Текст книги "Охота на демиурга (СИ)"

Автор книги: Анна Шнайдер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 29 страниц)

Маг рассмеялся.

– Я пытался справиться со своей привязанностью, потому что считал это неправильным. И если бы я назвал вас по имени, это означало бы последний шаг для моей окончательной капитуляции.

Аравейн, улыбаясь, смотрел на немного озадаченного Эдигора. Сейчас он гордился им, как никогда раньше, потому что только его воспитанник мог так быстро справиться со всеми новостями, свалившимися на него сегодня, и принять их с достоинством.

– Но я обманывал сам себя. Потому что на самом деле это давно уже случилось, Эд.

Император вздрогнул, услышав это сокращение.

А потом засмеялся, потому что почувствовал, как с его души наконец упал большой и тяжёлый камень.

Они разговаривали ещё много и о многом, и, хотя Эдигор знал, что вряд ли когда-нибудь осмелится назвать Аравейна отцом, так же он знал и другое: неважно, как ты называешь кого-либо, гораздо важнее то, что ты при этом чувствуешь.

И когда некоторое время спустя Эдигор зашёл в комнату Дорианы, он уже полностью разобрался со случившимся и знал, что делать дальше.

...Императрица сидела в кресле и вязала что-то для малыша. Ана начала вязать, чтобы отвлечься от чужих мыслей и ощущений, которые преследовали её теперь даже тогда, когда рядом никого не было. Так на Дориану влиял Интамар. Он, как и мать, должен был родиться эмпатом, только чуть более сильным.

Эдигор остановился возле своей беременной жены и опустился перед ней на колени.

Дориана подняла глаза от вязания и улыбнулась. Они часто сидели так, вместе, и молчали. Императору всегда было комфортно и спокойно рядом с женой, а сама Ана могла бы сказать, что Эдигор – единственный человек, которого она понимает и так, безо всякой эмпатии.

И если бы их спросили, почему у них такие крепкие и душевные отношения, Дориана и Эдигор ответили бы: "Потому что мы так захотели".

И это было правдой. С самого первого дня, когда Ана поселилась в Лианоре, они пытались построить свои отношения и сделать их именно такими. Доверие, уважение, поддержка... Была ли здесь любовь? Как сказал Дориане однажды Эдигор, всё зависит от того, что понимать под этим словом. А ещё – от того, во что ты хочешь верить.

– Я горжусь тобой, – прошептал император, положив руку на колено жены. – Никем я не гордился так, как тобой, Ана.

– Что-то случилось? – спросила девушка, убирая вязание на столик. – Почему ты вдруг заговорил об этом, Эд?

Он вздохнул.

– Я столько всего говорил тебе все эти годы. Как нужно держать спину, как правильно пользоваться столовыми приборами, какое платье надеть на приём к Старшему лорду, а какое – к Младшему. Как правильно смеяться, как разговаривать со слугами, какие книги читать в первую очередь, что можно рассказывать в письмах, а что нет. Я учил тебя, Ана, воспитывал, я отчитывал тебя и иногда хвалил. Но ни разу не сказал, что горжусь тобой. Ты, маленькая девочка, сумела убедить весь Эрамир в том, что императрица не просто может, она должна быть мирнарийкой.

– Ещё не весь, – улыбнулась Дориана, сжав в руке ладонь Эдигора. – У меня пока есть недоброжелатели.

– У меня они тоже есть и всегда будут. Совсем без них невозможно. А знаешь, что меня всегда восхищало больше всего?

– Что?

– Твоя эмпатия. Находиться с подобным даром в постоянном окружении людей действительно очень сложно. Как ты не сошла с ума под таким количеством чужих эмоций?

Подавшись вперёд, Дориана осторожно обняла мужа, и он погладил её по голове, словно утешая и защищая. Как если бы она по-прежнему была просто маленькой мирнарийской принцессой.

– Ты говоришь так, будто собираешься куда-то надолго уехать.

– Так и есть, – он грустно улыбнулся и начал рассказывать.

Императрица слушала его, не перебивая. Она не задала ни единого вопроса, пока Эдигор рассказывал ей про свою другую жизнь. Только прижималась к груди и обнимала обеими руками.

А когда Эдигор закончил свой рассказ, Дориана подняла голову и сказала, глядя своему мужу прямо в глаза:

– Я знала, что ты не такой, как остальные. Другой мир... кто бы мог подумать.

Он рассмеялся.

– Пожалуй, действительно никто.

– Что ты собираешься делать?

– Как и всегда, Ана, – Эдигор, улыбнувшись, погладил её по щеке. – То, что должен.

– Два мира, – вздохнула Дориана, по-прежнему смотря на императора очень серьёзно и немного печально. – Два долга. Две жены. Какой долг важнее, Эд? Я не могу представить, что ты в итоге выберешь, но, наверное, ты должен выбрать?

– Нет, Ана, – Эдигор встал с пола, продолжая прижимать к себе императрицу, а затем опустился в кресло, усадив Дориану на колени. – Не я буду выбирать. Ты.

И рассмеялся, услышав её тихий удивлённый вздох.

... Чуть позже, когда Эдигор возвращался в свои покои, чтобы вымыться и переодеться перед ужином, он наткнулся на Ленни. Девочка поднималась по лестнице, направляясь, видимо, к Аравейну.

– Здравствуй, – сказал император, улыбнувшись. – А я думал, ты не пользуешься лестницами.

– Добрый вечер, ваше величество, – Ленни кивнула. – Порой врываться к кому-то в комнату без предупреждения означает приобрести вечного врага.

Некоторое время Эдигор рассматривал девочку, словно пытаясь найти в ней то, чего не замечал раньше, но всё было как всегда – невзрачное платье, тяжёлые башмаки на ногах, похожие на огромные ореховые скорлупки, прямые тёмные волосы, очень спокойные и серьёзные карие глаза. Ленни встретила взгляд императора прямо, не таясь.

– Ты считаешь меня жестоким, Ленни?

Девочка удивлённо моргнула.

– Что?.. К чему вы это, ваше величество?

– Эллейн ведь рассказывала тебе обо мне. Ты знаешь, как я с ней поступил. Так что, Ленни? Ты считаешь меня жестоким?

На одну секунду взгляд девочки дрогнул, словно в смятении перед какой-то настойчивой мыслью, но затем вновь окаменел.

Эдигор даже не заметил, как непроизвольно сделал шаг вперёд – с таким нетерпением он ждал ответа Ленни.

– Нет, ваше величество, – сказала она наконец очень тихо. – Я не считаю вас жестоким.

– Но то, как я поступил с Элли... Я ведь использовал её. Я знал, что она страдает, но даже не нашёл в себе сил извиниться. Я раз за разом требовал от неё всё больше и больше, вместо того, чтобы сказать: хватит, довольно, перестань, возвращайся.

– Не берите на себя больше, чем вы уже взяли, ваше величество.

Эдигор с волнением вглядывался в глаза Ленни, спокойные и словно непроницаемые.

– Что ты имеешь в виду? Ты считаешь, что я не виноват?

– Виноваты, – девочка еле слышно вздохнула. – Но не больше, чем сама Эллейн. Вы ведь не заставляли, не толкали, не насиловали. Просто просили.

– Приказывал, – уточнил Эдигор, но Ленни покачала головой.

– Нет, ваше величество. Вы просили. По крайней мере, Эллейн именно так воспринимала все ваши слова. И это был её выбор – помогать вам или нет, работать на Тайную службу или уйти. И я повторюсь – не берите на себя больше, чем вы уже взяли. На ваших плечах и так весь Эрамир, совершенно ни к чему взваливать на них ещё и вину за то, что произошло с Эллейн.

– Но я ведь виноват.

– Она тоже. А вы просто были хорошим императором. Всегда были и, я думаю, всегда будете. Вы просто выполняли свой долг. И она это понимала.

Они смотрели друг на друга и продолжали говорить. Но уже без слов, просто глазами.

Так бывает, когда произнести вслух не можешь, но сказать всё-таки должен. Может быть, просто для того, чтобы наконец успокоиться.

– Простите сами себя, ваше величество, – прошептала Ленни. – И отпустите её. Вот и всё.

– Всё?

– Всё.

Эдигор улыбался, глядя на то, как маленькая фигурка девочки поднимается по лестнице и исчезает в коридоре, ведущем в комнаты Аравейна. Он чувствовал небывалое спокойствие и уверенность в будущем.

Всё получится. Должно получиться.

Императору очень хотелось в это верить.

Глава восемнадцатая,

в которой я вновь встречаю Эллейн

Слава храбрецам, которые осмеливаются любить, зная, что всему этому придёт конец. Слава безумцам, которые живут себе, как будто бы они бессмертны.

«Обыкновенное чудо»

Никогда раньше я так остро не чувствовала, как тикают часы.

Я не хотела, чтобы этот день кончался. Не хотела, чтобы наступала ночь, потому что знала: пройдёт всего несколько часов, начнётся бал, на который обязательно явятся Эллейн с Иборгом, и моё время в Эрамире закончится. Так же, как время императора. Так же, как жизнь Ленни.

Я не знаю, почему связывала пробуждение Игоря с балом в честь дня рождения Эдигора. Не знаю. Возможно, просто потому, что не хотела находиться в Эрамире, когда здесь не будет больше Ленни. И вовсе не из-за частички своей души. Нет, из-за чего-то совсем другого, чего мне никогда не осознать и не постигнуть.

Ужинали все мы, в том числе и Робиар, вместе с императорской четой. Я думала, мне будет неловко за одним столом с Дорианой, но нет – она была настолько милой девушкой, хоть и казалась слегка рассеянной, что я совершенно забыла о её статусе.

Чуть замутнённые глаза императрицы, как мне позже объяснила Милли, говорили об эмпатическом даре. Именно из-за него Дориана постоянно была вынуждена концентрироваться, чтобы ненароком не перепутать себя с кем-то другим. Вспомнив, как "провалилась" в чувства Вейна, я содрогнулась. Да уж, мало приятного.

А ещё, глядя на Дориану, я недоумевала – если у Эдигора есть такая женщина, зачем ему я? Императрица – умная, красивая, с внутренним достоинством, величественная... И я! Просто смешно.

"Ну что за глупости, Линн, – сказала мне Ленни мысленно. – Любят ведь не за красоту или величественность".

"Я знаю. Но всё равно... Дориана беременна!"

Ленни вздохнула.

"Эдигор же просил тебя не думать об этом".

"Я... стараюсь".

Да, я действительно старалась. Но получалось не очень хорошо.

Забавнее всего было смотреть на Милли, Браша и Робиара. Эльфийка, оказавшаяся между отцом и будущим мужем, изо всех сил старалась ввязать их обоих в диалог, чтобы они хоть немного начали привыкать друг к другу.

Браш собирался вместе с Эмиландил в Эйм. Это было совершенно невероятно, но... они хотели попробовать жить вместе с тёмными эльфами. Да и сам Повелитель решил попытаться наладить отношения со своей дочерью и её избранником. И если в моей книге всё получилось наоборот – Милли покинула Эйм навсегда – то здесь эльфийка хотела вернуться. Браш поддерживал её, и я видела, какими любящими глазами они смотрят друг на друга.

Удивительно, но моё мнение о Робиаре поменялось кардинально. Не только после рассказа Эмиландил о его единственной. Просто я вдруг заметила, как он несчастен. Насколько же сильна эта любовь, если она живёт уже двести лет, несмотря на то, что Лемены больше нет? Впрочем, наверное, так и должно быть.

Просто жаль Робиара. Удивительно, он же мне не нравился, когда я писала свою книгу, а теперь я его жалею. С ума сойти!

Конечно, если так подумать, нам всем была оказана огромная честь – обедать за одним столом с императорской четой, принцессой Луламэй и герцогом Кроссом, Повелителем Робиаром и его дочерью... Больше всего по этому поводу нервничали Рым с Галом. Привыкшие к простой пище и походам, они были не то что не обучены этикету – вообще не представляли, с какой стороны к этим вилкам и ложкам подступиться, можно ли есть хлеб, держа его в руке, и кого просить положить в тарелку добавки? В общем, я ухахатывалась, глядя на тролля с орком. По сравнению с моими переживаниями по поводу Эдигора, Дорианы, Ленни и предстоящего бала, вопросы этикета казались сущей ерундой.

Что касается Тора, то он решил проблему просто – с помощью правила "делай как Ленни". Не знаю, кто научил девочку всем этим премудростям, но получалось у неё не хуже, чем у принцессы Луламэй.

Кто бы мог подумать, что у такой разношерстной компании найдутся темы для разговора. Но они нашлись, хотя произошло это только благодаря императорской чете. Никто из нас и не заметил, как своими деликатными, осторожными вопросами Дориана и Эдигор разговорили каждого. Я восхищалась ими обоими.

Императрице, кажется, очень понравился Торгис. По крайней мере рассказ о его жизни у гномов она слушала очень внимательно, задала кучу вопросов, а под конец пригласила их с мастером Дартом во дворец, заявив, что давно хотела обновить мебель в своей комнате, да и колыбельку для наследника престола нужно будет сделать.

Тор, услышав всё это, засиял, как свежевымытый чайник.

Сразу после окончания трапезы я поспешила сбежать в свою комнату. Я очень боялась, со мной захочет поговорить Дориана. Я не знала, рассказал ей Эдигор хоть что-то, и если да, то что именно, но, если честно, я и не хотела этого знать.

Уже в дверях меня поймал Рым.

– Лиша!

Брат легко приподнял меня над полом, обнял, прижал к себе и заглянул в глаза.

– Что с тобой? – спросил он тихо. – Что тебя беспокоит? Ты сегодня весь день какая-то странная. Когда ты убежала из зала для приёма посетителей, я хотел пойти за тобой, но Ленни попросила этого не делать, и теперь я жалею. Что случилось, Лиша?

Мне было так нужно, чтобы он спросил меня об этом. Именно он и именно сейчас. И вместо ответа я обняла брата как можно крепче и расплакалась.

***

Я не рассказала Рыму только одного. Наверное, это нечестно, но я не смогла. Пусть лучше он думает, что когда я разбужу Игоря, всё просто вернётся на круги своя. Душа Олега вновь перенесётся в наш мир, и мы больше не будем разделены. Пусть лучше брат не знает, что мне предстоит потерять его ещё раз или умереть самой. И пока я не представляла, что выбрать.

Мы сидели на моей кровати, и брат вытирал слёзы с моих щёк белым, как снег, платком.

– Ты не хочешь возвращаться?

Я всхлипнула.

– Я не знаю. Я бы предпочла остаться здесь, пусть Эдигор и женат. Мне было бы достаточно просто смотреть на него, понимаешь? И быть с тобой. Я хочу, чтобы ты был жив! И чтобы Ленни тоже была жива. И чтобы у ребёнка Эдигора был отец. Почему... разве можно так – жертвовать всем только ради меня одной? Я боюсь, что Вейну недолго оставаться Хранителем...

В глазах брата я видела боль. Он переживал за меня. И я почему-то вспомнила, как лежала в больнице спустя неделю после его смерти. Уткнулась в подушку и шептала: "Олежка... вернись, Олежка... вернись, Олежка..." Я шептала эти слова целыми сутками, как мантру, отказываясь от еды и воды.

Неужели он был рядом? Неужели он слышал?

– Лиша... – прошептал Рым, крепко держа меня за руки. – Я понимаю, тебе трудно, но надо решиться. Иначе получится, что всё было зря. Я понимаю – это слишком много для тебя одной, но потерпи ещё чуточку, совсем скоро всё закончится. Не думай об Эдигоре и Ленни – это их путь и выбор, думай только о себе...

– А о тебе? – спросила я, улыбнувшись сквозь слёзы. – О тебе мне нужно думать?

– Я мог бы ответить "нет", но знаю ведь, что ты всё равно будешь думать, потому что не можешь иначе. Но это не страшно, мне кажется. Я ведь тоже не могу не думать о тебе. Лиша, ты – моя жизнь.

"И твоя смерть", – подумала я, но вслух сказала:

– А ты – моя.

Брат улыбнулся, обнял меня и, погладив по голове своей большой зелёной ладонью, вдруг спросил:

– Кстати, ты так и не рассказала, что нужно проделать, чтобы разбудить Игоря.

– Ничего особенного, – вздохнула я и объяснила Рыму, что должна сделать.

– Так просто, – изумился брат.

– А ты думал, мне для этого понадобится сложное уравнение рассчитать?

– А... – Рым замялся. – Ты не можешь разбудить его сейчас, пока Ленни ещё жива?

Я вздохнула. Да, ему тоже жаль маленькую Тень, как и мне. Но, увы, в этой ситуации со всех сторон тупики.

Я уже открыла рот, собираясь ответить на вопрос брата, как вдруг послышался тихий голос Ленни.

– Может. Но тогда Эллейн и Иборг убьют Дориану и Интамара. И, возможно, Аравейна.

Как давно девочка стояла здесь, у окна, возле тяжёлых бордовых штор, я не знала. И теперь, обернувшись, наблюдала, как она медленно приближается к нам, печальная и серьёзная.

– Тебя тоже, – сказала я. – Так что эта затея всё равно не имеет смысла.

Ленни кивнула и села рядом с нами.

– Буди его смело, как только закроется Источник. Ни к чему тебе слишком долго оставаться в Эрамире. Вейн будет очень слаб и не сможет защитить тебя, поэтому не мешкай, Линн.

– Я постараюсь, – ответила я, отводя глаза.

Некоторое время мы сидели молча, а потом Рым, вздохнув, встал с кровати.

– Я пойду, Лиша. Я обещал Тору сходить с ним в город, в лавку к мастеру Дарту, он хотел нас познакомить. Завтра уже времени не будет, а потом, как я понимаю, уже не будет меня самого, – усмехнулся брат. – Отпустишь?

– Конечно, – я кивнула, и Рым, напоследок ещё раз обняв меня, вышел из комнаты.

Когда брат закрыл за собой дверь, я посмотрела в окно. Над Лианором опускались сумерки. Наверное, на улице хорошо, прохладно... А здесь темно, тихо и очень грустно.

Я слышала только негромкое дыхание Ленни.

– Не хочешь полетать? – вдруг спросила она, и я, обернувшись, наткнулась на её лёгкую улыбку.

– Полетать? – недоумевая, переспросила я. Девочка кивнула.

– Да, полетать.

– Ты думаешь, сейчас подходящее время?..

Улыбка исчезла с её губ.

– Другого времени не будет, Линн. Давай, соглашайся.

У меня не было настроения даже просто вставать с постели, но я тем не менее кивнула.

– Раздеваться?

– Нет, – покачала головой Ленни. – Я уже не в первый раз проделываю этот фокус, так что смогу превратить тебя вместе с одеждой.

Маленьким ножом для бумаг, лежавшим на столе неподалёку, девочка порезала себе указательный палец правой руки и вывела на моём лбу руну Превращений.

– Пойдём на балкон. Нехорошо будет ломать императору стёкла в окнах, если мы превратимся в птиц прямо в комнате.

... В этот раз боли почти не было. Только жар во всём теле, но ощущения, что я горю, не появилось. Энергия Ленни наполнила меня очень быстро, за пару мгновений, словно ждала этого момента уже давно. Руки стали крыльями, и я, почувствовав в сердце какой-то бешеный восторг, взмыла в небо.

Мыслей не было. Остались лишь чувства, ощущения, эмоции. Ликование, жажда, упоение, радость, счастье... Ветер подхватывал меня и нёс над городом, всё дальше и дальше в лес, над темнеющими деревьями...

Я слышала только смех Ленни. Только её смех. Он звучал в моей голове, звенел, переливался, искрился... Она летела рядом, иногда касаясь меня крыльями, и смеялась так упоительно, что мне тоже хотелось расхохотаться.

"Догоняй!" – воскликнула Ленни, вдруг рванув вверх.

"Ну, держись!"

Она, смеясь, летела всё выше и выше в небо. Закат уже давно догорел, и над нами не было ничего, кроме обжигающей черноты и маленьких ярких точек – звёзд. Тёплый воздух хлестал меня по щекам, лицу, рукам... Хотя разве у меня были руки? Нет, только крылья.

Я была одновременно и птицей – большой, смелой, умеющей летать, – и маленькой Линн, которой последние десять лет было очень страшно жить.

Ветер выдувал из меня этот страх, вселял в сердце надежду и спокойствие.

Рывок, ещё рывок. Я всё-таки догнала её, оказалась быстрее. Обняла крыльями, как руками, и вместе с ней упала вниз, смеясь так громко, насколько это было возможно.

Мы барахтались в воздухе, как две неуклюжие вороны, со свистом рассекая пространство, приближаясь к земле с каждой секундой всё ближе и ближе. Шелест листвы, смягчившей наше падение, шепот Ленни, и вот – я уже лежу на траве, тяжело дыша, и вновь смеюсь...

Повернувшись к ней лицом, я увидела, что она тоже хохочет, глядя в небо.

– Ленни?

– Да? – она вытерла заслезившиеся глаза и обернулась.

Я улыбнулась, подползла к ней и обняла обеими руками, прижалась и тихо сказала:

– Спасибо тебе.

Меня уже давно никто не обнимал так, как Ленни. Даже Вейн, даже брат. Мне кажется, так можно обнимать только саму себя... если бы это было возможно, конечно.

– Ради этого вечера стоило жить, – прошептала девочка мне на ухо. – И умирать тоже.

Я вздохнула.

– Не грусти, Линн. Мне есть, о чём вспоминать, когда я буду там. Например, ты. И ещё Вейн. Это важно, понимаешь? Если тебе не о чем вспомнить, значит, ты и не жил по-настоящему. Все книги о Тенях кричат об этом – я и не мёртвая, и не живая. Но я думаю, они не правы. Я страдала, я любила, у меня есть дорогие сердцу воспоминания. Разве не это есть жизнь?

– Ты обещала рассказать... О себе, своём детстве... об Эллейн.

– Рассказать, – Ленни рассмеялась. – Я лучше покажу тебе. Всё-всё, до самого последнего воспоминания. Но... завтра.

– Почему? – я подняла голову и посмотрела в её глаза. Было очень темно, но я тем не менее заметила, что в них медленно гаснут, словно тлеющие угли, какие-то ярко-изумрудные искры. – Ты чего-то боишься?

– Нет, не боюсь. Просто всему своё время. И время для моих воспоминаний ещё не пришло.

– Ты думаешь, что успеешь?

– Да. Успею.

Я нахмурилась.

– Тогда хотя бы объясни, почему у тебя в глазах какие-то изумрудные огоньки?

– Потому что меня учила Эллейн. Это... долго рассказывать. Завтра, Линн, ты всё узнаешь завтра.

Наверное, я должна была рассердиться. Но я просто не могла на неё сердиться. На кого угодно, только не на неё.

– Полетели?

– Опять?!

– Ну конечно. У нас вся ночь впереди.

Я с сомнением посмотрела в тёмное, словно бархатное небо. Вся ночь... Ну, спать-то тоже надо.

– Мы вернёмся через пару часов. Пожалуйста, Линн, полетай со мной ещё.

Я знала, почему она не хочет возвращаться. Маленькая Тень боялась собственных мыслей. И я понимала её сейчас как никто.

Поэтому встала с земли и, протянув Ленни руку, тихо сказала:

– Полетели.

***

Мы вернулись почти перед самым рассветом. И я могла бы сказать, что эта ночь была одной из самых лучших в моей жизни. Она была настоящей. Много ли с нами, в наш искусственный до мозга костей век, происходит настоящего? Я думаю, что не очень. Искренность, преданность, благородство, честь и честность, самопожертвование, вера и верность – мы почти забыли, что это всё значит на самом деле. По-настоящему.

Циники и скептики ответят, что все эти слова – просто набор букв. И будут правы. Действительно, если начинать рассуждать, то окажется, что правы все участники спора – это то, что мы называем "точками зрения". Я близорукий, ты дальнозоркий, и не стоит осуждать кого-либо просто за то, что без очков он ничего не видит.

Мне кажется, что истина там, где не существует слов. И букв. Её нельзя произнести или записать, так же, как нельзя увидеть Бога.

К чему я это всё? К тому, что на самом деле, по-настоящему, я не забуду ничего из того, что здесь со мной случилось. Я не забуду Вейна и его искреннюю любовь ко мне. Я не забуду Ленни, её чистоту и жертвенность, её мужество. И я не забуду всего, чему они меня научили.

Все эти десять лет я жила в постоянном страхе и ненависти к самой себе. И совершила гораздо больше ошибок, чем считают Вейн и Ленни. Нельзя так ненавидеть себя. Нельзя перекладывать чувства, которые ты испытываешь в реальной жизни, на свою фантазию. Нельзя жить только прошлым, вечно проклиная себя за одну-единственную ошибку.

Говорят, всё можно исправить, только пока мы живы. Но это неправда. Жизнь тела, конечно, имеет значение для жизни души, но это ещё не всё. Нам всегда готовы дать шанс, просто нужно по-настоящему хотеть что-то исправлять. Неважно, в этой жизни или в следующей, потому что на самом деле мы ничего не забываем.

И я верила, что буду помнить. Возможно, там, когда всё закончится, я буду видеть сны, в которых из глубины времён на меня будут смотреть сапфировые глаза Вейна, и чувствовать прикосновение ласковой руки девочки-Тени, ставшей частью Источника.

А пока... пока я наслаждалась последними часами жизни в Эрамире.

За окном медленно начинался рассвет. Край неба стал ярко-красным, как волосы Эллейн, бархатная чернота, окружавшая нас с Ленни всю ночь, исчезла вместе со звёздами. Это было очень красиво.

Я слышала только тихое дыхание Тени, уснувшей почти сразу, как мы вернулись, шум ветра в кронах деревьев и чириканье какой-то невидимой птички.

Мне хотелось остановить время. Но оно всё же продолжало идти. Вместе с моим опечаленным сердцем.

Тук-тук, тик-так, тук-тук, тик-так...

***

Завтрак мы с Ленни проспали. Да и не только мы. Рым, Тор и Гал вернулись из города очень поздно и легли уже глубокой ночью, а Милли с Брашем, судя по их смущённому виду, вообще было не до сна. Будить нас никто и не подумал – всё-таки гости, пусть вдоволь отоспятся.

А во дворце между тем шли приготовления к празднику. Слуги носились из угла в угол, один меня даже чуть не проткнул каким-то канделябром, когда я столкнулась с ним на повороте. Всё ещё раз мылось-подметалось-украшалось, а на кухне, куда мы с Ленни пошли за завтраком, стоял такой гвалт, что казалось, все кастрюли и сковородки взбесились, как в "Федорином горе". Вейна я не видела почти весь день, несколько раз натыкалась на Мику, которая руководила целой группой служанок.

Кстати, Громдрейк, можно сказать, помирился с Робиаром. Теперь он уже не считался отверженным. И пусть Повелителю не очень нравилось, что Гром собирается постоянно жить при дворе императора, возражать он не стал, да и даровал возможность приезжать в Эйм и Грому, и всем членам его семьи.

Большинство гостей появилось во дворце ближе к вечеру. Было их огромное количество – почти все Старшие и Младшие лорды со своими семьями, представители самых знатных эльфийских домов, богатые гномы, оборотни, тролли и орки, не говоря уже о разных королях, князьях и вождях. Все разряженные и с подарками. Зачем императору целая куча ненужных вещей, я не знаю, но видимо, так полагалось по этикету.

Впрочем, насчёт ненужных вещей я ошибалась. Во-первых, подарки привезли не все, а только те, кому было чем похвастаться. Гномий король захватил с собой какой-то суперострый меч и суперлёгкие доспехи, князь светлых эльфов – зерно волшебного растения араэу, вечнозелёного и вечноцветущего, в котором, как верили сами эльфы, живёт душа одного из умерших представителей их народа. Это была огромная честь для Эдигора, потому что обычно араэу не только никому не дарились, к ним даже не подпускались чужаки.

Робиар, насколько я знала, уже сделал свой подарок накануне, хоть это и был подарок скорее для Аравейна, нежели для императора. Тот самый кинжал Альгиуса, с помощью которого Хранитель и Ленни хотели закрыть Источник и убить Эллейн.

Я только не понимала, что при этом случится с Иборгом, его-то каким образом уничтожать? Но, как ответила на мой вопрос Ленни, это – дело Вейна. Почему ни она, ни Хранитель не хотят раскрыть мне подробности, я не знала, но начала всерьёз подозревать, что дело тут нечисто и не всё так радужно, как мне это пытаются представить.

Больше всего меня восхитил подарок Вожака оборотней. Это был большой, с толстыми лапами и пушистой мордочкой, щенок хати. Так называлась особая порода собак-компаньонов, воспитанием и разведением которых занимались только оборотни.

Сам бал должен был состояться в тронном зале, увидев который, я чуть не свалилась на пол от восхищения. Дело в том, что Вейн при помощи магии расширил пространство, и теперь зал представлял собой огромное помещение размером с футбольное поле, освещённое тысячами свечей, парящими прямо в воздухе высоко над головами гостей. Колонны были украшены гирляндами из живых цветов, вдоль стен стояли длинные столы с различными закусками на любой, даже самый взыскательный вкус, а по самому залу туда-сюда сновали слуги с подносами, на которых стояли бокалы с разными винами и прочими напитками. Была и зона для отдыха – мягкие диваны с обивкой из бордовой ткани со множеством маленьких подушек.

Бал начался ровно в шесть вечера, когда в зал вошли Эдигор и Дориана. Они вместе смотрелись настолько величественно, что у меня даже как-то сам собой получился почтительный поклон.

Император говорил недолго – просто поблагодарил всех присутствующих, что оказали ему честь своим приездом в замок. Когда он закончил свою речь, непонятно откуда полилась нежная музыка, и несколько пар начали танцевать.

– Музыканты, укрытые заклятьем невидимости, сидят на верхнем ярусе зала, – услышала я вдруг голос позади себя, и, обернувшись, чуть не побежала прочь, увидев Дориану.

Императрица была в тёмно-бордовом платье, расшитом золотой нитью. На руках – белые перчатки, поверх которых были надеты несколько не слишком вычурных колец с гербом Эрамира, а на голове – золотой венец с алым камнем посередине, символ императорской власти.

Волосы её были убраны под тёмно-бордовую сеточку, выбивались лишь несколько прядей, серые глаза смотрели на меня спокойно и сосредоточенно.

– Ваше величество, – я попыталась присесть, но Дориана остановила меня властным жестом.

– Не стоит, Линн. Совсем не обязательно кланяться по каждому поводу. Я хотела поговорить с вами. Если, конечно, ваши спутники не против, – и императрица покосилась на сопровождающих меня Рыма и Ленни. Гал в это время стоял у стола с закусками и увлечённо всё поглощал, Тор уже давно занимался тем, что скрывался от своих сородичей по всему залу, прячась за колоннами, а Браш с Эмиландил о чём-то разговаривали со светлоэльфийским князем, стоя от нас примерно шагах в двадцати.

Дождавшись кивка от Рыма и Ленни, Дориана подхватила меня под руку и отвела в сторонку, к столам, где тут же взяла тарелку и принялась накладывать туда различных закусок.

– Мне очень хочется есть, – она смущённо улыбнулась и показалась мне в этот момент ужасно славной, будто бы это была совсем даже не императрица, а просто маленькая воспитанная девочка. – Сегодня весь день такая беготня, я почти ничего не ела, Интамар уже бунтует, – и Дориана нежно погладила себя по животу.

– Когда он родится? – спросила я, вздохнув. В который раз пожалела, что так никогда и не узнаю, каково это – носить в своём чреве ребёнка.

– Аравейн обещает через три недели.

Я опять вздохнула. Получается, Эдигор ни разу так и не взглянет на своего сына, не увидит, какого цвета у него глаза, не потрогает его маленькие ручки...

– Линн, – Дориана осторожно прикоснулась кончиками пальцев к моему плечу. – Я всё знаю и прошу вас не переживать.

– Не думаю, что смогу, – я опустила голову, словно в ожидании удара, но его не последовало.

– Сможете. Всё не так плохо, как вы думаете, честное слово.

– Ваше величество... вы любите Эдигора?

Меня волновал этот вопрос. Потому что я не только забирала отца у ни в чём не повинного ребёнка, я ещё отнимала любимого мужа у этой женщины.

Дориана мягко улыбнулась.

– Да, я очень люблю Эдигора. Именно поэтому я его отпускаю.

– Вы... – я задохнулась, потому что никак не могла сообразить, что же всё-таки хочу ей сказать.

– Отпускаю, Линн. И Луламэй, и Люк, и я – мы все его отпускаем. Что же касается меня, то... Я надеюсь, что когда-нибудь встречу человека, которого смогу полюбить не меньше, чем люблю императора. В любом случае, у меня будет Интамар.

Я смотрела на Дориану, чувствуя, как сердце наполняется нежностью и каким-то неземным восхищением перед этой удивительной женщиной.