Текст книги "Фаворитка короля"
Автор книги: Анна О'Брайен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 32 страниц)
– Вот как! Мистрис Перрерс!
– Миледи. – Я сделала реверанс.
– Не ожидала застать вас здесь. И кто же вы теперь, раз перестали быть фрейлиной? – В ее тоне сквозило такое презрение, которое могло бы задеть меня до глубины души, если бы я заранее не настроилась на эту встречу. – Хотите угадаю? Дворцовая шлюха?
Я спокойно стояла на королевском возвышении.
– Многое здесь изменилось, миледи.
– Да уж конечно, раз вы отдаете приказания Латимеру. – Она вдруг нахмурилась. – А отец знает об этом? Думаю, знает.
– Разумеется.
– Значит, вы пролезли на место моей матери.
– Можно сказать и так…
Ей было не по себе, и мне это нравилось. Интересно, задаст она мне вопрос прямо? Вошел слуга с вином на подносе, подал сначала мне, преклонив колени. Я жестом велела ему подать вино принцессе, получив ото всей сцены огромное удовольствие.
– Похоже на то, что вы заправляете здесь всем. – Лицо Изабеллы стало твердым, как гранит.
Я кивнула.
– Кто-то должен же следить за хозяйством. Король доволен тем, что это взяла на себя я.
– Скоро я этот порядок переделаю. – К вину Изабелла демонстративно не притронулась.
– Конечно, миледи. Если вам угодно взвалить это бремя на себя…
Я отлично знала, что принцесса не имеет ни малейшего желания брать на себя подобные хлопоты. Она понимала это не хуже меня.
– Где король? – спросила она требовательным тоном.
– Насколько мне известно, на конюшнях. – Изабелла тотчас же резко развернулась. – Погодите! – Мне нужно было поговорить с ней сразу. – Вам нужно кое-что учесть…
Она резко остановилась.
– Что же?..
– Король в последнее время не совсем здоров.
– И что из этого следует?
– Следите за тем, что станете ему говорить.
– Не нуждаюсь в том, чтобы на это указывали мне вы.
Я спустилась с возвышения и встала с нею лицом к лицу.
– Нуждаетесь. Вы не видели его много недель, даже месяцев – со дня смерти ее величества. А я видела.
Она обдумала услышанное, прикусила в нерешительности губу, потом круто повернулась и обратилась к Латимеру, который неслышными шагами снова вернулся в Большой зал.
– Как я понимаю, Латимер, король долго болел.
– Да, миледи. Но теперь ему гораздо лучше.
Итак, она не доверяет мне ни капельки даже в том, что касается отца. Мне необходимо навести к ней мосты, если я хочу, чтобы от этой принцессы из дома Плантагенетов был какой-то толк. Я смотрела на то, как напряженно она держит плечи, как старается стоять совершенно прямо, – в ее позе ощущалась такая непримиримая вражда, что у меня закрались подозрения: правильно ли я рассудила, посылая то треклятое приглашение?
– Вы вдоволь попользовались его добротой? – ядовито спросила она, и в голосе ее сквозила ревность. – Вижу, вы постарались на славу. – Теперь я стояла близко к ней, и глаза принцессы сузились, когда она рассмотрела мою раздавшуюся вширь талию. – Еще бастард? Кто бы мог подумать, что у вас хватит ума взлететь так высоко? Только берегитесь, мистрис Перрерс, выше вам уже не подняться.
Мне хотелось ответить встречной колкостью, но я прикусила язык. Изабелла – женщина умная, на это мне и следует рассчитывать. Я пошла рядом с ней, не отстав даже тогда, когда она ускорила шаги, словно пытаясь отделаться от меня. Изабелла не представляла, какой целеустремленной может быть прежняя фрейлина королевы.
– Не может быть, чтобы он серьезно болел, – заявила принцесса. – Он пригласил меня сюда принять участие в празднествах.
– Об этом я знаю.
– Он сообщил, что устраивает турнир.
– Верно.
– Какой же больной станет устраивать турнир?
– Никакой.
– И когда состоится турнир?
– Он не состоится. – Эти слова заставили ее остановиться. Снова мы стали друг против друга, как две кошки, столкнувшиеся на краю крыши. – Никто не готовится к турниру, – повторила я.
– Кто написал письмо?
– Я.
Я увидела, как дрогнули у нее ноздри, как она задохнулась от гнева, и ожидала вспышки. Но она лишь окинула меня оценивающим взглядом.
– Чего ради? Зачем вам было звать меня сюда?
– А вы, кажется, удивлены?
– Если вы хотите царить в этом курятнике, то не стали бы звать меня в Англию. Вы не хуже меня знаете, что я тоже склонна повелевать.
– Да, это я знаю.
– Тогда в чем же дело?
– Король очень подавлен. Принц-наследник тяжело болен, и неизвестно, поправится ли, а недавно умер его маленький сын. Королю сейчас вовсе не до турниров. Конечно, если вы его не сумеете уговорить.
– Я с ним поговорю. – Принцесса задумчиво поглядела на меня.
– Я желаю вам успеха, миледи, – слабо улыбнулась я. А успеха я ей вправду желала. Эдуарда необходимо было отвлечь от тяжких дум. – И вот еще что – король не знает, что я позвала вас сюда.
Я смотрела, как она удаляется стремительным шагом, несдержанная и порывистая. Ей наверняка не понравятся покои, куда должен проводить ее Латимер. Я вздохнула и посмотрела на Отважную, жавшуюся к моим ногам. Боже, спаси и сохрани! Неужто я привела лису в курятник?
Когда я прошла через сад – повидаться с королем и его высокородной дочерью, посмотреть, как они поладили, – то застала Изабеллу в приступе ярости.
– Меня выгнали из моих покоев!
– Выгнали? – усмехнулся Эдуард тому, как невероятно сгущает краски дочь. – А я понял так, что тебе предоставили покои просторнее, удобнее, – ты ведь, кажется, и детишек привезла с собой?
– Но те покои были моими – вы же сами велели построить их специально для меня!
– Да, все так и было. Но они же пустовали. Что же, пусть так и стоят незанятыми? Ты приезжаешь редко, а Алиса сказала, что ей там очень удобно.
Я об этом еще не рассказывала? Эдуард поселил меня в роскошных королевских покоях. Когда я перечисляла вельможам свои желания, у меня и в мыслях не было того, что король дал мне сам: великолепные покои дворца, созданные специально для принцессы. Я была на седьмом небе.
Сейчас нас окутало, подобно морозному облаку, мрачное молчание, которое изредка нарушалось только трескотней сорок, гнездившихся кое-где на деревьях сада. Изабелла перевела дух. Я ожидала, что она на все это скажет, если сумеет говорить достаточно дипломатично. Шурша юбками, принцесса отступила на дорожку, потом круто повернулась и встала напротив Эдуарда.
– Вы решили поселить в моих покоях любовницу?
«Она о дипломатии и не думает. Осторожнее! – подумала я, сделав глубокий вдох. – Осторожнее, Изабелла! Возможно, он и стареет, но гордости у него не убавилось ни капли». Словно подтверждая мои мысли, Эдуард сжал руку в кулак.
– Думаю, за сказанное ты должна просить прощения, – проговорил он довольно мягко.
– А мы станем притворяться, что это не так? Что она не была вашей любовницей – долгие годы, пока еще была жива матушка?
Мне показалось, будто на плечи Эдуарда легла королевская мантия. Даже сами плечи напряглись, словно и вправду держали ее немалый вес.
– Я могу позволить тебе многое, Изабелла. Но вот этого не потерплю. Ты не смеешь судить ни меня, ни свою матушку. Алисе я дал власть управлять всем дворцовым хозяйством.
– Мне это не нравится.
– А какая разница? Ты приехала в гости, Изабелла. Если тебе что-то здесь не нравится, никто не заставляет тебя оставаться и терпеть. – Изабелла открыла рот и, ничего не сказав, закрыла его. – То-то и оно! Ты же не лишена здравого смысла, Изабелла. – Эдуард улыбнулся ей, но глаза его смотрели по-прежнему строго. Он ясно сознавал, какими привилегиями наделил меня. – Ну вот, с официальной частью мы покончили, теперь скажи, надолго ли приехала. Надо же заранее продумать, чем и как мы сумеем тебя развлечь.
Изабелла бросила на меня короткий взгляд, и я ушла, оставив их обсуждать будущие развлечения. Когда дело касалось того, чтобы тратить деньги на поддержание престижа, отец и дочь были очень похожи. Изабелла погостит здесь несколько недель, но я остаюсь в милости у короля. Раз уж так надо, его дочь и любовница смогут действовать заодно, лишь бы прогнать одолевающие Эдуарда горестные думы.
Изабелла, разумеется, смотрела на это иначе. Когда мы вместе входили на ужин в Большой зал, она прошептала мне на ухо:
– Не мечтай завоевать мое уважение, ничего у тебя не выйдет. Выскочка ты, мистрис Перрерс.
Она сказала правду – выскочкой я была, выскочкой и останусь, хотя мне пришлось немало потрудиться, чтобы завоевать нынешнее положение. Я решила слегка выпустить коготки.
– Я не нуждаюсь в вашем уважении, миледи, – проговорила я сдержанно, тогда как принцесса сердито нахмурила брови. – Его величеству я нужна куда больше, чем вы.
– Он прислушается ко мне…
– Не станет он прислушиваться. Ах… – Эдуард оказался рядом, проводил меня к креслу, стоявшему по правую руку от королевского. – Быть может, на почетное место лучше бы усадить вашу дочь, – нежным голоском предложила я. – Хотя бы сегодня. Она – самая почетная гостья…
Я широко улыбнулась, и это не потребовало больших усилий. Как можно было не улыбнуться, коль скоро я одержала полную победу в этом столкновении характеров? Признавая, что коса нашла на камень, Изабелла ответила мне такой же улыбкой, но глаза у нее сердито блеснули, когда она садилась на почетное место. Пир удался на славу: отличные яства и напитки, красивая музыка и всевозможные увеселения. Настроение короля заметно улучшалось, когда он слушал остроумные замечания дочери, а я всей душой праздновала полный успех своего замысла, и даже по телу разливалась приятная теплая волна. Я не расстроилась и тогда, когда Изабелла, поравнявшись со мной при выходе из зала, бросила с горькой усмешкой, искривившей ее губы:
– Берегись, королева Алиса.
Я тихонько рассмеялась. Как мне было приятно видеть Изабеллу восседающей на почетном месте рядом с Эдуардом – только потому, что я его уговорила сделать так! Только потому, что я позволила ей занять это место.
– Я всегда стараюсь беречься, миледи, – ответила я принцессе. – А особенно – беречь короля.
Она была вне себя от ярости, она была моим заклятым врагом, но я не сомневалась: она поняла ту истину, которая содержалась в моих словах. В королевском курятнике всем правила я и никому этого места не собиралась уступать, пусть даже принцессе королевской крови. Эдуард может уделить Изабелле какое-то время – я сама это устроила, – но по-настоящему он нуждался во мне. Именно я становилась центром его сужающегося ближнего круга. Кровь играла во мне, когда я вернулась в свои покои и позволила своей прислужнице снять с меня драгоценные украшения, потом освободить от одежд; я протянула ей руки, чтобы она сняла с моих пальцев кольца и перстни. Королева Алиса? Мне понравилось такое прозвище. Титула мне, конечно, никогда не носить, зато (тут я сжала кулаки) я смогу полностью насладиться своей властью, как если бы и вправду была королевой, супругой Эдуарда.
Я уступила поле брани Изабелле – из чистой необходимости: живот мой так увеличился, что я уже не могла разглядеть из-за него свои туфельки. Когда ребенок начал неистово брыкаться, жизнь при дворе стала мне в тягость, и я объявила королю о своих намерениях. Эдуард поцеловал меня в губы, перецеловал все пальцы и погрузил на одну из королевских барок с такими предосторожностями, будто я была драгоценным стеклянным сосудом.
Совсем недавно я приобрела дом и поместье Палленсвик – благодаря таланту Гризли вести торговые дела, а равно благодаря королевскому казначею, который любезно ссудил мне нужное количество золота. А Палленсвик, стоявший на берегу Темзы, по праву мог считаться сияющим бриллиантом среди прочих поместий. И добраться оттуда до королевского дворца и до самого Эдуарда было не труднее, чем обуться в шелковые туфельки.
– Я приеду к тебе, если позволят дела, – пообещал мне Эдуард.
– Да я прекрасно поживу и в одиночестве, – заверила его я, понимая, что король будет занят по горло делами войны и вырваться к роженице ему не дадут, сколь велика ни была бы его власть. А о его добром настроении позаботится Изабелла.
– Я закажу мессы за то, чтобы роды прошли благополучно. Ты только дай знать.
– Непременно.
– Я согласен на то, чтобы ты родила мне дочь.
– Лишь бы она не стала такой же воинственной, как Изабелла!
– Ее превзойти в этом трудненько. – Эдуард громко расхохотался, распугав уток, которые плавали в тихих заводях. И вдруг, когда я уже удобно устроилась на подушках, воскликнул: – Не уезжай!
Он сжал мою руку в своих, как бы уговаривая, но я понимала, что нужно уезжать. В некоторых делах я очень ценила независимость, и родить дитя мне хотелось под своим кровом. Потому-то я и покинула двор. Но на этот раз не было никакой таинственности – развевались знамена, реяли флажки, меня окружал отряд телохранителей, чтобы все вокруг знали: фаворитка короля готовится подарить жизнь еще одному его ребенку. Изабелла нашла себе неотложные дела и не стала притворяться, будто очень беспокоится обо мне. Ну, оно и к лучшему.
Волкодав сопровождал меня, хотя собака очень боялась воды. Я еще не встречала животного, которое меньше отвечало бы своему имени, чем эта псина. А в рукаве у меня был спрятан подаренный Виндзором кинжал.
На кухонном столе в Палленсвике стояла корзина свежайших яиц, а я помогала экономке выгружать из ящиков засушенные с прошлой осени фрукты. Между фруктами была вложена записка. Вот уж, право, необычный способ доставки! Во мне проснулось любопытство, и, бросив взгляд на новорожденную дочь Джоанну, которая мирно посапывала в колыбельке у огня, я вытащила и развернула послание. Лаконичный текст без обращения, без подписи, без печати. Значит, кто-то задал себе немало хлопот, но пожелал остаться неизвестным.
Вам необходимо вернуться в Вестминстер. Личные дела не должны стать препятствием. Так нужно для Вашего же блага и для блага короля.
Почерк профессионального писца. Но кто же автор записки? Я в задумчивости похлопала ею по лежавшему на верху корзины коричневому яйцу. Не Эдуард: стиль не его, да и к чему королю такая таинственность? Может быть, Уикхем? Он не унизится до анонимных посланий. Да и ему, королевскому канцлеру, нет в том нужды. Лекарь Эдуарда? Но если Эдуард заболел, об этом возвестил бы гонец, трубящий в рог, чтобы расчистить себе дорогу. Ничуть не прояснив дела, я с кривой усмешкой бросила записку в огонь. Кто всерьез может быть заинтересован в моем возвращении? Может, я и признанная фаворитка короля, но большинство придворных охотно заточили бы меня в темницу как можно дальше от короля и всего двора.
Понятно, что утром я встала рано и распорядилась, чтобы упаковали мои вещи, а барку приготовили к отплытию. Поцеловала новорожденную дочь, которую назвала Джоанной в честь любимой дочери Эдуарда, умершей от чумы. Голубыми глазками и светлыми волосами девочка пошла вся в отца. На это имя я согласилась без особой охоты, ибо оно слишком уж напоминало мне о женщине, которая страшно презирала меня за неблагородное происхождение и загружала черной работой, но в данном случае важнее было желание самого Эдуарда. Поэтому я простилась с доченькой и обоими сыновьями, надавала кучу ненужных указаний нянюшке и воспитателю, а сама уже через час отправилась в путь, в Лондон. Автор записки, несомненно, вскоре отыщется.
Прибыв на место, я узнала, что в мое отсутствие Эдуард созвал парламент. Меня это, впрочем, ничуть не обеспокоило. Приближалось время новой военной кампании, и было необходимо созвать парламент, чтобы тот одобрил новые налоги и позволил получить деньги для платы английским войскам. В Вестминстерском дворце, где разместился теперь Эдуард, царил переполох. Все куда-то неслись, суетились, в конюшнях лошадям было не повернуться, а предназначенные для лордов и епископов помещения были уже переполнены. Членам Палаты общин предстояло размещаться там, где сами смогут устроиться. Ну, меня это не касалось. Спрятавшись в своих покоях от охваченного суматохой двора, я с облегчением перевела дух – вот я и приехала! Но радость была недолгой – кажется, я даже нахмурилась.
– Вы не торопились! – с упреком бросил мне Джон Гонт.
– Что вы здесь делаете? – совершенно неучтиво спросила я. Почему в присутствии Джона Гонта я становилась такой грубой? Да ведь он безо всякого приглашения почему-то оказался в моих покоях! Наверное, я боялась его. Гонт, непробиваемый, как всегда, сидел на подоконнике и царапал каблуком сапога каменную кладку.
– Жду вас, мистрис Перрерс.
После того «заговора» мы с ним мало общались. Ах да – на людях он изысканно приветствовал меня, был также вынужден признать, что Эдуард очень ценит меня, но в душе, думается, презирал по-прежнему. Так что же привело его сюда? Разве что… По коже у меня пробежал холодок недоброго предчувствия.
– Я приехала сразу же, как только смогла, – ответила я.
– Я ждал вас еще вчера.
Не ошиблась. Снова заговор.
– Так это вы послали мне записку, милорд!
– Неважно. Важно то, что она заставила вас приехать. Только нужно было поторопиться.
Меня коробил его высокомерно-требовательный тон, как и неприкрытое осуждение. Я ответила ему язвительно:
– У вас не хватило смелости поставить свою подпись, милорд?
– При чем здесь смелость? Скорее я проявил осторожность.
– Пусть никто не догадывается, что это вы вызвали сюда любовницу короля? Как вам не везет: приходится связываться с такой, как я, да еще и признавать, что вы во мне весьма нуждаетесь. Одного раза вполне хватило бы. Но снова обращаться с просьбой ко мне!.. Как вы только переносите это, милорд?.. – Я жестоко насмехалась над ним, но он всерьез меня рассердил.
Гонт вскочил на ноги и быстрым шагом направился к двери. Я слишком сильно уязвила его гордость.
– Подождите!
Он резко замер на месте с каменным выражением лица.
– Я не нуждаюсь в вас. Я просто ошибся.
– Да видно ведь, что нуждаетесь. – Я сбросила накидку с капюшоном, стараясь побороть желание дать ему уйти и хлопнуть вдогонку дверью. Дело, должно быть, серьезное, коль уж Гонт пришел ко мне, а значит, я должна сделать первый шаг к примирению с этим не в меру заносчивым человеком. – Давайте начнем с начала, милорд. – Я протянула к нему руку в знак примирения. – Расскажите мне, что за забота вас одолевает, а я постараюсь помочь.
Да, дело серьезное: Гонт не стал упираться да ломаться.
– Он отказывается сделать то, что нужно. А другого выхода просто нет. И прислушаться он может только к вам. Грустно, но это именно так. Вы должны уговорить его.
Очень характерно для этого человека – начинать с сути дела, не вдаваясь ни в какие объяснения.
– Я полагаю, вы имеете в виду короля. Быть может, я и сумею уговорить его, если только вы соблаговолите уточнить, на что именно. Идите сюда, милорд, садитесь и расскажите, что за каша здесь заварилась. Это из-за парламента?
– А как же, черт его побери!
Он сел и короткими, полными горечи фразами посвятил меня в возникшие сложности.
В парламенте с самого момента открытия сессии царило недовольство. Если составить список имеющихся жалоб и упреков, то свиток протянулся бы от Вестминстера до самого Тауэра. На что израсходованы деньги, ассигнованные предыдущей сессией? От них не осталось и следа, а никаких успехов не видать! Гордое имя Англии втаптывается в европейскую грязь. Гасконь уже почти потеряна. А где английский флот? Верны ли слухи, что французы готовят вторжение? А король тем временем просит у них все новых средств! Так вот, ничего он не получит! Незачем бросать деньги на ветер.
Я слушала и непритворно изумлялась.
– Совершенно не представляю, чем я могу помочь в этом деле, – призналась я, когда он закончил рассказывать.
– Они ищут козлов отпущения, – недовольно проворчал Гонт с таким видом, будто не понять этого могла только полная дура. – Им не хочется прямо подвергать нападкам короля, но они твердо решили сделать кровопускание его министрам, которых обвиняют в неумении вести дела. К несчастью, парламент отыскал слабое место. Что общего у всех министров Эдуарда?
Я поняла, к чему он клонит.
– Все они – духовные лица.
– Именно! Все до единого – попы. Что они понимают в ведении войны? Ровно ничего! Вот парламент и хочет, чтобы их сместили, а уж потом рассмотрит вопрос о введении новых налогов.
Теперь стало совершенно ясно, какую роль отводит Гонт мне в своих замыслах.
– А Эдуард не хочет идти им навстречу.
– Не хочет. Им движет нежелание подставлять под удар тех, кого он сам поставил у власти. Я не могу переубедить его, но если он не согласится на требования парламента…
Да, в стране разразится внутренний кризис – в дополнение к тому, что мы уже имеем в Европе.
– А если я сумею уговорить Эдуарда отстранить от дел клириков, кто придет им на смену?
– Вот кого я предлагаю… – невесело усмехнулся Гонт.
Я выслушала его планы. Они были составлены с блеском. Мне не удалось найти в них слабое место.
– Так вы это сделаете? – настойчиво спросил принц.
– А не получится так, что ваши министры окажутся ничуть не более популярны? – Я пристально посмотрела ему в глаза.
– Отчего бы это? Они же не церковники.
– Но на них будут смотреть как на ваших ставленников.
– Это люди, наделенные талантами!
Это была правда. Но я еще с минуту сидела молча, обдумывая все в целом и заставляя Гонта ждать – хоть немного, мне просто этого хотелось. Ничего плохого в его плане я не находила, а королю это поможет сохранить добрые отношения с парламентом. Уже ради одного этого стоило поддержать Гонта.
– Я берусь за это дело, милорд.
– Тогда я ваш должник!
Он скрепил достигнутое соглашение едва заметным кивком и вышел из моих покоев, развеяв в дым все мое хорошее настроение. Чтоб его черти побрали! Мы с Гонтом могли быть союзниками, но этот союз нелегко давался нам обоим – все равно что ложиться в постель со змеем ядовитым. Так мне почему-то подумалось.
Мы с Гонтом застали Эдуарда в разгар какого-то горячего спора с Латимером. Король с улыбкой поздоровался со мной, поцеловал в обе щеки, но сделал это торопливо, даже не без раздражения.
– Ты должна была сообщить мне, что собираешься возвратиться, Алиса. Сейчас же я могу уделить тебе минуту-другую, потому что…
Бремя забот снова тяжело легло на его плечи. Я видела, каким жестким стало его лицо от непрерывных стараний сохранить то, что завоевано далеко за морем. Он выглядел как человек, со всех сторон окруженный врагами.
– Мы пришли, чтобы поговорить с вами о министрах, государь, – мягко вмешался в нашу беседу Гонт.
– Ты же знаешь, как я к этому отношусь…
В голосе Эдуарда не было привычной решительности, и это меня обеспокоило. Я погладила его по руке, заставляя посмотреть мне в глаза.
– Я переговорила с вашим сыном, милорд. И советую вам поступить так, как он предлагает.
– Эти министры честно мне послужили…
– Но парламент высказался о них недвусмысленно. Нравится вам это или нет, Эдуард, но только парламент может дать вам деньги. Как сумеете вы сражаться дальше, если они ничего не дадут? Прислушайтесь! Увольте этих клириков. Сейчас не время колебаться.
Мне думается, я не сказала ничего такого, о чем бы ему уже не говорил раньше Гонт, но ко мне Эдуард прислушался.
– Так ты считаешь, что я должен склониться перед волей парламента? – Уголки его губ печально опустились.
– Да, я так считаю, Эдуард. Я полагаю, это будет самая правильная политика.
Он так и сделал.
А кто же пришел на смену незадачливым клирикам? Люди из того узкого кружка, с которыми я встречалась в свое время в круглой комнате: друзья и приспешники Гонта, молодые, способные, исполненные честолюбивых надежд. Люди, которые станут верой и правдой служить Эдуарду и будут преданы Гонту. Замены в правительстве завершились в течение недели: Кэрью стал лордом-хранителем печати, Скроп взвалил на себя бремя заботы о казначействе, Торп был назначен новым канцлером, а Латимер – камергером короля, передав обязанности стюарда двора Невилю, лорду Рейби. Эта придворная клика вскоре сомкнулась вокруг Эдуарда, отгораживая его от внешнего мира, и чем дальше, тем меньшее представление получал он о том, что происходит на свете.
Я смотрела, как они склонились перед монархом. Гонт все рассчитал правильно: все они были очень тесно связаны с ним, а поскольку на высшие должности их вознесло мое влияние, то и мне они станут служить верно. Никто из них не посмеет мне перечить. И я впервые за все годы обрела при дворе друзей, которые не станут пренебрегать моими интересами.
Так я очутилась в кругу тех, кто вершил судьбы государства.
– Вам не о чем тревожиться, милорд, – заверила я Эдуарда и поцеловала ему руку. – Эти люди станут верно служить вам.
Давно прошли те дни, когда с рук Эдуарда не сходили мозоли, натертые мечом и поводьями. Сам же он был так напряжен, так заметно утратил способность предугадывать события, что я не могла в душе не пожалеть его. Он напоминал мне стареющего могучего оленя: все еще ведет свое стадо вперед, но шерсть уже поседела за множество прожитых лет, а огонь в глазах неудержимо гаснет. И не за горами тот день, когда гончие с заливистым лаем понесутся по его следам, желая напиться его крови. Быть может, уже несутся.
– Хорошо, что вернулась, – проговорил Эдуард. – Малышку ты привезла с собой?
– Нет, оставила ее с кормилицей. Но скоро привезу, и вы ею полюбуетесь.
Я прошла с ним на конюшенный двор – посмотреть на новую пару кречетов, которых только-только стали обучать. Мне приятно было видеть, с каким живым интересом король занялся пернатыми охотниками. Эдуарду не нужно ни о чем тревожиться. А вот мне нужно. Я сделаю все, что в моих силах, лишь бы оградить его от опасностей.
А что же Гонт? Как я понимаю, итог его вполне удовлетворил. В тронном зале он не стал отвешивать мне поклоны, но я отчетливо ощущала узы, которыми мы отныне были с ним связаны. Теперь мы, несомненно, стали союзниками, хотя можно было спорить, кто из нас кому продал душу: я Гонту или же он мне. Мы вступили в своего рода брак по расчету, и каждый волен был вернуть себе свободу, как только сочтет это выгодным для себя. Слишком настороженно мы относились друг к другу, чтобы стать закадычными друзьями, однако эту политическую интригу мы с ним провели рука об руку.
Результаты нашего заговора не замедлили сказаться самым обнадеживающим образом. Эдуард обратился к парламенту с прежним пылом, добился полного одобрения своей политики, получил запрошенные финансы. Англия снова могла сражаться, а я самодовольно вела мысленную беседу с далеким Вильямом де Виндзором. Он ведь советовал мне остерегаться врагов – и ошибся, выходит. Теперь у меня при дворе есть друзья. Наверное, надо написать ему, рассказать о новостях. А подаренный им кинжал я запрятала подальше в сундук.
– И в тебе я больше не нуждаюсь! – сообщила я Отважной, которая встретила мои слова совершенно безмятежно: она улеглась у моих ног и положила голову на подол моего платья.
Если и были нужны еще какие-то подтверждения того, что моя счастливая звезда ярко засияла на политическом небосклоне, я их очень скоро получила. На Пасху у членов семейства Плантагенетов было принято обмениваться подарками. И что же преподнес мне милорд Гонт? Должно быть, мысль о том, что он у меня в долгу, сильно угнетала его. Он протянул мне нечто, завернутое в шелк.
Я взяла подарок в руки, развернула.
Пресвятая Дева! Я увидела то, чего никогда еще не видывала прежде, – кубок изумительной красоты. Кубок, усыпанный оправленными в серебро бериллами, какой не стыдно было вручить и самому королю.
О, я видела Гонта насквозь. Ему была необходима моя поддержка. То, что я могла сказать его отцу, стоило ничуть не меньше драгоценной оправы и сияющих самоцветов этого кубка, вот принц и платил мне за доброе расположение. Отчего же принц, к тому же Плантагенет, так сильно нуждался в поддержке со стороны любовницы короля? Да оттого, что всякий английский подданный знал: Гонт может унаследовать престол, но его надежды покоятся на крайне зыбком основании. Из Гаскони до нас доходили неутешительные известия о здоровье принца Уэльского, и никто не поручился бы за то, что тот не умрет раньше своего отца. В таком случае корона перейдет к его сыну Ричарду, малышу четырех лет от роду. А государство вряд ли станет процветать, если у его монарха еще молоко на губах не обсохло.
Быть может, Гонту мерещилось, как в его руки плывет корона Англии? Дети погибали часто. Старший брат Ричарда уже успел умереть в Гаскони, мог не выжить и сам Ричард.
И все же Гонт был не так близок к тому, чтобы воссесть на престол, как ему хотелось: ведь перед ним шли еще потомки Лайонела. У столь рано почившего в Италии Лайонела осталась дочь от первого брака. Теперь это дитя, нареченное Филиппой, подросло. Ее выдали замуж за Эдуарда Мортимера, молодого графа Марча, и у них родилась своя дочь. Если эта юная чета окажется достаточно плодовитой, то сын Мортимера будет иметь на престол больше прав, чем любой отпрыск Джона Гонта.
Не больно это было по вкусу Гонту, как я понимаю: они с графом Марчем всегда друг друга, мягко говоря, недолюбливали.
Я любовалась чудесным кубком, а мысли тем временем ткали свой собственный узор, подобно тому, как мастер ткач постепенно создает на гобелене целостную картину. Слишком рано еще было рассуждать о том, как все сложится с престолонаследием, однако не подлежало сомнению, что Гонту не жаль поставить все на кон, лишь бы сложить кусочки желанной мозаики один к одному. Не пройдет и десяти лет, как у Англии будет новый король. Кто же? Малолетний Ричард? Еще не родившийся сын Мортимера? Или же Гонт в расцвете сил?
Если даже предположить, что Ричард останется в живых, Гонту все равно есть на что рассчитывать. Юному Ричарду потребуется опекун. А кому скорее всего доверят воспитывать, защищать и направлять молодого короля? Разумеется, ему, Гонту. И Джон Гонт будет тогда править Англией. И сохранит надежды на то, что корона может достаться его сыну, пока еще маленькому Генри Болингброку[76]. Тут уж не приходилось пренебрегать таким союзником, как фаворитка короля, к словам которой внимательно прислушивался слабеющий монарх. Гонт смотрел на меня как на бьющую без промаха стрелу в его колчане – он ведь явно строил далекоидущие планы, чтобы обеспечить себе английский трон, в этом я была твердо убеждена. Не таков он, чтобы довольствоваться вторым местом, даже после старшего брата, угасающего наследника престола, которого Джон любил.
Так что же – Гонт задумывал измену? В этом сомнений у меня не было и быть не могло.
Я улыбнулась; замечательный кубок нимало меня не соблазнил, ибо я прекрасно понимала, чем продиктована щедрость дарителя. Но как было не восхититься такой чудесной вещью? Если я и желала какого-нибудь внешнего знака, указывающего на мое высшее положение при дворе, кубок в полной мере являлся таким знаком, к тому же преподнесенным надменным принцем крови, который не должен был вообще меня замечать, а уж тем паче искать у меня поддержки. Как упоительно сознавать, что могущественнейший Джон Гонт выражает почтение простолюдинке Алисе Перрерс! Мне неудержимо захотелось рассмеяться.
