Текст книги "Фаворитка короля"

Автор книги: Анна О'Брайен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 32 страниц)

– Здравствуйте, мастер Томас Вебстер! – Я остановилась прямо у его стола, уперев руки в бока; он медленно поднялся с табурета.

– Здравствуйте, мистрис Перрерс…

– Они сохранились?

Он хорошо понимал, что привело меня в это логово. Опустил глаза, уставился на свою руку, которая поигрывала пером. Он знал, о чем я спрашиваю: о документах, подтверждающих, что помилования были даны по распоряжению Гонта.

– Уверен, что сохранились, мистрис.

– Вы найдете их мне? Выступите с ними на суде как мой свидетель?

– Нет, мистрис.

Ну по крайней мере откровенно.

– Почему же?

– Вы сами знаете почему. – Теперь он посмотрел мне в глаза. – Мне должность дороже.

– И вы не поможете мне доказать, что моя высылка была отменена милордом Гонтом?

Он даже не дал себе труда ответить на этот вопрос.

– А кто может помочь? – настойчиво спросила я. – Кто может помочь мне?

Он швырнул перо с измочаленным острием на стол, лицо не выражало ничего, словно передо мной был не живой человек, а свежеиспеченный пирог. Ему и отвечать было незачем. Как показали дальнейшие бесплодные поиски, на которые я потратила всю вторую половину дня, помочь мне не хотел никто. Королевские законники исчезли из поля зрения, забились в щели каменных стен, обшитых деревом, словно тараканы, когда к ним подносят свечу. Те же, кого мне удалось прижать к стене, демонстрировали поразительную потерю памяти.

– Безнадежно! – воскликнула я, встретившись в тронном зале с Виндзором, у которого вид был необычайно встревоженный.

– Значит, Вебстера уломать не удалось?

– Вебстер – ублюдок, который заботится только о себе самом!

– Слуги Эдуарда тоже совершенно не склонны к сотрудничеству, – заметил он. – Нашел я, однако, одного, который может оказаться человеком порядочным…

– И сколько вы ему заплатили?

– Лучше не спрашивайте! Я не стал бы ставить на то, что в конце концов он явится на заседание, но он хотя бы не отказался сразу.

Это не вселило в меня больших надежд. Если законник, имея в руках все необходимые юридические документы, не желает вступиться за истину, то как же можно ожидать, что паж или простой слуга посмеет выступить против воли парламента?

– Не спешите сдаваться, Алиса, – сказал Виндзор очень мрачно. – Хотя бы до тех пор, пока не будет зачитан окончательный приговор. Надежда умирает последней.

– Я не настолько верю в успех.

– Как и я! Но мы оба не смеем сдаваться, пока сражение еще даже не началось! – Меня неприятно удивила его неожиданная резкость, но Виндзор тут же взял меня под руку и повел к скрытой занавесью двери в конце коридора.

– Чем мы займемся теперь? – поинтересовалась я.

– Переворошим кухни в поисках эля и чего-нибудь такого, что сойдет за обед. А потом понаблюдаем за моим ненадежным свидетелем. – При этих словах он улыбнулся довольно хищно. – Если он передумает, мы сделаем все возможное, чтобы он передумал снова!

В ту ночь нам почти не пришлось спать.

Десять часов. Любимые часы Эдуарда в Хейверинге должны пробить десять раз. Комитет, которому было поручено выслушать и взвесить представленные мною свидетельства, собрался в меньшей комнате, способной вместить только полдюжины членов комитета да саму обвиняемую. И свидетеля, если отыщется такой храбрец. Или непроходимый глупец…

Я вошла в помещение и сделала реверанс избранным лордам, восседавшим за большим столом, который надежно отгораживал обвинителей от обвиняемой. Я переводила глаза с одного из них на другого, пытаясь определить, от кого именно будет зависеть моя судьба.

Атмосфера в комнате была холодна, как лед.

В центре восседал сам Гонт – он председательствовал при рассмотрении дела против меня. Былой сторонник, союзник, который изо всех сил добивался моей поддержки; тот, кто отменил мое отлучение от двора и позволил мне возвратиться к Эдуарду.

И он будет беспристрастно судить меня?

Я медленно сделала глубокий вдох, борясь со вновь вспыхнувшим во мне смертельным страхом. Что толкнуло его на такие действия? И какое влияние на вынесение окончательного решения будет иметь присутствие столь высокопоставленного лица? Впрочем, этот вопрос был излишним. Ответ на него был виден не хуже, чем черно-красный атлас его роскошного камзола. Я посмотрела ему в глаза. Он ответил мне таким же откровенным взглядом. Если я надеялась отыскать хоть одного друга среди лордов, то, выходит, жестоко заблуждалась. Впрочем, ему-то я ведь никогда и не доверяла, правда? И правильно делала. Присутствие Гонта, как я отлично поняла, уничтожает единственную слабую надежду, за которую я еще держалась, пусть и не очень крепко: в течение бесконечной предыдущей ночи я утешала себя тем, что он может выручить меня снова. А он пришел сюда, чтобы покарать меня. Добившись примерного наказания для меня, он сможет уничтожить все свидетельства того, что в прошлом мы с ним работали рука об руку. Он вышел на охоту со взглядом твердым и холодным, как гранит. Ждать помощи отсюда не приходится.

– Мистрис Перрерс…

Допрос снова вел граф Генри, и я обратила свой взор на него. Не столь уж важно, конечно, кто именно задает вопросы. Гонт мог и не брать на себя задачу получить мои показания лично, но самим своим присутствием он направлял весь ход судебного заседания. И я опасалась, что исход будет таким, каким захочется ему.

– Мистрис Перрерс, мы готовы взвесить показания в защиту вашей невиновности. Отыскали ли вы какого-либо законника, который может прояснить причину помилования Лайонса? Нашли какие-либо документы?

– Нет, милорды, не нашла.

– В таком случае обвинение против вас остается в силе и вас следует полагать виновной. – Как ласково звучал его голос! И как ядовито!

– Я нашла человека, который может высказаться в мою защиту, – объявила я.

– Вот как? – В этом коротком восклицании чувствовалось большое недоверие, и холод охватил мою душу до самых глубин.

– Я желаю вызвать для дачи показаний Джона Беверли, – сказала я.

– А кто он?

– Слуга из свиты короля Эдуарда. Его камердинер. Человек, которому король – покойный король – доверял безгранично.

– Что ж, мы готовы выслушать его.

Отворилась дверь у меня за спиной. Я молилась, молилась изо всех сил, чтобы Джон Беверли никуда не сбежал.

– Удержите его здесь любой ценой! – сказала я утром Виндзору. – И перестаньте бросать на него такие сердитые взгляды.

Джон Беверли, камердинер Эдуарда, оказался единственным человеком, у которого осталась хоть капля храбрости и уважения к истине. Чего бы это ни стоило Виндзору, мы сумели по крайней мере довести его до дверей комнаты, где заседали судьи. Я допускала, что мой решительный супруг мог воздействовать на него физическим принуждением – Беверли сильно нервничал. Я опасалась и того, что Беверли окажется ненадежным. Но мне оставалось лишь вверить в его руки мою свободу – другого выхода просто не было. Единственное, что я могла еще делать, – это молиться, чтобы в его сердце сохранилась былая верность. Он вошел: редеющие волосы кое-как причесаны пальцами, взгляд неуверенно блуждает по лицам членов комитета. Когда этот взгляд упал на Гонта, волнение Беверли сменилось ужасом. Он посерел лицом, и надежда во мне тут же угасла.

– Джон Беверли? – обратился к нему граф Генри.

– Да, милорд. – Он намертво сцепил руки, все черты лица выражали крайнее волнение.

– Вы служили королю Эдуарду в качестве камердинера?

– Да, милорд.

– Мы собрались здесь, чтобы выяснить правду о помиловании Ричарда Лайонса. Вы припоминаете дело, о котором я говорю? Известно ли вам, что мистрис Перрерс уговорила его величество покойного короля даровать прощение Лайонсу?

– Нет, милорд, об этом мне ничего не известно.

– Твердо ли вы уверены в своих словах?

– Уверен, милорд.

Я вздохнула. Беверли по природе был человеком немногословным, а сейчас глаза у него были как у затравленного оленя, со всех сторон окруженного собаками. Дай Бог, чтобы он хоть немногие слова обратил мне на пользу.

– Отчего? Отчего вы так уверены в этом?

– В последние дни жизни его величества, милорд, я находился при нем безотлучно. – Робкие ростки надежды снова стали распускаться в моей душе. Голос Беверли креп по мере того, как он чувствовал себя все увереннее: речь шла о вещах, которые ему были известны во всех подробностях. – И я ни разу не слыхал, чтобы король или мистрис Перрерс упоминали о помиловании.

– Значит, ни один из них об этом не говорил?

– Да, милорд. Ни король, ни его… ни мистрис Перрерс. Я клянусь, что король не давал приказа о помиловании этого человека.

Это было очень опасное заявление, если вдуматься. Раз помилование не исходило от Эдуарда, то оно могло исходить лишь от Гонта. А значит, принц самочинно присвоил себе королевскую власть, посягать на которую был не вправе. Атмосфера в комнате накалилась, я затаила дыхание. Члены суда зашевелились, зашуршали их шелка и атлас, заскрипели по полу сапоги. А чело Гонта омрачила настоящая грозовая туча. И если Беверли этого не заметил, то он просто глупец. Будет ли он стоять на своем или же струсит? Запугивания Виндзора, как и соблазн получить деньги, сразу меркли перед еще не высказанным гневом Гонта.

– Вы готовы поклясться в этом? Вы готовы принести присягу, что сказали нам правду? – спросил его граф Генри. – В том, что мистрис Перрерс ни разу не уговаривала покойного короля издать указ о помиловании Ричарда Лайонса?

– Ну-у… Готов, милорд.

– Вы понимаете, что опасно клясться, если вы хоть немного не уверены в своих словах?

– Э-э… – Я заметила, как глаза Беверли перебегают с графа Генри на Гонта.

– Итак, утверждаете ли вы, мастер Беверли, что мистрис Перрерс не имела никакого влияния на принимаемые королем решения? Вы сказали ведь, что постоянно находились при покойном короле.

– Да, милорд.

– Но разве не случалось так, что мистрис Перрерс оставалась с королем наедине, а вас при этом не было?

– Конечно, так случалось, милорд.

– А можно допустить, что она в один из таких моментов могла поднять вопрос о Лайонсе, о его помиловании?

– Ну-у… могла, милорд. – Беверли нервно дернул кадыком.

– А если так, то можете ли вы с уверенностью утверждать, что мистрис Перрерс не предпринимала ничего для помилования Ричарда Лайонса?

У Беверли опять пересохло в горле, когда он увидел разверзающуюся перед ним мрачную бездну судебного крючкотворства – яму, которую он сам себе выкопал. Я тоже все видела и понимала, но заставила себя стоять не шевелясь, только вглядывалась в лицо Гонта.

– Нет, милорд. Как мне кажется, не могу.

– Значит, насколько я понимаю, вы не можете дать показаний в защиту мистрис Перрерс. Так ведь?

– Да, сэр. Положа руку на сердце, не могу. – Мне показалось, что у Беверли камень с души свалился, когда решение приняли за него другие.

– Благодарю вас. Мы высоко ценим вашу честность. Вы можете идти.

Гонт снова стал вполне спокойным, взглянул на меня, и в его взгляде отразилось то, как он доволен проделанной графом работой. Мне казалось, что мы остались в этой комнате с ним вдвоем, а ждать пощады от него мне не приходилось.

Члены комитета тихонько посовещались между собой.

Джон Беверли вышел, ни разу не взглянув в мою сторону, стараясь не дать повод к подозрению, будто мы с ним состояли в сговоре. Мне трудно было осуждать его за это. Не у всех хватает смелости стоять за правду до последнего. Не все мужчины подобны Виндзору, который, как я знала, будет отстаивать меня, пока жив. Сейчас, стоя перед Гонтом и его тщательно отобранными высокородными приспешниками, я чувствовала, что нуждаюсь в Виндзоре как никогда. С того дня как Филиппа перевернула мою жизнь, я изо всех боролась и изворачивалась, чтобы устоять на ногах в бурном водовороте придворных интриг. Я боролась за то, чтобы надежно обеспечить свое будущее и будущее своих детей. Я даже гордилась теми успехами, которых мне удалось достичь. И все, как выясняется, напрасно. Теперь я осталась беспомощной, беззащитной, без единого друга.

Кроме Вильяма де Виндзора.

Единственным проблеском надежды в те ужасные минуты стало удивительное облегчение, которое я испытала, сознавая, что не совсем одинока, что бы ни случилось.

– Мистрис Перрерс! – Граф Генри настойчиво потребовал моего внимания. На лице Гонта застыло каменное выражение. Граф Генри вышел вперед. – Мы вынесли решение. Вот что мы постановляем…

Как же мало понадобилось времени, чтобы разрушить все то, что я созидала всю жизнь!

– Мы считаем вас виновной в получении помилования для Ричарда Лайонса.

Виновной!

– Исходя из этого, комитет от имени Палаты лордов Английского королевства подтверждает первоначальный приговор, вынесенный вам Добрым парламентом, – приговор об изгнании…

Снова изгнание! Это слово тяжелым звоном отдалось в моих ушах.

Но граф Генри еще не до конца провернул свой кинжал в ране, нанесенной мне в самое сердце.

– …мы также постановляем конфисковать все оставшиеся у вас земли и прочее имущество, приобретенное посредством обмана и мошенничества.

Этот чудовищный приговор потряс меня. Ведь он просто утверждал незаконность моих действий, не представляя ни малейших тому доказательств. Подразумевалось, что я приобретала поместья и иную собственность обманным путем, поэтому у меня отнимали все. Подразумевалось, но вовсе не было доказано, что я виновна. Вот вам и вся беспристрастность законов. Как же они меня, должно быть, ненавидят! Впрочем, разве так не всегда было?

– Вам понятны принятые нами решения, мистрис Перрерс?

Я стояла неподвижно, понимая, что все взгляды судей устремлены на меня: кто-то из них смотрел на меня с осуждением, кто-то с ханжеским сочувствием, кому-то было просто любопытно, как я себя поведу. В глазах Гонта сверкали торжество и алчность. Теперь он сможет присвоить любые мои имения. Вмиг из союзника он превратился в заклятого врага. Я с трудом понимала такую метаморфозу. А когда поняла, стала презирать его от всей души.

– Мне все совершенно понятно, милорды, – ответила я. – Могу ли я теперь идти?

– Мы завершили рассмотрение дела.

Я присела в глубоком реверансе и вышла из комнаты.

«Могу ли я теперь идти?» – спросила я у них. И куда же я пойду?

Я оказалась в прихожей, еще толком не поняв всего масштаба происшедшего. Приговор был произнесен. Меня не заключили в темницу, но выслали, и это давило на меня, подобно тяжелой мрачной туче. Я устремила невидящий взор на Виндзора, ожидавшего у окна. Наверное, я пошатнулась, потому что он в три прыжка подскочил ко мне и поддержал под руку.

– Полагаю, Беверли струсил, как заяц! Он умчался отсюда прежде, чем я успел схватить его за тощую шею.

Я заморгала, не в силах поймать разбегающиеся мысли или подыскать слова, чтобы объяснить, к чему меня приговорили.

– Алиса!

– Я… – Я покачала головой. – Не могу… но мне нужно…

Ему хватило одного взгляда на мою угрюмую физиономию.

– Не пытайтесь ничего рассказывать. Идемте со мной.

Не теряя времени, он вывел меня на морозный воздух. Я задрожала, но все же моему разгоряченному лицу был приятен царивший на улице холод. Во дворе слуги Виндзора держали под уздцы наших лошадей. Словно бы глядя со стороны на все происходящее вокруг, я сообразила, что он опасался этого процесса и подготовился к неожиданностям, хотя меня уверял в благосклонности правосудия.

– Спасибо, – прошептала я. Как дорог он был мне! Как сильно я уже привыкла полагаться на его здравый смысл, на его цинизм и практичность!

Он поднес к губам мою руку, потом, увидев, что я замерзла, сорвал с себя перчатки и натянул на мои руки, а плечи закутал в свой плащ. Мне стало тепло и уютно, несмотря на покалывание в пальцах.

– Вы очень… добры ко мне.

– Добр, Боже правый! Разве я не люблю вас, глупышка? – Он заглянул в мое застывшее лицо. – Кажется, вы мне так и не поверили. Ну, не время и не место убеждать вас в этом. Просто поверьте мне на слово и будьте уверены в том, что я вас не оставлю. Чувствуете? – Он прижал мою руку к сердцу. – Оно бьется в унисон с вашим. Для вас это звучит достаточно поэтично? Может быть, и нет, но в данную минуту ничего лучшего вы не услышите. – Он крепко поцеловал меня в губы. – Теперь займемся вами, пока эти стервятники не передумали. Я отвезу вас домой.

– А где теперь мой дом?

– Там, где я.

Какое странное место и время он выбрал для такого заявления! Под суровой внешностью Виндзора скрывалось сердце, нежность которого всегда трогала меня до глубины души. А интуиция у него была просто поразительная. И каким-то образом он сумел понять, что мне необходимы именно такие слова, чтобы вырваться из пут парализующего страха. Он не ожидал от меня утвердительного ответа. Оглушенная невероятным приговором, скованная страхом, я не могла ничего рассказать ему о происшедшем. Теперь я уже дрожала непрерывно, и причиной тому был вовсе не налетавший с реки порывистый ветер. Я сжала поводья, которые Виндзор вложил мне в руки, но сидела в седле неподвижно, не в силах принимать самые простые решения, пока он не наклонился ко мне и не взял мою лошадку за повод. С возгласом нетерпения потянул ее за собой, и она пошла неровной рысью.

Это рывок привел меня в чувство, я подтолкнула лошадь к его скакуну.

– Станут ли они и теперь настаивать на строгом соблюдении изгнания? – спросила я, хотя и сама знала ответ.

– Значит, вот что они решили. А то я все думал, отчего это вы лишились дара речи.

– Это и кое-что похуже. – Я не смогла улыбнуться его тяжеловесной шутке.

– Кто там был?

– Гонт. Он лично присутствовал. Он судил меня. – Перед глазами неотступно стояло его безжалостное лицо. Как страстно ему хотелось умыть руки, будто он никогда и не имел дела со мной!

– Тогда мы не станем ждать здесь, что будет дальше. – Виндзор перевел наших лошадей на более размашистую рысь, слуги спешили за нами.

– Куда мы скачем?

– В Гейнс. Согласны?

А почему бы и нет? Разве я где-нибудь смогу чувствовать себя в безопасности?

– Согласна. В Гейнс. Он принадлежит нам. И они не смогут поставить под сомнение мои права на это имение, потому что оно записано и на ваше имя тоже. – Я заметила вопросительный взгляд Виндзора. Ну да, он же еще ничего не знал. – Ах, Вилл! У меня отбирают все имущество, все земли…

Он ничуть не удивился.

– Я могу отвезти вас в одно из своих поместий, если пожелаете. И вас, и девочек…

Я обдумала это предложение, и холод в душе стал понемногу отступать. Виндзор обо мне позаботится, что бы ни случилось. И все же я нуждалась в уюте привычной обстановки.

– Нет. Отвезите меня в Гейнс. И еще… Вилл… – Он посмотрел на меня. Лицо у него было оживленное, возбужденное – этот сильный человек был готов встретить лицом к лицу любую опасность. – Я знаю, что вы меня любите. Я тоже люблю вас.

– Не сомневаюсь. А теперь вперед, женщина. Чем быстрее мы выберемся из Лондона, тем лучше – пока они не придумали другого преступления, за которое смогут вас повесить.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Но лорды подыскивали петлю не на мою шею, а на шею Виндзора. Новую атаку лорды начали не на меня, а на него – обвинением, от наглости и подлой низости которого просто дух захватывало: ему предъявили самое очевидное, то, что отрицать было совершенно невозможно. Виндзора обвинили в укрывательстве женщины, приговоренной к изгнанию. Последовал вызов в Лондон, где он должен был предстать перед судом Палаты лордов.

– Да как они смеют! – бушевала я. Гнев наверняка мог прогнать подкрадывающийся смертельный страх. – Как смеют они переносить мою вину на вас?

– Смеют, и пока что без малейших угрызений совести, – заметил Виндзор с поразительным равнодушием. – Гонт или принцесса Джоанна пришли к очень практичному решению – как осложнить вам жизнь. – Меня даже бесило то, что, в отличие от меня, он, кажется, ни о чем не волновался, открыто признав свою вину перед чиновником, который доставил ему вызов на суд. Я стояла рядом с ним, крепко держа мужа под руку, будто наглядно подтверждая его слова.

– Мне трудно это отрицать, правда? – мягко сказал он, предложив гонцу выпить на дорожку кружку эля. – Мы живем под одной крышей, делим ложе, и об этом знает всякий, кому не лень сунуть нос в наши дела. Нет никакой тайны в том, что мы женаты, так ведь, леди де Виндзор? – Он поклонился мне и добродушно усмехнулся пораженному чиновнику. С каких это пор обвиняемые стали сразу признавать свою вину?

Я лишь недовольно фыркнула в ответ.

Виндзор уехал в Лондон, чтобы лицом к лицу встретиться со своими обвинителями.

– Ждите меня в течение месяца. Если за это время я не вернусь, значит, я в Тауэре. Пришлите мне туда еды и вина! – Его теплые губы прижались к моим, но ненадолго – мыслями он уже был там, в Лондоне. – И не беспокойтесь! Ради своей безопасности, никуда не отлучайтесь из Гейнса, иначе глазом моргнуть не успеете, как вас обрядят в белую сорочку и дадут в руки распятие^[106]. А этого нам не хочется, верно? – Я увидела искорки смеха в его глазах. – Разве я знаю, как воспитывать девочек? Им нужна материнская забота, нужно, чтобы мать была с ними, а не бродила босиком по берегу моря, ожидая, пока проходящий мимо корабль отвезет ее в какой-нибудь забытый богом уголок Франции! Поэтому сидите здесь и не высовывайтесь!

Что это за совет? Я вся извелась от тревоги. Дни тянулись за днями, а я только сидела дома да покрикивала на слуг; все прежние страхи ожили, я никак не могла согреться – перепуганная и невыносимо одинокая. Ползли недели, и постепенно до меня стало доходить, сколь многого меня лишили: всего, что я приобрела с таким трудом, всего, что давало мне достойное положение в обществе. Меня лишили той независимости, которой я столь сильно дорожила: каждая крошка хлеба, каждое платье, которое я могла надеть, – все это я получала лишь по доброй воле Виндзора, который в эти самые дни и минуты был вынужден бороться за свою свободу перед лицом Палаты лордов. А что я стану делать, если его упрячут за решетку? Как мне жить тогда?

Как сможет мое сердце пережить потерю Виндзора?

Мысли мои были в страшном смятении.

Отчего так происходит, что время позволяет усилиться всем нашим страхам вместо того, чтобы оживлять светлые надежды? Некогда я была уверена, что Виндзор сумеет вступиться за меня, а значит, я не буду снова страдать от одиночества. Я так была в этом уверена. Но теперь меня одолели сомнения: а что, если я ошибалась? Не предаст ли он меня, столкнувшись с угрозами парламента? Не покинет ли он меня, не оставит ли на милость Джоанны? Пообещает ли не видеться больше со мной, если от него потребуют этого в обмен на собственную свободу? Ведь никто не станет отрицать, что Виндзор всегда отличался эгоизмом, необъятным, как разлившаяся Темза.

Тянулись бесконечные дни, и я все больше утрачивала веру в будущее.

Слава Богу! Слава Богу! Через четыре недели, которые тянулись, кажется, целую вечность, Виндзор возвратился.

– Что они постановили? – набросилась я на него с расспросами, вглядываясь в его лицо и даже не пытаясь скрыть той тревоги, которая терзала меня со дня его отъезда. Я не стала ждать, пока он спешится, – выбежала во двор прямо из спальни, без покрывала, без туфель, изо всех сил вцепилась в повод коня, так что бедное животное даже попятилось и замотало головой. Я крепко держала его, морщась от боли, когда камешки попадали под мои босые ступни.

– И вам добрый день, миледи! – ответил он, усмиряя храпящего коня.

– Не томите меня, Виндзор…

– Даже не мечтайте, дайте только сойти с седла…

– Так что же? – Я отступила немного. Он спрыгнул с седла, подняв тучу пыли, отряхивая свой камзол и плащ. – Что вы мне скажете? Отчего заставляете меня ждать?.. – Страх сжимал мне горло, а кровь молотом стучала в ушах.

Он окинул меня изучающим взглядом.

– Они отказались от своих обвинений в мой адрес.

Вот так просто?

– Не верится!

– Да почему? Я же говорил, чтобы вы не переживали!

– Говорили. – Я недовольно поморщилась: в его голосе звучала такая безоглядная самоуверенность, какой могла когда-то похвастать и я. – Я так рада, Вилл… но мне все-таки не верится…

– Это еще не все!

Я вздохнула. Значит, еще не все. Ну конечно! Под ложечкой у меня опять засосало, а кровь отлила от лица.

– Говорите же. Чего они потребовали?..

– Члены парламента в своей мудрости согласились изменить свое узколобое решение относительно такой мелочи, как ваше изгнание.

– Изменили свое решение?..

– Со вчерашнего дня вам предоставлена полная свобода. А я, соответственно, освобожден от обвинений в том, что умышленно женился на изгнаннице.

Все еще сомневаясь, я всмотрелась в лицо Виндзора, стараясь отыскать подтверждения сказанному. Напрасно. Лицо его было словно высечено из камня. Он не поделился подробностями, не попытался обнять меня. Что-то стояло между нами, нечто вроде тех прочных стен, какие возводил из каменных глыб Уикхем. Виндзор чего-то недоговаривал.

– В этой бочке меда есть ложка дегтя, – сказала я, сердясь, что приходится его расспрашивать, и в то же время боясь его ответа. – Где же деготь?

– А откуда вы знаете, что он есть?

– По лицу вижу.

– А я-то думал, оно у меня непроницаемое!

Я ударила его по руке, совсем не в шутку.

– За такие вещи всегда кому-нибудь приходится расплачиваться. – Я нахмурилась. – Просто я не понимаю, как это могло получиться… Джоанна ни за что не отменила бы мое изгнание! – В этом я была совершенно уверена. Так отчего же мне улыбнулась удача?

– Налейте мне кружку эля, любовь моя, – нужно смыть яд, оставшийся после переговоров с вельможами, – сказал Виндзор и бросил поводья давно ожидавшему конюху. Потом обнял меня за талию – такое приветствие стало уже привычным и неизменно успокаивало меня. – Вот тогда я расскажу вам все до конца. Эти недели тянулись для меня долго, я соскучился по домашнему теплу и уюту.

Мне пришлось ждать, пока он опустошил целую тарелку говяжьего жаркого с лепешкой. Все это время я едва могла усидеть за столом от нетерпения, но, уже хорошо зная своего супруга, держала язык за зубами и страдала молча. Сидела за столом напротив него, не отрывая взгляда ни на миг, пока он, черт его возьми, не наелся, и ждала. Наконец он осушил кружку.

– Хотите еще эля? – спросила я с любезной улыбкой.

– Неплохо бы…

Я протянула руку, взяла глиняный кувшин, но сразу наливать не стала.

– Может быть, кусочек сыра? Или ломтик жареной баранины?

– Пожалуй, вы меня убедили…

– А потом вот этот кувшин я вылью вам на голову!

– Вам не удастся меня рассердить! – рассмеялся он.

– Зато вы уже рассердили меня!

– Ладно, больше не буду. – Морщины резче обозначились на его лице. – Ваша ссылка отменена, Алиса, – будьте рады этому.

– Видимо, мне вовсе не понравится то, чего они потребовали взамен.

– Да, не понравится. Там есть непременные условия…

Ну а как же иначе?

– Вы сказали, – проговорила я сдавленным голосом, – что они передумали… – Он ведь не станет скрывать от меня самое худшее? Нет-нет, он не стал бы вот так молчать в продолжение всего обеда. А он сказал, что я отныне свободна – мы оба свободны. Но как же все-таки поступила эта негодяйка? Как далеко способна зайти в своей мстительности Джоанна? – Да черт вас побери, Вилл!

– Нет-нет, я сказал вам правду. – Он отложил хлеб и нож и взял меня за руки. – Неужели вы думаете, что я так жесток? Вы свободны, Алиса, как я и сказал. Ссылка отменена. Поместья вам не вернут – нельзя же ожидать чудес! – но это единственное ваше наказание. Есть, однако, одна оговорка. – В глазах его вспыхнули озорные искорки. – Вы свободны постольку, поскольку живете вместе со мной, в качестве моей супруги, а я вполне готов держать вас при себе и выступать поручителем вашего благонравного поведения.

– Готовы, по сути, быть моим тюремщиком! – задохнулась я от возмущения.

– Я предполагал, что вы увидите это именно в таком свете!

– Я, значит, нахожусь в полной зависимости от вас. – Он подал мне свою кружку, и я жадно проглотила пиво, не заботясь о хороших манерах.

– Всякая жена зависит от своего мужа. А парламент в мудрости своей постановил сохранить угрозу возобновления ссылки, дабы обеспечить ваше благонравие, хотя вы и не заслуживаете его милостей. – Зубы блеснули в холодной усмешке.

– Стало быть, я не помилована.

Помилованы, но не до конца. – Выражение лица его смягчилось. – А меня вы по необходимости должны ублажать, дабы я вас не отринул.

– Не можем же мы жить и не ссориться! – горячо воскликнула я.

– Еще как можем. – Он снова протянул ко мне руки и сжал мои беспокойные пальцы. – Вы разве не доверяете мне? После всего, через что нам пришлось пройти? А мне-то казалось, что вам нравится со мной жить!

– Ну да… нет! Конечно нравится! Но ах, Вилл! – Слова полились потоком, который я не успела сдержать. – Вас все не было и не было… Я боялась, что вы меня предадите, – честно призналась я. – Думала, вы согласитесь больше со мною не видеться и я останусь совсем одна…

– Дурочка! – Моя недоверчивость ни капли не рассердила его. Он уже весьма хорошо изучил все мои тайные страхи. – Бросить вас и выгнать за порог я могу лишь в том случае, если вы станете вести себя совсем дурно и спорить со мной на каждом шагу.

Я взяла его за руки, тихонько вздохнула и дала достойный ответ на его не очень веселую шутку.

– Тогда мне остается быть послушной, и лучше я начну прямо сейчас! – Потянулась снова за кувшином, наполнила его кружку, но в голове вертелся еще один вопрос, который требовал ответа. – А почему они пошли на это, Вилл?

– Все очень просто, любовь моя. Положение во Франции непрерывно ухудшается, они нуждаются в способных военачальниках.

Я смотрела на него во все глаза, и смысл сказанного постепенно доходил до меня, словно зловещая бездна разверзалась у ног.

«Нет! Ой нет!»

По спине прокатился холодок, сперло дыхание. Разумеется, подобного следовало ожидать. Или я пыталась себя убаюкать надеждами на то, что этого не случится? Наверное, пыталась – положилась на то, что он слишком отдален от двора, и мне это только на руку: он будет оставаться рядом со мной. Но такой volte face^[107] со стороны правительства был совершенно оправдан, если смотреть на дело хладнокровно, без наползавшего на меня ужаса. Такому талантливому деятелю они подыщут должность, а он ее примет, потому что был и остался человеком крайне честолюбивым. Он уедет от меня. Уедет, как бы ни любил меня. Разве не этого я всегда боялась? Я подыскивала слова, а сердце лихорадочно билось, как птица в клетке.

– И им понадобились вы, – промолвила я как можно спокойнее.

– Совершенно справедливо. Думаю, они уже прикинули, кем меня назначить. Вот и стараются найти… общий язык.

– Вы заключили с ними сделку…

– Да. Слишком много у них неотложных забот, не в последнюю очередь из-за малолетства короля, поэтому им некогда заниматься еще и нами.

– А что сказала Джоанна? Вы виделись с нею? – расспрашивала я, пытаясь отвлечься от той единственной мысли, которая заполнила весь мой разум без остатка.