Текст книги "Прости за любовь (СИ)"
Автор книги: Анна Джолос
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 30 страниц)
Глава 44
Марсель
Жизнь способна опустить тебя с небес на землю буквально за считанные секунды, ведь самый счастливый день за прошедшие крайние лет пять внезапно превращается в истинный кошмар наяву.
Оборачиваюсь на крик Ромасенко.
– Марс! Охрана!
Вижу, как он резко перепрыгивает защитное ограждение и расталкивает фанатов.
Ничего не понимаю. Ровно до того момента, пока не встречаюсь глазами с моей Джугели. В них отражается такой лютый испуг, что у самого мороз по коже.
– Что такое? – наклоняюсь к ней.
Она стискивает мою ладонь. До боли.
– Тата…
Прикрывает веки и резко морщится, плотно смыкая губы.
– Тебе плохо?
Не отвечает. Как будто теряя равновесие, норовит упасть, но я не позволяю этому случится.
– Зай…
Замечаю, что дышать начинает иначе и прижимает пальцы правой руки к груди.
Как будто теряя равновесие, норовит упасть, но я не позволяю этому случиться.
– В чём дело? – хмурится Горький, выглядывая из салона.
– Не знаю, Паш.
Сажаю девчонку прямо на ступеньки микроавтобуса и, распахнув куртку, в ужасе смотрю на это.
Её пальцы в крови.
Моя девчонка истекает кровью!
– Тата!
– Марсель, что-то случилось?
Рядом Горин.
– О-ох, – тоже замирает в шоке.
– Кто-то стрелял. Отойдите! – подхватив на руки Тату, заношу её в машину. – Паш, помоги. Брось сюда одеяло.
– Там был человек. В капюшоне и маске, – слышу испуганный голос Марины, нашего менеджера.
– Дядь Вань, срочно в ближайшую больницу! – ору водителю.
Кто-то закрывает дверь.
Шум неуёмной толпы стихает.
– Твою мать! Это что, огнестрел?
Чиж в ступоре.
– Аптечка где?
– Под крайним сиденьем сзади. Военная, хорошая, – подсказывает дядя Ваня, отслуживший ранее по контракту много лет.
Пока Паша ищет её, я вспоминаю правила оказания первой помощи при ранениях. Раньше, когда нас готовили к «Зарнице», мы зубрили их на случай, если попадётся такой билет в теоретическом этапе. А ещё обэжэшник, на наше счастье, регулярно заставлял отрабатывать практику.
– Тата… Слышишь меня?
– М-м…
Она пока в сознании, но явно уплывает.
– Всё будет хорошо.
Сука, как же мне страшно!
– ИПП?
– Да. И чем резать.
– Держи.
Горький, присевший рядом, оперативно передаёт мне индивидуальный перевязочный пакет и ножницы.
– Стой, родная. Мне нужно вот так.
Снимаю с неё куртку, режу платье спереди и сзади.
Вскрываю индивидуальный перевязочный пакет. Разорвав прорезиненную оболочку по надрезу кромки, извлекаю бумажный сверток, вынимаю булавку и разворачиваю бумагу. Затем одной рукой беру конец бинта, другой – его скатку. Расправляю подушечки.
Касаться руками подушечек можно только с одной стороны. Обратная должна оставаться стерильной.
Трясущимися пальцами быстро накладываю к небольшому входному отверстию раны герметизирующую оболочку и марлевую подушечку.
Прибинтовываю подушечку и конец бинта закрепляю булавкой.
– Спину посмотри хорошо. Выходное отверстие есть?
– Нет.
Значит пуля внутри.
– Милая…
Она так тяжело дышит!
Ей больно. Лицо мокрое от слёз. И у меня сердце разрывается от этой картины.
– Ваня, далеко ещё?
– Навигатор показывает семь минут.
– Чёрт.
Одну руку держу на груди. Второй сжимаю её ладонь.
– Потерпи немного, родная.
– Как это произошло? – подаёт голос наш звуковик. Очевидно, охеревший от происходящего.
– Я вообще не понял!
– Марина говорила про какого-то человека.
– Ромас погнался за ним?
– По ходу.
Тата роняет голову мне на плечо, потеряв сознание.
– Блядь. Нет…
У меня жуткая паника.
– Она отключилась.
– Где пуля, ребята?
– Правая сторона груди.
– Плевральные полости, в которых находятся лёгкие – шокогенные зоны. Их ранение может завалить давление, да и… В общем нужен обезбол.
– Паш, ищи.
– Там есть в шприце, – называет препарат. – Колите.
– Куда?
– Плечо или бедро.
– Давай ты, а?
– Ладно.
Доверяю ему.
После аварии был период, когда нужно было проколоть меня всякой хернёй. Горький на пару с Вебер поочерёдно приходили на помощь. Я это дело не люблю. Да и неудобно самому.
– Врачам обязательно сказать, что кололи и во сколько.
Придерживая Тату, наблюдаю за тем, как друг, обработав руки, делает укол.
– Есть, – прижимает ватный диск к её обнажённому плечу.
– Спасибо.
Трогаю пульс, ощущая, как у самого кровь с лютой интенсивностью шарахает в ушах от волнения.
Только будь со мной. Не уходи, пожалуйста!
Прислонившись губами к виску, молю Всевышнего лишь об одном. Чтобы не забрал Её у меня. Потому что если это случится… Клянусь, я следом отправлюсь туда. Мне ничего без неё не нужно. Ничего…
– Держись, – сцепив зубы, целую её волосы.
Секунды слишком медленно перетекают в минуты, но с того момента, как добираемся до больницы, время ускоряет ход.
Всё происходит быстро и будто не с нами.
Паркуемся прямо у шлагбаума.
Паша открывает мне дверь.
Подняв девчонку на руки, несу её в сторону здания, минуя КПП.
Чиж бежит вперёд, сообщить о случившемся дежурному врачу.
Меня встречают на ступеньках. Ориентируют. Попутно задают какие-то вопросы.
– Сюда, – указывают на каталку.
– В реанимацию её, Вера, а вам молодой человек нужно подойти заполнить бумаги на…
– Спасите её, пожалуйста, – перебиваю, в отчаянии вцепившись пальцами в ткань белого халата. – Я любую сумму заплачу, только помогите ей, прошу.
Тата
Помню, как-то в детстве, посмотрев раскрученный зарубежный боевик с отцом, всерьёз задалась вопросом: «Что чувствует человек, когда в него стреляют?»
Мне было очень интересно узнать ответ, но, честно говоря, не настолько, чтобы на себе испытать все «прелести» данного события.
И тем не менее. Во мне была самая настоящая пуля. Пуля, пробившая ребро и лёгкое.
Что я чувствовала в тот самый момент?
Удивительно, но в первые секунды – ровным счётом ничего. А вот потом… В груди стало невыносимо жечь. Сильно-сильно. Нестерпимо.
Что происходило после, помню крайне плохо. Всё как в тумане.
Знаю только, что мой Кучерявый был постоянно рядом. Я слышала его голос и дыхание. Я чувствовала, как его ладонь сжимает мою.
Он был со мной до тех пор, пока я не отключилась.
Очнулась уже в больнице. После всего.
После дренирования и тораскопии – операции под эндотрахеальным наркозом, выполняемой при помощи особого эндоскопического прибора. Его вводят внутрь тебя через прокол в грудной стенке.
Врач сказал, что во время проведения операции ему удалось обнаружить плотный инфильтрат между позвоночником и аортой, в который была вовлечена ткань легкого.
Там и «засела» пойманная мною пуля.
Её благополучно извлекли.
Я жива, но по ощущениям ещё какое-то время в это не верится. Потому что там, стоя посреди орущей толпы, я поймала абсолютное ощущение того, что это – конец.
Я вдруг подумала о том, что судьба могла намеренно свести нас с Марселем. Не ради счастливого совместного будущего, а ради этого дня.
Она помогла мне вернуть ему тот кармический долг.
Пять лет назад, спасая меня, пострадал он. Теперь ситуация зеркальная. Мы поменялись местами. И если бы нужно было отдать свою жизнь взамен его, я бы это сделала, но, очевидно, Всевышний возлагает на меня ещё какие-то планы. Раз уж я по-прежнему здесь.
– Тата!
Мама. Прилетела.
Как всегда красивая, перепуганная, заплаканная, в край встревоженная, она стоит у моей больничной койки.
– Дорогая моя, – плачет. Целует. Накрывает мою ладонь своей. – Как ты, милая?
Только собираюсь что-то ответить, как звучит строгий голос медсестры:
– Ей нельзя сейчас напрягаться. Даже говорить.
– Простите, – извиняется виновато. – Ты так напугала нас… Сначала я увидела новости по телевизору, а потом мне позвонила Даша. Господи, это какой-то кошмар…
Опять плачет и мне не нравится видеть её такой. Семья Джугели итак принесла ей море бед и страданий.
– Марсель места себе не находил. Извёлся весь, – качает головой и будто бы в подтверждение её слов, мы тут же слышим разговор на повышенных тонах.
– Мне нужно лично убедиться в том, что с ней всё в порядке.
– Я не могу впустить вас в палату.
– Я должен её увидеть!
– Вы никто!
– В смысле никто? Я почти муж ей!
– Почти – не считается. Я же вам объясняю, с разрешения врача только самые близкие родственники сейчас могут на минутку заглянуть к девушке.
– Я и есть самый близкий, ясно?!
– Молодой человек!
Дверь открывается и в палату заходит Он.
– Джугели…
Парень бросается ко мне и маме приходится чуть отступить назад, отпустив мою руку.
– Нет, ну что за беспредел! Я сейчас охрану позову.
– Зовите кого угодно, – Марсель осматривает меня беглым взглядом. Взвинчен. Взволнован до крайней степени. Часто дышит. – Тата…
Столько эмоций в его воспалённых глазах читается!
Тревога. Растерянность. Страх. Облегчение.
Наши пальцы снова находят друг друга. Его – дрожат, и я стараюсь сжать их в ответ покрепче, хотя сил нет совсем.
– Немедленно выйдете, молодой человек! Не положено! – сиреной вопит женщина в медицинском халате.
– Дайте им минуту, – вмешиваясь, просит мама.
– Не положено! – повторяет та, словно робот. – Вы слышите меня?
Марсель, сцепив зубы, наклоняется ко мне.
– Я скоро вернусь к тебе, – на секунду прижимается своими горячими губами к моим и только тогда я полностью осознаю, что действительно жива.
Что это не сон, а реальность. Реальность, в которой мой Кучерявый одним своим взглядом разбивает мне сердце.
– Нельзя так со мной, – ласково гладит по лицу. В глазах стоят слёзы. Кадык дёргается, когда сглатывает. – Нельзя, слышишь? – повторяет, стискивая челюсти.
Киваю, выдыхая рвано.
– Навсегда, Джугели. Ты обещала.
Глава 45
Марсель
– Чё, как она, бро?
Макс стреляет окурком в урну.
– Отходит от наркоза. Повреждено ребро и правое лёгкое, но врачи уверяют, что всё будет хорошо.
– Ну слава Богу. Пацанов твоё состояние напугало, – косится на меня обеспокоенно.
– Я в норме.
– Это сейчас, а вчера что было? Горький сказал, что ты рыдал и заикался про суицид…
– Накрыло в моменте. Когда Тату увезли.
– Охерел совсем? – бьёт кулаком в плечо.
– Мне без неё ничего не нужно, Ромас.
– Это у вас, по ходу, обоюдное. Я в ахуе с неё, – качает головой. – Тупо взяла и закрыла собой как живым щитом. Вот вам и девчонка… Беру все свои слова назад относительно того, как она к тебе относится.
– Следователь приехал?
– Да, менты уже минут пятнадцать копошатся в хате этой ёбаной дуры.
– Погнали тогда поднимемся. Мне надо успеть вернуться в больницу.
Кивает и заходим в подъезд неприметного высоченного муравейника.
– Какой этаж? – спрашиваю, вызывая лифт.
– Двенадцатый. Двести первая.
Заходим в кабину. Нажимаю на кнопку.
– Батя просил, чтобы ты набрал его. Чё с трубой?
– Села.
– Ясно.
– Наберу.
– Журналюги свалили с территории больницы?
– Нет. Одному чуть табло не разбил. Лезет со своим микрофоном. В жопу бы его засунул себе!
Бесит, что даже в такие моменты пресса не видит берегов.
– В сети херова тонна статей о покушении.
– Плевать. Главное, что ты поймал эту суку.
Меня захлёстывает лютая волна ярости.
Лифт останавливается. Открываются створки.
На лестничной клетке беседуют опер и какая-то пожилая женщина. Из обрывков разговора становится понятно, что это соседка.
– Давно снимает, да. Уж несколько лет.
– А как охарактеризовать можете?
– Да как охарактеризовать… Никогда не здоровалась так-то при встрече, но вроде тихонько себя всегда вела. Мужиков не водила. Гулянок не устраивала. А чего? Ваши тут по ночи шуршали, дверь вскрывали. Убили её, что ль?
– Нет, Валентина Петровна, не убили. Сама Богу душу отдала. Спасибо за информацию, – сотрудник смотрит на нас, почёсывая взмокшие под фуражкой волосы.
– Мы к Макаренко, – отвечаю на немой вопрос.
– Да, он предупреждал. Идите за мной.
Ведёт нас до квартиры, дверь в которую приоткрыта. По очереди проходим в узкий коридор.
– А эту притрухнутую уже вынесли из ванной? – интересуется Макс.
– А ты думаешь, вас сюда пустили бы? Криминалист отработал ещё утром. Саныч, тут Абрамов, – орёт он громко своему коллеге.
– Ну пусть сюда двигает, ему будет любопытно на это посмотреть, – отзывается тот откуда-то из недр. – Ты соседей опросил?
– Ещё не всех. В двести третью сейчас пойду.
– Давай, Лёх, по-бырому.
– Это надень, – суёт мне бахилы в руки. – Культяпками ничего не трогать, – предупреждает строго. – А ты, вообще-то, подожди тут.
– С хера ли? – недовольно бычится Ромасенко.
– Ты свою миссию уже выполнил.
– Ты хотел сказать вашу работу?
Пока они пререкаются на пороге, перемещаюсь вглубь жилого помещения. Обычная на вид двушка, коих в Москве тысячи.
Так я думаю до тех пор, пока не оказываюсь в одной из комнат.
– Это что за…
Растерянно осматриваю окружающее меня пространство. Здесь повсюду… Я.
– Впечатляет, не так ли? – хмыкает следак, в то время как я замираю у двери, разглядывая весь этот треш.
Стены от пола до потолка обклеены постерами и плакатами. На полке диски и вся коллекция мерча с моим изображением, начиная от футболок и заканчивая кружками.
Натыкаюсь взглядом на диван. Даже плед и подушки – всё с моей рожей.
У письменного стола висит огромный стенд с фотографиями, и я подхожу ближе к нему, чтобы всё детально рассмотреть.
– Значит с Третьяковой вы знакомы давно? – Макаренко встаёт рядом.
Перевожу взгляд с одной фотки на другую. Тут чего только нет. Одни снимки ещё с Красоморска, другие – более свежие: из тура, например. Какие-то были опубликованы мною в соцсетях. Какие-то я вижу впервые.
– Мы учились в одной школе.
– Ага, вижу, – указывает пальцем на снимок с вечеринки, где в общей компании есть я и Третьякова. – Мотоцикл твой?
На соседней фотокарточке она позирует у моего Kawasaki.
– Да.
– В каких отношениях вы состояли? – снимает со стенда наше селфи.
Вообще не помню, когда оно было сделано. Судя по морде, я был тогда в хламину.
– Переспали один раз по пьяни. На этом всё.
– То есть никакого общения в дальнейшем между вами не случилось?
– Нет. Разошлись, как в море корабли.
– Спокойно разошлись?
Напрягаю память.
– Она настаивала на продолжении, но я сразу дал понять, что ничего больше не хочу.
– И как отреагировала?
– Истерила, плакала, пару раз пыталась поговорить. Потом вроде угомонилась.
– Угомонилась, ага, – снова хмыкает. – Да тут у нас прямо-таки Храм имени Марселя Абрамова. Первый раз вижу что-то подобное.
Моё внимание привлекает наполовину сожжённая фотография, лежащая в блюдце рядом со свечой.
Узнаю её, невзирая на повреждения.
На ней мы с Джугели целуемся на заднем дворе дома Горького.
Так вот кто отправил снимок Горозии!
– Саныч, короче на всех дисках одно и то же, – в комнату заглядывает ещё один опер.
– И что там?
– Хроника-документалка, снятая из разных городов, – отвечаю сам, сопоставив факты.
– Откуда знаешь?
– Мы регулярно получали такие диски. Горин даже в полицию их носил.
– А как Третьякова оказалась на должности концертного директора? – хмурится.
– Прошла собеседование на общих основаниях, – пожимаю плечом. – Стас сказал, у неё был опыт работы и огромное желание сотрудничать с лейблом.
– Ну ещё бы…
– Она произвела приятное впечатление на руководство.
– Первое впечатление, как известно, бывает крайне обманчиво.
– А я ведь даже не узнал её при встрече, – запускаю пальцы в волосы.
Дико и жутко от этой истории.
– Её это расстроило?
– Да. Потом уже пацаны объяснили мне, кто это.
– Как она себя вела в твоём присутствии?
– Странно. То молча на меня таращилась, то в открытую себя предлагала.
– Вот видишь, как бывает сынок, – хлопает меня по плечу. – Ты поразвлёкся и забыл, а у неё капитально сорвало крышу. Помешалась. Да настолько, что завалить тебя решила на почве ревности. Курсы по стрельбе посещала на протяжении трёх месяцев, представляешь?
– Чего ж доверила мою смерть другому человеку?
– У самого есть версии?
– Поняла, что не может сделать это сама?
Всё-таки одно дело – спланировать убийство и совсем другое – на это пойти.
– Нет. В предсмертной записке написано, цитирую: «Я вдруг поняла, что мы не встретимся ТАМ, если я сделаю это сама, как фанат Джона Леннона»
Нахмурившись, пытаюсь понять, что к чему.
– Не догнал? Типа ты в рай попадёшь, а она в ад. Замысел про «наконец-то мы будем вместе» в таком случае не осуществится.
Пиздец.
– Почему Горозия сразу сдал её?
– Думает, это скостит ему срок, как исполнителю.
– Он не знает?
– Нет ещё.
– Ё-ёпта! – Ромасенко застывает в проёме и присвистывает, таращась на стены.
Тата
Марсель вернулся, как обещал, но я, увы, спала, и будить меня никто не стал.
О том, что «ваш непонятливый молодой человек приходил снова» узнаю на следующий день от той пожилой ворчливой медсестры, когда интересуюсь, откуда появились розы на тумбочке.
Не успеваю расстроиться, как раздаётся стук в дверь и в палату заглядывает Кучерявый.
Улыбаясь, наблюдаю за тем, как идёт ко мне, сжимая в руках букет с моими любимыми тюльпанами.
– Привет.
Аккуратно кладёт цветы справа от меня и наклоняется, чтобы нежно поцеловать в губы.
– Как ты себя чувствуешь?
– Нормально.
Это действительно так, хотя голос звучит очень тихо и слабо.
Марсель берёт стул и пододвигает его к моей кровати.
– Тебя не выгонят? – бросаю сомневающийся взгляд на дверь.
– Нет, – устраивается напротив. – Твой врач разрешил мне немного посидеть с тобой.
Его пальцы гладят мою ладонь, а после он прижимает её к своему лицу, и мы просто долго-долго смотрим друг на друга.
– Зачем ты сделала это, Тата?
– Ты бы сделал тоже самое, – отражаю невозмутимо, и ответить ему на это нечего.
– Ты хоть представляешь, что я испытал, когда понял, что в тебя стреляли?
– Стреляли в тебя. Кто? Человека в маске поймали? – выражаю надежду на это.
– Макс очень быстро среагировал. Он бросился за ним в толпу. Догнал, повалил на землю. Со слов свидетелей, сам едва пулю не выхватил. Благо, армейская подготовка помогла сложить эту тварь.
– Кто? – повторяю свой вопрос, ведь он не даёт мне покоя уже вторые сутки.
– Горозия-младший.
– Что? – таращусь на него в шоке, широко распахнув глаза.
Непроизвольно дёрнувшись, кашляю и тут же морщусь от дикой боли в груди.
– Тихо-тихо. Врача позвать? – обеспокоенно вскакивает со стула.
Отрицательно качаю головой.
– Точно?
Зажмуриваюсь, кивая, и ещё с минуту перевариваю полученную информацию.
Леван? Это был он?
– Давай мы потом обсудим это. Ты сейчас не в том состоянии, чтобы…
– Расскажи, – сиплю настойчиво, пытаясь выровнять дыхание.
– Ладно, но ты пообещай не волноваться. Тебе нельзя.
Возвращается на место и снова берёт меня за руку.
– В общем, если по порядку, Алефтина Третьякова была моей фанаткой на протяжении нескольких лет. Я был у неё в квартире вчера.
– И что там?
– Стенд с моими фотографиями. Все стены обклеены плакатами и постерами. Мерч в несусветном количестве. Десятки дисков с видео, отснятыми в туре.
– Это она их присылала?
– Да. Она следила за мной. Здесь, в Москве, и за её пределами. А ещё вела дневник, в котором писала о том, что мы с ней скоро встретимся и якобы опять будем вместе.
Резко вспоминается та её фраза про должность концертного директора. «Как же долго я к ней шла».
– Аля устроилась на лейбл неслучайно, – не спрашиваю, констатирую.
– Горин сегодня в разговоре со следаком обмолвился о том, что она присылала своё резюме три года подряд.
– А должность долгое время занимала Вебер…
– Третьякова собиралась устранить её, но не успела.
– Илона ушла сама, – догадываюсь я.
– Да. И рядом со мной внезапно появилась ты, переключив внимание на себя. Ничего не хочешь сказать мне? – испытывает взглядом, поджимая губы.
– Это она присылала мне угрозы? – предполагаю, сопоставив детали.
– На её личной странице обнаружено свыше сотни таких сообщений, адресованных тебе. Джугели, разве можно скрывать такое? Почему ты, чёрт возьми, не рассказала мне?
Явно злится и негодует.
– Не хотела, чтобы ты переживал, – виновато опускаю глаза.
– Нельзя молчать о таких вещах. Ты понимаешь, что она – нездоровый человек? Ходила на курсы по стрельбе. Интересовалась изготовлением ядов, приобретением кислоты. В любой момент могло случиться, что угодно. И, собственно, так и произошло.
– Ты читал её дневник?
– Я видел некоторые страницы. Плюс общался с Макаренко.
– Почему целились в тебя, а не в меня?
Опять же логичнее было бы убрать соперницу. Разве нет?
– Я достаточно грубо отшил её. Наговорил кучу всего неприятного. Уволил. Плюс она узнала от пацанов о предстоящей свадьбе.
– И…
– И решила, что раз мы не можем быть вместе в этом мире, то непременно должны поскорее отправиться в иной.
Судорожно сглатываю.
– Там, в толпе, в день моего рождения, она хотела убить нас обоих. Меня и себя.
Холодеет всё внутри. Становится жутко от этих слов.
– Потом от идеи стрелять Аля отказалась. Посчитав, что таким образом мы не встретимся после смерти. Якобы я, как жертва, попаду в рай, а она – в ад.
Ненормальная.
– Пожалуйста, скажи, что эта девушка сейчас за решёткой или в психиатрической больнице.
Марсель устало потирает переносицу.
– Третьякова исполнила своё желание, Тата.
Суть произнесённой им фразы доходит до меня не сразу.
– Застрелилась дома в ванной. В тот момент, когда Горозия стрелял в меня.
Боже.
– Это ведь ужасный грех. Таким людям путь в рай закрыт.
– Она считала иначе. Больной человек. У неё была своя идеология.
– Как во всё это оказался втянут Горозия-младший?
Не могу понять, как эти двое пересеклись.
– Она снова написала ему в соцсети. Предложила встретиться и познакомиться поближе.
– Что значит «снова написала»? – уточняю, нахмурившись.
– Это Третьякова отправила ему ту фотографию пять лет назад.
Сразу понимаю, о какой именно фотографии идёт речь. Из-за неё всё тогда закрутилось. Пошла цепная реакция, повлёкшая одно событие за другим.
Леван сообщил отцу о том, что я не хочу выходить за него замуж. Показал фотографию. Явился с Анзором в Красоморск, чтобы насильно забрать меня в Москву.
Погоня. ДТП.
Да. Точно. Я вспомнила. Аля Третьякова однозначно была на той вечеринке, организованной по случаю дня рождения Горького…
– Между ними возникла кратковременная связь. Леопардовый утверждает, что она, мол, капитально промыла ему мозги и убедила в том, что нужно отомстить мне. За срок. За невесту. За отжатый бизнес.
– Господи…
Всё это просто не укладывается в голове, хоть и очевидно, что пазлы наконец собрались в единую картинку.
*********
Моё пребывание в больнице длится две недели. Врачи ежедневно мониторят состояние правого лёгкого и делают всё возможное для того, чтобы процесс восстановления прошёл как можно быстрее.
– Ого! – Сонька таращится на цветы, количество которых всё это время растёт в геометрической прогрессии. – Да у тебя тут уже целая оранжерея!
– Твой брат упрямо продолжает приносить их каждый день, – развожу руками. – Просила угомониться, но нет…
– Это так мило, – улыбается Полинка, наклоняясь к одной из корзинок.
– А мы тебе ежевику с малиной принесли.
– Спасибо.
– И мама передала куриные котлеты с пюре.
Дарина Александровна меня закормила. Они с Яном Игоревичем постоянно приносят что-нибудь вкусное, домашнее.
– Я такими темпами в свою одежду перестану влезать.
– Да прям. Ты всё ещё худая. Вроде, – в своём стиле успокаивает София.
– Вроде, – повторяю, вздыхая. – Хорошо хоть свадебное платье не успели купить. Не поместилась бы в него, наверное.
Девчонка смеётся, протягивая мне большой прозрачный стакан с крупной малиной.
– Как дела, Сонь?
– Фигово, – она разувается и забирается с ногами на постель. – Классуха маме позвонила.
– Так каникулы же. Зачем?
– Эта крысятина любезно напомнила предкам по поводу моего перехода в другую школу. Сказала, мол, директор на этом прям настаивает и родители одноклассников.
– Они не имеют права требовать подобное, – надкусывая яблоко, говорит Полина.
– И тем не менее, вечером дома состоялся родительский совет, на котором было принято окончательное решение отдать меня в кадетский корпус, – недовольно рассказывает девчонка.
Не удивлена. Насколько знаю, разговоры об этом ведутся уже давно.
– Ты ведь понимаешь, что всё к этому шло.
Полагаю, и школьный коллектив, и семья просто устали от бесконечных выходок Софии.
– Её послушать, так я бультерьер, который держит в страхе всю школу.
– Думаю, педсостав просто решил развести вас с Ярославом по разным зданиям, ибо школа не выдерживает ваш «дуэт».
«Эти войны уже за гранью» – обронила как-то Дарина Александровна.
– Вот пусть он и уходит! Почему я должна? Не хочу быть проигравшей!
– Вы когда-нибудь пытались жить мирно и не делить территорию? – задумчиво спрашивает Филя.
– С таким придурком перемирие невозможно!
– А ты пробовала?
– Вот ещё! – фыркает пренебрежительно Сонька. – Этот идиот столько гадостей мне сделал, что и десяти лет мести не хватит!
– Ну, гадости вы поочередно исполняете, – вставляю небольшую ремарку. – И твои, кстати, не уступают по жести.
– Сам виноват. Он это начал!
– Вот скажи, как можно было подкрасться и отстричь мальчишке кусок чёлки?
Хохочет довольная, мотыляя ногами.
– Моя месть за жвачку на косе. Нефиг было спать. Расслабился. А враг-то не дремлет!
– Это кошмар, Сонь, – осуждающе качаю головой.
– Зато ему нечего было потом перекидывать направо-налево. А то ходил, понимаешь ли, перед девчонками строил из себя кинозвезду.
– Новая стрижка идёт ему не меньше.
– Вообще не идёт!
– Получается тебе не нравится повышенное внимание девочек к Ярославу, – цепляется за интересную мысль Полина. – Ревностно к этому относишься?
– Чего? Ревностно? – скулы Софии показательно краснеют. – Да я просто пытаюсь раскрыть этим глупым курицам глаза. Шмелёва вон даже целовалась с ним, представляете? Фу, как можно было? Он же… Чудовище!
– Вообще неправда, Сонь. Если абстрагироваться от ваших взаимоотношений, Ярик – самый симпатичный мальчик в классе.
– Ты с дубу рухнула, Тата? – кривится и пучеглазится одновременно. – Ничего симпатичного в нём нет, – отрезает категорично.
– Я не соглашусь с тобой, извини.
– Мне Ярослав тоже внешне нравится.
– Пф-ф. Да вы сговорились, что ли?
– Ненависть ненавистью, но не отрицай очевидное. Он вырастет настоящим красавчиком.
– Он не вырастет, если ещё хоть раз что-то мне сделает!
– На субботнике майском что не поделили?
– Грабли! Я этими граблями ему как дала потом по спиняке!
– Это очень опасно. Ты могла поранить его.
– Я и поранила, – невозмутимо отбивает рикошетом. – Он же мне на голову мусорный пакет натянул! Вот и получил.
– А перед пакетом что было?
– Что? – невозмутимо хлопает ресницами. – Ну каштаном в лоб попала, подумаешь? Так он первый кидаться ими начал!
Н-да… Тяжёлый случай.
– Бедный парень. Травма на травме, – вздыхает Филатова.
– Это он-то бедный? Ты на меня посмотри! Вот я коленку сбила до мяса, когда убегала от него, – задирает левую штанину. – Вот след от гвоздя, – снимает носок и демонстрирует нам пятку. – Проткнула, когда гналась за ним по заброшке.
– Что ты делала на заброшке? – уточняю, нахмурившись.
– Мы с ребятами играли в казаки-разбойники, – отмахивается она беззаботно. – Мм. А вот у меня шрам от пореза на локте. Мы тогда, толкаясь, дверное стекло в холле случайно выбили.
– Вам реально противопоказано находиться рядом друг с другом.
– Это физические травмы. Про моральные и психологические вообще молчу! – заряжает возмущённо.
Полина еле сдерживает улыбку.
– Может оно и к лучшему, что я перейду, – рассуждает Сонька вслух. – Не нужно будет каждое утро наблюдать его рожу. Счастье-то какое!
– Ещё скучать по нему начнёшь.
– Да не бывать этому никогда! Перекрещусь и забуду! – обещает она.
(Мы тогда сделали вид, что поверили.
Да и кто мог предположить, что эти двое по итогу оба окажутся в кадетке).
– Пойду чипсы куплю в автомате, – Сонька спрыгивает на пол и, обувшись, ретируется из палаты.
У меня вибрирует телефон.
– Алло, пап.
Радуюсь, что он снова позвонил.
– Как ты? – интересуется сухо.
– Я в порядке.
– Ещё не выписали?
– Послезавтра.
– Ясно.
– А твои как дела? Врач осмотрел тебя?
Сильный кашель в прошлый раз очень меня насторожил.
– Нет.
– Почему? Вдруг это какое-то серьёзное заболевание?
– Выйду – проверюсь. Ладно, мне пора. Поправляйся.
– Пап…
К сожалению, он в эту секунду отключается.
Скупым и прохладным вышел наш диалог.
– Не успела пригласить на свадьбу, – бормочу расстроенно, глядя на потухший экран.
– Ты всё ещё рассчитываешь на то, что он примет приглашение? – осторожно спрашивает Поля.
– Даже если нет, озвучить дату я должна.
К тому моменту отец будет на свободе и мне, наверное, хотелось бы видеть его на своей свадьбе.
– Ну, до пятнадцатого сентября ещё есть время. Может, он свыкнется с мыслью, что ты выходишь замуж не за грузина.
Пожимаю плечом.
– Расскажешь про звонок Вебер? – усаживается рядышком и ставит передо мной пластиковый контейнер с ежевикой. – Извини, но мне дико любопытно узнать, о чём вы говорили.
– Да особо нечего рассказывать, Полин. Она спросила о моём самочувствии. Обменялись парой фраз и всё.
– Нет, ну ты представляешь, она уже во второй раз предрекла страшное происшествие, связанное с вами! Она ведьма, говорю тебе.
– Я никогда особо не верила в эти её расклады, но жизнь показывает, что стоило бы.
– Дозвонись мы тебе в тот вечер, ты, возможно, не пострадала бы.
Да. Удивительное дело, но Илона спешила предупредить нас об опасности.
– Всё случилось так, как должно было. Я ей тоже самое сказала.
– Давай ещё убей меня тем, что и её позвала на вашу свадьбу.
– Нет конечно. Ты меня знаешь, я никогда не умела изображать двуличие. Да и хвастаться победами – не мой стиль.
Как бы это выглядело по отношению к её чувствам?
– Она не собирается возвращаться в Россию?
– Мы на эту тему не общались.
– Да тот факт, что вы вообще общались, – уже нонсенс.
– Нет причины на неё злиться и обижаться.
Сейчас я чётко понимаю, что не могу осуждать Илону за то, что она была рядом с Марселем все эти годы. Жизнь – такая короткая и непредсказуемая штука… Нельзя винить человека за попытку стать счастливым.
Я свою теперь точно ни за что не упущу.
Тук-тук.
– Войдите.
В палату заглядывает бабушка Алиса.
Элегантный лимонный костюм. Шляпка. Белые ромашки. Тортик.
– Тата! – взволнованно щебечет и спешит ко мне.
Эх. Мама всё-таки проболталась. Иначе быть не может. Телевизор бабушка с момента похорон деда не смотрит. Новости в интернете читает редко.
– Дорогая моя! Как же так?! Господи!
Целует меня. Плачет.
– Со мной всё хорошо, ба, – сжимаю её ладонь. – Не плачь. Всё правда хорошо.
