Текст книги "Анна Фаер (СИ)"

Автор книги: Анна Фаер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 33 страниц)

– Нет, я туда первая не пойду!

– Я пойду, если хочешь,– предложил Дима.

– Да! Иди! А потом, когда вернёшься, расскажешь,– обрадовалась я.

– Ты идёшь? – обернулся Дима к Максу.

Тот покачал головой:

– Я добровольцем не вызывался. Лучше уж я здесь, на свежем воздухе, побуду.

– Как знаешь,– Дима безразлично пожал плечами и шагнул через порог.

Я всматривалась в его спину, пока она не растворилась в темноте.

– Храбро, да? – сказала я тихо.

– Ничуть. Строит из себя героя.

– А откуда ты знаешь, что он не герой? – уверенно усмехнулась я.

– Знаю. Среди нас героев нет.

– Разве?! А я?

– Ты всего боишься.

– Герой – это не тот, кто ничего не боится.

– А кто это, по-твоему?

– Я, разумеется.

– Кто бы мог сомневаться в этом ответе,– улыбнулся одними глазами Макс.

– Давай отойдём от двери подальше,– предложила я и, не дожидаясь ответа, сделала несколько шагов в сторону.

– И зачем мы отошли? – подошёл ко мне Макс.

– У меня такое странное чувство…

– Какое?

– Будто из темноты кто-то резко выскачет.

– Конечно же, выскочит.

Я посмотрела на него удивлённо, а он добродушно улыбнулся мне:

– Дима. Уверен, что он захочет нас как-нибудь напугать.

– Точно! Он ведь не может сделать что-нибудь нормально, без его шуточек!

Мы ещё постояли немного, а потом я стала переживать. Димы не было слишком долго. Чего он там застрял? Я решительно подошла к двери и крикнула во весь голос:

– Дима!

Ответило мне только эхо. И больше ничего.

– Макс! – сказала я решительно. – Ты должен сходить за ним!

– Сам придёт.

– Он не отзывается!

– Дурака валяет.

– А что, если нет?! – я не на шутку начала переживать. – Ты обязан пойти!

– Обязан? Сомневаюсь,– он кашлянул и произнёс очередную цитату: – Мы не перед кем не обязаны. У нас есть одна обязанность – быть счастливыми.

Я нервно рассмеялась:

– Ничего более ванильного ты ещё не цитировал!

– Это Брэдбери.

– Тогда Брэдбери очень ванильный автор,– хмыкнула я и ещё раз сказала важно: – Ты обязан пойти и посмотреть, что там с Димой!

– Обязан,– вздохнул он. – Скорее бы уже появился тот мир, где я был бы свободным, а не твоим рабом.

– Ты делаешь это не потому, что я приказываю! Ты делаешь это потому, что переживаешь за Диму.

Стоя на пороге Макс обернулся:

– Ну, ладно, я пойду, найду Диму. А вот ты-то будешь здесь стоять совершенно одна,– и он ушёл.

Зачем он это сказал? Я стала озираться по сторонам. Ох, почему я не пошла вместе с ним? Это ведь было бы лучше! Лучше в той тёмной и сырой усадьбе вдвоём, чем здесь одной. Я постояла немного, раздумывая, что мне делать. Потом решившись, я сняла рюкзак и стала в нём капаться. Я брала с собой фонарик. Я много чего брала. Знаете, это для меня особый бонус к любому путешествию. Я очень люблю собираться в дорогу. Может быть, многое из того, что я беру с собой, мне даже не пригодиться, но я чувствую себя уверенней, когда в моём рюкзаке есть вещи на все случаи жизни.

Я достала фонарик и сразу же посветила в темноту за дверью. Ничего особо не изменилось. Этот фонарик не очень яркий, зато он розового цвета. Такого приятного и нежного. Здорово, правда? Он очень красивый. Жаль только, что света от него немного. На некоторых людей похоже, если задуматься. Но я задумываться не буду, нужно скорее догнать Макса. Не хочу оставаться здесь одной.

Я шагнула внутрь. Потолок на меня не обрушился, это уже хорошо. Я медленно стала продвигаться вглубь. Здесь был один длинный коридор, вдоль которого находились двери. Ну, дверей там не было, там были пустые дверные проёмы. Но это так, это неважно. Я освещала фонариком каждую комнату. Обычный старый и заброшенный дом: всё перевёрнуто вверх дном, на стенах граффити, на полу бутылки. Луч света от моего фонарика быстро мелькал из комнаты в комнату, а потом замер. Замер и задрожал. Это тряслась моя рука.

Я осветила ноги. Да, это были ноги Димы, его белые кроссовки я всегда узнаю. Он лежал. Почему? Что-то не так! Он ведь ненавидит грязь, даже чтобы подшутить, он не за что не улёгся бы на этот грязный-грязный пол. Я смотрела испуганно, а сердце у меня просто рвалось из груди. Ладони стали потными и холодными. Я, сделав над собой огромное усилие, сделала шаг вперёд… и испугано вскрикнула. С нового ракурса я увидела ещё и ноги Макса. Они, наверное, лежали в ряд. Следующей буду я?

Нужно было бежать, но я не могла. Я не могла даже пошевелиться. Моя рука стала опускаться – луч света скользил по полу, пока не остановился на красной лужице. Вот тогда я беззвучно заплакала и уронила фонарик на пол. Он глухо ударился и единственный свет погас.

Страшно. Я не понимаю, что нужно делать. Могу только плакать.

– Вот так всё и должно было закончиться,– я вздрогнула от этого голоса.

Это был голос Алекса. Жестокий и ледяной.

– Нет-нет-нет,– выдавила из себя я.

Ноги подкосились, и я опустилась на пол. Я даже не остановилась плакать, я, наверное, уже никогда не остановлюсь.

Передо мной вспыхнул свет и осветил безразличное и скучающее лицо Алекса. Он держал в руках мой фонарик.

– Вот так всё и должно было закончиться,– повторил он. – Потому что всё это меня тоже бесит. Бесят люди, которые кричат об анархии. Те, кто действительно хочет устроить переворот, молчат. Те, кто имеет серьёзные намерения, а не просто болтун, понимают, что нужно затаиться. Меня ужасно бесят болтуны, которые способны только трепаться, а как дойдёт до действий, они бросаются в слёзы и раскисают. А знаешь, кто ещё меня бесит? – он взял меня за подбородок. – Меня бесят те, кто не задумывается о жизнях других, не задумывается о жизнях даже близких людей. Бесят такие эгоисты.

Я всё ещё плакала. Слова Алекса до меня долетали словно сквозь толстую стену.

– Дима,– едва смогла проговорить я,– Макс…

– Дима? Макс? Их больше нет. Теперь это просто слова. И знаешь, что самое веселое? Это всё из-за тебя,– улыбнулся Алекс и развёл руками. – Ты слишком много думаешь о себе. Ты думаешь о себе и забываешь о других. А ведь от твоих действий может зависеть чья-то жизнь. Но ведь что для тебя чья-то жизнь по сравнению с твоими желаниями? И во всём этом мне нравится то, что ты не только теряешь близких людей. Ты теряешь всё. Тебе хотелось стать кем-то важным и известным? Нет. Никогда. Тебе хотелось сделать мир счастливее? Никогда. Из-за тебя люди могут только страдать. Но никак не быть счастливыми,– Алекс усмехнулся и закусил губу.

Меня бросило в дрожь, а из глаз с новой силой хлынули слёзы.

***

– Эй, проснись, мы приехали,– Макс тряс меня за плечо.

– Фаер! Проснись! – весело сказал Дима, нагнувшись через Макса.

– Живы! – закричала я на весь автобус и почувствовала, как по щекам покатились слёзы. – Вы живы! Живы!

Я бросилась на парней и сжала их в своих объятиях. Как хорошо! Как хорошо, что это был только сон! Как хорошо, что они здесь, рядом! Как хорошо!

Первым из моих объятий вырвался Макс. Он выглядел ужасно растерянным.

– Зачем орать на весь автобус?

Я повернула голову: на нас удивлённо смотрели все пассажиры. Даже водитель, который сидел всё время спинной к нам, обернулся. Плевать мне на них. Парни живы!

– Вы живы! – я всё ещё не могла поверить в то, что с ними всё в порядке. – Вы точно живы?

– Точно,– растерянно улыбнулся мне Дима.

Я принялась утирать слёзы. Мне даже стало неловко, что я заплакала наяву из-за какого-то там сна.

– Пойдёмте, нужно выбираться из автобуса,– поддельно улыбнулась я.

Мы вышли, остановились на секунду у остановки, и Макс указал направление:

– Туда.

Мы медленно шли вперёд. Я рассказала им свой сон.

– Ты могла бы сразу догадаться, что это неправда,– пожал плечами Макс. – Чтобы я цитировал Брэдбери? Нет, спасибо.

Я улыбнулась. Но улыбка моя была тревожной, и Дима это заметил.

– Ты точно в порядке?

– Точно? Она вообще не говорила, что в порядке. Очевидно, что она не в порядке,– говорил вместо меня Макс.

– Нет, я в порядке, правда,– я снова неискренне улыбнулась.

– Она врёт.

– Помолчи ты! – я разозлилась на Макса.

– Нет, мне не хочется молчать,– ответил он, свернув с широкой дороги за Димой. – Мне очень хочется поговорить о твоём сне. Мы должны это обсудить.

– Да? Ты этого хочешь? Я ведь так люблю говорить о моих снах!

– Нет, я просто хочу разобраться в одной вещи. Я пока ещё не всё понимаю.

– Пусть она забудет этот идиотский сон,– вмешался Дима. – Что ты лезешь к ней с расспросами?

– Нет! – горячо возразила я. – Это всего лишь сон. Он меня ничуть не тревожит!

Я, разумеется, врала. Людям следует предавать снам куда больше значения, чем они это делают. И я предаю.

– Любой сон – это человеческое желание. Тебе снится только то, чего ты хочешь. Поэтому меня немного смущает, что тебе снимся мы с Димой мёртвые,– сказал задумчиво Макс.

– Желания? Что за глупость! То, что снится мне, даже врагу не пожелаешь!

– Поверь, я знаю, что говорю.

– Что-то мне несильно верится.

– Я тоже что-то сомневаюсь, что наши сны – это то, чего мы хотим,– поддержал меня Дима.

– Конечно, это то, чего мы хотим,– сказал Макс уверенно. – Зигмунд Фрейд целый труд этой теме посвятил. Уж в его выводах я не сомневаюсь.

– Ну, если Фрейд,– сказала я задумчиво.

– Так ты желаешь нам смерти? – спросил у меня Дима, улыбаясь.

– Нет! Нет! – я замахала руками.

– А что тогда? – спросил он у Макса.

– Помолчите, поговорите друг с другом, но не отвлекайте меня. Я думаю.

Мы с Димой переглянулись, он скорчил рожицу, и я засмеялась.

– Смотри,– сказал он тихо, чтобы не отвлекать Макса от его мыслей.

Я посмотрела, куда указывал Дима. Он указывал на шаткий деревянный мост, проходящий через реку.

– О! Пойдёмте туда!

– Да ведь нам не по пути,– ответил мне Дима неуверенно.

– Я не хочу больше искать эту усадьбу. Меня от неё тошнит. А пройтись по этому мосту мне хочется.

– Ладно.

Мы свернули к реке. Шли тихо, пока Макс вдруг радостно не стукнул себя кулаком по ладошке.

– Что?! – спросила у него я.

– Понял. Ты боишься, что с нами что-нибудь случиться. Поэтому тебе и приснилось то, что мы умерли. Твоё подсознание хотело тебя уверить, что мы можем умереть только в твоих снах, но никак не на самом деле. Это было просто.

– Ты будешь хорошим психиатром,– сказала я.

– Да, запишу тебя на приём по блату.

– Мне не нужен будет приём! – возразила горячо я.

Он легонечко постучал меня по плечу.

– Конечно же, он будет тебе нужен.

Я громко фыркнула и отвернулась. Ещё чего!

– Не нравится мне этот мост. Зачем мы вообще сюда пришли? – спросил Дима, поглядывая на тёмные доски моста.

Это было шаткий деревянный мост. Наверное, он весь был сделан из дерева. Правда, кое-где видны были шляпки поржавевших гвоздей и мотки проволоки, но это неважно. Это ведь настоящий старинный мост! Не те жалкие бетонные мостики, которые есть, наверное, в каждом городе. Это что-то интереснее! Это что-то опаснее. Ведь это же так здорово – пройтись по тому, что, кажется, готово развалиться в любую секунду. Любознательность всегда должна быть превыше осторожности.

– Пойдёмте! – я подошла поближе и остановилась, поставив ногу на деревянную доску.

– Зачем нам на ту сторону? – спросил Дима.

– Нам не нужно на ту сторону! Мы просто так пройдёмся. Потом пойдём к усадьбе, если она тебя так волнует.

– Так куда мы идём? – раздражённо спросил у меня Макс.

– Мост! – сказала я.

Он перешагнул через мою ногу и уверенно зашагал вперёд. Дима неуверенно оглянулся на меня, посмотрел ещё раз на мост, вздохнул и пошёл вслед за Максом. Я всё время держался за балки, которые были по краям моста. Местами они исчезали, и тогда я шла особенно осторожно. Но мне нравилось. Мне нравилось, как подо мной неслась вода, нравилось, как пугающе прогибались тонкие доски, нравилось, как шутил Дима. Он шутил, чтобы отогнать от себя страх, я уверена. Но мне не страшно, мне весело.

Макс вскрикнул, а потом из его рта посыпался мат. Я, чёрт возьми, не знала, что он способен так ругаться! Мне стало ужасно смешно. Нелепо, что Макс ругается, как какой-нибудь пьяный сантехник.

Но потом я поняла, что смеюсь зря. Дима почему-то стал ко мне спиной. Я Макса не видела.

– Что? – спросила я, когда подбежала к ним.

– Он на гвоздь наступил,– объяснил мне Дима.

– Вот чёрт! У меня есть пластырь,– я сделала резкое движение, чтобы снять рюкзак, но нога моя оступилась.

Под ней ничего не было. Воздух. А внизу вода. Сердце упало куда-то вниз, а глаза сами собой закрылись. Я падала.

Но, к моему огромному счастью, меня за руку схватил Дима и с силой потянул к себе. Нога нашла какую-то опору, и я снова стояла на мосту.

– Идём назад,– сказал Дима строго.

Я, всё ещё под шоком, шла осторожно по мосту. Скорее бы добраться до ровной земли! Как только у меня под ногами зазеленела трава, я облегчённо вздохнула. Прямо за мной появился Дима, держащий Макса. Одна его рука была на плече у Димы. Макс сильно хромал и, если бы не Дима, то не шёл бы, наверное, и вовсе.

– Пойдёмте к автобусу! Он ещё, наверное, не уехал! Там должна быть аптечка! – сказала я и положила свободную руку Макса себе на плечо.

Мы медленно шли к автобусу. Он никуда не уехал и стоял на месте. Макс ничего не говорил, только иногда, когда наступал на пораненную ногу, начинал стонать. Гвоздь, видно, был большой. Рана была сквозной, и крови было слишком много. Но ничего, Макс кое-как держался.

У автобуса, я опустила руку Макса и неуверенно постучала в закрытую дверь водительской кабины. Водитель спал на руле. Я постучала сильнее. Он всё ещё спал. Стукнула со всей силы ногой по двери. Он поднял голову, посмотрел на меня злобно и открыл дверь:

– Что? – совсем неприветливо спросил он.

Я его тон не поддержала. Вместо того, чтобы быть с ним грубой в ответ, я улыбнулась неловко:

– Извините, но нам бы аптечку. У нас ранение.

Это хорошо, что я не поддержала его грубый тон. Ведь водитель оказался очень хорошим человеком. Он не только дал нам аптечку, но даже сам стал перебинтовывать ногу Макса. Мы разговорились. Как же я ошиблась, когда решила, что он злой и неприветливый!

– Сильно болит? – спросил он у Макса сочувствующе.

– Терпимо,– поморщился Макс, когда тот нечаянно задел рану, переворачивая бинт.

– Если больно, то ты только скажи. Мне не нравится то, какой ты бледный.

– Всё в порядке,– улыбнулась я. – Он всегда такой бледный. А знаете почему?

Мне стало чуть веселее, и я захотела поговорить о чём-нибудь с этим мужчиной.

– Почему? – заинтересованно спросил он.

– Потому что он происходит из древнего аристократического рода,– сказала я важно. – Вы когда-нибудь должны были слышать фамилию Райман! Хотя бы в школе на уроке истории! Его древний предок, Тадеуш, сделал всё, чтобы Речь Посполитую не отдали Австрии! Вы только посмотрите на его руки! – я взяла руку Макса и тыкнула её водителю едва ли не под самый нос. – Видите какие у него вены голубые! А почему? Потому что он из голубых кровей, да-да!

Я завралась окончательно, но растерявшийся водитель мне верил.

– Так я, выходит, наследника какого-то древнего рода спасаю?

– Именно! – согласилась я радостно.

Потом ему позвонили. Это была его жена. Мы начали говорить о его жене и о детях. Потом мы уже заговорили совсем о посторонних вещах. Когда ступня у Макса была перебинтована, к остановке начали подходить люди. Водитель посмотрел на часы и сказал:

– У нас ещё есть немного времени. Если хотите занять какие-нибудь места, то я пропущу вас первыми.

– Да, спасибо,– улыбнулась я.

– Да ведь вы мне так и не рассказали, зачем полезли на тот мост! – вспомнил вдруг мужчина.

– Ах, это,– я улыбнулась ещё шире. – Я просто захотела пройтись по нему! Мне ужасно нравятся такие вот старые мосты! Ну, а эти двое всегда рядом. Кто-то в любом случае на этот гвоздь наступил бы ,– сказала я беззаботно.

– Бедные парни,– улыбнулся мне в ответ водитель. – Видно, приходится им из-за тебя страдать.

Я ничего не ответила. Мне стало не по себе. Когда мне снился Алекс, он сказал что-то подобное. Да-да, он говорил о том, что я способна только заставить всех страдать. Да, этот случайный мужчина, который попался мне под руку, сказал именно то, что я сегодня уже слышала в своём сне.

– Чего ты так побледнела? – спросил он растерянно. – Или ты тоже королевских кровей?

– Королевских кровей,– попыталась улыбнуться я.

Дальше уже разговор не вязался. Я не хотела больше говорить, да и времени больше не было. Нужно было выезжать. Мы с парнями заняли те же места, на которых приехали сюда.

Постояв совсем недолго на месте, мы поехали. Я молчала. Я была очень тихой. Меня сильно впечатлил сегодняшний день. Ладно, ещё сон. Сон – это не реальность, чтобы из-за него сильно переживать. Но ведь из-за меня Макс действительно пострадал. Я же знаю, что ему очень больно, он просто вида не подаёт. А всё это из-за меня. Неужели это так очевидно, что из-за меня все страдают? Ведь даже случайный встречный мне это сказал, не то, что Алекс из моих снов. Разве это правда?

Всю дорогу я была очень тихой. И Макса с Димой это почему-то немного пугало.

– Ты-то чего переживаешь, будто у тебя дыра в ноге, а не у меня? – усмехнулся мне Макс.

– Да! Что с тобой? – спросил Дима оживлённо.

– Ничего! – я отвернулась.

Пусть видят, как сильно я переживаю. Мне почему-то захотелось произвести на них впечатление. Пусть думают и отгадывают, что это меня так расстроило. Пусть пытаются меня понять.

Но выглядеть задумчивой и грустной у меня не получилось. Дима так удачно шутил и острил, что я не смогла удержаться и стала смеяться. Но он, правда, хорошо шутил! Даже Макс, которому совсем не нравится юмор Димы, начал смеяться.

Дорога была весёлой. Когда я достала кое-что перекусить, то всё самое вкусное я решила отдавать Максу. Мне было ужасно жаль, что это именно из-за моего желания погулять по тому дурацкому мосту, он проколол себе насквозь ступню. Ведь это, на самом деле, очень серьёзно.

– Знаешь, лучше дай что-нибудь Диме тоже,– сказал Макс, откусив ярко-красное яблоко, которым я его угостила.

– Зачем?

– Хотя бы ради меня.

– Ради тебя? – я не понимала, о чём он.

– Если ты будешь такой доброй ко мне, то он начнёт меня ненавидеть так же сильно, как ненавидит Алекса. В нём сидит ужасный собственник. Дима у нас ревнивиц.

Макс получил два подзатыльника: один от меня, другой от Димы.

– Эй, полегче! Я и так из-за вас двоих с ногой покалеченной остался, не хватало ещё, чтобы вы мне сотрясение мозга устроили!

– Будешь и дальше выкидывать такие штуки – не сомневайся, устроим! – улыбнулась ему я.

И мы рассмеялись, и мне снова стало хорошо. Да, всё хорошо. Ничего страшного сегодня не случилось, а то, что Макс поранился – это ничего. Рана заживёт. Всё всегда заживает, все раны затягиваются. Поэтому, наверное, я и верю, что дальше всё будет хорошо. Всё плохое заживёт обязательно.

Слышите? Обязательно! Обязательно заживёт!

========== Часть 17 ==========

Мне было плохо. Я никого не хотела видеть, сидела целыми днями у себя в комнате и думала. Когда кто-то звонил, я просто не брала трубку, а если трубку поднимали родители, то я просила их соврать, что я сплю. Мне было плохо.

С тех пор, как мне приснился сон, в котором мои друзья погибли, а Алекс прочёл мне странную нотацию, прошло несколько дней. А мне легче не стало, мне становилось только хуже. И с каждым днём я всё меньше хотела, что-либо делать. А это, дорогие мои, значит, что с каждым днём я всё меньше хотела жить.

«Мне просто грустно. Это скоро пройдёт»,– пыталась я себя утешать. Боже, любому понятно, что это ложь. Мне не просто грустно. Мне хуже, чем грустно. Грустно, это когда в кофе не кладёшь сахар и хочется посмотреть какой-нибудь сопливый фильм. А сейчас мне хочется разве что выстрелить в висок из маленького славного револьвера. Но револьвера нет. Поэтому мне только и остаётся, что думать.

Это был очередной день, когда я ничего не хотела. Я проснулась и пожалела об этом. На улице было пасмурно. Уже в какой день. Думаю, солнце не появится до следующей весны. До следующей весны будет хмуро. Я не могу ждать так долго.

Но всё-таки в этом дне было что-то особенное. Я спустилась на кухню. Дома уже давно никого не было. Я просыпаюсь поздно, когда родители уже на работе, я ложусь рано, когда они ещё не вернулись. Хотите знать, что они сделали, когда поняли, что мне тоскливо? Они купили витамины. Чёртовы витамины! Что за каша у них в голове, если их ребёнок хочет себе револьвер, чтобы застрелиться, а они покупают ему витамины?

Я постояла на кухне. Решила поесть, потом передумала и решила выпить чего-нибудь. На столе была ещё не открытая упаковка апельсинового сока, и я, нахмурившись, решительно её отодвинула и взяла минералку. Знаете, в таком состоянии только минералку пить можно. Она ведь на вкус совершенно как слёзы. Такая же горькая и солёная. Слёзы самой земли. Мне только ими и упиваться.

Было позднее утро. Я посмотрела из окна на улицу. Пустынно, мёртво. Самое время выбраться. Я, если быть честной, вообще не хотела никуда выходить. Я ничего не хочу. Я просто лежу на кровати и смотрю на стены с ненавистными мне обоями. Ужасные обои, знаете, такие беленькие с голубыми цветочками. Видно, что дизайнер работал над этим узором долго: каждый лепесток отдельной структуры и отдельного цвета, а когда лепестки накладываются друг на друга, то даже там цвет и текстура подобраны отдельные. Идеальные обои. Меня воротит от их идеальности. Меня вообще от идеальности воротит.

Вы посмотрите вокруг! Сейчас каждый встречный, чёрт возьми, идеален. Все такие красивые, все такие утончённые, интересные и необычные. Меня сейчас стошнит от этого, чёрт возьми!

Она сидит на диете и у неё потрясающая фигура. Он книгодрочер, которого заботит количество прочитанных книг, а не их содержание. Но для всех он кажется начитанным. Она неописуемая красавица, а на самом деле у неё уходит два часа на то, чтобы нанести весь тот макияж, что сейчас у неё лице. Он такой молодой, а уже разъезжает на дорогой машине, которую он со слезами на глазах выпросил у отца, разумеется.

И вы ещё не понимаете, почему я заперлась в комнате и решительно не хочу на улицу? Мне люди противны. Мне сейчас каждый противен. И я. Особенно я. Я бесхребетная. Не хочу идти на улицу, а сама застёгиваю пальто и выхожу из дома. Противно.

Но так надо. Мне нужно выбраться, нужно пройтись. Я заставлю себя это сделать. Если не заставлять себя что-то делать, то ты не будешь делать ничего. Я совсем сгнию, если не заставлю себя это сделать. Я сгнию. И на улице сейчас никого нет. Погода ужасная, пасмурно, дождя, как такового нет, но в воздухе весят каким-то образом маленькие капельки воды. Наверное, это просто какой-то удивительно мелкий дождик. Но я не знаю. Не знаю…

Я пошла по пустынной улице. Знаете, а ведь мне обычно нравится дождь. Да, в моём обычном состоянии я люблю дождь. А сейчас нет. Сейчас дождь – это слёзы. Надо мной рыдают небеса. Тяжело не разрыдаться, если под ними такое происходит. Тяжело не разрыдаться. Вообще, тяжело жить, очень тяжело, господа. Пойдём вешаться?

Шучу. Никуда мы не пойдём. Я вот пойду, схожу к прудику. У моего дома есть маленький такой прудик, там даже рыбу не ловят. Он весь зарос камышами, там, наверное, одни пиявки и жабы живут. Вот туда мне и дорога.

Заглянув на прудик, я стала собирать камушки на берегу. Буду бросать их в воду. Самой здесь не утопиться, так буду топить невинные камушки. Интересно, много ли грустных девиц до меня стояло здесь и бросало камешки в воду? Думаю, что много. Наверное, под водой целое кладбище камушек. Я, что есть силы, бросила в середину прудика самым большим из тех камней, что у меня были. Раздалось громкое «бултых».

– Бултых. Вот тебе и бултых,– грустно произнесла я.

А потом обернулась. Никого не было. Это хорошо, ведь это ненормально говорить что-то вслух, когда ты один. А так иногда хочется. С кем же мне говорить, если не с самой собой? Я, видимо, схожу с ума.

Дождь стал усиливаться, но я даже и не думала уходить. Ну, уж нет. Я не знаю, когда в следующий раз заставлю себя выйти из дома. Заставлю ли вообще? Поэтому я ещё постою.

Я до смешного грустный человек. Грустный человек, который хотел когда-то сделать всех счастливыми. Почему когда-то? Потому что сейчас я не хочу ничего. Все терпят из-за меня только страдания. Я хотела, чтобы не только моя жизнь, но и жизни моих друзей были яркими и насыщенными, а вместо этого они только то и делают, что страдают. Думаете, я так убиваюсь, только из-за того, что Макс себе ногу поранил? Может быть, так оно и есть. Я не знаю. Я сейчас вообще сомневаюсь, что возможно знать хоть что-то. Я ничего не знаю точно. Я даже не уверена теперь, что я Анна Фаер. Та уже дала бы себе хорошенькую пощёчину и бодро бы принялась жить дальше. А я почему-то этого не делаю. Но, если я не Анна Фаер, то кто я тогда?

Я буду новой Анной Фаер. Больше не буду орать так громко. Алекс был прав. Если бы я на самом деле планировала какую-нибудь революцию, которая бы сделала всех счастливыми, я бы делала её, а не орала о ней. Делать и орать – это совсем не одно и то же. Да я ведь уже и не хочу никакой революции. Новая Анна Фаер будет жить скучной серой жизнью. Все свои стремления и надежды она утопит в этом прудике.

«Всё-таки хорошо, что прудик мелкий. В случае чего, я смогу достать всё то, что утопила там»,– пронеслось у меня в голове. Но нет. Я не верю, что мне станет лучше. Я умираю. Прямо здесь, прямо на ваших глазах. Несите скорее попкорн! Ваше любимое шоу начинается! Я не шучу! Людям не интересно смотреть на то, как у всех всё хорошо. Им подавай драмы, подавай им трагедии. Даже в новости суют одни только катастрофы. Один репортаж про новый детский садик, и десять про грабёж, насилие и убийства. А вы ещё не понимали, что с миром не так. Вы ещё не понимали, почему я так хочу его изменить. А теперь поздно. Всё. Поезд ушёл. Теперь вы готовы, а я уже нет. Я передумала. Я устала. Я беру отпуск, вечный отпуск. Увольняюсь? Нет, я не стану увольняться, я просто возьму отпуск. Мне нужно отдохнуть. Несколько столетий.

Я бросила ещё один камушек. Мне почему-то вспомнился Алекс. Он расстроится из-за того, что со мной стало. Я не отвечала на его звонки, так он прислал мне сообщение. Писал, что наши дела идут очень хорошо. Говорил, что потом мне всё объяснит. Обещал, что я буду в восторге.

Я буду в восторге, если этот чёртов мажор достанет мне пистолет. Он смог бы, я знаю. И Дима бы смог. У него, чёрт возьми, родители в милиции работают. Как их не увижу, всегда с кобурой для пистолета. Какого чёрта я всё ещё на этой земле? Я хочу быть не на ней, я хочу быть в ней! Хочу! Почему этот мой каприз никто не исполняет?!

А всё-таки Алекс расстроится, когда я скажу, что мне это всё надоело. У него всё уже почти готово, а тут я такая: «Разбирайся со всем один. Плевать я хотела на счастливое будущее. У мира нет будущего. И у нас с тобой тоже». Конечно, он расстроится. Может, даже начнёт злиться. Наверное, впадёт в ярость. Может быть, он даже ударит меня. Он ведь жестокий. Я знаю это, знаю, да. Глупый мажор, который только и умеет хорошего, что красиво закусывать губы.

Я выхожу из игры. Теперь играйте сами. Но я очень надеюсь, что у вас нет желания изменить мир. Если есть, то вы дураки и ничему не учитесь. Хватайте блокнот и записывайте очередной совет от меня! А совет этот гласит: даже не пытайся изменить мир и сделать его лучше – будешь заниматься ерундой. Никто и никогда не изменит мир в лучшую сторону. Всё, что ты создашь и сделаешь для благородной цели, опошлят и станут использовать во имя зла. Чего удивляетесь? Это не я с ума сошла, это вы пока ещё умом не пользовались.

Во мне закипала обида. Я обижена на себя. Я слабая, не могу справиться с эмоциями. Я обижена на окружающих, они слепые, не замечают, что я страдаю. Я обижена на власть, обижена на культуру, обижена на религию и на судьбу, которая уничтожила динозавров и не уничтожила нас. Ведь динозавры были глупыми. Как животные. Они не могли страдать из-за мыслей о справедливости или смысли существования. Они страдали только от голода, наверное. Хотя, мне кажется, им всего хватало. Счастливую жизнь глупеньких динозавров обменяли на несчастную жизнь разумных людей. Мне обидно.

Я стала с силой швырять оставшиеся камни в воду. Раздавались глухие всплески. Это было единственным, что нарушало тишину. В мире нет ни души кроме меня. Я совсем одна. Каждый совсем один. Всегда один. Макс любит цитировать Фрейда. Из всех цитат, которые я от него слышала, одна мне запомнилась больше всего. Послушайте! Мы входим в мир одинокими и одинокими покидаем его. Красиво, правда? Грустно, красиво и, главное, совершенно верно. Верно подмечено, старик Фрейд! Верно…

В моей руке остался лежать последний камушек. Он был довольно большим, но кроме этого ничем не примечательным. Серый камень, потемневший от дождя, так жестоко хлеставшего его. Прямо, как моя душа, потемневшая от жестокой действительности, обрушившейся на неё ливнем.

Я хотела было кинуть и этот камень в воду, но так и осталась стоять с ним в руке. Мне показалось, что за мной наблюдают. Обернувшись, я сделала шаг вперёд, а на моём лице на секунду появилась улыбка. Но она быстро сползла, и я сделала два шага назад. Опустила взгляд в землю.

Передо мной стоял Дима.

– Привет,– сказал он нерешительно.

Мне просто хотелось исчезнуть. Зачем он пришёл сюда? Зачем он вообще вышел из дома в такую погоду? Но делать было нечего, бежать некуда.

– Привет,– сказала я безразлично и холодно.

– Ты под дождём стоишь,– заметил он и поманил меня к себе под зонтик.

Я разозлилась. Если я стою под дождём, может быть, так и должно быть? Может, я люблю стоять под дождём! А он хочет, чтобы я спряталась под зонт! Я, между прочим, не люблю зонты. Как можно наслаждаться дождём и говорить, что любишь его, когда ты стоишь под зонтом?!

– Уходи, я хочу побыть одной. Оставь меня! – сказала я злобно, но почему-то не глядя ему в глаза.

Обычно когда я говорю: «Оставьте меня! Я хочу побыть одной!» я имею в виду совсем другое. Это всегда значит: «Неси горячий шоколад и пончики, садись рядом и поставь хороший фильм». Но что эта фраза значит именно сегодня, я не знаю. И Дима не знает тем более.

Я не пошла к нему под зонт, поэтому он подошёл ко мне сам.

– Ты замёрзла,– к моей ладони аккуратно прикоснулась его рука.

Я ничего не ответила, только посмотрела на него хмуро. Надеюсь, он прочёл в этом взгляде, что я ничуть ему не рада.

– Пойдём ко мне,– предложил он и, не дожидаясь ответа, медленно зашагал вперёд. – Я сделаю тебе тёплого чая. Ты ведь недавно только болела, не хватало ещё, чтобы снова с тобой что-нибудь случилось.

Я молча шла рядом. Я смотрела в сторону. Всем своим видом я давала ему понять, что меня лучше оставить одну. Даже его глупые слова делают мне больно. Он не хочет, чтобы я снова заболела! Это будто удар по и без того больному месту. Он заботится обо мне, о моей жизни, а я о его нет. Я ужасный человек, и все из-за меня могут только страдать.