. С каждым из них он встретился по одному разу; с Екатериной вообще обменялся неск<олькими> словами в парке; она спросила, не брат ли он живописцу, и дала ему понять, что «джентльмену удачи» нечего делать при её дворе; он и уехал (стр. 12).

Он не оставил музыкальных произведений – только литературные, философские трактаты, переводы классики (стр. 13).

«Умственные силёнки на исходе»... за что так уничижительно? По свидетельству де Линя¹⁴, ум он (т. е. Казанова) сохранил до самой смерти и с умом его де Линь дружил (стр. 13).

«Намёк на встречу с женщиной...»(Генриетта) – в Мемуарах не просто намек – там много и глубоко о Генриетте¹⁵.

«...для к<оторо>го не существует ни верности, ни чести, ни прошлого». .. хоть прошлое оставьте ему! Если бы не существовало для него прошлого, не было бы и «Мемуаров»... (стр. 14).

«...рядом с мужем, быв<шим> белым офицером, и маленькой дочкой на руках»... Дорогой мой Павлик, очень мне больно, ибо это ужасно несправедливо, читать о «белом офицерстве» (и только об этом) – отца. Отец долгие годы был советским разведчиком, человеком героической жизни; а за «бывшее белое офицерство» жизнью расплатился – поплатился – в 1941 г. (Погибли они с мамой почти день в день.) М. б. Вы найдёте возможным что-то изменить в этой фразе? Это важно. Что до меня, то к моменту отъезда из России я давно уже не была «маленькой дочкой на руках», а порядочной дылдой девятилетней! (стр. 16).

«...добродушная кисточка акварелиста» — Вы же помните, что чем-чем, а добродушием она не грешила – даже в шутку!

«Придурковатые суждения» — но ведь это отнюдь не придурковатость, а железный мещанский здравый смысл! (стр. 19).

Я абсолютно не согласна с Вами, когда вы говорите, что «опыт МЦ в области ант<ичной> трагедии противостоит всему её предшествующему творч<ескому> развитию», что «напрасно искать её личность, её внутренний духовный мир в этих созданиях». Мне кажется, это было бы справедливым, если бы «вдруг» она написала «Ариадну» и «Федру» вслед за «Фениксом» и «Фортуной» – но между романтическим её периодом и ант<ичными> трагедиями лежит – пролёг -весь огромный путь «После России» – путь именно к этим трагедиям, не говоря уж о таком предвестнике их, как стихи – послание Фед-ры к Пасынку в этом сборнике, как появление и разрастание в нём мифологической темы – темы вечных страстей, облачённых в те одеяния, воплощённых в те образы. После периода лирики увлечений в творчестве МЦ наступает эралирики страстей, страстей, как Вы очень верно говорите, идущих из пра-времён, но всегда наличествующих и в пост-временах...

На всём этом я не настаиваю и не пытаюсь опровергать Вашу точку зрения; не думайте, что яйца курицу учат! Просто иное мне видится в тех же строках, страницах... (стр. 20).

«Царевна Ариадна... полюбила чудо-богатыря...» Мне кажется, что ничего решительно нет в Тезее (цветаевском) от «чудо-богатыря» – так он прост, аттически сух и сдержан, лишён чудобогатырского размаха и объёма; внешне – да и внутренне – он скорее схож с Георги-ем-Победоносцем византийского письма, чем с Ильей Муромцем и компанией! (стр. 21).

«...Она предоставила ему редкую возможность создать собственный авторитет...» чей? (стр. 22).

«Отроки... славят... богиню, такую же девственницу, как они»¹⁶ -они-то девственники! (стр. 21).

Слова: «не чту театра...» (и далее стр. 26) в предварении к книжечке «Конец Казановы» датированы 1921 г. На самом же деле они являются развитием подобной же мысли, записанной в дневнике 1919г., т. е. в самый разгар работы МЦ над пьесами романтического цикла, в самый разгар её кратковременного, но несомненного увлечения театром. В дневниковой своей записи она говорит о превосходстве поэзии над театральным искусством, ибо поэт – создатель первичных ценностей, актер же, как бы гениален он ни был, всего лишь интерпретатор текста, поэт и на необитаемом острове создаёт бессмертные творения: как себя выразит на необитаемом острове актер, – нуждающийся в тексте, и в публике, и в ряде аксессуаров, без коих он – ничто?

Всё это, думается, далеко от Вашего толкования слов «не чту театра» – как слов «разочарования», признания собственной «неудачи, незадачливости в театре, внутри театра». Наоборот, это – утверждение примата СЛОВА над «наукой» Фомы неверного, ДУХА над материей (хотя бы над холщовой материей театральных декораций) и собственного превосходства – как поэта. В театре Цв<етаева> признавала его первооснову – слово, текст; и этой первоосновы ради и писала пьесы.

Кстати, она – «ничем не защищённая единица» – отлично, как Вы сами помните и пишете в нач<але> статьи, ладила с «коллективом весельчаков и полуношников», интересовалась и увлекалась их работой, несмотря на то, что всё для неё, кроме слова, было в этой работе вторичным.

Слова: «Я, наивная по всем законам моего наивного искусства» – мне неясны, боюсь, что они, тем более под конец статьи, «под занавес» Ваш и цветаевский, как итог Ваших размышлений, как вывод, будут неясны и остальным читателям; что значит «я – наивная» ?Что значит «моё наивное искусство» ? Сама ли поэзия – наивное искусство? или «наивна» поэзия только самой наивной Цветаевой? Или её драматургия? Где и в чём в них «наив»?

Обрываю письмо с разбега, т. к. тороплюсь отправить с «оказией» (почтой из Тарусы до Пахры – безумно долго, пусть идёт из Москвы); и так я наопоздалася уже.

Спасибо Вам за память о маме, дорогой Павлик; Бог даст, книга пьес выйдет без опозданий и благополучно – без купюр! – и это будет большая радость – в которую, чтобы она была, все мы вложили столько сил! Пока же обнимаю Вас сердечно, главное – будьте здоровы.

Ваша Аля

Напишите мне! Мой адрес – Таруса, Калужской обл.; 1-я Дачная, 15.

' П.Г. Антокольский прислал А.С. рукопись своего предисловия к сборнику пьес М. Цветаевой. Отсылки А.С. даны к страницам этой рукописи.

² См. примеч. 3 к письму П.Г. Антокольскому от 14.XI.1962 г.

³Эдмон Ростан (1868-1918) – французский поэт и драматург, автор пьесы «Орленок» о трагической судьбе сына Наполеона I – Жозефа Франсуа Шарля Бонапарта, проведшего свою жизнь вдали от Франции и умершего юношей в резиденции Габсбургов – замке Шенбрунн; Сара Бернар (1844-1923) – исполнительница заглавной роли в пьесе «Орленок».

⁴ Пьеса Ростана о трубадуре Джофре Рюделе, полюбившем и воспевшем никогда им не виденную принцессу Триполийскую Мелисанду, пересекшем море, чтобы ее увидеть и умереть у ее ног.

⁵Адольф Тьер (1797-1877) – французский государственный деятель, историк, автор труда о Наполеоне I «История консульства и империи».

⁶ В 1919 г. М. Цветаева перевела для Третьей студии МХТ пьесу французского писателя Альфреда де Мюссе «Любовью не шутят».

⁷Альфред де Виньи (1795-1863) – французский писатель. В письме к Б.Л. Пастернаку от 25.IX.1950 г. А.С. вспоминает, что ее мать «очень любила» роман А. де Виньи «Стелло, или Голубые бесы» о судьбах трех поэтов разных эпох.

⁸ Ср. в стихотворениях 1916 г., обращенных к О.Э. Мандельштаму: «Ты запрокидываешь голову – /Затем, что ты гордец и враль.,.» (I, 253) и «Что Вам, молодой Державин, / Мой невоспитанный стих!» («Никто ничего не отнял...») (I, 252).

⁹ Речь идет о книге под названием «Конец Казаковы. Драматический этюд», выпущенной в 1922 г. без разрешения автора московским издательством «Созвездие».

¹⁰ Для Константина Андреевича Сомова (1869-1939), художника, члена объединения «Мир искусства», было характерно увлечение XVIII веком.

¹¹ См. примеч. 12 к письму П.Г. Антокольскому от 21 .VI. 1966 г.

¹² В окончательном тексте предисловия П.Г. Антокольский пишет: «Лозен в ее (М, Цветаевой. – Р.В.) изображении отнюдь не “великосветский мотылек”».

¹³ Вероятно, имеется в виду Фридрих II (1712-1786) – прусский король.

¹⁴ В своих «Исторических и военных записках и очерках» фельдмаршал князь Шарль-Жозеф де Линь (1735-1814) посвятил Казанове несколько страниц. Просвещенный вельможа, нередко бывавший в замке Дуке, где Казанова в старости служил библиотекарем, оценил его интеллект и чувство собственного достоинства.

¹⁵ Генриетта – героиня пьесы М. Цветаевой «Приключение».

¹⁶ Хор юношей, славящих богиню Артемиду, открывает трагедию М. Цветаевой «Федра».

С.Н. Андрониковой-Галъперн

12 июня 1967

Саломея моя дорогая, от Вас давно ни слуху, ни духу, а хотелось бы слушок хоть бы на открытке – как Вы? что у Вас? Как рука, как глаза, как вообще «Вы себя носите» (vous portez – vous!). Вы мне так выразительно описали Лондон и Париж – как живые «организмы» – и я часто думаю о домиках с садиками, о великой традиционной мудрости, заключённой в такого рода жилищах! Вот – приехала сюда, в Тарусу, и домик-то мал, и кусочек земли – игрушечный, а не прошло и нескольких дней, как я уже – другой человек, уже detendue¹¹⁰110
  Здесь: приходить в себя, расслабляться (фр.).


[Закрыть], и почти уже – радостна. Господи! Как хорошо! – У нас с приятельницей в Тарусе – деревянный домишко, всё в нём просто и скромно до аскетизма – чтобы легче было приезжать, уезжать – не слишком обременяясь вещами, и чтобы то, что остаётся зимовать без нас не послужило бы приманкой для какого-нб. мелкотравчатого жулика! Наверху – чердачок – светёлка с балкончиком и с прелестным ви-

дом на Оку. Терраса есть и в неё заглядывают классические ветви сирени и жасмина. И три яблони есть – одна из них большая, старая, с огромным куполом зелени, в к<отор>ом в хороший год «наблюдаются» большие и красивые и даже вкусные яблоки. Много цветов, за к<отор>ыми с нежностью ухаживаем; и три огородных грядки с зелёным луком, салатом, огурцами и помидорами. И по углам – кусты смородины и малины. И всем этим я спасаюсь от города, к<отор>ый в общем-то ко мне добр – (у меня своя квартирка в одну комнату довольно большую – при ней кухонка и ванная) – ко мне добр – но утомителен мне и тяжёл. Нет пищи глазам, когда твои окна смотрят – без всякого любопытства! в чужие окна, и когда над, под тобой и вокруг тебя – всё квартиры, люди, судьбы – и всё это каким-то образом просачивается к тебе и лишает тебя покоя... Странно устроен человек – когда я жила в Сибири, я всё время мечтала об асфальте под ногами; дожила до асфальта и рвусь от него к живой земле. Что до Сибири, то два года тому назад специально ездила в те края – поездом и на пароходе по Енисею до самого Ледовитого океана, только чтобы вновь увидеть те несказанные просторы, зелёные зори и тайгу, тайгу, тайгу...

Сейчас дала себе передышку в несколько дней, в течение которых возилась с домом и садиком, а завтра опять принимаюсь за работу «умственную», т. е., увы, за переводы, к<отор>ые надоели. Надоели, потому что я человек не талантливый (кое-какие «способности» есть) – и как таковая, т. е. не талантливая, обладаю коротким дыханием; быстро устаю; беру терпением и усидчивостью там, где нужны бы вольность и вдохновение. Что поделаешь! и за усидчивость спасибо Творцу!