Текст книги "Анна Фаер (СИ)"

Автор книги: Анна Фаер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 33 страниц)

– Мажорчики тоже заслуживают быть счастливыми,– не удержалась я.

Он только бросил на меня злой взгляд.

– Мажор-пижон!

– Как маленькая,– вдруг улыбнулся он.

– И что? Просто мне здесь хорошо! Солнце светит, весна!

– Здесь всегда весна и всегда светит солнце,– а потом он спросил у меня с волнением в голосе: – Хочешь остаться?

– Остаться?

– Да! Навсегда! Здесь! Со мной!

– Будешь мне у костра стихи читать, а я в ответ смеяться над твоими несмешными шутками?

– Мои шутки всегда смешные,– сказал самоуверенно он, а потом принялся объяснять: – Нет. Нам будет весело. Здесь весь мир – моя игра. И если ты захочешь, она будет не моя, а наша.

– И во что мы будем играть?

– Во что-нибудь весёлое. Здесь есть целые поля снеговиков, которых можно крушить битами. А ещё есть стены, пока ещё ничем не исписанные, но мы-то исправим этот недочёт быстро, верно? Можем бить стёкла, орать непристойности, сжигать всё до тла…

– Сжигать? Зачем сжигать?

– А как иначе? Я здесь всё сжигаю. Эту поляну я тоже сожгу, когда она мне надоест.

– Но мне нравится эта поляна.

– Она не будет нравиться тебе вечно. Мы сожжём её и уйдём в другое место.

– Зачем уходить? Мне здесь хорошо.

– Мы уйдём только для того, чтобы потом вернуться.

– Мы вернёмся на пепелище, Алекс! Нет, я не хочу оставаться здесь. Здесь всё превратится в руины и пепел.

– И что? Послушай меня внимательно, детка, и не перебивай! Ты хочешь всё крушить и сжигать! И тебя на самом деле совсем не волнует то, что за тобой останутся руина и пепелища. Тебе плевать. И мне плевать. Мы бы уничтожили весь мир вместе, верно? Но мы не уничтожим потому, что я люблю этот мир. И ты его любишь, пусть тебе иногда так не кажется.

А потом Алекс вдруг взял мои руки в свои и заговорил с таким жаром, что мне стало интересно, как это у него изо рта не появилось пламя:

– Проблема в том Фаер, что мы с тобой слишком горячие! Особенно ты! Ты и не заметишь, как разрушишь всё вокруг. И кто-то должен давать выход твоему жару. С кем-то ты должна давать себе отдых. Потому что тяжело быть постоянно хорошей. Не смотри так, ты понимаешь, о чём я говорю. Поэтому слушай, если тебе хочется сделать что-то плохое, то зови меня. Мы сделаем! Ты только позови! Не откладывай это на потом. Ведь если ты будешь откладывать всё на потом, то огонь внутри тебя будет всё увеличиваться и увеличиваться и, в конце концов, сожжёт всё дотла.

А потом он стал подкидывать дрова в костёр. Огонь жадно облизывал своими жёлтыми языками дерево и медленно рос. Он рос и рос, а мне становилось всё жарче и жарче.

– Ты остаёшься или нет? Сожжём здесь всё.

– Нет! Я не хочу ничего сжигать. Мне нравилось это место.

– Тогда уходи! Скатертью дорога! Прикидывайся и дальше хорошей девочкой!

– А ты прикидывайся и дальше плохим мальчиком!

Я с улыбкой на губах пошла к тому месту, где меня оставил лис. Если бы не улыбка на моих губах и улыбка на губах Алекса, могло бы показаться, что мы с ним поругались только что. Но нет. Нет, мы не поругались, мы довольны друг другом и нашим разговором.

Я вышла на то место, где я разговаривала с лисом. Но его там не было. Зато там была ещё одна дверь. Белая дверь, как та, что ведёт в комнату к Максу.

Я решительно вошла в неё. Теперь я в какой-то тёмной прихожей, обитой деревом. Уютно, словно это дача или какой-то деревенский домик.

– А вот и ты,– раздался усталый голос над моей головой.

Это была сова.

– Ты сова Макса! – сказала я уверенно. – И ты сейчас задашь мне загадку, чтобы я могла встретиться с ним и поговорить.

– Нет,– и сова усмехнулся, как всегда усмехается Макс.

Я вообще слабо понимаю, как сова может усмехнуться. Ну, у неё как бы клюв и… Чёрт возьми, я не знаю, как она это сделала! Она просо усмехнулась, и всё тут.

– Нет? – я растерялась.

– Нет, я не стану задавать тебе загадок. Просто проходи,– она расправила крыло и указала на деревянную, тёмную от времени дверь в стене.

– Здесь должен быть какой-то подвох.

– Здесь нет подвоха. Я просто знаю, что тебя ужасно бесят все эти загадки.

– Откуда ты это знаешь?

– Просто. Просто я знаю, что происходит в твоей голове.

– Как Макс,– я улыбнулась. – Спасибо, что без загадок.

За деревянной дверью оказалась библиотека. Ну, я не знаю, чем ещё могло быть это помещение. От пола до самого потолка тянулись стеллажи уставленные сотнями, нет, тысячами книг. Я прошла в центр этого помещения. Больше всего меня интересовал пол. Он был прозрачным. Он был прозрачным, и поэтому я могла видеть, как под моими ногами проплывают облака. Потолок, если уж на то пошло, тоже оказался прозрачным. Но сверху было не небо. Сверху был океан. Там плавали стайки рыб, иногда проплывали акулы.

– Фаер,– меня окликнули.

Я едва не рассмеялась. Передо мной стоял Макс. Макс в чёрном фраке и белых перчатках. Ему шло. Ужасно шло, но мне почему-то хотелось смеяться. Наверное, чтобы он не увидел, как мне нравится его новый образ.

– Что хочешь делать? – спросил он, подойдя поближе.

– Никаких серьёзных разговоров!

– Не будет серьёзных разговоров.

– Хорошо.

– Ты не ответила, чем хочешь заняться.

– Ну,– я задумалась, оглядываясь вокруг. – Давай смотреть на небо!

– На небо?

– Да!

Я легла на пол и принялась с интересом смотреть вниз. Удивительное чувство. Моё сознание не хотело принимать того, что небо может оказаться снизу. Я никак не могла сообразить, как это вообще может быть возможным. Если бы пол был зеркальным, он, конечно, отражал бы небо. Но он не зеркальный. Просто прозрачное стекло, не зеркало.

– У тебя просто тяга к тому, чтобы полежать на полу,– сказал Макс, без интереса наблюдая за облаками под нами.

– Да. Это ненормально, поэтому это мне так нравится. Все сидят на стульях, креслах, диванах, кроватях, даже столах. Где угодно, но не на полу! Мне кажется это нечестно.

Во мне всё-таки есть что-то детское. Мне кажется, что пол обижается из-за того, что на нём никогда никто не сидит, поэтому мне так нравится игнорировать стулья. Я за меньшинства. Я за тех, кого жизнь обделяет, а удача обходит стороной. Мой любимый цвет – прозрачный. Только из-за того, что о нём всегда забывают. Некоторые люди его даже за полноценный цвет не считают. Мне его жаль, поэтому я поставила его на должность моего самого любимого цвета.

– Так странно! Почему под нами небо? Где мы находимся? – спросила я, не отрывая глаз от облаков, похожих на сладкую вату.

– Ты знаешь, где мы находимся.

– Да, но я хочу, чтобы ты это произнёс.

– Ты спишь, Фаер. Это твой сон.

– Всего лишь сон,– вздохнула я с нескрываемой горечью.

– Нет. Это не просто сон. Это что-то большее.

– Разве?

– Да.

Я уже не смотрела на небо. Я смотрела в прекрасные изумрудные глаза.

– И что же особенного в этом сне?

– Ты можешь в нём остаться,– с обычной серьёзности сказал Макс. – Ты хочешь остаться?

– Сегодня все предлагают мне остаться.

– Да. Так и должно быть. Нужно, чтобы ты хорошенько обо всём подумала. Это важный выбор. А возможность сделать этот выбор очень редкая. Сомневаюсь, что в твоей жизни ещё выпадет такая возможность.

– Зачем мне оставаться во сне? У меня ведь где-то есть реальный мир.

– Глупая!

– Эй! Сам ты глупый!

– Стой, не горячись! Я просто советую тебе, оставаться здесь и не просыпаться. Оставайся. Доверься мне.

– Это не ты. Ты сейчас спишь. И храпишь, наверное.

– Нет, это я. И ты – это ты. Мы настоящие, а всё вокруг нет.

– Честно?

– Честно,– он улыбнулся мне своей божественной улыбкой. – Оставайся здесь.

– И что мы будем делать? Ведь если не просыпаться, то мы здесь будем вечно, да?

– Да. Но нам не будет скучно. Здесь всё возможно.

– Абсолютно всё?

Макс кивнул.

– Я хочу апельсинового сока,– сказала я важно.

Он тут же неизвестно откуда подал наполненный стакан. Я сделала глоток. О, это лучший апельсиновый сок, который я когда-либо пила!

– А мне начинает здесь нравиться!

– Это только начало. Дальше будет всё лучше и лучше. Ты будешь счастлива. Здесь ты сможешь сделать всё то, чего ты никогда не сможешь сделать в реальном мире. Хочешь всемирную революцию? Прекрасно! Ты её устроишь! Хочешь, чтобы твоё имя жило вечно? Здесь оно будет жить вечно! Вечно в прямом значении этого слово! И ты сама будешь жить и наслаждаться всем, что только можно пожелать. Я, как твой советчик, предлагаю остаться.

Я вдруг приподнялась с пола. Теперь я уже сидела, а не лежала. Макс тоже присел. Он смотрел на меня удивлённо.

– Ты чего?

– Ты мой советчик? – переспросила я.

– Да.

– А почему у тебя сова? А у Алекса лис? А у Димы собака? Почему у меня человек? Почему именно ты? – я забросала его вопросами.

– Так было всегда. Я всегда был в твоих снах.

– Боже мой! Это так загадочно! Так интересно! Мне нравится это всё больше и больше!

– Вот! Оставайся! Здесь будет весело. Знаешь,– он заглянул мне прямо в глаза,– я должен многое тебе объяснить.

Он смотрел мне прямо в глаза. Словно в душу. Словно читал каждую мою мысль. Словно чувствовал всё то, что чувствую я. А я не отводила взгляда в сторону. И не потому, что мне не было неловко. Нет, не поэтому. Я смотрела в ответ только из-за того, что мне нравится изумрудный цвет. Просто на него приятно смотреть.

– Мне нужно объяснить тебе, что ты, как не странно, мой самый близкий друг. Самый близкий человек. Это удивительно. Мы знакомы не так уж и много времени, но за то время, что мы провели вместе, я узнал тебя полностью. И ты узнала меня тоже. И не смотря на все твои недостатки, не смотря на то, что ты бываешь несносна порой, я очень тебя ценю. Очень. И поэтому оберегаю. Мне не нравится твоя тяга к чему-то грандиозному. Я ненавижу это. Ненавижу твою мечту. Ненавижу потому, что она может сделать тебя несчастной. Если твои ожидания не оправдаются, ты будешь страдать. Конечно, ты будешь всем улыбаться и говорить, что всё в порядке. Ты сильная, ты не любишь показывать слабость. Ты будешь делать вид, что всё в порядке, а внутри умирать. Но ты не за что не попросишь о помощи. Ты не такая. И я не хочу, чтобы такое вот могло случиться. А это обязательно случится потому, что твои мечты недосягаемы. Человеку под силу не всё.

– Нет! Человеку всё под силу потому, что он человек! – я больше не могла молчать.

А он вдруг приложил палец к моим губам и снова принялся говорить, но уже тихо, почти шёпотом:

– Человеку под силу многое, но не всё. Даже если ты и добьёшься своего, ты потратишь слишком много времени. Мечта потеряет свою ценность за время, потраченное на её достижение.

– То есть всё-таки я могу добиться своего?

– Время, Фаер. Тебе понадобится очень много времени. Как говорил Карл Маркс: «Время есть пространство человеческого развития».

– Но разве у меня нет времени?

– Нет. Столько, сколько нужно на создание утопии, у тебя нет. Поэтому я просто прошу тебя, я умоляю, останься здесь! Ты только здесь можешь быть счастливой! Не в реальном мире. Только в своём собственном. Реальный мир слишком прочный. Сложившиеся устои слишком прочные. Систему не сломать. Она уже настолько велика, что её нельзя уничтожить. Система есть бог. Люди сами её создали. Люди сами создали то, что теперь вершит судьбу всего человечества.

– Но, слушай, разве я не могу создать что-то новое? Создать, скажем, новую систему? Систему, которая будет нацелена на счастье?

– Нельзя создать ничего нового. Мир стар. Всё уже сказано. Всё уже создано. Нам с тобой просто нечего делать. Мы ненужные члены общества. Как и само общество, впрочем. Оно тоже уже не нужное. Создать что-то новое можно здесь. Не там.

– Ты так настаиваешь. Ты никогда не на чём не настаивал,– вдруг заметила я.

– Фаер! – он впервые заговорил с настоящим жаром. – Я хочу, чтобы ты была счастлива! Я хочу, чтобы у тебя всё было хорошо! А если ты не откажешься от своей мечты, то всё кончится плохо! А я ведь знаю, что ты не откажешься. Ты слишком благородная, слишком возвышенная. Но ты не добьёшься ничего и будешь из-за этого страдать. А я просто не смогу видеть твоих страданий.

– Так ты о себе волнуешься!

На его бледном лице появился лёгкий румянец.

– Все волнуются о себе! И это нормально. Если уж на то пошло, то да, я волнуюсь о себе! Я не переживу, если ты будешь разбита и несчастна, а я ничего не смогу сделать! Я знаю, что чашка чая не излечит твоё разбитое сердце. Я знаю, что сумасшедшие и вызывающее поступки не заставят тебя забыть о печали. Тебе нужен только новый лучший мир и вечная жизнь твоего имени. Только это тебя сделает счастливой. А это возможно лишь здесь.

– Ты плохой советник, если думаешь в первую очередь о себе.

– Нет. Я просто чертовски необычный советник. В отличие от всех остальных я – человек. И тебе повезло. Только человек способен понять человека. Я не о себе думаю. Но и не о тебе. Я думаю о нас. Мне хочется, чтобы всё сложилось наилучшим образом для нас обоих.

– А что будет, если я не захочу оставаться?

– Ты проснёшься.

– И всё?

– И всё.

– Я хочу проснуться.

– Шуточки?

– Нет! Мне не нужен мир, где всё так просто! Мне не хочется делать счастливыми воображаемых людей! Им ведь это не нужно, они ненастоящие! А настоящие страдают, настоящие нуждаются в герое! И я просто не могу променять их счастье на своё собственное! Я не могу, понимаешь? Я не смогу есть спокойно! Я спать не смогу! Не смогу на себя смотреть без презрения! Пусть изменить настоящий мир сложнее, я все равно попытаюсь! Пусть это даже невозможно! Мог ли в древности человек подумать о том, что нога, такого как он, ступит на поверхность луны? Мог бы он подумать об Интернете? Это всё им даже и не снилось! А сейчас это есть! Так почему ты не веришь в то, что мир, где все были бы счастливы, возможен?!

– Успокойся,– он смотрел на меня испугано.

– О, нет! Нет! Я не хочу оставаться! Мне нравится наш ужасный мир! Он паршив! Он гадок! Он ненавистный мне! Отвратительный! Омерзительный! Противный до тошноты! Но он настоящий, понимаешь ты или нет? Он настоящий! И у него много недостатков, но его единственный плюс покрывает всё плохое! Это настоящий мир с настоящими людьми! И я хочу спасать настоящих людей, а не тех, которые находятся в моём сне. Макс! Я хочу проснуться, Макс!

Он смотрел на меня испугано.

– Я не могу тебя задерживать. Я хочу, но не могу.

– И не нужно! Всё, я хочу домой! Меня ждёт революция! У меня много дел, которые нужно сделать для нового мира!

– Фаер…

– Почему я не просыпаюсь?!

– Я, правда, не хочу, чтобы ты сделала ошибку, о которой будешь жалеть.

– Макс! Что нужно сделать, чтобы проснуться? Я хочу вернуться. Мне приятно, что ты волнуешься о моём счастье. Я буду счастлива. Я знаю это.

– Ты не можешь знать.

– Могу.

– Нет.

– Могу потому, что у меня есть такой друг, как ты. Ты не допустишь того, чтобы я была несчастной.

– Глупый ты ребёнок. Я на многое способен, но я ведь не бог.

– А вдруг ты бог для меня? Мне только бог и нужен! Я согласна либо на бога, либо на дьявола! Не меньше!

– Хочешь проснуться? – спросил он своим красивым голосом, который стал теперь грустным.

– Хочу.

– Закрой глаза.

Я закрыла. А потом…

Он меня поцеловал потом. Я должна была догадаться об этом. Видимо, «Спящую красавицу» я смотрела в детстве не внимательно. Но сейчас я почувствовала что-то странное. Я уже целовала однажды Диму. И с ним это было иначе.

Я, не открывая глаз, дотронулась до лица Макса. Его щека была горячей и мокрой. Он плакал. Плакал потому, что думал, что я сделала неправильный выбор. Плакал потому, что решил, что я никогда не смогу быть счастливой. Дурак! Меня переполнила злость, и я неожиданно даже для самой себя ударила его рукой. Прямо по лицу. Той же рукой, которой только что гладила его по мокрой щеке.

И в этот момент я проснулась.

– Ничего себе! Вот это сон! – я села в кровати.

Райман, который спал, лёжа на мне, проснулся и стал удивлённо смотреть на меня. Ох, знал бы этот кот, что мне только что приснилось! Я больше не хотела спать. Спасибо, я уже больше, наверное, никогда не захочу спать! После такого!

Медленно запустив ноги в тёплые тапочки, я спустилась на кухню, включила свет и стала пить в одиночестве холодный апельсиновый сок из холодильника. Не такой уж он и вкусный. В любом случае он не такой вкусный, как тот, что я пила во сне.

Я вернулась в постель, но уже не засыпала. Стала слушать музыку в наушниках, пока не зазвонил будильник. Да, зимние каникулы уже давно прошли. Теперь снова начались школьные будни.

На этот раз, когда я пришла на место, где мы с парнями встречаемся каждое утро, там был только Дима.

– О, да ты сегодня не последняя! – махнул он приветственно рукой.

– А ты, как обычно, первый!

– Я называю это пунктуальностью, Фаер. Тебе полезно было бы узнать побольше об этом слове.

– Максу было бы полезно.

– А ведь ты права,– вдруг улыбнулся Дима. – Странно, что он сегодня опаздывает.

Но Макс появился. Как всегда из неоткуда. Просто у меня за спинной раздалась сонное: «Я здесь».

– Ты проспал?! – я весело обернулась.

Он был ужасно не выспавшийся. Весь помятый и растрёпанный. Всё было бы нормально, если бы не одно но. На его бледной коже было маленькое красное пятно под глазом. Словно от удара.

– Ты с кровати упал? – спросила я, зная эту его слабость.

– Да, – он в упор посмотрел на меня и сказал ужасно странным тоном: – Кошмар приснился.

– И мне тоже,– ответила я таким же тоном.

А потом он вдруг неожиданно покраснел. И я почувствовала, как тоже заливаюсь краской. Стало неловко, всё вокруг пропиталась неловкостью.

– Эй, вы чего? – удивился Дима. – Чего так покраснели?! Я чего-то не знаю?! Эй! Что такое?

========== Часть 28 ==========

На выходных мы пошли в художественный музей. Наш класс должен был посетить какое-нибудь мероприятие, и, как видите, этим мероприятием оказался поход на выставку современного искусства. Я не люблю современное искусство! Я вообще, может быть, не люблю музеи! Музей, вы только вслушайтесь в это слово. Оно даже звучит скучно!

А вот Дима был как обычно спокоен в тот день. Ему не особо нравится смотреть на картины, но он ничего против этого не имеет. А Макс даже, мне так показалось, был рад.

Мы пришли одними из первых. Нужно было даже подождать немного, пока соберётся весь класс. И как только все были на месте, мы зашли внутрь. Много картин. Скучно. Я вызывающе зевнула, чтобы все посмотрели на то, как сильно мне скучно. Никто не посмотрел, разве что наша учительница. И как посмотрела! Посмотрела с угрозой в глазах. Я без слов поняла, что она хотела мне сказать: «Даже не думай здесь выкинуть что-нибудь! Только не здесь!» Ох, эта женщина до сих пор припоминает мне мою выходку осенью, когда я кричала о свободе и независимости, закину ноги в чулках на парту. Теперь уж я понимаю, что это была глупая идея. Не стоило мне этого делать. Хотя, знаете, было весело! Да! Пусть после всего, что я наделала тогда, у меня и были проблемы, но всё-таки было чертовски весело. И это всё окупает.

Нам попался плохой экскурсовод. Низенькая и худенькая женщина, которой совсем не было слышно. И рассказывала она неинтересно. Наверное, у неё талант рассказывать неинтересно. Она смогла неинтересно рассказать о картине, которую дважды хотели украсть! Как вообще можно рассказывать об интересных вещах так скучно и уныло? За такое казнить нужно! Я всегда люто ненавидела людей, который портят искусство. Рассказать, с чего это ненависть началась? Даже если вы и не хотите, я всё равно расскажу. Больно мне нужно ваше согласие. Лорды нашлись! Так вот, о чём это я? О ненависти, к тем, кто превращает искусство в пошлость! Однажды я читала книгу. Это была книга моего любимого зарубежного автора. У него удивительный стиль письма, завораживающий и прекрасный. Так вот я взяла его очередную книгу, предвкушала уже чудесные сравнения и метафоры… А тут вдруг книга оказалась ужасной и написанной безвкусно! Какой удар! Я долго не могла понять, в чём же дело. А потом оказалось, что я взяла худший перевод этой книги. Как много зависит от переводчика, понимаете? Он может испортить что-то воистину шедевральное! Вот так и экскурсовод. Он может интересные и необычные картины показать в таком свете, что глядя на них захочется разве что только уснуть.

Когда монотонный и жужжащий голос смолк, нам вдруг сказали, что теперь мы можем походить сами. Походить, посмотреть на картины, подумать.

– Наконец-то! Я уже думала, что это никогда не закончится! Это было ужасно скучно! – сказала я нарочно громко, чтобы все услышали.

Все услышали. По глазам даже было видно, что все не только услышали, но ещё и согласились. Но никто ничего не сказал. Только наша учительница снова

взглянула на меня взглядом полным злости.

– Ну, что? Пройдёмся? Насладимся искусством? – улыбнулся мне Дима, и мы пошли подальше от классной, которая продолжала внимательно следить за мной.

Учителя! Вы замечали в учителях то, что они хотят всю уникальность уничтожить? Как им не нравится, когда я говорю правду! Однажды в детстве я сказала на уроке математики, что никто в этом классе не любит этот предмет. Никто не любит математику. И меня наказали. А ведь я сказала правду. И меня наказывали всегда, когда я выкрикивала: «Всем плевать!» Хотя всем действительно было плевать. И на меня кричали, когда я говорила с важным видом: «Никому это не интересно». Меня всегда наказывали за правду. Удивительно, как я до сих пор осталась собой. Удивительно, как я до сих пор имею своё собственное мнение.

– Стой! Пойдёмте туда,– сказала я парнями, и указала на столпившихся в кучу одноклассников.

Мы тихо подошли и стали в том месте, где меньше всего было народу. О, я так и думала! Саманта сказала, что ей понравилась картина с сиреневыми цветами, и все тут же собрались в стадо, чтобы поддакивать ей.

– Очень красиво.

– И фон!

– А вы посмотрите на цвета! Так удачно подобрано!

Мне стало даже противно. Я же вижу, что картина посредственная. Таких тысячи! Ничего в ней нет уникального. А они все говорят о её красоте. Они просто хотят угодить Саманте. Ей всегда хотят угодить. Все. Не знаю почему. Она просто красивая. Ну, ещё она блондинка. Но Дима тоже ничего такой блондин, но за ним ведь всё не повторяют! Не нравится мне Саманта и никогда не нравилась.

Мы и в детстве с ней не ладили. Между нами буквально война была. Особенно из-за того, что я рассказала как-то Диме о том, что она влюблена в него. Именно! Она любила Диму когда-то. Но если уж не то пошло, то в начальной школе была целая любовная лихорадка. И вызвал её именно Дима. Но длилось это недолго. В детстве всегда вдруг появляется какая-то интересная фишка, которая быстро исчезает и сменяется чем-то новым. Вот так и с всеобщею любовью к Диме.

– Правда, красивая картина? – спросила вдруг у Макса Саманта.

Мне захотелось ей ответить, но я промолчала. О, я бы нашла, что ответить ей! Я всегда знаю, что ответить тем, кто мне не нравится.

– Разве? – спросил Макс безразлично.

«Молодец!» – радостно подумала я. А вот Саманта была задета его безразличием.

– Ты посмотри, как она хорошо написана! Её точно написал гений! – сказала она, поправив свои красиво завитые волосы.

Макс ухмыльнулся. И из-за одной этой ухмылки я поняла: сейчас он скажет что-то такое, за что мне захочется погладить его по голове.

– Глупец глупцу всегда внушает восхищение.

Цитата! Буало! Думаю, Саманта даже и не слышала о Буало. Но, вы смотрите, она разозлилась. Ответила Максу колкостью, а он никак не прореагировал.

– Ты это меня глупцом назвал? – спросила она злобно.

– Нет. Я говорил о современном искусстве в целом. Но, знаешь, когда человеку кажется, что все считают его глупым, обычно так оно и есть.

И он с холодным спокойствием развернулся и ушёл в противоположный конец зала. Если он не хочет говорить, он не будет. Это же Макс. Мы с Димой поспешили за ним.

Макс остановился у картины в серых тонах. Серой такой картины. И ужасно приятной. Я бы повесила её у себя в комнате.

– Вот это единственная картина, которая мне здесь нравится,– сказал он, даже не глядя на нас с Димой.

Он и так знал, что мы стоим у него за спиной. Он знал, что мы пойдём за ним. Он всегда и всё знает.

– Да, хорошая картина,– согласилась я. – А ты имеешь вкус.

– Я рисовал когда-то.

– Да? – я это слышала впервые.

– А почему раньше никогда не рассказывал? – это вмешался Дима.

– Зачем? Если бы я ещё хорошо рисовал, а так ведь дрянь одна выходила.

– Ничего не дрянь! Ты ведь всегда себя недооцениваешь! – вмешалась я.

– Недооцениваю? Может, недооцениваю. Но, запомни, Фаер, лучше недооценить, чем переоценить.

– Разве?

– Дурак считает себя очень умным, а мудрец видит себя дураком.

Я посмотрела на Макса вопросительно, а он пояснил.

– Шекспир.

– У меня нет причин не доверять Шекспиру,– я улыбнулась и сказала: – Давайте уйдём! Формально экскурсия закончилась, если экскурсовод замолчал. Мы имеем право уйти!

– Что же тебе здесь так не нравится? – спросил Дима.

– Я не люблю музеи. Настоящее искусство не в музеях нужно искать.

Мы улизнули.

Я шла по улице и рассказывала о том, как сильно мне не нравится современное искусство. И, как не странно, Макс вдруг принялся меня поддерживать. Я не разбираюсь в живописи, рисую я непонятно. В детстве моих нарисованных лошадей принимали за собак, а собак принимали за столы на очень высоких ножках. Я не разбираюсь в живописи. Но, в этом-то и вся прелесть! В этом ведь и заключается вся сладость того, что ты просто зритель. Ты можешь критиковать то, в чём совершенно не разбираешься. И именно этим я и занималась по дороге домой. Я избивала современную живопись. Избивала словесно, разумеется. И думаю, я избила её так, что срочно нужна реанимация.

Только вот Дима был не согласен. Он не был согласен со мной, едва ли не кричащей о том, что настоящие художники вымерли. Он не был согласен и с Максом, который говорил, что люди разучились ценить высокое искусство, поэтому им сейчас так легко навязать что-то безвкусное и дешёвое. Дима нас перебил и стал говорить с жаром о том, что ничего мы не понимаем. И он привёл всего лишь один факт, который всё-таки смог заставить меня замолчать.

Он говорил о том, что, когда Малевич нарисовал свой чёрный квадрат, многие тоже говорили о том, что это не искусство. Когда появился сюрреализм с его удивительными и нереальными образами, все тоже считали такие картины чудачеством и не больше. Ко всему новому нужно относиться со снисхождением. То, на что сегодня косо смотрят, завтра уже будет само собой разумеющимся.

И Дима говорил об этом так спокойно, что всё моё желание возмущаться и негодовать вдруг взяло и исчезло. Мне уже не хотелось клеветать то, чего я и не понимаю даже. К тому моменту, как моё воинственное настроение перестало быть воинственным, мы уже добрались до нашей улицы. Были выходные, хотелось ещё погулять. Я уловила подобное желание во взгляде Димы и поэтому сказала с важным видом:

– Я совсем не хочу уходить. Макс, у тебя есть кто-нибудь дома?

– Нет. Папа и младшие уехали сегодня утром. Только завтра вернутся,– он тут же уловил мой сияющий взгляд и вздохнул: – Отлично, мы идём ко мне.

Но я знала, что вообще-то он рад. Он тоже не хотел, чтобы мы разошлись. Ведь ещё был только полдень. Впереди столько времени!

Мы сидели в комнате у Макса. Он и Дима на кровати, а я на белом и мягком ковре.

С каким-то странным вниманием, я смотрела на свою руку, гладящую мягкий длинный ворс и сказала вдруг:

– Давайте порисуем.

– Ты серьёзно? – скептически улыбнулся Дима.

Наверное, в его понимание рисуют только маленькие дети.

– Да, я серьёзно. Мне скучно. И вам скучно.

– Ладно, давайте,– с какой-то едва уловимой радостью согласился Макс.

Он достал из стола листы бумаги, карандаши, и сказал:

– Я даже не помню, когда рисовал в последний раз.

– Я тоже! – я взяла белый, пока ещё пустой лист, и удобно утроилась на полу.

Мы принялись рисовать. Все молчали. У Димы постоянно что-то выходило не так, он начинал злиться, потом комкал бумагу и выбрасывал её в мусорную корзину. Это повторялась снова и снова. А потом он вдруг затих и принялся что-то увлечённо раскрашивать жёлтым карандашом. Он был очень увлечён, даже надул по-детски губы. Я смотрела на него долго, пока он не поднял голову и не спросил коротко:

– Что?

– Ничего! – я быстро уткнулась в свой почти пустой лист.

Я сама предложила рисовать, а теперь даже не могу придумать, что же такое мне бы изобразить. Да мне, наверное, и не хочется вовсе что-либо рисовать. Я просто-напросто хотела посмотреть на то, как рисует Макс. Он божественно поёт и играет на гитаре тоже неплохо. Неужели он ещё и рисует хорошо? Я его побью, если это так. Нельзя ведь быть хорошим во всём!

Я нарисовала букву «А» в круге и положила карандаш в сторону. Посмотрела на Диму: он всё ещё что-то раскрашивал. Правда, уже не жёлтым карандашом, а зелёным. Мне совсем не интересно, что нарисует Дима. Я помню, как в начальной школе, он нарисовал белых барашек, и его хвалила учительница. Сейчас, я думаю, он тоже нарисовал что-то похожее на барашек. Что-то милое, но совсем неинтересное.

Макс перестал рисовать. Окинул внимательно свой лист, а я тут же сказала громко:

– Всё! Показываем, что нарисовали! – я повернула им свою «А» в круге. – Как вам?

– Я ожидал большего,– бесцеремонно заявил Макс.

– А мне нравится,– подбадривающе улыбнулся Дима.

Не нужно мне улыбаться так подбадривающе! Это его улыбка говорила: «Ты рисуешь ужасно плохо, но ничего страшного». Но на самом деле я не рисую плохо. Мне ведь нравится эта «А» в круге. Он хотя бы понимает, что я изобразила то, как выглядит анархия? Сомневаюсь.

– А у тебя что? – бросила я Диме.

– Барабанная дробь,– произнёс он, а потом сам же и изобразил её, разворачивая лист бумаги.

Как я и ожидала! Он всё ещё на уровне белых и пушистых барашек. Правда, на этот раз это была ваза с цветами. Но вышло ужасно обычно. Как те цветы, которыми восторгалась Саманта.

– Мило,– я саркастично улыбнулась, а потом с интересом посмотрела на Макс.

Он ничего не сказал, просто молча перевернул лист бумаги.

Это было небо. Но это было не простое небо. Это было такое небо, каким его можно увидеть, если у тебя на глазах стоят слёзы.

– Это небо,– многозначительно произнёс Дима. – Небо за окном, на котором капли дождя.

– Нет! Не верно! – я победно улыбнулась. – Это небо, когда у тебя на глазах слёзы.

– Нет,– теперь улыбнулся Макс.

– Нет?

– Нет. Это небо, если смотреть на него, лёжа на дне бассейна. Это небо под водой.

Чёрт возьми, я хочу его ударить! Он и рисует замечательно! Слишком талантлив! Слишком.

– Никто даже не понял, что ты нарисовал,– хмыкнула я и встала с пола. – Давайте в карты поиграем.

Мы спустились в гостиную. Искали карты чертовски долго, так и не нашли их в итоге. Зато Дима, развалившись на диване, принялся рассказывать всякую чепуху, которой в его голове полным-полно. Теперь он лежал на диване, улыбался загадочно и говорил о том, как в полночь можно узнать, есть ли в твоём доме призраки.