Текст книги "Анна Фаер (СИ)"

Автор книги: Анна Фаер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 33 страниц)

– Его не я расстроил,– сказал безразлично Алекс. – Его расстроил тот факт, что люди всегда уходят. Их забирает смерть, они сами делают тебе больно, а потом исчезают, им иногда приходится всё бросать и уезжать. Это бывает по-разному. Но уходят они всегда. А он просто не может этого принять.

– Ладно,– растеряно произнесла я. – А с тобой, что не так? Почему ты несчастлив?

– А почему я должен быть счастлив? – спросил он у меня грубо.

Грубость мне эта очень не понравилась. Я не так выражаюсь. Она меня напугала. Он сказал это очень злобно.

И Алекс это заметил. Он сразу же решил загладить вину.

– Это очень долго рассказывать,– сказал он. – Я бы мог, но, знаю, что ты не захочешь.

– Не знаешь ты ничего! Ты ничего не можешь знать точно. Всё вокруг слишком нечёткое, чтобы быть таким уверенным.

– Нечёткое? У тебя плохое зрение, если всё вокруг нечёткое,– он сразу же напомнил мне Макса.

С Максом я уже всё для себя решила. Просто буду с ним всегда рядом, дам понять, что люди не всегда уходят. Но что делать с Алексом? В чём его беда?

– Я готова тебя послушать,– сказала я. – В конце концов, у нас есть вино и тихая комната. Что мне здесь делать, как не слушать чей-то рассказ о жизни?

– Слушай. Я несчастлив потому, что в моей жизни нет ничего, что могло бы меня сделать счастливым. У меня есть всё, но мне ничего не нужно. Я могу купить что угодно, поэтому мне ничего даже не хочется. А то, чего я хочу, просто невозможно получить. И сам факт, что это невозможно, никогда не позволит мне быть счастливым.

– А чего ты хочешь? – спросила я заинтересованно.

– Новый лучший мир. Утопия, которая могла бы быть, если бы не людское эго.

Я знаю, что мои глаза засияли:

– Алекс! Я тоже этого хочу! Это и моя мечта тоже!

– Не ори в самое ухо,– сказал он спокойно. – Этого я не ожидал.

– И я не ожидала! Это ведь замечательно! Но постой,– я вдруг задумалась. – Почему это делает тебя несчастным? Меня ведь не делает.

– Потому что я знаю, что этого никогда не будет. Знаю, но мечта всё равно живёт. И я словно динамит в себе ношу. Каждая несправедливость, каждый акт агрессии, одни словом, всё, чего быть не должно, нагревает фитиль. Я взорвусь когда-то. Вспышка света – и меня больше нет.

Он замолчал. Сделал глоток вина, протянул мне бутылку:

– Пей, если хочешь слушать. Иначе будет тяжелее воспринимать. Я про это всё никогда не говорю, а если говорю, то только выпив.

Я тоже сделала глоток. Алекс начал говорить:

– Почему я несчастен? Хочешь знать? Я скажу! Меня всё бесит, я ненавижу всё вокруг каждой клеточкой тела. Когда рядом был Макс, всё было не так уж и плохо. Но, наверное, дело не в нём. Просто я был маленьким и ничего не понимал. А теперь, когда понял, мне жизнь не жизнью стала. Наказанием,– он истерично засмеялся. – Я просто физически ощущаю на себе всю несправедливость, которая совершается в мире каждую секунду. Меня бесят деньги, бесит то, что я и все другие люди для кого-то просто рабы, бесят свиньи, которые наживаются на горе других. Как же меня это всё бесит!

Как-то, когда я ещё учился в школе, я сказал на уроке, что люди – рабы. Мы работаем не на себя. Нам обещали радостный и честный труд, а на деле все работают, чтобы не умереть от голода. Только правящей верхушке выгоден такой расклад. Мне сказали заткнуться.

Я замолчал. Но начал думать обо всём этом больше. Книжки читал, со знающими людьми разговаривал. И в моей голове стала складываться картина мира. Устрашающая картина. Всё вело к тому, что быть счастливым невозможно. В мире всего-то человек триста, которые могут быть счастливыми. А знаешь почему?

Я отрицательно покачала головой.

– Потому что всем, что происходит в мире, управляет верхушка, где не больше трёхсот человек. Остальные миллиарды просто живут потому, что верхушка им разрешила. Тем более должен ведь кто-то выполнять грязную работу. И этот кто-то – мы.

Я выхватила у него бутылку, сделала глоток и спросила решительно:

– И кто все эти люди? Кто в той верхушке?

– Разве я знаю? Но это не обязательно известные люди. Точно не политики, в этом я уверен. Вся политика – эта игра, которую создали те триста человек. Они наперёд знают, как закончится любая война, и сколько какая из стран потеряет денег. Людей они не считают, человеческие потери им точно не важны.

Понимаешь, эти люди руководят всем. Всем. От мировой экономики до продуктов потребления. Куда бы ты ни пошла и что бы ты не делала, ты всего лишь марионетка, которую они дёргают за ниточки. Ты ешь то, что они хотят, чтобы ты ела. Ты носишь то, что они хотят, чтобы ты носила. Ты живёшь столько, сколько они хотят. Желательно недолго. Им не нужно взрослые и опытные люди, которые уже могут думать рационально. Им желательны люди моложе, которые из-за своей глупости всем этим интересоваться не будут. Умные люди не нужны государству. Закончил высшее образование – иди работать. Потом умираешь. Чем раньше, тем для них лучше. Жить нам предстоит недолго.

– Как недолго? – спросила я удивлённо.

У меня в планах долгая жизнь. Ведь за короткий срок провернуть что-то грандиозное почти невозможно.

– Да ведь я объяснил: им не выгодно, чтобы ты жила долго. Да, Фаер, запомни, всем от тебя всегда что-то нужно. Мир построен на правиле «ты мне, я тебе». Всё, что происходит в мире, кому-то выгодно. Всегда есть человек, который снимает сливки с катастроф и трагедий.

– Это ведь ужасно! Нет, я не могу этого стерпеть! Кто эти люди?! Скажи мне!

– Не знаю. Рокфеллеры какие-нибудь. Но я, правда, не знаю. Деньги ещё не означают власть, власть означает деньги.

Он замолчал и подумал немножко.

– Я пытался поговорить об этом в школе с учителями, которых всегда считал не самыми глупыми людьми их тех, что меня окружали. Но они сказали не лезть в это. И не потому, что они переживали. Нет, никто не переживает за чужих людей. Они так говорили потому, что школа была государственной, а думая о том, о чём думал я, тебе бы в любом случае пришлось возненавидеть любую государственность. А государство им не за это платит. Да, ещё в школе всех делают одинаковыми. Этого я тоже терпеть не мог. И знаешь зачем? Знаешь, зачем они делают всех одинаковыми?

Я отрицательно покачала головой. Только подумала: «Боже мой, что за мысли у этого парня!»

– Плохо,– сказал он сурово. – Когда видишь, как что-то странное происходит, всегда задавайся вопросом: почему? Если люди одинаковые, если они мыслят одинаково, то для того, чтобы ими управлять, нужна одна общая политика. Если все разные, то придётся учитывать каждого. Им это не выгодно.

– Опять упирается в выгоду! – вырвалось у меня.

Алекс улыбнулся, как улыбаются глупым маленьким детям:

– Когда будешь спрашивать себя «почему?» в девяноста девяти процентов случаев ответ будет в том, что кому-то это выгодно. Как думаешь: почему до сих пор нет лекарства от рака или от СПИДа?

– Учёные не могут найти.

Я это сказала и сразу же почувствовала, что сказала глупость.

– Научили тебя говорить в школе. А если ты сама подумаешь? Если ты включишь аналитическое мышление?

– Это кому-то выгодно?

– В точку! Ты думаешь, что учёные, которые уже почти полностью изучили такой сложный орган, как мозг, не могут найти, как избавиться от какой-нибудь жалкой опухоли? Ты серьёзно?! Конечно же, знают! Думаю, в подвалах того же самого Рокфеллера хранится уже готовая вакцина. Но ведь зачем этим людям спасать своих рабов? У них их достаточно! Даже более чем. Теперь они ведут с нами скрытую борьбу. Нас стало слишком много, им столько не нужно. Нас уничтожают. Вся еда уже давно не натуральная, косметика, которой ты пользуешься, токсичная, приборы, окружающее нас, излучают вредные волны. Всё для того, чтобы мы слишком долго здесь не задерживались.

– Боже мой, это всё так ужасно!

На лице Алекса снова появилась его фирменная жестокая улыбка.

– Нет, всё гораздо хуже, если только копнуть чуть глубже. Но ты этого точно не захочешь.

– Нет, рассказывай дальше! Продолжай!

– Экономика,– сказал он выразительно и взглянул на меня.

Я молча кивнула.

– Это я ненавижу, наверное, больше всего. Потому что исправить всё можно. Только вот никто не позволит.

– Так что с экономикой не так? – нетерпеливо спросила я.

– Что с ней не так?! Она в полной жопе! Это ещё мягко говоря. Понимаешь, выгодно работать только на себя. Но мы так не можем. Мы работаем на государство, а почему?

– Ему выгодно,– сказала я сухо и сделала ещё глоток вина.

Алекс выхватил из моих рук бутылку и приложился к горлышку. Потом снова заговорил.

– Нам платят так, чтобы мы могли дожить до следующей зарплаты. Мы работаем в поте лица, а получаем за это копейки. Ну, в большинстве случаев,– он осёкся и немного смутился.

Конечно, он смутился! У самого позолоченные львы на крыльце стоят и вечеринка, в которую явно вложена целая куча денег, а он говорит о том, что все получают жалкие копейки.

– Шлюхи для правящих кругов – вот кто мы,– сказал снова Алекс. – Продаём свой труд потому, что иначе нам не прожить. Это неправильно. Есть пути. Можно выехать из грязи, в которой мы застряли. Но никто нам не даст этого сделать. Мы всегда будем в проигрыше. Потому что в этой игре выигрывают только большие страны. Большие страны жрут маленьких. И всё из-за того, что деньги у нас с разным рисунком.

– Разве? – спросила я, а он снова снисходительно усмехнулся.

– Ну, не только в рисунке дело. Но это неважно. Важно то, что доллар, например, всегда будет цениться выше нашего рубля. Нужно найти для тебя какое-нибудь хорошее сравнение. Чтобы ты поняла. Ага! Вот представь, мы даём Америке четыре буханки хлеба, чтобы взять у неё одну.

– Зачем? Это же нам не выгодно! Лучше бы мы оставили себе! – стала возмущаться я.

– Да, но ведь их буханка ценится выше, чем наша. Хотя они совершенно одинаковые. Но, знаешь, я представляю, как эту проблему можно решить. Если бы у стран СНГ появилась одна общая валюта, как у Евросоюза, например, то всё было бы хорошо. Мы бы изолировались от евро, от долларов. У нас была бы своя общая валюта.

– И почему никто так не сделал?

– Запад нам не разрешает. Он выставит всё в таком свете, что мы пожалеем, что затеяли это. Подумай сама, нам ведь придётся на какое-то время закрыть все границы, чтобы не впускать зарубежную валюту. А западные СМИ скажут, что власти закрыли границы для того, чтобы держать народ взаперти. И, конечно же, можно начать войну, чтобы освободить наш бедный народ. Пустят над нашей страной какой-нибудь американский самолёт, разобьют его, а всему миру скажут, что это мы его сбили. Всё! Предлог для войны готов. Так эти дела делаются.

– Это всё так ужасно,– вырвалось у меня.

– Ужасно,– согласился он. – Сильные страны выезжают на слабых. В Америке есть семьи, в которых уже несколько поколений не ходят на работу. Они получают пособие по безработице и всё тут. И им этого достаточно, это даже больше, чем зарабатывают среднестатистические трудяги в нашей стране. А за счёт чего у Америки деньги на пособия? За счёт того, что из зарплаты наших рабочих куда-то исчезает где-то половина их заслуженных денег. Я ненавижу это. У меня внутри всё кипит, рвётся наружу, когда я начинаю об этом вспоминать.

И кипение внутри его тела он погасил белым вином. Я повторила.

– Слушай, ты же не можешь быть уверенным в том, что началась бы война, создай мы свою валюту,– стала размышлять вслух я.

– Нет, могу. Для тех людей, которые всем заправляют, нет ничего лучше войн. Поэтому они могут выжать войну из чего угодно. Из-за чего происходят войны? Деньги, власть, религия, территориальное деление. Всё это к чёрту! Человечеству давно уже пора вышвырнуть всё это в мусорную корзину. О, ещё чёртов национализм! Половина войн из-за него! Наша раса лучше, поэтому мы заберём все ваши богатства и земли! Это же бред! Почему нельзя быть толерантным? Нужно принять, что все люди уникальны. Все важны. Причём все важны одинаково. Ведь всегда найдутся те, кто скажет: «Все важны, но мы-то немного важнее!» У меня внутри всё зудит от этого! Я просто не тот тип людей, который может послушно тянуть на своей спине это всё. Я хочу сопротивляться. Но не могу, не могу делать что-то бессмысленное. Ведь сопротивляться против этого бессмысленно. А бессмысленности я тоже не выношу. Тратить жизнь на бессмысленные вещи глупо. Настанет день, когда больше не будет чего тратить. Поэтому не нужно сопротивляться. Я уверен, что это бессмысленно и глупо

– А ты пробовал?

– До меня пробовали. В мире было достаточно революций. Особенно тех, которые погасили. И меня бесит! Бесит, что я должен подчиняться! – он говорил яростно, и ярость передавалась мне тоже. – Бесит, что во всём нужно подчиняться! Не просто подчиняться боссу на работе, нет. Маленькие страны должны подчиняться большим. Наша Родина продала себя, чёрт возьми! А плата так высока. Мы даже на родном языке теперь не говорим. Страна умирает, когда умирает её родной язык. Наша сейчас находится в предсмертной агонии.

Алекс приложился к бутылке.

– Я не могу. Это душит меня, убивает,– захлёбываясь словами, говорил Алекс. – Я ведь знаю, как можно было бы всё исправить. Но ещё я знаю, что исправлять что-либо мне не позволят. Ведь даже войн можно было бы избежать. Ты только представь, что мужчины просто откажутся идти в армию. Скажут твёрдое «нет». Что тогда? Государство посадит их в тюрьму. Но ты только подумай, что будет, если каждое новое поколение будет упорно говорить своё «нет». Что тогда? Тогда армию отменят. Ну, или просто обстановка в тюрьмах станет другой. Но я к чему виду? Какой-нибудь зажравшийся буржуй, сидящей на троне из человеческих костей и управляющей страной, скажет: «Я объявил той стране войну, идите и убивайте друг друга!» А люди ему дружно ответят своё «нет». Почему они должны воевать? Их всё устраивает. Если что-то не нравится их предводителю, пусть тот сам и воюет. Но не они. Они стали бы достаточно умными, чтобы ценить мир. Вот тогда мир бы мог стать по-настоящему мирным.

– Так что же никто не говорит «нет»?! – рассерженно спросила я.

– Потому что всегда будут псы, которые побоятся. Они пошли бы служить. Всегда есть предатели. Не будут люди дружно говорить «нет». Ничего дружно делать не будут.

И я вспомнила Макса с его рассказом о том, что все люди тёмные. Алекс, видимо, тоже в это верит. Конечно, верит. У него это на руке написано. «Зло внутри меня».

– И знаешь, что самое смешное? – продолжал он. – Денег, которые затрачивают на войны, по горло хватило бы на то, чтобы залатать все дыры в современном обществе. Я бы врезал тому, кто руководит бюджетом нашей страны. Я ненавижу наше образование, но лучше бы деньги вкладывали в него. Кучу денег государство тратит на те же тюрьмы, но если бы тратили на школу, больше не приходилось бы транжирить миллионы на тюрьмы и колонии. Деньги нужно вкладывать с умом. Думая о последствиях. Если молодые люди станут интеллигентными, то тюрьмы будут уже не нужны. Но для того, чтобы они стали интеллигентными, потратьте на них хоть немного! Позаботьтесь об их образовании! Но кому это нужно? Кому это выгодно? Кто это понимает?

Он сделал глоток вина и протянул мне бутылку. Оставалось не так уж и много. Я и не заметила, как за разговором мы выпили почти всё.

– Ты знаешь выход, Алекс,– сказала зачем-то я. – Знаешь, как всё изменить.

На его лице появилась довольная улыбка. И сразу же исчезла.

– Нет. Это просто пустые разговоры. Всё такое многогранное, поэтому нельзя ничего продумать наверняка. Чтобы было наверняка, нужно учесть каждую грань. А их тысячи. Мы с тобой, например, совсем не поговорили про ресурсы,– он тяжело вздохнул, словно его полоснули ножом. – Всего несколько стран контролируют все мировые ресурсы. Не удивительно, что происходят территориальные споры. Не удивительно, что происходят войны.

– Чёртовы ресурсы! – выкрикнула я.

– Нет,– Алекс провёл рукой по идеально уложенным волосам. – Войны не из-за ресурсов происходят. Войны происходят из-за нашего нелепого поведения. А наше поведение обуславливается окружением. Мы жертвы культуры. Мы люди с искажённым мировоззрением. Наш менталитет убивает нас.

– Менталитет? – зачем-то переспросила я.

– Да. И от него никак не уйти. Говорят, чтобы полностью сменить в стране политику, понадобится восемь недель. Чтобы сменить экономику понадобится восемь месяцев. А чтобы у народа изменился менталитет, понадобится восемьдесят лет.

Вот теперь мы замолчали. Я пыталась переварить всё услышанное и не могла.

– Нет, нас не могут контролировать. У нас ведь демократия. Люди сами всё выбирают. Нет.

– Демократия? У нас?! Не смеши меня! Лучше бы над нами диктатор сидел. Иногда диктатура лучше лжедемократии.

– Почему никто ничего не изменит? Почему ты ничего не делаешь, если всё так хорошо понимаешь?!

– Я же сказал, что это бессмысленно. Пусть этим займётся кто-нибудь другой.

Я становилась всё раздражительней и раздражительней.

– Оставить всё на других! Отличный ход, которым все другие тоже воспользуются! Ведь так никто ничего делать не станет!

– И хорошо. Правительство в любом случае погасит любые девиации.

– Можно пойти против правительства!

– Есть что-то гораздо серьёзнее правительства. Есть что-то, против чего даже противиться нельзя. А я это отторгаю и не могу принять. Внутри меня война.

И тут я швырнула пустую бутылку из-под вина в стену.

– Нет! Не могу этого принять! Я всегда мечтала о новом лучшем мире! А ты уничтожил надежды! Я благодарна, мои глаза теперь открыты, но что мне делать дальше? Это было желание всей моей жизни! А теперь оно пропало!

Мне стало ужасно плохо. Без грандиозных планов и глупых желаний, которым не суждено сбыться, в душе становится пусто.

– Что-то ты не кажешься больше счастливой,– криво улыбнулся мне Алекс.

– Потому что я несчастна! Я тоже несчастна! Идеально подхожу для вашего с Максом клуба!

Я спрятала лицо в колени. Мне стало тяжело дышать от подступивших эмоций.

– Ну, я тебе открылся, теперь твоя очередь. Что тебя волнует? – дотронулся до моего плеча Алекс.

– Я боюсь умереть,– медленно стала говорить я. – То есть, сам процесс меня не пугает. Все умирают, все умирали. Это нормально. Смерть не должна быть страшнее рождения. Мне ведь, наверное, не было страшно родиться. Значит, умирать тоже не будет страшно. Но мне страшно, что обо мне забудут. Мне страшно прожить жизнь впустую. Второй попытки у меня не будет, поэтому я не могу не воспользоваться этой. Наверное, из-за этого я постоянно стараюсь быть чем-то занятой. Я ничего не делала миллиарды лет до моего рождения, и я не буду ничего делать миллиарды лет после моей смерти. Поэтому пока я здесь, я должна что-то изменить. Должна оставить свой след.

Смысл жизни, по-моему, в том, чтобы жить вечно. Столько людей прожили серые жизни и исчезли в веках. О них сейчас никто даже не помнит. Их будто бы никогда и не было. Но я же есть. И я хочу, чтобы в будущем все знали, что я была. Мне уже не будет никакой разницы, но я просто не могу не тешить своё себялюбие. Мне легче было бы распрощаться с жизнью, понимая, что в умах будущих поколений будет жить память обо мне. Это как мы сейчас помним обо всех великих людях древности. Мне это не нравится, я завидую. Есть люди, которые уже давно умерли, но они всё равно живее нас с тобой.

Я посмотрела на Алекса. Он слушал очень внимательно. Мне даже показалось, что он старается прочувствовать то, что чувствую я. И мне стало непонятно, как он мог чувствовать безразличие к тому человеку, который на его глазах сбросился с крыши.

– Продолжай,– сказал Алекс, когда я замолчала.

– Всё, чего я хочу, – это сделать что-нибудь хорошее, чтобы память обо мне ну умерла никогда.

– Что-нибудь хорошее? А ты не задумывалась над тем, что лучше сделать что-нибудь плохое?

Он улыбнулся, закусив губу, и стал на меня странно смотреть.

– Задумывалась,– призналась я. – Конечно же, это проще. Проще прийти в школу и перестрелять там всех. Тогда я стану известной. Проще сделать что-нибудь жуткое и ужасное. Это легко, убить кого-то с особой жестокостью, оставить загадочную кровавую надпись на стене и застрелиться под ней самой. Такое запомнят. Или ещё можно прийти в детский сад и перестрелять там всех. Можно поселиться в многоэтажном доме, войти в доверие ко всем соседям, а одной ночью перерезать их всех. Это не так уж и сложно сделать. А слава будет обеспечена. Злодеев помнят.

Я вдруг запнулась и поняла, в каком свете себя выставила. Но Алекса, кажется, я ничуть не смутила. Он улыбался так, словно слушал симфонию Бетховена или сонату Моцарта, а не мои слова об убийстве ради славы.

– Но для меня это запасной вариант,– стала оправдываться я. – Не хочу, чтобы обо мне помнили так, как сейчас помнят о Гитлере.

Алекс ничего не ответил, но его улыбка стала ещё более странной.

– Что? – спросила я коротко.

– Во первых, очень банальный пример. А во вторых, очень неудачный.

– Разве?

– Да,– уверено сказал он. – Вся суть в том, что обществу всегда нужен козёл отпущения. После Второй мировой войны им стал Гитлер. Конечно, все стали обвинять его. Он злодей. А про миллионную свиту в лице простых людей, которые поддерживали его фашистские идеи, все почему-то умалчивают. А рассказать почему? Потому что, если учитывать и всех этих людей, то просто некому будет осуждать. Всем придётся осуждать самих себя. Вот поэтому всегда осуждают одних только лидеров. Вот только до этого все поддерживали их и не останавливали.

– Фашистским лидером мне не стать. Но я бы могла. Я настолько отчаянно хочу быть известной. Я на всё готова. Лучше меня будут осуждать и ненавидеть, чем игнорировать и не замечать. Но всё-таки в идеале я хочу, чтобы все меня любили и почитали.

– Попридержи своё эго. Оно такое огромное, что сейчас крышу моего дома пробьёт.

– Это не эго.

– А что это, по-твоему?

– Стремление сделать что-нибудь полезное для человечества.

– Стремление стать известной,– хмыкнул он.

– Нет. Это стремление к новому миру, где все были бы счастливы. Но я как-то странно чувствую себя, после нашего разговора. Ты словно последние надежды уничтожил. Я ведь на самом деле планировала изменить мир. Я рассчитывала, что это возможно. А ты мне открыл глаза на нашу беспомощность. Мне сейчас стало так пусто, так грустно. Мне плохо,– тихо стала ныть я.

– Большая часть огорчений исчезнет, как только ты перестанешь строить планы и на что-то рассчитывать. Слышала? Никогда не на что не рассчитывай.

Я грустно на него посмотрела.

– Нет, мне совсем не жаль, что я сломал все твои взгляды,– сказал он, защищаясь от моего обвиняющего взгляда. – Я должен был это сделать. Если бы не я, ты бы так и надеялась наивно на то, чего никогда не будет. Тому, что расстроило тебя сегодня, завтра ты можешь быть благодарна. Поэтому повторяю, никогда не на что не рассчитывай. Особенно на что-то масштабное и грандиозное.

– Но что-то масштабное и грандиозное – это моя мечта.

– Мне не нравится твоя мечта.

– Моя мечта – это твоя мечта тоже. Ты тоже мечтаешь о новом лучшем мире.

– Да. Но иногда мне эта мечта не нравится. Потому что бывают моменты прозрения или наоборот, когда я понимаю, что люди этого не заслужили. Более того им это даже не нужно. Посмотри: они могут быть счастливыми, не имея ни капли свободы. Они верят, что правительство, ты только подумай, заботится о них! Если оно и заботится, то так, как фермер заботится о скоте, который уйдёт на мясо. Ведь власти к нам так пренебрежительно относятся. Нами, к сожалению, правят те, кто чертовски высоко ценит свою жизнь и совсем недооценивает жизни простых людей.

И тут Алекса бросило в дрожь.

– Ненавижу! – ударил он кулаком по плитке ванной. – Я ненавижу мразей, которые сидят в дорогих костюмах у себя в кабинетах и едят изысканные блюда. Я просто не понимаю, как они не давятся, осознавая, что все остальные едва сводят концы с концами!

Странно слышать это от такого мажора, как он.

– Но ты-то уж точно сводишь,– зачем-то грубо заметила я.

– И ненавижу это. Ненавижу все эти деньги. Да ведь они и не мои. Это состояние отца. Я здесь не при чём.

– А кто твой отец? Чем он занимается?

Алекс ухмыльнулся.

– При помощи раскалённого утюга и очень большого желания в девяностых можно было сколотить целое состояние. Этим он и занимался.

Мы замолчали. Но это было не такое молчание, которое наступает иногда, когда рядом со мной Дима и Макс. Это было неловкое молчание. Очень неловкое. Мы раскрыли друг другу все свои карты, открыли души. И теперь мы сидели друг перед другом словно голые и не знали, что же ещё можно сказать. Всё, что для нас важно, мы уже рассказали. У меня в голове была пустота. Не одной мысли. Я терпеть этого не могу. Просто сидишь и даже не думаешь не о чём. Ужасно! Эта ведь трата жизни впустую! Нужно что-то делать. Не хочу тратить впустую не секунды!

Я стала оглядывать по сторонам и увидела на полке в ванной губную гармошку. Я очень люблю музыку, хоть у меня и нет никакого музыкального слуха.

– Ты играешь на гармонике? – спросила я, обрадовавшись новой теме для разговора.

– Да,– он тоже оживился и перестал смотреть на осколки зелёного стекла. – Хочешь, сыграю?

– Да! Давай!

Мы встали, а он зачем-то залез в пустую ванну. Там он взял в руки гармонику, посмотрел на неё нежно, а потом, не отводя взгляда, сказал мне:

– Забирайся в ванную.

Я улыбнулась и села напротив его.

– Зачем мы забрались в ванну?

– Я играю только в ванне.

Я рассмеялась, а потом спросила:

– Серьёзно?!

– Да. Так ты хочешь, чтобы я тебе сыграл?

– А что ты умеешь играть?

– Всего лишь одну мелодию. Но она хорошая.

– Играй!

И он поднёс гармонику к губам. Раздались сразу нечёткие звуки, а потом появилась музыка. Действительно хорошая. Я не стала бы говорить, что он играл мастерски. Мастерски играет Макс, в его игре всё идеально. Дима, я раньше не упоминала, но он играет на барабанах… Так вот, Дима играет очень энергично и заразительно. А у Алекса ничего этого нет. Но у него есть кое-что другое. Он играет, и сразу становится видно, что ему это нравится. А глядя на то, как это нравится ему, мне это тоже начинает нравиться.

Он играл от всего сердца. И я думаю, что только так и нужно играть. Всё в жизни нужно делать от души. Всё. Если страдаешь, то страдай так, чтобы сам Дьявол расплакался, глядя на тебя. Если ты счастлив, то пусть каждая клеточка твоего тела упивается этим чувством. А если ты играешь на чём-то, то все свои чувства вкладывай в музыку. У Алекса это отлично получалось.

Когда он закончил играть, я яростно захлопала в ладоши и закричала:

– Браво! Браво! Это было очень круто!

– Да, это единственное, что я умею играть.

– А почему ты не научился чему-нибудь другому?

– Ну,– он замялся. – Меня этой мелодии отец научил. Возможно, это единственное, за что я ему благодарен.

– У тебя напряжённые отношения с семьёй,– подметила я, а потом поняла, что не очень-то вежливо такое вот заявлять.

Но Алекс ничуть не смутился. Он странно улыбнулся, закусил губу, а потом сказал:

– Напряжённые отношения? Нет. Отношений уже нет. Никаких. Я бы хотел иметь хотя бы напряжённые, но их нет.

– Как так?

– Ну, я не помню, когда видел в последний раз отца. Он занят. Гонится за деньгами. Каждый месяц у меня на карточки появляется приличная сумма. Вот и всё. Только так он о себе напоминает.

– А мама?

– Как только я стал более-менее самостоятельным, она уехала жить к своему любовнику. Иногда приезжает проведать меня. Но редко. Ей хорошо. А мне плевать. Мне уже на всё это плевать. Не нужна мне семья.

– Так ты совсем один? – спросила я тревожно.

– Не совсем. У меня есть два брата.

Я сразу оживилась.

– Это хорошо! А где они?

– Живут самостоятельно. Они ведь старше меня. И во всём лучше. В любом случае, они оправдали планы отца и открыли своё дело. Иногда мы видимся. Бывает, я заезжаю к ним в офис. Вроде как, чтобы одолжить денег, но ты понимаешь, что мне просто становится скучно.

– Не скучно, а одиноко.

– Я не одинок. Меня всегда окружают люди. Я ведь знаю каждого, кто пришёл ко мне на вечеринку.

– Ты их готов назвать друзьями?

– Нет, но…

– Тогда то, что ты чувствуешь, это не скука, а одиночество.

– Одинокий, разбитый и разочарованный. Как я вообще живу?

– Ничего! И тебя вылечат, и меня вылечат! – сказала я подбадривающе.

– Звучит жутко. Я, между прочим, ненавижу, когда меня лечат. Я предпочту умереть на улице под старым и древнем деревом, чем в чистой и белой палате дорогой клиники.

Мне нравилось то, что он говорил.

Да, мне нравится, как глобально мыслит Алекс. Он не так плох, как я сразу решила.

– Знаешь, как только я тебя увидела, я сразу для себя сделала вывод, что ты очень плохой парень. Но ты не такой. Ты хороший. А татуировка у тебя бессмысленная.

Я заметила, что ему стало неловко. Неловко слушать правду, когда кругом одно враньё. А между тем, я говорила чистую правду. Алекс хороший, он мне нравится. Я бесконечно счастлива, что пришла к нему, несмотря на все уговоры друзей не идти. Мне нужно было познакомиться поближе с этим парнем, нужно было побывать на его вечеринке и, определённо, мне нужно было выпить вина.

Жизнь, она ведь как копилка. В любом случае для меня. Я усердно коплю пережитый опыт, новые знакомства, эмоции и жизненные уроки. И как в один день открывают копилку, так в один день мне понадобится всё то, что я накопила.

– А когда я тебя впервые увидел,– вышел из неловкого ступора Алекс,– я просто молил бога, чтобы ты прошла мимо. В тебе столько энергии, что мне казалось, если до тебя дотронуться, то током ударит. А ты оказалось не такой уж и энергичной. И не такой уж счастливой.

– Разве?

– Да. У тебя та же мечта, что и у меня. Поэтому ты не можешь быть счастливой.

– Но, Алекс, послушай, а что, если мы попробуем что-нибудь сделать?

– Кричать на площади о том, что пора скинуть с себя оковы рабства?

– Да хоть так! Ведь тогда мы сможем собрать людей с похожими взглядами! Ведь все революции начинались с кого-то! Знаешь, Макса здесь нет, но вместо него есть я. Владимир Короткевич, он, между прочим, один из моих любимых писателей, сказал однажды, что для того, чтобы начать, не нужно тысяч. Чтобы начать достаточно одного.

– Этого одного быстро вычислят и заткнут ему глотку. Для этого правительству и нужна милиция. Послушные собаки, которых натравливают на всех несогласных.

Дима бы нашёл, что ему ответить. Но его здесь нет. Дима…

– Баллончик! – вдруг вспомнила я. – Пойдём! Мне нужно забрать свою сумочку! Там перцовый баллончик, который мне дал Дима.

– Заботливый блондинчик, – вырвалось у него, и он рассмеялся.

Он смеялся так сильно, что снова стал напоминать мне дорогого породистого кота, который отхаркивает свою шерсть.

А потом он как-то в одну секунду перестал смеяться. Словно понял что-то важное. Алекс посмотрел мне в глаза и спросил тревожно: