Текст книги "Анна Фаер (СИ)"

Автор книги: Анна Фаер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 33 страниц)

– Что?

– Орион. Меня с вами нет, а три звезды всё так же светятся. Я-то думала, что если я исчезла, то и самая яркая звезда должна тоже погаснуть.

И это было очень глупо. Но всё-таки я сам удивился тому, что звезда никуда не исчезла. Это, правда, странно.

– Знаю! – закричала она радостно и сразу же обернулась ко мне.

От блеска в её глазах можно было ослепнуть. И это было бы честью для меня.

– Что? – я не знаю, что она мне сейчас скажет, но уже улыбаюсь.

– Всё это время мы ошибались! Это созвездие никак меня не касается! Самая яркая звезда из тех троих – это ты! И две другие – Алекс и Дима.

– Стой, а как же ты?

– Я? – она почесала затылок. – Я не хочу быть частью чего-то. Я не часть Ориона. Я хочу быть чем-то важным сама по себе. Как Солнце! Да! Я буду Солнцем! Буду освещать тебе дорогу. Каждый день я буду с тобой! Ну же! Скажи, что я гений!

– Ты гений, Фаер.

– Именно,– она наклоняется и шепчет мне на ухо. – Теперь я знаю всё, что всегда хотела знать.

– Да?

– Ага.

– И в чём смысл жизни?

Она рассмеялась.

– Ну, ты чего? – я легонько толкаю её в бок.

– Люди даже вопрос формулируют неправильно,– она хихикнула. – А, по-твоему, он в чём?

– Думаю, смысла никогда не было. Но вот появились люди, вот они стали думать не только о том, где бы им раздобыть еду. И только тогда стало заметно отсутствие всякого смысла. Так было всегда, просто раньше этого никто не замечал. Не было достаточно разумных организмов.

– Не угадал. У тебя ещё одна попытка.

Я решил, сказать мою старую-старую версию.

– Может быть, смысл жизни в чувствах? В конце концов, только этим мы и отличаемся от животных.

– Вот не нужно тут! Ты не был собакой и не знаешь, как они воспринимают мир! – она мягко улыбнулась. – Можешь больше не стараться. Ты не сможешь отгадать.

Мы молча смотрели в небо.

– Так в чём же смысл? – не выдержал и спросил я.

– Тут всё довольно забавно. Если я скажу, то смысл потеряется. До него обязательно нужно дойти самому.

Не отвечаю, но недоверчиво кошусь на неё. Зачем она так сказала? Наверное, смысл в том, что делать вид, что смысл есть. Это нужно для тех, кто ещё не догадался, что его нет.

– Знаешь, не ищи смысла,– говорит она. – Он на самом деле не стоит того. Не ставь поиск смысла жизни главной целью. Конечно, это весело – быть в поисках чего-то удивительного. Поиски – это интересно. Но представь, какое испытываешь разочарование, когда находишь то, что искал всю жизнь. Да, конечно, сразу радуешься. А потом? Потом наступает разочарование, потому что искать больше нечего,– она запинается, а потом говорит с расстановкой: – Просто живи и делай то, что любишь, – вот и весь секрет.

Мы молча смотрим на небо.

– Вот чёрт! Время истекает! – резко вырвалось у Фаер.

– Время?

– Смотри! – она указала мне на месяц. – Он уменьшается. Когда мы вышли из твоего дома, то в небе была полная луна. А сейчас уже месяц. Когда месяц уменьшится до того, что исчезнет, то всё погрузится во тьму.

– И что делать?

– Спой мне,– неожиданно ответила она.

– Спеть?

– Да! Я скучала по твоим песням. У тебя чудесный голос.

Я помню, часто хотел ей спеть раньше. Она это любила. Но я всегда откладывал на потом. Ждал повода.

И не дождался.

Если можешь сделать для человека что-то приятное, то делай. Никогда не откладывай на потом. Ведь любой день, верите вы мне или нет, может оказаться последним. И, поверь, ты будешь жалеть, что мог сделать что-то хорошее, а не сделал.

– Ты писал мне о том, что перестал петь. Перестал играть на гитаре. Я тогда очень удивилась. Ты же любил музыку. Как ты там написал,– она задумывается на секунду, а потом цитирует строчку из моего письма: – Музыка – это живопись, которую слышишь.

– И что тебе спеть?

– Ты знаешь.

Она права. Я знаю. Больше всего она любит единственную песню, которую я написал сам.

– Да тут нужна музыка, ведь без гитары будет некрасиво.

– Красиво! Очень красиво! – тут же протестует Фаер. – Особенно, когда столько не слышать твой голос, сколько не слышала его я.

И я начал петь. Сразу выходило плохо, я давно не практиковался. Но, честно, я очень старался спеть хорошо. Мне хотелось, чтобы ей понравилось. И вообще, всё, что делаешь, нужно делать так, словно в последний раз.

Пою припев и чувствую, что теперь получается очень красиво:

Я стану ветром,

Стану морем,

Я стану камнем у прибоя,

Но, знай, я буду всегда

Рядом с тобою.

И мне на какую-то долю секунду начинает казаться, что написал я не глупую песню, как всегда думал. Я написал что-то действительно мудрое. Именно то, о чём пыталась мне сказать Фаер. Она не умерла, она стала всем миром.

Но озарение быстро прошло. Оно прошло, потому что Фаер неожиданно для меня положила мне на плечи свои руки. Я тут же замолкаю.

– Давай танцевать,– она поглядывает на месяц, который стал ещё меньше. – Ты хотел этого.

– Но ведь нет музыки.

– Кому нужна эта музыка?! – и я расплываюсь в улыбке, потому что так говорить может только Фаер. – Чтобы танцевать, музыка совсем не обязательна!

И мы танцуем. Что-то очень медленное и спокойное. Наш первый и последний танец. Она опускает голову и утыкается своим холодным лицом мне в шею.

– Что? – спрашиваю я.

– Я не хочу смотреть на небо,– у неё дрожит голос. – Там ещё что-нибудь осталось от месяца?

В небе светится тонкая-тонкая загогулина, которая ещё недавно была толстой, круглой луной.

– Совсем немного осталось,– я отвечаю ей честно, хоть мне и хочется соврать.

– Тогда слушай меня внимательной,– она прижимается ко мне ещё сильнее. – Ты сделаешь всё, что я попрошу?

– Конечно,– я опускаю голову и утыкаюсь в её растрёпанные чудесные волосы.

– Пиши мне письма, Макс. Знай, я получаю всё, что написано в той записной книге. А ещё не дай моему имени умереть. И сделай мир лучше настолько, насколько можешь. А ты можешь изменить многое.

– Хорошо,– выдавливаю я из себя.

Я чувствую, как она исчезает из моих объятий.

– Не забудь купить Диме хот-догов. И ещё! Совсем забыла! Возьми клятву с парней! Пусть они тоже изменят мир. Пусть они не дадут моему имени умереть!

– Ты эгоистка, Фаер.

– Нет, я о тебе забочусь. Те двое должны присматривать за тобой, а ты за ними. Если у вас будет общая цель, то вы всегда будете вместе, ведь у вас одна дорога. Я просто хочу, чтобы вы не потеряли друг друга.

– Вот как,– мой голос дрожит. – Что-нибудь ещё?

– Да. Полюби мир, в котором меня больше нет,– по моим щекам катятся слёзы. – И да, ещё одно…

У меня над самым ухом раздаётся её звонкий, медово-клубничный голос:

– Проснись.

Я в палате Димы. У меня мокрое от слёз лицо. Я не открываю глаз. Человек забывает сны в первые пять минут после пробуждения. А я не имею права забыть. Стану прокручивать всё снова и снова в своей голове, пока не буду убеждён в том, что ничего не забуду.

Потом я открываю глаза. Смотрю на Диму. У него спокойное лицо, как у мертвеца. У меня по спине пробегает холодок. Но как только я замечаю, как медленно поднимается его грудь под одеялом, я спокойно выдыхаю.

– Ты спишь? – спрашиваю тихо.

В ответ тишина. Расправляю затёкшую спину. Уже утро. Раннее-раннее утро. Мне плохо. Чувствую себя паршиво. Нужно уйти. Конечно же, я вернусь, ведь тут Дима. Но вернусь позже. Сейчас мне нужно на свежий воздух.

Встаю, направляюсь к двери, а потом возвращаюсь к кровати. Поправляю одеяло. Мало кто знает, что Дима боится высовывать пятки из-под одеяла. Он мне когда-то давно рассказывал об этом. В детстве его папа пошутил, что кто-нибудь посреди ночи может пощекотать за пятки, если они будут не под одеялом. Так что он до сих пор этого боится. Психологическая травма на почве детских переживаний.

Окончательно убедившись в том, что ничего Диму не побеспокоит, я выхожу из палаты. Ещё утро, поэтому в коридоре пусто. Без всяких происшествий мне удалось выбраться из больницы.

На улице я медленно побрёл какой-то странной и незнакомой дорогой домой. Я никогда раньше ею не ходил, но, кажется, она будет длинной. Это хорошо. Мне нужно подумать. Нужно уйти в себя.

Знаете, всё очень непонятно. Я не люблю этот мир. Но я должен его полюбить. Если так сказала Фаер… то я переступлю через всё и сделаю это. Правда, это так сложно. Сложно полюбить то, что ненавидел.

Я шёл медленно, а сейчас и вовсе остановился. Оглянулся вокруг. Что мне здесь любить, что? Всё мрачное и серое.

И тогда мой бегающий взгляд задержался на огромном оранжевом шаре, выкатывающимся из-за горизонта. Это красиво. Это можно любить. Впрочем, да, в мире есть вещи, которые можно любить. Нужно только хорошенько подумать.

Мне нравится восход. Нравится, когда солнце только появляется, и ты можешь смотреть на него столько, сколько захочешь, а глаза не будет резать. И запах крепкого кофе по утрам мне тоже нравится. И то, что воздух сегодня необычайно свеж. Мне нравится, что где-то высоко надо мной поют птицы, но…

Но я ненавижу. Я ненавижу, что жизнь коротка, и мы все умрём. Даже те, кто, казалось бы, должен жить вечно. Я ненавижу, что не замечаю иногда, как плохо тем, кто меня окружает. Мне не нравится, когда людей вокруг слишком много. Я терпеть не могу, когда собак сажают на цепь. Я не выношу, когда обед подают холодным.

А ещё я ненавижу свои волосы, которые вечно не слушаются меня, но с другой стороне, мне это очень даже нравится. Это напоминает мне о Фаер. Я терпеть не могу, когда моим глазам делают комплементы – это ведь просто цвет глаз. Но, в целом, мне нравилось, когда она их сравнивала с изумрудами. Я не выношу и в то же время просто без ума от тех, кто живёт жизнью жадно, даже почти бешено.

Я люблю. Я ненавижу. Я люблю и ненавижу одновременно.

Мне выбирать, чем я хочу поделиться с миром.

Я улыбнулся солнцу. Улыбнулся горячему, огненному шару, который будет каждый день освещать мне дорогу. Теперь я очень двусмысленно могу заявлять, что Фаер – моё солнце. Раньше я даже и не думал, что солнце может оказаться чем-то важным в моей жизни. Я не предавал ему значения раньше. Но теперь оно полно скрытого смысла. Хм, а ведь это всегда так. Ничто не несёт в себе смысла, пока мы сами его не заложим.

Ещё раз смотрю внимательно на восход, а потом шагаю дальше. Всё решено. Я хочу, чтобы те, кто страдает, нашли своё солнце. Нашли то, что их спасёт и вытащит из омута боли и страха. Возможно, я хочу быть этим чем-то.

Я шёл и просто физически ощущал, что во мне происходят какие-то перемены. Перемены – это страшно. Мне страшно стать другим человеком. Если я изменюсь, вдруг мои друзья отвернутся? Ведь им нравился тот человек, которым я был, а не тот, которым я стал. Вообще, перемены – это депрессивно. Если ты изменишься, то это ещё не значит, что ты изменился в лучшую сторону. А если ты вообще не меняешься, то ты стоишь на месте.

– Оглох что ли? – кто-то хватает меня за плечо.

Я оборачиваюсь. Передо мной запыхавшийся Алекс.

– Еле догнал,– он бросила на меня удивлённый взгляд. – Ну и видок! Ты в порядке?

– Я из больницы.

– Что случилось? – он насторожился.

Я всё ему рассказал. Несколько минут пришлось убеждать Алекса в том, что Дима спит и нам не нужно идти к нему прямо сейчас. В итоге, я-таки смог его остановить.

– А я сразу подумал, что это твоя кровь.

– Нужно переодеться,– говорю я устало. – Когда закончатся пары, позвони. Зайдём к Диме вместе.

– Без проблем.

Неловкое молчание.

– Ты как? – спрашиваю я.

– Так себе. Всё застрял на одной мысли.

– Какой?

– Счастье, оказывается, легко может превратиться в несчастье.

– А бывает ли наоборот?

Он пожимает плечами, а потом спрашивает:

– А ты как?

– Светить –

и не каких гвоздей!

Вот лозунг мой –

и солнца!

Я даже и подумать не успел, как сказал это.

Алекс ругнулся матом, а потом сказал удивлённо:

– Да ты сто лет не говорил цитатами! А Маяковского вообще никогда не цитировал.

– Считай, что сегодня многое изменилось. Я потом объясню.

– Давай сейчас.

– На пары вали, а то ещё опоздаешь,– шутливо оттолкнул его я.

Мы разошлись.

Дома никого не было. Я был совсем один. И мне стало по-настоящему больно. Помните, я говорил, что чувствую тупую и монотонную боль? Так вот теперь это уже резь какая-то. Мне даже захотелось, чтобы кто-то был рядом, но никого рядом не было. Когда тебе действительно плохо, ты всегда один.

И я думал, что тону, пока не вспомнил о том, что я никогда не бываю один. В нижнем ящике письменного стола лежит черный ежедневник. Она ждёт писем.

Я иду в комнату, быстро открываю чистую страницу, сажусь на пол, потому что она так любила сидеть, и пишу:

«Привет, Фаер! Рад, что мы встретились сегодня в моём сне!

Но мне всё ещё плохо. Не понимаю, почему. Возможно это кризис. Когда человек серьёзно болеет, всегда наступает кризис, и если его пережить, то выздоровление неизбежно. Помоги мне его пережить.

Меня терзают разные чувства. И сильнее всего я чувствую страх. Мне страшно, что я не смогу оправдать твоих ожиданий. Мне страшно, что я не смогу изменить мир. Когда я думаю о том, какую глобальную задачу ты поставила передо мной, мои колени начинают дрожать. Но я не могу отступить. Ты ведь так этого хотела.

Боже мой! Ты так хотела сделать мир лучше! Ты хотела поднять его выше, поднять его к солнцу. Но ты не думала о том, какие хрупкие у тебя плечи. Ты верила, что справишься. Но, Фаер, признай, что ты просто забыла о том, что ты всего лишь человек. Тебе может быть больно, твои кости могут сломаться, ты не пуленепробиваемая. Ты просто человек.

Стоп! Нет. Я не должен так говорить. Ты не этого хотела. И вообще. Что значит «просто человек»? Ты Человек! С большой буквы, да! Мир можно изменить. Я тебе обещал. Уверен, когда я поговорю с Алексом и Димой, они не откажут в помощи. Настанет день, когда твоё имя будут знать все! Настанет день, когда в мире не останется несчастных людей!

Вот только, как я всё это сделаю? О, Фаер, как мне сейчас тяжело. Я чувствую приливы энергии, но потом на меня накатывает холодная волна никчёмности. А потом снова яркая вспышка, кричащая о том, что всё получится. Это так странно, Фаер…

Но, как бы там не было, я принимаю вызов. Я сыграю в эту игру. Кто же знает, вдруг мне повезёт? Жизнь ведь игра. Так люди говорят, верно?

Нет, снова прилив тоски. Знаешь, когда говорят, что жизнь – игра, я вспоминаю детский сад. В детском саду я всегда сидел в сторонке и наблюдал за тем, как играют другие дети. Кажется, с тех пор ничего не изменилось. Я всё ещё сижу в сторонке. Я ничего не хочу и я несчастлив. Буддизм учит тому, что счастье можно обрести, лишь отказавшись от всех желаний. Но я только что это опроверг. У меня нет ни желаний, ни счастья.

Так, стоп, я должен взять себя в руки. Ты видишь, как я мучаюсь? Я мечусь, как загнанный в угол зверь. Я хочу, правда, хочу сдержать своё обещание. Но разум мне говорит, что это невозможно. Однако ты слишком много для меня значишь, Фаер, чтобы я мог позволить себе, разочаровать тебя. Поэтому, если понадобится, я просто заткну разум и стану сумасшедшим, который поверит в то, что и один человек может изменить мир. Один человек! Что там, нас трое! Я, Алекс и Дима сделаем всё, чтобы твоя мечта стала явью! Верь мне.

Я не понимаю, что в тебе есть такого, что заставляет меня идти на всё ради твоей мечты. Даже, когда тебя больше нет, я всё равно хочу сделать всё так, чтобы ты была рада. Я буду представлять, как ты радуешься, всегда, когда мне захочется сдаться и опустить руки. Это не даст мне сломиться.

Мне хочется верить, что в будущем, я не сильно изменись. Мне хочется верить, что твои желания всегда будут важны для меня так, как они важны сейчас. Меня пугает будущее. Нет, не то, что амурские тигры вымрут или человечество само себя уничтожит. Я не о том. Меня пугают люди будущего. Чёрт возьми, меня пугают даже люди из моего поколения. А дальше будет хуже. Но я сделаю всё, чтобы не огрубеть. Даже в восемьдесят я всё ещё буду помнить о своём обещании.

Надеюсь, в будущем я всё-таки смогу исполнить твою мечту. Нет, уже не твою. Теперь нашу.

Макс».

Я положил блокнот в карман джинсов и принялся ходить по дому. Так, просто, безо всякой причины. Жду звонка Алекса. Как же я не люблю ждать! Ужасное дело. Я всегда чего-то жду. Живу ожиданиями, когда нужно жить действиями. Наверное, больше всего я жду момента, когда перестану ждать и начну действовать.

Со школы вернулся Мстислав. Мы славно говорили, пока он вдруг не сказал:

– Слушай, тебе ведь нужно готовиться к экзаменам. Тебе нужен хороший аттестат.

Мои нервы не выдержали.

– А ещё мне нужны живые друзья!

– А они бывают неживыми?

– Бывают.

Чёрт возьми, ещё как бывают! Я ушёл к себе в комнату. Начал играть на гитаре и петь её любимую песню. Хотелось лечь на пол и заплакать. Но я всё играл и играл. Я, правда, очень люблю музыку.

Пошёл короткий и тёплый весенний дождь. Хорошо. Я люблю дождь: он смывает с людей маски. Сразу становится понятно, кто есть кто. Посмотрите на своих друзей и знакомых, когда их застанет дождь. Многое узнаете. Диму, например, дождь никогда не захватит врасплох. Он обязательно возьмёт зонт. Предусмотрительный парень. Если дождь польёт на Алекса, он быстро найдёт какого-нибудь знакомого с зонтом и нахально, без особых приглашений станет рядом. А я… Я бы просто шёл дальше. Мне нравится дождь.

Как только всё на улице утихло, мне позвонил Алекс. Он шёл мимо той самой заправки, которая славится своими подозрительно вкусными хот-догами. Конечно же, мы заявимся к Диме с хот-догами. Не с апельсинами или другими фруктами, нет. Этому парню нужно мясо. Ну, думаю, хот-доги тоже сойдут. Тем более так сказала Фаер.

Всю дорогу мы с Алексом говорили совершенно о посторонних вещах. Шли медленно, осторожно обходя большие лужи. Однажды я даже вовсе остановился. В луже отражалось небо. Такое красивое, что я просто не мог пройти мимо. Поднял голову вверх и застыл.

Солнце спряталось за тёмное облако. Теперь его края обрамляло яркое солнечное сеяние. От этого ничем непримечательное облако казалось красивым и величественным. Так было и со мной. Я, может быть, ничего из себя ни представляю, но когда рядом была Фаер, я чувствовал себя значимым и важным.

В больнице я сразу же наткнулся на её маму. Она отчитала меня за неожиданный уход, но потом помогла нам пройти к Диме. Нас не хотели пускать, но эта дама устроила настоящий скандал. Так что мы вошли к Диме под шумок. Сюрприза не вышло.

– Ты как, принцесса? – ввалился в палату Алекс.

– Жив, как видишь,– Дима даже не улыбнулся нам.

Что ж, ладно, конечно же, он не будет улыбаться. Вчера он пытался убить себя, так что ожидать от него улыбки – это слишком. Да и я рад, что он не улыбается. В наше время фальшивых улыбок приятно видеть хотя бы искреннюю угрюмость.

Алекс развалился на кушетке, словно у себя дома, а я застрял в дверях. Дима сел в кровати. На меня уставились печальные серые глаза.

Что мне делать? Нужно что-то сказать, но что? Я так боюсь сделать что-то не так. Он вчера едва не умер. Я просто не знаю, что в таких ситуациях нужно говорить. Поэтому я молча стоял в дверном проёме. Уж лучше я промолчу, чем нечаянно задену его. Знаете, всего одним словом можно задеть человека. Всего одним словом можно сломать чей-то мир.

Дима всё ещё внимательно смотрит. И Алекс удивлённо пялится на меня. Я вздыхаю, медленно иду вперёд. Пакет с ещё горячими хот-догами кладу на прикроватную тумбочку. Сажусь на кровать рядом с Димой и молча обнимаю его. Крепко-крепко.

Все люди одинаковые: каждый хочет, чтоб его любили. Даже тот, кто сам верит в то, что ему это не нужно. Но все люди в этом плане одинаковые. Каждый хочет заботы и тепла.

– Отличное вступление,– ухмыльнулся Алекс.

Я выпустил из объятий всё ещё угрюмого и разбитого Диму.

– Вступление для чего?

– Гей-порно, конечно,– Алекс смеётся.

Дима сдвинул брови и сказал сухо:

– А ты всё такой же придурок, как и всегда.

– Ты тоже придурок,– вдруг совсем без улыбки и совершенно серьёзно ответил ему Алекс.

И все в этой комнате поняли, что он имеет в виду.

– Мы тебе хот-догов принесли,– Алекс достал из пакета один и протянул Диме.

– Славно,– совсем без эмоций ответил он. – Кормят тут паршиво.

– Ничего, малыш, мы не дадим тебе есть тут всякую дрянь. Будем приносить свою собственную,– Алекс достал ещё один хот-дог и принялся за него.

Я молча сидел на краю кровати.

– Будешь? – протянул мне пакет Алекс.

– Нет, я не голоден.

– Заткнись и ешь, не выёживайся.

Я взял хот-дог, откусил кусочек и… почувствовал вкус! Чёрт возьми, как же это вкусно! Неужели это всегда было так божественно? Или я просто отвык? Набиваю рот, а потом пытаюсь с набитым ртом сказать, как же это вкусно. Сказать у меня, конечно же, ничего не получается, но уже над одной моей попыткой Алекс хохочет.

Алекс хохочет, а Дима совсем неожиданно расплывается в улыбке, глядя на нас, а потом вдруг сам начинает смеяться. Смеяться так, как он смеялся всегда. И мне так хорошо стало, что я даже подавился. Я подавился, никак не мог откашляться, а эти два кретина всё хохотали и не один из них не догадался постучать мне по спине. Да я, между прочим, едва не задохнулся! Едва не умер! А они хохочут.

А потом Алекс и Дима начали о чём-то говорить. Говорил в основном Алекс, Дима просто слушал. А я даже и не слушал. Я просто выпал из реальности. Я смотрел на них и каждой клеточкой своего тела понимал, как много для меня они значат. У вас было такое? Просто смотришь в упор на дорогих сердцу людей и осознаёшь, что они здесь, рядом, они дышат, и всё так хорошо. Уже от этого ты… счастлив.

А потом я неожиданно вспомнил о Фаер. Ну, как неожиданно. Не совсем неожиданно. Дима поменял положение и уселся на кровати поудобнее. И сел он именно так, что в его соломенно-золотых волосах запутался солнечный зайчик. Солнечный! Ну, вы понимаете.

– Мне сегодня приснилась Фаер,– перебил я Алекса, и в палате повисла тишина.

Алекс смотрит на меня растеряно. Дима смотрит на меня грустно. А я говорю. Рассказываю им всё в малейших подробностях. Рассказываю всё, что помню. Каждую мелочь, каждую деталь. Я знаю, что всё это важно. И ещё я знаю, что они понимают меня. Я ничего не приукрашиваю.

– А ты мог бы в следующий раз принести свой ежедневник? – спросил Дима, как только я замолчал.

– Более того, я даже могу дать его тебе прямо сейчас.

Я достал из кармана и протянул ему блокнот.

Он держит его в руках так осторожно, словно это что-то очень-очень дорогое. И он прав. Потом Дима молча снимает с обложки ежедневника мою ручку, открывает его на чистой странице и пишет. Его бледные губы по-детски надулись, так усердно он писал.

А потом он поставил точку. И Алекс сразу же спросил:

– И что ты написал?

– Написал, что я обязательно исполню её мечту.

– О, круто! – тёмные глаза Алекса стали светлыми. – Отличная идея! Мне тоже нужно! Может, ещё кровью распишемся? – спросил по-мальчишески он.

Дима саркастически ухмыльнулся.

– Это, блин, лучшее, что можно предложить человеку в моём положении,– он всё ещё усмехается и показывает Алексу перевязанные руки.

Ура! Чувство юмора возвращается. Мы на пути к выздоровлению.

– Дай сюда!

Алекс забирает у Димы блокнот с ручкой и начинает что-то писать быстро.

– Готово! Держи! – он передаёт мне блокнот.

Я не собираюсь читать, что они написали, но глаза сами уловили отрывки.

Вот Диминой рукой аккуратным каллиграфическим почерком написано: «И да, я всё ещё люблю тебя». А тут, внизу страницы надпись, сделанная Алексом. «Я буду скучать по тебе до конца своей жизни». Он сильно давил на ручку. Переживал, должно быть.

– Значит, сделаем её имя известным? – я посмотрел на друзей.

Они молча переглянулись, а потом уверено кивнули мне.

И я написал внизу страницы: «С этого дня Орион существует только для Солнца».

***

Экран полностью окрасился в красный. Мы радуемся, как маленькие дети.

И вдруг Мирный ставит бокал с шампанским на стол. На его лице исчезает улыбка, и он смотрит на мою руку, в которой до сих пор зажать старый-старый блокнот. Берг тоже перестаёт улыбаться, а потом говорит:

– Чёрт! Это то, о чём я думаю?

Я киваю.

– Потрясающе! – на его постаревшем лице вспыхивает совсем юношеское оживление. – Нужно написать об этом!

– Точно,– Мирный улыбнулся.

Я открываю последнюю страницу. Свободного места почти нет. Осталась всего одна строчка. Одна последняя строчка.

Мирный и Берг наклонились над столом. Смотрят на страницу, а я ещё ничего не пишу. Ну, что я могу ей написать? Я всё ещё не спокоен. Мне кажется, я мог бы сделать для неё ещё больше.

– Ты будешь что-нибудь писать или нет? – спрашивает у меня Берг нетерпеливо.

Я сжимаю ручку и медленно вывожу буквы.

«Будешь жить вечно, Анна Фаер. Я обещаю».

Новинки и продолжение читайте на https://www.litmir.club/