Текст книги "Фаворитка короля"
Автор книги: Анна О'Брайен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 32 страниц)
– Государь! – вскричала я с неожиданной смелостью. – Я та женщина, которую вызвала сюда королева. А этот негодяй, дьявольское отродье, – я вперила палец в Сима, – годное лишь на то, чтобы взашей вытолкать его из дворца на помойку, смеет называть меня воровкой!
– Вот как! – сказал король, лишь слегка отвлекаясь от своего занятия.
– Его слова вылетают из уст грязных, как отхожее место, – не ослабляла я напора. – Взываю, ваше величество, к вашему правосудию! Меня никто не желает даже выслушать. Только потому, что я женщина? Я прошу вашего суда, государь.
Теперь глаза короля широко открылись.
– При дворе короля никому не отказывают в правосудии. – Только не на кухнях вашего величества. Там правосудие и справедливость приходится искать на ощупь впотьмах. Они не больше чем пустой звук для этого дерьма! – Недолгое пребывание в поварне значительно обогатило мой словарный запас. Теперь все внимание короля было обращено на меня.
– Значит, я должен поднять кухни в твоих глазах. – Ирония его ответа оставляла мне мало надежды. – Ты украла эту вещь?
– Нет! – Страх темноты, страх быть запертой в подвале придал мне смелости. – Я владею ей законно. Уикхем знает, что я не украла ее. И он подтвердит…
Довод пропал даром.
– Возможно, – согласился король. – Только он, увы, отправился в Виндзор, здесь его нет…
– Ее величеству известно, что я не крала! – На это я возлагала последнюю свою надежду, и совершенно напрасно, как выяснилось.
– Мы не станем тревожить ее величество. – Лицо короля резко омрачилось. – Ты не станешь докучать этим королеве. Лорд Герберт… – Передо мной замаячило заключение в подвале.
– Не нужно! – выкрикнула я из последних сил.
– Из-за чего это вы не станете меня тревожить, Эдуард?
При звуках голоса, задавшего этот вопрос, – такого нежного голоса, ласкавшего слух, – во мне снова затеплилась крошечная искорка надежды.
Во мгновение ока все, кто был в часовне, словно забыли обо мне, не представлявшей теперь для них никакого интереса. Сэр Джослин и лорд Герберт почтительно поклонились. Король шагнул вперед, задев меня полой своего камзола, взял королеву под руку и провел к первому ряду скамей, где она могла присесть. Лицо его просветлело, сердитые морщины разгладились, жесткие складки у рта исчезли. Он обращался с супругой с такой любовью и нежностью, словно они были наедине в тиши своих личных покоев. Королева улыбнулась ему в ответ, взяла его лицо в свои ладони. В их безыскусных жестах таилось столько любви, столько душевной близости! В этом не было сомнений. Как ни была я поглощена своими горестями, я не могла не видеть этого и не восхищаться. Король все равно что поцеловал ее на людях. Что он и сделал в действительности, запечатлев нежный поцелуй на ее щеке.
– Филиппа, любовь моя! Достаточно ли вы здоровы, чтобы приходить сюда? Вам надо хорошенько отдыхать.
– Я отдыхала всю минувшую неделю. Мне хочется увидеть новые часы.
– Не похоже, что вы уже выздоровели.
– Не хлопочите так, Эдуард. Я чувствую себя лучше.
По ее виду этого не скажешь: лицо осунулось, посерело.
– Садитесь же, дорогая моя. – Король ласково усадил ее на устланную мягкими подушками скамью. – Плечо вас беспокоит?
– Увы. Но это не смертельно. – Королева выпрямилась, бережно придерживая правой рукой левый локоть, и стала рассматривать то, что (как я теперь поняла) представляло собой детали механизма и корпуса часов. – Очень красивые. Когда их пустят? – Тут она заметила, что в часовне собралось слишком много народу. – А что здесь происходит?
Маршал двора откашлялся.
– Девушка, ваше величество… – И метнул на меня сердитый взгляд.
Королева посмотрела на меня, и по глазам было видно: она меня вспомнила и узнала. С трудом она всем телом повернулась на сиденье, чтобы рассмотреть меня как следует.
– Алиса?
– Это я, ваше величество. – Я попыталась сделать реверанс, хотя лорд Герберт еще крепко держал меня за руку, словно я могла отсюда убежать.
– Я посылала за тобой Уикхема. – Филиппа наморщила лоб, вспоминая, как будто бы все происходило давным-давно. – Ты, наверное, приехала, когда я была больна.
– Да, ваше величество.
– Чем же ты занимаешься?
– Работаю на поварне.
– Вот как? – Она заметно удивилась. Потом негромко рассмеялась. – Кто тебя отправил туда?
– Принцесса Изабелла, – проворно вмешался сэр Джослин, спеша переложить вину на чужие плечи. – Она полагала, что таково было ваше намерение.
– Она так полагала? Сомневаюсь, что моя дочь вообще думала о чем-нибудь, кроме собственных развлечений. А вот вам надо было крепко поразмыслить, сэр Джослин.
В часовне повисло неловкое молчание, пока лорд Герберт не сказал:
– Эта девушка – воровка, ваше величество.
– Это так? – обратилась королева ко мне.
– Нет, ваше величество!
– Боюсь, что все-таки да. – Эдуард протянул ей четки. – Это ваша вещь, любовь моя?
– Да. Вернее, она была моей. Вы подарили мне когда-то эти четки.
– Правда? Их нашли у этой девушки.
– Ничуть этому не удивляюсь. Я подарила их ей.
– Я им так и сказала, миледи, – вмешалась я, – но меня никто не стал слушать.
– Подарили кухонной девушке? Да зачем же? – Король развел руками, не в силах побороть недоверие.
– Это долгая история, – вздохнула королева. – Отпустите ее, лорд Герберт, никуда она не убежит. Подойди ко мне, Алиса. Дай-ка я на тебя посмотрю.
Только тут я заметила, что едва дышу. Когда королева протянула руку, я с величайшим благоговением опустилась перед ней на колени, а она тем временем не торопясь, задумчиво рассматривала меня своими усталыми глазами. Похоже, она пыталась уловить какую-то ускользавшую мысль, не особенно ей понравившуюся. Потом кивнула и погладила меня по щеке.
– Кто бы мог подумать, что из-за простой вещицы, подаренных четок, поднимется такой переполох? – проговорила она с кривой усмешкой. – И что понадобится чуть ли не весь королевский двор, чтобы разобраться в деле? – Она с усилием поднялась на ноги и потянула меня за собой, взяв решение в свои властные женские руки. – Благодарю вас, сэр Джослин, лорд Герберт. Я знаю, что вы неустанно печетесь о моих интересах. Вы немного переусердствовали, но я это исправлю. Девушка эта вовсе не воровка, уж поверьте мне! Теперь дай мне руку, Алиса. Надо привести все в надлежащий порядок.
Я помогла ей выйти из часовни, ощущая ее немалый вес, особенно когда мы спускались по лестнице. Расслышала, что король пробормотал нам вслед: «Слава Богу, теперь это уже не моя забота». Мы медленно продвигались по коридорам королевских покоев, а в душе у меня затеплился огонек ожиданий: я стану служанкой королевы? Камеристкой? Мне все еще было совершенно непонятно, зачем ей понадобилась я, если учесть, сколько талантливых и одаренных людей ее окружало, но я отчетливо чувствовала, что она что-то задумала. И, ощутив это, поняла, что моя жизнь, наполненная тяжелым трудом в вечном рабстве, бесповоротно меняется.
Сразу после этого я оказалась в пустой спальне, где никто не жил, судя по тому, что мебели в ней почти никакой не было, а пыль поднялась столбом от колыхания юбок. Обитый медью таз, ведра воды, от которой шел пар, да две девушки-служанки с маслобойни – вот и все, что было в этой комнате. Меня передали с рук на руки.
Вооружившись горячей водой и не менее горячим рвением, которое подкреплялось еще изрядной долей любопытства, девушки взялись за меня. До сих пор я еще ни разу не мылась, целиком погрузившись в воду. И теперь, нырнув в нее чуть не по самую макушку, как форель в пруду, пока служанки еще не успели разглядеть меня по-настоящему, я вспоминала графиню Джоанну, гордую в своей наготе, уверенно выставлявшую напоказ свою красоту и совершенство.
– Уходите! – возмутилась я. – Пока еще я в состоянии сама растереть себя докрасна!
– Таков приказ королевы! – захихикали они. – Нельзя противиться ее воле!
С этим спорить не приходилось, и я была вынуждена подчиниться, а девушки оказались дерзкими и достаточно острыми на язык, чтобы вслух обсуждать мое несовершенство. Кожа да кости. Никаких округлостей, груди маленькие, бедра тощие. Они не знали удержу, давая полное представление обо всех ужасных недостатках моего обнаженного тела. Руки грубые, отметили они. Волосы неухоженные. Ну а уж брови… И так далее, без передышки.
– В моде светлые волосы! – сообщили они мне. Я только вздохнула.
– Не трите так сильно!
Они и это пропустили мимо ушей. Меня намыливали, ополаскивали, потом вытерли досуха мягким полотенцем, и в конце концов я просто закрыла глаза, не мешая им сплетничать вволю и облачать меня в выданные мне одежды. Да такие наряды! Ощутив кожей их легкое прикосновение, я была вынуждена открыть глаза. Такого я никогда еще не видела, разве что в сундуках графини Джоанны. Нижняя рубаха из тонкого полотна, нимало не стеснявшего движений. Платье, плотно облегавшее бедра, ярко-синим цветом напомнило мне плащ Пресвятой Девы. Оно называлось котарди[23], как мне объяснили, потому что сама я не знала, как называются такие красивые вещи. Поверх набросили сюрко[24], слишком пышное на мой взгляд, отделанное серым мехом и с покрытым эмалью поясом. Шилось все это, конечно, на кого-то другого, ткань на подоле и манжетах немного протерлась, да разве это беда? У меня теперь были роскошные женские наряды, о каких я и мечтать не смела. Такие сверкающие, такие мягкие, их ткань просто скользила между пальцами! Шелк, узорчатый дамаст, тонкая шерстяная пряжа… Впервые в жизни на мне была цветная одежда[25], настолько замечательная, что буквально ослепляла меня. Я чувствовала себя драгоценным самоцветом, отполированным до невероятного блеска.
Конечно, они причитали над моими волосами.
Слишком жесткие. Слишком темные. Слишком короткие, чтобы заплести в косы. Да вообще слишком короткие!
– Лучше такие, чем те, остриженные до самого затылка, что были у меня, когда я стала послушницей! – язвительно ответила им я.
Они затолкали волосы под золотую сеточку, а сверху набросили покрывало из какой-то воздушной ткани, которая красиво развевалась, стоило мне пошевелиться, и скрепили все повязкой-валиком, словно пряча последние следы моей прежней жизни. Никакого апостольника. Я дала себе зарок никогда больше не носить апостольник.
– Теперь надень вот это… – Я натянула тонкие чулки с подвязками. Ноги мне обули в мягкие туфельки.
Я оглядела себя, затаив дыхание, чтобы все это великолепие вдруг с меня не свалилось. Ноги ощущали тяжелую ткань пышных юбок, издававших тихое шуршание, когда я неуверенно шагала по комнате. Ребра сдавливал туго зашнурованный корсаж, глубокий вырез приоткрывал не очень-то заметные груди. Я чувствовала себя совсем не в своей тарелке, будто меня нарядили для участия в представлении, какое я однажды видела на Крещение в аббатстве.
Это горничные у королевы наряжаются в такие роскошные одежды?
Я брыкалась, пытаясь откинуть назад мешавшие юбки и наслаждаясь тем, что одета по моде (пусть я ее и не освоила еще), когда распахнулась дверь и вошла Изабелла. Обе служанки присели в реверансе до самого пола. Я последовала их примеру, показав недюжинное умение обращаться с тяжелыми складками дорогой ткани, но прежде успела заметить, как принцесса недовольно поджала губы. Изабелла, по чьей милости я прозябала на поварне, не спеша обошла вокруг меня.
– Неплохо, – оценила она, и я зарделась. – Взгляни сама. – И протянула мне маленькое зеркальце, висевшее у пояса на цепочке.
Ой, только не это! Я вспомнила тот предыдущий раз, когда смотрелась в зеркало, и спрятала руки за спину, как нашкодивший ребенок.
– Нет-нет! Не стану!
– Отчего же? – спросила она с издевательской усмешкой.
– Боюсь, мне не понравится то, что я увижу, – ответила я, упрямо не опуская глаз под взглядом принцессы.
– Ну что ж, это правда. Ничего другого ты сделать не в силах, так что поступаешь, должно быть, вполне разумно, – проворковала Изабелла, но сочувствие в ее голосе смешивалось с презрением.
Она властно взмахнула рукой, и в напряженном молчании я проследовала за нею по коридорам в светлицу, где сидела со своими дамами Филиппа.
– Что же, Maman, вы ее вымыли и нарядили. Насколько это вообще возможно…
– Ты лишена милосердия, Изабелла. – Ответ королевы прозвучал неожиданно сурово.
– И что нам теперь с ней делать? – спросила Изабелла, которую нелегко было смутить.
– То, что я и собиралась сделать с самого начала, пока не вмешалась ты. Она станет одной из моих фрейлин.
Фрейлиной королевы? Изабелла в изумлении подняла брови. Кажется, я тоже. Потрясение был таким сильным, что я даже не задумалась над тем, как это может быть истолковано.
– Но вам совершенно не нужна она! – воскликнула Изабелла, не в силах поверить в серьезность намерений матери. – У вас их и так уже добрая дюжина…
– Да? – Улыбка – на мой взгляд, весьма грустная – тронула губы королевы. – Возможно, как раз она мне и нужна.
– Так выберите благородную девушку. Богом клянусь, у нас хватает дворянок…
– Я лучше знаю, что мне нужно, Изабелла. – Королева жестом отпустила дочь, а мне протянула четки.
– Миледи…
Я не могла найти слов. Пальцы сомкнулись на драгоценных жемчужинах. В одно мгновение, одним четким распоряжением и одним-единственным жестом королева отринула враждебность дочери к выскочкам из низов общества, а мою жизнь перевернула совершенно.
– Вы об этом пожалеете! И тогда не говорите, что я вас не предостерегала. – Изабелла оставила последнее слово за собой. Ей было совершенно наплевать на то, что я тоже ее слышу.
«Но отчего? Отчего она выбрала меня?» – эта мысль неотступно вертелась в моей голове, пока фрейлины расходились выполнять свои обычные поручения.
– Почему же меня? – высказала я свой вопрос вслух. – Чем я могу быть полезна вам, ваше величество?
Филиппа с несвойственной ей суровостью всматривалась в меня, словно пыталась отыскать ответ на этот вопрос.
– Ваше величество…
– Извини, я задумалась… – Она закрыла глаза, а когда открыла их снова, в них почти неуловимо отражалась грусть, но заговорила она со мной весьма ласково: – Когда-нибудь я скажу тебе об этом. А пока… Давай подумаем, что нам с тобой делать.
Значит, вот как. Королева выбрала меня по какому-то капризу, с дальним расчетом, который предпочитала скрывать. Я стала domicella[26]. Фрейлиной. Не domina[27], как называли дворянок, а domicella. Среди фрейлин королевы я была младшей по возрасту, самой необразованной и занимающей самое последнее место, и все же я принадлежала к ее свите, постоянно находясь в светлице.
Даже поверить было невозможно, что мне так повезло. Когда мне приходилось идти по какому-нибудь пустяковому поручению через анфилады пустых покоев и передних, я от избытка чувств поднимала юбки чуть не до колен и довольно неуклюже пританцовывала на ходу, прислушиваясь к далеким звукам лютни в светлице. Танцевать по-настоящему, как вы понимаете, я еще не умела, этому мне предстояло научиться, но выходило у меня уже куда лучше, чем в моей прежней жизни. Никак не могла я привыкнуть к тому, что красивое платье с меховой оторочкой способно придать женщине столько уверенности в себе.
Кажется, я даже ухмыльнулась. Что сказал бы счетовод Гризли, если бы увидел меня в эту минуту? Должно быть, он бы сказал, что я выбрасываю деньги на ветер вместо того, чтобы вложить их в недвижимость! А что сказал бы Уикхем, кроме изложения своих честолюбивых замыслов в связи с постройкой королевских бань и уборных? Я громко засмеялась. А сам король? Король Эдуард заметил бы меня только в том случае, если бы я состояла из колесиков и шестеренок, которые крутятся, щелкают и цепляются друг за друга.
Я попыталась исполнить пируэт, что вышло очень неуклюже: туфельки были мне великоваты. Тут же я дала себе клятву, что когда-нибудь стану носить туфли, сшитые специально для меня и сидящие на ноге безукоризненно.
А что потребует от меня взамен королева? Ну, наверное, что-нибудь не слишком серьезное.
Они чуть из юбок не выпрыгивали от усердия, все эти фрейлины королевы, стараясь превратить меня в леди, достойную своего нового положения. Для них я была игрушкой, чем-то вроде любимой собачки, которую нужно без конца гладить и ласкать, чтобы разогнать скуку. Это было мне не по вкусу, не такую роль я хотела играть при дворе, однако их старания создать новую Алису Перрерс не могли оставить меня равнодушной. К тому же, вероятно, я была еще слишком юной, мне нравилось находиться в центре всеобщего внимания. Игры увлекали меня.
Я безропотно покорялась всему: меня умащивали и натирали до блеска, к рукам прикладывали ароматные примочки, куда более сложные, чем все, что могло отыскаться в кладовых сестры Марджери, слишком густые брови выщипали так, чтобы они напоминали (тому, кто страдает косоглазием) изящную арку. С ненавязчивой добротой меня осыпали нарядами и украшениями: колечком, брошью для накидки, позолоченной цепочкой с яркими камешками, чтобы сияли на моей груди. Украшения были не очень дорогими, но подходящими для того, чтобы я могла выглядеть не менее достойно, чем девушки из лучших семей Англии. Я расставила пальцы, которые теперь стали гладкими, с аккуратно подстриженными ногтями, и с восторгом стала разглядывать перстенек с аметистом. Такое впечатление, что я сменила кожу, как змея, которая по весне сбрасывает старую. И во мне было достаточно женственности, чтобы радоваться своему преображению. Четки красовались у меня на поясе в серебряном футлярчике, какого не было даже у самой настоятельницы Сибиллы.
– Уже лучше! – заметила Изабелла, придирчиво оглядев меня со всех сторон. – Но я до сих пор не могу понять, для чего ты понадобилась королеве!
Это оставалось выше и моего понимания.
Все фрейлины королевы были очень женственными, изящными, красивыми – во мне не было ничего похожего. Их еще больше красили платья по последней моде, которые облегали фигуру от груди до бедер. А на мне дорогая ткань висела, словно на сушильном шесте. Они без труда играли на различных инструментах, услаждая слух королевы. Меня попытались обучить пению, но оставили эти попытки после первых же вырвавшихся у меня невпопад звуков. Пальцы мои так и не научились перебирать струны лютни, а тем более изящного гиттерна[28]. Другие фрейлины умели расшить пояс цветами и птицами, у меня на это не хватало терпения. Они очаровательно щебетали по-французски, без конца сплетничая о хорошо знакомых им придворных. Я же не знала никого, кроме Уикхема, который снизошел до разговора со мной, когда вернулся ко двору и заметил перемену в моем положении: «Ба, как вы похорошели, мистрис Перрерс! А вы уже научились ездить верхом?» Фрейлины, однако, посмеивались над его страстью возводить арки. Флиртом мастер Уикхем, ясное дело, не увлекался.
А для фрейлин флирт был сам по себе высоким искусством. Я ему так и не сумела обучиться, будучи чересчур прямолинейной по натуре. Я слишком хорошо видела недостатки тех, кого знала, была слишком рациональна, чтобы притворяться и изображать то, чего на самом деле не чувствовала. Если считать это грехом – что ж, я была грешна. Ну не умела я изображать интерес или привязанность, если не чувствовала ничего подобного.
Чем же я могла похвастать? Если у меня и были какие-то таланты, то я старалась использовать их, чтобы быть полезной, заметной, даже незаменимой. Я закрепилась в светлице королевы. И меня отсюда не вышвырнут, как выбрасывала свои старые платья принцесса Изабелла. Я работала не покладая рук.
Научилась играть в шахматы. Мне очень нравились стройные ряды фигурок на доске. Не стоило особого труда постичь разнообразные маневры конями и слонами, запомнить, как осторожно следует ферзю действовать против ладьи. Игру в «лису и гусей»[29] я считала глупейшей забавой, но мне неожиданно понравилось так маневрировать шашками, чтобы загнать «гусями» в угол «лису», пока коварная злодейка не успела съесть доверчивых «птичек».
– Я больше не стану играть с тобой, Алиса Перрерс! – заявила Изабелла, вставая из-за доски. – Слишком уж проворные у тебя «гуси».
– Они проворнее вашей «лисы», миледи. – «Лиса» Изабеллы была намертво зажата в угол маленьким выводком моих «птичек». – Вашей «лисе» пришел конец, миледи.
– Это точно! – рассмеялась Изабелла, скорее от удивления, чем из удовольствия, но и от резкой насмешки на этот раз воздержалась.
Чтобы угодить фрейлинам, я готовила нелепые, но совершенно безобидные приворотные порошки и зелья, навеянные воспоминаниями о книгах, которые мне довелось читать у сестры Марджери. Щепотка кошачьей мяты, пригоршня толченого тысячелистника, стебелек вербены – все это заворачивалось в ладанку из зеленого шелка и перевязывалось красной ниточкой. Если девушки верили в действенность этого средства, я не спорила, хотя Изабелла и утверждала, что ей я подсыпала бы смертоносного болиголова, если бы она попросила ладанку у меня. Еще я ведь умела читать. Читала вслух бесконечно, когда им хотелось послушать о куртуазной любви, повздыхать над стараниями красавца рыцаря добиться ответного чувства от дамы его сердца.
Уже неплохо. Совсем неплохо для безымянной невоспитанной девчонки, которая росла в монастыре. Больше я не останусь безымянной и незаметной. Возможно, гордыня есть грех, но она наполняла мое сердце удовлетворением. А почему мне было не гордиться своими достижениями? Я сумею занять при дворе достойное положение. Я – Алиса, фрейлина королевы. Остались в прошлом те дни, когда меня никто никогда не замечал.
А Изабелла ошибалась. Болиголов я ей подсыпать не стала бы. Сестра Марджери своими язвительными поучениями научила меня сторониться сатанинских дел.
Но какую службу я могла сослужить королеве Филиппе, если и без того все при дворе были озабочены тем, как выполнить малейшее ее желание, даже еще не высказанное? Однако я нашла занятие и себе: стала готовить ей отвары и настои из коры серебристой ивы.
– Ты ниспослана мне небесами, Алиса. – Весь день ее мучила сильная боль, но теперь настойка усыпляла королеву, обложенную со всех сторон подушками. Она вздохнула с облегчением. – А я повисла на тебе бременем.
– Какое же это бремя, миледи, – облегчить ваши страдания?
Я видела, как разглаживаются залегшие под глазами морщинки. Скоро она уснет. Боли мучили ее все чаще, по многу дней подряд, а силы королевы постепенно иссякали, но хотя бы сегодня ей удастся немного отдохнуть.
– Ты добрая девушка, хорошая.
– Не очень-то хорошей я была послушницей! – ответила я без промедления.
– Сядь рядом. Расскажи мне о том времени, когда ты была плохой послушницей. – Веки у нее смыкались, но она боролась с действием лекарства.
Я подчинилась, мне доставляло удовольствие развлекать ее. Я рассказала о матушке настоятельнице и ее слабости к красным чулкам; о тяжелой руке сестры Годы, о том, как по моему недосмотру цыплята пали жертвой лисы и как меня за это наказали. О графине Джоанне я не упоминала: успела узнать при дворе достаточно, чтобы не произносить ее имени. Двуличная невестка Джоанна, пребывающая сейчас в Аквитании вместе с мужем-принцем – сумела-таки уловить его в свои сети! – не навеяла бы королеве приятные сны.
– Хорошо, что я тебя нашла, – пробормотала Филиппа.
– Хорошо, миледи. – Я старательно втирала в натянутую кожу ее запястья и тыльной стороны ладони мазь с приторно-сладким запахом. – Благодаря вам вся моя жизнь пошла по-другому.
Ненадолго установилась тишина, однако королева еще не уснула. Она размышляла о чем-то недоступном мне, и эти мысли, кажется, не очень ее радовали, ибо между ее бровей залегла глубокая складка. Потом она моргнула и сосредоточила на мне встревоживший меня взгляд.
– Да, Алиса. Не сомневаюсь, что ты к добру встретилась на моем пути.
Уверена, она имела в виду не то, что я втираю мазь в ее больную кожу. В жарко натопленной комнате по спине у меня пробежал озноб, потому что в голосе королевы слышалось сильное сомнение в чем-то. Неужели я так быстро сумела упасть в ее глазах? Я быстро перебрала в уме все, что говорила и делала и что могло повергнуть ее в сомнение. Ничего толкового на ум не пришло. Поэтому я задала ей вопрос:
– Отчего ваш выбор пал на меня, миледи?
Королева посмотрела на меня затуманившимся взором. Свободной рукой она крепко сжала усыпанный самоцветами нательный крестик, и в ответе не прозвучало обычного для нее сочувствия. По правде говоря, голос ее звучал отрывисто и холодно, а руку она у меня забрала, словно была не в силах больше выносить моих прикосновений.
– Выбор пал на тебя, Алиса, потому что ты должна сыграть задуманную мной роль. Тебе, вероятно, придется нелегко. И случится это уже довольно скоро… но не сейчас. Пока еще рано… – Она наконец смежила веки, как бы отгораживаясь от меня. – Я очень утомилась. Будь добра позвать моего духовника. Я хочу помолиться перед сном.
Я вышла из ее спальни, озадаченная как никогда. Ее слова звучали у меня в ушах, когда я зажигала свечу в своей комнате и ложилась в постель – мы жили здесь с двумя другими фрейлинами. Сон не шел.
«Ты должна сыграть задуманную мной роль. Тебе, вероятно, придется нелегко. И случится это уже довольно скоро…»
ГЛАВА ПЯТАЯ
У меня вошло в привычку вести своего рода дневник. Для чего? А разве нужна была особая причина? Хотя бы ради того, чтобы не утратить с таким трудом обретенный навык. Никому здесь не требовалось мое умение писать – грамотных людей во дворце было ничуть не меньше, чем егерей и загонщиков. Иногда я делала записи на французском языке, иной раз на латыни, по настроению. У придворных писцов я выпрашивала листки пергамента, перья и чернила. Они охотно давали мне их, особенно когда я улыбалась им, гордо вскидывала голову или одаривала долгим томным взглядом. Я понемногу обучалась придворным манерам и уловкам, с помощью которых можно нравиться людям.
О чем же я писала? Вела свою личную летопись. Записывала те события, которые хотела запомнить. Кажется, такие записи я делала больше года.
Опасалась ли я, что другие фрейлины могут обнаружить мои записи? Ничуть. Они же посмеивались над моим корявым почерком, а то, что я писала, казалось им невыносимо скучным.
Однажды, дабы удовлетворить их любопытство, я зачитала отрывки из дневника вслух…
Сегодня я впервые участвовала вместе с другими фрейлинами в охоте. Никакого удовольствия от нее не получила. Король отмечает свой пятидесятый день рождения [30] большим турниром и рыцарскими поединками в Смитфилде. Мы все должны там быть. Я начала учиться танцам…
– Ради всего святого, Алиса! – принцесса Изабелла зевнула, прикрывая рот тонкими пальчиками. – Если ты не можешь найти ничего такого, о чем стоит писать, какой тогда смысл вообще этим заниматься? Лучше возвращайся чистить горшки на кухне.
Им было скучно? Безгранично! На это я и рассчитывала, чтобы никому из фрейлин и в голову не пришло совать свой любопытный нос в то, чем я занимаюсь. Но во мне самой эти записи пробуждали столько воспоминаний! Я перечитывала эти безыскусные строки в то время, когда вокруг меня царило смятение, когда жизнь моя подвергалась опасности. На этих страничках крупными, жирно выведенными буквами, похожими на стаю грачей среди снежного поля, и в немногих словах была описана вся моя жизнь в тот год, когда окончательно решилась моя судьба. Каким невыразимо чудесным, головокружительно пугающим он оказался!
Сегодня я впервые участвовала вместе с другими фрейлинами в охоте. Никакого удовольствия от нее не получила…
Мерин, на которого меня посадили, оказался сущим исчадием ада. Я не смогла найти никакой радости в том, чтобы два часа трястись и подпрыгивать в седле лишь затем, чтобы в итоге догнать свору истошно лающих собак и залитую кровью жертву. По правде говоря, затравили зверя без меня, потому что я с громким воплем свалилась с седла, как только мой мерин сорвался в галоп. Сидела на груде прошлогодних листьев и сухих веточек, отряхивала с юбок налипшие комья влажной земли и неистовствовала от злости. Сеточки с волос упали, капюшон отстегнулся, охота унеслась куда далеко-далеко. Чертов конь тоже унесся. А домой идти не близко.
– Ба, да тут девица, которая нуждается в помощи!
Я не расслышала, как застучали копыта по усыпанной прелыми листьями мягкой земле. Подняла глаза – во весь опор на меня летели две лошади: огромный, устрашающего вида жеребец и невысокая жилистая кобылка.
– Мистрис Алиса! – Король натянул поводья, и его жеребец затанцевал в полушаге от меня. – Удобно вам там, на земле?
– Ничуточки! – Я не проявила полагающейся учтивости.
– А кто подсунул вам ту скотину, что пронеслась мимо нас ураганом?
– Леди Изабелла! Этот треклятый мешок с костями сбросил меня здесь… Мне вообще ехать не стоило, я лошадей терпеть не могу.
– Тогда зачем поехали?
Я не могла ответить на этот вопрос с уверенностью – просто мне полагалось ехать. Охота осталась единственной радостью, которая была доступна королеве, когда она не была прикована к постели. Король спешился, бросил поводья мальчику, скакавшему на пони, и подошел ко мне. Я вскинула руку, закрываясь от солнца, которое пробивалось сквозь одетые молодыми листочками ветви деревьев.
– Томас, поезжай и приведи коня для леди, – распорядился он.
Томас, самый младший из сыновей короля[31], отпустил жеребца и вихрем умчался прочь. Король протянул мне руку.
– Я и сама в состоянии подняться на ноги, государь. – Это звучало неучтиво, но я слишком остро чувствовала свое унижение.
– Я и не сомневаюсь в этом, леди. Сделайте мне одолжение.
Глаза его лучились улыбкой, однако голос звучал властно. Ослушаться такого приказа невозможно. Я подала ему руку, он поднял меня на ноги, после чего стал решительными движениями отряхивать мою юбку от налипшего сора. Я зарделась от стыда.
– Право же, не стоит, государь!
– Стоит, уж поверьте. А вам нужно заколоть волосы.
– Не могу. Их у меня не так много, и без посторонней помощи мне не удается придать им более или менее пристойный вид.
– Тогда давайте я помогу вам.
– Не надо, государь! – Чтобы король закалывал мне волосы? Лучше уж попросить Изабеллу, чтобы она потерла мне спину.
Он хрипло заворчал – я уже знала, что это признак сильного раздражения.
– Вы должны позволить мне, мистрис, привести вас в полный порядок, как подобает благородному рыцарю…
И, засунув за пояс мои многострадальные сеточки для волос, он на удивление умело и уверенно стал пристегивать мой капюшон, который позволял скрыть следы происшедшей катастрофы. Пальцы у него двигались с большим проворством, словно он надевал опутки на своего любимого ястреба. Я не шевелилась под этими заботливыми прикосновениями, обратившись в статую и едва дыша. Потом король отступил на шаг и обозрел меня.
– Сойдет. С возрастом я утратил ловкость пальцев. – Он прислушался и кивнул головой. – Теперь, леди, вам придется снова сесть в седло!
