Текст книги "Теория Глупости, или Учебник Жизни для Дураков-2"

Автор книги: Андрей Яхонтов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 44 страниц)

ПОЗОРНО

Он говорил:

– А попробуй напомнить им Пастернака: "Позорно, ничего не знача, быть притчей на устах у всех…" – не услышат, не поймут… Настолько уверовали в свою значимость и непогрешимость…

МОИ ЗАДАЧИ

Ивану Грозному тоже поначалу никак не удавалось пробиться к маркофьевской дочке и получить аванс за свой уже почти завершенный роман «Лев и собачка». Я пренебрег формальностями и выдал ему деньги. Затем выплатил гонорары Мише, Моржуеву и Овцехуеву…

Но ждали от меня, как выяснилось, не этого… А совсем другого…

БАРОККО

Оказалось: главный офис детективно-юмористического и издательско-телевизионного бюро-агентства размещался в помещении института, где мы с Маркофьевым учились, играли в футбол, учреждали студенческое научное общество…

Придя в альма-матер, я с изумлением оглядывался по сторонам.

– А как же закладная на это здание? Полное разорение и крах надежд? – спрашивал я.

Маркофьев улыбался обычной своей обезоруживающей улыбкой.

– Да, – говорил он. – Все, о чем я тебе рассказывал, чистая правда. Банк, где лежала закладная на институт, разорился. Вкладчики понесли огромные убытки. Вклады им не вернули. Здание пришлось продать – чтобы покрыть хоть какие-то издержки. И пароходы пришлось продать. И лицензии на открытия. И отогнать деньги за рубеж… Я этим и занимался. Но кто-то потом должен был все это выкупить назад… У кого были средства? Так что теперь все это – снова наше…

Хитроватая улыбочка не сходила с его лица.

Многое в этом старинном, охраняемом государством как памятник архитектуры, особняке осталось без изменений. Великолепия витых ажурных лестниц и потолков с лепниной не мог испортить даже неуклюже врезанный в барочное изящество лифт карачаровского завода.

– Пойдем в твой будущий кабинет, он уже год пустует, – позвал меня Маркофьев и, взяв под локоть, привел на третий этаж.

В кабинете и точно ощущался нежилой дух. Я отворил окно с затейливой фигурчатой рамой. Опустился на резную банкетку. Задрав голову, изучил люстру, размером меньшую, чем в вестибюле, но тоже хрустальную и наполовину раздетую – как новогодняя елка после праздников, перед выносом на помойку.

– В твою задачу входит… – начал Маркофьева, но в дверь просунулась лохматая кучерявая голова.

Я изобразил глазами просьбу – подождать, однако посетитель не владел языком взглядов. Он протиснулся в помещение – небритый, всклокоченный, в черной кожаной куртке, и заголосил:

– Шалабашлай! Секир-башка капут! – и резанул себя ладонью по горлу.

– Башляй, башляй, – не стал протестовать Маркофьев и протянул всклокоченному извлеченную из кармана смятую квитанцию.

ПУЛЯ В ЛОБ

Вечером в ресторане я разговаривал с назначившем мне встречу Овцехуевым. Посыльный Маркофьева втолковывал:

– Тебя направили на очень важный участок работы. Маркофьев обошелся с арендаторами не слишком деликатно. Сдал, потом пересдал площади другим. Прежних стал выгонять… И они обещали его убить. Тебя и посадили на банкетку 18 века, чтобы пуля угодила в твой лоб, а не промеж глаз нашему светочу. Так что крутись, как знаешь.

Он прибавил, что Маркофьев решил особняк заново и окончательно продать.

– Так что вскоре возникнут сложности и с новыми поднаемщиками. Их тоже принудим съехать, – говорил, попивая пиво "Молодеческое", Овцехуев. – В общем наш вождь и учитель прав. Для чего учреждение, которое только сосет и ничего не приносит? Книги покупают все меньше и меньше… Пока издательство было государственным, мы с него имели. Несколько лет неплохо кормились, сдавая квадратные метры бывших ваших лабораторий и аудиторий и ничего никому не платя. Но теперь… В корне другая ситуация. Ты должен издательство и заодно домище толкануть. Пустить с молотка.

– Кому? – спросил я.

Овцехуев заправил салфетку за ворот.

– Да себе же… То есть Маркофьеву… То есть нам. Через подставных лиц, то есть через тебя и меня… Откроем в архитектурном ансамбле пивной завод. А чего? Емкости под склады большие…

ПРЕСЛЕДОВАТЕЛИ

Неделю меня преследовали бывшие арендаторы, вскоре к ним примкнули те, которые расположились в особняке позже, но теперь тоже паковали вещи.

Дважды в меня стреляли, но оба раза промахнулись, пули выщербили лепнину бордюра. Я прятался, однако был схвачен возле лифта.

Совет. Выходя из лифта, не спешите сделать первый шаг! Сначала удостоверьтесь, что снаружи вас не ожидает маньяк с топором. Сосед с ножом. Случайный прохожий с кастетом. Такая же осторожность нужна при выходе из квартиры, дома, троллейбуса… Не пожалейте времени выдержать лишнюю минуту и убедиться, что на вас никто не собирается наброситься!

– Братья, – сказал я преследователям во время последующего разговора в парке культуры и отдыха "Сокольники", в самой глухой его части. Я сидел на скамейке со связанными за спиной руками. – Разве вы виноваты, что отцы ваши молились вне храма на площади? Разве они виноваты, что в мечети был устроен музей?

Похитители нестройно загалдели.

– О чем ты? – спросил тот, у которого рот так и сиял золотыми коронками.

Я напряг память и сказал:

– О Хиве…

Они посовещались и сообщили:

– Это было не в Хиве, а в Самарканде.

Впрочем, говорили уже вполне примирительно и с уважением. И даже руки мне развязали. Чтобы я мог подмахнуть какую-то подсунутую мне справку. Наивные горцы, стремившиеся обосноваться на равнине, все еще верили в силу бумажных договоров!

В знак заключенного добрососедского пакта (вновь Маркофьев и его незабывающаяся и незабываемая находчивость меня выручили – в который раз!) обманутые арендаторы устроили ужин на ближайшей бензозаправке, тут, в подвале, держал ресторан их соотечественник: на полу лежали половички, на них следовало сесть, а посреди зала, вблизи цистерн с горючим, на костре, в огромном казане, варилась баранина. В качестве почетного гостя я был удостоен чести отведать не только бульона, но и полакомиться бараньим глазом.

Как его было съесть? От варки он стал огромен, по белому покатому боку вились черные прожилки. Надкусывать казалось невозможным. Я решил, что проглочу целиком и запью водкой (благо ее было целое море), утоплю баранье глазное яблоко в вине. Не тут-то было: глаз проглатываться не желал, всплывал, вскатывался по пищеводу вверх, мотался на поверхности выпитого, ударяясь в небо… Пришлось опрокинуть в себя четыре стакана, прежде чем угощение угомонилось и осело в желудке, окончательно улеглось.

Наблюдая за мной, устроители трапезы хохотали до слез. Они-то знали особенности этого деликатеса.

ГОРИЗОНТЫ

– Да, ты справился с порученной задачей, – говорил Овцехуев на следующий день. – Пообещал им помочь. За это Маркофьев передает тебе сердечную благодарность. Но нельзя останавливаться на достигнутом. Теперь надо обещанное не выполнить!

Я уставился на него. Кусок застрял в горле. (Мы сидели в лобстер-клубе и пили "Молодеческое".)

– Да, могло закончится хуже, чем глотанием глаза, – покивал он. – Но обошлось? Значит, и дальше обойдется. Теперь слушай сюда: продавать будем по частям. Сперва заложи помещение. Деньги внесешь в банк. Ну, там, где Младшенький. Потом оттягивай выдачу зарплаты сотрудникам. Вырученные деньги опять переправляй младшуле. Потом толкани мелочь – мебель, права не издание книг. Пустяк, а какой-никакой доход. В результате у тебя в банке образуется неплохой счет. Будешь жить на ренту, на проценты. – Овцехуев сиял. – Ты поможешь нам, создашь уставный капитал, а мы не останемся в долгу. Конечно, если тебя схватят, виноват будешь ты один. Но скорей всего никто носом не поведет. Кругом одни дураки… Зарплаты перестань выплачивать уже с сегодняшнего дня.

ЧЕРЕЗ НЕ МОГУ

Следующим утро к моему кабинету выстроилась очередь. Которая перекочевала прямо от окошечка кассы. Первой вошла в апартаменты женщина изможденного вида.

– Двое детишек. Может, распорядитесь, чтобы хоть часть зарплаты дали…

– Денег нет, – сказал я.

Следом вошла беременная курьерша… Ей я повторил то же самое.

После нее – старик-пенсионер.

Вечером я мучал Овцехуева:

– Не могу так…

– А ты смоги, – отвечал он. – Да и что это за работники? Беременный курьер… Куда она доедет со своим животом? Мать двоих детей… Она о детях думает, а не о работе. Старик-пенсионер… Пусть идет домой и отдыхает…

Я разошелся:

– Не могу продать издательство! Нет, нет! Тут выходят книги. Я люблю книги!

– Какие? – осадил и приструнил меня Овцехуев. – Сляпанные в двадцать рук поделки-однодневки? Издательство, напомню, не твое, а частично маркофьевское и все еще немного государственное. То есть ничье. У тебя есть шанс толкануть это ничье и заработать…

КРАСИВАЯ ВЗЯТКА

Но потом они раздумали избавляться от издательского дома, ибо нашли ему лучшее применение.

Маркофьев (я был срочно вызван к нему) смотрел на меня мечтательно и прозрачно. Такого взгляда я у него не помнил.

– Нам пригодится твоя любовь к книгам, – сказал он. – Мы поручим тебе еще более важное дело.

Вспомнив вареный бараний глаз, я замахал руками.

Но Маркофьев имел в виду совсем другое.

– Мы создадим уникальную библиотеку. Выпустим потрясающие раритеты, – принялся разворачивать почти Наполеоновские планы он. (Все же намерение приобрести Корсику, откуда Наполеон был родом, сказывалось на моем друге благотворно). – Будем инкрустировать книги драгоценными каменьями… Выполнять на переплете из кожи кенийского козла золотые тиснения и продавать, нет, дарить эти подлинные произведения искусства за бешеные деньги… Всем… Всем, кто нам нужен!

– Дарить – за деньги? – уточнил я.

– Вот именно, – сказал он. – Это будет не просто подарок… – И пояснил. – Иногда невозможно дать взятку в конверте. Такой жест выглядит слишком пошло. А вручить, нет, преподнести роскошный дар… Книгу ценой шестьдесят или сто шестьдесят тысяч долларов – королевский размах, изящный ход… В ответ нам будут отваливать благосклонность…

МЕНЯТЬ хорошие ВЕЩИ – НА хорошие ОТНОШЕНИЯ! Этот девиз полюбился моему другу на долгие времена, он следовал ему неукоснительно и призывал следовать других.

АФРИКАНСКИЕ САМОЦВЕТЫ ДЛЯ ОТЕЧЕСТВЕННЫХ КОЗЛОВ

Сперва фолианты украшали осколками демонтированных нами с Боровицкой и Спасской башен рубиновых звезд (созданная совместно с кремлевской администрацией фирма носила название «Брильянты для диктатуры буржуазии»), потом, когда рубины подошли к концу, Маркофьев учредил на паях с ангольцами предприятие «Самоцветы из Африки», которую возглавили его Средненький и Старшенький.

На фермах, где выращивали свиней, они стали разводить еще и коз. Не кенийских, но кто мог отличить кожу кенийскую от некенийской? Среди тех, кому мы презентовали наши томищи, подобных тонких знатоков-скорняков не было.

Вывод (вам, начинающие взяткодатели): ВЗЯТКА ДОЛЖНА БЫТЬ КРАСИВОЙ.

ЛЮБИТЕ КНИГУ!

Так была востребована моя любовь к литературе.

В семейный книгоиздательский бизнес Маркофьев вовлек всю семью. Все его отпрыски оказались увязаны в тот смелый проект. Под их приглядом к читателю исправно поступали редкосной красоты тома. Сборник речей президента Конго. Библия. Молитвенник. Тора. Коран. "Майн кампф". И сценарий телесериала "Дурак дураком". Планировался также выход в свет романа Ивана Грозного "Лев и собачка".

МУЖ СТАРШЕНЬКОЙ

Муж Маркофьевой-старшенькой находился совсем уж на низшей ступеньке социальной лестницы: служил личным поваром спикера Госдумы.

– Понимаешь, – разоткровенничался этот наряженный в белый колпак толстяк, когда я заглянул в его комнатушку на Охотном ряду. – Тут, в Думе, обалденный буфет. И рябчики, и ананасы, и лососина, и трюфеля… Конечно, большинство местных обитателей кантуется в этом болоте из-за любви к хорошей кухне. Но все же нельзя сравнить общепитовскую готовку и мою творческую фантазию…

С интересом я рассматривал ежедневные меню его шефа, вышитые на шелке бисерной нитью. Чтобы выбрать блюдо по вкусу, спикер ставил против одной из двух (или трех, или четырех) строчек длинного перечная – галочку красным карандашом. Его приезжавшая откушать с мужем супруга ставила против привлекших ее внимание и возбудивших аппетит наименований – синюю черту. Дети, соответственно, зеленую и розовую. Теща – черную Тесть – крестик. После трапезы шелкографический свиток запаивали в специальную капсулу и отправляли в государственный архив – дабы сохранить каждый штрих жизни крупного деятеля и его близких для истории и потомков.

В газете, которую печатали на глянцевой бумаге (она имела исключительно внутреннее хождение среди депутатов) и которую муж Старшенькой мне подарил на память о встрече, он делился рецептами лично им изобретенных кулинарных изысков:

"Однажды, готовя борщ для господина спикера, я случайно положил в него не девять маслин и семь каперсов, как поступаю обычно, а двенадцать маслин и шесть каперсов. Каково же было мое удивление, когда вкус борща оказался существенно богаче и насыщеннее. С тех пор я и всегда кладу в борщ господина спикера двенадцать маслин и шесть каперсов. Советую так же поступать всем личным поварам товарищей и господ членов Госдумы".

Иван Грозный, имевший доступ лишь в общий депутатский буфет второго разряда (всего разрядов было четыре) скрежетал зубами по поводу такого социального неравенства и расслоения внутри единого думского организма.

– Я добьюсь: у каждого депутата будет свой личный врач и повар! – предупреждал он.

В свободное от основных обязанностей время муж Старшенькой подрабатывал в китайских и корейских ресторанах, ловил бездомных собак и кошек и притаскивал их в качестве деликатесов на кухни этих заведений, за что получал дополнительную плату.

СРЕДНЕНЬКАЯ

Своей Средненькой дочери Маркофьев подарил турфирму. Он говорил:

– Доченька у меня чересчур деликатная… Истерзала себя: сможет ли заняться бизнесом? Ведь это значит – обманывать людей. Покупать по одной цене, продавать по другой. Это противно и не ее. Я думал несколько дней и ночей. И открыл и подсказал ей: есть бизнес, приносящий людям радость. Туризм!

Фирма, однако, приносила сплошные убытки…

Главы «МЫ И ОНИ» и «ТАК ЖИВУТ ЛЮДИ» (в одном флаконе).

Русские туристы вели себя за границей непотребно. О чем Средненькой летели факсы, телеграммы, из-за чего поступали рекламации о штрафах и квитанции неустоек.

В Париже подрались муж и жена (из снаряженной туда Средненькой тургруппы), гостиничный номер оказался залит кровью, хозяин отеля выставил фирме счет за ремонт, исчислявшийся тысячами франков.

В Швейцарии наш горнолыжник помочился с балкона и окропил мирно беседовавших внизу граждан.

Попутный контрольный вопрос. Зачем он сделал это, если в номере был туалет?

В Джакарте огненноволосая жена Старшенького (она же – главная редакторша газеты), прыгнув из окна отеля с парашютом, упала на газон и, к счастью, не разбилась, но руки-ноги переломала. Принимающая сторона не хотела оплачивать лечение (и была права).

В Бомбее наши соотечественники бомбардировали прохожих пустыми бутылками из-под "Столичной" и "Московской", а потом заявили, что это рекламная акция, способствующая продвижению на зарубежные рынки русских национальных напитков.

В Бельгии вернувшаяся в отель заполночь русская группа, обидевшись на горничную, которая открыла гулякам дверь, но сделала им замечание за опоздание – затолкала бедняжку-прислужницу в темную кладовку, заперла там и счастливо продержала до следующей ночи, поскольку все участники экзекуции начисто забыли о содеянном.

Карательные санкции сыпались на турфирму одна за другой…

МУЖ СРЕДНЕНЬКОЙ

Впрочем, муж Средненькой покрывал все убытки. Он был занят розливом водопроводной воды в полиэтиленовые бутылки с наклейками «Родниковый источник». (Мелкими буковками по краю наклейки значилось: «Исключительно целебная. Хорошо, если газированная»)

– У этого бизнеса большое будущее, – говорил, нахваливая зятя, Маркофьев. – Сейчас избирателя зомбируют через радио и телевидение. Но не все смотрят ящик. Поэтому скоро будут зомбировать через воду. Пьют-то все. Я заглядываю далеко вперед! – напоминал он.

Муж Средненькой договорился с монахами ближайшего к его даче монастыря, и бутылируемая им вода была объявлена святой и помогающей от многих хворей. Объемы ее продаж все возрастали.

Не говорю про фильтры, при помощи которых очищалась специальная, "золотая серия" этой разлитой уже в стеклянные бутылки целебной влаги; вы сильно удивитесь (или не удивитесь вовсе?) если узнаете, что муж Средненькой подбирал эти промасленные и протосоленные фетровые прокладки на свалке старых "Жигулей"?

МЛАДШЕНЬКАЯ

Младшенькая дочь Маркофьева – хроменькая и горбатенькая – стала балериной. Она, как и папа, жить не могла без сцены и искусства. При этом была широковата и тяжеловата в кости, партнеры обливались потом, вращая ее или таская на вытянутых руках – но разве это имело хоть какое-то значение? Главное было – ее желание и несомненный дар крутить фуэте…

Группа деятелей искусств: Худолейский, Обоссарт, Пушкиндт, Сивухина – постоянно публиковали в подведомственных Маркфоеву газетах и журналах отзывы о спектаклях юной примадонны, особо выделяя редкостный темперамент воздушно снизошедшей на пуантах в российскую глушь прямо с небес феи, а также нутряной талант Захара Костариканского, осуществлявшего все без исключения постановки с ее участием…

МУЖ МЛАДШЕНЬКОЙ

Муж Младшенькой работал в системе налоговых органов. И неплохо со своими обязанностями справлялся.

– Понимаешь, – рассказывал он мне. – К нам стекаются сведения обо всех наиболее состоятельных фирмах и отдельных предпринимателях. Их координаты и реальные суммы доходов я сообщаю друзьям-приятелям. Которые курочат богатеев под орех. Десять процентов с каждой такой операции – мои…

Прежде он работал на таможне. По заниженным пошлинам позволял ввозить итальянскую мебель и турецкое золото (в накладных писал, что досмотрел в ящиках строительный гипс и речной песок), попутно опять-таки и сообщал своим дружкам о пассажирах, которые вносили во въездные декларации раздражающе крупные цифры. Неумно разоткровенничавшихся дуралеев перехватывали на пути из аэропорта в город и обирали.

Затем муж Младшенькой перекочевал в банк (естественно, не тот, где трудился пухленький младший сынок Маркофьева), и, почерпнув данные наиболее крупных вкладчиков, опять-таки переправлял сведения о доверчивых клиентах – кому надо. И вновь получал свои десять процентов.

Маркофьев, надо отдать ему должное, закончил неразбериху, пресек вольницу, реорганизовал структуру, замкнув мужа Младшенькой, – на Шпионовича и переподчинив непрофессионала-щипача – опытному молодчаге отставнику. Коммандос розовощекого бегуна лихо снимали с толстосумов-ротозеев стружку (а заодно пенки и сливки), весь доход шел в наш карман.

СВЕТИЛО

Еще одна доченька Маркофьева сделалась светилом в области медицины. К ней на прием выстраивались длиннющие очереди, страждущие и жаждущие аж за полгода записывались в ее хирургическо-мануально-ортопедическое отделение на полостные и косметические операции, массажи и сеансы психотерапевтического воздействия. Она лечила от бесплодия. И псориаза. А также нервыных расстройств. Заодно была районным инфекционистом и гигиенистом, главным врачом санэпидемстанции, так что без ее подписи не пропускали на рынки ни говядину, ни свинину. (Преимущественное право, естественно, имели поставки с маркофьевских ферм). Девочка помнилась мне неряшливой лентяйкой, не желавшей учиться. Правда (и это заставляло сомневаться в исправности механизма моей памяти), в медицинский институт она поступила с первого захода – что, конечно же, свидетельствовало о несомненности ее приверженности врачеванию; диплом об окончании получила с отличием – несмотря на то, что на лекциях и практических занятиях почти не появлялась. Вероятно, ее успехи определялись врожденными способностями и наследственными факторами. О ее успехах трубила пресса, с ней беседовали ведущие тележурналисты (Новомужев и Пидоренко)…

Вопрос на засыпку. Если покупается политическое паблисити, почему нельзя – за ту же самую (или большую или меньшую) сумму приобрести профессиональное реноме?

Когда о новом светиле на медицинском небосклоне стало широко известно, я, не раздумывая, обратился к Маркофьеву с просьбой – устроить на консультацию к его вундеркиндше дочку Вероники, Машеньку. По знакомству, без долгого ожидания. Он не отказал.

Того освидетельствования не забыть никогда. В кабинет, где происходила процедура осмотра, то и дело на эмалированных подносах вносили требовавшие заключения о пригодности употребления в пищу куски баранины, из лаборатории притаскивали лотки, наполненные пробирками с мочой, не переставая трезвонил телефон…

Обстоятельно (насколько ей позволяла занятость) осмотрев нашу красавицу, дочь Маркофьева сосредоточила внимание на прыщике возле левого плеча.

– Надо пить отвар крапивы, – посоветовала она.

Мы пытались вырулить на проблему затянувшегося развития и умственной заторможенности, но докторесса продолжала упрямо гнуть свое – об опасности экзем и лишаев… А также устранении бородавок с помощью прижигания их ляписом.

– Я ведь еще и офтальмолог, – сообщила она.

Я был потрясен. И объемами ее познаний, и суммой, которую пришлось выложить за полученные советы. Девочке предстояло теперь посещать кудесницу не реже одного раза в неделю, так что тратам не было видно конца.

Разве я или Вероника жалели денег? Нет, конечно. Однако состояние Маши после визитов к офтальмологине-санэпидемнадзорше не улучшалось, а как будто даже сползало к прежней отметке. Да и прыщей прибавилось. Светило осматривала девочку в толстых резиновых перчатках фиолетового цвета, руки ни до, ни после не мыла… Я поделился сомнениями с Маркофьевым.

– Твоя беда, – заорал он, – что ты слишком много помнишь! Помнишь, кто кем был раньше, кто как выглядел и чем занимался! Да, человек не умел к двум прибавить два, а стал банкиром. Да, отбыл срок за воровство, а теперь возглавляет комитет по борьбе с коррупцией. Да, не любила моя доченька учиться, но скоро я доверю ей такой участок работы, что ты грохнешься. От потрясения. Все твои беды – из-за того, что не веришь в людей и скрытые возможности личности. Человек – тонкое создание… Он может все! Даже то, чего не может! Увы, многие проживают целые жизни, не догадываясь, на что способны… Я открываю перед каждым все двери, распахиваю все горизонты…

ДОЧЬ КАТЯ

Меня атаковала моя дочь Катя и просила пристроить ее куда-нибудь на тепленькое местечко. Почему нет – если все вокруг устраивались?

– Пойми, мне неудобно, – отнекивался я. – Получится, что я пользуюсь оказанным мне Маркофьевым высоким доверием. Одного только намека на мою корыстность, одного подозрения в этом довольно для того, чтобы я испытал жгучий стыд. Я должен быть выше и вне подозрений. Ведь я – витрина многосторонней деятельности моего друга… По мне будут судить о нем…

Дочка смотрела снисходительно. Ей еще предстояло многое понять, постичь глубину моих рассуждений.

ПОЧЕМУ НЕ ДУМАЮТ О ДЕТЯХ?

Аргументы мои были таковы:

– Вырастет у журналиста-взяточника сын… А у министра-жулика дочь… И что узнают о своих отцах? А ведь наверняка узнают. Не могут не узнать. Какие чувства тогда испытают? Каково невинным детишкам сознавать, знать, слышать, читать, что отец – ворюга, лгун, жулик?

– Дурак ты дурак! – орал Маркофьев, когда я делился с ним этими ублюдочными и отсталыми посылами. – Зачем думать о детях плохо! Почему считать, что они уступят отцам – в умственном развитии? И вообще… Дети вот уж не осудят тех, кто тащил в дом, а не из дома! И, значит, ничуть не огорчатся, не разочаруются в своих папах и мамах. А испытают гордость. И благодарность. И воспримут поступки отцов и матерей как должное. Как собой разумеющееся. Если же отпрыски окажутся необеспеченными, вот уж тогда наверняка посетуют, что предки мало взяли. Не обеспечили их будущее и будущее еще и внуков. Дали маху. А ведь могли столько загрести… И дети, доведись им, ты мне поверь, сами возьмут в сто, в тысячу раз больше!

НАОБОРОТ

Он вопрошал:

– Ты, может, думаешь, что всех воспитывали, как тебя? Учили, что воровать нельзя? А вот и нет! Наоборот! Растили как раз на противоположных примерах: смотри как имярек удачно слямзил! И много взял, и не попался! Именно таких удачников и везунков навязывали большинству в идеал для подражания!

БОЛЬНОЕ

Он здорово мне помог-подсобил. Вправил мозги. Наставил на путь. Даже отчасти вдохнул утраченную веру в грядущее.

– Что делать с прибором, который барахлит? – спросил он. И сам ответил. – Правильно, выбросить его!

– Ты обо мне? – с замиранием сердца спросил я.

Он был великодушен.

– О Кате… Что ты о ней хлопочешь? Ты же видишь – это пропащая затея! Обреченная попытка. Она ничего делать не может и не будет. Ты бы стал вкладывать деньги в банк, если бы знал, что через неделю он сгорит?

– Но ведь она моя дочь! – воскликнул я.

– Ты уверен? – протянул он.

Фраза задела.

– Что ты хочешь сказать?

Он мялся, пряча глаза.

– Ты ведь помнишь того музыканта… С которым убегала Маргарита?

Я схватил его за лацканы.

(Так поступают все дураки, не способные найти словесных контр-возражений.)

– Не хотел тебя обидеть, – сказал он. – Ладно, будем ремонтировать этот никчемный аппарат. Лишь бы добиться тех функций, которые он должен, обязан выполнять. На свалку надо выбрасывать совсем перегоревшее. А если хоть чуть-чуть фурычит… И потом – это ведь твоя дочь… Наша дочь… Пусть она ничего не умеет… Не знает… И не хочет знать…

ВСЕПРОЩЕНИЕ

Насколько же прав он был! (Как всегда.) Как дальновидно и широко мыслил! Какую загоризонтную перспективу каждый раз умел различить!

Благородно он не упомянул: отчасти в несложившейся судьбе дочери был виноват я сам. На день ее рождения в киоске с вывеской "Элитная косметика" я приобрел набор шампуней, которые и подарил Катюше. Воспользовавшись ими, она потеряла половину волос и долго ходила к окулисту лечить глаза после попавшей в них пены. Муж Миша вскоре после этого начал ей изменять. Сперва исчез из дому на неделю. Потом вернулся и покаялся. Ясно было: простить его – значит поощрить и подтолкнуть к новым изменам. Уж враждовать, так враждовать! Но Катя его приняла. "Желая сохранить семью". Она ведь уже ждала ребенка. Моего внука. Ну, и какой вывод сделал гулена-муж из ее великодушия? Правильно: что и впредь его будут прощать и пускать домой, что бы он ни вытворил.

ЕСЛИ ТЕБЕ ПРОЩАЮТ – ВАЛЯЙ, ШПАРЬ ДАЛЬШЕ ТЕМ ЖЕ ПУТЕМ И ТОЙ ЖЕ ДОРОГОЙ: ПРОЩЕНИЕ ОЗНАЧАЕТ ПООЩРЕНИЕ. ЗНАЧИТ, ВСЕ ДЕЛАЛ ВЕРНО. ПРАВИЛЬНО. ТАК, КАК И СЛЕДОВАЛО.

Хвала небесам, ребенок родился здоровеньким.

Следующий Катин муж был ленивый толстяк. Целыми днями он валялся на кровати, Катя разрывалась между ним и младенцем, которого надо было пеленать, деньги для их семьи зарабатывал я. Если же заходил разговор о том, что и Катин муж мог бы устроиться куда-нибудь, где дают зарплату, он заявлял:

– Я между прочим женился на бабе с приданым. То есть с нагрузкой. То есть с ребенком. То есть с камнем на шее. И она просто обязана быть мне благодарна. То есть содержать меня.

…Какой своенравной и даже холодной была моя дочь еще совсем недавно! Жизнь меняет характеры и взгляды. То, чему не могут научить любящие родители, дается Жизни с необычайной простотой. Хлестанет разок-другой без лишних нотаций кнутом беспрекословия, перетянет ремнем несправедливости, огреет обухом обстоятельств – и ученик стал шелковым. Папочка и мамочка о таком благотворном перерождении и мечтать не смели.

Вот только радости подобное перевоспитание почему-то не приносит.

РЕПУТАЦИЯ

Маркофьев выступил резко против того, чтобы я и дальше портил жизнь Кате. Забивал ей голову белибердой. (Довольно было уже того, что я чуть не загубил собственную биографию и лишь теперь мало-помалу исправлялся). Он сказал:

– Хороший хозяин всему найдет применение. Твоя дочь сгодится. Мы не можем брать взятки? За услуги, которые оказываем другим. Ты прав. Наша репутация должна быть вне подозрений. Поэтому будем поступать честно. Будем устраивать Катю на работу

За полгода Катя сменила шесть мест службы в учреждениях, которые были нам должны. Не умея ни грамотно писать, ни даже складно читать, моя дочь, тем не менее, оказывала этим фирмам важные, неоценимо полезные кансалтинговые услуги. Каждая зарплата, которую она получала, исчислялась суммой, с лихвой достаточной для покупки не одного, а двух островов. (В очередной раз были блестяще подтверждены педагогические способности Маркофьева. Катя поверила в себя. Душевно распрямилась.) Получив причитающееся нам, Катюша увольнялась по собственному желанию.

Я убеждал Маркофьева наплевать на нервотрепку с вновь приближавшимися выборами и осуществить покупку – пусть не Корсики, а другого райского уголка. Но он завелся и не хотел отступать от задуманного.

Контрольный вопрос. Как получить взятку, не нарушая закон?

ОЛЯ

Надо было как-то позаботиться еще и о прежней жене Миши – Оле, у нее тоже подрастал ребенок. (А от Оли Миша ушел именно к Кате. Так что моя вина была налицо)

Маркофьев вновь кинулся на подмогу.

Оля, согласно его замечательно воплощенной задумке, сделалась ясновидящей. Стала называться Сударыней Матренушкой. (О, как тщательно возводил мой друг здание башни будущего своего величия!) Деятельность приносила Оле неплохой доход. Судврыня Матренушка настолько входила в раж, что, когда однажды мы пришли к ней на сеанс спиритизма, она нас не узнала. И сказала мне:

– Вы в прошлой жизни были в Индии брамином…

А Маркофьеву:

– В прошлой жизни вы были пажом при английской королеве.

То есть все перепутала. Но быстро исправилась и объявила, что я был простолюдином, а Маркофьев – испанским принцем.

ХОРОШО

Все, одним словом, складывалось распрекрасно. Вот только Вероника обижалась: почему на ту работу, которую выполняла Катя, я устроил не ее.

И Катя обижалась, когда ее кансалтинговая деятельность и огроменные вливания в семейный бюджет прекратились.

Чего я в итоге добился? Дочь не хотела работать за гроши, она привыкла получать астрономические суммы, ничего не делая. Я пробудил худшие инстинкты в Веронике.

Однако на общем фоне впечатляющих успехов – на эти мелочи можно было внимания не обращать.

И ОПЯТЬ МАРКОФЬЕВЫ

Открывая семейный слет в одном из санаториев на черноморском побережье, Маркофьев возглашал:

– Дети! Детишки! Вы повторяете промахи предков! Узнаю в вас, вихрастые сорванцы, и в вас, недотепах с косичками, себя – юного и глупого. Увы, заставить вас поумнеть – нельзя. Или очень трудно. Более того, едва сам наберешь опыта, поумнеешь, станешь способен вразумлять других, юных, как делаешься стар, непривлекателен, не нужен, и тебя отправляют на свалку – чтоб не мешал новым поколениям совершить весь набор ошибок, который они должны совершить – прежде чем достигнут твоего уровня зрелости…