355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Анри Монфрейд » Приключения в Красном море. Книга 1 (Тайны красного моря. Морские приключения) » Текст книги (страница 23)
Приключения в Красном море. Книга 1 (Тайны красного моря. Морские приключения)
  • Текст добавлен: 30 января 2019, 00:30

Текст книги "Приключения в Красном море. Книга 1 (Тайны красного моря. Морские приключения)"


Автор книги: Анри Монфрейд



сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 33 страниц)

IX
Дороги рабства

И тогда я предложил губернатору использовать мои суда для перевозок между Джибути и Йеменом арабских пассажиров, а также продовольствия в обоих направлениях. Для этого надо было прорвать блокаду англичан, ту самую пресловутую блокаду, которая была установлена с целью защиты их торговли, и эта перспектива привлекала меня в первую очередь.

Благодаря губернатору Симони, не жалующему англичан, я получаю большие возможности для осуществления регулярных рейсов между Джибути и аравийским побережьем.

В основном я перевожу пассажиров, нефть, сахар и муку. Второе путешествие принесло удачу: мне удалось нейтрализовать Салима Монти, получив доказательства того, что он торгует рабами. У меня в руках мощное оружие, способное отправить его на каторгу, и он знает, что я воспользуюсь им при первом же осложнении, которое возникнет у меня с «Интеллидженс сервис» по его вине. С этой поры, продолжая получать жалованье от этой законспирированной организации, он стал передавать ей ложные сведения, благодаря которым суда Его Величества сожгли понапрасну немало литров нефти, ибо искали меня не там, где я находился.

Вот эта история.

Я возвращаюсь после одного из своих рейсов, доставив тридцать пассажиров в Кор-Гулеифу, что южнее Ходейды.

Стоит тихая ночь. Я прикорнул у себя в каюте, но вскоре запах дыма от костра, разведенного юнгой на баке, возвестил о приближающемся рассвете.

В открытый люк проникает бледная полоска света, и на фоне тусклого неба вдруг появляется голова рулевого по имени Шехем.

– Абд-эль-Хаи! – зовет он.

– Что случилось? – спрашиваю я, поднявшись на палубу и машинально бросаю взгляд сперва на паруса, затем на компас и наконец в сторону открытого моря…

– Посмотри, – говорит Шехем, – кажется, это пирога.

В полумиле от нас на волнах покачивается какой-то темный предмет. Он то появляется, то исчезает.

– Это доска, – размышляю я вслух.

– Может быть, но на ней человек.

Еще слишком темно, чтобы мои глаза могли что-то разглядеть. Надо подплыть поближе. Я отдаю соответствующую команду:

– По местам к повороту!

Вахтенные выбираются из-под своих одеял, под которыми они дремали, как какие-то бесформенные мешки. В то время как все натягивают шкот, мы меняем галс на правый и направляемся в сторону предполагаемого кораблекрушения, но уже ничего не видно, так как, закладывая вираж, мы удалились от этого места.

Все пристально вглядываются в поверхность моря… Наконец-то! На гребне волны в трех кабельтовых от нас появляется что-то темное. Это и впрямь человек, вцепившийся в доску. Кажется, он тщетно пытается приподняться, чтобы привлечь к себе наше внимание.

Но это не доска, это перевернувшийся корабль, лишь его киль возвышается над водой. На нем распластался голый человек. Это негр, по-видимому, сомалиец.

Мы с большой осторожностью подходим к этому бедственному судну, так как его скрывающийся под водой корпус представляет немалую опасность.

У человека измученный вид. Абди и Салах прыгают в воду, прихватив канат. Они подбирают несчастного, который, кажется, потерял теперь сознание, израсходовав последние силы, пытаясь докричаться до нас, и перевязывают его канатом под мышками. Мы с трудом втаскиваем его на судно: он оказался весьма крупным мужчиной, довольно пожилым, но еще в полном расцвете сил. Внешне он не похож ни на одного из представителей народностей, населяющих побережье.

Выпив очень горячего кышра, он понемногу приходит в себя. На ногах и во многих местах на теле совсем свежие раны. Смазывая их ватным тампоном, смоченным йодом, я замечаю, что почти все они похожи одна на другую и напоминают укусы. На мой вопрос он отвечает, что ничего не знает и не помнит. Почему судно перевернулось? Он медлит с ответом и рассказывает какую-то туманную историю о парусах, сорванных внезапным порывом ветра. По его словам, он находился в море два дня.

Все это странно, ведь уже четыре дня, как стоит штиль и лишь изредка поднимается легкий ветерок.

Похоже, человек чего-то боится и не решается сказать правду. Надо оставить его в покое, позднее к нему вернется способность доверять.

Он с жадностью набрасывается на пищу и засыпает как убитый. Вечером он просыпается. Силы вернулись к нему, и он чувствует себя уже уютнее среди нас.

После ужина мы все садимся на юте. Это одна из тех ночей когда море кажется спящим. И тогда человек начинает говорить, словно должен освободиться от гнетущих его воспоминаний.

По его словам, он родился в абиссинском племени галла, в одной из далеких провинций, граничащих с владениями сомалийцев и уаламос. Зовут его Габре.

Он ведет взволнованный рассказ о своей жизни какими-то отрывками, не заботясь о хронологии, в первую очередь говоря о том, что произвело на него наиболее сильное впечатление. И мы до самого утра слушаем повесть о печальной одиссее сперва ребенка, а затем и взрослого мужчины, который проделал долгий путь по дорогам рабства.

* * *

Поддавшись волшебству его рассказа, я вновь вижу эту страну с высокогорьями, где провел первые годы моей жизни в Африке. Передо мной возникают волнистые равнины, покрытые полями дурра, образующими такие высокие заросли, что проезжающий всадник утопает в них с головой, просторные прерии с озерами, куда в засуху приходят на водопой стада. Я вспоминаю игры юных пастухов, которые ловят серсо, сплетенные из лиан, с помощью палочек.

Каждое утро с холмов, где приютились деревни, сквозь конические соломенные крыши которых струится голубой дым, спускаются девушки. В прохладном и тихом утреннем воздухе слышно, как они идут среди молочаев по ухабистым дорогам, поют песни и пританцовывают, ударяя в свои пустые убба[54]54
  Убба – сосуды, изготовленные из разновидности дикой тыквы. (Примеч. авт.)


[Закрыть]
, заменяющие им тамбурины.

Потом они купаются нагишом в прохладной воде озера, пытаясь напугать водяных курочек, вьющих гнезда из травы. Но птицы знают, что девушки занимаются этим ради шутки, и не боятся людей, которые не причиняют им зла.

Переполняемый этими картинами, я слушаю рассказчика. Я постараюсь воспроизвести его воспоминания как можно точнее, насколько позволяет это сделать моя память.

«Я вспоминаю круглую хижину, где мать перемалывает зерно на плоском камне… вижу, как горит костер из колючих веток, освещая коровьи животы, а в это время на большом глиняном блюде жарится буддена[55]55
  Буддена – своего рода блины, заменяющие галла хлеб. (Примеч. авт.)


[Закрыть]
… Потом приходит ночь, воздух становится холодным, словно все тепло земли поднимается к звездам, смолкают сверчки.

И в наступившей тишине я слышу, как безмятежно жуют траву коровы. Под соломенной крышей с прокопченными планками сохраняется тяжелый и теплый запах хлева, и какой-то уголек еще мерцает в очаге среди золы. Кажется, его слабый свет бодрствует, сторожа жилище, а снаружи раздается вой ночных животных, перекликающихся друг с другом.

Я прижимаюсь к телу матери и скоро проваливаюсь в сон, и страх бесследно проходит…

Когда закончился период дождей, отец решил взять меня с собой в Анкобер, куда собирался доставить два бурдюка с маслом (доход за год), погрузив их на осла. На вырученные от продажи масла деньги мы должны были купить хлопчатую ткань, чтобы сшить одежду.

Путешествие займет более месяца, но мы отправляемся в путь вместе с жителями соседних деревень, чтобы останавливаться на ночлег большим лагерем и защитить ослов от нападения леопардов.

Я уходил радостный, ибо не знал, что покидаю родные места навсегда.

Мы шагали уже долго, и позади остались горы и реки. Наш осел поранил себе спину, поэтому отцу пришлось самому нести половину груза. Мы находились в стране Шоа, на плоскогорье, где холодно по ночам.

Однажды утром, когда мы грелись на солнце, прежде чем снова двинуться в путь, появилась группа шанкалийских рабов, тащивших багаж абиссинского вождя. Рабы, находящиеся на службе у абиссинца, особенно если он вождь, думают, что им все позволено, и никто не смеет пожаловаться на них, так как это дорого обойдется бедным порабощенным галла.

Рабы абиссинца вздумали отобрать у нас ослов, чтобы взвалить на них свою поклажу. Увы, таков обычай! Все покоренные народы вынуждены выполнять любую самую черную работу по требованию абиссинского вождя. Однако этот вождь, который повстречался нам, был не из нашей провинции и по закону не мог ничего потребовать от нас. Но закон не на стороне слабых!

Мой отец не пожелал отдавать своего осла, который и без того был ранен. Рабы бросились на него и, поскольку он успешно оборонялся, угрожая шанкалийцам джамбией, на помощь им подоспели абиссинские солдаты, и я увидел, как отца ударили прикладом по голове и он упал.

Меня увели, заставив вести нашего несчастного осла, на которого взвалили тяжелую поклажу. Я мог бы убежать. Но куда направиться в этой незнакомой стране теперь, когда мой отец был мертв? И потом я рассчитывал, что, когда мы доберемся до места, осла мне вернут.

На другой день животное рухнуло наземь обессилев. Его оставили возле тропы, и в ту же ночь осла сожрали гиены, ибо именно так суждено кончить жизнь животному, не способному больше трудиться. Меня же заставили нести часть его поклажи, и я вынужден был последовать дальше вместе с другими рабами.

Однако обращались со мной неплохо, и поскольку я наедался досыта, то решил примириться со своей участью.

Спустя много дней мы подошли к жилищу моего нового хозяина. Там я постепенно привык к своей новой жизни, мало отличавшейся от той, которую я вел в родной деревне.

Прошли годы, похожие один на другой и безмятежные. Я стал юношей, способным поднять вязанку дров. Хозяин, с которым меня столкнула судьба, был уже старым, и я воспитывался среди его детишек, точно был их братом.

Обслуживали абиссинца двенадцать шанкалийских рабов, которые выказывали ему собачью преданность. Женщины готовили талла[56]56
  Талла – абиссинское пиво. (Примеч. авт.)


[Закрыть]
, инджира[57]57
  Инджира – широкий блин из просяной муки, употребляемый в пищу абиссинцами и соответствующий буддена у галла. (Примеч. авт.)


[Закрыть]
и пряли хлопок. Люди имели при себе ружья и сопровождали хозяина, когда он отправлялся в окрестности для сбора налога с земель, где на него трудились галла.

Ко мне он относился очень хорошо, и я был доволен, потому что чувствовал себя членом его семьи, чуть ли не сыном. Я и не подозревал, что такое заботливое обхождение имеет определенную цель – вырастить красивого юношу.

Я вынужден был расстаться со своим мусульманским именем, и меня нарекли Габре. Однако никто не заставлял меня отречься от мусульманской веры, так как абиссинцы в этом отношении терпимы.

Однажды хозяин позвал меня. Рядом с ним я увидел незнакомого человека, явно не из местных. Мул ждал его у двери, к седлу с обеих сторон были приторочены большие кожаные мешки, как и подобает тому, кто совершает длительные путешествия.

Мой хозяин обратился ко мне очень ласково, сказав примерно следующее:

– Я продал ружье этому человеку, своему другу, но у него сейчас нет денег, чтобы мне заплатить. Ты поедешь с ним, прихватив купленное им ружье; после того как он вручит тебе сто талеров, ты вернешься назад. А пока прислуживай ему так, как если бы он был твоим господином.

Я двинулся в путь, радуясь тому, что увижу другие края. Переходы были очень длинными, и я должен был постоянно бежать за мулом, который шел быстрой иноходью. Но мой новый хозяин по-прежнему покупал в деревнях, встречавшихся нам по дороге, горячие буддена и кислое молоко и кормил меня досыта. Поэтому я был не вправе жаловаться даже после очень утомительного дня.

Одну из ночей мы провели в деревне, занятой племенем галла и расположенной в стране Арси. Герад[58]58
  Герад – староста деревни у галла. (Примеч. авт.)


[Закрыть]
, кажется, был большим другом моего хозяина. Он предоставил в наше распоряжение просторную хижину и велел принести нам жареного барана. Мы ели в многочисленном обществе, и это было настоящим пиршеством.

Когда все разошлись, герад вернулся в сопровождении другого человека, который привел с собой мальчика лет семи-восьми. Я понял, что это был его отец, поскольку, когда в хижину захотела войти женщина, он вытолкал ее вон, осыпая ударами, и малыш называл ее „айо“ (мама). Значит, она была женой этого человека.

Трое мужчин стали жевать кат, а ребенок уснул возле меня. Я понял, что они обсуждают цену за какой-то товар и что герад выполняет обязанности посредника. Я услышал, как звякнули талеры, которые мой хозяин достал из большого мешка. Затем я погрузился в сон, утомившись после дневного перехода.

Задолго до рассвета хозяин разбудил меня, и мы тронулись в путь, стараясь не шуметь. Ночь была такой темной, что я не видел на тропе камней. Когда мы удалились от деревни, перед нами возник чей-то силуэт: это был мужчина, которого я видел накануне. Он тащил за руку ребенка. Мой хозяин подхватил мальчика и посадил его на седло перед собой. Испуганный ребенок кричал: „Айо! Айо!“ Но мы были уже далеко от дома, и мать не могла услышать его крики… Человек исчез, и мул побежал своей мелкой и быстрой иноходью под плотным покровом ночи.

На другой день ребенок успокоился. Мы по-прежнему продвигались вперед. По пути нам уже не встречались деревни, здесь, в этой дикой местности, их больше не было.

Через несколько дней мы прибыли в небольшой город, целиком состоящий из квадратных глинобитных домиков с плоскими крышами. Городок приютился на вершине горы, словно орлиное гнездо, окруженное отвесными скалами. К нему можно было подняться по высеченным в камнях ступеням.

Встречавшиеся нам женщины были одеты в коричневые очень просторные платья; у них была светлая кожа, а лица обрамляли пышные волосы, удерживаемые очень тонкой сеточкой. Мы оказались во владениях племени аргобба; это была родина моего хозяина.

Я был в восхищении от этих домов, где внутри на побеленных известью стенах висели какие-то украшения и разнообразные глиняные и деревянные предметы домашней утвари, о назначении которых я ничего не знал.

Аргобба – выходцы из очень отдаленных мест на севере Абиссинии, одни только старики и колдуны сохранили язык своих предков. Они продвинулись далеко вглубь владений галла и небольшими кланами обосновались в укрепленных селениях, подобных тому, в которое попали мы, и непременно расположенных на вершинах холмов. Именно здесь собирают рабов, прежде чем караваны отправятся к морю через данакильские пустыни, где обитают хорошо знакомые им племена.

Тогда я ничего этого не знал и по наивности все еще надеялся получить сто талеров, которые должен был доставить своему абиссинскому хозяину.

Я не осмеливался расспрашивать о чем-либо человека, с которым совершал это путешествие, так как он, похоже, был старостой этой деревни, где все целовали ему руку и величали шейхом Омаром».

X
Евнух

«Через несколько дней после моего приезда, когда все ушли работать в долину, меня вместе с маленьким Юсуфом (так звали мальчика, которого в ту ночь мы взяли с собой в арсийской деревне) отвели в стоящий посреди разрушенного квартала дом.

В очень темной комнате без окон перед кучкой листьев ката сидел старик и толок их в деревянной ступке, потому что был уже беззубым.

Другие люди сидели в глубине своеобразного алькова рядом со стариком, но их едва можно было разглядеть, так как в низкую дверь проникал слишком слабый свет.

Юсуфа и меня раздели догола и велели подойти к старику, который принялся рассматривать нас, перебирая четки. Он что-то сказал на диалекте аргобба шейху Омару, а затем, обращаясь ко мне на моем родном языке, спросил, знался ли я с женщинами. Тогда мне было двенадцать или тринадцать лет и я еще был не вполне развитым юношей, однако, ночуя среди рабов моего первого абиссинского хозяина, я узнал от шанкалийских женщин, каким забавам предаются мужчины и женщины по ночам. И, дабы не ударить лицом в грязь, я ответил уверенным тоном: „Да“.

Старый колдун – а это был он – пощупал меня где следует, словно для того, чтобы убедиться, говорю ли я правду. Затем он произнес несколько слов, опять же на наречии аргобба, выражая явное неудовольствие, и отправил меня домой.

Я вернулся один, смущенный допросом, не понимая его смысла.

На другой день маленького Юсуфа я уже не увидел, и на мой вопрос, куда он подевался, женщины ответили мне, что он заболел.

Начиная с этого вечера я почувствовал, что отношение ко мне изменилось, меня стали посылать на тяжелую работу по заготовке дров вместе с другими рабами, представителями самых разных народностей. Среди них были десятка два человек, которых я не знал, и, когда мы выходили за пределы города, нас всегда сопровождали вооруженные солдаты.

Я понял тогда, что история с ружьем и талерами не более чем хитрость, к которой прибегли для того, чтобы отправить меня подальше. В голове крутилась двусмысленная фраза старого абиссинца: „После того как он вручит тебе сто талеров, ты вернешься назад“.

Увы! Теперь мне стало ясно, что я никогда не получу этих денег и что мое положение весьма плачевно, ибо я стал рабом, уподобившись всем этим шанкалийцам со звероподобными лицами!..

Товарищи сообщили мне, что в очень скором времени мы отправимся в другую страну, расположенную очень далеко отсюда, на другом берегу большой реки с соленой водой, настолько широкой, что птицы не могут ее перелететь.

Я уже стал забывать о своем юном приятеле Юсуфе, ибо с тех пор минуло несколько лун, а я ничего не слышал о нем и никто не мог дать вразумительный ответ на мои вопросы.

Однажды, вернувшись с работ на кофейных плантациях, принадлежащих хозяину, я с удивлением увидел дома Юсуфа, который сидел на бычьей коже на почетном месте. Я очень обрадовался, но был изумлен тем, насколько он разжирел и как сильно посветлела его кожа. Я спросил у него, что он делал эти три месяца. Юсуф ответил, что был болен, но при этом у него был такой смущенный вид, что я понял: он что-то не договаривает. Но я продолжал донимать его расспросами, и в конце концов он расплакался и признался в том, что его оскопили на другой день после нашего визита к старому колдуну.

Юсуф показал, что с ним сделали: в этом месте у него ничего не осталось. Он стал напоминать женщину. Мне удалось разглядеть лишь небольшой розовый шрам в виде полумесяца…

Я был потрясен, по телу пробежал озноб, когда я подумал о том, что, признайся я тогда в своей невинности, я, наверное, выглядел бы сейчас так же.

– Тебе было больно? – спросил я.

– Нет, я даже не понял, что со мной сделали. Мне дали выпить горького зелья, а потом обкурили какой-то травой.

Когда я очнулся, я почувствовал боль в низу живота и в бедрах, словно меня высекли. Руки и ноги были связаны, и женщина, сидевшая рядом, не позволила мне приподнять голову, чтобы посмотреть на рану, которая были источником моих страданий.

Потом пришел старик и положил на больное место толченую траву.

Меня мучила жажда, но я тщетно кричал, требуя принести мне воды. Когда я захотел помочиться, то не смог этого сделать, испытывая при этом такие муки, что, казалось, что мой живот вот-вот лопнет. Тогда я упросил женщину, по-прежнему не отходившую от меня, сходить за колдуном. И когда он пришел, я понял, что со мной сделали. Колдун извлек деревянную затычку, и я помочился.

С этого момента меня стали кормить медом и сырым мясом, заставляя принимать пищу насильно, даже когда я не чувствовал особого аппетита.

Целый месяц колени у меня были связаны, и я не мог раздвинуть ноги. Мочился я только один раз в день, поскольку смазанную маслом деревянную затычку вынимали лишь тогда, когда развязывали веревки на ногах, меняя компресс из трав. И всякий раз эту ужасную деревяшку возвращали на место, предварительно окунув ее в горячее масло. В первые дни от этого и еще от мучительной жажды я страдал больше всего.

Теперь я выздоровел и больше ни о чем не думаю. Единственное, чего мне хочется, это лежать и спать.

Я едва не потерял дар речи от изумления, слушая признания Юсуфа. Позднее я узнал, что подобные вещи, увы, случаются часто, но операцию всегда хранят в тайне. Найти свидетелей невозможно, даже оперируемый как бы отсутствует в этот момент, пребывая в сонном состоянии в течение двух дней благодаря применению затуманивающих голову трав, в том числе дурмана (datura stramonium). Необходимое условие: операции может быть подвергнут только мальчик, еще не достигший половой зрелости, который к тому же никогда не испытывал чувственного возбуждения, иначе через три дня он скончается.

Отец продал Юсуфа, прекрасно зная, на что обрекает своего сына, но за это он получил кругленькую сумму.

Вскоре мы двинулись в путь вместе с караваном, возглавляемым данакильцами, которые повели нас через поросшие травой равнины Аваша, болота Аусса, затем по крутым горам Мабла, и наконец мы добрались, едва не падая от усталости, до селения, расположенного на самом берегу моря, где я оказался впервые. Это была Таджура.

В течение нескольких недель мы оставались в этом благодатном оазисе финиковых пальм, изнывая от тропической духоты, но нас поили молоком, кормили мясом и маслом, чтобы мы набрались сил.

И вот однажды ночью нас отвели на маленький пляж, зажатый между скалами, где нас ждали два судна, на которых находились светлокожие арабы.

После двух дней плавания мы сошли на аравийское побережье. Этой земле суждено было стать нашей новой родиной, и каждый из нас, положившись на свою судьбу, пошел дальше вместе со своим новым хозяином.

Меня взял арабский накуда с большого самбука, прибывшего из Эль-Мукаллы. Его команда состояла из пятидесяти человек, суданских рабов; благодаря им я овладел искусством ныряльщика и мореплавателя».


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю