Текст книги "Приключения в Красном море. Книга 1 (Тайны красного моря. Морские приключения)"

Автор книги: Анри Монфрейд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 33 страниц)

V
Смерть Саида Али

Я вхожу на рейд Массауа в десять утра. Едва мы успеваем бросить якорь возле таможенной пристани, как от толпы туземцев отделяется толстый Шушана, осененный зонтиком с зеленой подкладкой.

Он окликает меня по имени и размахивает красивым надушенным платочком из розового шелка, кажется, что его запах долетает до меня.

Под аркадами «Торгового кафе» перед неизменной чашкой кофе за двадцать сантимов восседает Занни. Мы встречаемся взглядами, и он сдержанно приветствует меня, слегка приподняв свою небольшую соломенную шляпу, а затем вновь обретает неподвижность подстерегающего свою жертву паука.

Как только я ступаю на берег, Шушана заключает меня в объятия с таким жаром, будто я вернулся с другого конца света.

– Мы беспокоились о вас. Говорят, ваше судно подверглось нападению зараникских пиратов. Задержись вы еще на несколько дней, и я попросил бы у властей разрешения отправиться на ваши поиски.

– Благодарю вас, но знайте, я терпеть не могу, когда проявляют повышенный интерес к моей персоне. Никаких приключений у меня не было, кроме одного, вполне банального, когда мы подобрали суданскую команду с фелюги, разбившейся на рифах у берегов Хармиля. Кажется, она принадлежала Занни. Ему сообщили об этом?

– Да, пару недель назад, но все эти истории…

– Все это не более чем легенды, им не следует придавать значения.

У себя на судне я велел помалкивать о нашей стычке с зараниками. Мне не хочется стать притчей во языцех в здешних краях, ибо я рискую оказаться втянутым в судебное разбирательство: изнывающие от безделья чиновники только и ждут возможности придать себе весу, нимало не заботясь о том, сколько времени теряют по их милости несчастные свидетели.

Ко мне подходит Занни и спрашивает, что мне известно о его людях, и я понимаю, что он тоже не заинтересован в сенсационных разоблачениях. Улыбкой он благодарит меня за мою сдержанность.

Тут же он осведомляется о маршруте моего путешествия, чтобы понять, виделся ли я с Саидом Али, заговорить о котором первым он не решается. Я внимательно наблюдаю за его мимикой и ограничиваюсь лишь тем, что считаю нужным сказать о встрече со старым арабом. Я говорю о его болезни, об уходе за больным и прикидываюсь, будто ничего не знаю о странном курсе лечения, проводимом санитаром. Я замечаю, как с бесстрастного лица Занни сходит напряжение.

Люди, лучше других умеющие прятать от посторонних самые сокровенные свои помыслы, не способны, однако, утаить яркий свет, озаряющий их лицо в тот момент, когда услышанное ими известие кладет конец тщательно скрываемой тревоге.

Шушана уводит меня к себе домой, где нас ждет роскошный завтрак. По всему видно, что Розенталь не скупится на расходы, которых требуют постоянные переезды его сотрудника, а Жак ни в чем себе не отказывает, с комфортом обставляя свое очередное временное пристанище.

Естественно, я демонстрирую ему свою покупку, не признаваясь, однако, сам не знаю почему, в том, что приобрел жемчуг по настоянию Саида.

Перебирая толстым и волосатым указательным пальцем жемчужины, лежащие в красной тряпке, он говорит, недовольно выпятив губы и касаясь верхней кончика своего носа:

– Кажется, вас провели. Вряд ли вам когда-нибудь удастся вернуть обратно уплаченную сумму… если только… – и он берет пальцами крупную мертвую жемчужину, тусклую, будто глаз сваренной рыбы, как бы принюхиваясь к ней своим толстым носом тапира.

Он изучает ее на просвет, подойдя к окну, и продолжает:

– Если только… Но я не должен вам этого говорить… Как вы оценили эту жемчужину?

– Никак. На мой взгляд, она не имеет особой ценности.

– Стало быть, если я куплю ее у вас за ту же цену, вы ничего не потеряете?.. Разумеется, ничего, вы ведь доверяете мне, вы мой ученик, поэтому я поделюсь с вами своей догадкой: кажется, эта жемчужина, чистая внутри, покрыта слоями скверного перламутра. Я попробую их удалить. Я не совсем в этом уверен, но вполне вероятно, что это так. Странно, что человек, вам ее продавший, не попытался сделать то же самое, это же элементарно.

– О! Он был неопытен, – говорю я, а сам думаю о старом Саиде, через руки которого прошли все жемчужины Красного моря! Конечно же эта деталь не ускользнула от его внимания. Но хотел ли он таким образом дать шанс моей проницательности? А может быть, решил позабавиться и, как в старых арабских сказках, подстроил все таким образом, чтобы его благодеяние проявилось лишь в том случае, если я докажу, что его достоин, обнаружив сокровище, скрывающееся под невзрачной оболочкой?

Шушана берет в руки скальпель и начинает скрести поверхность мертвой жемчужины с удивительной для его толстых мохнатых рук, с приплюснутыми и унизанными перстнями пальцами, проворностью. Мало-помалу, словно он очищает крохотную луковицу, одна за другой отпадают тонкие корочки перламутра. По истечении часа, когда сосредоточенную тишину нарушал только царапающий звук металлического скальпеля, Жак, вытерев пот со лба, произносит:

– Кажется, я добрался до нее! Но понадобится еще полдня работы. Сейчас у меня устали глаза, я вернусь к этому завтра.

В самом деле, жемчужина уже слегка просвечивает, еще какие-то доли миллиметра, и она засияет во всем своем блеске. Однако именно под конец требуется особое мастерство: надо за один присест снять единственный слой перламутра, а такой слой имеет толщину, сравнимую с длиной световой волны, что и обеспечивает интерференцию, которая придает жемчугу радужную окраску.

– Так, значит, вы видели жемчужины Саида? – продолжает Шушана. – Но как вы удостоились такой чести? Он их никогда не показывает. Я полагал, что являюсь единственным европейцем, который их видел. Признаюсь вам, Розенталь поручил мне приобрести их для него, если представится такой случай. Я располагаю банковским кредитом на сумму десять миллионов. Однако вокруг Саида Али происходят престранные вещи, и Занни, кажется, играет достаточно таинственную роль. Поскольку я слыву болтуном и ко мне относятся с некоторой опаской, я остаюсь зорким наблюдателем; этот чертов грек прибрал сыновей Саида к своим рукам, по крайней мере, старшего из них, который глядит на мир его глазами и ничего не предпринимает, не посоветовавшись с ним. Занни содержит их всех, и суммы, которые он им выделил, по-моему, достигают нескольких сотен тысяч лир. Я не удивлюсь, если окажется, что он втянул их в какое-нибудь темное дельце, чтобы они в еще большей степени зависели от него. Арабы так наивны в деловом отношении, особенно когда знаешь, чем их взять! В ваше отсутствие сюда приезжал какой-то араб, наполовину данакилец, который попытался доставить к отцу его старшего сына. Я обратил тогда внимание на крайне взволнованное состояние Занни, его фелюга без конца сновала туда и сюда между Массауа и Джюмеле. Должно быть, у него есть платные шпионы, входящие в окружение Саида, так как в прошлом году он послал к нему одного из своих рабов, чтобы, по его словам, тот занялся разведением и обработкой табака. Этот раб находится там постоянно, несмотря на то, что табак упорно не желает расти на Дахлаке, и то и дело этот человек приезжает сюда и конечно же докладывает о происходящем на острове.

Меня так и подмывает рассказать обо всем, что я увидел, но это вряд ли поможет прояснить ситуацию. У молчаливого наблюдателя больше шансов увидеть и услышать.

Вечером, проходя мимо лавки Занни, я замечаю, что она закрыта, и никто не может дать ответ на мой вопрос, куда уехал грек. По возвращении на судно Абди сообщает мне, что видел, как в полдень, когда все спят в раскаленном от зноя городе, Занни проплыл мимо на наемной лодке. Он направлялся к внутренней гавани Герара, где строят туземные фелюги. Там у него в работе находится одно такое судно, и Занни торопится с его постройкой.

Отправившись в город в пять часов вечера, я вижу маленького Занни сидящим на террасе кафе, он спокоен, улыбчив и неприметен, как обычно.

Занни уговаривает меня выпить вместе с ним чашку традиционного турецкого кофе.

– Я хочу вручить тебе сувенир для твоей жены, – говорит он, – я поджидал тебя здесь.

Мы разговариваем по-арабски, поэтому он обращается ко мне на ты (вежливая форма в арабском языке отсутствует).

– Мои люди рассказали мне, – продолжает он, – как ты спас мои жемчужины, и мне хочется, чтобы ты сохранил память о нашей дружбе.

На обрывке грязной скомканной газеты он протягивает мне золотую бабочку филигранной работы, на каждом ее крылышке по три красивые жемчужины. Это нечто вроде брошки. Отказаться от подарка значило бы обнаружить неприязнь к этому человеку, которую нельзя оправдать ничем и которую к тому же мне невыгодно показывать. Это восточное украшение, если принимать в расчет один только материал, стоит самое меньшее двадцать пять – тридцать фунтов. И он преподносит его в дар так, словно речь идет о дешевой безделушке, и сразу же переводит разговор на другую тему. Но вскоре он подходит к интересующему его вопросу:

– Знаком ли ты с неким шейхом Иссой из Таджуры?

– Немного, однажды я повстречался с ним в море, но я ничего о нем не знаю.

– Говорят, это очень уважаемый человек, друг многих могущественных вождей. Что он делает в Джибути?

– Но где ты сам его видел?

– Здесь, в Массауа. Сыновья Саида относятся к нему с большим почтением. Похоже, они его хорошо знают.

Я чувствую, что Занни топчется вокруг одного вопроса, который не сразу осмеливается задать: не является ли шейх Исса другом Саида Али? Я говорю:

– Это очень возможно, ибо он сказал мне, что поддерживает отношения с Саидом Али в связи с крупной поставкой… «мулов».

При слове «мулы», второй смысл которого понятен только посвященному, губы Занни складываются в едва уловимую улыбку. Он уверен в том, что я по своей наивности воспринимаю это слово буквально.

На его лице написано облегчение, это свидетельствует о том, насколько успокаивающе действует на него мой обман. Стало быть, говоря мне об арабе из племени данакиль, Шушана намекал на шейха Иссу.

Но какого черта ему было нужно? Время его приезда совпадает с датой моей последней встречи с ним, когда я передал ему перламутровые жемчужины Пэссо и сообщил о том, что вокруг его друга Саида, похоже, что-то замышляется. Вне всяких сомнений, старый контрабандист установил за хитрым греком слежку и со своей стороны готовит для него какой-то сюрприз. Обоим соперникам под силу вступить в схватку друг с другом, но какова цель шейха Иссы? Неужели он тоже охотится за жемчужинами? Не думаю…

Продолжая размышлять на эту тему, я возвращаюсь на судно, несмотря на настойчивые просьбы Жака, которому не хочется меня отпускать. Но я предпочитаю побыть в одиночестве, чтобы подумать над всеми этими загадками. На судне я застаю старого суданского накуду, работающего у Занни, того самого, которого я подобрал на острове Хармиль. Он ждет меня, чтобы сообщить о своем отбытии в Джюмеле сегодня вечером, когда с суши подует ветер. Накуда должен отправиться туда как можно быстрее и дождаться распоряжений своего хозяина. Причины столь внезапного отъезда ему неведомы.

Действительно, еще до наступления темноты я вижу, как из гавани выходит фелюга и берет курс на Дахлак.

Уже довольно поздно, вероятно, за полночь. Я просыпаюсь из-за оживления, возникшего на пристани, обычно пустынной и тихой в этот час. От нее отходит лоцманский баркас, кажется, с пассажирами на борту. Очевидно, он плывет к какому-нибудь показавшемуся на подступах к гавани пароходу, думаю я и, успокоившись, пытаюсь заснуть снова.

Солнце еще не встало, в прохладном предрассветном воздухе я пью на палубе кофе. На безлюдной пристани появляется Жак, он подает мне знаки. Видя, что я, на его взгляд, проявляю медлительность, он расталкивает местного лодочника и плывет ко мне сам. Утренний визит приводит меня в изумление, так как Жак любит проводить в постели большую часть утра. Он чем-то сильно взволнован: должно быть, случилось что-то очень важное. Когда мы остаемся одни на корме судна, он произносит:

– Только что умер Саид Али. Один из моих посредников узнал об этом, повстречав Занни в тот момент, когда он садился в лоцманский баркас вместе со своим другом Омаром, старшим сыном Саида. Мне нужно как можно быстрее попасть на Дахлак, и я рассчитываю на вашу помощь. Комиссарио предупрежден, поэтому мы можем сняться без всяких формальностей.

Через четверть часа мы покидаем гавань.

Какое странное совпадение: отданный накануне Занни своему накуде приказ об отплытии, затем стоящий под парами в полночь баркас. Кочегар, из местных, против всякого обыкновения, ночевал на его борту, оставив огни прикрытыми. Уж не посетило ли Занни предчувствие рокового исхода, коли все было приготовлено на случай экстренного отплытия?

Жак грызет ногти, это означает, что он думает над тем, как провернуть покупку жемчужин, я же тщетно пытаюсь разгадать мучительную тайну.

– Поступали ли известия об ухудшении самочувствия Саида? – спрашиваю я после долгого молчания.

– Нет, позавчера я видел его санитара, неожиданно вернувшегося из-за серьезных семейных проблем, о которых ему сообщил Занни, и он сказал мне, что Саид чувствует себя отлично.

– Может быть, этого санитара подменили? – Я думаю о том, какие мучения мог испытывать старик, лишенный наркотика.

– Кажется, Занни срочно послал к нему кого-то вчера утром.

В голове проносится ужасное подозрение: новый человек, если только он не застал прежнего санитара, мог второпях сделать укол, не зная, что находящийся там раствор должен быть разбавлен.

Перед глазами возникает могучий старик, покрытый потом, с блуждающим взором, ждущий спасительного укола. Я воображаю растерянность туземца, которому ничего не известно об этих впечатляющих симптомах, характерных для наркоманов, лишенных привычной отравы, и который думает, что спасает больного, а на самом деле его губит. Значит, Занни это предвидел… Но тогда это ужасно…

Ветер утих, и нам приходится взяться за весла. Жак обещает подарить барана, если мы приплывем в Джюмеле в полдень. Мы добираемся до места к трем часам пополудни, приложив усилия, достойные гребцов эпохи античных галер.

Возле пляжа, расположенного неподалеку от жилища Саида Али, стоит фелюга, приготовленная к буксировке баркасом, приплывшим из Массауа. Я узнаю судно Занни с престарелым суданцем-накудой, который побывал у меня вчера вечером. В этот момент на судно под аккомпанемент ритуальных песнопений переносят тело Саида.

Стало быть, именно для этой погребальной церемонии Занни послал свое судно еще до того, как получил известие о смерти Саида…

Под белым саваном угадываются внушительные очертания окаменевшего трупа. Навес из зеленого шелка – цвет пророка – предохраняет от солнечных лучей анкареб[32]32
  Анкареб – деревянная рама на четырех ножках с сеткой, сплетенной из пальмовых листьев. (Примеч. пер.)


[Закрыть], на который кладут тело усопшего ногами к носу судна.

Занни подходит к нам с подобающим выражением скорби на лице.

Из дома продолжает доноситься причитания женщин: они не смолкнут до тех пор, пока судно с покойником не покинет пределы рейда. И хотя я знаю, что это всего лишь обычай, жалобные крики надрывают мне сердце.

Старший сын Омар приехал один, так как средний из братьев, находящийся в данный момент в Асмэре, сможет прибыть сюда лишь на другой день, а младший уехал в Аравию повидаться со своей малолетней сестрой.

Поскольку мусульманская вера обязывает родных сразу же придать усопшего земле, похороны состоятся сегодня утром.

Сын, как две капли воды похожий на своего отца, невозмутим. Кажется, что у мусульман чувство привязанности умирает вместе с близким человеком. Они сочли бы для себя позором, если бы кто-то увидел, что они проливают слезы над телом самого дорогого для них существа. На вид этому молодому человеку лет тридцать, похоже, что в моральном отношении он совершенно опустившийся тип, находящийся, возможно, под воздействием ката и гашиша (все богатые арабы потребляют их в большом количестве). Беда, если им нечем заняться, и это как раз тот самый случай.

Занни имеет огромное влияние на слабый и ленивый ум Омара, где не осталось места для воли.

Что касается Жака, то его беспокоят жемчужины.

– Какие формальности были соблюдены? – спрашивает он.

– Я распорядился, чтобы все опечатали, – тотчас откликается Занни, – поскольку еще не все дети приехали.

Омар хотел открыть сундук, но мы с судебным исполнителем этому воспрепятствовали.

– Вы могли бы, однако, убедиться, там ли жемчужины, – говорит Шушана.

– Зачем? Это было бы лишь ребяческим любопытством, и мы подвергли бы себя опасности, не окажись их на месте, потому что нас обвинили бы тогда в краже.

– У кого был ключ?

– Мы нашли его на теле Саида, он висел на цепочке, прикрепленной к его руке. Таким образом, никто не мог открыть сейфы после его смерти.

– А в котором часу он умер и когда вы приехали?

– В три часа утра. Саид скончался вчера вечером. Нас сразу же известили об этом, выслав лодку с тремя гребцами.

– Они ждали момента, чтобы сообщить вам эту новость? – спрашиваю я, глядя на Занни в упор.

Тусклые глаза Занни встречаются с моими, в его взгляде отсутствует какое-либо выражение. Он делает вид, что не расслышал. Я оставляю их с Жаком за деловой беседой, а сам иду в дом, где царит какой-то особый беспорядок, который оставляет после себя смерть.

Судебный исполнитель, метис, опечатывает все предметы домашней обстановки.

Я прохожу в комнату Саида, где еще сохранился аромат благовоний, сжигаемых во время обряда очищения умершего. Я иду дальше в чулан, служивший чем-то вроде лаборатории для санитара: все пузырьки, которые я здесь видел, разбиты, и суданец уносит осколки, собираясь бросить их в море.

– Кто велел тебе выбросить эти склянки?

– Каваджа, сопровождающий Омара.

Я тщетно ищу пузырек с надписью на этикетке «Морфий, 10 %». Занни наверняка приказал его уничтожить. Мои догадки подтверждаются.

Обернувшись, я замечаю в темном углу комнаты сидящую на корточках старую рабыню, она плачет в тишине. У других потерянный вид. Лишь эти люди производят впечатление искренне оплакивающих смерть Саида. Я спрашиваю у одного из них:

– Где старый евнух, никогда не отлучавшийся от Саида?

– Камес? Он уехал на остров Сейл-Джин, чтобы подготовить могилу для нашего господина.

– Знаешь ли ты, как он умер?

– Я не видел, я спал в саду, но мне известно, что после отъезда лечившего его абиссинца ему стало очень плохо. Другой санитар прибыл только вчера вечером. Стоны нашего господина были слышны у самой калитки, и мы все молились за него. Санитар дал ему лекарство, и он вскоре уснул. Была уже ночь, когда меня разбудили крики женщин.

Я также узнаю, что Камес, встревоженный тем, что его хозяин больше не шевелится, дотронулся до него и почувствовал, что тот уже почти остыл. Саид был мертв.

– А где санитар?

– Он исчез. Наверное, он отправился в Джюмеле и сел там на судно с аскерами, побоявшись, что с ним здесь расправятся. Это он убил хозяина, будь уверен, но Господь велик, и мы все ему подвластны. Да обрушит Аллах проклятье на его голову!

Все знатные люди из окрестных селений приезжают на ослах, а с соседних островов приплывают на лодках.

Они садятся на фелюгу, куда перенесен покойник. Занни спорит: он пытается убедить других взять фелюгу на буксир, так как стоит штиль. Наконец, Саид отправляется в свое последнее плавание по внутреннему морю архипелага. Кажется, что оно отдает ему почести своим поблескивающим покоем, раскинув вокруг погребальной процессии чудесный перламутровый ковер.

Скоро фелюга превращается в маленькую точку, и белое пятно савана подрагивает в горячем воздухе, словно прощается с нами, колеблемое таинственным дуновением. Затем все исчезает вдали среди плоских островов.

И тогда поднимается южный бриз, который накидывает из-за горизонта свое широкое синее покрывало на перламутровое зеркало тихой воды. Кажется, все море участвует в похоронах этого великого старца, ведь он пожелал доверить ему охранять свою могилу на пустынном острове, открытом ветру и палящим лучам солнца. Тяжелые волны, гонимые южным муссоном, бег которых внезапно останавливает этот островок, восставший из морских глубин, будут биться в узкую полоску берега, швыряя к изножью могилы клочья белой пены.

Темными ночами на рифе будут вспыхивать фосфоресценции, отбрасывая синеватые отсветы на стены одинокой гробницы.

В ночной тишине усопшего посетит таинственная луна, волшебные лучи которой проникают в глубь морей. Я ищу ее глазами, вспоминая о легендах, рассказанных мне старым арабом. Вот она, бледная, как лоскут облака, едва видимая, застывшая в синем небе.

Она подобна забытому верному другу, но сегодня вечером, когда на острове опять воцарится одиночество, луна засияет над утесом, покинутым людьми. И однажды она явит свой лик, чтобы отомстить за старца с душой художника, который умел ее любить, вкладывая все свои мечты в этот холодный волшебный свет.

Я предчувствую, что она еще сыграет какую-то роковую роль в этой драме, и последующие события показали, насколько каждый из нас подвластен своей судьбе: похоже, даже и неодушевленные предметы обретают разум, направляя нас на путь, предначертанный свыше, и мы проходим его до конца, даже если он и ведет нас к пропасти.

В жизни я находил тому самые ужасные подтверждения…

Зрелище настолько величественное, что я не могу сдержать слез…

Появившийся вдруг Занни выводит меня из этого возвышенного состояния. Я чувствую что-то вроде отвращения к маленькому человечку, который олицетворяет всю пошлость людской суетности.

Он будет ждать среднего сына Саида и кади[33]33
  Кади – мусульманский судья. (Примеч. пер.)


[Закрыть] из Массауа. Жак тоже решил остаться на Дахлаке. Ему присуща цепкость еврея, который, раз ухватившись за дело, уже не выпускает его из своих рук.

Что касается меня, то я покидаю этот печальный остров и возвращаюсь в Массауа.

В Массауа, где мне необходимо заняться ремонтом, я выслушиваю самые невероятные истории о смерти Саида Али. Я понимаю, какой опасности подвергает себя тот, кого обвиняют в этом страшном преступлении, взбудоражившем общественность.

Люди, находясь в плену своего воображения, похоже, заражаются друг от друга, и в итоге возникают такие предположения, которые заставляют вполне добропорядочных обывателей искренне поверить в то, что они вроде бы видели это своими глазами.

На третий день Жак и Занни возвращаются в Массауа, покрытые таким густым загаром, будто они пересекли всю Африку; на одном – лишь его небольшая шляпа, а другой забыл где-то свой зеленый зонтик. Когда уезжаешь ночью, подобная рассеянность вполне объяснима, особенно если ты в этот момент чем-то сильно озабочен. О солнце вспоминаешь тогда в последнюю очередь.

Они ждут меня под сводами «Торгового кафе», и я спешу к ним.

На Жака – а его лицо обычно отражает все его чувства – жалко смотреть. Он говорит:

– Сундук оказался пуст.

Занни, улыбаясь, произносит:

– Это меня не удивляет. Я знаю арабов, однажды эти жемчужины найдутся. Но как я рад, что поступил столь осмотрительно и поставил печати, прежде чем прикасаться к этому сундуку! Иначе нас и впрямь обвинили бы в краже.

– Что говорят обо всем этом сыновья?

– А что им говорить, ведь есть письмо отца, которое кладет конец разного рода домыслам и отводит всякие подозрения от непосредственного окружения Саида. В этом деле потерпевшей стороной являюсь я, но я уже принял все необходимые меры к тому, чтобы наложить арест на недвижимое имущество в Асмэре.

– Вы видели это письмо? О чем оно?

– Я снял с него копию, – отвечает Жак, умеющий писать по-арабски, – я сейчас его вам переведу.

«Да благословит Бог детей моих, рабов и слуг, – читает он. – Жемчуг, собранный в течение всей моей жизни, был извлечен из этого сундука согласно моей воле и при моей жизни, и никто не должен знать или пытаться узнать, где он находится. Если будет угодно Господу, он вернется к тому, кому принадлежит по праву, в назначенный день и при обстоятельствах, определить которые вразумила меня Его мудрость. После моей смерти никто не должен вносить каких-либо изменений в установленный мною порядок, и пусть обрушится горе на голову того, кто вознамерится чинить тому препятствия.

Да свершится воля Аллаха, он наш единственный Бог, а Магомет – его пророк».

Я наблюдаю за Занни. Он спокойно слушает Жака, как и подобает человеку, который слышал все это уже не раз.

– Без сомнений, – говорит он, – старик назначил неизвестного нам душеприказчика, который выполнит в свое время его последнюю волю. Самое мудрое – это ждать, раскрыв глаза и уши.

– А кому он сообщил о своем желании быть погребенным на острове Сейл-Джин?

– Примерно пару недель назад он сказал об этом своему евнуху Камесу. Ему было поручено подготовить усыпальницу.

– Но почему на таком отдаленном острове?

– Из суеверия. В последнее время он был не в себе. Может быть, думал, что этот островок посещают морские духи, которые ревностно охраняют подступы к нему. В самом деле, к острову нельзя приблизиться, не подвергая судно большой опасности из-за сильных течений, сносящих его на риф. Причалить к нему можно только в полнолуние, когда благодаря отливу возникают сильные возвратные течения и на какое-то время наступает затишье.

Я не могу скрыть своего удивления этой глубокой осведомленностью в том, что касается желаний Саида и навигационных особенностей, мне неизвестных. Сообразив, что допустил оплошность, Занни поспешно добавляет:

– Я лишь повторяю то, о чем слышал от суданских ныряльщиков, которые бывают в тех местах.

– Но тогда каким образом удалось захоронить там тело Саида?

– В рифе была проделана брешь, и сразу после погребения ее завалили обломками.

Шушана нас не слышит, у него в голове одни жемчужины, и он до крови кусает свои ногти.

Любопытный контраст между судорожным волнением одного, теряющего лишь смутную надежду на выгодное дельце, и величавым спокойствием другого, который видит, как у него из рук ускользает верный куш.

Жак требует, чтобы я пришел к нему сегодня вечером и поужинал вместе с ним. Он попытается завершить очистку жемчужины.

После работы в Гераре, где ремонтируется моя фелюга, я подхожу к двери его дома. Услышав мои шаги на деревянной лестнице, Жак спешит мне навстречу с радостным лицом и горящими глазами.

– Заходите скорее, садитесь. Во-первых, вот ваша жемчужина. Она закончена, стоит она теперь больше 150 фунтов, то есть столько, сколько вся ваша партия жемчуга, но это не самое важное… Поклянитесь, что это останется в тайне… Отгадайте новость.

– Римским папой стал еврей…

– Нет, еще интереснее… жемчужины Саида находятся у старшего сына, а Занни ничего об этом не знает. Ну, что вы скажете об этой уловке?

– В своем роде недурно, но что вы в таком случае намерены предпринять?

– Омар скоро отправится в Бомбей, минуя Аден. Я сяду на корабль в Суэце и поплыву туда же. Таким образом, уезжая в разных направлениях, мы отведем от себя всякую мысль о сговоре.

– Но уверены ли вы, что жемчужины находятся именно у него?

– Черт возьми? Я их видел. Это сказочное богатство.

– Однако почему он так быстро открылся вам?

– Все очень просто: он не желает платить этому мошеннику Занни на столь разорительных для себя условиях, на которые был вынужден согласиться под угрозой шантажа, так как оказался замешан в одной истории, подделав подпись своего отца по совету Занни. Поскольку у него есть способ избавиться от этого алчного ростовщика, я посоветовал ему проявить твердость. Правда, он должен торговать тайком. Одним словом, здесь это невозможно. Даже я, действуя с ним заодно, бессилен чем-либо ему помочь, потому что таможня взимает 10-процентный налог с вывозимых жемчужин, о чем наверняка стало бы известно через несколько часов. Вывозя же жемчуг без таможенной декларации, я рисковал бы арестом своего груза. И напротив, Омар без всякого риска может покинуть порт в направлении Дахлака, а оттуда беспрепятственно добраться до Адена.

Слушая эти объяснения, я думаю о тщательно спланированном преступлении, о сбивающем с толку спокойствии Занни и не могу поверить, что он дал себя облапошить таким грубым образом, как это можно понять из взволнованного рассказа милого Жака.

Возвратясь на борт судна, я нахожу там некоторых членов суданского экипажа, вырванного мной из рук пиратов. Они испытывают удовольствие от того, что оказались на этой фелюге, где чувствуют себя как дома. Это те самые люди, которые отправились на Дахлак в день смерти Саида, чтобы сопровождать его тело на Сейл-Джин. Они пьют чай, сидя на баке, и делятся друг с другом своими впечатлениями. Я с большим интересом слушаю их болтовню.

Среди них есть незнакомый мне человек, который, однако, приветствует меня и называет по имени. Это матрос шейха Иссы, раб, который видел меня во время моей встречи с этим старым морским волком. Проезжая в последний раз через Массауа, хозяин оставил его там, позаботившись о том, чтобы его наняли на судно Занни в качестве ныряльщика. Его открытое и умное лицо – доказательство того, что он был выбран не случайно. Однако из этих простых людей мне удается вытянуть лишь банальные рассуждения или истории о привидениях, возникающие в воображении жителей Востока.

Погребение Саида, потомка Пророка, произвело на них огромное впечатление. Они заметили немало необыкновенного и сверхъестественного. Прежде всего штиль, установившийся вокруг острова в тот день, был настолько необычным для этих мест, что тут, естественно, не обошлось без морских духов, с почтением отнесшихся к останкам, охранять которые им было доверено. Далее, морские птицы как-то странно кружились в небе да еще в таком количестве, что их стаи затмили солнце, когда тело опускали в землю. Но самое главное произошло ночью, когда Занни возвращался в Массауа: терра[34]34
  Терра – разновидность морской птицы. По ночам она садится на корму кораблей, и туземцы считают, что в нее переселяется душа утопленника. (Примеч. авт.)


[Закрыть] села на его левое плечо, и, прогоняя ее, он сломал крыло ночной птице. Это дурной знак: еще до того как завершится этот год, непременно случится нечто зловещее.

Однако есть и кое-что интересное для меня: суданец-садовник, которого Занни ввел к Саиду Али и который, несомненно, был шпионом, вместе со старым евнухом готовил могилу для хозяина. Сейчас этот человек покинул Дахлак и вернулся к своей прежней работе в Массауа у Занни.

Все эти разрозненные детали пока еще не дают ключа к разгадке волнующей меня тайны.

Я тороплюсь в Джибути. С помощью Шушана я могу теперь продать свои жемчужины на таких условиях, о которых можно было только мечтать. Себе я оставляю жемчужину, очищенную от перламутровой оболочки, в память о старом Саиде, который подарил ее мне не без умысла. Она является для меня чем-то вроде талисмана. Я прощаюсь с Занни и в последний раз пытаюсь коснуться в разговоре странного исчезновения жемчужин Саида, но безуспешно: он остается непроницаем под своей маской приветливого и мягкого человека.