Текст книги "Фаворитка короля"
Автор книги: Анна О'Брайен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 32 страниц)
– Черт побери, Алиса!
– Черт побери, Эдуард! – передразнила я его.
Повисло мрачное молчание. Густое, как кровь, страшное, как остро заточенный клинок.
– Ты выполнишь мою волю.
– Только потому, что вы король?
– Разумеется.
Я задрожала сильнее, но взгляд не опустила.
– Кто-нибудь когда-нибудь отказывал вам в чем-нибудь, государь?
– Никогда! Никто! И ты не посмеешь! – Он сжал пальцы еще крепче, но я не дрогнула. – Ты противишься моей власти?
– Вашей власти? – Я гордо вскинула голову, полностью владея собой. – Я никогда не противилась вашей власти, государь, только вашей ужасающей надменности. – Тут я зашипела от боли и закусила губу. – Вы хотите добиться моего повиновения, причиняя мне боль, государь?
– Боль?..
– Пальцы вашего величества причиняют мне сильную боль!
Он сразу ослабил хватку, но руку мою не отпустил.
Если бы мне все еще было семнадцать лет, если бы я снова была новичком при дворе, я подчинилась бы королю, страшась последствий. Но сейчас я была настроена по-иному. Я вела опасную игру, поставив на карту все. Он мог прогнать меня от себя. Мог приказать Филиппе прогнать меня из свиты. Но теперь я была матерью его сына. И уже три года – его любовницей. Теперь я стала взрослой и не думала, что он решится на крайние меры. Мне казалось, что я приобрела кое-какую власть и завоевала уважение со стороны короля.
Ну, сейчас увидим. Я сделала ставку на эту власть и на уважение, стремясь переломить дурное настроение Эдуарда.
– Ты станешь противиться моей воле, женщина? – загремел он. Ни малейшего уважения. Возможно, я ошиблась в своих расчетах.
– Да, когда вы неразумны и неучтивы, государь. Я весь день не была у королевы. Но я ведь ее фрейлина, а не только ваша… – я выдержала маленькую паузу, – ваша шлюшка.
– Я приказываю! Богом клянусь, ты пойдешь со мной! – Он отпустил мою руку.
– Богом клянусь, не пойду!
На лице Эдуарда отразилось безмерное удивление, а я тем временем разжала руки и свалила его одеяния в кучу у наших ног. Потом сбросила туда же свою соболью шубу. Обошла короля и стала подниматься по лестнице, оставив его в одиночестве перед грудой бархата и дорогих мехов, сваленных на затоптанные нашими подошвами плиты пола. В дальнюю дверь вошел паж. Понятия не имею, что сказал бы Эдуард, если бы мы и дальше оставались наедине. Поднявшись к следующему пролету, я оглянулась: он стоял, приросши к месту, как дуб, уперев руки в бока, и смотрел на меня; груда одежды так и валялась у его ног. Я подождала, пока он уделит все внимание только мне. Тогда я сделала великолепный реверанс. И снова повысила голос, чтобы он уж точно расслышал:
– Во дворце полным-полно шлюх, которые с превеликим удовольствием составят вам компанию, невзирая на ваше мрачное настроение, государь. Кому-то из них можете отдать моих соболей, на то ваша воля.
Я не стала ждать, ответит ли он. И подберет ли одежду с пола.
Не могу не признать, что ужасные предчувствия владели мной в ту минуту, когда я притворила за собой дверь моей комнаты. Вполне могло случиться, что я себя погубила. Если черная меланхолия не выпустит Эдуарда из своих тенет, моему положению возлюбленной короля придет конец – быстро и бесповоротно.
Конечно же, я ждала результатов не с легким сердцем. Король не скрывал своего неудовольствия. Когда он уезжал охотиться, меня с собой не звал. Когда навещал королеву, меня подчеркнуто избегал, лишь молча взмахивал рукой, приказывая мне удалиться. О том, чтобы я делила с ним ложе, и речи не шло. А мне было жаль собольей шубы. Фрейлины сплетничали между собой, заметно избегая моего общества. Королева нервничала, но такие уж сложились у нас отношения, что каждая из нас предпочитала помалкивать. Наконец напряжение достигло такого накала, что во дворце стало неуютнее, нежели на морозе, и она не выдержала:
– Ты поссорилась с королем, Алиса?
– Нет, миледи. – По сути, то не была ссора.
– Вызвала его неудовольствие?
– Да, миледи. – Это уж точно.
– Он очень… очень вспыльчивый человек.
– Да, миледи.
– Как ты думаешь: быть может, тебе следует попросить прощения? – Она с тревогой наморщила свой высокий лоб.
– Нет, миледи.
Королева оставила попытки помирить нас, и я с нарастающей тревогой ждала дальнейших событий. Я не захандрила, потому что смысла в этом не было никакого. Эдуард – не тот человек, которого можно смутить женскими капризами, а фрейлины только порадовались бы, видя, что я загрустила. Поэтому внешне я была поразительно весела и спокойна, а в душе нарастал страх перед совершенной глупостью. Эдуард – король Англии, мне он ничем не обязан. Я поставила на карту все и теперь могла лишь молиться, чтобы карта, на которой стояло все мое будущее, не оказалась бита.
Ждать пришлось целую неделю.
Я расчесывала волосы, готовясь лечь спать в одиночестве, и тут раздался тихий стук в дверь. «Уикхем!» – подумала я. С известием, что король снова жаждет удовольствий. Я отворила дверь, уже готовая дать отрицательный ответ.
– Я не пойду… – Слова замерли у меня на устах.
Эдуард. Сам пришел. А через руку переброшена моя красивая шуба.
– Милорд!
Я присела у двери в низком реверансе, пряча лицо. Король сам явился ко мне в комнату? Означает ли это, что меня прогоняют, как я опасалась, а соболя – прощальный дар перед бесславным отъездом? Если заглянуть ему в глаза, что я в них увижу? Я подняла голову и встретилась с ним взглядом – лучше сразу понять, что к чему, – но Эдуард, поднаторевший в разного рода переговорах, сохранял совершенно непроницаемый вид. Если он решил меня прогнать, то сделает это спокойно, обдуманно, а не в порыве гнева на мою непокорность.
– Так что, вы позволите мне войти? – Голос звучал неприветливо. – Я полагаю, король только раз в жизни может допустить, чтобы его личные дела обсуждались на людях, на глазах любого его подданного.
Я попятилась, широко распахивая дверь, однако он, невзирая на сдерживаемое с трудом нетерпение, не перешагнул через порог. Вместо этого протянул мне шубу.
– Это ваша вещь, мистрис Перрерс.
Я взяла шубу из его рук и бросила на сундук, словно она меня не интересовала.
– Я был неправ, мистрис, и позволил себе непростительную неучтивость по отношению к вам.
Он был убийственно официален. И если я не дрогну… Я держала язык за зубами.
– Я пришел просить у вас прощения. – Прозвучало это скорее как приказ, а не как смиренная просьба.
– Королю легко проявить неучтивость, а потом требовать, чтобы ему это простили, – ответила я.
– Я не требую.
– Разве? – Я скрестила руки на груди и решилась идти до конца.
– Мистрис Перрерс… – Он наконец вошел в комнату и захлопнул за собой дверь. – Вы, несомненно, станете обвинять меня в чрезмерной гордыне, но я совершенно не желаю, чтобы при этом присутствовали посторонние люди! – Он непринужденно опустился на одно колено. – Я прошу вас сжалиться и простить мне неподобающее рыцарю поведение. Истинному рыцарю не пристало быть таким… невежей, каким был я. Прощаете ли вы меня?
Я вскинула голову, раздумывая. Он выглядел неподражаемо, будто рыцарь, сошедший с гравюры в старинном романе, – рыцарь в ярких одеждах, отливающих синим, красным, золотым, преклонивший колено у ног своей дамы. У моих ног был король Англии, продуманно выбравший наряд, чтобы произвести на меня впечатление. Более того, он завладел моей рукой и поцеловал ее.
– До сих пор ни один подданный не смел мне возражать.
– Это я знаю.
– Так что же? Так и будете мучить своего короля неопределенностью? – Лицо его не выражало страсти, на нем залегли уже складки, говорившие о раздражении. – Я скучал без вас гораздо больше, чем следует. Вы всего-навсего обыкновенная девчонка! Отчего я так сильно по вам скучал? А вы только и делали, что хмурились на меня из-за спин этих чертовых фрейлин моей супруги. Или делали вид, что вообще меня не замечаете.
– Пока вы не выставили меня из комнаты королевы.
– Ну… этого я не должен был делать.
– Не должны были. И я не какая-то там девчонка. Я мать вашего сына.
– Это я знаю. Алиса… – Он заговорил со мной по-человечески, а не по-королевски.
– И я не просто ваша наложница. Я даю вам больше, чем обычные плотские удовольствия. И считала, что вы любите меня сильнее, государь.
– Я люблю. Черт возьми, Алиса! Сжалься же! Я был неправ.
– Вот в этом мы с вами согласны.
Он отпустил мои пальцы и, не вставая с колен, широко раскинул руки.
– Вот что я выучил ради тебя, как глупый трубадур, мечтающий добиться взаимности от дамы сердца! Настоящее признание в любви…
Он прижал руки к сердцу, словно гибнущий от несчастной любви трубадур, и стал читать стихи – глупые, нелепые, однако ни в голосе, ни на лице его не было насмешки. Слова шли из глубины души, изливая мучительную тоску по минувшему. По навсегда утраченной юности.
Мне Фортуна улыбалась
Без печалей и забот.
Страсть и нега доставались
Даром мне из года в год.
Увенчав венком лавровым,
Ввысь Фортуна вознесла,
Но под временем суровым
Юность вянуть начала.
Лепестки мои опали…
[58]
Он резко остановился.
– К чертям стихи! Красота моя поблекла и обхожденье уже далеко не то. Ни одно, ни другое извинить мне нечем, но я молю, чтобы ты поняла меня.
Я не поддалась на его хитрость.
– Плантагенет молит меня?
– Все когда-нибудь бывает в первый раз! – Горечь ушла из его тона. Вернулись гордость, властность, пусть и стоял он, преклонив колено. Я сглотнула подступивший к горлу комок. Он действительно обворожил меня. – Не мучьте же меня неизвестностью, мистрис Перрерс.
– Да я бы и не посмела! Я уже приняла решение, государь. – Какой бесенок заставил меня потянуть с ответом еще минуту? Я положила руку ему на плечо и с благородным изяществом дамы, принимающей любовь рыцаря, помогла ему встать на ноги.
– Так что же?
– Я вас прощаю. Невозможно противостоять такому красивому объяснению в любви.
– Слава Богу!
Он заключил меня в объятия – бережно, словно я была неким драгоценным изделием из хрупкого стекла. Или так, словно я все еще могла отказать ему. Его прохладные губы нежно касались меня, пока я не растаяла окончательно, а уж тогда его объятия сделались огненно-жаркими. Я тоже очень соскучилась по нему.
– Мне хочется что-нибудь тебе подарить… может быть, драгоценный камень… Ты ведь подарила мне сына, это бесценный дар. И мне хочется показать, как я тебе благодарен… – Он положил подбородок мне на темя, а мои волосы укутали его плечо.
– Нет… я не хочу камень.
– Тогда чего ты хочешь?
Мысль пришла мне в голову мгновенно, а может быть, она жила там постоянно. Я хорошо знала, чего хочу.
– Дайте мне землю и домик, государь. – Ни на минуту не забывала я о своем ненадежном положении, а Гризли в свое время хорошо мне все объяснил.
– Ты хочешь получить землю? – Он поднял голову, и я расслышала в его голосе удивление.
– Хочу. В вашей власти наделить меня ею.
– Ты станешь землевладелицей. Ладно, поместье – твое. На счастье мистрис Алисы, которая разгоняет мрак в самых темных закоулках моей души.
Я даже задохнулась от волнения. Теперь мне принадлежит королевское поместье – о таком я и не мечтала.
– Благодарю вас, государь.
– При одном условии…
Я вдруг насторожилась: никогда нельзя недооценивать Плантагенета.
– Ты должна снова называть меня Эдуардом. Мне этого очень не хватало.
С моей души свалился камень, давивший на нее с той минуты, когда я бросила под ноги королю соболиную шубу.
– Благодарю вас, Эдуард.
Он с любовью предложил мне свой дар, и я ответила ему тем же. Я дарила ему свои губы, руки, тело. И свою верность. Мое отсутствие пробудило в Эдуарде страсть, он и думать позабыл о воздержании. Он предавался любви на моей далеко не роскошной кровати, на которой с трудом помещались его длинные руки и ноги, и снова закутал меня в соболиную шубу. Отныне я не была просто его наложницей, и мы оба это понимали. Моя непокорность вынудила короля понять суть наших отношений. Они стали прочными.
– Я никогда тебя не отпущу, – прошептал он с трогательной проникновенностью, когда прилив страсти схлынул. – Я люблю тебя. Только смерть разлучит нас.
– А я никогда не покину вас по доброй воле, – ответила я совершенно искренне. Мое уважение к нему и восхищение взлетели до небес.
Он преподнес мне в дар небольшое поместье Ардингтон, и я, пряча дарственную в свой сундук, не могла не признать, как много это для меня значит – куда больше, чем то имение, которое я по праву похитила у Дженина Перрерса. Земля давала власть, земля давала богатство, и теперь в моих руках был Ардингтон, настоящая жемчужина среди поместий. В каждой клеточке моего тела звенела гордость собственницы, словно я выпила кубок хмельного меда. Теплая волна докатилась до самых кончиков пальцев.
Сев на сундук и поджав губы, проводя рукой по гладким доскам, я мысленно обозревала свое новое имение. Конечно же, Ардингтон был процветающим поместьем. Да, процветающим, но не очень большим. Ну, если Эдуард подарил мне одно поместье, то, возможно, пожалует еще и другие. А если не догадается подарить, то почему бы мне самой не купить себе поместье?
Меня не удивляло, что я не до конца удовлетворена, что мне хочется большего. Нельзя не стремиться к обеспеченному будущему.
Я родила Эдуарду второго ребенка. Второго сына, Николаса. Это было счастливое событие. Теперь я вольна была в любое время отправиться в поместье, где подрастал и начинал шумно играть, воображая себя рыцарем, Джон. И вернуться ко двору я могла, когда пожелаю, – в этом отношении страхов у меня больше не было. Пусть мое положение при дворе и не было признано официально, оно от этого не становилось менее прочным.
– А кем же вырастешь ты? – спрашивала я у хнычущего младенца, который оказался, как и Джон, вылитой копией Эдуарда. – Каким путем пойдешь ты к богатству и власти? – Мне вспомнился Уикхем. Прекрасный пример для подражания. – Когда подрастешь, я познакомлю тебя с моим добрым другом.
– Чем же тебя отблагодарить за этот новый подарок? – спросил у меня Эдуард, когда приехал навестить нас. – Нет, молчи…
Незачем было что-то говорить. Он дал мне в опеку земли Роберта Тиллиола и право устроить в будущем брак его сына[59]. Это были обширные владения: четыре поместья и замок далеко на севере Англии. Они сулили мне полный сундук золота.
Чтобы король сделал такой дар одной из фрейлин королевы – это было неслыханно. Королевский дар привлек всеобщее внимание, но я была в силах вынести косые взгляды. Заговор молчания соблюдался свято, ради спокойствия Филиппы. Я же просто сообщила Гризли, что работа на меня отныне потребует больше его драгоценного времени.
«Не сомневаюсь, что вы будете хорошо оплачивать мое время», – ответил он, как всегда стараясь не упустить свое.
«Оплачу, когда увижу результаты, – написала я ему, потом еще добавила: – Меня сильно удивит, если вы не сумеете использовать доходы с этих земель и к своей выгоде».
Ответ пришел незамедлительно: «Как и вы, мистрис Перрерс. Новые приобретения приносят вам (и мне) отличную прибыль».
Последнее вызвало у меня улыбку: какой замечательный делец этот Гризли!
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Холодок тревоги пробежал у меня по спине – едва заметно, словно любовник слегка оцарапал ногтем нежную кожу. Я вздрогнула и насторожилась. Холодок улетучился, и я снова стала внимательно наблюдать за разворачивающейся на моих глазах драматической сценой.
Происходил официальный парадный прием со всей положенной торжественностью: король с королевой заняли места на возвышении в самой большой аудиенц-зале Вестминстерского дворца. Перед ними стоял, надувшись от важности, молодой человек чуть старше двадцати лет, разряженный со всей пышностью, какую может позволить себе избалованный юнец. Несмотря на этот блеск и очевидное высокомерие, поклонился он очень низко, а его свита последовала примеру юноши. А свита поражала своим великолепием: оружие сверкало золотом и серебром, на богатых камзолах, как и в многочисленных перстнях, сияли драгоценные камни. Филиппа откровенно любовалась этим зрелищем. Король же не был склонен к восторгам.
– Почему ты здесь? – строго спросил он.
– Я больше не могу жить в этой забытой Богом, утопающей в болотах провинции, – отвечал молодой человек, ничуть не смутившись. Он, несомненно, был красив, однако в чертах лица проглядывала неуступчивость характера, вид он старался придать себе непроницаемый, а почтения к монарху ему явно недоставало. – Я умываю руки и не желаю больше иметь дела ни с Ирландией, ни с этими треклятыми ирландцами.
– Умываешь руки? Ты молод и глуп! Ты думал, видно, что это будет так легко? Ради Бога, чем ты там только занимался? – Эдуард спустился с королевского возвышения и ударил молодого вельможу по плечу – кулаком, так что это мало напоминало ласку. – Ты что, хочешь сбежать, едва появились признаки неповиновения, и тем самым свести на нет все, чего я сумел добиться в этой чертовой провинции? Побойся Бога, Лайонел!..
Значит, это Лайонел. Второй из выживших сыновей Эдуарда. Красивый, щеголеватый, честолюбивый наместник короля в Ирландии, занимавший этот пост уже несколько лет. Он был очарователен до невозможности – такой гладкий, блестящий, скользкий, как гусиный жир, которым смазывают грудь простуженным детишкам. Тем не менее его неожиданный приезд взволновал придворных и внес немалое оживление в монотонность последнего времени. Лайонел, совсем недавно, на день рождения щедрого короля, пожалованный титулом графа Кларенса[60], сумел улыбнуться хотя бы родной матери. Благодаря этому я стала смотреть на него более благосклонно, чем поначалу.
– Вы несправедливы ко мне, государь! С неповиновением я столкнулся в первый же день!
– Я склонен отправить тебя обратно, как только ты сможешь оседлать свежего коня…
– Ах нет, Эдуард… Не нужно! – не выдержала Филиппа. Она была очень огорчена. – Это же наш сын!
– Это заноза в моем теле! Будь он моим сыном, он не отказался бы выполнять свой долг. Мы и оглянуться не успеем, как вся Ирландия поднимется против нас с оружием в руках.
– Я совершенно не понимаю, почему тамошним мужикам не нравится… – В голосе Лайонела появились неприятные визгливые нотки.
– Еще бы им нравилось! – воскликнул Эдуард, не отрывая от сына сердитого взгляда. – Твоя задача заключалась в том, чтобы сохранить там мир, а не ворошить осиное гнездо!
– Ах, Лайонел… – Королева протянула руки к сыну.
Молодой человек мигом упал на колени перед королевой, склонил голову в наигранном раскаянии.
– Матушка! Простите меня…
– Милый мой Лайонел…
– Я все объясню…
– А я и не сомневаюсь, что у тебя были основания…
– Но станет ли отец слушать их? – Он искоса бросил взгляд на короля. Нас, всех остальных присутствующих, все равно что не было здесь, пока Плантагенеты разбирались в своих семейных делах.
Ах!..
Тот же самый неприятный холодок снова пробежал по моей спине, пополз по затылку, по руке, и я невольно вздрогнула. Мурашки бегали по коже, я не могла этого не заметить. Кто-то в этой зале пристально, изучающе присматривался ко мне. Кого-то я заинтересовала всерьез. Я окинула взглядом свиту Лайонела, но никто в ней моего внимания не привлек. Ни один из его приближенных не смотрел в мою сторону, всех волновала только стычка короля с провинившимся сыном. В этом зале я просто стояла среди прочих фрейлин, никому не известная, безымянная, приставленная прислуживать королеве.
Но неприятное чувство не покидало меня. Кто-то на меня поглядывал тайком.
– Отец выслушает тебя, – уверенно проговорила Филиппа, успокаивая сына. – Но не сейчас. Позднее. После того как мы отпразднуем твое возвращение. Пять лет… Ведь я тебя не видела уже пять лет. – Ее лицо лучилось материнской лаской.
Эдуард от всего этого испытал не больше удовольствия, чем перед тем – восхищения сыном, но сжал зубы и прохрипел:
– Думаю, с обвинениями можно подождать. Мать очень обрадовалась твоему приезду. А тебе нужно поучиться тому, как управлять большой областью: далеко не все можно уладить угрозами и суровыми законами. Нужно еще… – Он скрипнул зубами и оборвал свои поучения о том, как нужно вести политику. – Но сначала мы устроим пир в честь твоего возвращения.
Он жестом показал, что аудиенция окончена. Я помогала королеве встать и тут снова ощутила чье-то пристальное внимание, будто кто-то хотел содрать с меня кожу и заглянуть в самую душу. Но моя душа интересовала одного только Уикхема, а он до сих пор возводил укрепления в Виндзорском замке. Я быстро оглянулась, решив во что бы то ни стало поймать наглеца, разглядывающего меня столь бесцеремонно, – и отыскала его. Один из приближенных Лайонела откровенно уставился на меня.
Я виду не подала, что меня это как-то тронуло. Не так-то легко меня запугать. Безучастно скользнула взглядом по рядам придворных, словно искала кого-то знакомого. Но все время я ощущала это пристальное внимание.
Кто он такой?
Как он смеет!
Ну ладно. Отбросив притворство, я посмотрела ему прямо в глаза.
Несомненно, это был человек смелый. Он не отвел взгляд и не изобразил виноватую улыбку. На вид он был старше принца лет на десять. Лицо грубоватое, но его нельзя было назвать непривлекательным – если бы только не мрачноватые глубокие складки вдоль крыльев носа. Нет, красивым этот мужчина не был. Чисто выбрит, как я заметила, не по моде тех дней, да и волосы подстрижены короче, чем допускала мода. Глаза ничем не примечательные, какого-то неопределенного цвета, скорее темные, но взгляд прямой; он ничуть не смутился, когда одна из фрейлин королевы заметила, что он ее разглядывает. Не очень большой белый шрам на фоне загорелой в недавних походах кожи все же портил его подбородок. Одежда на нем была отменного качества, но без всяких украшений, как и меч – добрый клинок из стали, и только. Единственный из всех, кто сопровождал принца, этот человек не носил ни единого самоцвета – как мне подумалось, скорее из-за своих наклонностей, чем из-за недостатка средств. Губы решительно сжаты. Как мне представлялось, такой не выдаст чужих тайн, если только сам не сочтет это выгодным.
Не столько придворный, сколько воин. Но мне он был совершенно незнаком.
Я вопросительно подняла брови, вынуждая его как-то ответить, и он слегка склонил голову. Я с удовольствием оставила это без внимания, повернулась к нему спиной, приняла от королевы ее молитвенник. Филиппа, поддерживаемая Лайонелом, медленно двинулась в свои покои. Я последовала за ними, до самого выхода из залы ощущая спиной все тот же взгляд, словно кинжал, вонзающийся между лопаток.
Так. Мне не слишком понравился Лайонел. Еще меньше понравился тот тип из его свиты, который имел дерзость меня разглядывать. На мой вкус, слишком много темных уголков таилось в его душе.
Эдуард приказал устроить истинно королевское пиршество. Он вообще обожал пиры и всевозможные празднества. Ему доставляло огромное удовольствие быть в центре внимания там, где собирался цвет его королевства. Разве был другой король, который умел так ловко и уверенно подпрыгивать и хлопать крыльями, изображая громадную птицу с позолоченным оперением – только ради того, чтобы позабавить своих детей? Но сейчас дело обстояло совсем иначе. На этом пиршестве он лишь скупыми кивками приказывал музыкантам играть, пирующим – танцевать, и не более того. Вряд ли такой пир мог стереть с лица Эдуарда выражение глубокого недовольства провалами Лайонела в Ирландии. Едва любимый менестрель короля Эндрю Кларонсель начал петь, как Эдуард протянул ему кошелек, лишь бы тот поскорее смолк. Пир в целом обещал быть долгим и скучным. Я заняла место за столом, ближайшим к королевскому возвышению, и смерила взглядом мужчину, которого усадили справа от меня.
Ему поручили ухаживать за мной на пиру?
Тот самый наглец, который глазел на меня в аудиенц-зале. И я готова была поспорить на свою соболью шубу, что он отнюдь не случайно оказался моим соседом за столом. Как ему это удалось? Подкупил дворецкого? Теперь, вблизи, я рассмотрела, что глаза, скользившие по моему лицу, – темно-серого цвета и такие же наглые, какими показались мне с самого начала.
– Приветствую вас, мистрис Перрерс.
Он стоял, пока я не заняла свое место, а я с удовольствием заставила его ждать подольше – разгладила юбки, уложила их красивым складками. Он спокойно ждал, вынуждая меня признать, что воспитан он безупречно. Наконец он сел с элегантным поклоном; все движения его были быстрыми, но на удивление изящными. Стало быть, он не все время проводил в седле – даже находясь в Ирландии, сумел приобрести известные навыки придворного.
– Вам известно мое имя, сэр. – На его оценивающий взгляд я ответила привычным и хорошо рассчитанным безразличием. – Откуда?
– Вы широко известны при дворе, мистрис. – Голос у него оказался мягче, нежели я предполагала, а ответ был туманным и интригующим. Думаю, он не сказал мне всей правды. – О вас говорят даже в Ирландии, – добавил мой собеседник.
Значит, он ждет, что я спрошу: что же именно обо мне говорят? А я не стану спрашивать. Я взяла в руки кубок, отпила немного.
– Чего я не знаю, – невозмутимо продолжал он, – так это того, из какой семьи вы происходите.
И я сразу вспомнила свое мрачное прошлое. Сплетни о моем происхождении. Подкидыш. Внебрачное дитя блудницы и какого-то крепостного. Кошель с золотом, который то ли был, то ли его не было вообще. Я просто пожала плечами. Какое это имеет значение теперь? Мне только не понравилось, что этот человек пробудил во мне воспоминания.
– У меня нет семьи, – коротко ответила я.
И отвернулась от него, обратившись к немолодому рыцарю, который сидел слева. Даже удивительно, сколько вопросов на разнообразные темы я сумела задать стареющему воину, который косо посматривал на меня, гораздо больше интересуясь поданными яствами. Я вздохнула, устав от его односложных ответов, и совершенно напрасно бросила взгляд в сторону молчавшего соседа справа. Тот смотрел на меня с нескрываемой насмешкой.
– И что? – спросила я, хотя лучше бы мне было помалкивать.
– Вы уже завершили беседу? – спросил он и то ли улыбнулся, то ли оскалился, заставив меня мгновенно насторожиться. – Я ни за что бы не поверил, что с вами так скучно, леди. Право, сэр Ральф вполне мог уснуть, настолько его увлек разговор с вами. Даже мне трудно было бы с жаром обсуждать, сколько времени необходимо двору, чтобы перебраться из Хейверинга в лондонский Тауэр!
– Мне, по крайней мере, хватает воспитанности, чтобы беседовать со своим соседом, сэр, – парировала я. – А вот вы, к моему глубокому прискорбию, в этом совершенно не преуспели. – Он ни словом не обменялся с фрейлиной, сидевшей справа от него.
А откуда я это знала? Значит, прислушивалась, так выходит?
– Мне подумалось, что вы пожелаете узнать мое имя, – не к месту ответил он.
– Не могу сказать, что меня это очень интересует. Но раз уж нам сидеть рядом до конца пира… Кто же вы? – не удержалась я. Ведь знала уже, кто он такой, – я же не теряла даром времени, которое прошло от парадного приема до пиршества, – но не помешает слегка задеть его мужскую гордость. – Коль вам известно, как зовут меня, сэр, то простая учтивость требует назвать и ваше имя. Тем более что вы сумели организовать себе место возле меня…
Он взглянул на меня с одобрением и подождал, пока паж наполнит нам обоим кубки бордоским вином. Слегка пригубил, отставил кубок. Он тоже умел потянуть время. Мне хотелось улыбнуться, но я удержалась, подозревая, что этот человек способен мгновенно улавливать слабость как у друга, так и у врага, и так же мгновенно этой слабостью пользоваться. Мне же пока было совершенно непонятно, относит он меня к друзьям или к врагам.
– Меня зовут Вильям де Виндзор, госпожа.
Я чуть пожала плечом, этак пренебрежительно – этот жест замечательно получался у Изабеллы.
– Я служил в Ирландии, – продолжал он невозмутимо, – у графа Кларенса.
Ничего нового для себя я не услышала. А он смотрел на меня, не переставая улыбаться, и я, к своему крайнему смущению, обнаружила, что щеки у меня начинают гореть.
– Отчего вы так пристально смотрели на меня?
– Я нашел вас интересной.
– Интересной? Вы говорите обо мне, словно о замысле нового сражения!
– Я полагаю, что мы с вами очень похожи, госпожа.
– Вот как? Я этого не нахожу, Вильям де Виндзор. Вы выглядите куда красивее меня!
Это его ошеломило, он рассмеялся резким, лающим смехом.
– А вы гораздо прямолинейнее, чем я ожидал. Такое качество в женщинах встретишь нечасто, ибо, по моим наблюдениям, они предпочитают притворяться.
– Я не люблю притворяться. – Думаю, опыт по женской части у него был обширным, как устье Темзы. – Так объясните, в чем же мы похожи.
– О, этого я объяснять, пожалуй, не стану. Время не пришло. – Он поднял кубок и выпил за мое здоровье.
Я же отвернулась и сделала еще одну не слишком удачную попытку разговорить сэра Ральфа, как будто ответ Виндзора вовсе меня не заинтересовал. Хотя я была заинтригована, и он сам отлично понимал это. Он спокойно дождался, пока мой рыцарь целиком погрузится в поглощение жаркого из оленины, и продолжил наш разговор, словно тот и не прерывался ни на минуту.
– Я передумал, мистрис Перрерс. Вы – такая женщина, которой я могу доверять, а потому объясню вам, что у нас общего. Мы оба очень честолюбивы.
Я молча уставилась на него.
– И оба эгоистичны.
Я снова предпочла промолчать, наблюдая за ним поверх своего кубка.
– Мы оба выбились из самых низов.
Нет, я и тут отвечать не стала. К чему клонит этот человек?
– Вам нечего сказать о моих выводах, мистрис Перрерс?
– Мы оба вышли из самых низов, сэр?
– По сути дела, так и есть. Отец мой был небогатым рыцарем, так и не сумевшим ничего добиться. Виндзор-оф-Грейриг – это медвежий угол в Уэстморленде[61], которому нечем похвастать, кроме овец да бесконечных дождей. Стоило мне немного подрасти, и я уехал из Грейрига и стал воином, как всякий честолюбивый юнец. Слава, удача, богатство – вот что манило меня и чего я достиг. Я сражался при Пуатье, мое имя сделалось известным. В последние же годы я связал свою судьбу с Лайонелом. Возможно, у него есть свои недостатки, но его я считаю самым способным изо всех королевских отпрысков. – Я вдруг поняла, что смеюсь, ибо он осмелился высказываться столь непочтительно о высоких особах, не заботясь о том, что его могут услышать другие. Взгляд Виндзора обратился туда, где рядом с королевой сидел Лайонел, развлекавший мать своим остроумием, потом вернулся снова ко мне. – Мы оба пробили себе дорогу наверх. Вы в качестве фрейлины королевы, – это он произнес без всякого выражения, давая понять, что ему прекрасно известен характер моих отношений с королем, – а я в качестве одного из советников Лайонела.
– И отчего вы полагаете, что это должно меня интересовать, сэр Вильям?
