Текст книги "Фаворитка короля"
Автор книги: Анна О'Брайен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 32 страниц)
К Эдуарду вернулось доброе расположение духа, и, как оказалось, надолго. Невзирая на слабость принца-наследника, который не мог часто бывать при дворе, король начал снова интересоваться всем тем, что происходило за стенами Вестминстерского дворца, где мы обосновались в ту пору.
– Рассмотрите жалобы парламента, – посоветовала я Эдуарду.
Так он и поступил, регулярно собирая своих советников в Винчестере, как в былые дни. Держался очень миролюбиво, выслушивал бесконечные прошения, обещал те или иные перемены, но не предпринимал ничего такого, что способно было ограничить его собственные привилегии, – власть монарха так же уверенно лежала на его плечах, как и горностаевая королевская мантия. Когда после этих совещаний он возвращался ко мне, все залы и покои дворца наполнялись его кипучей энергией.
– Я перестрою наши военные силы, – говорил он, – и мы возобновим войну. Я восстановлю английскую власть в Гаскони. А Гонт мне в этом поможет…
– Вы сделаете все, что сочтете необходимым, – заверяла его я.
– Я чувствую, как годы слетают у меня с плеч, – улыбался Эдуард почти как юноша.
Мы часто отправлялись на охоту – верный признак того, что Эдуард снова дышал полной грудью.
Гонт ответил на замыслы отца поклоном в мою сторону:
– Примите мою благодарность.
– Мне очень приятно, милорд.
Больше мне ничего и не требовалось: Эдуард снова стал самим собой.
Судьба переменчива, берегитесь! Никогда не поворачивайтесь к ней спиной, иначе острые зубы тотчас вопьются вам в пяту. Если я и извлекла из жизненного опыта какие-то истины, то вот эта – самая главная. Дух мой, вознесшийся было на высоту новых башен, сооруженных Уикхемом в Виндзоре, очень скоро рухнул наземь, будто под башни подвел подкоп отряд воинов, поднаторевших в осадном мастерстве. Эдуард сидел молча, оглушенный свалившимся на него известием, и лишь сжимал подлокотники трона с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Я стояла рядом, даже отважилась дотронуться до его плеча. Он, кажется, этого не почувствовал. Разумом и душой он был там, за морем, переживая страшную, невосполнимую потерю. Королевский гонец передал несколько слов – и вмиг разрушил все мои надежды, отнял у Эдуарда всю его веру в будущее. Король враз состарился у меня на глазах.
– Этот день навеки врежется в мое сердце, – проговорил он надтреснутым голосом.
Я бы оберегла Эдуарда, не дала бы ему узнать о столь сокрушительном ударе, да только как это было сделать? Он ведь был королем, на нем и лежала высшая ответственность за все. Не сознавая таящейся в его руках огромной силы, ничего не видя перед собой, кроме зрелища безжалостной бойни, о которой его только что уведомили, он сжал мои пальцы так, словно хотел выдавить из них кровь, а я ничем не могла смягчить разрывавшие его душу муки.
Погиб английский флот. Целиком. Полностью уничтожен в море у берегов Ла-Рошели при столкновении с кастильским флотом, которому не замедлили помочь французы[81]. Наши корабли были охвачены морем огня. Перепуганные лошади метались в панике туда и сюда, отчаянно били копытами, круша деревянные суда, на которых их перевозили. Командиры английских отрядов оказались захвачены в плен.
Жуткой была эта картина истребления и гибели множества людей в пучине.
Эдуард вперил в стену невидящий взгляд: в мыслях он созерцал одно – крах дела всей его жизни, первое за все его долгое царствование крупное поражение на военном поприще. От так и не вымолвил ни единого слова – ни днем, ни даже ночью: ее он провел, глядя на огонь в камине, который разожгли по его приказанию, несмотря на летнюю жару. Я сидела рядом с ним. В те бесконечно долгие часы я опасалась за его рассудок. Наутро, когда в комнату пробились первые лучи зари, он поднялся на ноги.
– Эдуард… вы совсем не сомкнули глаз. Позвольте мне…
Его ответ поразил меня.
– Я отомщу, – проговорил король ровным тихим голосом. – Я сам поведу во Францию такое войско, какого Англия еще никогда не собирала. Буду драться и верну все, что потерял. И не вернусь домой, пока не доведу дело до конца.
То были пустые мечты – чтобы понять это, хватило бы одного взгляда на его трясущиеся руки, на кожу, которая так обтянула скулы, что стала почти прозрачной.
Надо ли было мне разубеждать его? Или Гонту? Ни я, ни Гонт этого делать не стали. В словах Эдуарда звучала знакомая мне непреклонная решимость, и я знала, что спорить с ним бесполезно. Пусть он стареет, но он все еще лев, желающий доказать и себе, и всей Англии, что ее король достоин своего венца и доверия подданных. Я не стала перечить ему.
Войско собрали превеликое, а командовать его флангами предстояло Гонту и даже принцу Уэльскому, которого заставило подняться с ложа разразившееся несчастье. С большим блеском и неизбежной суматохой это войско погрузилось на корабли, стоявшие на Темзе. Я наблюдала за всем этим с берега, и мое сердце переполнилось гордостью, вытеснившей ненадолго сомнения и колебания. Эдуард в позолоченных доспехах и шлеме стоял впереди всех, ветер развевал над его головой гордые боевые знамена с геральдическими львами – на все это невозможно было смотреть без волнения. Я уже попрощалась с королем, теперь пришла пора предоставить его милости Божьей и молиться за успех его оружия.
– Я скорее умру на французской земле, чем позволю отобрать то, что принадлежит мне по праву наследования! – так поклялся Эдуард, поднявшись на борт своего флагманского корабля Grace de Dieu[82].
Меня эти слова испугали: можно ли так безоглядно бросать вызов судьбе?
Клянусь Пресвятой Девой, не зря я тревожилась.
Прошло три недели, а корабли так и не вышли в море: встречные ветры терзали берег у Сэндвича[83] и разносили в клочья дерзкий замысел Эдуарда. Тем временем в Гаскони французы овладели союзным нам городом Ла-Рошель[84]. Эдуард в крайнем отчаянии отказался от задуманной военной кампании. В Лондон, в мои жадные объятия возвратился потерявший надежду печальный старец, а я была не силах его утешить.
Унижение, которому подвергли его французы, подкосило Эдуарда. Его привычный мир рухнул. Смерть Филиппы оставила глубокую рану в его душе, но поражение в войне сломило короля окончательно. Что было в последующие месяцы, пока безвольный Эдуард сидел в Лондоне? Все крепости, еще остававшиеся в руках англичан, одна за другой подвергались ударам неприятеля, их оборона постепенно становилась невозможной. В конце концов у Эдуарда осталось в Гаскони даже меньше земель, чем он получил по наследству от своего отца.
Рухнуло все, чего он сумел добиться за свою жизнь.
Англия испытала унижение, но сам Эдуард был буквально растоптан. Он остался ни с чем, и его разум никак не мог с этим смириться. Он стал быстро утомляться, терять нить беседы в самом ее разгаре. Иной раз впадал в долгое молчание, вывести из которого его было невозможно. А бывало, что он и меня не узнавал.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Сэр Вильям де Виндзор! Снова в Англии! Снова недалеко от меня!
В минуту его прибытия я оказалась как раз в просторном Большом зале Вестминстерского дворца. Он вполне мог счесть это чистой случайностью, но я, если б пожелала, объяснила бы ему, как это вышло на самом деле. Мне было абсолютно точно известно, когда он сошел со своего заморенного долгой дорогой коня, когда отослал лошадей, багаж и охрану на конюшни, даже когда он шагнул на первую ступеньку лестницы, ведущей на крыльцо парадного входа во дворец.
Я притаилась в тени колонны и оттуда бросила на него взгляд – первый за без малого четыре года. Уже давно ожидала его прибытия: еще до несчастья, постигшего английский флот у Ла-Рошели, когда Эдуард все внимание посвятил удержанию Гаскони, где английское владычество серьезно пошатнулось, до короля дошли некоторые слухи из Ирландии.
То были дурные вести, как обычно: всегдашние обвинения в бестолковом управлении, процветавшем среди самых высокопоставленных чиновников взяточничестве, откровенной продажности и стремлении подложить друг другу свинью. А это ставило под удар непосредственно Виндзора, ибо никто не сомневался, что все нити сходятся у него в руках, а не направляются неумелым Десмондом. Я не стала предупреждать Виндзора загодя. Разве я не обещала держать его в курсе королевской политики относительно Ирландии? В последнем своем письме я сообщила ему, что никакой политики такого рода просто не существует. Но когда мне стало известно о том, что у Эдуарда проснулся интерес к Ирландии, события опередили меня. Невероятно разгневавшись, Эдуард проявил, казалось, утраченную способность самостоятельно принимать решения и повелел сэру Вильяму явиться в Лондон с первым же кораблем – лично представить своему государю объяснения.
Я могла лишь строить догадки, когда он прибудет, да и прибудет ли вообще. Нетрудно было представить дело так, будто королевское предписание затерялось где-то в дороге, но все же я считала, что он подчинится воле короля. Не тот человек был Виндзор, чтобы бежать от славы, даже дурной славы. Вот я и приняла меры, чтобы вовремя узнать о его прибытии, а в душе моей бушевали самые разноречивые чувства, выбивая меня из привычной колеи: и волнение, и нетерпение, и сильное недоверие, а более всего – удовольствие от предстоящей встречи.
И вот он здесь. Первое впечатление, которое у меня сложилось (да какое там впечатление – полнейшая уверенность), состояло в том, что Виндзор пребывал отнюдь не в благодушном настроении. Впрочем, другого я и не ожидала, учитывая тон королевского послания. Когда он переступил порог, вид у него был как у человека, которого в тронный зал зашвырнул порыв разыгравшегося на море шторма. Одежда вымокла и вся заляпана грязью, руки-ноги явно затекли от многодневной скачки. Взбудораженный, весь ушедший в себя, словно шторм бушевал и в его мыслях, он быстрым шагом шел по залу. Мне показалось, что он просто пройдет мимо. Хоть заметил меня, интересно?
Я выждала, пока он поравнялся со мной, даже прошел уже шага на два дальше, вспомнила, как непредсказуемо могу вести себя в присутствии этого мужчины, постаралась унять сердцебиение и приготовилась выслушивать его язвительные реплики. Губы у меня вдруг почему-то потеплели. Тот прощальный поцелуй так и горел на них.
Если он и сейчас не обратится ко мне, я его уже не догоню…
– Сэр Вильям…
Он замер на ходу, повернулся на месте, глянул вокруг настороженно, злобно, будто ожидал, что вот-вот на него бросится затаившийся враг. Потом резко, нетерпеливо выдохнул.
– Приветствую вас, мистрис Перрерс.
Отвесил небрежный поклон, рассердивший меня до невозможности. Я ответила ему столь же небрежным намеком на реверанс. Повзрослевшая, но так и не набравшаяся ума Отважная изо всех сил жалась к моим ногам.
– А больше вы мне ничего не хотите сказать? – проговорила я с очаровательной улыбкой.
– Что вы хотите от меня услышать? – Глаза его сузились. – Я вернулся. Без большой радости.
«Без большой радости» – это очень мягко сказано, судя по выражению его лица, которое я теперь ясно могла разглядеть. Лицо было жестким, напряженным, под глазами и в уголках рта залегла целая сеть морщинок, которых не было в нашу первую встречу. Он был в бешенстве, о чем свидетельствовали плотно сжатые губы и раздутые ноздри. По сути, вся его фигура, напоминавшая острый осколок кремня, была воплощением еле сдерживаемой ярости. Но у меня сердце дрогнуло от близости его поджарого тела и предвкушения язвительных реплик. Не скрывая злости и нетерпения, он сорвал шляпу, обнажив голову с блестящими, как кротовая шкурка, волосами – вымокшими от дождей и пота, прилипшими к черепу. Темные глаза, смотревшие на меня в ожидании того, что я скажу, были не темнее той тучи, что клубилась в его мыслях, делая настроение Виндзора опасным и непредсказуемым. И все равно я ощущала тревожившую меня тягу к этому человеку. Это чувство было для меня новым и пугающе необоримым.
Говорить я решила о делах неотложных. Право же, что толку в посторонних разговорах, если Виндзор целиком поглощен текущей заботой и ни о чем другом думать просто не в силах?
– Надеюсь, вы готовы ответить за свои действия в Ирландии, сэр Вильям?
– Я, со своей стороны, смел надеяться, что вы дадите мне знать об этом, мистрис, – резко бросил он в ответ.
– На это и я надеялась. – Я слегка вздернула подбородок. Его упрек мне не понравился. – Было уже слишком поздно: любое мое письмо пришло бы к вам гораздо позже, чем королевский приказ. А кроме того – что это могло изменить?
– Значит, он разгневан, – сделал вывод Виндзор, раздраженно передернув плечами.
– Ему это все не слишком нравится.
– Я-то думал, что король при смерти… – проворчал он. – Надеялся, что принц Уэльский замолвит за меня словечко.
– Принц тяжело болен.
– Да, мне говорили… – Виндзор вздохнул, и его мысли приняли новое направление. – Бог свидетель, мне его очень жаль. Когда-то мы были довольно дружны, сражались бок о бок, прошли вместе через множество сражений. Тому уж двадцать лет… – Он уставился на свой кулак, все еще сжимавший помятую шляпу, и нахмурился пуще прежнего. – Тогда мы оба были молоды, нам нравилась походная жизнь. Лучшего, чем он, командира я никогда не встречал. А теперь вот…
– Теперь те дни прошли. Принц умирает.
– Вот как? Тогда встает вопрос о престолонаследии.
– Встает. И в этом вопросе слишком много заинтересованных лиц.
– Сын у него слишком мал… Ему пять?
Я в ответ только вздохнула. Дипломатия и политика. Придворные интриги. Не об этом мне хотелось с ним поговорить – ведь сердце стучало и кровь бурлила в жилах. Я все так же откликалась на присутствие этого человека с сомнительными принципами, привыкшего руководствоваться только собственной выгодой, что не могло не вызвать серьезных нареканий. Я вдруг сообразила, что мы оба замолчали, а внимание Виндзора впервые обратилось на меня.
– Вы хорошо выглядите, – отрывисто сказал он.
– Потому что хорошо себя чувствую.
– Вижу, мой волкодав делает свое дело.
– Ни в малейшей степени. – Я запустила пальцы глубоко в густую шерсть на загривке Отважной, и та взвизгнула от удовольствия. – Чтобы набраться храбрости, ей непременно нужно чувствовать меня рядом, но даже тогда она пугается каждой мышки. Вы сделали неудачный выбор, сэр Вильям.
– А кинжал?
– У меня не было случая им воспользоваться, разве что мясо резать за обедом.
– Он вовсе не для этого! – Впервые в его глазах промелькнуло что-то кроме раздражения. – Скажите мне хотя бы, что носите его за корсажем.
– Ничего подобного я вам говорить не стану.
Я ждала, что он ответит мне дерзостью, но Виндзор удивил меня.
– Мне говорили, что вы прославились при дворе своей алчностью. А ваше влияние на дела королевства выросло поразительно быстро за то время, что мы не виделись. Не могу не похвалить вас.
Это звучало не слишком лестно. Такого я от него не ожидала.
– А мне говорили, что вас очень не любят те, кем вы управляете. – Что же, в долгу я не останусь.
– Еще мне говорили: вы стали известны тем, что приобретаете земли мошенническим путем.
Приобретаю земли? Ну, он не может не знать, секрета из этого я и не делала. Но мошенничество? Ах да, он же в сильном раздражении. Я гордо вскинула голову.
– Мошенничество? Никто не сможет это доказать! Мой поверенный Гризли – человек высоконравственный! – Ответ мой прозвучал резко, ибо свои сделки я готова была отстаивать до последнего вздоха. – Если вы имеете в виду то, что я недавно с известным трудом приобрела поместье Комптон-Мэрдак, тогда это правда. Вам интересно? Позвольте же рассказать, как было дело. Я обратилась в суд c иском против Джона Стронджа, который повадился в мой новый кроличий садок, – вы об этом тоже слыхали? Его вина не вызывала ни малейших сомнений, он вполне заслужил, чтобы на него наложили штраф. Его жена была так глупа, что носила пелерину из кроличьих шкурок. – При этом воспоминании я не удержалась от улыбки. – Я встретилась с судьями, коим это дело было поручено, и указала им на сей факт. Они остались недовольны тем, что я вмешиваюсь в их дела, но решение вынесли в мою пользу. А что им оставалось? Если это называть мошенничеством, тогда я виновна. – И добавила уже серьезным тоном: – Я слышала, что вы повинны в злоупотреблениях по службе и вымогательстве взяток.
Этими словами я будто поднесла огонь к сухому хворосту.
– Да, черт возьми! Естественно. Какой правитель Ирландии ни разу не брал взяток? – У него на скулах заходили желваки. – Когда он меня примет?
– Не знаю, – ответила я, потрясенная его признанием.
– Тогда я найду кого-нибудь, кто знает.
– Таких просто нет. – Я не собиралась отпускать его так быстро. – Кто может это знать, кроме самого короля?
Взгляд Виндзора стал беспощадным.
– Чем дольше Ирландия будет оставаться без правителя, тем скорее она скатится в трясину мятежа и кровопролития. Вся моя работа успеет пойти прахом, пока Эдуард поймет, что никто, кроме меня, не сумеет справиться с этой заботой.
И, не сказав больше ни слова, не сделав даже требуемого учтивостью жеста, он резко развернулся на каблуках – только вздулся от быстрого движения мокрый плащ, разбрасывая вокруг веточки и мокрые листья, – и пошел прочь от меня. Я смотрела ему вслед с сожалением, несмотря на его прескверное настроение. Ему я доверяла ничуть не больше, чем Гонту, но с Виндзором что-то нас роднило. Нравится мне это или нет, но так оно и было. Я дождалась, пока он дойдет до лестницы в самом конце зала, и тогда громко окликнула его:
– Виндзор!
Он обернулся молча. Даже на расстоянии было заметно, что настроение у него ничуть не улучшилось. Он стоял в тени, мерцающее пламя факела освещал край его плаща и поблескивало на висевшем у пояса мече. Он и был человеком тени, душа которого скрывалась в неизведанных безднах. Женщине потребуется немалая храбрость, чтобы сблизиться с таким.
– Ради вас я могу это узнать.
– Так узнайте. Зачем же стоять без толку?
Когда-то давно, четыре года назад, он, так же собравшись уходить, вернулся и принес извинения за неучтивость. Теперь же он просто стоял и словно ждал, что я сама к нему подойду. Я не подошла. Мы оба сами загнали себя в тупик.
– Я не на побегушках у вас, сэр Вильям, – гулко разнесся по залу мой ответ.
Виндзор отвесил низкий поклон, трепеща от злости.
– Милейшая Алиса, милая как никогда. Вы будете присутствовать, когда Эдуард станет поносить меня за безнравственность, за все, что я сделал, а потом пошлет меня ко всем чертям?
– Этого я ни за что не пропущу.
– Вы замолвите за меня словечко?
– И не подумаю. Но не стану и осуждать вас, пока не услышу веских доказательств.
– Стало быть, вы не враг мне?
– А разве я когда-нибудь говорила, что я вам враг?
Вместо ответа он невесело рассмеялся. Ну, хоть засмеяться я его заставила. Взбежал по лестнице, всем своим видом выражая крайнее нетерпение, однако злости в нем явно поубавилось. Все же на верхней площадке он остановился и посмотрел на меня.
– Вы нарочно ждали меня здесь?
– Нет, разумеется!
Он поклонился и взмахнул шляпой, показывая, что ни на минуту не поверил мне. Потом исчез под сводами коридора второго этажа, а я стояла и смотрела ему вслед.
И что же дальше? Я не чувствовала удовлетворения и не желала предоставлять это дело естественному ходу событий. Мне никогда раньше так не хотелось сблизиться с кем-то из вельмож. Да, иной раз было необходимо завоевать чье-то внимание, дабы добиться поддержки и тем оградить Эдуарда от неприятностей. Но чтобы вот так? Дружба с Виндзором, его уважение не принесут мне добра. И все же мне очень хотелось завоевать его дружбу.
Я размышляла, пока стук его каблуков не замер окончательно где-то вдали. Все-таки ему я доверяла больше, чем Гонту. Потом я отбросила все эти мысли, ибо они путались и ни к чему прийти я не могла. Время покажет. Конечно, я буду рядом с Эдуардом, когда король станет критиковать поведение и деятельность Виндзора. И, конечно же, я ни за что не стану осуждать, пока не услышу его оправданий.
Думы о Виндзоре тревожили мою совесть. Тревожили? Скорее уж рвали ее на части, как голодный кот зазевавшуюся жирную крысу.
Эдуард, не советуясь со мной, повелел Виндзору явиться завтра, за час до полудня. Король был в ясном сознании и вне себя от гнева. Мне показалось, что во многом повторяется его былая встреча с Лайонелом, только на сей раз гнев Эдуарда не смягчала радость от встречи с сыном. В конце концов он ведь Лайонела простил. Сейчас ни о какой мягкости и речи быть не могло, обвинения падали на голову Виндзора одно за другим. Эдуард буквально кипел и не сдерживал себя в выражениях, а в тот день голова у него была на редкость ясная, память ни разу его не подвела, речь отличалась связностью.
Виндзор, сохранявший всю необходимую внешнюю почтительность, тоже высказывался совершенно откровенно.
Я, как и намеревалась, села рядом с Эдуардом и завороженно наблюдала поединок характеров двух сильных мужчин. Меня покорил Эдуард, который моментально схватывал самую суть событий, а за Виндзора я боялась – как бы он не перешел границы дозволенного. Отчего меня это волновало? Какое мне дело до него? И сама не знаю, но только безразличной к нему я не была.
А Эдуард потоком обрушивал на голову своего наместника в Ирландии все новые и новые обвинения:
– Злоупотребление властью… бессмысленное кровопролитие… участие в позорных и преступных деяниях… недостойное служение собственной выгоде… беззастенчивое распоряжение поступлениями от налогов…
Виндзор выслушивал все это с непреклонным видом, твердо стоя на ногах, гордо подбоченившись. Думаю, с момента прибытия во дворец лицо его так ни на минуту и не смягчилось.
Был ли он виновен? В этом я не была уверена, хотя он признал давеча мои первые обвинения. От обвинений же короля он защищался с полной непринужденностью, давая ответы без промедления и без малейших колебаний. Да, он обложил ирландцев большими налогами. Да, он использовал судебные преследования, дабы удержать власть Англии. Да, он предоставлял преимущества живущим в Ирландии англичанам, в ущерб коренным ирландцам, ибо всякая иная политика была бы самоубийственной. А большие поступления в казну разве не были необходимостью, чтобы оплачивать английское войско и тем держать в повиновении ирландских мятежников? Если это называют непомерным налогообложением и вымогательством – такое обвинение он готов признать. В самой Ирландии все называют это поддержанием мира. И он готов поспорить с каждым, кто желал бы иными способами поддерживать мир на этом Богом забытом острове, разделенном на враждующие между собой кланы, вечно готовые взяться за оружие, – способами, исключающими угрозы и подкуп.
– А что стало с выделенной на эти цели королевской субсидией? – поинтересовался Эдуард, нимало не тронутый речами Виндзора.
– За ту субсидию я горячо вам благодарен, государь. – Виндзор, по крайней мере, старался говорить примирительным тоном. – Но деньги давно уж истрачены. Сейчас я предоставлен самому себе, а потому вынужден прибегать к таким средствам, какие имеются в моем распоряжении.
– Мне твои способы не нравятся, как и то, что они вызывают ропот недовольства.
– А когда обходилось без недовольства, государь?
– И слишком уж многословно ты отстаиваешь свою невиновность.
Что он на это возразит? Я ждала его ответа, а сердце мое отчаянно билось.
– Я ни в коем случае не стану утверждать, будто ни в чем не виновен, ваше величество, – сказал Виндзор, ни на миг не опуская головы и глядя прямо в глаза Эдуарду. – Настоящий политик не может позволить себе подобной наивности. Практичность ценится куда выше, как о том хорошо известно вашему величеству. Кто знает, что творится там сейчас, когда меня нет?
– Они и не хотят, чтобы ты возвращался, – с упреком бросил Эдуард. Виндзор, нимало не смутившись, покачал головой.
– Еще бы они хотели! Они хотят человека неопытного, которым смогли бы крутить и вертеть, как им самим понравится. Я не пользуюсь их любовью, зато держу их в повиновении Англии – теми средствами, кои имеются в моем распоряжении. Человеку слабому ирландские вельможи готовы петь хвалы и лизать подметки, а тем временем ирландское золото станет уплывать в их карманы.
– Они хотят, чтобы я послал туда молодого графа Марча, – сообщил Эдуард. – По крайней мере, в его честности я не сомневаюсь.
– Против этого мне нечего возразить, государь. Несомненно, очень способный юноша. Но у него, увы, нет опыта, да и годами он слишком молод… – Виндзор не закончил мысль, но его мнение и без того было совершенно ясно.
– Он муж моей внучки!
Эдуард уже слишком утомился. Возможно, ему хотелось отстоять интересы молодого Эдмунда Мортимера, графа Марча, женатого на внучке короля Филиппе, но мне было заметно, как в нем волнами нарастает напряжение, как слабость овладевает и разумом, и телом. Я решила, что пора прекращать аудиенцию, пока король не уронил свое достоинство. Да и с Виндзора хватит. Я наклонилась к Эдуарду, погладила его рукав.
– Сколько лет юному графу, милорд? – проговорила я чуть слышно.
– Мне кажется… – Глаза его затуманились, в них появилась пугающая пустота.
– Сомневаюсь, что ему больше двадцати одного. – Я точно знала, что ему и столько не исполнилось.
– Но он женат на моей внучке… – Эдуард цеплялся за то единственное, в чем был полностью уверен, когда его разум стал затуманиваться; голос короля сделался хриплым, ворчливым.
– Придет время, и он будет служить вам верой и правдой, – согласилась я. – Но ведь речь идет о провинции, с которой исключительно трудно совладать, а он еще так молод.
– Ты так считаешь? – вопросительно посмотрел на меня Эдуард.
– Возможно, в словах сэра Вильяма есть зерно истины…
– Ничего там нет! – сердито бросил король, но уже с больно ранящей мое сердце неуверенностью.
Я заронила мысль в его голову. Я посмотрела на Виндзора, призывая его к тактичности, и впервые за всю аудиенцию он ответил на мой взгляд. Потом поклонился Эдуарду.
– Так я вернусь в Ирландию, государь? И буду дальше отстаивать ваши интересы, удерживая провинцию твердой рукой, – пока граф Марч не сумеет взять эту задачу на себя?
Безупречно!
– Сначала я должен взвесить твою вину. До тех пор ты останешься здесь, у меня на глазах.
Это не был прямой и бесповоротный отказ, но, думаю, Виндзор смотрел на все по-своему. Он еще раз поклонился и вышел. На меня он даже не взглянул.
– Пойдемте, – обратилась я к Эдуарду, помогая ему встать. – Вам нужно отдохнуть. А потом мы все обсудим… вы придете к мудрому решению… как всегда.
– Ты права. – Он тяжело оперся на мою руку, а языком едва ворочал. – Мы это все обсудим…
Так получилось, что Виндзор против своей воли был вынужден задержаться в самом средоточии придворных интриг, где все всё замечали, обо всем сплетничали, где становилось все труднее скрывать от любопытных глаз прискорбный закат короля Эдуарда. В первую неделю я Виндзора совсем не видела. Эдуард погрузился в меланхолию, а Виндзор предпочитал держаться от него подальше. Относительно будущего Ирландии не было принято никакого решения. Как же проводил Виндзор время при дворе? В прошлый раз он искал встреч со мной, теперь же – нет. Когда у Эдуарда хватало сил обедать с придворными (и выглядеть при этом вполне сносно), Виндзор на королевскую трапезу не являлся. Осторожными расспросами я выяснила, что он гостит у принца Уэльского в Кеннингтоне.
Я мысленно пожелала ему всего доброго: на мой взгляд, мало что там могло его обрадовать.
Потом он возвратился и стал мерить шагами одну из передних в покоях Эдуарда. Лицо темнее тучи, под мышкой – несколько свитков. Хорошо хоть лицо немного посветлело, когда он увидел, как я выхожу из внутренних покоев. Я затворила за собой дверь, и он устремился ко мне. Даже сумел улыбнуться, хотя радости в нем не ощущалось. Мне захотелось тут же хорошенько встряхнуть его и тем вывести из мрачного состояния, только я не могла придумать, как это сделать. Да и сил у меня не осталось: Эдуард был нынче угрюмым и раздражительным. Если бы в передней ожидали другие придворные, я постаралась бы вообще избежать общения с резким и настойчивым Виндзором. Ну, в данном случае выбирать было не из чего…
– Король еще не вынес своего решения? – спросил он, даже не поздоровавшись.
– Нет.
– А когда он что-нибудь решит?
Я вздохнула от усталости и безнадежности.
– В надлежащее время, когда сам сочтет нужным. Наберитесь терпения, сэр Вильям. А вы меня дожидались?
– Нет, разумеется. – Он осклабился, передразнивая мой давешний ответ на его вопрос.
Око за око! Я тихонько рассмеялась, чувствуя себя уже не такой утомленной.
– Каким образом вы убиваете время? – Мы стояли близко, и я постучала пальцем по охапке его свитков.
– Да вот, земли скупаю.
– В Ирландии? – не смогла я скрыть удивления.
– В Англии. Главным образом в Эссексе. – Это меня удивило даже сильнее – ведь его фамильные имения находились далеко на севере.
– Для чего?
– На черный день. Как и вы. На то время, когда мы с вами уже не сможем полагаться на покровительство короля.
Он так посмотрел на меня, словно обдумывал какую-то свежую мысль. А может быть, эта мысль уже давненько пришла ему в голову.
– В чем дело? – спросила я с подозрением.
– У меня есть к вам предложение, мистрис Перрерс.
Кровь заструилась в моих жилах чуть быстрее. Мне стало немного теплее, я начала выныривать из своей глубокой апатии, вызванной бессонными ночами.
– Предложение? – Я повернулась и сделала вид, что ухожу, будто его предложения совсем меня не интересовали. – Представляю, что за предложение! За последнюю неделю вы не очень-то стремились поговорить со мной.
– Я был очень занят.
– И что? Теперь вы уже не заняты?
Он снова пристально рассмотрел меня. Наконец решительно тряхнул головой.
– Давайте поищем уголок, где не торчат отовсюду сотни любопытных ушей. Здесь прямо как в улье – дворец так и гудит от сплетен и пересудов.
Я не стала заставлять упрашивать себя, потому что он возбудил во мне любопытство, и Виндзор проводил меня в комнату, где трудились писцы и законники, провел между столами и табуретами туда, где можно было сесть. Там не было придворных. Молодые писцы продолжали обмакивать перья в чернила и заниматься своей работой, не обращая на нас никакого внимания. Я рассеянно взяла какой-то документ из стоявшего на полу ящика и сделала вид, что внимательно его изучаю. Счет за покупку двух дюжин кроликов. А, наверное, это те, которых мы недавно съели, – была замечательная похлебка с крольчатиной.
– Думаю, мы можем сорвать неплохой куш, – сразу взял быка за рога Виндзор.
«Мы»? Я ничего ему не ответила, лениво обмахиваясь счетом за кроликов вместо веера.
– Привыкли быть скрытной? – усмехнулся Виндзор. – Я говорю о небольшой сделке.
