Текст книги "Приключения в Красном море. Книга 1 (Тайны красного моря. Морские приключения)"

Автор книги: Анри Монфрейд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 33 страниц)

XXII
Каземат

В полдень под палящим солнцем мы трогаемся в путь. Я посылаю на сушу Мухаммеда Мусу для встречи с боем Хейдина, который будет ждать его, поднявшись до середины склона горы «Крепостные стены», названной так потому, что на ней сохранились развалины недостроенных оборонительных сооружений.

Я же вместе с Габре, Салахом и юнгой Фарой плыву на хури, чтобы меня не заметили с дороги в час, когда все европейцы обычно совершают сиесту.

Мы встречаемся в середине этого вулканического гребня уже в третьем часу. Едва заметная тропинка петляет среди базальтовых глыб. Мои люди, идущие босиком, едва выдерживают прикосновения своих подошв к раскаленным камням.

Высунув свой непомерно длинный язык, собака учащенно дышит. Хвост, подобранный под себя между задних лап, говорит о том, сколь малоприятна для нее эта экскурсия.

Я извлекаю фуфайку Абди. Умное животное сразу же оживляется, словно понимает, зачем его взяли с собой. Я иду к разрушенной стене, которая должна была стать когда-то частью фортификационной системы.

Уткнувшись носом в землю и подрагивая хвостом, собака обследует местность тот тут, то там. Я понимаю, что пока она не напала на какие-либо следы и ищет наугад.

Наконец мы добираемся до старой стены. Она не производит впечатления слишком ветхой и, похоже, частично была разрушена с помощью взрывчатки. Руины образуют своего рода обходный путь, где идти удобнее, чем по соскальзывающим вниз горным камням.

Итак, мы движемся по этому проходу, в то время как неутомимый пес рыскает туда и сюда среди нагромождения обугленных камней.

Мы находимся на высоте более трехсот метров над уровнем моря: бухта раскинулась у нас под ногами, со всеми ее кораблями у пароходного причала, маленькими островками, где расположились санитарные здания, склады угля, заводы.

Здешние жители, англичане или туземцы, кажется, не замечают этих адских гор, точно они никогда не смотрели вверх, и ни одному человеку ни разу не пришло в голову свернуть с дороги и войти в это живописное безлюдное пространство.

Здесь, в трех километрах от города, мы ощущаем себя такими же забытыми, как в глубине пустыни Дахна[63]63
  Район пустынь в центре аравийского полуострова. (Примеч. авт.)


[Закрыть], где птицы умирают раньше, чем успевают ее перелететь.

Понемногу я теряю всякую надежду и по лицам своих матросов вижу, что они почти не верят в успех этого безрассудного предприятия.

Собаки не видно уже несколько минут. Я то и дело посвистываю. Наконец она подает голос. Сердце колотится у меня в груди от волнения, когда я бегу туда, откуда донесся ее лай. Но, хотя я слышу ее хорошо, мне все еще не удается ее увидеть. Габре окликает меня:

– Иди сюда! Вон там, – говорит он, показывая на неглубокую траншею, вырытую пониже стены.

Я вижу массивную дверь, наполовину заваленную обломками горных пород.

Собака стоит там и лает на нее.

Передо мной один из бывших казематов, многие из которых сохранились до сих пор.

Мы кричим: «Абди! Абди!» От волнения я теряю голос, колени дрожат, я с трудом держусь на ногах.

И тут из глубины каземата до нас доносится сперва приглушенный, а затем все более громкий, словно человек уже подошел к самой двери, голос:

– Я не могу открыть, там камни!..

Ну да, я и без него знаю, что дверь придавлена камнями, да еще какими! Однако они оказываются не более чем пушинками – такие отчаянные усилия мы прилагаем. Через пять минут дверь освобождена от обломков, и Абди выходит наружу, неузнаваемый, покрытый землей, каким-то сором, паутинками, ослепший от яркого света, но улыбающийся.

– Аль-хамдуллах! – Были его первые слова. – Какая жуткая темница! Я…

Собака не дает ему договорить и бросается на него. Он отпрыгивает назад, в темноту, а сеттер возвращается с обрывком его набедренной повязки в зубах.

Этот забавный инцидент снимает напряжение, от которого нас всех колотил озноб, и Абди договаривает начатую фразу:

– …я умираю от жажды!

После того как он с наслаждением опустошает залпом флягу теплой воды и воздает хвалы Аллаху и Пророку, я прошу его рассказать, как он очутился в этом подземелье.

Вот его рассказ в несколько сокращенном виде.

Сразу же после прибытия в Аден с острова Перим его отвели в лагерь Джебель-Нар. На другой день офицер стал расспрашивать его о событиях, о которых он ничего не знал, но в которых якобы был замешан я.

Ему сказали, что я раскололся, назвав в качестве своего сообщника Абди, и что меня скоро расстреляют. Ему сохранят жизнь, если он во всем признается.

Мое утреннее посещение фелюги в тот день, когда я покидал Перим, придало ему уверенности, он не дрогнул и не поддался на самые ужасные угрозы.

Один сомалиец, несомненно выполнявший роль «наседки» и служивший дворником, предложил вместе совершить побег. Абди отказался, поскольку знал, что я жив и нахожусь на свободе. И правильно поступил, так как позднее я узнал, что охране выдали тогда боевые патроны…

Наконец в лагерь был послан Хейдин, который должен был предпринять последнюю попытку в тот день, когда англичанам стало известно о том, что я направляюсь в Аден с намерением добиться освобождения Абди.

Испытывая к нему большое доверие, Абди рассказал ему обо всем, в том числе и о предложении сомалийца совершить побег.

– Покажи мне этого человека, – сказал ему Хейдин.

Но в лагере его не оказалось: дворник исчез, едва завидев Хейдина.

– Этого мне достаточно, теперь я знаю, о ком идет речь, – сказал он с улыбкой. – Не слушай его и делай как раз противоположное тому, что он тебе посоветует. На Абд-эль-Хаи и на тебя возводят напраслину, чтобы получить премии и подарки, но все это не выдерживает никакой критики. Не бойся, твой хозяин скоро приедет, и тебя отпустят.

И действительно, в шесть часов вечера сержант объявил ему, что он может уходить.

Абди хотел провести еще одну ночь в лагере, поскольку было поздно, но ему этого не разрешили. Предстояло пройти ночью через те места, где мимми совершали свои похищения, а в подобных делах Абди не отличается храбростью.

Когда он покидал караульню, к нему подошел сомалиец-дворник и попросил подождать его, чтобы идти вместе.

Обрадовавшись, что у него будет попутчик, Абди немного подождал, а потом вспомнил слова Хейдина: «Делай как раз противоположное тому, что он тебе посоветует».

Наступала ночь. Он тронулся в путь, но пошел не по дороге, так как она приводит к довольно длинному страшному туннелю, а берегом моря. Море всегда является для Абди убежищем, чем-то вроде верного друга, который может укрыть от опасности.

Когда он дошел до подножия «Крепостных стен», уже стояла непроглядная темнота. В его примитивной голове крутились ужасные рассказы о похищениях и каннибальских церемониях. И тут скалы стали приходить в движение. Его охватил страх.

Вдруг откуда-то скатился камень. Он увидел – или это ему только померещилось – тени каких-то людей, сидевших на корточках и преградивших ему путь к морю.

Тогда, поддавшись инстинкту диких животных, которые в минуту опасности ищут укрытия на высоте, он стал быстро карабкаться на гору.

Абди чувствовал, что за ним гонятся, окружают и вот-вот настигнут… Но успел только добежать до полуразрушенной стены, возле которой мы сейчас находимся.

Он свалился в траншею, не заметив ее, и очутился перед приоткрытой дубовой дверью. Она закрывалась вовнутрь. Абди вошел туда и, плотно прикрыв дверь, задвинул большой железный засов.

Там он был в безопасности. Абди замер, прислушиваясь к тишине. И тогда раздались приглушенные голоса; люди шли вдоль траншеи. Его искали.

Он потрогал засов, пощупал толстую дверь, и к нему опять вернулось самообладание.

Уже минуту не раздавалось никаких звуков, как вдруг ужасный грохот потряс дверь. Абди подумал, что ее хотят взломать. Но нет, после этого воцарилась тишина, все звуки стихли. И так прошла ночь.

Лишь под утро, пытаясь выйти, он понял, что дверь завалили камнями.

Помещение, в котором он находился, было сводчатым, размером примерно четыре метра на шесть, и, кроме этой массивной дубовой двери, никаких других выходов не было…

Странный рассказ Абди показался бы мне плодом разгоряченного воображения, но ведь обломки не могли сами по себе завалить этот каземат, превратив его в могилу…

Поскольку нам больше нечего делать в этом невеселом и жарком месте, мы уходим вместе с Абди, собираясь добраться до судна морем. На берегу первое его желание – окунуться в родную стихию, чтобы смыть с себя дурные воспоминания, а также пыль и паутину. Абди ныряет в воду, а затем снова появляется, преображенный, сверкающий, выплевывая струйки воды и шумно дыша, словно морское животное. Он совершает какой-то причудливый танец в кипящих потоках пены.

– Я вернусь на судно вплавь! – кричит он в интервале между пируэтами.

Мне приходится придать своему лицу строгое выражение, чтобы заставить его сесть в хури. Абди берет в руки весло и уверенно орудует им, распевая во все горло; можно подумать, что в него вселился какой-то бес…

XXIII
Шпион Аджи

Несмотря на то что мне не терпится поскорее увидеть Хейдина, я отправляюсь к нему лишь с наступлением темноты.

На этот раз славный пес узнает меня и встречает, как старого знакомого. На его хозяине длинная арабская рубаха в белую и черную полоску. Кажется, он надел ее, подобно тому, как надевают старые тапочки, возвратясь домой и желая забыть свою строгую военную форму.

Я спрашиваю, откуда ему стало известно, что А бди, заживо погребенному в горах, грозит гибель.

Он молча улыбается, а затем произносит:

– Вчера вечером, узнав о том, что Абди исчез, я велел разыскать Аджи Нура, осведомителя и лагерного дворника, о котором мне рассказывал Абди. Он служит не у меня, он работает, осмелюсь так сказать, на людей, гораздо более могущественных, чем я… Мне многое известно о сомалийцах, проживающих в Адене, и Аджи Нур не исключение. Почти за каждым шпионом водятся какие-нибудь темные делишки в прошлом, благодаря которым начальство держит их в руках. Они не в силах расстаться со своим подлым ремеслом, точно так же, как публичная девка не может покинуть дом терпимости. Мне достаточно шепнуть пару слов вождю племени, из которого происходит Аджи, чтобы он лишился верблюдов и баранов. Аджи отлично знает, что там, в джунглях, вряд ли можно рассчитывать на поддержку влиятельных особ, покровительствующих ему здесь… Словом, осознавая свою уязвимость, он сообщил мне кое-какие сведения, необходимые для того, чтобы выйти на след Абди. Он рассказал, что тот не стал дожидаться его у ворот лагеря вечером, чтобы вместе добраться до города, и, вероятно, пошел берегом моря. Аджи бросился ему вдогонку. До него уже оставалось небольшое расстояние, когда камень вырвался из-под его ноги, и Абди, перепугавшись, полез на гору. Тогда Аджи поспешил за ним, чтобы выяснить, куда он направился… Возле руин старой крепостной стены сомалиец якобы потерял его из виду. «Он так и не появился, – добавил Аджи, задумавшись на мгновение, – должно быть, сломал ногу или погиб, упав в одну из глубоких траншей, невидимых в темноте…» Это последнее предположение показалось мне частичным признанием, и у меня возникло подозрение, почти уверенность, что тебе надо отправиться на поиски его тела… Теперь, после того что ты мне рассказал, все прояснилось: Аджи, скорее всего, сговорился с другими коллегами из той же почтенной корпорации и подстроил Абди западню. Ему ведь известно, что за подобные мелкие операции, если они оканчиваются удачей, выдают премию… О, не Бог весть что! Отпуск на пятнадцать дней, чтобы подышать воздухом родных мест, и денежная сумма в размере десяти – пятнадцати рупий, не больше. Однако и ради этого стоит отправить к праотцам своего соотечественника, тем более что в данном случае речь идет о митгане, каким является Абди. Когда человек, кем бы он ни был, уверен в собственной безнаказанности, жизнь ему подобных существ становится пустяком. Это все из разряда историй о мандаринах!.. Когда Аджи и его сообщники поняли, что Абди заперся в каземате, они завалили дверь камнями. Это было остроумное решение. Если бы не нюх моей собаки, вполне вероятно, что тебе предложили бы вернуть пленника за скромное вознаграждение. Эти люди, и особенно здесь, готовы на все!.. Я убедил Аджи в том, что мы с тобой считаем его спасителем Абди. Таким образом, ты можешь, если сочтешь нужным, поблагодарить его, когда увидишься с ним. Впрочем, он, кажется, боится тебя, будто его совесть, если таковая у него имеется, не совсем спокойна на твой счет.

– Спасибо, – говорю я, – ты словно прочел мои мысли, я действительно думаю поблагодарить Аджи, пока не пришло время воздать ему по его заслугам.

* * *

На другой день утром я приступаю к выполнению бесконечных формальностей, необходимых для получения судового патента. Мне выдадут его не раньше чем через сутки, и то лишь в том случае, если все пойдет успешно.

В Адене каждый чиновник-туземец, начиная от посыльного и кончая самым важным секретарем, оказывает снисхождение публике, имеющей с ним дело, только после получения нескольких анна[64]64
  Анна – разменная монета, равная 1/16 рупии. (Примеч. пер.)


[Закрыть]. Это в порядке вещей: никто этому не удивляется, и все довольны.

Получив четыре анна (в то время сорок сантимов), чиновник преображается у вас на глазах и выполняет все, о чем вы его попросите. Сверх этого, без дополнительных вознаграждений он с улыбкой приветствует вас, повстречав на улице.

Я дал рупию посыльному, и он взялся подписать мои бумаги в санитарном отделе, в порту и в таможне. Эти три конторы расположены в трех разных местах, наиболее удаленных от вулканического аденского полуострова. Чтобы получить эти подписи, надо преодолеть дистанцию в двенадцать километров.

Спихнув это утомительное дело, я иду вместе с Абди и Салахом в квартал сомалийских кофеен, который находится в Аденском кратере. Мне хочется увидеть Аджи Нура.

Сегодня пятница. Кофейни набиты битком, и улицы наполнены шумной толпой любителей шербета, содовой и сладкого, как сироп, чая.

В такой толчее заметить нужного человека можно только чудом. Но именно так распорядилась судьба… Абди показывает мне на него. Аджи Нур сидит среди сомалийских матросов, одетых в ослепительно белые одежды, их волосы тщательно смазаны красной глиной или известью.

Заметив нас, он следит за нами, делая вид, что пьет, уткнув свой нос в чашку, из-за края которой едва видны его настороженные глаза. По моей просьбе Абди идет к нему и просит подойти ко мне для разговора.

Это очень худой человек среднего роста, с узким, как лезвие ножа, лицом, обезображенным оспой, и с двумя золотыми зубами.

Золотые зубы являются признаком богатства, высокой культуры, принадлежности к классу высшей знати.

Он приветствует меня по-военному и, чтобы не оставить сомнений в своей «светскости», расточает мне комплименты. Я выслушиваю это неизбежное начало с равнодушным видом. Он силится угадать, что таится в моем взгляде, я же смотрю на него прямо, без всякого выражения… Мое молчание его слегка озадачивает. Естественно, он начинает с того, что говорит мне о содержании Абди под стражей и об услугах, которые готов был ему оказать.

– Я знаю обо всем, – говорю я, – и не забуду о тебе. Я хотел познакомиться с тобой и надеюсь, что смогу когда-нибудь предъявить тебе доказательства того, что у меня неплохая память. Приходи сегодня вечером на мое судно, я кое-что дам тебе в залог нашей дружбы.

Глаза сидящих в кофейне сомалийцев прикованы ко мне. Я – предмет всех разговоров, именно в такие моменты рождаются самые невероятные легенды.

Вечером Аджи наведывается к нам, сдержав обещание. Приглашая его, я хотел понять, поверил ли он моим добрым словам. Если бы у него возникли серьезные опасения, он не рискнул бы оказаться ночью на моем судне посреди огромного рейда, где акулы, приплывающие из открытого моря, чувствуют себя вольготно.

Абди склонен покончить с этим вопросом немедленно, и мне стоит немалого труда призвать его к спокойствию.

– Сразу видно, – ворчит он в ответ, – что ты не сидел двое суток в могиле в компании с пауками и крысами!

– Согласен, но это еще не повод для опрометчивых поступков. Если твой друг согласился пожаловать к нам в гости, то будь уверен, его местонахождение в данный момент известно кому следует. Лучше бы тебе пойти спать, чем торчать здесь и говорить глупости.

Что-то бурча себе под нос, он исчезает на баке, в то время как Аджи поднимается на борт.

По этому случаю он оделся изысканно, и ничто в его облике не напоминает о том дворнике, каким он был в последние дни. Прекрасно владея собой и чувствуя себя весьма непринужденно в роли гостя, он пьет чай вместе со всей командой, за исключением Абди, который не в силах участвовать в этом лицемерном спектакле. С каждым он говорит о предметах, интересующих его собеседника, рассказывает о том, что нового на родине, – словом, создает доверительную атмосферу, позволяющую осведомителю получать богатый улов.

Приходится признать, что «Интеллидженс сервис» умело подбирает своих сотрудников.

Я принимаю его как друга и, когда он собирается уходить, даю ему десять рупий, Аджи принимает их с пылкими словами благодарности.

Я убежден: он покидает наше судно, уверенный в том, что ловко меня перехитрил.

Я наблюдаю за ним в ночной бинокль: не успевает он сделать и нескольких шагов по пристани, как к нему подходят два человека, появившиеся из-за наваленного в кучу строительного материала. Это свидетельствует о том, что Аджи принял соответствующие меры предосторожности и что, отправляясь к нам в гости, он был начеку.

Я надеюсь, что в следующий раз, когда судьба сведет меня с ним, он будет не столь подозрителен…

XXIV
Я работаю на Адмиралтейство

Из Франции приехали моя жена и трехлетняя дочка Жизель. Мы поселились в Обоке в огромном брошенном доме, где некогда обитал небезызвестный Гранжан.

Я решил отказаться от плаваний к аравийскому побережью, не очень прибыльных, опасных и не приносящих пользы Франции, поскольку губернатор видит во мне лишь сумасброда и авантюриста.

Ввиду повышения стоимости фрахта между Джибути и Массауа (в Эритрее), я намерен приступить к строительству крупного судна, пригодного для каботажа.

Я еду в Аден, где мне удается познакомиться с одним французским негоциантом, который тут же приходит мне на помощь.

Антонен Бесс – человек необычный, можно сказать, гений в области предпринимательства. Уроженец юга Франции, кажется, Лангедока, где его родители торговали лошадьми, он, не имея состояния и обладая лишь скромным запасом полученных в начальной школе знаний, приехал в Африку в качестве служащего фактории. Там он женился на женщине, которая была старше его, но достаточно богата, чтобы он мог упустить такой шанс.

За пятнадцать лет он сделал успехи и возглавил фирму, которая ворочает миллионами и имеет отделения в Лондоне, Нью-Йорке и Гамбурге. Бесс – единственный хозяин созданной им процветающей компании, он ведет ее дела с гениальной интуицией, словно обладает даром предвидения.

Феноменальная память позволила ему развить свои интеллектуальные способности, чему в немалой степени также способствовало чтение, ибо у него было чутье на хорошие книги. Так, он открыл для себя Стендаля, Реми де Гурмона, Бодлера, Верлена, Рембо и других писателей и с увлечением делится своими открытиями с теми, кто, по его мнению, достоин литературных бесед. Я намеренно умолчал о том, что слышал об этих писателях, дабы не лишать его Удовольствия заняться моим образованием. Но если наивность Бесса меня забавляла, то его безупречный вкус был достоин восхищения.

Еще молодой (ему около тридцати пяти лет), тонкий, нервный, среднего роста, с маленькой головой, он обладает тем достаточно распространенным на юге типом внешности, в котором ощущается влияние мавританской крови. Когда я увидел его впервые, на память мне пришли цыгане, барышничавшие лошадьми на юге Франции. Эти вольные странствующие оборвыши озадачивают благородным выражением своих тонких лиц с решительным взглядом, в котором блестит огонек какого-то высокомерного презрения.

Бесс пытается выдавать себя за англичанина. Во Франции все нелепо, старомодно, пошло. Однако он был солдатом второго класса и войну начал нестроевым. Как-то адъютант спросил у него:

– А кем являетесь вы?

– Я миллионер! – ответил Бесс.

Он сам рассказал мне об этом случае…

Бесса уволили из армии, приняв во внимание огромные капиталы, которые он сосредоточил в своих руках, и значительные кредиты, предоставленные ему английскими банками.

Очевидно, этой милости он обязан вмешательству британских властей, ибо во Франции, во имя равенства, не задумываясь, посылают на бойню незаменимых людей, представляющих большую ценность для науки и промышленности.

У Бесса служит английская гувернантка, занимающаяся воспитанием его детей, так как его жена, как он выражается, говорит по-бельгийски. За столом в доме Бесса изъясняются на английском и едят английские блюда. Его жена беспрекословно ему подчиняется, ибо она действительно бельгийка и создала культ обожания, восхищения и преданности вокруг этого человека, который моложе ее на десять лет. Но оставим в стороне эту личную драму, о которой мог бы поведать разве что Бальзак.

Несмотря на столь высокое положение, англичане не допускают Бесса в свой круг! Эта нанесенная его самолюбию обида – язва, исподволь его подтачивающая. Англичане соблюдают дистанцию; он коммерсант и его миллионы ни при чем: касты в Англии непроницаемы. Может быть, поэтому Бесс любит туземцев.

Он хочет выглядеть утонченным арабистом, весь его персонал состоит из арабов, индийцев или сомалийцев.

Управляющие у него, однако, европейцы. Они – недолговечные звезды, блеск которых длится не более двух лет…

Бесс приглашает к себе на работу людей ярких, побуждая их расстаться с заманчивыми должностями. Некто приезжает туда, где его ждут, как мессию. Когда он осмеливается затронуть в беседе материальный вопрос, ему отвечают: «А и правда, каковы ваши заработки?.. Дорогой мой, ведь этот вопрос недостоин ни вас, ни меня. Вы – мой друг, соратник. Определитесь сами. В такой фирме, как моя, это второстепенная деталь…» И вновь прибывший в полном восхищении.

Через полгода, год или два выясняется, что этот гениальный управляющий не более чем бездарность, кретин, идиот, особенно если ему не хватило мудрости стать рогоносцем, впрочем, это звание может обезопасить его лишь на время. Проявленная терпимость оборачивается против него же, когда объект обожания, благодаря которому он заработал сей титул, перестает нравиться хозяину. Бесс, впрочем, находит вполне естественным делом наставить другу рога, он не видит в этом ничего зазорного, ведь честь, оказанная им женщине, воздает должное вкусу супруга, остановившего на ней свой выбор.

Ему кажется, что им восхищены, а на самом деле ему льстят; он считает себя хозяином, которого боятся, и в то же время обожают. Он кумир своей паствы, Бог, который должен быть милосердным к своим созданиям при условии, что они возносят ему хвалы и верят в него.

* * *

С таким вот странным человеком я и познакомился.

– Не могли бы вы построить здесь, в Адене, корабль водоизмещением триста тонн, парусник со вспомогательным мотором? – спрашивает он.

– Да, но у меня нет никакого капитала.

Снисходительная улыбка.

– А сколько такое судно может, на ваш взгляд, стоить?

– Приблизительно тридцать тысяч рупий плюс рангоут…

– Что ж, я дам вам эти деньги в обмен на ваш труд и ваши знания, это будет наш общий корабль. Вы будете управлять им, и мы будем эксплуатировать его, распределяя прибыли на равных условиях.

Я в восторге от этого предложения, оно превзошло все мои ожидания.

На какое-то время я становлюсь другом, сотрудником, помощником и т. д., пока не превращусь в дурака, кретина и прочее.

За восемь месяцев с помощью арабских плотников мне удается построить прекрасную шхуну.

Спустив судно на воду, я плыву на нем по рейду, под всеми парусами, гордясь своим творением. Я проплываю мимо террасы клуба, откуда англичане с восхищением следят за движениями этой большой белой птицы, словно бы вылупившейся из яйца на пляже Эль-Мукаллы.

Бесс поднимается на борт шхуны вместе с капитаном торгового парохода, прибывшего накануне. Это один из его друзей, капитан Торнел, англичанин с Маврикия. Его компания перевозит для Бесса многочисленные грузы, поэтому Торнел сама любезность, он изо всех сил обхаживает своего богатого клиента и не скупится на лесть.

Это рослый худощавый парень с покатыми плечами и матовым, лишенным растительности обезьяньим лицом, характерным для людей, имеющих в роду скрещения с африканской расой.

Я так подробно останавливаюсь на этом человеке, потому что позднее он сыграет в моей жизни мореплавателя важную роль, благодаря ему мне суждено будет пережить одно из самых необыкновенных приключений.

Комплименты, которыми удостаивает меня этот креол, льстят самолюбию Бесса, сумевшего распознать во мне корабела.

Пока еще я для него сотрудник…

* * *

На другой день, когда я прихожу за документами в морское ведомство, чтобы выйти из порта, мне заявляют, что судно реквизировано Адмиралтейством. Я должен покинуть Аден в сорок восемь часов.

Меня высылают.

Бесс намерен подчиниться воле англичан. Но в соответствии с контрактом я совладелец шхуны и не хочу ничего знать.

Первое столкновение со сверхчеловеком.

Я уплываю на своем старом судне, верном «Фат-эль-Рахмане», с печалью наблюдавшем за тем, как рождался новый корабль, который должен был его заменить.

В Джибути губернатор Эдуард Жеффрио выражает протест и требует возвращения судна, так как колония нуждается в нем для обеспечения поставок продовольствия, грозясь обратиться с жалобой в министерство.

Англичане вот-вот пойдут на попятную. Бесс давит на жалость. Если я добьюсь возвращения корабля, то все последствия этого акта лягут на него. Лучше уступить англичанам, тогда он вернет мне половину денег.

Я соглашаюсь, так как, в сущности, строительство шхуны финансировал он. В итоге он отдает мне не более восьми тысяч рупий, ибо Бессу надо было показать англичанам, что человек, которого они не допускают в свой круг, бескорыстен и честен и уступает им судно без какой-либо выгоды для себя.

Впоследствии мы еще долго сохраняли отношения друг с другом. Он проявлял ко мне дружеские чувства, правда, с некоторой долей покровительства. Как-то Бесс приехал ко мне в Обок, где жила моя жена с дочерью, и, естественно, следуя своей привычке, посочувствовал ее одинокой жизни, которую навязал ей я, человек, безусловно, самобытный, но сугубо деловой, авантюрист, не способный понять женскую душу, и т. д. Тогда как он… он произвел на жену какое-то нелепое впечатление, чего, конечно, мне не простил.

Это было по-человечески понятно; я не могу на него сердиться. Напротив, я искренне симпатизирую этому незаурядному человеку, в каком-то смысле легендарному, и по-прежнему испытываю признательность за то, что он доверил мне постройку моего первого корабля.

В конце концов благодаря Бессу я располагаю небольшой суммой, полученной за восемь месяцев тяжелейшей работы на пляже Эль-Мукаллы.