Текст книги "Академия пурпурной розы (СИ)"
Автор книги: Анна Снегова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 35 (всего у книги 36 страниц)
Кстати о заговорщиках. Они все-таки дождались вердикта. Король предложил им на выбор – либо пожизненное заключение в королевских тюрьмах, либо свобода… при условии, что они согласятся на стирание памяти и корректировку личности. Не все оценили милость монарха, который не может таким образом обрабатывать всех преступников королевства, чтобы не рисковать собственным ментальным здоровьем. Такой выбор он предоставил в качестве редчайшего исключения, учитывая, что среди причин заговора была и его прошлая ошибка с Оскоттом – что не извиняет, конечно же, мерзкого намерения заговорщиков лишить жизни десятки ни в чем не повинных учеников Академии.
Согласились не все. Аврора Оскотт, та самая несгибаемая Аврора, которая все это затеяла, отказалась напрочь. Заявила, что лучше останется в тюрьме, но собой. Король отнесся к ее решению с уважением. И даже дал согласие, когда ее муж, вредный хрыч Оскотт, неожиданно для всех выразил желание разделить заключение своей супруги.
Мистер Пим и кастелянша воспользовались своим шансом начать новую жизнь. Как и Рита Рок, которая теперь фрейлина при дворе Ее величества королевы Николь, ухаживает за Тушканом и даже помогает с детьми. Ее опасный дар, опасный прежде всего для нее самой, тщательно запечатан. Девушку не узнать – она буквально ожила и носит теперь только светлые платья. А вот Эван тоже наотрез отказался меняться. Поэтому память ему сохранили, но дар запечатали тоже, потому что, даже находясь в тюрьме, с такими способностями он мог бы причинить немало бед. Иногда мне жалко его – но что поделаешь, каждый выбирает сам свой путь и должен нести ответственность за последствия выбора.
Мэри-Энн полностью поправилась. Они с Малкольмом создали крепкую пару – и я уверена, что все у них будет хорошо, потому что в решающий момент наш Медведь выбрал заботу о своей девушке, а не продолжение участия в Турнире с кем-то другим.
Рыжая Матильда продолжила учиться в открытой вновь Академии и не торопится связать себя с кем-то, обжегшись на предательстве Коула. А вот самому Джереми повезло меньше всех. У его родителей случилась неудача с вложением капиталов, и для того, чтобы поправить пошатнувшееся семейное благополучие, его заставили жениться на девице значительно старше его, да при том с крайне скверным нравом. Из него получился весьма несчастный муженек-подкаблучник. Надеюсь, супруга станет держать его в ежовых рукавицах, и ни одно девичье сердечко никогда больше не пострадает от этого бессердечного болвана.
В общем, я по сей день считаю, что Турнир семи замков был великолепной идеей – он и правда стал проверкой на прочность, которая многое показала в истинном свете. Я уж молчу, что если б не Турнир, Солейн никогда бы не выбрала Гордона, и теперь кусала бы локти. Потому что моя сестренка, когда я ее вижу, вся аж светится от счастья и просто облизывается на мужа, как кошка на сметану. Видимо, наш скромный менталист действительно знает толк в угадывании женских желаний.
И я, и Дженни записались в Королевскую академию магии на заочное обучение и посещаем некоторые занятия. Выборочно, потому что во-первых, у нас теперь и других забот предостаточно, а во-вторых и в-главных, у нас под боком два сильнейших мага, которые о методике развития магических способностей знают побольше иных преподавателей. Так что мы с ней успешно развиваем свою магию. И лишь иногда, очень-очень редко, когда никто не видит, украдкой вспоминаем прошлое и гуляем вдвоем на расстоянии метра, угадывая каждый шаг друг друга. Но потом непременно беремся за руки.
Мы с ней долго смеялись, когда выяснили, что у нас все оказалось синхронно – и влюбленность, и тайная женитьба, и первая брачная ночь… стоит ли удивляться, что наши мальчики тоже решили появиться на свет одновременно? Ти разрывалась между нами, хорошо на помощь пришел королевский врач.
Я долго переживала за магию Орвика. Волновалась, вдруг мои проблемы каким-то образом аукнулись и ему.
И волновалась ровно до того момента, как в трехлетнем возрасте он сначала зажег плюшевого мишку, а потом его потушил. Льдом.
Мы долго искали объяснения этому феномену. В конце концов, когда Патрик, его двоюродный брат, тоже проявил способности и к анимагии, и к растительной магии одновременно, мой отец, зарывшись в фолианты эллери, докопался все-таки до правды.
Оказывается, в древности все магии обладали зачатками сил одновременно разных школ. И лишь впоследствии каждый выбирал сам, к чему больше лежит душа, и какое направление развивать до серьезных высот. Просто потому, что у всех с рождения был приличный магический резерв. Это потом, когда Великое Завоевание разрушило королевство эллери и остатки магов рассеялись по свету, искра магического дара стала угасать и способностей хватало лишь на что-то одно. И вот, впервые за долгое время, образовалось несколько таких брачных союзов, где и отец и мать сильные маги. Раньше отцы нередко вынуждены были отказываться от собственного волшебного дара, чтобы мать-человек вообще могла выносить магически одаренного ребенка и не подорвать здоровье. Теперь же такой необходимости нет, а дитя, в котором объединяются разные стихии, лишь умножает силу рода.
Так что мы больше не боимся за здоровье своих детей. Теперь мы боимся за безопасность окружающих. И главное, что прививаем отпрыскам с раннего детства – ответственность.
Потому что чем больше дано, тем больше и взыщется. Нас многому научила история с Шелкопрядами, которые теперь благополучно курсируют меж мирами по новому безопасному маршруту, но когда-то чуть не погубили оба наших мира.
За каждый шаг, каждое действие, каждый выбор мы, маги, несем ответственность. И бремя этой ответственности тем тяжелее, чем больше дар. Как бы ни относились мы к заговору Авроры Оскотт – мистер Пим сказал тогда жестокие в своей справедливости слова. Они до сих пор стоят у меня в ушах. «Вы, маги, вмешиваетесь в основы мироздания. Вы жадно отбираете у природы ее секреты. Вы как дети, которые ломают игрушку, чтобы посмотреть, как она устроена! И не понимаете последствий. А последствия обрушатся на головы невинным!»
Теперь мы делаем все, что в наших силах, чтобы наши дети осознали это. Ответственность за чудесный мир, переданный нам нашими предками в своей первозданной красоте и взрастивший нас в колыбели зеленых рук. Хрупкий мир, который мы обязаны передать по цепочке поколений с таким же трепетом и благодарностью.
Конец.
Дополнительная глава, секретная
Подарок тем, кто ждал. Спасибо, мои дорогие, за ваши теплые слова и эмоции! За то, что дарили мне вдохновение. С любовью к вам, автор
Когда мне было пять лет, отец сказал, что в Замке ледяной розы ожидаются особые гости. Друзья семьи, все дела, будь приветливой и милой девочкой, Дженни.
Ну, мне очень быстро надоела эта скукота, и я сбежала погулять. Эмме вечно нельзя со мной гулять, ей нельзя бегать и прыгать, нельзя даже лазать по деревьям. Так что иногда я сбегаю вот так потихоньку – она сама меня заставляет, чтоб не грустила вместе с ней.
Всем было не до меня, и я отправилась в конюшню. Хотя, если честно, ее давно пора бы уже переименовать в оленюшню. Потому что там живут наши снежные олени. Мамин и папин.
Двери были открыты настежь. Я ворвалась в теплую, пахнущую сеном темноту с разбегу… и тут же взлетела в воздух. Меня кто-то поднял. Прям подмышки, как маленькую.
– Ты куда летишь? Разве не знаешь, что ни к лошадям, ни к оленям нельзя подбегать сзади?
Скоро обладатель этого нудного нравоучительного голоса поставил меня обратно. Я сердито обернулась и увидела высокого худощавого парнишку сильно старше меня, со светлыми волосами и голубыми, очень серьезными глазами. Он был одет во что-то серое, неприметное. И сам он был какой-то скучный на вид. Я никогда его раньше не видела и сообразила, что это, наверное, кто-то из гостей.
– Теперь знаю, – буркнула я. Все еще было стыдно, что со мной как с маленькой. Ну что, сказать не мог? Я бы остановилась. В конце концов, я нерешительно потеребила подол своего нарядного платья, и ужасно смутившись, выдавила: – Спасибо.
– Не за что! И больше так не летай! – парнишка улыбнулся. У него оказалась очень добрая улыбка, и лицо неожиданно больше не показалось таким уж скучным.
Но я все равно была сердита, поэтому не ответила. Оставаться в оленюшне почему-то показалось стыдным, и я опрометью бросилась обратно домой.
Олав Шеппард еще несколько раз приезжал в Замок ледяной розы. Родители наши очень дружили. Когда я принималась вредничать и отказывалась садиться за общий стол, папа объяснял мне, что я должна поладить с Олавом, потому что он хороший. Я говорила, что он скучный и все время молчит, и я лучше посижу рядом с мамой. Но папа терпеливо втолковывал, что этот мальчик просто первые десять лет своей жизни провел в очень мрачном и опасном месте, где единственным живым человеком была его мама. Поэтому он немного замкнутый и трудно сходится с людьми. Олаву просто надо немного помочь, и он очень на меня рассчитывает в этом ответственном деле.
И все ж-таки я помнила, как постыдно опозорилась при первой встрече, и злилась на себя. А потому злилась и на Олава тоже, ведь он стал свидетелем моего позора. И «ладить» отказывалась напрочь.
Годы шли, облетали, как осенние листья. Однажды у Олава заболела мама, и он долго-долго не приезжал. По счастью, ей стало лучше, и на очередные именины Мэри Шеппард пригласили и семью Винтерстоунов тоже. Ехать было далековато, поэтому бедняжку Эмму оставили дома, мама решила остаться с ней. Папа взял только меня.
Как же я была горда! Как радовалась. Как предвкушала это путешествие – первую дальнюю поездку, ведь из-за болезни сестры вся наша семья была страшными домоседами.
Ну а когда тебе шестнадцать, а вокруг целый неизведанный мир, похожий на шкатулку с сюрпризами, ужасно хочется ее поскорее открыть. Я очень надеялась, что на балу в доме Шеппардов будет много кавалеров, и я смогу протанцевать весь вечер. У нас-то шумных праздников не бывало.
С помощью бабушки мы пошили мне очаровательный бальный наряд – нежно-розового цвета, в пене белых кружев. Мама только посмеивалась, провожая меня, и убеждала папу не смотреть волком на любого юношу в радиусе мили, кто покусится на его драгоценную Улиточку. Папа отшучивался, ворча.
В общем, предстоял грандиозный вечер. Стыдно было перед Эммой, но я обещала ей все-все рассказать, да и она меня заверила, что лучше проведет пару часов за книгой, чем в душной толпе. Короче говоря, совесть моя была абсолютно чиста.
И вечер был действительно чудесен.
Все испортил Олав Шеппард.
Я так мечтала о том, что мой первый танец на балу будет романтичным, запоминающимся, мечтала о блистательном кавалере с ослепительной улыбкой, который станет говорить мне комплименты и заставит почувствовать себя самой красивой и желанной барышней на свете…
Но предлога отказать, когда меня пригласил сын хозяина поместья, не нашлось – было бы слишком невежливо.
И мой первый танец на балу прошел в гробовом молчании. Мой кавалер просто на меня смотрел и все. Я пыталась шутить, как-то разрядить атмосферу – но Олав отвечал невпопад, а потом и вовсе замолчал. И просто смотрел – как будто никогда раньше не видел. Я боялась, дырку протрет. Смутилась совершенно и чувствовала себя так, будто в грудь насыпали угольков – не знала, куда взгляд девать.
Когда он попытался пригласить и на следующий, просто-напросто позорно сбежала, спряталась в другом конце бального зала. Меня приглашали другие кавалеры, но вечер был безнадежно испорчен – потому что с кем бы я ни танцевала, спиной чувствовала все тот же взгляд. И теперь сама отвечала невпопад, никак не могла собраться, наверняка показалась своим кавалерам ужасно недалекой и косноязычной девицей, а в завершение всех бед стала наступать им на ноги.
Всю дорогу домой я сидела в углу кареты, надувшись, и на папины расспросы о том, как прошел вечер, отвечала очень скупо.
– Мам, Олав Шеппард испортил мне весь праздник! Терпеть его не могу! – заявила я маме, стаскивая перчатки и в злости швыряя их вместе с веером в ближайшее кресло.
Папа с мамой переглянулись и ничего мне не ответили.
Но с тех пор мое наказание стало появляться в Замке ледяной розы намного чаще, не пропуская ни одного семейного праздника. По капризу судьбы родители тоже считали его почему-то чем-то вроде родственника и часто приглашали.
Прошло еще два года. Я привыкла к неуклюжим знакам внимания Олава, его постоянной утомительной заботе и к его упрямому взгляду, хотя не раз давала понять, что не разделяю его чувств. Да, разумеется, я в конце концов поняла, что он в меня просто-напросто втрескался по уши. Но я ведь не просила! Почему я должна отвечать любовью просто потому, что так надо? Потому, что кто-то решил, что мы идеальная пара?
Родные усиленно подливали масла в огонь. Когда бабушка ставила Олава в пример юноши с идеальными манерами. Когда мама при мне принималась его всячески нахваливать, словно я какая-то слепая и глухая и не замечаю в окружающих людях их очевидных достоинств. Даже папа намекал, что ничего не будет иметь против молодого Шеппарда, и если уж его любимой дочурке суждено когда-нибудь выпорхнуть из родительского гнезда, пусть бы лучше она попала в надежные и проверенные руки. Это бесило меня еще больше.
Ух, как же меня все это бесило! Я чувствовала себя так, будто меня усиленно загоняют в ловушку, тогда как все, чего мне хотелось – это свободно мечтать и представлять, что где-то там, за горизонтом, меня ждут приключения и любовь размером с солнце. Которая обрушится мне на голову внезапно, когда я не буду этого ждать, и заставит забыть обо всем на свете.
Олав Шеппард и его настойчивый взгляд казались цепями на моих ногах, которые не давали взлететь.
– Опять он приехал, – разочарованно протянула я как-то раз сестре, когда мы сидели в обеденном зале, и я увидела из окна, как на подъездную аллею выезжает знакомая карета с гербом Шеппардов. – Снова терпеть эти разговоры невпопад и мучительно придумывать ответные реплики.
– Джен, ты к нему несправедлива. Он очень тонкий и интересный собеседник. Это ты на него так влияешь. Олав просто смущается рядом с тобой. Дай ему шанс.
Я вспыхнула. Почему все вокруг, словно сговорившись, сватают меня и Шеппарда?
– Эмма, а давай лучше ты в него влюбишься?
Сестра подняла взгляд от книги.
– Чего это ты?
– Ну, просто вы же были бы идеальной парой! Оба таки спокойные, серьезные, все из себя положительные… и он бы наконец-то от меня отстал.
– Джен, ты говоришь чушь! – заявила сестра. – И вообще, какие мне могут быть влюбленности? Я и поцеловаться-то никогда не смогу, не то что…
Она резко захлопнула книгу и вышла, пряча взгляд.
Ну вот, и сестру обидела! А все этот Олав.
А потом был вечер в честь именин нашего младшего брата.
И я сказала те грубые слова, а он услышал. О том, что он «слишком обыкновенный» для меня. А он развернулся и ушел прежде, чем я успела догнать и сказать, что не хотела его обидеть. Мне оставалось только смотреть на сиротливо стоящий на столе бокал воды, который он принес, потому что просто услышал краем уха, что меня мучила жажда.
В этот момент я впервые начала о чем-то смутно догадываться.
Но долго не хотела верить – даже когда мама сказала мне, что ты узнаешь, что любишь человека, по той пустоте внутри, невосполнимой пустоте, которая остается, когда он уходит.
Мы с Эммой поступили в Академию пурпурной розы. Это были удивительные дни – наполненные надеждой, радостным предвкушением, ожиданием начала новой жизни… Мне все казалось, что вот-вот, и все ожидания, все мои мечты сбудутся. О развитии собственного магического дара, о какой-нибудь случайной встрече…
А потом выяснилось, что я ни о чем не могу думать. Вообще ни о чем. Кроме того, что Олав, оказывается, тоже здесь преподает – но не желает меня больше видеть. И вообще, судя по всему, согласился работать в Академии пурпурной розы только потому, что думал, что меня здесь не будет. Мне же разрешили в самый последний момент! Это почему-то обижало сильнее всего.
Даже проблемы с магией и то, что меня определили на позорный Безмагический факультет, отступили на второй план. Я решила, что мне просто надо извиниться перед Олавом как следует, и тогда голос совести замолчит, а я смогу нормально учиться, дышать и радоваться жизни.
Но он даже не хотел меня слушать. Вел себя как с чужой. Отстраненно и холодно. И отводил взгляд, когда я подошла. Это было так непривычно, что я совершенно растерялась.
И вдруг поняла, что готова отдать что угодно, лишь бы он снова посмотрел на меня. Как раньше. Но он не смотрел.
Я снова на него разозлилась. И решила, что если я ему больше не нужна, тем лучше. Это ведь то, чего я так долго хотела? Чтобы он оставил меня в покое. Значит, теперь все будет замечательно.
Но ничего не было замечательно. Я с ужасом осознавала, что на занятиях считаю минуты до его лекций. И теперь уже я на него смотрю и не могу никак перестать.
Потому что вдруг стала замечать то, чего не замечала раньше.
Однажды, когда меня дико рассердили какие-то болтушки по соседству, которые распинались на тему того, какой душка у нас преподаватель анимагии, я решила попробовать понять, что они в нем все находят. Это же все тот же Олав! Мой простой и привычный, как домашние тапочки, друг детства.
Я подперла кулаком щеку и стала его рассматривать.
Правильные черты лица – пожалуй, их можно назвать аристократическими, хотя и слегка простоватыми. Светлые волосы немного отрасли, такая прическа ему идет больше. Высокий он, конечно, это плюс. Не такой широкоплечий качок, как Эмкин Морвин – но мне такие никогда и не нравились. Чтоб потом девок веником отгонять, которые на каждом шагу будут пол слюнями заливать? Ну уж нет, спасибо!
Хотя на Олава тоже смотрят. Еще как смотрят. Вот только он никого не замечает, и я ни разу не видела, чтоб он кому-то хотя бы улыбнулся. Вообще хмурый какой-то. Больше обычного.
Что еще… Кстати, об улыбке. Улыбка у него замечательная – совершенно его меняет! Вот только я давно не видела его улыбок. Еще он умный. Очень добрый – любит животных, и они ему платят ответной любовью. Даже на занятия белку таскает. И как это я раньше не знала, что он – анимаг? Ну да, я же никогда с ним толком не разговаривала. Увиливала под любым благовидным предлогом. Если быть честной самой с собой, ужасно смущалась оставаться с ним наедине. Все казалось, что если хоть раз поговорим по душам, между нами случится что-то такое, из-за чего обратной дороги не будет. И я уже никуда не уйду от предначертанной судьбы.
А еще видно, что он сильный. Не «могучий», а какой-то скорее… «крепкий». Надежный. Я помню, что у него есть собственный снежный олень – отец подарил когда-то олененка от наших Снежного и Вьюги. И он любит кататься верхом, а для этого нужна выносливость и сила.
Вдруг подумалось – вот бы когда-нибудь прокатиться вместе.
И покраснела, когда представила.
Олав продолжал что-то рассказывать с лекционной трибуны… Своим красивым, глубоким голосом с вдумчивыми интонациями…
И чем дальше уплывал окружающий мир, чем больше мне казалось, что в этом большом зале я одна и говорит он только для меня, чем больше покрывалась мурашками кожа обнаженных рук от прикосновений этого чудесного голоса…
Тем больше я понимала, что кажется, влипла.
Потом начался мой личный непрекращающийся кошмар. Потому что я вдруг осталась совершенно одна.
Эмма, наконец-то, нашла свое счастье, и я была ужасно рада за сестру, изо всех сил старалась не обижаться на то, что ей теперь совершенно не до меня… но чувство одиночество нарастало, и в конце концов просто придавило меня каменной плитой. Ни вдохнуть, ни выдохнуть.
И на каждом шагу я встречала все новые и новые подтверждения того, как была слепа. И что совершенно, совершенно не разглядела человека, который так долго был рядом.
В конце концов, я осознала одну очень простую и очень горькую правду.
Это он необычный. А я как раз совершенно обыкновенная.
Я сидела на постели без сна ночи напролет, и пыталась понять. Чего я стою? Что представляю из себя? Что вообще у меня есть, кроме миловидной внешности – да и та заслуга не моя, а моих родителей, по общему признанию самой красивой пары Королевства Ледяных Островов?
Да у меня даже магии, и той нету.
Я ничего не сделала для того, чтобы стать достойной той мечты, того «особенного» чувства, которое себе намечтала. И оттолкнула единственного человека, который по какой-то странной причуде судьбы увидел во мне намного больше того, что я представляла из себя на самом деле.
Это было очень горькое осознание. Наверное, именно в этот момент я стала взрослой.
Я решила, что выброшу Олава Шеппарда из головы. В конце концов, он не моя собственность, и никогда ею не был. Надо нести ответственность за свои слова и поступки – ведь меня же никто не тянул тогда за язык. Раз он теперь не хочет меня видеть – так тому и быть.
И я действительно попыталась жить, как ни в чем не бывало.
И пыталась до тех пор, пока случайно не зашла к нему в кабинет за какой-то надобностью и не увидела там нашу преподавательницу по бытовой магии, мадемуазель Лизетт. Флиртующую с ним напропалую.
У меня внутри словно что-то взорвалось. Всю затопило волной такого гнева, что удивляюсь, как вообще сдержалась и не выбросила Лизетку в окошко. Как же я была зла!!
Выбежала из кабинета, даже не глядя на Олава. И решила, что непременно ему отомщу. Пусть увидит, что я не сохну по нему и не думаю ночи напролет, и не реву в подушку, и не вспоминаю, как он таскал мне теплую шаль или привозил лучшие цветы из оранжереи своей матушки. И одинокий бокал воды на столе не вспоминаю тоже. И робкие прикосновения рук в танце. И серьезный взгляд – слишком серьезный, который был всегда намного больше того, что я готова была принять. Прежде.
В конце концов, я решила, что забыться мне поможет Джереми Коул. Тем более, что этот нахальный фанфарон уже ко мне всячески подкатывал и дарил всякие глупые цветочки из салфеточек, кичась своей воздушной магией. Разве можно так хвастаться? Настоящие мужчины никогда не ведут себя как хвастливые петухи, распушившие хвосты.
И я сделала очередную свою мегаэпичную глупость. Когда на глазах у Олава отважилась флиртовать с этим придурком Джереми.
А потом Коул схватил меня за руку, когда я попыталась уйти. И Олав неожиданно оказался рядом и так врезал Джереми по роже, что я опешила. Даже не представляла, что всегда спокойный Олав может так выходить из себя. Что его добрые глаза могут становиться такими бешеными.
Я вдруг почувствовала себя полной дурой. А когда Олав попросил меня впредь тщательнее выбирать своих кавалеров… попросил, все также избегая на меня смотреть… осознала, что просто еще раз подкрепила в его глазах образ легкомысленной вертихвостки.
Это было слишком больно. Этого я уже не могла вынести.
Думала, меня разорвет от боли и отчаяния. Такой меня и нашла сестра – ревущей в подушку и жалкой. Пришлось все рассказать. Думала, станет легче… не стало.
И я постаралась забыть. Запрятать глубоко-глубоко эти странные, неправильные, ставящие меня в тупик чувства. Вести себя, как ни в чем не бывало. Тем более, что Академию захватил стремительный вихрь событий – то Турнир семи замков объявят, то всяческие заговоры, то нападение на Мэри-Энн, то некроманты, то еще что…
Просто жила. Перетаскивала себя из одного дня в другой. Старалась делать хоть что-то. Помогала Эмме с расследованием, училась, как и все сходила с ума от волнения, наблюдая за драматическими событиями Турнира… как и все, со стороны, не допуская даже мысли, что когда-нибудь и мне доведется принять участие в чем-то настолько удивительном. Чтобы волшебный Замок удостоил своим вниманием такую бездарь и неудачницу, как я? Глупо даже представить.
Я решила просто приложить все усилия к тому, чтобы хотя бы жить так, чтобы больше ни за что не было стыдно. Чтобы когда-нибудь, может не скоро, я своим трудом заслужила, чтобы стать действительно кем-то.
И я совершенно потеряла из виду тот момент, когда Олав снова стал на меня смотреть. По-другому. Не так, как раньше. Теперь это был осторожный взгляд, взгляд-узнавание, взгляд-возвращение. Взгляд, на который я снова боялась отвечать – но теперь по другой причине. Потому что я боялась, что мне все только кажется. И как только я обернусь, снова увижу того холодного и отстраненного Олава, которого я так сильно ранила своим по-детски жестоким пренебрежением.
Но я снова всей кожей чувствовала его взгляд. И расцветала под ним, как цветок в лучах солнца.
А потом был ужасно дождливый день, когда казалось, что-то наверху испортилось и весь годовой запас воды решил обрушиться нам на головы одномоментно.
Мы большой компанией отправлялись из Академии пурпурной розы на пепелище одного из замков роз, чтобы отпраздновать победу моей сестры и ее избранника в Турнире семи замков. Я была рада и горда за нее. Но тоска под сердцем, раз поселившись, больше не желала оттуда уходить. И никакой радостью я не могла заглушить ее. Никто и ничто не могли заполнить эту пустоту.
Пепелище Замка золотой розы было очень грустным зрелищем. Замок показался мне таким же несчастным, как я сама. Я шла по руинам и думала о том, как прекрасно, должно быть, было это место когда-то. Как жаль, что волшебство ушло. И как будет здорово, если у моей сестры получится его возродить.
И так случилось, что я не заметила яму под ногами. Лодыжку обожгло болью. Я охнула, на глаза выступили слезы. Почти упала прямо в пепел, но сильные руки подхватили. Олав снова был рядом – незаметно оказался рядом, когда нужен. Так, как было всегда.
– Почему ты вечно не смотришь по сторонам?! Только куда-то… за горизонт. Не замечаешь ничего у себя под носом!
Я опешила. Сейчас, под ледяным ливнем, под пронизывающим ветром, я вдруг почувствовала себя в абсолютной безопасности. Потому что меня обнимали его руки. Притихла, совершенно сбитая с толку, и просто прижалась к его груди, где так громко и гулко, что даже я слышала, билось сердце.
Он спросил снова, намного спокойнее:
– Прости, что накричал. Болит?
Дождь все лил, заливал мне лицо, мочил волосы, смывал слезы боли, что выступили на глазах, – я ничего не замечала. Кроме оглушительно приятного ощущения близости.
И теперь уже я не могла найти слов в его присутствии. Поэтому просто покачала головой.
А он не отпускал меня и продолжал держать на руках. И на секунду я позволила себе поверить, что не отпускает не потому, что жалеет и бережет мою больную ногу… а потому что не хочет отпускать. Эта отчаянная надежда обожгла мне сердце. Я вдруг поняла, что хочу бороться. Во что бы то ни стало хочу бороться за этого мужчину. Просто потому, что он мне действительно нужен. Потому что хочу, чтобы он снова смотрел на меня как раньше. И смотрел так всегда.
И тогда я впервые осмелилась поднять голову. Впервые в жизни ответила на его взгляд. И меня прорвало – словно дождь смел плотину на сердце, что запирала чувства, в которых я всегда боялась себе признаваться.
Обняла за шею и прокричала ему в лицо – перекрикивая дождь.
– Да, я дура! Не замечала ничего у себя под носом. Ну а ты?! Ты что, не мог быть… немного понастойчивее?!
Он вспыхнул.
– Куда уж настойчивее?! Я за тобой ходил столько лет, как собачонка на привязи! Я… а впрочем, хватит слов.
И он просто меня поцеловал.
Мой первый поцелуй был яростным и отчаянным, как этот дождь. И таким же исцеляющим. Словно внутри меня была пустыня, а теперь она оживала. Мне хотелось кричать, мне хотелось сказать ему, наконец, чтобы он больше никогда-никогда не смел меня так надолго оставлять одну.
Сказать ему, что я его люблю.
Но я не знала, как это сделать, и просто целовала в ответ – целовала самозабвенно и в упоении, все сердце вкладывая в этот сумасшедший поцелуй, от которого нам обоим, кажется, попросту сносило башню.
А когда мы очнулись, вынырнули из этого хмельного, одного на двоих безумия, глядя друг другу в глаза и словно знакомясь заново, выяснилось – что у нас теперь есть свой собственный замок роз.
Замок золотой розы выбрал нас своими хозяевами.
Мы так и не смогли найти нужных слов, избегали говорить о том, что случилось между нами, и даже не строили никаких планов. Просто как-то так получилось, что Олав меня взял за руку и больше не отпускал до самого возвращения в Академию.
Эмму забрали домой. Что-то случилось у них с Морвином, и он ушел в свой мир, оставил ее одну. Сестра была просто убита горем, на нее было больно смотреть. Я сказала, что в такой момент должна быть рядом с сестрой… но обязательно вернусь. Олав молча кивнул, бросив на меня странный взгляд, на который я снова не стала отводить глаз.
Мы вернулись в Академию пурпурной розы, долго выслушивали поздравления нашей Леди Ректор, остальных учеников, преподавателей. У всех в глазах я видела один и тот же вопрос. Как так получилось, что семечко Замка золотой розы досталось студентке и преподавателю, которых никто ни разу не видел даже за нормальным разговором. А вот теперь они держатся за руки. И уж не знаю, какой вид был у меня… но у него такой, будто чем-то тяжелым по голове дали, и он никак не может понять, что происходит. Я понимала еще меньше.
В конце концов, от нас все отстали и оставили одних. Выходя последней из кабинета преподавателя анимагии, Леди Ректор обещала как можно скорее подготовить экипаж, который доставит меня в Замок ледяной розы. Можно было, наверное, просить Тушканчика-хранителя Академии, ведь он умеет перемещаться меж Замками, но меня этот вредный зверек совершенно не желал слушать. Я согласилась на экипаж.
И вот как-то так неожиданно оказалось, что мы с Олавом одни в его кабинете. Если не считать белки – мокрой и ужасно недовольной, что ее заставили прогуляться под дождем. Она тут же убежала, махнув хвостом, греться в свой домик в углу кабинета.
На письменном столе рядом с нами поблескивал золотистый продолговатый камень в ладонь длиной, по виду как из матового стекла. Тишина после всего, что было, казалась оглушающей.
Я осмелилась поднять взгляд. Олав смотрел на меня внимательно, испытующе.
– Дженни… ты же понимаешь… то, что случилось, то, что Замок золотой розы по какой-то странной прихоти выбрал именно нас… это ведь ни к чему тебя не обязывает.
Я вспыхнула.
– Не говори ерунды!
Попыталась вытащить руку из его цепких пальцев, но он не дал. Нога уже совершенно не болела… а вот сердце от его слов почему-то прострелило болью.
Он дернул меня за руку, и я снова упала ему на грудь. Второй рукой крепко схватил меня за подбородок и приподнял его, заставил снова посмотреть в глаза.
