Текст книги "Охота на демиурга (СИ)"
Автор книги: Анна Шнайдер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 29 страниц)
В его глазах мелькнуло такое нечеловеческое облегчение, что я даже испугалась. Совесть взвыла, как сигнализация угоняемой машины.
Так нельзя. Нельзя! Почему один человек имеет право на второй шанс, а другой – нет? Чем я лучше Ленни? Даже если мне предстоит умереть в своём мире, я в скором времени отправлюсь на перерождение, забыв обо всём, а эта несчастная девочка обречена на окончательную, бесповоротную смерть – она просто растворится в Источнике, станет его частью, как русалочка когда-то превратилась в морскую пену.
Но русалочка – это же просто сказка. Тогда как Ленни...
"А у тебя тоже просто сказка, – шепнул грустный внутренний голос. – Сказка про маленькую Тень. Видишь, какие печальные сказки у тебя получаются?"
– Пойдём, – донёсся до меня голос Эдигора словно издалека. – Тебе нужно увидеться со всеми твоими спутниками, в том числе и с братом. Он уже, наверное, извёлся весь.
– А что будешь делать ты? – спросила я, вставая с его колен.
Император улыбнулся. Почему-то очень печально.
– Мне необходимо поговорить с Аравейном.
***
Как оказалось, все гости съедутся во дворец только к завтрашнему вечеру, поэтому сейчас здесь была ещё целая куча свободных комнат. Но нам, тем не менее, выделили всего три. В первой должны были поселиться Браш с Милли, как официально обручённые (у эльфов обручение – почти то же самое, что замужество), во второй – мы с Ленни, а в третьей уже – Тор, Рым и Гал. Гном, правда, ужасно хотел вернуться обратно в таверну, выпить пива и свалить в лавку мастера Дарта, но брат его убедил, что отказываться от приглашения императора будет нехорошо. Да и вообще, пару деньков можно и потерпеть.
– С вами вечно всё превращается в огромные неприятности, – буркнул в ответ на это Тор. – Сначала – поедем по Тропе Оракула, потом кошмары во сне и наяву, реформаторы эти долбаные... Как бы день рождения императора не закончился какой-нибудь заварушкой.
Я только губы поджала. И все остальные, думаю, тоже понимали – гном прав. Но это всё равно не причина отказывать императору.
Кстати насчёт официально обручённых. Когда я услышала о том, что Повелитель Робиар дал своё благословение Милли и Брашу, то чуть со стула не свалилась. А сама Эмиландил, увидев мою реакцию, захихикала.
– Что?.. – бормотала я, тщетно пытаясь привести в порядок свои скачущие мысли. – Но как... почему?.. Но он же... Ты же... Вы...
– Жизнь намного сложнее, чем её в книгах описывают, Линн, я ведь говорила.
Ленни появилась посреди комнаты так тихо и бесшумно, что мы с Милли подпрыгнули, услышав вдруг её негромкий голос.
Простое платье, тяжёлые башмаки, распущенные каштановые волосы, тёмные глаза, так похожие на глаза Эдигора...
Прости меня, Ленни. Клянусь, что хочу спасти тебя не меньше, чем саму себя, просто не представляю, как...
Она улыбнулась.
"Я знаю, Линн. И мне вполне достаточно этого знания", – мурлыкнул у меня в голове голос Тени. Я только вздохнула.
– Объясни мне, Милли, – обернулась я к эльфийке. – Как такое могло случиться? Робиар ведь похитил меня, он сам говорил, что хочет уничтожить Эдигора, но из-за проклятия Интамара вынужден был ожидать, пока в этот мир завалюсь я, чтобы силу у меня отобрать.
– Линн, – Эмиландил улыбнулась, – отец всего лишь выполнял просьбу Аравейна. Тот сам просил похитить тебя. О причинах лучше сама у него спроси. А проклятие Интамара... нет никакого проклятия.
– Чего-о-о? – тут уж я действительно обалдела. – Как это возможно? Я ведь точно знаю, что он произнёс слова проклятья перед смертью.
– Произнёс, – вместо Милли ответила Ленни, подойдя ко мне вплотную и легко щёлкнув по носу. – Но мало ли, что можно произнести, это не значит, что твои слова станут проклятьем. Чтобы они действительно стали им, нужно очень много энергии, причём негативной, откуда ей было взяться у Интамара, который магом не являлся? Слова проклятья придумали сам император, Аравейн и Робиар. Им нужно было то, что могло бы сдержать тех, кто хотел вновь начать борьбу за власть, ведь со дня окончания Последней войны тогда прошло ещё слишком мало времени. И авторитет Интамара был столь велик, что все сразу поверили в реальность проклятья.
– Робиар и Аравейн... – выдохнула я с изумлением. – То есть, твой отец, Милли... дружил с Интамаром?
– Он был женат на его сестре, – улыбнулась Ленни. – Ты же сама писала об этом в своей книге, Линн, помнишь?
Да, писала. Просто...
– Просто я не придавала этому значения... – пробормотала я, задумчиво перебирая свои спутанные волосы. – Упомянула, и всё...
– Жизнь намного сложнее, чем книга, – опять повторила Ленни. – Если записывать всё, что происходит, никакой бумаги не хватит. И в любом случае – на каждую ситуацию можно взглянуть с разных сторон. Представляешь, как мы все выглядим в глазах Эллейн?
Я засмеялась.
– Наверное, как вредители, – а потом обернулась к Милли и спросила: – Значит, ты помирилась с отцом?
– Да, – кивнула эльфийка. – Знаешь, что я ещё поняла, Линн? На самом деле, когда я убегала из Эйма, в глубине души я надеялась вовсе не на то, что начну новую жизнь. Я надеялась – отец поймёт, что я ему всё-таки нужна, найдёт меня и попросит прощения за всё.
– Но ты же сделала всё, чтобы он тебя не нашёл... – пробормотала я.
– Верно, – Эмиландил вздохнула. – Потому что очень боялась разочароваться... в очередной раз. Я действовала вопреки собственным чувствам и желаниям. Я говорила самой себе: всё равно, даже если мои ожидания не оправдаются, я ведь не могу потерять отца ещё раз. Мне казалось – всё потеряно уже давно, кончилось, угасло, растворилось... Я ошибалась. Когда я вновь увидела папу, у меня так забилось сердце. Будто бешеное, чуть из груди не выпрыгнуло. И очень жаль его стало. Да, он был холоден со мной почти всегда, но не больше, чем со всеми остальными. Да, он обижал меня, но не так, как Виан и Тимирей. И я представила, что это я, а не он, живу уже двести лет после смерти своей единственной, не решаясь уйти вслед за ней, потому что я – Повелитель. Это ведь действительно очень тяжело...
Как странно. Почему всё повернулось именно так? Ведь примирение Милли с Робиаром не имеет отношения к моему появлению в Эрамире. Они сделали это сами, без моего участия. А я... я даже не предполагала, что Эмиландил была нужна вовсе не новая жизнь, не приключения в счастливой неизвестности.
Милли нужен был отец. И только!
Но почему я этого не рассмотрела, не поняла? Эльфийка ведь – моя героиня.
Наверное, я просто видела только то, что лежало на поверхности.
Значит, мы оба поверхностные – я и моя книга.
"Это не так, Линн, – голос Ленни в моей голове тихо вздохнул. – Поговори с Вейном. Возьми с собой рукопись. Он сможет объяснить... Всё-таки Хранитель – он, а не я".
"Неужели? – я рассмеялась. – А мне иногда кажется, что вы оба".
***
Попрощавшись ненадолго с Ленни и Эмиландил, я отправилась к Вейну. Хорошо, что у меня в сознании отложилось – он обитает в том же коридоре, что и Гром со своей семьёй, – да и дорогу туда я приблизительно помнила.
За всеми этими волнениями я совершенно забыла о том, что время уже послеобеденное, пока мой желудок не взвыл жалобно, когда я уже собиралась постучаться в дверь Вейна.
Вот так и получилось, что моим первым вопросом стал:
– У тебя ничего покушать нет?
Хранитель усмехнулся.
– Ты, как я понимаю, была с Эдигором, когда по вашим комнатам разносили обед? Что же остальные ничего тебе не отложили?
– Думаю, отложили, – я вздохнула, проходя в комнату. – Просто я забыла поинтересоваться. И только теперь поняла, насколько хочу кушать.
У Вейна в распоряжении были всего две комнаты – что-то вроде гостиной с диваном, большим столом, парочкой книжных шкафов и большим зеркалом, которое почему-то ничего не отражало; и маленькая спальня, где кроме кровати, шкафа, комода и парочки стульев больше не было никакой мебели.
Обстановка у Вейна вообще была очень лаконичная. Или спартанская – как уж кому больше нравится. Вещей мало, порядок идеальный, ни пылинки нигде не видно. Я невольно вспомнила заваленный различным хламом стол императора и улыбнулась.
Пока я оглядывалась, Хранитель налил мне бокал вина и соорудил бутерброд.
– Больше ничего нет, – сказал он, протягивая мне здоровенный кусок хлеба с не менее большим ломтем мяса сверху. – Если хочешь, я попрошу что-нибудь принести с кухни, у них наверняка ещё с обеда осталось.
– Не надо, – я улыбнулась, положила на стол рукопись, которую я предусмотрительно захватила с собой, и так энергично откусила от бутерброда, что чуть не сломала себе зубы. – Мне вполне хватит. А почему у тебя такое странное зеркало на стене, Вейн? Оно что, бракованное?
Вместо Хранителя ответило само зеркало, из-за чего я чуть не выронила из рук свой импровизированный обед.
– Вовсе нет, – сказало зеркало, а потом на поверхности заклубилось нечто, напоминающее густой чёрный дым, из глубины которого выглянули два блестящих голубых глаза, безумно похожие на глаза Вейна. – Это всего лишь я, Ари. Здравствуй, Линн.
Я охнула и, положив бутерброд на стол рядом с рукописью, приблизилась к зеркалу.
В принципе, если присмотреться, можно было разглядеть не только глаза, но и тонкую девичью фигурку, почти полностью скрытую густым чёрным дымом. Однако единственным, что было видно хорошо, оставались глаза.
– Привет, – пробормотала я, останавливаясь возле зеркала.
Ари хихикнула.
– Эх, а я так надеялась на что-нибудь более эпичное. Эллейн вот подпрыгнула и завопила...
– Эллейн? – выдохнула я, с изумлением покосившись на Вейна, вставшего за моим плечом.
– Да, когда-то она была здесь частой гостьей, да, Вейн? А потом...
– Пожалуйста, не нужно, Ари, – не выдержал Хранитель. – Я не хочу говорить об Эллейн.
Пока сестрёнка Вейна не буркнула ещё чего-нибудь, что могло его расстроить, я выпалила:
– Так кто из вас говорил со мной мысленно? Ты, Вейн? Или Ари? У вас такие похожие глаза...
– Он говорил, – хмыкнуло зеркало. – С моей помощью, конечно. Только энергия Ничто позволяет переговариваться, находясь настолько далеко друг от друга. Ну и переноситься ненадолго. Помнишь снежинки? Холод – это влияние Ничто.
– Я думала, эту энергию невозможно использовать.
– За столько лет я научился, – ответил Вейн. – Когда Ари исчезла, я очень долго искал её. Я ведь ничего не знал о том, что она совершила. Я ставил магические эксперименты в том мире, откуда мы родом, пока наконец не нашёл сестру. Точнее, я нашёл абсолютную черноту. Но я знал, что Ари там. Той моей жизни не хватило, чтобы создать это зеркало, но потом, когда я уже стал Хранителем, мне удалось сделать что-то вроде портала, который позволяет Ари говорить со мной и даже давать немного своей энергии...
– Ты не путай, – заворчало зеркало. – Это не моя энергия, а Ничто. Я никогда не была такой ледышкой.
– А Ничто – это как? – выпалила вдруг я. – Это... больно? Или...
– Не вздумай! – яростно сверкнули на меня глаза Ари. – Слышишь, что я тебе говорю? Не вздумай! Если бы Вейн не был Хранителем, он никогда не смог бы достать моё сознание из Ничто, вернуть мне часть памяти, говорить со мной... Со временем я бы просто растворилась в Ничто, как остальные отверженные демиурги. Стала бы чистой энергией, из которой создаются миры, понимаешь? И это ещё очень милосердное наказание за то, что я сделала когда-то.
Стала чистой энергией, из которой создаются миры...
Так вот что это такое. Демиурги, предавшие свои творения, становились материалом для будущих миров. Справедливо... И, действительно, даже милосердно.
Наверное, это похоже на вечный сон. Причём без всяких сновидений.
– То есть ты использовал силу Хранителя, чтобы вернуть Ари? – прошептала я, глядя на Вейна с благоговейным ужасом.
– Не вернуть, Линн. Просто я не хотел оставлять её одну и самому быть в одиночестве. Это нормально для двух половинок одной души. То же самое произойдёт с Олегом, если ты растворишься в Ничто. Он не перестанет скучать по тебе, даже если не будет помнить.
– А почему помнил ты?
– Потому что я Хранитель. А мы ничего не забываем. Такова наша природа.
– Но почему именно ты – Хранитель?
Вейн улыбнулся.
– А почему ты – Творец? Ты знаешь ответ на этот вопрос?
– Нет, – я смутилась. – Но я думала, что ты знаешь.
– Откуда? Есть вещи, которые нужно просто принимать как данность. Мы можем гадать и строить теории, но совершенно точный и верный ответ на свой вопрос не узнаем никогда.
Я вздохнула.
– А так хочется.
– Я понимаю, – рассмеялся Вейн. – Ты ещё очень молодой демиург, Линн, поэтому совершаешь много ошибок. Но потом будет проще.
– Как так? Я же забуду всё.
Он взял меня за руки, левую поднял вместе со своей и прижал к моей груди.
– Знание будет внутри, Линн.
Я не понимаю, как, но я это осознала. Наверное, это как рефлекс. Ты не успеваешь даже подумать – а тело уже действует само.
Только, конечно, намного сложнее.
– Тебя не накажут за то, что ты сделал это зеркало и общаешься с Ари?
Этот вопрос меня очень беспокоил.
– Даже если накажут, так тому и быть, – пожал плечами Вейн. – Значит, заслужил. Он ведь никогда не наказывает просто так, по собственной прихоти. Да и в целом, чаще всего мы сами себя наказываем.
– Да уж, – буркнула Ари, скрываясь в глубине зеркала. – Я пойду, Вейн. Я уже слишком долго торчу на поверхности.
Когда голубые глаза растворились в черном дыме, я спросила у Хранителя:
– Получается, Ари может разговаривать с тобой не очень много времени? Не постоянно, я имею в виду?
– Да, – кивнул Вейн. – Но это лучше, чем совсем ничего.
Некоторое время мы молчали, так и стоя возле зеркала, причём Хранитель по-прежнему прижимал наши руки к моей груди.
– Эдигор уже приходил к тебе? – я вспомнила наконец, что ещё хотела у него спросить.
– Да, Линн, он уже был у меня.
– Он, наверное, спрашивал... Но я тоже хочу узнать ответ. Почему ты сделал его именно императором?
– Я никогда не делал его императором.
Я недоуменно нахмурилась.
– Как? Но ты же сам говорил...
– Ты не так поняла, – покачал головой Вейн. – Да, я использовал твой подарок и сон Игоря, чтобы перенести его душу сюда, в Эрамир. Я, как Хранитель, могу проделывать такие фокусы, хоть и не должен. Но я не знал, кем именно он родится. То, что ты появишься рядом с Рымом, было понятно с самого начала – его душа сама притянула тебя.
– А почему не к Ленни? – перебила я Хранителя. – Ведь в ней живёт часть меня.
– Да. Но сама она не имеет к тебе никакого отношения. Конечно, если бы в Эрамире не было Олега, ты бы наверняка упала прямо на голову Ленни, но так как он был...
– Ладно, – я вздохнула. – Понятно.
– Так вот, если с тобой всё было ясно, то кем родится Игорь, я не знал. Я ждал вспышки силы Творца, чтобы немедленно явиться в это место. Ты даже не представляешь, каково было моё удивление, когда я понял, что Игорь родился наследником престола.
– Почему же не представляю? Очень даже представляю.
– Я-то думал, будет простой деревенский мальчишка, которого я стану опекать и, возможно, даже возьму к себе в воспитанники. А тут – наследник, будущий император!
– Сейчас ты скажешь, что не имеешь понятия, почему он родился именно императором, да? – нахмурилась я, и Вейн, увидев выражение моего лица, рассмеялся.
– Нет, Линн, уж ответ на этот вопрос я знаю совершенно точно.
– Да? – обрадовалась я. – А почему?
– Потому что Эдигор рос рядом со мной. Ты же помнишь, кем он был в вашем мире – обычным парнем, булочником без образования, добрым, но простым. Но скажи мне, сколько таких простых и добрых, растущих без отца, становятся преступниками? Сколько мальчишек вместо того, чтобы работать день и ночь, как делал Игорь, начинали воровать, пить, употреблять наркотики? Если бы твой муж родился и вырос в вашем мире в другой семье, он добился бы гораздо большего. Потому что у Игоря, в отличие от многих, есть внутренняя сила. Понимаешь, Линн, он стал императором, потому что он этого заслуживал. Эдигор – самый настоящий император, император по сути, а не по рождению.
– А-а-а... Э-э-э... – какое-то время я была способна только на бэканье и мэканье. – А я думала, императорами не рождаются, а становятся...
– Так и есть, – рассмеялся Вейн. – Но ты забываешь, что Эдигор в принципе никогда не был ребёнком. Глубоко внутри него жила память о прошлой жизни. Я очень часто, смотря на него, видел не маленького мальчика, а взрослого мужчину. И я очень рад, что у Эрамира был именно такой император.
Я опустила глаза.
– А теперь я у вас его отниму.
Вейн мягко улыбнулся, приподняв мою голову кончиками пальцев.
– Не думай об этом, Линн. Эдигор ведь сказал тебе – с тем, что касается его жизни, он разберётся сам.
– Да, – я кивнула. – И я понять не могу, почему он это сказал.
– Потому что Эдигор – настоящий император.
Глядя на удивительно ласковую улыбку Хранителя, я вдруг подумала, что он, возможно, сам того не зная, стал для Эдигора – и для Игоря заодно – тем, о ком мой муж всегда мечтал.
– Зачем ты принесла с собой рукопись? – спросил вдруг Вейн, косясь на кипу бумаги, которую я оставила на столе.
– Ну... – я смущённо улыбнулась. – Есть кое-что, чего я не понимаю больше всего остального. Там, в своём мире, я написала книгу о Милли, но потом, когда я перенеслась сюда, события изменились, причём изменились кардинально. Не из-за меня, а сами по себе. Знаешь, когда я наконец вспомнила, что взяла рукопись с собой, то ожидала, что там всё уже переписалось... ну, как по волшебству. Но нет – каждое слово на своём месте. И я не понимаю, Вейн. Я же демиург. Наверное, как я написала, так и должно случиться? Но если это правда, то почему тогда события изменились?
Хранитель улыбался. Он совершенно точно знал ответы на все эти вопросы, и я очень хотела, чтобы он мне объяснил.
– Пойдём, – наконец сказал Вейн, увлекая меня за собой, к столу, взял рукопись в руки и положил ладонь на титульный лист.
– Каждый Творец, Линн – а их, на самом деле, не бесконечное множество – создаёт миры силой своей веры. Но никакой демиург, и я уже упоминал об этом, не может знать о своём мире абсолютно всё. Особенно то, что касается судеб. Ты в своём воображении видишь всего лишь один из вариантов развития событий, но ведь это книга, а не жизнь, а в жизни свободу воли ещё никто не отменял. Даже ты со своей силой не можешь ничего изменить, и если твой герой решит поступить иначе, он сделает так, как посчитает нужным. Возможно, ты не захочешь писать об этом, сочтёшь неправильным и ломающим сюжет, но так может случиться. Демиург создаёт мир, но не может влиять на судьбы живущих там существ.
Я задумалась.
– Но если я очень захочу изменить чью-то судьбу, я ведь смогу это сделать? Только окажусь в Ничто.
– Верно, – кивнул Вейн, посмотрев на меня с некоторым беспокойством во взгляде. Ну конечно, он понял, что в этот момент я думала о Ленни.
– А если сжечь рукопись? – спросила я с интересом. – Что тогда будет?
Хранитель, ухмыльнувшись, пошевелил пальцами, и я даже охнуть не успела, как моя книжка – с таким трудом написанная, между прочим! – сгорела в ярком пламени.
– Э-э-э...
Тут Вейн дунул на поверхность стола – и рукопись появилась там, в целости и сохранности, даже края бумаги оказались не обожжены.
– Рукописи не горят, да? – хмыкнула я. – Вот только я никогда не понимала, почему.
– Потому что всё имеет значение, Линн. Каждое слово, сказанное, записанное, и даже просто подуманное. Ничего не забывается. Неважно, как давно это было – сто веков назад или вчера, ведь там, откуда мы все вышли, нет ни времени, ни пространства. Понять это человеческим разумом невозможно, поэтому нужно просто принять.
– Но если всё имеет значение, тогда почему в реальности события изменились? Или есть несколько реальностей? Одна в книге, другая в жизни, третья ещё где-нибудь, например, в зеркале.
– Ты всё-таки неисправимая фантазёрка, – рассмеялся Вейн. – Книга – это книга, жизнь – это жизнь, а в зеркале – всего лишь отражение. В случае с твоей рукописью всё вышло иначе просто потому, что так захотели Милли и Робиар.
– И всё? – я охнула.
– А разве этого мало? – Хранитель иронично прищурился. – По воле даже одной личности может случиться очень много всего. Возьми, например, Интамара. Один император, изменивший судьбу всего Эрамира просто потому, что он хотел этого больше всего на свете. Он мечтал о мире и спокойствии и сделал всё, чтобы добиться цели.
– Ты знал его? Я имею в виду Интамара.
– Да, – Вейн кивнул. – Из всех Альтерров – так называется династия, которая правит Эрамиром уже больше полутора тысяч лет, помнишь? – он был самой выдающейся личностью... и моим лучшим другом. Я очень любил его. Наверное, почти так же сильно, как я люблю Эдигора.
Я смотрела на Вейна во все глаза, не зная, что нужно сказать. Я ощущала его сейчас, как саму себя, я чувствовала, как сильно он скучает по своему давно умершему другу и как он гордится своим воспитанником.
– Я всё забуду, да? – вырвалось у меня вдруг. – Неважно, выживу я в итоге после возвращения или нет – я всё забуду. Тебя и Ленни...
– Знаешь, Линн, я долгое время воспринимал весь свой план только как испытание для тебя одной. Но теперь я понимаю, что ошибался. Это испытание и для меня тоже.
Я закрыла глаза и задрожала от нахлынувших вдруг на меня чужих ощущений. Мне показалось, что я растворяюсь в Хранителе, впитываюсь в него, как вода в губку, меня больше не существует – есть только он, живущий уже много сотен лет с этим чувством, сводящим с ума. Вынужденный быть рядом с женщиной, которую любишь, но к которой не имеешь возможности прикоснуться. И вот теперь – она здесь, рядом, ты можешь обнять её, поцеловать, прижать к себе. А потом отпустить – навсегда, и она всё забудет, но ты – нет... Ты не забудешь.
Где я? Кто я? Господи...
Больно, жарко, невыносимо.
– Линн!
Что это? Кто говорит?
Чьи-то руки подхватили моё напряжённое тело, обняли крепко-крепко, чьи-то губы прижались к моим губам...
И всё прошло. Отхлынуло...
Я – Линн. Вспомнила...
– Прости меня, – шептал Вейн, стирая ладонями с моего лица невесть откуда взявшиеся слёзы. – Я сам чуть не погубил тебя сейчас. Тебе нельзя было настолько сильно погружаться в мои чувства – пусть я и Хранитель, всё же я связан с Эрамиром. Если бы не амулет, отразивший первый удар, ты бы погибла.
– Вейн, – я подняла голову и посмотрела ему в глаза. – Скажи мне, как ты живёшь? Как ты можешь жить с такой безнадёжностью, с такой болью в сердце? Как?
Он улыбнулся, погладив меня по волосам.
– Я и сам не знаю. Но как живёт Эдигор, ставя интересы государства выше своих, не имея права хоть на какой-то выбор? Он с рождения считал, что должен стать хорошим императором, и забыл про собственные желания. Как живёт Робиар, потерявший свою единственную и не имеющий права уйти вслед за ней, потому что он – Повелитель тёмных эльфов? Как живёт Ленни, зная, что проклята матерью ещё до своего рождения, понимая, что завтра она растворится в Источнике без права на прощение и перерождение?
Глядя на Вейна, я осознала, что он ничего не ждёт от меня, кроме, наверное, понимания. Он знает – завтра я вновь исчезну, и исчезну навсегда, вернусь в свой мир. Да и не могу я принадлежать Хранителю, ведь я люблю своего мужа.
Услышав эту мысль, Вейн вздохнул.
– Линн, на самом деле ты уже принадлежишь мне, так же, как я тебе. Ты – мой демиург, а я – твой Хранитель.
Я улыбнулась и, обняв его, прошептала:
– Кажется, я поняла, как называется это всё.
– Что?
– То, как вы все жили... и живёте... Ты, Робиар, Эдигор, Ленни...
– И как же? – с интересом спросил Вейн.
– Мужество, – ответила я.
За пределами повествования
Первые амулеты Жизни появились во времена Последней войны, когда измученные ожиданием родственники ушедших воинов хотели точно знать, жив ли их любимый или уже нет. Кто изобрёл заклинание, запирающее в кристалл частичку сущности того, на кого делается амулет, точно не известно. Заклинание настолько быстро стало известным всему Эрамиру, разлетелось на сотни листочков с инструкциями, что никто теперь уже никогда не поймёт, с какого именно мага всё началось.
Амулет Жизни принимает вид прозрачного кристалла такого цвета, который ближе всего к характеру того, чью частичку сущности запирают в амулет. По крайней мере именно так считает известный исследователь артефактов Рид Рушенсе. Сам амулет Жизни не годится больше ни для чего, кроме своего непосредственного назначения – не охраняет и не оберегает своего носителя, да и вплести в структуру заклинания, лежащего в основе амулета, какое-либо ещё заклятье, не представляется возможным. После окончания Последней войны амулеты Жизни стали встречаться всё реже, пока не исчезли практически полностью.
«Артефакты. Их виды и истории создания», императорская библиотека
У Эдигора впервые в жизни настолько сильно стучало сердце. Можно было подумать, что он идёт на свидание к красивой девушке. Но это было не так. Император шёл к Аравейну.
Всего лишь к своему наставнику. Но при этом чувствовал себя совершенно ужасно.
Рассказ Линн уничтожил Эдигора. И вовсе не потому, что теперь он ясно понимал – в самое ближайшее время ему придётся покинуть Эрамир, объяснить всё Дориане, бросить на произвол судьбы пока не рождённого сына, Люка и Луламэй. Конечно, всё это тоже было не очень приятно, но гораздо сильнее Эдигора почему-то волновал совершенно другой вопрос.
Император постучался в комнаты наставника и, услышав его тихий ответ, толкнул входную дверь.
Маг сидел в кресле, но поднялся, увидев Эдигора.
– Ваше величество, – Аравейн уже начал склоняться в почтительном поклоне, когда император, усмехнувшись, перебил его.
– Ты ведь знаешь, что я никакое не величество.
Голос Эдигора был горьким, как полынь.
Маг, моментально выпрямив спину, слегка сощурил пронзительно-голубые глаза и тихо сказал:
– Вы вспомнили.
Это был не вопрос, а утверждение, и Эдигор кивнул.
Несколько секунд они оба молчали. Аравейн, казалось, о чём-то задумался, а император просто пытался собрать воедино скачущие мысли и найти правильные слова.
– Я понимаю тебя, Аравейн, – сказал наконец Эдигор, смотря наставнику прямо в глаза. – Я тоже отдал бы всё, лишь бы попытаться исправить ошибку Линн. Она всегда была несчастной, даже когда улыбалась и смеялась. В её глазах я всегда видел тень прошлого, и что бы я ни делал, Линн оставалась похожей на пепел от сгоревшего костра.
– Я знаю, – ответил маг еле слышно. – Она рассказала вам, что я...
– Хранитель? Да, рассказала, – Эдигор усмехнулся. – Я не буду спрашивать тебя, почему ты решил использовать меня, точнее, подарок Линн – я всё понимаю. И даже оправдываю. Отчасти оправдываю, Аравейн. Хочу спросить о другом. Какого чёрта ты решил сделать меня именно императором? Зачем было так всё усложнять? Император-булочник... Какая-то очень странная и извращённая шутка.
– Это не шутка. Позвольте объяснить...
– Я именно за этим и пришёл. Но перестань ты, ради всего святого, говорить со мной в подобном тоне. Больше незачем поддерживать этот фарс.
Маг слегка вздрогнул, увидев боль, мелькнувшую в глазах Эдигора. Вздохнул и начал рассказывать, так и не опустив голову, не отрывая напряжённого взгляда от лица своего воспитанника.
– Каждый Хранитель выбирает Творца в момент его рождения, точнее, в момент рождения его души, и ведёт до самого конца, который может быть самым разным. И с того мгновения, как я впервые держал в руках душу Линн, которая тогда была просто крошечной искоркой, я понял, что люблю её. Она была такой сверкающей и сияющей, переливалась всеми цветами радуги и будто бы смеялась. Маленький, юный Творец. И очень сильный. Я был обречён оставаться с ней до конца, не имея возможности даже сжать в объятиях, почувствовать тепло тела, поцеловать, – на мгновение Аравейн закрыл глаза и глубоко вздохнул. – Я не знаю, зачем и почему. Я много раз спрашивал об этом, но мне так и не ответили. Зачем нужен Хранитель, влюблённый в своего Творца уже несколько столетий, для которого жизнь и личное счастье демиурга значит больше всех созданных миров, вместе взятых?.. И когда Линн встретилась с тобой, я начал тебя ненавидеть. До этого она никогда не влюблялась настолько сильно, ваши души не были знакомы. Она была привязана только к брату. Но я знал, что когда-нибудь это должно случиться. И даже был рад, потому что иначе Линн бы очень быстро угасла. А когда она подарила тебе свой сон, я понял – вот он, мой шанс. Шанс не только исправить всё то, что она когда-то совершила, но и просто обнять по-настоящему. А ещё где-то в глубине души я надеялся, что всё-таки смогу найти способ оставить Линн в Эрамире.
Ты спросил, почему я решил сделать тебя именно императором, Эдигор. Дело в том, что я никогда не принимал подобного решения. Я только перебросил твою душу в этот мир, но кем ты родишься, я не знал. И сам удивился, когда понял, что ты стал наследником престола. Я прибыл в Лианор и изъявил желание остаться при дворе в качестве твоего наставника, чтобы ты не обнаружил свою силу раньше времени, и Эрамир не выкинул тебя прочь.
– Я понял это, – сказал Эдигор, спокойно кивнув. – Именно затем ты запретил мне рисовать. Мои рисунки воплощались, и Эрамир мог почувствовать одного из своих демиургов. В таком случае твоя затея провалилась бы.
Несколько секунд Аравейн молчал.
– Не всё так просто. Постоянно находясь рядом с тобой, я обнаружил, что начал... привязываться. Мне доставляло удовольствие учить тебя, я гордился твоими успехами и иногда даже забывал о том, что затеял это всё только ради Линн. И однажды я понял, что никакой ошибки не случилось – ты стал именно тем, кем должен быть стать.
– Что? – нахмурился Эдигор.
– В том мире ты был жертвой обстоятельств, твоя судьба сложилась так, что ты не имел возможности использовать свою внутреннюю силу и весь потенциал. Но тем не менее вместо того, чтобы скатиться в самый низ, как это делают многие, ты всё равно продолжал держаться на ногах и был действительно очень хорошим, цельным человеком.
Эдигор едва сдержал изумлённый вздох, когда Аравейн медленно опустился перед ним на колени.
– Вы – настоящий император, ваше величество. Самый настоящий, потому что такова ваша суть, ваша внутренняя сила. И этого не изменить. Даже если вы будете называться булочником. И я никогда не лгал вам. Особенно когда говорил о своей преданности. И я прошу прощения за то, что использовал подарок Линн. Хотя на самом деле я не жалею, и не только из-за неё, а потому что вас теперь я люблю ничуть не меньше.
Маг, нервно сцепив руки, смотрел на Эдигора, который слушал его исповедь с непроницаемым выражением лица.
А потом вдруг тоже встал на колени и положил руки на плечи Аравейна.
– В том мире я всегда мечтал об отце. С самого детства я хотел, чтобы рядом со мной был человек, которого я мог бы так назвать. Который гордился бы мной, а я гордился бы им. Но моя мечта исполнилась только в этом мире. Поэтому я тоже не жалею. Ни капли не жалею. Я не понимаю только одного. Какого чёрта ты никогда не называл меня просто по имени?!
