Текст книги "Анна Фаер (СИ)"

Автор книги: Анна Фаер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 33 страниц)

Дима вёл меня домой. Он всё время говорил. Потом нас догнал Макс, он тоже начал испуганно что-то говорить. Кажется, они извинялись, но они уже прощены. Думаю того, что я жива, может быть только благодаря им, достаточно, чтобы простить.

Они сильно переживали. Они переживали даже сильнее меня, хотя это всё-таки я, а не они, едва не угодила под колёса. Мы уже были дома, в тепле и уюте, а я всё ещё не могла отойти от шока. Один шаг. Понимаете? Один шаг. Между жизнью и смертью всего лишь один шаг. И когда ты его делаешь, становится ясно, что всё на самом деле не так уж и плохо. А всё, что плохо, всегда можно решить и исправить. Только одно не исправить: ты уже этот шаг делаешь.

Дима пытался меня развеселить, но ничего у него не вышло. Макс пытался меня покормить свежеиспечённой пиццей, но я ничего не хотела. Я вообще ничего не хотела. Они с Димой, наверное, перепробовали всё, чтобы хоть как-то вытянуть меня из моего шокового состояния, но ничего не получалось.

Ближе к полуночи Макс принялся вести со мной какие-то серьёзные терапевтические разговоры. Применял всякие штуки из психологии и психиатрии, а ничего не получалось. Дима в это время сидел перед телевизором и листал каналы. Он что-то искал. Но мне было плевать. Мне на всё теперь плевать. Перед лицом смертью всё начинает казаться таким никчёмным и неважным. А ведь это лицо перед нами постоянно.

А потом Дима тихо сказал:

– Фаер, смотри, твой любимый фильм.

Я уныло обернулась к телевизору. У меня непроизвольно появилась улыбка. Это был мой самый любимый фильм. Это была лучшая сцена в нём. Но улыбка моя сползла с лица быстро.

– Ты чего? Ты же его так любишь,– сказал Дима мягко-мягко, так, что в его голос хотелось укутаться и сидеть в этой мягкости всю ночь.

– Я хочу, как в фильме,– сказала я, наконец.

Там была отличная сцена. Лучшая сцена, наверное, не только в этом фильме, а в истории кино в целом. Сцена в ванной.

– Ладно,– Дима вдруг улыбнулся. – Будет, как в фильме! Я наберу воду в ванную.

И он бодро вышел из комнаты. Мы с Максом остались вдвоём. Я посмотрела на него вопросительно.

– Будет, как в фильме,– сказал он, улыбаясь.

И я тоже улыбнулась. Я стала смотреть на экран. Мой любимый фильм. Всё, кажется, хорошо. Я жива, и сейчас, вроде бы, даже будет что-то весёлое.

– Ванна готова! – закричал Дима.

– Иди,– сказала я Максу. – Я к вам потом подойду.

Я быстро спустилась на кухню. Были бы мы у Алекса, то, конечно же, я бы взяла бутылку белого вина. Но мы у меня, поэтому будем пить апельсиновый сок. Но всё-таки из бокалов.

Взяв три бокала и кусок так и нетронутый пиццы для Димы, я медленно пошла в ванную. Они уже сидели вдвоём в разных её концах. Дима пытался сделать себе бороду из пены, но она вечно сползала вниз. Я, расплывшись в улыбке, отдала им бокалы и сок. Кстати, Дима пицце обрадовался больше всего. Я так и знала, что он голоден. Он всегда голоден.

Стоя прямо над ванной, я смотрела вниз на плитку пола. Потом, как-то устало вздохнув, начала снимать с себя одежду. Кто бы мог подумать, что всё кончится так? Кто бы мог вообще подумать, что когда-нибудь я без малейшего неудобства буду сидеть в ванной вместе с ними в одном нижнем белье? Жизнь, оказывается, чертовски странная.

Забравшись в ванную, я долго устраивалась поудобнее: было тесно. Потом сделав несколько глотков из бокала с апельсиновым соком, я поставила его на пол.

– Хорошо, да? – спросила я, играя с пеной.

– Ты о чём?

– Обо всём. Хорошо жить.

– Хорошо,– отозвался Макс.

– Хо-хо, хорошо иметь бороду, – сказал басом Дима.

Он, наконец, смог сделать себе из пены какое-то жалкое подобие бороды. Я рассмеялась, а потом брызнула ему водой прямо в лицо. Началась маленькая война, в ходе которой пострадал даже не в чем неповинный Макс.

Было очень хорошо. Я чувствовала себя пьяной, хотя ничего кроме апельсинового сока и не пила. Мы сидели в ванной, наверное, несколько часов, и просто говорили.

– У тебя шрам останется,– сказала я, указав на руку Димы.

На его руке было тёмно-вишнёвая корочка, оставшаяся от моих зубов.

– Останется,– согласился Дима, а потом улыбнулся. – И это хорошо. Я каждый день тебя вспоминаю, когда вижу свою руку.

– Ты никогда меня не забудешь?

– Не забуду.

– Тебя невозможно забыть,– усмехнулся Макс.

Наверное, это было и приятно слышать, однако я сразу же решила отвлечься. Как только происходит что-то приятное, я зачем-то хочу исчезнуть или сменить тему, или просто убежать. Почему я так не поступаю с тем, что мне неприятно?

Я напрягла и вытянула вперёд правую руку: по ней ручейками стекала вода.

– Человеческое тело такое красивое,– сказала я, рассматривая свою руку. – Я в детстве думала, что лошади самые красивые животные. Так вот теперь мне кажется, что нет ничего красивее человека.

– Венец творения,– усмехнулся Макс, отхлебнув из бокала немного сока.

– Да, я именно об этом и говорю! – сказала я восторженно. – Человек – это лучшее творение бога. Мы, может быть, подлые мрази, но мне нравится то, как выглядят наши тела. Я так люблю людей. Люди прекрасны. И я в восторге от этого. Мне так нравится всё, что несёт на себе наше тело. Я люблю изумрудные глаза, я люблю шрам в виде месяца, который тебя оставила в детстве собака,– сказала я Максу, а потом обернулась к Диме. – Но твой шрам на руке мне всё-таки нравится больше потому, что я очень люблю ту злую и эгоистичную собаку, которая его оставила. И вообще люди такие потрясающее! Я так люблю их. И мир. И вас. Я очень люблю вас. Я сказала сегодня, что ненавижу, но я врала. Простите.

– Куда тебя понесло,– усмехнулся Макс уголком рта.

– Я едва не умерла сегодня, я едва это всё не потеряла. Представьте, что было, если бы вы опоздали всего на пару секунд…

– Мы никогда бы не опоздали,– улыбнулся мне Дима.

Мне было тревожно, но когда тебе так улыбаются, как улыбается Дима, вся тревога куда-то исчезает. Тревога исчезла, и пришло что-то весёлое. Я снова начала брызгаться. Мы неудержимо хохотали на весь дом, даже вечно занудный Макс и тот хохотал и не мог остановиться. Мы заляпали пеной все стены и весь пол, но в тот момент это было просто неважно. Когда-нибудь придётся убираться, но сейчас мы счастливы. Счастливы! Именно счастливы! В самом прямом значении этого слова!

Наверное, только ещё через час я зевнула, и стала аккуратно выбираться из ванной. По мне стекала вода, а полотенца нигде не было.

– Спускайте воду. Я довольна, было весело,– а потом я зевнула и сказала устало: – Пойду, принесу вам полотенчико.

У себя в комнате я сняла промокшее бельё, укуталась в мягкое полотенце и села на край кровати. Что-то не так. Ну, конечно же, что-то не так! Я сегодня едва не умерла. А ещё я сегодня почти голая плескалась в ванне вместе с этими двумя. Конечно, что-то не так!

Облачившись в супер-уютную клетчатую пижаму, я взяла два больших белых полотенца для парней, и вернулась в ванную. Там я забросила мокрое бельё в стиральную машину, а наверх неё я опустила полотенца.

– Когда положите своё бельё, то поставьте на сушку,– сказала я и вышла из ванной.

Через пару минут появились парни в одних только белых полотенцах, повязанных на поясе.

– Мы голышом спать будем? – спросил Дима.

– А почему бы и нет? Вас, чёрт возьми, уже ничего не должно смущать,– как-то странно улыбаясь, ответила я.

Скоро мы втроём уже снова были в гостиной. Я сидела на крае дивана и наблюдала за тем, как Дима усердно что-то объяснял Максу. Кажется, он доказывал, что не любить корочку на пицце просто невозможно, но в моей уставшей голове вращалась лишь одна мысль. Очень глупая навязчивая мысль.

У Макса на попе должно быть родимое пятно, помните? В виде сердечка. Я всегда в этом сомневалась, а сейчас на нём одно только полотенце, сам он стоит ко мне спиной, и это просто идеальный момент, чтобы проверить. Если я не сделаю это сейчас, то, возможно, у меня никогда больше не будет такого шанса.

Я тихо, совершенно бесшумно подошла к Максу со спины и с каменным лицом резко спустила с него полотенце. Ага! Это просто удивительно! Тёмное пятнышко в форме сердечка! Да, такое ровное сердечко даже нарисовать было бы сложно!

– Ты совсем спятила?

Я только хохотала.

– Я должна была проверить родимое пятно! – едва смогла объяснить я.

Единственное, о чём я не подумала, – это Дима. Он всё-таки, в отличие от меня, стоял спереди Макса, а не сзади. Да, о Диме, который сейчас стоял с широко открытыми глазами, я не подумала, этот момент я упустила. Надеюсь, у него не будет какой-нибудь психологической травмы.

Но, в любом случае, Дима выглядел очень шокированным.

– Макс тебя так впечатлил? – спросила я сквозь непрекращающийся смех.

– Ещё как впечатлил,– ответил Дима, а потом залился краской, когда понял, как же сильно это фраза, должно быть, прозвучала в моей ненормальной голове.

Я упала на диван, стала хохотать ещё сильнее и закрывать, покрасневшее лицо руками.

Чёрт возьми, как же всё-таки хорошо жить! Как хорошо попадать в неловкие ситуации! Как хорошо иметь родимые пятна и шрамы, оставленные дружескими зубами! Как хорошо, когда ты мог бы умереть, а ты жив! Как хорошо, когда шаг, который разделял жизнь от смерти, так и остался не сделанным!

Жить чертовски хорошо!

========== Часть 22 ==========

Я стояла у школы, нервно всматривалась в место, где улица резко сворачивала вбок, и ждала Алекса. Как он вообще смеет опаздывать? В конце концов, это он, а не я, настоял на встрече. Это мне на уроке пришло сообщение, которое меня взбудоражило, Макса заставило тяжело вздохнуть, а Диму – широко улыбнуться. Алекс настаивал на встрече и говорил о том, что у него есть потрясающее новости.

Правда, я ждала Алекса в одиночестве. Видите ли, Макс и Дима решили, что им обязательно нужно остаться на факультативе. Ну, знаете ли, мне этот предмет был нужен так же, как и им, но я ведь ушла! И ведь я почти смогла подбить Диму сбежать со мной, но Макс…

– Я здесь! – крикнула я, размахивая рукой, когда увидела вдали Алекса.

– А остальные? – спросил он, когда мы с ним сравнялись.

– Они потом подойдут! Ну, что? Ты опять куришь? Ты много куришь! Слишком много!

– А ты соскучилась,– он усмехнулся.

И это была правда, я ужасно по нему соскучилась. На какое-то время он пропал, а теперь так неожиданно появился, к тому же ещё с каким-то важным делом.

Мы медленно пошли по улочке, ведущий от школы к центру города. Алекс выпускал сигаретный дым в небо и уклончиво отвечал на мои расспросы. Мы шли очень медленно и лениво.

– Давай идти дворами! – предложила я.

– С чего бы вдруг?

– Я ведь сейчас должна быть на уроке.

– И? Я сейчас должен быть на лекции.

Я заулыбалась нелепо, а потом, сообразив, что нужно всё-таки настаивать на своём, сказала:

– Нет! Мы пойдём дворами! Я не хочу встретить кого-нибудь из школы!

– Кого ты встретишь? Дети на уроках сидят, учителя тоже.

Об этом я не подумала. Но мне уже было неважно. Я просто хотела настоять на своём.

– Мы идём окольными путями, понял?

– Ладно-ладно, как скажешь,– он поднял руки, словно сдался мне в плен.

Конечно же, он сдался.

Мы шли через дворы, Алекс читал вслух похабщину, которой были исписаны стены некоторых домов. Я смеялась и жалела, что у нас нет с собой баллончика с краской или хотя бы простого маркера. Что? Во мне живёт маленький вандал, которому иногда нужно вырываться наружу.

Мы выбрались из плохих кварталов и шли теперь мимо красивых и аккуратных однотипных многоэтажек. Алекс всё говорил о том, что будет что-то грандиозное, но ничего точного он не говорил. Это меня злило, а он, замечая, как я злюсь, только подзадоривался.

– Смотри,– толкнул меня в бок Алекс и указал на качели, стоящие посреди пустого двора.

Я оглянулась. На качелях сидела девушка. Она сидела спиной ко мне, и единственное, на что я обратила внимание, – это цвет её волос. Ярко-рыжий. Очень красивый цвет, но в средневековье её сожгли бы на костре, это точно.

– И? Чего толкаешься? – спросила я у Алекса строго.

Я думала, он что-то интересное мне показать хочет, а тут…

– Так ведь она в тапочках,– шепнул он мне на самое ухо.

Я снова обернулась. Да! Как я могла этого не заметить сразу? Это ведь так бросается в глаза! Это гораздо примечательней, чем цвет её волос. Но почему тогда я в первую очередь смотрела на эти рыжие, цветом в осень волосы?

– У неё красивые волосы,– сказала я как-то не к месту.

– Лисица.

– Лисица, лисица, лисица-сестрица,– сказала я, а потом вдруг громко вздохнула и развела руками.

Я знаю эту девушку! Да, знаю! Когда я была совсем маленькой, мы с ней ходили вместе в садик. Да! Я помню! Она пришла в середине года, и мне сразу же ужасно понравилось, что у неё такие необычные волосы. А потом два каких-то мальчика стали её дразнить, я заступилась за неё, и мы подружились. Да!

– Я знаю её! – сказала я Алексу. – Правда, это было так давно. Я же даже её лица не увидела, она ведь всё время спиной к нам сидит.

Мы постояли немного на месте, думали, что она обернётся, но она не оборачивалась.

– А ты имя её помнишь? – тихо спросил у меня Алека, что-то уже придумав.

– Конечно! Мы ведь так сильно дружили! Я только из-за неё и любила ходить в садик.

– Хорошо, просто назови громко её имя. Будто мы просто в разговоре его упомянули.

Я подняла на него глаза и посмотрела вопросительно.

– Любой нормальный человек обернётся, когда своё имя услышит.

– А, вот оно что. Хорошо. Будто в разговоре обычно,– заговорила растянуто я, а потом неожиданно стала имитировать случайный разговор: – И тут она как закричит на всю улицу: «Алиса!»

Девушка на качелях испугано обернулась.

– Да! – обрадовалась я, а потом шепнула Алексу: – Стой здесь, не уходи никуда.

Я уверенно зашагала к Алисе и села на соседние качели. Она следила за мной удивлённо и даже, кажется, немного испуганно.

– Ты Алиса, да? – спросила я, чтобы начать как-то разговор.

– Да.

Боже мой! Я даже её голос узнаю! Как же здорово, как же здорово встретить кого-то, с кем связано самое раннее детство!

– Мы с тобой в одном садике были!

Она ничего не ответила. Но глаза её смотрели на меня так, словно она в первый раз меня видит и вообще ждёт, когда же я, наконец, уйду.

Я ей улыбнулась смущённо, стала смотреть на снег под ногами и рассказывать:

– Однажды мы пошли на прогулку, и на одном из деревьев была содрана кора. Тогда я сразу же организовала команду врачей, а ты там была моим заместителем.

Я посмотрела на неё, но взгляд её тёмных глаз так и говорил: «Не знаю я тебя! И вообще, что тебе от меня нужно?»

– А ещё мы принесли как-то в помещение лягушонка, а потом он ускакал, и мы его так и не нашли.

На этот раз, когда я посмотрела на неё, в её глазах что-то дрогнуло, но она всё ещё тихо сидела и молчала.

– А на новый год мы обе были лисичками. Я потом так тебя ещё долго называла, помнишь? – я снова посмотрела на неё и улыбнулась. – Лисичка, лисичка, лисичка-сестричка?

– Фаер? – спросила она напугано.

– Да! – радостно вскрикнула я, чем еще больше ее напугала.

Я схватила её в свои объятья. Как хорошо, что она меня вспомнила! Пусть она и сказала: «Фаер». Я терпеть не могу, когда ко мне по фамилии обращаются, но видима судьба у меня такая, что все мои друзья категорически не признают существования моего имени.

– Так хорошо, что мы встретились! Я шла с другом, он мне на тебя указал, а я не поняла, что его удивило. А ты в тапочках! Почему ты в тапочках?

Только сейчас я поняла, что она сидит не только в тапочках, но ещё и без куртки, без шапки, и вообще не по погоде одетая.

– Что случилось? – я почувствовала какую-то тревогу.

Она упрямо молчала. То, что мы были, как сёстры, в детстве, видимо, сейчас для неё ничего не значило. Хотя, впрочем, она права. Я дружила не с ней. Та девочка, с которой я когда-то дружила, – это совсем другой человек. Знаете, бывает, посмотришь на себя и свои поступки всего год назад, и понимаешь, что сейчас ты уже совсем другой человек. А тут столько лет прошло!

– Говори, не бойся. В любом случае нужно ведь что-то делать! Я могу тебе помочь! И я хочу! – заговорила я с жаром.

Она боролось с собой, но в итоге сказала запугано:

– Я сбежала из дома.

– Я это проходила,– улыбнулась я ей.

Я тоже как-то раз сбежала из дома. И теперь, глядя на неё со стороны, я вдруг поняла, как выглядела когда-то сама. Я понимала её отлично. Она убежала зимой и теперь мёрзнет, а я убежала осенью и попала под сильнейший дождь. Знаете, что? У меня есть совет для вас! Хватайте скорее свои ручки и записывайте где попадётся. Хоть на руке, главное пишите! Или же надейтесь на свою память и постарайтесь запомнить, что, если ты когда-нибудь решишь сбежать из дома, то лучше всего делать это летом. Но никак не снежной зимой или дождливой осенью.

– Нет,– она покачала головой. – Я не могу вернуться.

– Я тоже так думала, но сейчас всё хорошо,– сказала я ей уверенно.

Она только покачала головой. Я решила быть, как Макс. Когда меня что-то явно терзает, то он молчит и не спрашивает не о чём. Поэтому я всегда начинаю рассказывать обо всём сама.

Алиса начала дышать на покрасневшие от холода пальцы. Я молча отдала ей свои перчатки и спрятала руки в карманы.

Она надела их всё так же молча, а потом заговорила своим тихим и загнанным голосом:

– Я не могу вернуться. Я хочу, но не могу. Я живу с мамой и,– она запнулась, помолчала некоторое время, а потом сказала заново: – Я живу с мамой и её любовником. Мой папа сейчас заграницей. Я должна была переехать к нему уже этим летом, но мама не подписывает документы. Нет. Это всё не то. Нет.

Она замолчала, а я, не удержалась и нарушила молчаливую тактику Макса:

– Нет, рассказывай дальше. Ведь пока ещё всё не так уж и страшно, чтобы сбегать из дома.

– Всё страшно. Я просто не о том рассказываю.

– Так расскажи о самом главном! – улыбнулась ей я.

Но улыбка моя была, видимо, неуместна.

– Я не могу. Да и ты не поможешь.

– Я помогу, поверь! Помнишь, тебя в садике мальчик один дразнил? И ты говорила, что мне не нужно с ним драться, но я подралась, и он перестал дразниться.

– А тебя поставили в угол,– она усмехнулась.

– Но он ведь не дразнился больше! Говори! Я решу все твои проблемы.

Она едва не заплакала. Я увидела, как глаза влажно заблестели, но Алиса, отвернувшись, вытерла наступившие слёзы рукавом свитера. Она заговорила тихо:

– Всё было нормально, пока у неё не появился любовник. Но ладно, я это стерпела. Это не моя жизнь. Но когда она неделю назад привела его жить к нам домой…

– Что было? – спросила я, уже предчувствуя что-то очень недоброе.

– Начались проблемы. У меня с ним.

– Он тебя невзлюбил?

– Наоборот. И вчера он, вчера…

Она так и не сказала, что было вчера, но я уже всё понимала.

– А ты? – спросила я.

– Я ударила его вазой по голове и заперлась на кухне.

– Так он не…

– Нет.

– Это хорошо. А мама?

– Я ей только сегодня рассказала,– её голос задрожал, но она справилась и не заплакала. – Она выгнала меня из дома. Да. И мне некуда идти. Совсем некуда.

– Я знаю, что делать. Не волнуйся, я обо всём позабочусь! – я встала с качелей и крикнула: – Алекс!

Алекс подошёл.

– Ну, что? – спросил у меня, не глядя даже на Алису.

– Она замёрзла! Снимай куртку! Это раз!

Он с явным недовольством снял с себя тёплую зимнюю куртку и протянул её Алисе.

– Она останется ночевать у тебя дома, это два! Твой дом ведь всегда пустует!

– Ладно,– сказал он, ничего не понимая.

– Сейчас мы пойдём к тебе, и ты заберёшь свои вещи,– повернулась я к Алисе решительно. – Или хотя бы оденешься потеплее.

Она накинула куртку Алекса, и медленно повела нас за собой.

Перед её подъездом она остановилась.

– Что? – спросила я.

– Ведь они дома.

– Ничего! Просто сделаешь это быстро и незаметно! Ну же, иди! И возвращайся поскорее!

Она вернула Алексу его куртку, тихо, почти не слышно, сказала «спасибо» и медленно вошла в подъезд.

– Что происходит? – спросил Алекс нервно.

– Я потом расскажу. У неё большие проблемы дома. Большие.

– Насколько большие?

Я широко развела руки, чтобы показать насколько большие. Но, кажется мне, что моих рук не достаточно.

– Очень большие,– сказала я. – Это ничего, что она у тебя поживёт?

– Ничего.

– Точно? Мне ведь нужно было у тебя сразу спросить.

– О, так ты, оказывается, даже понимаешь это,– на его самодовольном лице появилась ухмылка.

– У меня не было времени спрашивать. Да и зачем? Я ведь знаю, что ты бы ей не отказал.

– Так что у неё случилось?

Но я не успела ответить: открылась дверь подъезда и появилась Алиса. У неё на щеке было красное пятно в форме чьей-то ладони.

– Кто? – вдруг спросил Алекс.

Если бы спросила я, то она, скорее всего, не ответила. Но не ответить Алексу не возможно. Что-то в нём есть. Какое-то ощущение власти, что ли.

– Мамин любовник.

– Квартира?

– Семь.

Алекс плюнул на землю и сделал несколько решительных шагов. Пока я его не остановила.

– Стой! Полегче!

– Отойди.

– Алекс, стой!

– Фаер,– сказал он, и я сразу же сошла с его пути.

– Нет, не надо,– вдруг раздался дрожащий голос Алисы. – У меня только больше проблем появится. Не ходи.

Алекс постоял на месте немного, потом круто развернулся и сказал мне:

– Пойдём, нужно отвести её домой.

– Да, пойдём, Алиса,– я взяла её под руку.

Всю дорогу мы шли молча. Было как-то неловко, даже, скорее, напряжённо.

– Это твой дом? – удивилась она, когда Алекс открыл перед ней кованую калитку забора.

– Нет. Врываемся на чужую собственность,– ответил он холодно.

Мы зашли в его прихожую, сняли верхнюю одежду. Алиса стояла растеряно. Боже мой, как же мне её жаль! Да ведь она сейчас в доме какого-то парня, который кажется самым холодным и злым человеком на земле, и девушкой, которую она практически не знает. Конечно же, она чувствовала себя растеряно.

– Проходи и извини за беспорядок!– сказала я ей, словно дом был мой, а не Алекса.

Алекс открыл ей двери большой комнатой, с кроватью, красивым шкафом, столом и двумя креслами перед камином. «Ничего себе у него дом здоровенный»,– в какой уже раз удивилась я.

– Ну, располагайся,– сказал Алекс Алисе, посмотрел на меня и добавил: – А ты поторапливайся, нас уже парни ждут.

Он закрыл дверь. Мы с Алисой остались вдвоём. Она стояла посреди этой комнаты.

Я присела на одно из кресел и сказала ей мягко:

– Присаживайся, не стой.

Она села.

– Не бойся Алекса, он на самом деле хороший, пусть и кажется злым. Просто иногда он бывает заносчивым и грубым, но на самом деле он очень хороший. Можешь жить у него, пока всё не наладится. Правда я не знаю, как всё может наладиться. Но…

– Ты ему ничего не рассказывала? – спросила она вдруг резко.

– Нет.

Я не врала, и она это сразу почувствовала. Раздался облегчённый вздох.

– Никому не говори,– попросила она.

Я кивнула, а потом встала.

– Мне нужно идти, а ты поспи. И не переживай. Я буду к тебе заходить,– тут я замешкалась. – В смысле я буду заходить к Алексу, но заодно буду навещать и тебя.

И я ушла. В прихожей меня уже ждал Алекс. Он сменил куртку.

– Ты чего так долго?

– Ты чего куртку сменил?

– Она пропахла духами твоей подруги. И мне было холодно, между прочим.

– Ей тоже,– я вдруг сменила свой тон на более жёсткий. – Знаешь, ты должен быть с ней милым и вежливым. Как со мной.

– Как с тобой, я буду только с тобой. Пойдём,– мы вышли на улицу. – У нас уже почти не осталось времени.

Мы уже не шли так медленно, как это было утром. Теперь мы шагали так, словно где-то впереди бесплатно раздают вкусные булочки или хорошие сигареты. Вряд ли Алекса завлечёшь булочками. В любом случае, не такими, о каких я рассказываю.

Решено было ехать на метро. Дима посылал мне на мобильный сообщения едва ли не с угрозами. Они с Максом ждали нас на условленном месте уже как полчаса. Да, они злились. Но это понятно, уже зима и, конечно же, они замёрзли. А замёрзшие люди, как и голодные, всегда злые и нервные.

Когда мы зашли в метро, Алекс резко остановился, будто забыл что-то важное, а потом взял меня за локоть и потащил куда-то в сторонку.

– Ты чего?

– Это,– он запнулся и ужасно покраснел.

Я, наверное, покраснела тоже и ещё сильнее, чем он. У меня даже руки похолодели, а сердце застучало бешено. Сейчас что-то будет. Да, в такие моменты всегда предчувствуешь, что что-то будет.

Но Алекс, заметив моё смятение и выступившую краску на лице начал неожиданно смеяться.

– Чего тебя надо, черт возьми?! Что? – ничего не понимая, спросила я.

– Это,– он снова запнулся. – Я деньги в старой куртке оставил. Заплатишь за метро?

– Нет.

– Нет?

– Я не брала с собой денег.

– И как мы добираться будем? – вопрос Алекса так и остался без ответа.

Мы стояли рядышком и молчали. Добираться нужно на метро. Это очевидно. Макс и Дима нас просто убьют на месте, если мы не поторопимся. Но что нам делать, если этот идиот забыл деньги?

Мы всё ещё стояли на том же месте, где остановились. Алекс, кажется, о чём-то думал. Я делала вид, что думаю.

– Ну? – спросила я у Алекса.

Он ничего не ответил.

Я посмотрела на его сосредоточенное лицо, потом посмотрела на людей вокруг, потом закрыла глаза. Я так устала. Я сегодня почему-то ужасно устала, а впереди ведь ещё целый день.

Теперь, когда я закрыла глаза, я начала прислушиваться ко всему, что было вокруг. Кто-то играл на гитаре. Да, в метро постоянно играют на гитаре и поют. Надо когда-нибудь привести сюда Макса.

– Пойдём! – сказала я Алексу и потянула его за собой.

– Мы куда?

– Кто-то на гитаре играет! Послушаем!

Алекс начал было упираться, но всё-таки он ведь имел дело со мной: ему пришлось идти. Но когда мы подошли поближе и слова песни раздались громче, он улыбнулся. Конечно же, он улыбнулся! Мы с ним знаем эту песню! Она нам нравится, она отражает то, что происходит у нас внутри.

Мы остановились над парнем, который, наверное, был ровесником Алекса или даже чуть старше его. Когда мы подошли, он всего лишь бросил на нас взгляд светлых глаз и продолжил играть. Играл он хуже, чем играет Макс, но голос у него был хороший. По-детски звонкий и в то же время решительный и громкий.

Я даже и не заметила, как стала подпевать. Слова песни я знала прекрасно. К моему удивлению, когда я с радостной улыбкой обернулась к Алексу, то оказалось, что он поёт тоже. Незнакомый гитарист теперь играл с улыбкой на губах. Наверное, всё-таки это очень приятно, когда появляется кто-то, кто знает слова, и начинает петь вместе с тобой. Видимо, с ним не часто такое бывало.

Мы приближались к моим любимым строчкам, и я пела всё радостней и радостней. Это была песня хорошей, но, наверное, не очень известной группы «Lumen». Да, группа неизвестная, но песни у неё потрясающие, поверьте.

В людном метро громко раздавались наши весёлые и решительные голоса:

Кто-то должен сказать, и пусть скажем мы

На родной земле я устал быть немым

Но моя усталость – отчаянье загнанной мыши

Заставляет меня быть сильнее и выше

Удачи и счастья тем, что молчат!

А ты поднимайся – вставай с колен, брат!

Пора орать.

Пора орать!

========== Часть 23 ==========

Мы с Алексом всё ещё стояли над гитаристом, который уже начал играть другую песню. Слов мы на этот раз не знали. Но, даже не зная слов, я так и хотела показать, как сильно мне нравится то, чем занимается этот парень. Пусть видит, что он не один хочет распевать революционные песни! Нас таких много. Проблема только в том, что мы не собраны в одном месте. Но я верю, что скоро это проблема решится.

Я, наверное, совсем не в такт музыке стала покачивать головой, а незнакомец увлечённо бил по струнам и громко пел:

Грай! Спявай! Дружна песні райскай волі!

Грай! Грай! Гані быкоў – вярнецца доля!

Напілісь быкі, скачуць па краіне

Топчуць ручнікі капытамі ў гліне

Скачуць па дварах, адчыняюць хаты,

Хто не пахаваўся – будзе вінаватым!

– Закругляйтесь,– совсем неожиданно сказал над нами металлический голос.

Гитара замолчала. Рядом с нами стоял человек в форме. Хотелось бы крикнуть ему что-нибудь дерзкое, хотелось бы ему колко ответить. Но что я сделала? Ничего! Разве что помогла незнакомцу, когда он не смог застегнуть чехол для гитары.

Мы втроём отошли подальше от человека в форме, внимательно за нами наблюдающего.

– Подлые собаки,– сказал нам незнакомец.

– Да! – тут же согласилась я. – Будто ты что-то запрещённое играешь!

– Играю,– улыбнулся он.

Какая милая улыбка! Сразу становится ясно, что такого человека легко обидеть или обмануть. Ужасно невинная и беззащитная улыбка.

– То, что ты играл сейчас…

– Это то, чего в нашей стране играть нельзя,– снова улыбнулся он своей невинной улыбкой.

Я громко вздохнула. Он точно говорит правду, я знаю, что он не врёт. В нашей стране даже в ладоши хлопать нельзя. И уж, конечно же, нельзя петь песни про свободу.

– А песня хорошая,– сказал Алекс.

– Да, «Ляписа Трубецкого». Он, кстати, тоже запрещён.

– Так ведь у них гастроли, они выступают,– удивлённо сказала я.

– Они выступают где угодно, только не на Родине.

– Как так? – мне становилось всё более интересно.

– В Беларуси нельзя петь о свободе в Беларуси. В Беларуси нет свободы,– сказал он серьёзно.

Алекс тут же оживился и заглянул в лицо нашему незнакомцу:

– Так ты в деле будешь? – спросил он и подмигнул.

Незнакомец тут же замешался. Его этот вопрос, будто обжёг.

– Ты о чём? В каком деле? – спросила я у Алекса.

– Потом расскажу,– он отмахнулся от меня, как от мухи, и снова спросил у парня с гитарой: – Ну, так что? В деле?

– В деле.

– И много ещё?

– Человек десять моих знакомых.

– Если так с каждым, то будет толпа.

– Будет.

Мы замолчали. Приближались турникеты, а у нас с Алексом не было никакого плана.

– Нужно что-то делать,– шепнула я ему.

– Нужно.

– Да ведь мы должны спешить! – я стала давить на Алекса. – Дима и Макс убьют нас! Я переживаю, я ещё хочу пожить немного!

– Забей, сейчас всё сделаю.

Я стала наблюдать за тем, как Алекс принялся объясняться перед гитаристом о том, что он забыл деньги в другой куртке. Честное слово, я была готова смеяться! Этот мажорчик, наверное, просто насиловал своё «я». В любом случае, такое у него было лицо. Он просил гитариста заплатить за нас, и почему-то был похож на неуклюжего пингвина. И это понятно, ведь он, конечно же, не привык брать в долг: всегда брали у него.

Но наш незнакомец оказался славным и понимающим парнем. Он заплатил за всех, а потом ещё оказалось, что нам по пути.

Всю дорогу мы разговаривали.

– Кстати! – вдруг вскрикнула я, и другие пассажиры обернулись на нас. – Мы не познакомились! Я Анна Фаер!

– Ник,– он улыбнулся мне и пожал руку тихо представившемуся Алексу.

– Так ты, значит, революционно настроен? – спросила я, прищурив глаза.

Он посмотрел на меня удивлённо и ничего не сказал.

– Конечно же, он настроен революционно! Ведь это сразу же видно,– ответил мне Алекс.

– Нет. Сразу видно, что он добродушный простофиля,– сказала я, а потом ухватилась за рот.